Повесть о спортивном журналисте

ГЛАВА XII. ТИГР ВСЕГДА СИЛЬНЕЕ ВОЛКА, А ВОЛК — ШАКАЛА...

Они не успели проститься с Луговым, но именно о Луговом размышлял сейчас Вист, сидя в баре на втором этаже самолета и потягивая виски, к которому пристрастился последнее время. То были невеселые мысли.

Он вспоминал, как Луговой упомянул случайно про проклятый телефильм. Конечно же, случайно! Не мог он знать. Никто не мог знать. Кроме этой мерзавки Элен! Которая еще стала хихикать тогда. Луговой! Ему палец в рот не клади! О нет! Крохотный намек, взгляд, такой вот дурацкий смех — и он догадается, начнет копать и докопается. Уж Луговой-то докопается, черт бы его побрал! Его и эту Элен. Боже, как он ее ненавидит! Мало он ее бил, ох, мало! Вернуть бы те времена! Не бить ее, задушить, сжечь, утопить, выбросить из окна! А Элен спокойно спит сейчас там, внизу, в роскошном кресле роскошного самолета, билет на который куплен на его деньги, как и бриллиантовое кольцо у нее на пальце, и сумка из крокодиловой кожи, и квартирка в новом фешенебельном доме, и «мерседес», и норковая шуба, и еще миллион вещей! Будь она проклята, эта пиявка, сосущая его кровь, его деньги! Еще слава богу, что ее устраивает числиться секретаршей (хоть она теперь ни черта и не делает). А если надоест? Уйдет, уйдет, выйдет замуж — и вдруг за какого-нибудь бездельника или бедняка? И начнет шантажировать по-настоящему! Впрочем, Элен за бедняка не выйдет — шиш, чего не будет, того не будет! Он злобно рассмеялся, удивив бармена. Но что все-таки делать! Так не может продолжаться. Убить ее? А вдруг она действительно оставила где-то фотокопии и в случае ее смерти они всплывут? Тогда его еще и в убийстве обвинят.

Тараня беззвездную ночь, гигантский «Боинг» несся над уснувшей землей. Где-то далеко внизу голубоватыми россыпями светились города, извивались золотистые

пунктиры больших дорог, тлеющей сигаретой краснели трубы заводов.

Там беспокойным или мирным сном спали люди.

И не было им никакого дела до несущегося в черных небесах огромного самолета и маленького Виста, сидевшего в баре со стаканом в руке. А между тем он, Вист, охотно пожертвовал бы всеми этими городами, деревнями, всеми этими людьми, будь их хоть миллионы, хоть миллиарды, ради того, чтобы жизнь вернулась на год назад, всего на год.

Зачем только он взялся за этот проклятый сценарий, зачем так глупо доверился Элен, зачем посвящал ее в свои дела, зачем, зачем, зачем?..

Поздно теперь сожалеть и задаваться вопросами. Надо искать выход.

После той кошмарной ночной сцены в отеле, накануне их отъезда из России, жизнь Виста круто изменилась.

С одной стороны, казалось, все идет по-прежнему. Он опубликовал серию путевых очерков о поездке в Советский Союз. Это было лучшее, что он когда-либо создал в своем жанре. Восторги по поводу икон в музеях, подмосковных пейзажей, блюд русской кухни, мастерства цирковых артистов перемежались сочувственными вздохами о серости одежды, серости лиц, унылости речей всех, кого довелось встречать, едкой иронией на тему о сервисе, неработающем кондиционере, о трудности купить икру.

Но это так, фон. Он старательно подчеркивал, что, будучи спортивным журналистом, ничем не интересовался, кроме спорта, а это так, случайные наблюдения, мысли мимоходом...

Впрочем, в спорте все обстояло так же. Охи и ахи восхищения, связанные с очаровательными детишками, которые, к сожалению, живут в детсадах и пионерлагерях, так как содержать их дома родителям не под силу, ирония по поводу ГТО и возмущение тем, что не сдавшим нормы урезывается зарплата, намеки, что сдача норм не что иное, как чистейшая подготовка к войне...

С большим спортом было сложнее. Об успехах Советского Союза хорошо знали во всем мире, так что Вист поступал по-иному. Сказав мимоходом, что достижения советских спортсменов общеизвестны и нет смысла повторяться, он начинал размышлять, почему в стране, где для спорта делается, как утверждает пропаганда, все, плохо обстоит дело с главными видами — футболом, плаванием (потому что борьба, тяжелая атлетика, лыжи, гимнастика, баскетбол, волейбол и еще три десятка видов спорта — это все ерунда, они никого не интересуют) .

На тему о неудачах в футболе он опубликовал целую серию статей, закончив их горячим пожеланием, чтобы советские футболисты вернули себе былую славу, которой они достойны, поскольку замечательные ребята, и не их вина, если руководители... и т. д. и т. п.

Директор «Спринта» остался очень доволен. Теперь Вист вышел среди спортивных обозревателей на первое место. Теперь у него было прочное место в ресторане на десятом этапе «Пресс-клуба», а иногда его даже звали за столик на «крыше»!

Он был принят в члены закрытого теннисного клуба, его приглашали выступать по телевидению. С его мнением считались. А однажды карикатуру на него поместил главный сатирический журнал страны. Это была уже подлинная слава. Ему повысили жалованье, он купил себе кремовый «кадиллак». И все считали, что в банке у него наверняка лежит миллиончик. Но тут-то все и ошибались. Денег у Виста стало меньше, чем было. Еще хорошо, что были такие тайные вклады и секретные источники доходов, о которых Элен не знала, еще хорошо, что эта дура не догадывалась требовать в десять раз больше, чем требовала. Но и так ей приходилось отваливать ого-го сколько!

И если раньше не отличавшийся жадностью Вист легко тратил деньги, в том числе на своих любовниц, и в частности на Элен, то теперь ему было до слез жалко каждую копейку, которую он вынужден был ей отдавать. Требования Элен между тем все росли. Она еще не до конца понимала свою силу, но постепенно входила во вкус и медленно, но верно превращала своего шефа в дойную корову.

Близость свою с ним она решительно прекратила, и над Вистом дамокловым мечом висела опасность какого-нибудь ее увлечения. Такая женщина, как Элен, столько времени бывшая его рабой, вынужденная выполнять его волю, не смевшая ни на кого смотреть, кроме него, но в то же время натура страстная, темпераментная, теперь, освободившись от цепей, наверняка влюбится. И тогда конец! Она, конечно, поведает свою тайну любовнику, а тот будет круглым идиотом, если не использует это (Вист обо всех и всегда судил по себе).

Словом, надо что-то делать, что-то делать, что-то делать...

Вист похудел, стал больше пить, ходил мрачный. В конце концов, он не выдержал. Невозможно носить такой груз одному. Он решил посоветоваться с Норманом, этим «волчонком».

Ведь это Норман втравил его в эту историю с телефильмом. Можно даже припугнуть — мол, если выйдет скандал, то и его хозяевам несдобровать, они ведь тоже замешены в создании фильма, во всей этой малопочтенной комбинации, хоть и утверждали, что речь идет о какой-то другой компании (была ли вообще эта «другая» компания?).

Но номер не прошел.

Норман насмешливо посмотрел на Виста и сказал:

—На нашу помощь не рассчитывай. Бояться нам нечего, посмотри еще раз документы, там наша компания даже не упоминается. А что наши операторы, когда были там, снимали для нее всю эту антисоветскую липу— это надо доказать. Ты же сам так хитро написал сценарий, что не подкопаешься. Что писал его ты — это доказать можно, тем более если там твоя подпись, а вот

что снимали по этому сценарию наши — дудки— не докажешь!

Он был прав. Этот «волчонок» разговаривал с Вистом как с мальчишкой несмышленышем. Он давно перерос его по части темных дел. Он был циничней, беспринципней, равнодушней к другим, потому и перерос. Теперь он имел право учить Виста.

—А ты дурак, — заметил он, с сожалением глядя на Виста, — я всегда говорил, что бабы погубят тебя. Так оно и получилось. Как можно смешивать дела и баб? Неужели мало кругом девок, что обязательно нужно спать со своей секретаршей? Но уж раз сделал такую глупость, так хоть не превращай ее в доверенное лицо. Ну и дурак! А жаль, было у меня к тебе почище предложение. Да разве с тобой можно иметь дело? Выкручивайся сам.

Может быть, все это тянулось бы еще долго, если б однажды Вист случайно не подслушал, как Элен с кем-то нежно воркует по телефону. Его прошиб холодный пот. Вот оно — то, чего он больше всего боялся. Такое случилось впервые. Значит, кто-то появился, значит, могут оправдаться его худшие опасения!

И тогда Вист решился на отчаянный шаг.

Он поговорит с директором! Да! В конце концов, он их самый ценный сотрудник. Его не раз сманивали в другие газеты, на телевидение, но он оставался верным «Спринту».

Ну, погорит он, ну, погубит его Элен, что от этого выиграет газета? Потеряет великолепного обозревателя, будут скомпрометированы многие напечатанные в ней его сенсационные материалы. Пусть выручают, пусть советуют. И потом директор его поймет, он хорошо к нему относится. Каждый ведь может раз в жизни ошибиться...

И он попросил директора принять его дома.

Тот не удивился. И однажды воскресным вечером Вист сел в свой кремовый «кадиллак» и, проехав два десятка километров, остановился у высокой каменной ограды. Здесь в большом загородном доме жил директор, здесь устраивал иногда приемы. Но никогда не принимал сотрудников. Вист стал первым. То была великая честь.

Что и как говорить, он обдумал заранее. Однако, когда оказался один на один с директором, смотревшим на него вопросительным холодным взглядом, приготовленная речь вылетела у Виста из головы.

—Слушаю вас, — сказал директор.

В служебном кабинете он бывал куда приветливее.

—Видите ли... мне нужно доверить вам... рассказать вам... — забормотал Вист.

Доконал его быстрый взгляд, который директор бросил на часы. И тогда, как человек, долго щупавший температуру воды ногой, а потом, махнув на все, неожиданно бросившийся в море, Вист быстро и путано рассказал о своей беде.

—Хоть стреляйся, — закончил он мрачно.

Несмотря на путаный рассказ, директор легко уловил ситуацию, и даже гораздо больше. Его быстрый ум уже рассчитал многоходовую комбинацию далеко вперед, продумал все опасности, все выгоды, весь риск, проанализировал десяток вариантов решения и безошибочно определил лучший,

Как обычно, он сразу же начал действовать — решительно, целеустремленно.

О, он был парень хват, этот директор! Не удивительно, что, несмотря на его молодость, хозяева газеты, а точнее, огромного газетного треста, в который входила «Спринт», поставили его во главе такого популярного и доходного издания.

Он был образован, прекрасно воспитан, обаятелен, остроумен, ходил в церковь и занимался (в меру) благотворительностью.

У директора была очаровательная жена из хорошей семьи и двое детей. Газетой он правил железной рукой. За пять лет поднял ее на куда более высокий уровень, чем она была до него, сумел приобрести ценных сотрудников (в том числе Виста) и извлекать из них максимум пользы.

В то же время он умел прибегать в своей работе к таким методам и связям, о которых в приличном обществе не говорят, но при этом не попадаться и не компрометировать хозяев. Его основным принципом было отсутствие принципов.

Его, несомненно, ждало блестящее будущее.

— Поговорим потом, — сказал он Висту, в голосе его не было ни возмущения, ни сочувствия, ни озабоченности. — Завтра рано утром вы вылетите в командировку. Один. Без секретарши. Дня на два. Я вызову вас обратно телеграммой. Все,

Вист покинул директора с двойственным чувством: с одной стороны, он испытывал облегчение — кто-то взял на себя его кошмарные заботы, с другой —.что ждет его впереди?

Как отнесутся директор и те, кто стоит за его спиной, к его ошибке?

Эти же мысли терзали Виста, когда утром самолет уносил его в бесцельную командировку. К ним примешивалось смутное беспокойство: не подумает ли Элен, что он сбежал, не предпримет ли репрессивных мер — ведь он впервые уезжал без нее?

Вист не знал, что Элен, бледная, с темными кругами под глазами, сидела в этот час в приемной директора газеты, вызвавшего ее к девяти часам утра.

Нет, совсем не этот неожиданный вызов рядовой секретарши к всемогущему директору — факт сам по себе беспрецедентный в истории «Спринта» — и не бессонная ночь (ей приходилось не спать и подольше) привели ее в такое подавленное состояние.

А то, что произошло накануне.

Накануне же произошло столь страшное, столь невероятное, что в какое-то мгновение она спрашивала себя, не приснился ли ей просто-напросто кошмарный сон.

Накануне было воскресенье, которое она провела так, как не проводила еще ни одного воскресенья в своей жизни. Дело в том, что опасения Виста были не напрасны. Элен влюбилась. Или, во всяком случае, увлеклась. Он служил летчиком в крупной авиакомпании, летал первым пилотом в дальние рейсы. Был могучим, красивым, мужественным. Они познакомились случайно, и он сразу же стал ухаживать за Элен.

Привыкшая к служебно-любовным отношениям с Вистом, к его скотским требованиям, побоям и унижениям, Элен вся раскрылась навстречу незнакомому прекрасному чувству. Теперь, когда она чувствовала свою власть, независимость, в какой-то степени богатство, возможность отдаваться мужчине не по принуждению, не из корысти, а просто потому, что он нравился ей, кружила голову.

Их роман напоминал пунктирную линию, то и дело прерываясь его служебными рейсами, но оттого, наверное, еще больше волновал и притягивал Элен.

Она влюбилась. Были какие-то намеки, неясные разговоры о женитьбе. Она не решалась рассказать ему о своих делах, он считал ее обыкновенной секратаршей преуспевающего журналиста, которую ценят на работе, с которой неохотно расстанутся, но отпустят и преподнесут даже, как это водится в солидных фирмах, свадебный подарок. Он хорошо зарабатывает, они купят дом, заведут детей... Тем более что, как она сказала ему, у нее в банке приличная сумма, унаследованная от отца. Вот как велика эта сумма, Элен еще не решила. Сколько можно содрать с Виста в один присест? Она колебалась, но в мечтах ее эта сумма все время росла.

То воскресенье они провели вместе, катались на яхте, обедали в загородном ресторане, а потом предавались любви в ее новой уютной квартире.

В девять вечера они расстались — его рейс был в полночь. Она проводила его вниз до машины. Вернувшись, прилегла на тахту, утомленная, убаюканная радужными мечтами, дожидаясь звонка из аэропорта — он всегда звонил за несколько минут до взлета. Он и позвонил в половине двенадцатого — обычный телефонный разговор двух влюбленных, расстающихся на три-четыре дня, словно навечно. «Люблю... буду скучать... буду ждать... Люблю».

А через пять минут после того, как она повесила трубку, раздался звонок в дверь. Не будь Элен под впечатлением разговора, быть может, она не открыла бы так доверчиво. Но когда у человека очень радостно на душе, он как-то не может представить себе, что сейчас, тут же в его дверь постучится беда.

На этот раз она предстала в облике двух хорошо одетых мужчин средних лет с обыкновенными, невыразительными лицами. Из страховой компании? Из домовладения? Коммивояжеры, предлагающие пылесос или стиральный порошок?

Сначала Элен удивилась, но не испугалась. Она испугалась, когда, войдя в прихожую, они заперли парадную дверь изнутри.

Элен хорошо знала мир, в котором жила. Не только по детективным романам, фильмам и телепередачам представляла она себе этот мир, но и по тому, что наблюдала сама. Ей, работающей в газете, хорошо были известны изнанка этого мира, бесчисленные совершаемые в нем преступления. Да и сама она разве не была преступницей? Не убийцей, конечно, не грабительницей, но шантажисткой. За это ведь тоже сажают в тюрьму.

Из полиции? Они из полиции! Как ни странно, она вздохнула с облегчением.

Но они оказались не из полиции.

Один, тот, что постарше, не снимая шляпы и плаща, прошел с ней в гостиную, а когда она последовала за ним, жестом предложил ей сесть (в ее же доме!). Второй остался стоять у дверей.

Первый заговорил без всяких предисловий, деловито и сухо:

— У вас есть фотокопии некоторых компрометирующих документов, касающихся вашего шефа, обозревателя «Спринта». Попрошу вас отдать их нам. Если вы это сделаете, вам ничего не грозит.

Элен растерялась. Он что, с ума сошел! Он что ж, воображает, что фотокопии дома и она вот так за здорово живешь отдаст их? Действительно, один экземпляр хранится у нее в столе. Один! Она может его отдать. Что это изменит? Второй-то...

Старший из пришедших не дал ей додумать мысль до конца:

—Попрошу вас отдать нам документы, — повторил он, — кроме того, позвоните, пожалуйста, вашему нотариусу и скажите, что ввиду крайней необходимости за конвертом, который вы отдали ему на хранение, сейчас приедет ваш брат. Что вы извиняетесь за поздний час, но так уж получилось... Ну и так далее. Прошу вас.

Он протянул ей трубку. Элен побледнела. Теперь уже панический, жуткий страх сдавил ей горло.

—Прошу вас, — повторил незваный гость, — говорите спокойно, вам ничего не угрожает, абсолютно ничего, пока вы будете следовать моим указаниям.

Словно автомат Элен взяла трубку, набрала номер. Сама не узнала своего спокойного властного голоса. Нотариус удивился, поворчал, спросил, нельзя ли перенести свидание. Но, в конце концов, сказал, что ждет.

Он привык к причудам клиентов. Лучше недоспать пару часов, чем лишиться клиента. Он только потребовал, чтобы брат привез расписку.

Элен написала ее, и тот, что стоял у двери, ушел. Весь час, что он отсутствовал, в комнате не было произнесено ни слова. Оба курили. О чем думал ночной визитер, она не знала. А вот она думала о своей глупости, своей наивности. Как можно было ограничиться одним сданным на хранение экземпляром? Почему она не спрятала другой в сейф какого-нибудь банка? Почему не спрятала в два, три, десять сейфов? Не закопала за городом? Не обусловила у нотариуса, что конверт он вернет только лично ей в руки, в присутствии двух, трех, десяти человек? Теперь плакали ее денежки, ничего с Виста не сдерешь, да и выгонит он ее. Хорошо, что есть теперь жених. Черт с ним, с Вистом, с этой подлой жизнью, надо уехать, выйти замуж и уехать! Летчики всюду нужны! Завтра же...

И вдруг словно льдышку бросили за воротник. А что, если они убьют ее?! Получат документы и убьют! Она с ужасом взглянула на человека, спокойно и неподвижно сидевшего напротив. Но он словно прочел ее мысли.

—Не бойтесь. Вам, повторяю, ничего не грозит, если будете нас слушаться. Сядьте за стол и напишите то, что я вам продиктую.

Она покорно присела к столу. И он продиктовал ей коротенькое признание. Она была влюблена в Виста, ревновала, хотела связать его. Сумела добыть документы, никакого отношения к нему не имеющие, подтасовать их, кое-что впечатать, стереть, подделать его подпись, сделать фотомонтаж. Но все ложь, все это она совершила в порыве злобы, раскаивается, опровергает и.пишет ему это письмо, моля о прощении и признавая свою подлость...

Внимательно прочтя написанное и заставив Элен подписать документ, незнакомец аккуратно сложил его, спрятал в бумажник.

- Зачем вам это,— невесело усмехнулась Элен,— ведь все фотокопии я вам отдаю?

- На тот случай, если еще где-то хранится фотокопия, о которой вы по рассеянности забыли нам сказать и которую вам захочется извлечь на свет божий,— был ответ.

Вернулся второй. Элен подтвердила, что привезенная в конверте фотокопия та самая, что она дала нотариусу, и что других не существует.

- А теперь,— сказал ей на прощание старший,— учтите, нам на Виста наплевать. Потому, если вы все же сумеете опубликовать какую-нибудь утаенную фотокопию (хотя при том, что есть письмо, которое я вам продиктовал и которое вы подписали, не вижу, как вы смогли бы это сделать), повторяю, если вы причините ему зло, нам это безразлично. Но этот день будет последним в вашей жизни. Учтите.

- Как,— Элен была потрясена,— значит, это не он вас прислал?

- Не он,— был ответ,— он даже не знает о том, что сегодня произошло. Но не вздумайте вести себя с ним так, будто имеете над ним власть. Все это кончилось. Прощайте.

И они ушли, оставив Элен совершенно ошеломленной. Не Вист? Так кто же? Кто все знает? Кому это нужно? Или они обманули ее? Наврали? И это все-таки он?

Она не спала ночь, а когда задремала где-то часу в восьмом, ее разбудил телефонный звонок. Дрожащими пальцами, роняя трубку, она схватилась за телефон. Звонила секретарша директора. В девять часов Элен надлежит быть у него в приемной.

И вот она сидит и ждет вызова.

Ровно в девять тихо зажужжал интерфон на столе секретарши, и голос директора сухо приказал ввести Элен.

Она впервые вошла в этот гигантский, утопающий в роскоши кабинет.

Но она ничего не видела, кроме холеного молодого лица директора, внимательно и чуть пренебрежительно рассматривавшего ее.

Он не предложил ей сесть.

- Я вызвал вас так рано,— сказал директор,— потому, что через три часа ваш самолет...

- Мой самолет,— пролепетала Элен.

- Да. Ваш самолет. В Канберре, в Австралии, только что начал работать корпункт нашей газеты. Вы переводитесь туда. Я надеюсь, вы помните, что по контракту обязаны работать для газеты в любом городе и стране, куда пошлют. Обстоятельства требуют, чтобы вы отправились немедленно. Ваше жалованье увеличивается. Возьмите у моей секретарши билет, деньги, документы, все бумаги и оставьте ей доверенность. Она уладит все ваши дела, которые вы не успеете сделать сами, и вышлет вам все, что вы скажете.

- А нельзя отложить хотя бы...

- Нет, нельзя. Если б можно было, я бы вас не торопил.

- Но у меня есть дела, которые я должна сделать лично.

Впервые едва заметная улыбка пробежала по лицу директора.

—Таких дел у вас нет. Кому нужно, вы можете оставить письмо или позвонить из Австралии. И не горюйте. Гражданские самолеты имеют рейсы и в Канберру.

Элен вспыхнула. И это они знают! Она уже все поняла. И исчезновение Виста, и ночной визит, и это сверхсрочное назначение.

Наверное, директор догадался о ее мыслях.

—Очень хорошо, что вы все понимаете. Правильно понимаете,— он подчеркнул первое слово.— А главное, правильно ведете себя. Если так будет и дальше, газета сумеет обеспечить вас и там, и здесь, когда вы вернетесь. До свидания. Желаю успеха.

Когда она дошла уже почти до двери, он добавил:

—И послушайте хороший совет. Не старайтесь прыгать выше головы, Не пускайтесь в авантюры. Вы толковая, красивая женщина, хороший работник. И газета и господин Вист создали вам отличные условия для работы, вот бы и довольствовались этим... Но я надеюсь, что жизненные уроки не пройдут для вас даром. Еще раз до свидания.

Она улетела в Австралию в тот же день.

Когда Вист вернулся, на аэродроме ждала машина, которая отвезла его к директору в загородный дом.

Директор встретил его приветливо, пригласил позавтракать, говорил о газете, новых планах, рубриках, статьях. Наконец, удалившись в кабинет и усадив взмокшего от беспокойства Виста в кресло, сказал:

- Дорогой Роберт (так он назвал его впервые), хочу порадовать вас: все ваши недоразумения улажены. Все фотокопии изъяты, ваша секретарша — на другом конце света, на случай, если вдруг у нее сохранилась еще копия, у нас есть ее покаянное письмо к вам, в котором она признает, что это все фальшивка, подделка, что она раскаивается в своих черных замыслах и просит у вас прощения.

- Спасибо, спасибо! — с чувством произнес Вист.— Я этого никогда не забуду.

- Надеюсь,— теперь директор смотрел на него холодно и презрительно, приветливость исчезла,— надеюсь, что не забудете. Не забудете, что, занимаясь темными махинациями за спиной газеты, вы подвергли риску компрометации не только себя, но и ее, что быть слугой двух господ всегда опасно и удачи обычно не приносит.

- Но...

- Не перебивайте! Надеюсь, что вы не забудете, кто вас выручил,— он сделал паузу и продолжал: — И еще: что письмо вашей прилежной, хоть и не очень способной ученицы, равно как и фотокопии, хранятся у нас. Я имею в виду в газете. Так что давайте договоримся, Роберт: у вас новый хозяин, а именно — прежний,— он улыбнулся собственному каламбуру,— в отличие от вашей секретарши, мы не будем требовать у вас денег или туалетов в обмен на молчание. Наоборот, мы будем вас двигать дальше, возносить, платить вам. Только не вздумайте сбегать от нас, не выполнять наши приказы, писать или говорить то, что нам не нравится. Вы же знаете, у нас свобода печати. Каждый пишет, что хочет. Вот вы и пишите, что хочу... я,— он опять рассмеялся своей шутке.— Ну как,— его взгляд снова стал приветливым,— все между нами ясно?

— Все,— Вист улыбнулся, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка его выглядела искренней.

Ну что ж, приказывает тот, кто сильнее.

Он оказался сильнее Элен, директор сильнее его. Все правильно.