Поверь в любовь

7

Мелоди подъехала к дому Сета, когда Джеймс вытаскивал из своей машины пакеты с продовольствием.

— Дай-ка, я помогу тебе с этой штукой. — Он взялся за горшок с огромной розовой азалией, которую Мелоди извлекла из автомобиля. — А за остальным приду потом.

Забор из заостренных штакетин, некогда окрашенных в белый цвет, а теперь отмытых непогодой до древесины, окружал небольшой клочок земли — сад Сета Логана. Распахнув криво висевшую на петлях скрипучую калитку, Джеймс повел Мелоди за собой по дорожке, заросшей травой.

— Сет! — позвал он, открывая плечом еще более громко заскрипевшую дверь, которая вела прямо в жилую комнату.

Сет сидел в инвалидной коляске у горящего камина.

— Зачем ты притащил сюда этот засохший старый куст? — проворчал он, скосившись на растение.

Джеймс отступил в сторону, чтобы старик заметил Мелоди, и возразил:

— Притащил не я, а Мелоди.

Глаза Сета вспыхнули лукавством.

— Это самый прекрасный цветок, какой мне довелось видеть! Поставь его поближе, чтобы я мог любоваться им.

Джеймс сделал гримасу Мелоди.

— Что я говорил? Я никогда не смогу угодить.

— Давай входи и поскорее закрой дверь, пока ты меня не застудил до смерти, — распорядился Сет. — Мелоди, сядь на диванчик поближе к огню, согрейся.

— У меня еще осталось кое-что в машине, — сказала она, стараясь не смотреть по сторонам.

В домике все было безупречно вычищено, прибрано, но впечатление оставалось безрадостное, как от тюремной камеры. Мебели было, мягко говоря, минимум: кривой диванчик, упомянутый Сетом, деревянный стол под клеенкой, два кресла, торшер. В углублении под круглым сводом виднелись умывальник, небольшая газовая плита и старый холодильник. Угол комнаты занимал телевизор с маленьким экраном. В другом углу высилась лестница на второй этаж, где, вероятно, было не больше уюта, чем во всем коттедже. Приоткрытая дверь вела в спальню, откуда выглядывал угол узкой кровати.

Ни картины, ни фотографии на стенах. Помимо горшка с азалией, единственным украшением была обветшалая гирлянда из елочной мишуры над камином. Мелоди не хотела спрашивать, как Сет отмечал Рождество — праздник, когда семья собирается вместе.

— Дай мне ключи от твоей машины, — обратился Джеймс к Мелоди, — и я принесу то, что ты хотела.

— Я сама справлюсь.

— В этом нет необходимости. Мне все равно надо притащить остальные покупки. Я уверен, Сету хотелось бы, чтобы ты посидела с ним. Если, конечно, ты не против, чтобы я копался в твоей машине.

Именно этого Мелоди не хотела! Она представила себе, с каким негодованием Джеймс обнаружит, чем она решила побаловать его отца. Заливное из фазана, лобстер под майонезом, привезенный из Швеции джем из морошки и французский паштет — странный подбор в данных обстоятельствах, впрочем, было здесь и успокоительное средство из болиголова.

Джеймс вопросительно посмотрел на Мелоди.

— Почему такой испуг на лице? Может, у тебя мертвец на заднем сиденье или нечто вроде?

— Не говори глупостей. — Она вымучила из себя улыбку, отдавая ключи. Поздно притворяться, что она привезла только цветок. — У меня в машине заднего сиденья вообще нет.

Джеймс отсутствовал всего несколько минут. Она слышала, как заскрипела калитка, потом распахнулась входная дверь, и он вошел, увешанный пакетами с едой, держа в одной руке корзинку, сплетенную из красного и серого ивняка.

— Что у тебя там? — полюбопытствовал Сет.

Джеймс высыпал содержимое пакетов на стол.

— Продовольствие, — коротко сказал он. — Супы и жаркое в консервах, макароны, сыр, печенье, хлеб, молоко, кофе. Теперь посмотрим, что у нас здесь.

Джеймс взялся за корзинку с серебристо-серой крышкой, на которой что-то было изображено, и прочитал:

— «Самые утонченные деликатесы вы найдете в магазине «Выбор гурмана» в Порт-Армстронге». Тут не разберешься без диплома об окончании лингвистического факультета. Одни названия чего стоят.

— Открой, — попросил Сет, — я хочу посмотреть, что там.

— Очевидно, обычный набор того, что едят высшие классы, — потешался Джеймс. — Маринованные перепелиные яйца да устрицы.

Сет подъехал в кресле к столу.

— Что-что? Улитки! — расхохотался Джеймс, безобразно сморщив нос, чем заставил Мелоди стиснуть зубы.

— Там нет ни улиток, ни устриц.

Сет откатился от стола на повышенной скорости.

— Я, может быть, не миллионер, но вы меня не заставите есть слизняков из сада. Мелоди, как ты думаешь, девочка?

— Она не думала, — объяснил Джеймс с избытком сарказма. — Она действовала по привычке, инстинктивно.

Мелоди подошла к столу и вырвала корзину у него из рук.

— Не слушайте его, Сет. Я очень тщательно выбирала покупки. Подумала, что вы заслуживаете чего-нибудь особого по случаю возвращения домой. Я опишу все, что тут есть, и если что-то вы не захотите попробовать, я это увезу. Только скажите.

— Не знаю, — с сомнением протянул Сет. — Не хочется выглядеть неблагодарным, но…

— Я не обижусь, — она вынула из корзинки паштет. — Мясной паштет можете намазывать на хлеб или на сухие хлебцы. А это фруктовый джем из Скандинавии, он очень вкусен на…

— На булочках из Парижа, — подсказал злобно Джеймс. — Но в угловом магазине не оказалось свежих булочек.

Мелоди пристально взглянула на него.

— Они не заботятся о покупателях. К счастью, поджаренный хлеб тоже подойдет.

— Все это звучит не так уж плохо, — признался Сет, заглянув в корзину. — Покажи-ка, что там есть еще.

— Фазан — почти то же, что курица, вареный лобстер. И то и другое готово к употреблению. У вас не будет никаких забот на кухне. Взбитый желток с вином, пончики с абрикосами. Немножко копченой осетрины. Ничего особенного, как видите.

— Как, а где же соловьиные языки? — съязвил Джеймс, сердито сжав губы.

— Спокойно, парень, — ты, что, хочешь отбить у меня аппетит? — Сет копался в корзине, как ребенок в подарочном рождественском чулке. — А это что, Мелоди?

— Ромовая баба, — сообщила Мелоди, не обращая внимания на презрительное хмыканье со стороны Джеймса.

— Ромовая? — ухмыльнулся Сет. — Насчет бабы не знаю, но ром всегда хорош для страждущего человека, девочка.

Джеймс направился к шкафу, чтобы сложить купленные продукты. Он проделал все это со страшным громом и треском. Чувствуя себя очень стесненно, Мелоди присела поболтать с Сетом еще на пару минут, затем стала прощаться.

— Не хочу переутомлять вас в первый день после возвращения домой, но в следующий приезд побуду дольше, — пообещала она, имея в виду, что в следующий раз Сет, скорее всего, будет один. — Собственно, я хотела бы переговорить с вами о планах перестройки старого рыбоконсервного завода и создания на его месте общественного центра. Я знаю, вам не очень понравилось, что я участвую в этом проекте, но я до сих пор не могу понять, почему вы против этой идеи.

— Потому что я растолковал ему, что вы собираетесь делать, как я это понимаю, — высунул голову из кухни Джеймс.

— Тогда нет ничего удивительного, что он настроен скептически! — едко заметила Мелоди и повернулась к Джеймсу спиной. — Вы, должно быть, заметили, Сет, что для вашего сына нет большего удовольствия, чем покритиковать.

Джеймс подал голос из меньшей комнатки.

— Что-то не в порядке с проектом, если он не в состоянии выдержать немного критики.

— Что-то не в порядке с человеком, если он не в состоянии разобраться и занять более позитивную позицию, — сказала Мелоди старому Логану, который злорадно хихикал, наблюдая за развернувшейся баталией.

Чугунная сковорода была поставлена на плиту с невероятным грохотом.

— Может быть, — откликнулся Джеймс, — вообще никаких вкладов не нужно. Люди, жизнь которых вы хотите изменить, предпочитают, чтобы все осталось как есть.

— А что, если он прав на сей раз? — Сет взглянул на Мелоди из-под лохматых бровей.

Мелоди окинула взором скудные предметы первой необходимости, из которых состоит дом Сета. На языке вертелся вопрос, как может он поддакивать оппонентам в то время, как проект способен улучшить качество его жизни? Но ей на память пришли слова Джеймса: «Они не хотят благотворительности от вас. Они ее отвергают. Более того, она никоим образом не решает проблем, лежащих под поверхностью явлений».

Мелоди взглянула еще раз на Сета. Это тот самый гордый человек, который победил смерть и который приходит в бешенство, когда ему пытаются силой навязать помощь других. В одном Джеймс прав: она не учла важное обстоятельство, когда впервые выступила с идеей создания общественного центра, — Мелоди проконсультировалась со всеми на свете, только не с подлинными экспертами — людьми, для которых этот центр предназначался. Что думают они, ее не очень интересовало. С точки зрения Сета и его друзей, это не только смехотворное упущение, но и самое непростительное нахальство.

— Мы не хотим, чтобы посторонние вмешивались в нашу жизнь, — продолжал Сет, придавая больше весу ее запоздалым раздумьям.

— Значит ли это, что я для вас посторонняя?

— Нет, девочка. Но это лишь потому, что я узнал тебя лучше, увидел не только то, что дано видеть глазу. А о твоих странных коллегах этого я сказать не могу. — Сет потянул воздух носом. — Их не волнует, как живут люди вроде меня, Мелоди. Они обеспокоены лишь тем, чтобы мы не умирали на пороге их магазинов и домов, так как это плохо для их бизнеса.

Сет был слишком близок к истине. Но все же не утрачивало свою ценность то хорошее, что тот же Сет может получить от будущего центра, если проект осуществится. Застегивая пальто, Мелоди продолжила свою мысль.

— Конечно, теперь вы знаете, что ваши судьбы мне совсем не безразличны, и по этой причине я не могу просто забыть о своей идее. Можем мы как-нибудь поговорить еще о проекте и выработать взаимоприемлемый план?

— Сомнительно, на мой взгляд, но, наверное, попытка не в убыток, — буркнул Сет, стерпев мимолетное объятие.

— Так быстро уезжаешь? — выглянул из кухни Джеймс с деревянной лопаточкой в руке и посудным полотенцем, завязанным на поясе. — А я как раз собирался пригласить тебя закусить простым североамериканским гамбургером.

Мелоди сладко улыбнулась.

— Пожалуй, в другой раз.

Он вздохнул с явным облегчением.

— Тогда я провожу тебя.

— Не беспокойся. Я не хотела бы отрывать тебя от плиты.

— Никакого беспокойства, — настаивал он, направляя ее в дверь, а потом по дорожке.

Мелоди собиралась уйти тихо и незаметно, но пальцы Джеймса, сжавшие ее локоть, заставили ее передумать.

— Хочу, чтобы ты знал, — вскипела она, энергично вырвавшись из его хватки. — Если бы у твоего отца была большая печь, я бы осталась, чтобы отправить тебя туда — головой вперед.

Джеймс так пнул ногой старую скрипучую калитку, что она чуть не сорвалась с петель. Он прорычал:

— А я хочу, чтобы тебе было известно: если ты объявишься здесь снова с видом леди из старинного особняка, раздающей милостыню нуждающимся, я засуну тебя и твои деликатесы в…

Мелоди уперла в бока сжатые кулаки и стала нос к носу с Джеймсом.

— Да?

— А-а-а! — Джеймс махнул рукой, как будто отгонял муху, и издал возглас отвращения. — Я противен сам себе! Мелоди, поезжай домой. И, пожалуйста, если приедешь сюда снова, то удостоверься заранее, что меня здесь не будет. Мне не нравится моя манера поведения, когда я нахожусь вблизи от тебя.

— Хотела бы верить этому, но не верю, — грустно сказала она. — Ты считаешь, что я все делаю не так.

— Это неправда!

— Нет, это правда. Ты заранее вбил себе в голову, что я богатая, пустоголовая светская дамочка, скачущая поверху. Соответственно ты все внимание обращаешь на такие вещи, которые могут свидетельствовать о моих просчетах в суждениях, но никак не затрагивают моего уважения к тебе или твоему отцу.

— Какие это вещи? — горячо потребовал ответа Джеймс. — Приведи пример.

— Ты издевался надо мной из-за еды, купленной для Сета, лишь по той причине, что она более экзотична, чем та, к которой он привык. Однако ты позабыл вечер, когда сам себя пригласил ко мне на ужин и в моем доме обошелся самой неприхотливой едой. Мы не раз обедали или ужинали вместе, пища всегда была простая, и ты ни разу не слышал, чтобы я жаловалась.

— Ради бога, Мелоди, я говорю о более серьезных вещах, чем пища! Речь идет о жизненных принципах — о том, что мы с тобой говорим на разных языках, происходим из разных миров.

— Речь идет о нечестности, — заявила она. — О твоей нечестности. Ты скорее солжешь сам себе, чем посмеешь взглянуть в лицо правде обо мне.

Джеймс отступил на шаг, подозрительно глядя на Мелоди.

— Что эта чертовщина должна означать?

— Она означает, что для тебя безопаснее наклеить на меня ярлык скучной, богатой, достойной сожаления бабенки, чем признать, что я не подхожу под твои стереотипные, предубежденные, узколобые и несправедливые мерки.

— Ты забыла еще одно определение — «нелюбезные», — добавил Джеймс, когда Мелоди выпустила пар. — И ты забыла кое-что еще.

— Не знаю, о чем ты.

— Очень неправдоподобно, чтобы меня сексуально увлекла женщина того типа, который ты только что описала.

— Ничуть ты не увлечен, — ответила Мелоди, оскорбленная до глубины души тем, как Джеймс упомянул о совершенно особом вечере в ее жизни. — В этом-то все дело, неужели ты не понимаешь? Ты стоишь в стороне и выносишь суждения, вместо того чтобы проверить, правильны ли твои теории.

Он приблизился на шаг, затем еще ближе. Его голос превратился в отрывистый шепот.

— Как раз я проверил свои теории, например, когда мы занимались любовью. Я был склонен задуматься о последствиях, но ты поспешила меня осадить. — Джеймс впился в нее взглядом. — Помнишь, что ты сказала, Мелоди? Не надо, мол, выдумывать что-то из ничего. Мы, мол, с тобой ни о чем не договаривались.

— Помню, — ответила она резко.

Джеймс преодолел последние несколько дюймов, разделявшие их, и взял ее лицо в ладони.

— И ты, разумеется, продумала каждое слово.

Она кивнула и закрыла глаза, с ужасом замечая, как ее гнев улегся и превратился в сожаление. Не имеет смысла утверждать иное. Он ясно дал понять, что не заинтересован в брачном союзе, хотя находит Мелоди желанной. Она же теперь знала, что не относится к тому типу женщин, которые удовлетворились бы жалкими крохами. Джеймса можно было бы заставить пойти на такой союз — и затем питаться его подаянием всю жизнь. Но ее девиз — все или ничего!

Мелоди чувствовала на губах его дыхание и знала: достаточно ей пошевелиться, и Джеймс поцелует ее. Но секунды уходили, Джеймс не делал попыток воспользоваться случаем, и Мелоди испытала разочарование, а вместе с ним — боль…

Мелоди уже готова была вырваться и избавиться от гнетущего очарования, когда Джеймс заговорил.

— Посмотри на меня, Мелоди. Ничто не сдвинется с места, если ты не сделаешь следующий шаг.

Захваченная врасплох его словами, она повиновалась — взглянула на Джеймса.

— Это уже лучше, — сказал он и преодолел разделявшее их микроскопическое пространство.

Теперь последовал поцелуй, и Мелоди нашла, что он стоил любой цены, какую бы ей ни пришлось платить. Джеймс нежно держал ее лицо в ладонях. Его рот уговаривал, поддразнивал и соблазнял с такой убедительностью, что Мелоди не знала, откуда берет силу, чтобы устоять на ногах.

Мелоди обхватила его за шею, прижалась к нему. Она была совершенно бессильна сдержать легкий стон наслаждения. Все ярко сверкающие звезды, что еще секунду назад прочно стояли на якоре в небесном океане, вдруг закрутились в колесе забвения. Глаза Мелоди вновь закрылись, ослепленные этим звездным светом, и вся она до последней косточки, до последнего мускула растворилась в гигантской волне экстаза.

Джеймс больше не касался Мелоди. В этом не было нужды. Он все выразил языком и губами, воспламенил ее всю. Неужели она значит для Джеймса больше, чем он готов признать?

Должно быть, интуиция подсказала ему, какой оборот принимают ее мысли, потому что он отстранился, но не резким движением, а понемногу, с рассчитанной жестокостью.

Мелоди не могла вынести утрату, потерю его мощного тепла, сладкого и дикого вкуса его рта. У нее снова вырвался стон. Она прильнула к нему сильнее, запустив пальцы в волосы и цепляясь за него отчаянно, как за жизнь. Но ей не было дано удержать Джеймса. Он высвободился, и холодный зимний воздух обнял ее, остудил губы и горло, наполнил сердце льдом.

И хотя луны не было, свет, лившийся из окон коттеджа, позволял Мелоди видеть его лицо. Кто бы мог подумать, что эти сурово сжатые, неулыбчивые губы способны выражать нежность и страсть? Однако как бы этот поцелуй ни воздействовал на Мелоди, он раздул и те угли, что тлели в душе у Джеймса.

— Никаких договоров, да? — издевался он.

Она не осмелилась отвечать, боясь, что голос сорвется и выдаст ее. Глаза наполнились слезами, губы задрожали. Мелоди отшатнулась от Джеймса. Однако не успела, очевидно, спрятать сверкнувшие слезы. Рука его вытянулась и задержала Мелоди.

— Скажи мне, что я прав, — настаивал он, и неожиданно его голос утратил настойчивость. — Подтверди, что ты достаточно практична, чтобы не верить, будто поверхностное взаимное влечение может перерасти во что-то более глубокое. — По ее лицу сбежала одинокая слеза. — Мелоди, — забормотал он торопливо, — я не понимаю, как ты можешь вводить себя в заблуждение, считая, будто из нас получится хорошая пара!

— Конечно, ты не понимаешь, — заплакала она. — Ты слеп и не видишь очевидное, не говоря о том, чтобы заглянуть в голову и сердце другого человека да узнать, что там происходит.

— Я не слеп, — возразил он. — Я просто реалист.

— Реалист? Забудь свои теории и осмотрись хорошенько вокруг себя, Джеймс. Подумай, что ты увидишь, когда снова войдешь в дверь этого жалкого маленького коттеджа…

— Для тебя он жалкий, но Сет называет его своим домом.

— И пока ты будешь там находиться, — продолжила Мелоди, — посмотри на человека, которого ты называешь отцом, и задумайся над тем, какую жизнь он ведет. Ах, я забыла, ты же не называешь его отцом, не правда ли? Ну конечно, это свидетельствовало бы о близости между вами, что создавало бы неудобства. В конце концов важны не слова, и как бы ты ни называл его, это не избавит жизнь Сета от пустоты, которая уже завладела ею. Задумайся над тем, как он проводит рождественские праздники, Джеймс. Спроси у себя, почему он болтался в дождь у здания, где был бал-маскарад, полупьяный и задиристый, в ночь, когда его сбила машина.

— Мне это нельзя поставить в вину, — хмыкнул Джеймс.

— Допустим. Тогда поспеши с чистой совестью на острова Карибского моря или еще лучше в Тимбукту. Это гораздо дальше и безопаснее. Сет не объявится там неожиданно, и, можешь быть уверен, черта с два появлюсь там я. Так что тебе не нужно будет возиться с нежелательным бременем наших пожеланий или привязанностей.

— Мой отец не хочет, чтобы я был к нему привязан.

— Твой отец даст отрубить свою правую руку ради того, чтобы вы были близки, но не хочет это тебе показывать. До сего дня он обходился без сына, на которого мог бы опереться. Что для него еще тридцать пустых лет?

На гранитном подбородке Джеймса дрогнул мускул.

— Ты закончила?

Мелоди взглянула на него и подумала, неужели потребуется тридцать лет, чтобы забыть, как легко было бы прожить жизнь, любя его. Злость обратилась в отчаяние.

— О, да, — сказала Мелоди покорно. — Я закончила. До свиданья, Джеймс.

Он смотрел вслед, пока красные огоньки задних фар ее машины не исчезли за поворотом старого мола, и все время убеждал себя, что у него в душе преобладает чувство облегчения. С самого начала она служила раздражителем, и, хотя порой требовались чрезвычайные шаги, ему удалось по крайней мере отделаться от нее. В этом он не сомневался ни на миг. В том, как она попрощалась, с предельной ясностью прозвучало, что все закончилось навсегда.

Если бы он не был так чертовски зол, он бы посмеялся при мысли о том, что только что произошло. Представление, конечно, было смехотворным от начала до конца. Но в конце концов почему бы и не посмеяться. С первой минуты все его контакты с Мелоди Верс были просто нелепы, и теперь совершенный абсурд — стоять на морозе и размышлять, а нет ли крупицы правды в том, что она наговорила.

В разладе со всем этим проклятым миром Джеймс направился назад в дом. Он сморщился, когда заскрипели петли — сначала калитки, затем, более резко, входной двери.

— Если твое настроение хоть на одну десятую такое же плохое, как внешний вид, — изрек Сет, — то мне тебя жаль.

— Я голоден, — выпалил Джеймс. — Давай поедим.

Гамбургеры имели вкус опилок, пиво выдохлось и было как вода, но Сет, кажется, наслаждался вовсю.

Джеймс прочистил горло.

— А что, э-э, у тебя было на ужин на Рождество, Сет?

— Да я и не помню. Ничего особенного, — сообщил Сет, вылизывая последние крошки.

Гамбургер, как кусок свинца, давил в желудке у Джеймса.

— А как бы ты посмотрел, если бы я свозил тебя куда-нибудь, где можно прилично поесть, пока я здесь?

— Ну его у черту, парень, — возразил Сет. — Мне это ни к чему. Для меня уже удовольствие, если кто-то приготовит еду. Никогда не думал, что скажу об этом, но временами мне недостает твоей матери. Что-то есть в прикосновении женщины… — Сет нахмурился и повернулся лицом к огню. — Не знаю, это вроде как закругляет жизнь мужчины по-настоящему. Она создает дом в месте, где ты живешь, наполняет его запахом вкусной пищи, и тогда хочется поскорее за стол.

Джеймсу не нравилось слушать такие рассуждения.

— Для этого тебе не нужна женщина, Сет. Приготовить по рецепту — в этом нет никакого секрета.

— Может быть, но у женщины есть секрет, который ничто не заменит. — Сет осклабился — не без доли мечтательности, как показалось Джеймсу. — Я иногда думаю, если бы твоя мать не собралась и не убежала и ни разу не подала голоса после того, как ты окончил школу, я бы, может, в один прекрасный день вдруг оказался у нее на пороге и постучался в ее дверь.

— Надеюсь, не только потому, что тебе не хватало ее на кухне! Как я понимаю, вы с ней были парочкой, которая никогда не занималась ничем, кроме рукопашной драки.

— Ну, да. В общем… — Сет принялся задумчиво массировать ногу. — Она была слишком молода, чтобы знать, как лучше обращаться со мной, а я был слишком туп, чтобы это понять. Иногда скандал — это способ по-другому выразить свою любовь к человеку. Если бы мне выпал шанс снова, я бы вел себя не так, как прежде. В те времена я не представлял, как объяснить женщине, что я люблю ее. — Сет посмотрел в огонь, затем повернулся к Джеймсу. — Думаю, у тебя та же проблема.

— У меня нет никаких проблем, — прозвучал ответ.

Сет закашлялся.

— Если ты так думаешь, то ты — чертов идиот. У всех есть проблемы, и самое главное — разобраться, какие из них нам по зубам, а потом иметь мужество заняться ими.

Джеймс сосредоточил было внимание на обстановке в комнате, но каждый раз снова слышал бичующие слова Мелоди, а затем и вынесенный ему приговор. Она была права. Место жуткое. Джеймс не представлял себе, как отец мог здесь жить.

А разговор с отцом оказался не только самым продолжительным из всех, какие они когда-либо вели между собой. Он был самым беспокоящим, будоражащим.

Джеймс вскочил на ноги. Внезапно его охватило такое ощущение, что стены обрушиваются на него.

— Мне нужно слегка подвигаться и вдохнуть свежего воздуха. Ничего, если ты побудешь немного один?

Сет замигал, словно удивился, что сын вообще был здесь.

— Конечно, мальчик! Черт побери, я привык быть в одиночестве.

Не только стены готовились обрушиться, думал Джеймс, шагая к молу. Вся его жизнь разваливалась по швам. Проблемы умножались с каждым днем, что он оставался в Порт-Армстронге. И Джеймс знал, кто в этом виноват. Надо не забыть поблагодарить ее в случае, если они увидятся снова. Но это совершенно невероятно.