ПОЛТАВА

«Младенческое играние»

В тысяча семьсот первом годе,

Во месяце было во июле.

Стояли солдаты на границе,

А ни вестки, ни грамотки с Руси нету…


Вековой спор был у России со Швецией из-за берегов Балтийского моря. Шведы и немцы еще со времен Александра Невского стремились затворить русским людям морскую дорогу, пытались замкнуть их в железное кольцо.

В 1617 году шведский король Густав Адольф перенял эту дорогу. Московское государство, ослабленное долгой войною с Польшей, уступило шведам древние свои крепости: Орешек, Иван-город, Копорье, Ям.

Заключив выгодный мир, Густав Адольф сказал:

«Русские — опасные соседи; у них многочисленное крестьянство, многолюдные города; они могут выставить большое войско. Но теперь они не смеют без нашего позволения ни одного судна пропустить в Балтийское море. Финляндия охраняется Невою и широким озером Ладожским — через этот ров русским нелегко будет перескочить…»

Но борьба продолжалась. «Спорной» была Ижорская земля, лежавшая по берегам Невы и побережью Финского залива. Иначе она называлась Ингрией, по имени жены киевского князя Ярослава — Ингигерды. Русские уже в XI веке прочно владели этой землей.

Шведы захватили ее, оттеснили Россию от Балтики и стали взимать торговую пошлину со всех судов, проходящих устьем Невы.

К началу XVIII века Швеция сделалась могущественной европейской державой. Под властью ее находились Эстляндия и Лифляндия. Она господствовала на море. У нее был самый сильный флот.

В 1697 году на шведский престол вступил юный и воинственный Карл XII. Спустя три года завязалась борьба шведов с датчанами. Но у Дании был союз с Россией, Саксонией и Польшей.

Началась Северная война.

Петр Первый не стал дожидаться, пока враг разобьет союзников и нападет на Россию. Он решил предупредить его и осенью 1700 года подписал указ:

«За многие неправды Свейского[80] короля идти на свейские города ратным людям войною с фельдмаршалом и адмиралом Головиным…»

Одним из городов, отрезавших Россию от моря, являлась Нарва. Ее осадило сорокатысячное русское войско. Это была молодая, почти не видавшая боев армия. Большую ее часть призвали в строй лишь недавно, многих — только перед самым выступлением в поход.

Пушки, отправленные под Нарву, оказались устаревшими и самых нелепых калибров; их станки и колеса рассыпались от выстрелов либо ломались в пути.

Среди них были такие страшилища, как пищаль «Лев» в триста двадцать пять пудов весом, и пищаль «Медведь» в двести девяносто пудов. Русские мастера Андрей Чохов и Семен Дубинка отлили эти пушки еще в XVI веке. Многие снаряды не входили в орудия; из некоторых же мортир «только камнем можно было бросать»…

Ровно месяц длилась осада.

За это время Карл XII успел разбить датчан под Копенгагеном и высадиться в Лифляндии.

Он быстрым маршем двинулся к Нарве и атаковал русские войска.

Левый их фланг сперва стойко отражал натиск, но затем пришел в расстройство. Среди пехоты раздался крик: «Немцы нам изменили!» И солдаты начали избивать командиров. Тогда генералы и офицеры — сплошь иностранцы — сдались врагу.

Первый же фланг держался непоколебимо. Это были полки Семеновский и Преображенский. Меткий огонь их пушек долго сдерживал противника. Русские засели в укреплении, убили под королем лошадь и заставили его воскликнуть: «Каковы московские мужики!»

Два геройских этих полка не могли одни выиграть битву. И царь проиграл ее, потому что русская армия еще не была как следует обучена и вооружена.

Но Петр не упал духом. Узнав о поражении, он сказал:

«Над нашим войском шведы одержали победу, это бесспорно; но надлежит понимать, над какимвойском они одержали ее!..»

Он называл эту битву «младенческим игранием» и не переставал твердить:

«Пусть шведы бьют нас, они научат нас бить их…»

И нарвский урок не прошел даром. С невиданной быстротой начала создаваться в России новая армия.

Прежде всего был объявлен набор в солдаты людей всякого звания, не исключая и крепостных.

На Пушечном дворе закипела работа. Весь запас меди в стране пошел на орудия. В 1701 году в одной Москве их было отлито двести шестьдесят девять — много лучших, чем прежние образцы.

Петр по-новому повел ратное дело. Особое внимание он обратил на артиллерию, добиваясь того, чтобы войска не теряли с нею связи и без пушек не вступали в бой.

Ранее на Руси этого не знали. Теперь же готовые заряды стали возить в гнездах двухколесных ящиков, запряженных лошадьми попарно, цугом, и прислуга следовала за орудиями верхом.

После битвы под Нарвой Карл, считая Петра неопасным противником, бросил все свои силы на борьбу с Саксонией и Польшей. А «неопасный противник» не терял ни дня, ни часа. И русская армия за короткий срок стала втрое сильней.

«Небываемое бывает»

Шесть крепостей было у шведов в Ижорской земле: у истоков Невы, запирая проход из Ладожского озера, высился Нотебург — древний русский Орешек; укрепление Ниеншанц стерегло Невское устье, Нарва с Иван-городом — выход из реки Нарвы; между Ниеншанцем и Нарвою стояли Копорье и Ям.

Весной 1702 года Россия перешла в наступление.

Петр широко распустил слух, что шведы хотят напасть на Архангельск. Он послал против них два отряда в Польшу и Лифляндию, а сам с гвардией и обозом двинулся на Север, к Белому морю. О своем походе он велел публиковать в иностранных газетах. Истинных же замыслов его никто не знал.

В Архангельске он снарядил два только что построенных фрегата и нанял под войска и припасы одиннадцать иноземных торговых кораблей. В начале августа караван судов, выйдя из устья Двины, взял курс на север. Цель похода по-прежнему держалась в тайне. Поморы же говорили, что царь поплыл Северным океаном воевать норвежские берега.

Но флот шел к Соловкам. Там иноземные купеческие суда были отпущены, и Петр пошел вдоль берега Белого моря на двух фрегатах и судах, взятых в монастыре.

В приморской деревне Нюхоцкой люди вытащили фрегаты на берег, поставили на толстые, заготовленные заранее бревна и покатили их через непролазные топи и непроходные леса.

Тронулись в путь, ободренные радостной вестью: русские войска под начальством Шереметева дважды разбили шведов в Лифляндии.

И Петр с еще большей яростью повел посуху свои корабли.

Он сам рубил бревна, подставлял катки, не давая фрегатам крениться. Ночевал с командирами в землянках и ел у костров вместе с солдатами.

Так от деревни Нюхоцкой проделали путь более чем в двести километров до озера Онежского и города Повенца.

Оттуда рекой Свирью прошли в Ладожское озеро, и секретный план стал всем ясен: Петр готовил удар на Орешек — Нотебург.

Русские речные ладьи были бессильны против шведских судов, крейсировавших в этих водах. Чтобы начать осаду крепости, нужны были боевые корабли.

И русские совершили великое дело: прорубая просеки, строя мосты и настилая гати, они внезапно появились у заветной твердыни, почти что пронеся на руках свой флот…

И Нотебург пал. Не выдержали осады ни десять его башен, ни двухсаженной толщины каменные стены.

«Нотебург взят сверх всякого чаяния человеческого… — писал Петр. — Зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен». Он переименовал крепость в Шлиссельбург (Ключ-город) и велел выбить медаль с надписью: «Был у неприятеля 90 лет».

Не прошло года, и русские войска взяли вторую крепость шведов — Ниеншанц, стоявшую при впадении в Неву Охты. Спустя несколько дней Петр разбил шведов на взморье и захватил два их фрегата. Так была одержана над врагом первая морская победа и выбита другая медаль со словами: «Небываемое бывает». А на месте разрушенного Ниеншанца Петр построил новую крепость и назвал ее Санкт-Петербург.

В следующем, 1704 году сдались русским войскам Нарва, а за нею — Иван-город, Ям и Копорье.

Завершив завоевание Ижорской земли, Петр сказал коротко и твердо:

«Итак, Ингрия в руках».

«Черт советовал прежде, пусть он советует и теперь!..»

Уж мы столики расставим — Преображенский полк,

Скатерти расстелем — полк Семеновский,

Мы кушанья сахарны — полк гусарушек,

Потчевать заставим — полк пехотушек…

Карл XII закончил победоносную войну с поляками и стал распоряжаться в Саксонии и Польше, как у себя дома. Он был честолюбив, молод и самонадеян. Победы вскружили ему голову, и он решил двинуть в Россию свои войска.

Союзники Петра были разбиты. Оставшись один, Петр предложил было королю почетные условия мира, но Карл отклонил их, сказав, что помирится только в русской столице, где заставит возместить ему все расходы, понесенные Швецией за время войны.

Весной 1708 года армия шведов уже была между Сморгонью и Вильной. Она шла маршрутом, разработанным советником Карла XII — Гилленкроком. И хотя походные карты были составлены вовсе не плохо, шведы вскоре по вступлении в пределы России поняли, что они не знают, куда идти.

Блестящая свита окружала Карла: советник Гилленкрок, фельдмаршал Рейншильд, генералы Спарре и Лагеркрона, первый министр граф Пипер и Адлерфельд — придворный историк, писавший труд о войнах и победах своего короля.

— Неприятель не осмелится воспрепятствовать нашему походу к столице, — сказал Спарре, когда они приближались к Минску. И, обращаясь к Карлу, добавил: — Есть старинное предсказание, что один из Спарре будет губернатором в Москве.

Король понял, что генералу очень хочется стать московским губернатором и что этого ему никто никогда не предсказывал. Он улыбнулся и промолчал…

Вскоре затем русские отошли за Березину, и Карл, торжествуя, воскликнул:

— Ну, вот мы и на большой Московской дороге!

Но Гилленкрок охладил его пыл, заметив:

— До Москвы еще довольно далеко…

Близ местечка Доброго, на речке Черной Напе, король убедился в этом на деле: князь Голицын разбил правое крыло шведов и положил их на месте три тысячи человек.

Но русские отступали. Петр отдал приказ: уничтожать мелкие отряды, заставы и караулы, но избегать решительного сражения — вести до времени «малую войну».

К осени шведы продвинулись — через Головчин и Шклов к Могилеву. Противник по-прежнему ускользал; добывать продовольствие становилось все труднее, и Карл заколебался: какой избрать далее путь?

— Что вы об этом скажете? — спросил он у Гилленкрока.

— Не зная плана вашего величества, я не могу сообщить и своего мнения, — ответил советник.

— У меня нет никакого плана, — честно признался король.

Советник отправился к графу Пиперу и, волнуясь, изложил щекотливое дело. Но тому вовсе не хотелось идти дальше. Он считал поход этот опасной затеей. И первый министр сказал в сердцах:

— Черт советовал прежде, пусть он советует и теперь!..

Тогда Гилленкрок объявил Карлу:

— Мне известно, что неприятель укрепился на Смоленской дороге. Этой дорогой идти нельзя, ибо русские уничтожат там провиант и фураж. Другое средство вывести армию — это переправить ее назад, за Днепр, в Витебскую область. Но и там с провиантом будет не лучше. Третья дорога ведет в Северский край, на Украину…

И шведы двинулись в Северский край.

«Шведскую армию преследует судьба»

Осторожный советник предлагал Карлу вывести войска из России и оставить мысль о движении на Москву.

Но король еще не утратил надежды побывать в старинной русской столице. Он ожидал подкреплений. И помощь к нему действительно шла.

Пятнадцатитысячный отряд генерала Левенгаупта с громадным обозом продовольствия и боевых припасов шел из Риги на соединение с главными силами шведского короля.

В этом отряде находился Фридрих Христофор Вейе, лейтенант шведской армии, по происхождению немец. Он оставил любопытные записки о Северной войне.

По словам Вейе, все его товарищи по оружию считали поход в Россию чрезвычайно выгодным. Все они думали, что наступил удобный момент добыть богатство и славу. «Я придерживался той же мысли», — писал лейтенант.

Но путь шведов к богатству и славе вскоре прошел через деревню Лесную, недалеко от города Пропойска, в бывшей Могилевской губернии. Там встретили их русские войска.

Узнав о переходе Левенгаупта через Днепр, Петр решил действовать без промедления. Восьмитысячный «летучий» отряд двинулся навстречу шведам, причем вся пехота была посажена на коней.

Двадцать восьмого сентября при деревне Лесной началось сражение. Четыре раза «разгоралось ружье» в руках русских солдат, так как стрелять становилось невозможно. Четыре раза наполняли они патронами сумы, пазухи и карманы и не только не уступили врагу поля, но даже «шеренг не помешали», хотя весь день стояли в огне.

Бой утих к вечеру — из-за темноты и наступившей непогоды. Наутро Петр хотел возобновить битву. Но драться было не с кем: шведы тихо снялись и ушли ночью, бросив в лагере часть обоза и оставив гореть бивачные огни.

Посланные в погоню драгуны разбили неприятельский арьергард, когда головная колонна уже подходила к Пропойску. Переправа через реку Сож у города оказалась занятой русскими. Противнику пришлось бросить остатки обоза и двинуться вниз по Сожу в поисках брода. Девяти тысяч людей и пяти тысяч повозок с припасами стоила эта битва шведскому генералу. «Дело» под Лесной лишило Карла ожидаемых подкреплений, ибо шведы потеряли там всю артиллерию и почти весь обоз.

По словам лейтенанта Вейе, они «утратили все, что было у них за душою», и в течение последующих дней «изнывали от голода, холода и тысячи иных невзгод».

Левенгаупт соединился с главными силами, но отряд его уменьшился на две трети. Целый полк шведских солдат тотчас после злополучной битвы повернул назад, туда, откуда он пришел, — в Лифляндию. Не пожелали продолжать поход и несколько командиров. А один из них, написав королю донесение, старался уверить его в том, что «шведскую армию преследует судьба».

Король и сам был уже изрядно недоволен судьбою. Его разочаровала страна, откуда хотел он черпать силу для дальнейшего наступления на восток.

Украинский гетман Мазепа изменил России и предался шведам. Но к изменнику примкнули только казацкие старшины; простой же народ стоял за московскую власть.

Украина встретила Карла хмуро. Она не пошла за Мазепой. Народу ни к чему были чужеземцы, топтавшие родную землю и рыскавшие по селянским халупам. И он как умел оборонял свою «волю», крепко «ховал» своих коней, скот, хлеб и сено и норовил хватить шведа дрючком или топором.

Мазепа укрепил для шведов Ромны и Гадяч, а в Батурине приготовил к приходу их хлебные магазины и целый арсенал.

Но русские войска разнесли все без остатка.

Ни в Батурине, ни в других городах Карл не нашел ничего из провианта и военных припасов: все было вывезено либо уничтожено. Приходилось довольствоваться захватом опустевших городов — деревянных, некрепких и почти негодных — и трубить об этих «победах» на весь свет.

А население разбегалось.

Мазепа рассылал грамоты, убеждая крестьян, что «шведы — люди добрые» и незачем прятаться от них в лесных чащах. Но крестьяне выходили из лесов только затем, чтобы увести шведских коней или подстрелить шведского солдата. И многие из них были пойманы и казнены.

С жителей, обитавших в расположении Прилуцкого полка, шведы велели собрать двенадцать тысяч волов, семнадцать тысяч свиней, двадцать тысяч баранов, около четырех тысяч кулей овса и муки и семь тысяч бочек соли. Все это взяли в один месяц и велели столько же припасти на другой.

Петр недаром говорил, что украинцы «так твердо стоят, как больше нельзя от них требовать».

Имени Мазепы народ не хотел слышать.

Жители подкладывали огонь под избы, где расположились пришельцы, хотя за это им резали носы и уши. А на реке Десне крестьяне изрубили сто пятьдесят шведов и взяли в плен целый отряд.

«Всяк защищать себя умеет»

Ах ты, батюшка король земли Шведской!

Сколько под городом ни стояти,

Вам Полтавы-города не взяти…

Зима 1709 года была лютой. Шведы, дожидаясь тепла, страдали от морозов и недостатка припасов. Многие ночевали у костров, отгородившись от стужи соломенными щитами. Ко всему, их непрерывно тревожили русские войска.

Первый министр граф Пипер писал в Швецию:

«Невозможно представить, насколько настоящая кампания несчастна и затруднительна».

Другие писали более подробно — о том, что множество солдат отморозили себе руки и ноги, а иные и вовсе замерзли, особенно из числа тех, кто слишком согревался русским вином.

В середине февраля шведская пехота вступила в слободу Коломак, откуда открывался «великий шлях» прямо на Харьков. То была часть древней Муравской дороги; татары ходили по ней из Крыма в Москву.

Она пролегала вдоль левого берега Ворсклы, ее защищали крепости, и сильнейшей из них являлась Полтава. Путь этот вел на Харьков — Белгород — Ливны — Тулу и выводил на окские верховья.

Исстари говорилось, что между Ворсклою и Донцом «иной дороги нет».

Были еще другие пути; они вели с берегов Псла, но их хорошо прикрывала русская армия. В течение всей зимы Карл упорно пытался обойти ее и для этого уходил все дальше на юг.

Но русские искусно передвигались.

К началу весны главные силы их заслонили Белгород, ибо шведы стремились туда, чтобы, взяв эту крепость, открыть себе путь в глубь страны.

Слава продолжала кружить голову Карлу. Вскоре по вступлении в Коломак он сказал Гилленкроку:

— Узнайте, какие дороги ведут в Азию.

— Азия далеко отсюда, — ответил советник, — и совсем не в этой стороне.

— Нет, — возразил король, — Мазепа сказал мне, что она близко. А мы должны идти туда, чтобы можно было сказать: «Мы были в Азии!»

Гилленкрок не выдержал:

— Ваше величество изволите шутить со мною! Вы, конечно, не думаете о таком походе!

— Я не шучу, — сказал король спокойно. — Вы должны осведомиться о дорогах туда…

Гилленкрок разыскал Мазепу, вступившего в Коломак с отрядом казаков, и передал вопрос Карла.

— А на що вона менi здалась — та дорога? — произнес Мазепа, прищурясь.

Гилленкрок посмотрел в упор:

— Вы говорили королю, будто Азия близко.

Мазепа очень встревожился и признался, что пошутил…

И в Азию идти не пришлось. Не пришлось и продвинуться дальше, по большой Муравской дороге. Вскрылись реки. Началось половодье. В грязи тонули обозные фуры. А главное, перед войсками встала преграда, которую весьма нелегко было взять.

Между речками Коломаком и Можью открылась сильная позиция русских, запиравшая путь к Белгороду. Это был узкий, шириною в три километра, проход; его стесняли болота и леса.

Штурмовать его в оттепель было невозможно. И Карл повернул назад, чтобы овладеть оборонительной линией Ворсклы, втянуть русские войска в битву и, только выиграв ее, атаковать коломакский проход.

Адлерфельд, придворный историк, писал: «Его величеству Карлу XII не оставалось другого средства, как дать сражение». При удаче шведы смогли бы возобновить свой марш на восток либо спокойно отступить в Польшу без боязни, что их станут преследовать русские войска.

Между Пслом и Ворсклой Карл собрал свои силы. Они сильно растаяли за зиму. От общего числа — пятидесяти тысяч (включая и корпус Левенгаупта) — теперь насчитывалось не более тридцати.

Тем временем половина русской армии, под начальством Меншикова, сосредоточилась у Ахтырки, на берегу Ворсклы, а другая, под начальством Шереметева, — на берегу Хорола, у Миргорода. Карл решил начать осаду Полтавы, выбрав ее как место, «удобное ко входу в Россию». Главной же его целью было заставить Петра принять генеральный бой.

Почти девять лет избегал русский царь решительной встречи со шведами; считая всякую битву «зело опасным делом», он старался обеспечить себе победу, снаряжая, обучая и дисциплинируя свои войска.

В «деле» под Лесной стало ясно, что время для этой встречи настало.

«Сия победа, — говорил Петр, — может первой назваться… тут первая солдатская проба была».

Но Карл плохо знал, насколько возросла сила противника, или, вернее, ничего не хотел знать об этом. Шведский король боялся лишь одного: как бы Петр не уклонился от битвы, и мечтал о часе, когда войска встретятся один на один…

Главную свою квартиру шведы расположили в селе Будищи — к северо-западу от Полтавы. Вскоре после начала осады Карл подъехал к крепости, чтобы осмотреть укрепления. Его сопровождал, как всегда, Гилленкрок.

— Полтава — крепость ничтожная, — объявил король.

— Крепость, конечно, не из сильных, — заметил его спутник, — но по многочисленности гарнизона она не слаба.

Король настаивал:

— После первого выстрела они сдадутся.

Советник не уступал:

— Такая случайность вряд ли возможна.

— Говорю вам, что дело не дойдет до штурма. Мы совершим необыкновенное дело и приобретем честь и славу.

— Не знаю, необыкновенное ли это дело. Я только страшусь необыкновенного окончания его…

Первого апреля шведы пошли на штурм Полтавы, но отступили. Ее укрепления — земляной вал с деревянной «одеждой» и бревенчатый палисад — были недавно усилены. Город защищали четыре с лишним тысячи испытанного войска и две тысячи шестьсот вооруженных полтавчан.

На виду у крепости расположились шведы. Часовые расхаживали на валах, зорко следили за врагом и протяжно перекликались: «Добрый хлеб!» — «Доброе пиво!» В ночное время за шведскими окопами наблюдали с помощью светящихся бомб.

Третьего и четвертого числа штурм повторился и также не принес врагу успеха. В течение апреля гарнизон отбил еще четыре приступа и произвел двенадцать вылазок. К концу месяца шведы подвели под крепостной вал подкоп и заложили порох, но осажденные через встречный подкоп вынули его.

В начале мая Меншикову удалось провести в Полтаву крупный вспомогательный отряд.

Ночью девятьсот русских солдат, одетых в шведские мундиры, под начальством бригадира Головина перебрели через топь и подошли к вражеским окопам. На окрик: «Кто идет?» — Головин ответил по-немецки: «Команда для осадных работ».

Шведы пропустили смельчаков и только тогда поняли свою ошибку. Отряд штыками продолжал путь к воротам крепости и проник в город. Узнав об этом, Карл пришел в ярость: обнажив шпагу, он кричал, что прозевавшие отряд достойны смерти, и, стиснув зубы, произнес:

— Вижу, мы научили русских воевать!..

Вскоре затем войска Шереметева соединились с войсками Меншикова, и вся русская армия стала лагерем у селения Крутой Берег, против Полтавы. Почти одновременно шведы предприняли новый штурм.

В этот день стрижи заметались над полтавской колокольней, набат поплыл над рекой и окрестными полями, и багровый холм дыма вырос за крепостной стеной.

Огонь неприятельских пушек зажег несколько домов, и шведы успели взойти на вал, пока часть гарнизона была занята тушением пожара.

Но старики, женщины и дети — все бросились на защиту города и, выдержав двухчасовой бой, заставили противника отступить.

На другой день шведский барабанщик подошел к крепостным воротам, рассыпал своими палками долгую трель и объявил слова короля: сдаться немедленно или «все будут побиты».

Комендант города Келин передал ответ:

«Приступов было восемь, и более трех тысяч штурмовавших на валах полтавских головы положили. Итак, тщетна ваша похвальба: побить всех не от вашей воли зависит, потому что всяк защищать себя умеет».

Барабанщик удалился.

А Келин тотчас выслал из крепости отряд в тысячу человек.

Он разрушил ближайшие шведские окопы, захватил четыре медные пушки и вернулся в город.

Так держалась Полтава, но свинец, ядра и порох уже подходили у осажденных к концу…

«Пришел час, который решит судьбу отечества»

Не крупен чеснок рассыпался —

Смешалася шведская сила.

Распахана шведская пашня,

Распахана солдатской белой грудью…

Четвертого июня русская батарея открыла огонь по своим: пушка ударила по полтавской крепости, и пустая бомба упала в город. В нее было вложено письмо Петра, извещавшее гарнизон и жителей, что он прибыл в армию и приложит все силы, чтобы разгромить врага.

Вслед за этим такая же бомба полетела из Полтавы в русский лагерь. Комендант сообщил, что пороху в городе осталось не более чем на две недели.

Спустя двенадцать дней на военном совете было решено дать генеральное сражение, и войска начали переходить на левый берег реки.

Переход продолжался три дня, и шведы не смогли помешать переправе. В первый ее день гарнизон сделал отчаянную вылазку. Пехота же Лагеркроны действовала вяло. Она обратилась в бегство, едва раздалась русская команда: «Ружье на плечо, вынимай палаши!»

Двадцать первого июня шведский король увидел себя между переправившейся армией и осажденной Полтавой. От отдал приказ любой ценой взять город, и шведы произвели последний, самый яростный штурм.

Бой продолжался с рассвета и до рассвета. Временами неприятель взбегал на вал и разворачивал на нем знамена. Все население дралось рука об руку с солдатами: косами, кольями, топорами.

К четырем часам утра приступ был отбит.

В одну из следующих ночей Карл не мог заснуть и позвал к себе старого своего слугу, умевшего хорошо рассказывать сказки.

И старик завел речь о северном богатыре, о каком-то Ролфе Гетриксене, в незапамятные времена якобы завоевавшем Россию.

Эта сказка очень понравилась королю.

Потом вспомнил слуга о Густаве Адольфе и о его войне с русскими. И спел он сагу о том, как Густаву Адольфу помогали финны-волшебники, как пытались они действовать колдовством и наговорами, но русского оружия никак не могли заговорить.

Эта сказка королю понравилась меньше.

В ту же ночь русские войска продвинулись к Полтаве еще на три километра и расположились в укрепленном лагере в такой близости к шведам, что хорошо могли видеть и слышать врага.

И в подзорную трубу увидел Карл, что стоит перед ним могучее войско и в лагере русском — полный порядок. На мешках с землей сложены пирамидкой гранаты, блестят жестянки с чугунной картечью; вон бочки с уксусом для охлаждения пушек, а вон котлы для плавки свинца.

Тыл нового лагеря был прикрыт крутым берегом реки Ворсклы. Правый фланг упирался в глубокую лощину, а левый — в густой овражистый лес, тянувшийся до Полтавского монастыря.

Перед фронтом лагеря лежала открытая равнина, замыкавшая синеватой грядою леса. Между этим лесом и тем, что примыкал к монастырю, находилось пространство около двух километров.

Это был путь к Полтаве и в неприятельский стан.

На этом-то участке поля Петр приказал возвести шесть редутов на расстоянии ружейного выстрела один от другого. Еще четыре редута были возведены под прямым углом к первым. Враг неизбежно должен был атаковать эти укрепления либо прорваться между ними. Но поперечные линии грозили ему огнем во фланг и убийственным штыковым боем, а линии продольные — расстройством сил и поражением их по частям.

Выбор места и расположения этих редутов во многом предрешили исход битвы. Впервые в истории военного искусства были применены укрепления, разделенные свободным полевым пространством. Обычно их возводили иначе — как непрерывную цепь…

Русская армия состояла из пятидесяти восьми батальонов пехоты, семнадцати полков конницы и располагала семьюдесятью двумя пушками.

Общая численность войск доходила до сорока двух тысяч человек.

Накануне битвы основная масса пехоты сосредоточилась в укрепленном лагере. Там же поставили всю артиллерию. Передовые редуты были заняты двумя батальонами пехоты, а за ними в шахматном порядке стали семнадцать конных полков.

Войскам был прочитан приказ:

«Те, которые уступят неприятелю место, в числе людей считаемы не будут; таковых следует не принимать в компании, а также не вступать с ними в брак».

А король Карл объявил своим войскам, что для них уже расписаны в Москве квартиры; он сказал, посулив им верную удачу: «Приглашаю вас завтра пообедать в шатрах московского царя…»

Двадцать седьмого июня еще при звездах, в предрассветной прохладе и тишине, шведская армия покинула свой стан.

Противник рассчитывал напасть внезапно.

Шведам было слышно, как впереди стучат топоры и заколачиваются гвозди — это достраивались редуты. С одного из них враг был замечен. Всадник вынырнул из темноты, быстро повернул коня и выстрелил из пистолета. И тотчас же повсюду раздался барабанный бой.

Шведская пехота четырьмя густыми колоннами, а позади конница шестью двинулись к редутам. Первый же выстрел русских орудий оторвал головы двум гвардейским генералам, а второй повалил капитана и четырех мушкетеров Остготского полка.

Но противник устремился вперед. Два продольных укрепления не были еще закончены, и шведы без труда овладели ими. Однако тут же сказалось устройство редутов. Их огонь стал поражать врага в тыл и фланги. В то же время русская кавалерия под начальством Меншикова отрезала шесть батальонов пехоты и несколько эскадронов кавалерии от главных сил шведов и вынудила их отступить к монастырскому лесу. Этими частями командовали шведские генералы Шлипенбах и Роос.

Меншиков трижды опрокидывал шведскую конницу, но ее всякий раз поддерживала пехота и наносила его частям сильный урон.

И удаль Меншикова едва не испортила дела. Его задачей было сдерживать шведов лишь до тех пор, пока русская армия не выйдет из лагеря. Прикрывать же долго редуты было бесцельно. И Петр уже дважды приказал ему отступить.

Но Меншиков стоял на своем. Он слал Петру трофеи и доносил, что «изрядно» бьет шведов; приказать же коннице «налево кругом!» нельзя: неприятель может слишком осмелеть.

Но вот шведский фельдмаршал Рейншильд понял, что редуты взять невозможно, и заставил пехоту пройти между ними. Тогда Петр отдал решительный приказ: главным силам кавалерии отступить вправо, но при этом «крепко смотреть», чтобы враг не мог загнать ее в лощину, то есть прижать к горе.

Маневр оказался для противника гибельным. Неся огромные потери, он прошел сквозь редуты, и его правый фланг оказался под огнем русских пушек. Неприятель увидел, что его погоня за конницей «не весьма ему прибыльна», и, расстроенный, отступил в лес.

Русский генерал Ренцель тем временем завязал бой с «отрезанной» шведской конницей, сражавшейся под начальством Рооса. А Меншиков атаковал укрывшуюся в овраге пехоту, уничтожил ее и захватил Шлипенбаха. Отнимая у него шпагу, он сказал с усмешкой: «Нечем хвалиться, коли из рук валится!» — и повел генерала в плен.

Теперь Петр стал хозяином битвы. К шести часам утра он вывел из лагеря почти всю русскую армию и выстроил пехоту в две линии, поставив на флангах драгунские полки.

Перед этим он сказал:

— У нас сорок семь полков, а у шведов только тридцать четыре. Если вывести все войска, то неприятель в бой не вступит; поэтому число полков надо уменьшить.

С этой целью шесть из них были оставлены в лагере. Но противник бездействовал, и Петр решился на новое ослабление своих сил.

К северо-западу от шведского стана стояли казаки, преграждавшие врагу путь отступления на Кременчуг и Переяславль. Шесть драгунских полков были посланы туда, будто бы в помощь казакам. Расчет оказался верным. Шведы заметили маневр и перешли в наступление. Разъезды тотчас донесли об этом Петру.

— Воины! — сказал он. — Пришел час, который решит судьбу отечества!.. Не должна вас смущать слава неприятеля, якобы непобедимого, ложь которой вы доказали не раз своими победами… Имейте в сражении перед очами вашими правду… А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии!

«Непобедимые шведы хребет показали»

Пахана шведская пашня

Солдатскими ногами;

Боронена шведская пашня

Солдатскими руками;

Посеяна новая пашня

Солдатскими головами;

Полита новая пашня

Горячей солдатской кровью…

К девяти часам армии сошлись на орудийный выстрел.

Заговорили русские пушки. Картечь и ядра посыпались на шведов, но они шли, стойко выдерживая огонь.

Расстояние между войсками уменьшилось до двадцати пяти сажен, и началась ружейная подготовка атаки. В это время шведская пехота вытянулась в одну линию, а кавалерия построилась на флангах — в две.

Залп следовал за залпом. Но войска стояли, как неподвижные стены.

Когда пальба затихала, были отчетливо слышны слова команды. И затем вновь гремели шведские мушкеты и длинные русские ружья — солдаты называли их «турками»; они били на пятьсот шагов.

Карл за несколько дней перед тем был ранен в ногу. Обложенный подушками, держа в одной руке пистолет, в другой — шпагу, он лежал на носилках, в открытой «качалке», запряженной двумя лошадьми.

В центре русской пехоты резко выделялся батальон Новгородского полка, одетый в серые мундиры. Карл, считая этот полк «новобранным», решил, что здесь будет легче всего сделать прорыв.

Новгородцы мужественно встретили натиск, но были не в силах устоять против двойного числа наступавших. Шведы «на штыках» прошли сквозь первую линию и уже грозили отрезать левое крыло.

Тогда в сумятице боя мелькнули темно-зеленый мундир Петра и его пробитая шведской пулей шляпа.

— За отечество принять смерть весьма похвально! — закричал он, потрясая шпагой.

И, взяв из второй линии батальон пехоты, бросился с ним навстречу шведам, сомкнул прорванный строй и начал теснить врага.

Гром семидесяти двух русских пушек сотрясал землю. Шведы отвечали только из четырех орудий. Остальная часть их артиллерии из-за недостатка боевых припасов вынуждена была молчать.

Рукопашный бой завязался на всем пространстве поля. Зеленые мундиры перемешались с синими. Желтые и белые знамена переходили из рук в руки. Снова — в который раз! — сошлись грудь с грудью русский и швед.

Пробитые солнечными лучами, тянулись над землей полосы терпкого порохового дыма. Они окутывали места смертельных схваток, гасили блеск и парадное великолепие битвы с ее знаменами, барабанами и литаврами и дурманили разгоряченных коней.

В самый разгар боя распахнулись ворота крепости, и отважный гарнизон ударил на шведов. Но они отбили атаку. Осажденные не могли долго держаться и ушли в город: у них почти не было пороху и пуль.

В это самое время Гилленкрок увидел вне линии огня толпы шведской пехоты, в беспорядке рассеявшиеся по полю.

— Сомкнитесь, ребята! — сказал он, приблизившись. — Разве с вами нет командира?

— Мы ранены, а все наши командиры перебиты, — отвечали они.

А русская конница уже охватывала противника справа и слева. Прямо к королю прокладывал себе путь казацкий отряд.

Пушечным ядром были разбиты носилки Карла. Он велел посадить себя на скрещенные пики. Но его никто не слушал.

Шведы уже бежали.

Казаки прорывались к нему, и он явственно слышал голос, хотя значение слов и было ему непонятно:

— Хлопцы! За короля тысячу дукатов! Берите его живьем!..

Но Карла спасли.

Его вынесли из гущи боя, посадили в генеральскую коляску — шесть пар лошадей цугом, — и он помчался прочь, опережая бегущие свои войска.

Тогда всадник отделился от королевской свиты и поскакал к крепости. Он помахал шляпой с белой обшивкой и крикнул:

— Впустите меня! Я первый министр короля граф Пипер. Сдаюсь в плен!..

Многие же из свиты Карла остались лежать на роковом для шведов поле.

Ядром, разбившим носилки, был убит Адлерфельд, придворный историк. Он успел довести свой труд до Полтавской битвы и умер вовремя — в тот самый день и час, когда славе и могуществу Швеции пришел конец…

Уже бой затихал, когда эскадрон конницы во главе с Роосом прорвался к шведским окопам под Полтавой. Но туда доспел Ренцель; он занял окопы, заставил Рооса положить оружие, и город был освобожден.

Так закончилась битва, продолжавшаяся не более двух часов, ибо «непобедимые господа шведы скоро хребет показали», — битва, стоившая Швеции утраты ее могущества и поставившая Россию в ряд великих держав.

Впереди разбитого войска мчался изменник Мазепа, спасая два бочонка с золотом и собственную свою жизнь.

По пыльным украинским шляхам бежали шведы. Горячий июньский ветер гнал зеленые волны садов. Под ветром склонялись вековые вербы и тополя, будто кланялись и лепетали: «Прощайте, шведы, бегите, шведы, вовек вам Украины не видать».

На другой день Карл прислал в Полтаву гонца, предлагая Петру мир на условиях, какие ему ставил русский царь ранее.

Но Петр ответил, что «король слишком поздно ухватился за мир» и что «на прежних статьях» договор заключить нельзя, ибо «дела обращение свое переменили».

А тридцатого июня застигнутые у местечка Переволочны остатки шведских сил (около пятнадцати тысяч) под начальством Левенгаупта сдались Меншикову, выдав все оружие, знамена, полковые кассы и котлы.

О «неописуемой храбрости» русских солдат говорил Петр в своих письмах с поля Полтавской победы.

Сам он показал высокий образец храбрости и военного искусства. Такую же доблесть проявил и защищавший Полтаву народ.

«Волею судьбы, — писал шведский лейтенант Вейе, — армия, которая столь славилась в глазах своих противников, за четыре дня вконец погибла!»

Лейтенант был прав.

Пятьдесят тысяч шведов вторглись в пределы России, и только несколько сот ушло за Днепр, сопровождая бегущего короля.

«Камень для основания Санкт-Питербурха положен!»

Ой, Ворскло, рiчка невеличка!

Здавна вона славна —

Не водою,

А вiйною,

Де швед полiг головою…

Шестого июля на раздольном Полтавском поле снова выстроили в боевой порядок русские и шведские войска. Полки стали на тех же местах, где стояли они во время недавнего боя. Но битва не могла начаться сызнова. Это был парад.

Девятнадцать тысяч пленных стояли без оружия и без шляп. Мимо них везли трофеи: палаши, мушкеты, пистолеты, шпаги; проходила артиллерия; колыхался ворох отбитых у врага знамен.

А кругом, насколько мог охватить глаз, толпился народ, пестрели балаганы и палатки и шла бойкая торговля всякой снедью.

Перед рядами войск стояли бадьи с питьем, были разложены на блюдах хлеб, соль, яйца. Петр обходил полки, останавливался у каждой роты, поздравлял солдат и черпал ковшиком из бадей…

А утром другого дня пальба из пушек возвестила начало большого пира.

В просторных шатрах — наметах — были вырыты рвы; земля из них выложена, утрамбована и накрыта холстом от палаток. Генералы — русские и пленные шведы — сели за эти «столы».

Петр сказал:

— Брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли. Но брат мой король Карл с вами ко мне не пожаловал и тем слово свое нарушил, хотя я весьма его ожидал и усердно того хотел…

Вежливо улыбаясь, слушали едкую речь шведы. Среди них были: фельдмаршал Рейншильд и Пипер, первый министр.

Они долго молчали.

Но, выпив изрядно вина, разговорились, и оба сказали одно и то же: шведы «не чаяли», чтобы у русских было столь обученное войско; правда, Левенгаупт твердил, что «Россия перед всеми имеет лучшее войско», что оно «непреодолимо», но никто из шведов не верил ему…

Потом Рейншильд вспомнил о Переволочне, где пятнадцать тысяч шведов сдались девяти тысячам русских, и осторожно заметил, что лишь «несчастные обстоятельства» заставили их пойти на такой позор.

А граф Пипер сказал:

— Надо надеяться, что царь Петр вскоре свидится со своим братом королем Карлом и на Балтийском море будет по-прежнему добрый мир.

— Не по-прежнему, нет! — сурово поправил его Петр. — Ныне уже совершенно камень для основания Санкт-Питербурха положен!

В это время в намет к пирующим было принесено несколько шведских генеральских шпаг.

Их стали показывать пленным, прося прочесть сделанные на клинках надписи.

Но те ничего не отвечали.

Тогда позвали Петра Шафирова, человека ученого, знающего иностранные языки.

Разглядев начертания на клинках, он стал качать головой и приговаривать:

— Это безумие и детские вракушки!

Но Петр велел ему прочесть вслух.

— «Немецкая кровь все приводит ко благу», — разобрал на одной шпаге Шафиров. — «Горе вам, саксонцам, полякам, казакам и москалям», — прочел он на другой.

Потом он взял третью шпагу и притворился, будто на ней было написано:

— «Северных львов ярость обратилась в робость зайцев…»

— Ну, полно! — прервал его Петр. И, смеясь, сказал шведам: — В шатрах моих вы уже отобедали, а теперь прошу на расписанные вами квартиры в Москву…




Загрузка...