Повесть о гомункуле. Фэнтези-роман

Глава 2

Как Людовик ни надеялся, что Франциск лопнет как бычий пузырь, если на него хорошо надавить, но это не случилось. Недавно принц пробрался на королевскую кухню как раз в тот момент, когда крепкий мясник разделывал мясную тушу, где и увидел это зрелище. Но каковы не были желания мальчика, братец оставался жив, здоров и даже не охрип. А орал он часто, долго, и весьма противно. Когда же уставшие няньки с визгливым свертком сидели в соседней комнате Людовика, где он обычно занимался грамматикой, принц бросал занятия и часто выбегал во двор. Или шел искать своего друга, сына Генриха Черного, высокого блондина Александра. Тот был старше принца и уже служил пажом.

– Македонский, – в шутку приветствовал его Людовик, – защищайся!

Часто они сражались на шпагах, достаточно тяжелых в это время. Больше всего в такие моменты Людовик мечтал попробовать себя в настоящем бою. Или хотя бы чаще побеждать своего друга. Александр был единственным, кто мог победить принца и даже не бояться хоть малого нарекания за это, правда, не от Людовика.

Чудесные дни, полные то безмятежности, то детской тревоги, скоро прошли. Их погрузил в свою лодку Харон и перевез через Лету. Однако как было мальчику разглядеть скорый конец прежней жизни, вместе со смертью старого года, ведь приближался день Рождества. Город, до того заснувший и прозябший от сильных ветров, вдруг ожил, забурлил, заговорил.

В одном кабачке, где пахло пивом и квашеной капустой, молодые помощники книгопечатника по секрету всем и сразу рассказывали, что их наёмщик готовит пару Библий с гравюрами в подарок во дворец.

– А одну гравюру с Самсоном и львом собрался подарить главному повару! – говорил один из них, – вот зачем переводить бумагу на этого напыщенного индюка?

– А затем, – встрял всезнающий толстяк, от одежды которого несло брагой, – что у повара дочка на выданье. Хороша, да кругла, где надо!

– О, тогда ясно, – гортанно рассмеялся юноша, – у королевской кухни как то теплее и вкуснее! – и принялся дальше выковыривать руками со дна горшка остатки гусиного гуляша.

Сидевший рядом человек с невзрачным лицом, одетый в меховую курточку, перевел взгляд на группу ювелиров. Они сидели обособленно, ели жирно, и шептались тихо-тихо, но тонкий слух того уловил их сплетни. Услышав главное, он нахлобучил шапку и пошел себе прочь из закопченной таверны. Его никто не знал и не запомнил, и не задался вопросом, куда он собрался при таком сильном ветре снаружи. Вскоре, пройдя несколько закоулков, пахнущих кислой капустой и помоями, он вышел к собору. За ним сиял дворец. За это время ветер унялся, улегся гонимый им снег, и выглянуло холодное солнце. В одном окне человек в меховой куртке заметил фигурку мальчика. А мальчик не заметил его. Неприметный человек постоял ещё немного, и пошел мимо, исчез тенью на улице по соседству.

Людовик почти бегом шел по лестнице к швее матери, которая жила на первом этаже, как и почти все слуги. Королева чуть ли не заперла лучшую белошвейку в городе, ведь все придворные дамы, как будто сговорившись, старались сшить именно у неё новый наряд к празднику. Женщина отправила к ним свою дочь, уже опытную портниху, а сама занималась только блузками и юбками для монаршей семьи. Вот к ней и направлялся маленький принц, негромко напевая песенку про беззаботных пастушек из Аркадии. Осталась последняя примерка его нового праздничного костюмчика. Но посреди своих веселых мыслей и быстрого шага он остановился. По лестнице наверх поднимался человек, непривычный и странный – чужак. На вид лет сорока, с глубокой морщинкой между глаз от частых размышлений. Сопровождал его старый слуга из личных покоев отца. Людовик спрятался за портьеру на стене.

Человек этот шаркал по мозаичному полу, слегка ссутулившись, как тот, кто привык преклоняться. Его нетвердая походка, его небрежная одежда выдавали в нем того, кого не зовут на балы и обеды. Но старый слуга с прямой спиной, размеренно шагавший перед ним, вел себя почтительно, с искренностью, и это не ускользнуло от чуткого принца. Направлялись они в покои его отца.

Людовик вдруг решил, что не станет спрашивать или допытываться, кто этот человек и зачем он сюда являлся. Мальчик почувствовал, что когда настанет время, он узнает об этом. Этот ребенок обладал редким для его сверстников умением ждать… И он узнал, кто это – после того, как отец отправился на войну.

Вечером, сразу после праздника, на дворцовый двор ворвался гонец. Его лошадь с лоснящимися от пота боками широко расставила ноги и тяжело хрипела. Обессилевший всадник вывалился из седла на землю. К нему подбежало несколько слуг и охранников дворца, помогая встать, как из окна сверху раздался громкий низкий голос Короля:

– К черту, что он в грязи! Живо ко мне!

Так случилось, что в этот самый момент он стоял у окна в спальне супруги. Его жена расположилась в глубоком кресле и держала на коленях маленького Франциска, зажавшего в руках деревянную фигурку собаки. Людовик в это время пропадал в саду, играя с Александром.

Когда же гонца довели до приемной, Король уже сидел там, взволнованный, помрачневший, крепко сжимавший кулаки. Жестом он приказал гонцу сесть в кресло, что тот сделал с видимым удовольствием. Облачко пыли поднялось с его одежды, когда он опустился на бархат, но правитель этого не заметил, а только дал приказ говорить:

– Война, мой сир, в двух южных графствах. Напали на королевство, что на востоке наших границ.

– Кто?

Гонец ответил, что это их беспокойный сосед с юга. Да, Король в юношестве несколько раз ходил в походы против него, своего тому было мало, и как пират он грабил плодородные соседние земли.

– Сир, у вас просят помощи, – эхом отдавалось в голове короля.

Гонца вскоре отвели в его комнату отдыхать и ждать утра, когда ему дадут новую лошадь и бумагу, о скором прибытии войск во главе с монархом. А сам же Король вернулся в спальню жены, рассказать ей об этом. Новость женщина встретила без радости.

– Я вернусь живым! – спокойным твердым голосом говорил Король.

– Но в том же здравии? – усомнилась королева, выставив перед собой тонкую руку, будто загораживаясь от чёрной тени, что сейчас лежала на стене, – во всем веришь Мастеру Рафаэлю.

– Он ни разу не ошибся, – успокаивал её муж.

– Так значит он точно не простой человек, – детский голос Людовика прозвучал инородно в эту минуту, его родители вздрогнули.

– Опять подглядываешь! – отец вышел из себя и крикнул на сына.

Тот сжался, но не стал убегать, остался на месте.

– А наш сын растет не глупым, – бархатным голосом проговорила королева. Она умела придавать нужный оттенок своей речи, когда требовалось утихомирить мужа. Она не была той государыней, которая будет управлять вместо короля или за его спиной, но она порой была единственной, кто мог совладать с вспыльчивым Королем. И не только поэтому она была великой королевой.

Король опустился за стол, выдохнул, подставив руку ко лбу.

– Простите, – он потер глаза и встал, – почему ты решил, что этот человек не обычный?

– Твой лакей вел его очень почтительно, по-настоящему. Он так не всякого лорда проводит. А ещё всех других подобных людей ты принимаешь редко и в другом месте. А в нём что-то странное, – честно говорил мальчик, – толпа горожан проходит мимо нас каждый день. Что такое он умеет?

В этот момент громко заплакал Франциск, будто нарочно желая прервать речь Людовика. Тот с неприязнью покосился на младшего брата. Королева позвала нянек, она вошли, почтительно присели перед правящей четой, и унесли ревуна с собой.

– Я еду послезавтра. Наши главные силы сейчас под столицей, я поведу их, – Король говорил ещё, но жена его уже не слышала.

В ушах Королевы звучали лязг оружия и взрывы пушечных ядер, стоны и ругательства солдат и офицеров. В юности она видела сражение из окон своего родового замка, когда сосед-князек решил отодвинуть свою границу. Его государство давно не существовало, став провинцией её далекой родины. А Людовик прикрывал глаза, и видел гонцов с медными трубами, и гривастых сильных коней, красавцев рыцарей и его отца, верхом и при оружии. А враги приведут ведьм и дракона, но они не победят…

В ту ночь королева не спала. Она отослала своих фрейлин и служанок, и в одиночестве медленно расхаживала по тёмной спальне. Белая ночная рубашка волочилась по полу за её ногами, а лицо стало очень светлым, как цвет бледных тюльпанов в полях Аида. Интуиция говорила ей недоброе, и потому женщина теребила в руках агатовые чётки, шепча:

– Была бы моя власть.

Её власть лежала в стороне от трона, она правила искусством. Она создала Королевскую академию искусств, заказывала для местных актёров машины для сцены и костюмы у флорентийских мастеров. При ней двор стал одеваться изящней, она вводила в моду письма для друзей и многое другое. В итоге жизнь с ней смягчила сердце Короля, что было нелегко – ведь когда-то он боялся подпускать к себе невесту, посватанную в детстве. Но когда настала пора юности, пришла любовь. И теперь муж чтил свою милую жену.

В последние годы правления отца Короля при дворе развелось интриганов, как крыс в хлебном амбаре. И некоторые из них решили втянуть и молодую королеву в свои сети, когда её муж только-только взошел на престол. Однако, как только она почувствовала, к чему ведут льстивые разговоры, передала эти слова новому монарху. После суда трупы заговорщиков провисели всё лето на центральной площади. С того момента через королеву больше никто действовать не пытался. Остались только мелкие прихлебатели, на которых уже и не смотрели.

Утром, топая подбитыми железом сапогами, на городских стенах поменялись стражники. Наконец был отдан хрипловатый приказ, открыты центральные ворота города, первым через которые проехал гонец, принесший весть о войне. А вечером через день Король, собрав часть своей армии, отбыл вслед за ним.

Начались дни ожидания для маленького Людовика и его матери. Все так же слуги разжигали дрова в камине, все так же маленький принц смотрел на жаркий огонь, рисуя в воображении мифических саламандр. Порой он выходил гулять вместе с матерью в сад, или играл с Александром, но без прежнего удовольствия.

Людовик впервые в жизни почувствовал себя одиноким. Это было новое чувство его времени, до этого почти незнакомое людям других эпох. Раньше богатые люди могли коротать время с часословом, бедные – поднимать глаза вверх и молиться. Принц не умел так, и потому его душу занимали другие чувства. Он бродил по длинным коридорам, таким бесконечным, таким сумрачным, таким петляющим. Фресочные герои древнего мира выжидающе смотрели на него со стен дворца, гидры и другие чудовища порой оскаливались, тянули к нему когтистые лапы и холодные факелы. Людовик старался ходить по центру коридора, где узкой полоской мог лежать луч света. Мальчик знал, что если он подойдет близко, то чудовища схватят его, утащат к себе, и ни один герой, ни один человек не отобьет его.

Порой принц приходил в сад, но деревья уже не казались добрыми великанами, как летом. Серо-бурые стволы и черные ветви спали и ждали тепла, позабыв о мире вокруг. Мальчик поднимал голову, чтобы увидеть что-то другое, новое, но в небе висела лишь однотонная мозаика из серого неба и тонких черных веточек. Тогда Людовик подходил к решетке вокруг сада и смотрел на город за стеной, желая, что бы его дворец перенесся подальше. Ведь вон тех людей за решеткой сейчас защищает его отец. Это вон те улицы украли, пусть ненадолго, у жены мужа. Это из-за них королева тоскует, невольно передавая это чувство своему старшему сыну.

Неожиданно случилось то, что хоть немного развеяло тоску. В один из дней во дворец приехал художник, который до этого почти полгода писал картину по заказу Короля. Он привез полотно, которое шустрые слуги повесили в огромном холле. Людовик же этого не знал, когда брел по коридору, безучастно посматривая по сторонам. Вдруг он увидел огромное полотно с танцующими красавицами-нимфами и человека, стоявшего перед ними с прижатыми к груди руками. «Как в церкви стоит!», – подумал про себя мальчик и тихо подошел к незнакомцу.

– Доброго дня, – негромко сказал принц. Однако неизвестный человек встрепенулся и нелепо загреб руками, что рассмешило Людовика.

– Ах, напугал! – выдохнул тот, – ты так незаметно подкрался!

– Это я умею, – мрачность испарилась с лица принца, он вновь стал любопытным и веселым мальчиком, – это вы рисовали?

– Я, – художник гордо поднял загорелую голову и поправил волнистые кудри, – представляешь, нимфы стали бы живыми!

– Наверняка бы им не понравилась зима! А вот летом танцевали бы в саду. Живые! Мне нравится! Вот бы и правда оживить одну из них.

Людовик вдруг вспомнил свою давнюю странную идею, и, сказав «До свидания!», впервые за это время ушел в веселые мысли. А художник удивлялся, ведь таких детей он ещё не встречал. С кем он говорил, молодой мастер узнал не сразу, а узнав, любил прихвастнуть этой историей перед девицами и друзьями.

Людовик выбежал в сад, на ходу представляя себе, как нимфа или дриада сходит с полотна на пол в комнате. И чтобы никто-никто её не видел! В саду его ждал сюрприз – впервые за много дней небо прояснилось, на нём показалась почти весенняя лазурь. Он набрал как можно больше в грудь воздуха, морозного и свежего. Слишком он засиделся в полутемных гостиных…

Он стал думать о чем-то своем, отрешенно бросая взгляд на кованую ограду дворца, за которой начиналась городская улица с домами вельмож, помпезная, царственно спокойная, но при этом живая. И тут, в почти исчезнувшем ночном тумане, что начинал отрываться от каменной брусчатки, прошел тот самый человек, посещавший отца накануне войны. Этот призрак двигался не спеша, наслаждаясь сырым и потусторонним утром. Непременно узнать, кто он и где живет! Не ждать! Узнать сейчас же! Людовик кинулся в домик садовника – его житель давно работал в маленькой мастерской, наверняка вместе со своим сыном, чиня старый инструмент и готовясь к весне. Принц схватил маленький новый плащ, висевший на стене у двери, набросил на себя и выскочил из дырки в заборе.

Дети слуг давно показали ему лазейку в решетке, и частенько сами убегали в город через неё. Людовик не питал страсти к подобным авантюрам, но сейчас… Сейчас не потерять из виду! Так, вон он, шагает к концу улицы, на которой плотным рядом уходят вдаль булочные, мастерские скульпторов и кого-то еще.

А походка у него тяжеловата, хотя он не толстяк. Поворачивает за угол… Да, хорошо, что он не быстр, так много народа идет на рынок в базарный день…

– Да я с самим принцем играю! – развязный голос сына королевского садовника резанул уши Людовика. Он остановился и, спрятавшись за стоящую телегу, решил понаблюдать за ним.

А тот стоял в окружении сверстников, жителей городских улиц.

– Мой отец тоже садовник! – выпятил грудь один из юнцов, – он работает у герцога!

– А мой отец у короля! И дед был там же садовником! Прадед конюхом был, когда короли в старом замке жили, – и при этих словах этот отпрыск благородных слуг показал оппоненту язык.

– Я тебя сейчас поколочу! – взревел тот, закидывая устрашающе вверх кулак.

Остальные мальчишки с живым интересом смотрели и ждали драки.

– Ха, я самого Людовика колотил, тебя подавно побью! – упер в бока руки сын садовника.

«Я бы тебя сейчас сам поколотил!» – воскликнул про себя Людовик, огляделся, понял, что потерял из вида того человека, и, сильнее кутаясь в плащ, побежал по улице. Вскоре таинственный плащ с капюшоном очертился темным у горизонта – он шел вдоль городской набережной, здесь лучше было открыто серое низкое небо и просторы белых лугов, полосами тянувшиеся от края города. Правда, за мостом, что старыми своими камнями врос в мощеную дорогу, начинались бедняцкие кварталы. Знаменитое рабочее воровское левобережье. Место, на улочках которого если и останавливалась карета, то явно не для проповедей о добрых делах от её владельца.

Людовик увидел, в какой дом зашел тот, за кем он следовал всё это время, и решил осмотреться. Нет, ему вовсе были не нужны стихотворения полуголодных поэтов или памфлетистов, чтобы увидеть бедность и почувствовать смрад с той стороны реки. А их в последнее время появилось много. Поэты и рифмоплеты, сами не способные заработать себе на ночлежку и еду, отчего-то считали, что без их стишков власти не увидят ничего.

Чем больше он вглядывался в узкие почерневшие дома, тем больше чувствовал вибрацию от них. Это было подобно пару от костра или котла, что коробит воздух. Но видно такого пара не было. Принц испугался давящих и липких ощущений, тянувшихся от левобережья, и поспешил к дому незнакомца.

Дом, построенный ещё два века назад, выглядел простенько и серовато. Чтобы убрать весьма скучный вид, на него налепили современных украшений. Одним своим боком дом упирался в соседа, другим стоял чуть подальше, образуя закуток. Два этажа из узкого кирпича и черепичная крыша со скатом. Да, пролезть сейчас через окно и нагло войти в дверь Людовик не желал. Но вот окошко подвала оказалось весьма хлипким. Никто на набережной не заметил, как какой-то мальчик, дернув несколько раз за засовы рамы, влез под дом в подвал.

Серебристый зимний свет из окон показал Людовику чудесную находку. Это не была комната с грудами старого тряпья, ненужной посуды и других вещей, какие обычно устраиваются в подвалах. Здесь царствовал образцовый порядок. На множестве полок стояли ровными рядами потрепанные и новые фолианты. Тут же, одна на другой, высились шкатулки из нефрита и дуба. На столе красовалась стеклянная чернильница в форме колодца, оплетенного виноградом. Рядом лежали заточенные перья и листы тонкой телячьей кожи. Однако в специальном открытом ящичке белела стопка новой бумаги. Стол Людовик осмотрел близко, подобное он видел и во дворце. Но вот дальше, у стены, было нечто незнакомое.

У стены, как лев, раскрывал зев красный камин. Рядом стояли странные стеклянные колбы из толстого и тонкого стекла. Тут же лежали железные щипцы и ещё какие-то инструменты, неизвестные ребёнку. Над ними, ухватившись когтями за жердочку, висело чучело ворона. Людовик засмотрелся на птицу, как вдруг на черной голове открылся желтый глаз и уставился на принца. Тому стало жутковато от такого взгляда, он попятился назад и сбил ногой стеклянный сосуд.

Принц встряхнул головой, недовольный, что испугался какой-то птицы, и увидел еще один стол, маленький, стоящий в углу. Кроме простой чернильницы и перьев на ней лежала книга в кожаной обложке с тяжелой серебряной оковкой. Он перевернул наугад несколько страниц, остановившись на картинке с огненным львом, который сражался с собакой. А чуть дальше, среди бумажных страниц, прятался небольшой листок с портретом очень красивой девушки. Рисунок углем в несколько линий. Принц взял в руки его и стал рассматривать. Он видел раньше такие наброски, когда мастера писали его портрет. Края листа были слегка потрепаны, бумага пожелтела из-за времени, но сохранила плотность, будто была новой.

– Ага! Я-то думал, что там за шум! – тот, за кем шел Людовик, явился сам. Сейчас он огромной фигурой высился на лестнице, нависая над мальчиком, – ты решил меня обокрасть?! Сейчас я позову стражу, и тебя отправят в тюрьму.

– Я им расскажу про ваш подвал, – не испугался Людовик.

– Тебе меня не запугать!

Тогда принц выставил вперед рисунок с портретом девушки:

– Я порву его, если вы кого-нибудь позовете.

Его простой расчет на то, что этот кусочек бумаги с прекрасным портретом дорог сердцу старика, оправдался.

– Хорошо, так что тебе надо? – человек постарался сделать невозмутимое лицо, – и ради этого ты полез ко мне в подвал? – он вдруг рассеянно спросил.

– Иначе бы вы мне ничего не сказали, – тут Людовик почувствовал себя героем, продолжая затеянную игру, и с апломбом произнёс, скидывая плащ, – я наследный принц нашего государства!

Ухоженный вид мальчика, запах карамели, а не рыбы, и вышитые на его роскошной одежде королевские гербы, видные из-под дешевого плаща, не оставляли сомнения в подлинности этих слов. Человек в черном смиренно сложил руки на груди и произнёс:

– Меня называют Мастер Рафаэль. Я профессор истории в Королевском университете. Что ещё желает узнать милостивый государь?

Сказал он эти слова весьма почтительно, искренне, но несколько нарочито, отчего Людовик стушевался из-за своих действий, хотя умело не показал этого.

– Я увидел вас во дворце, – начал Людовик, уже не спесиво, – вы посещали отца накануне его отъезда на эту войну. Он обычно советуется со своими генералами и герцогами. Но вот вы… – принц вспомнил искреннее уважение лакея, – вряд ли вы рассказывали отцу о командовании цезарей. Отец ходил очень опечаленным.

– Порой люди обращаются ко мне за советом, – проговорил Мастер Рафаэль, думая, как же говорить дальше с этим удивительным мальчиком.

А Людовик положил лист с рисунком, который все это время в руках, на полированную крышку стола. «Да, он точно не бедствует», – почему-то подумал принц, уже не смотря на собеседника. Он снова полистал ту книгу, из которой забрал портрет. На одной странице в кольцо свился огромный дракон, глотающий свой хвост. Его чешуя напомнила Людовику радугу – лапки и живот его были зеленые, посреди тела желтая полоса, а спина и четыре рога ярко-алые. Перевернув несколько страниц рукописных строк на латыни, Людовик уставился на рисунок овна с золотой шерстью и черного быка.

– Овен управляет головой. Телец управляет шеей, – стал читать он по латыни, увлеченно, забыв о Рафаэле. Но тот прервал принца:

– Я вижу, вам знакома латынь, – Рафаэль начинал испытывать к нему интерес.

Людовик встрепенулся.

– Да, у меня есть учитель латыни, – Людовик остановился, но тут же спросил, – Мастер Рафаэль, скажите, отец вернется?

Тот кивнул: «Да».

– Тогда я вас приглашу в гости! А теперь мне пора идти.

Историк только тихонько сказал: «До свидания, мой принц», а принц уже выскочил из дома на улицу. На этот раз через входную дверь, выбежав из лаборатории по лестнице. Без приключений он добрался до дворца, задержавшись лишь у кафедрального собора. Его высокие шпили уносили вверх за собой сердце маленького Людовика, но он никому и никогда не говорил о них, считая только своими и ничьими более. Но долго стоять с задранной головой ему не дали – кучер, восседая на телеге с прелой капустой, что чуть не задела принца, громко и сердито прикрикнул, и Людовик стремглав понесся к забору, где был тайный ход для него и других детей. Он поначалу думал тихонько повесить накидку на гвоздь, но брань садовника на сына напомнила ему о хвастовстве последнего, и принц, сняв плащ, незаметно положил его на землю. Он отправился, и спокойным прогулочным шагом отправился по дорожке во дворец, слушая, как в спину несутся крики садовника: «А, вот где твой плащ! Ах, он весь в грязи! Мы с матерью столько работали, чтобы его купить. Я тебя высеку!».

В конце зимы по столице бежали мальчишки и юноши, с криками: «Король вернулся! Повержен враг!». Мастер Рафаэль был прав, Король вернулся живым. Но оказалась права и Королева – её муж и правитель не вернулся прежним. В последнем бою он получил удар эфесом шпаги в голову, отчего владетель огромного королевства начал слепнуть. Поначалу он думал, что это временно, но с каждым днём предметы расплывались все сильнее, теряли очертания, оттенки цветов.

Его отец доверял немногим, хотя и был окружен многими придворными. Теперь Людовик начал читать ему все письма, доносы, писал за него приказы, записки, слушал разъяснения к тому, что он делал. По приказу Короля Генрих Черный так же делился с принцем секретами об окружающих людях, но пока ещё не обо всех. Вот так, в то время, пока сын садовника дрался с другими мальчишками, а дочка горничной примеряла тайком у зеркала брошь фрейлины, Людовик постигал сложную и тонкую науку, науку управления. Ведь он должен был сесть не просто на красивый стул, зовущийся троном, а беречь жизни и садовника, и служанки, и герцога, и всех-всех своих подданных. Так учил его отец.

От Короля уходило зрение, а от его старшего сына уходило детство. Тихо, незаметно, под шуршание бумагой в кабинете отца. Оно могло покинуть его на поле сражения, или в спальне прекрасной девушки. Но все это были мечты юношей, а перед Людовиком стояла жизнь, как есть, без прикрас.

Как-то в один из вечеров, после монотонного дня, полностью состоявшего из писем и распоряжений, Людовик запер на ключ свою комнату и устроился в кресле у окна. Зимний вечер отличался от дня только густотой темных красок. На столе горела единственная сальная свеча, остальные принц погасил. Он решил, что сейчас достаточно и этого, чувствовал, что ушедшие за день силы вновь влились в него. Ни о чем особенном не думая, Людовик остановился у окна и бросил взгляд на полоску дороги перед дворцом. Деревья, крыши, даже собор растворились во тьме. Несколько закопченных фонарей, первых в городе, слабо освещали ограды домов. Они будто светили только себе. Тут в их тусклый блеск начали попадать летящие тени, серой вереницей струящиеся по улице. Да, принц видел, как за ними сгустки тумана колышутся, движутся, вытягиваются лапами пауков и хищных зверей. Проплыли и неясные силуэты черных людей, зыбкие и изменчивые. Людовик замер, завороженный. Через пару минут вереница полностью пропала, видно продолжая шествие по другим кварталам.

Мальчик воспринял увиденное как должное, нечто естественное, и до поры никому не говорил об этом.

До конца зимы более ничего примечательного не случалось.