Повесть о Великом мире

1 О БИТВЕ ПРИ МАЯ И О БИТВАХ ПРИ САКАБЭ И СЭГАВА

Прежний государь уже прибыл в Фунаноэ. После того, как Оки-но-хоган Киётака проиграл сражение, все воины ближних провинций скачут туда, — с такими сообщениями в Фукухара один за другим спешили срочные гонцы. Те, кто слышал их, теряли цвет лица, считая, что уже дошло до дел чудовищных.

В такой обстановке вряд ли можно позволить противнику обосноваться в ближних к столице местах, — решили в Рокухара. Сначала нужно двинуться на замок Мая в провинции Сэтцу, а потом подчинить Акамацу. К войску Сасаки-хоган Токинобу и Хитати-но-дзэндзи Токитомо добавили стражей от сорока восьми сигнальных костров, столичных воинов и более трёхсот монахов храма Миидэра, и эти пять с лишним тысяч всадников направили против замка Мая. Это войско оставило Киото в пятый день дополнительной второй луны и в ту же луну в час Зайца[586] одиннадцатого дня осадили южное подножье горы у замка Мая со стороны Мотомэдзука и Яхатабаяси.

Увидев их, монах в миру Акамацу послал к подножью горы сто или двести пеших лучников чтобы заманить противника в неудобные места, и велел пострелять дальними стрелами и вернуться в замок. Больше пяти тысяч победно настроенных нападающих, теснясь, поднимались по крутому южному склону горы. Люди и кони не переводили дыхания.

На эту гору вела крутая узкая тропа по названию Семь Изгибов. Дойдя до этого места, нападающие не смогли дальше подниматься и остановились. Наставник в монашеской дисциплине Акамацу Сокую и Акума Куродзаэмон-но-дзё Мицуясу вдвоём спустились к южному склону горы и открыли непрерывную стрельбу, не жалея стрел. Нападавшие несколько смешались, стали прятаться друг за другом. Видя их растерянность и попытки спрятаться в тень, сын Вступившего на Путь Акамацу, губернатор Синано Норисукэ, губернатор Тикудзэн Саданори, Саё, Кодзуки, Кодэра и Хаями с отрядом в пятьсот с лишним человек, дружно подняв вверх острия мечей, с двух вершин свалились на них, будто разрушилась большая гора. Осаждавшие побежали от нападения сзади и, хотя им командовали, чтобы они повернули, эта команда не достигала их ушей. Каждый бежал, обгоняя других.

Их путь проходил либо по глубокой колее, где конские копыта увязали по колена, либо по густым зарослям терний. Проход становился всё уже поэтому назад было не повернуть, и не было таких признаков, что они намерены защищаться.

Из-за этого от стен замка до западного берега реки Муко на протяжении трёх ри дорога была завалена мёртвыми людьми и лошадьми, так что пешие по ней идти не отваживались. Ходили разговоры о том, что силы Рокухара, когда они сюда направлялись, состояли из семи тысяч всадников, теперь же еле-еле тащилась назад всего тысяча всадников. Какой же это был удар для столицы и Рокухара! Тем не менее, некоторые считали, что они не слышали, чтобы у противника было настолько много сил, чтобы они сами поднялись из ближних провинций, а поэтому пусть он одержит и одну, и две победы, — это ни о чём не говорит. Но если всех противников считать мобилизованными, то несмотря на отступление, боевой дух не потеряешь!

В то же время стали говорить, будто по большей части управляющие на местах и прямые вассалы сёгуна в провинции Бидзэн стали противниками военных властей, поэтому вначале на замок Мая двинули небольшой отряд стрелков, а в двадцать восьмой день той же луны — ещё одну армию в десять с лишним тысяч стрелков.

Услышав от этом, Вступивший на Путь Акамацу сказал:

— К войску успех приходит от неожиданности. Нужно у большой армии противника подавить боевой дух, а дальше опережать его.

Сказав это, он покинул замок Мая во главе трёх с лишним тысяч всадников и занял лагерь в Кукути и Сакабэ.

Когда ему стало известно, что в десятый день третьей луны Рокухара уже прибыли в Сэгава, Акамацу решил, что наутро быть сражению, но повёл себя несколько небрежно. Внезапно пошёл дождик, и Акамацу, чтобы вытереть капли с доспехов, вошёл в маленькое жилище, а пока он ждал, чтобы небо прояснилось, на него напал Ава-но Огасавара с тремя с лишним тысячами всадников, сошедших с кораблей из Амагасаки.

Хотя у Акамацу было всего пятьдесят с лишним всадников, они поскакали в гущу превосходящих сил противника и начали безоглядно биться, а большое войско противника не могло их одолеть. Сорок семь человек было сражено, остались только шесть отцов и сыновей.

Эти шестеро воинов выбросили все свои отличительные знаки, чтобы противник не опознал их. Они смешались с большим войском противника и, положившись на судьбу, все благополучно прискакали в самую гущу своих войск из трёх с лишним тысяч всадников, которые ждали их к западу от почтовой станции Кояно, словно избежали смерти в пасти тигра. Войска Рокухара увидели во вчерашнем сражении отвагу и энергию противника и поняли, что к нему нельзя относиться легкомысленно, даже если его силы и малы, и отошли к почтовой станции Сэгава.

Акамацу тоже не начинал сражение — он решил собрать своих разбитых воинов и подождать отставшие войска. Но, хотя полевые ставки у них были порознь, исход сражения определить было нельзя. Бойцы, в которых играла кровь, на биваках скучали без дела, из-за чего стали уже подумывать, что могут потерять нюх на врага, поэтому в одиннадцатый день той же луны три с лишним тысячи всадников Акамацу двинулись на полевой стан противника и, когда сначала они посмотрели на общий вид его лагеря, то увидели, что с востока и с запада от почтовой станции Сэгава под верховым ветром развеваются две или три сотни боевых знамён воинских домов. Было видно, что те войска составляют двадцать или тридцать тысяч всадников.

Хотя семеро всадников — Саданори, губернатор провинции Тикудзэн, Саё-хёго-но-сукэ Норииэ, губернатор провинции Ното Уно-но Куниёри, Накаяма-но Городзаэмон-но-дзё Мицуёси, Акума Куродзаэмон-но-дзё Мицуясу и двое их вассалов — увидев это, подумали, что, если их войско сравнить с войском противника, то окажется, что с сотней неприятелей надо будет сражаться одному или двум их воинам, и всё же были готовы как один просто погибнуть, потому что способа победить без сражения не бывает.

Они выехали, поднявшись из тени бамбука на южный склон горы. Увидев их, противники немного пошевелили краями щитов, показывая, будто они собираются нападать. Семеро всадников, наблюдая общую суматоху, соскочили с коней, встали за стволы деревьев в бамбуковой роще и открыли ураганную стрельбу из луков.

В тридцати с лишним те к югу и к северу от станции Сэгава противник набился, словно гвозди на подошве обуви, поэтому ему трудно было рассредоточиться, и двадцать пять всадников противника, которых смогли достичь стрелы, упали под стрелами вниз головами. Поэтому там использовали павших как щиты, боясь, что стрелы поразят их коней. Молодые люди из войск Хирано-но Исэ-но-дзэндзи, Саё, Кодзуки, Танака, Кодэра, Яки и Кинугаса ударили по своим колчанам и издали победный клич: «Противник показывает, что проиграл!» Семьсот с лишним всадников бросились в атаку, выровняв уздечки своих коней.

Когда дрогнули основные силы, армия Рокухара уже не могла вернуться на прежние позиции, а тыловые части не последовали за нею. Дороги были узкими, и хотя раздавалась команда: «Двигаться тише!», — никто её не слушал. Сыновья бросали своих отцов, слуги не узнавали хозяев. Отступали наперегонки, большая половина армии была перебита, мало кто возвратился в столицу.

Акамацу велел в Сюкугавара отсечь и повесить головы более чем трёмстам раненым и пленным и хотел опять вернуться в замок Мая, когда вперёд выступил его сын, наставник в монашеской дисциплине Сокую, и промолвил:

— Преимущество в сражении достигается преследованием убегающих, когда побеждаешь. Послушав на этот раз перечень имён тех, кто нам противостоит, я понял, что размеры войск в Киото пошли на убыль. Последние четыре-пять дней эти войска вели неудачные сражения, поэтому ни люди, ни кони не смогут подняться на новую битву. Почему мы не можем низвергнуть Рокухара в одном сражении, покуда не почувствовали в себе присутствие бога робости? Может быть, это вошло в книги по воинскому искусству Тай-гуна[587] и содержало самую большую тайну в сокровенном сердце Цзы Фана[588]?

Так он сказал, и все с ним согласились. В ту же ночь они разом оставили Сюкугавара, по дороге предали огню жилые дома, освещая их пламенем себе путь, и бросились преследовать убегающего в столицу противника.

2 О БИТВЕ В ДВЕНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ТРЕТЬЕЙ ЛУНЫ

В Рокухара такого не видывали и во сне. Когда их главные силы отправлялись на замок Мая, они спокойно рассчитывали, что не пройдёт и дня, как противник битву проиграет. Этого ждали с минуты на минуту, слева и справа, и вдруг получили сообщение, что нападающие разбиты и убегают в столицу. Однако всей правды там ещё не слышали и думали: «Что будет дальше?».

Когда было ещё многое неясно, что же произошло, лишь в час Обезьяны[589] в двенадцатый день третьей луны в тридцати с лишним местах в стороне Ёдо, Акай, Ямадзаки и Нисиноока зажглись огни.

В столице заволновались:

— Что это?!

— Войска западных провинций уже придвинулись с трёх сторон!

Оба Рокухара испугались, ударили в колокол павильона Дзидзо, чтобы собрать столичные войска, однако основные силы под ударами войск из замка Мая разбежались кто куда и попрятались. Кроме них собрали четыреста или пятьсот всадников из тех людей, о которых говорят, что они растолстели на службе в управлении губернатора и на местах. Их посадили на коней, но все они только вызывали удивление и настоящей армией не были.

Управляющий Северным округом Рокухара Левый Ближний военачальник Накатоки заметил:

— Глядя на теперешнее положение дел, я думаю, что, во всяком случае, недвижно ожидать противника в Киото — это тактика ущербная.

Двадцать с лишним тысяч всадников, бывших в столице, он передал двум инспекторам, Суда и Такахаси, и направил в сторону Имадзайкэ, Цукуримити, Западной Сюсяка и западной части Восьмой линии, Хатидзё[590]. Так он рассчитывал дать бой на берегах реки Кацурагава, потому что в эту пору южные ветры растапливают снег, и наступает время, когда вода покрывает её берега.

Тем временем, Вступивший на Путь Акамацу Энсин разделил свои три с лишним тысячи всадников на две части и ударил со стороны Коганаватэ и западной части Седьмой линии, Ситидзё. Когда эти главные силы прибыли на западный берег реки Кацурагава, они увидели на противоположном берегу войско Рокухара. На осеннем горном ветру со стороны Тоба развевались знамёна воинских домов, от западных ворот южного императорского дворца Сэйнан до самых Цукуримити, Ёцудзука, восточных и западных ворот Расёмон и западного въезда в Ситидзё всё было заполнено войсками, словно облаками и туманом. Однако этим войскам было велено обороняться только перед рекой Кацурагава и, соблюдая этот приказ, реку никто не пересекал.

Нападавшие тоже подумали, что это, против их ожидания, главные силы противника, и без толку в них стрелять не стали. Оба войска, разделённые рекой, проводили время в лучной перестрелке.

Один из стрелявших, наставник в монашеской дисциплине Сокую, спешился и встал на землю. Он рывком развязал пучок стрел и, стоя за однослойным щитом, стал одну за другой беспрерывно посылать стрелы в противника, но затем сказал себе, что исход сражения одной перестрелкой не решишь. Тогда Сокую набросил себе на плечи снятые было доспехи, завязал шнуры на шлеме, подтянул подпруги у коня, в одиночку спустился с берега и собрался пересечь реку, держась за удила.

Его отец, Вступивший на Путь, увидев это издалека, подал коня вперёд, подъехал к нему и сказал, преградив сыну путь:

— В прежние времена Сасаки Сабуро переправился через Фудзито, Асикага Мататаро переправился через реку Удзигава[591]. Они заранее рассчитали место переправы, приметили, где сил у противника меньше, и пустились вперёд. Сейчас снег в верховьях реки тает, вода прибывает. Разве можно переправиться через большую реку, на которой не распознать глубоких и мелких мест, если переправляться, совсем не имея об этом представления!? Например, хоть конь и мощный и переправиться может, но, если в главные силы противника проникнет отсюда только один всадник, без стрельбы не обойтись. Проблему благополучия и мятежей в Поднебесной нельзя окончательно решить в единственном сражении. Разве ты не хочешь продлить свою жизнь, чтобы дождаться нового воцарения государя?!

Так он повторял и два, и три раза, силой удерживая сына, поэтому Сакую остановил коня, вложил обнажённый меч в ножны и бросил:

— Если бы наши силы были настолько велики, чтобы противостоять противнику, тогда бы и без моих усилий можно было видеть, как судьба решает исход сражения. Но у нас всего три с лишним тысячи всадников, а у противника в сто раз больше. Не решившись напасть быстро, пока противнику ещё не видно, насколько нас мало, мы не сможем победить, даже если будем сражаться. Именно от этом Тай Гун, говоря о воинском искусстве, сказал: «Искусство побеждать — это тайно разведать расположение неприятеля, внезапно воспользоваться благоприятным случаем, быстро напасть и лишить его воли». Разве для нашей армии, испытывающей трудности, это не способ разбить сильного противника?

Он пришпорил доброго коня на разлившееся мелководье и, подняв волну, пустил его вплавь.

Увидев это, в воду один за другим въехали пять всадников: Акума Куродзаэмон, Ито-таю, Каварабаяси Дзиро, Кодэра-но Сагами и Уноно Куниёри, губернатор провинции Ното. Уно и Ито, понукая своих коней переправились по прямой, как знак «I», линии. Кодэра-но Сагами развернулся, и его коня отнесло течением. На волнах был виден только купол его шлема. Он то плыл поверх волн, то погружался под воду, но переправился раньше всех и, стоя на другом берегу, выливал воду из доспехов. Посмотрев на то, как ведут себя эти пять человек, и решив, что они также не одиноки, двадцать с лишним тысяч всадников Рокухара на своих конях подались кто куда, и не было среди них никого, кто пожелал бы вступить в сражение.

Кроме того, у них заколыхались края щитов, а Нории-сукэ, губернатор провинции Синано, и Саданори, губернатор провинции Этидзэн, видя, что противник бежит, воскликнули:

— Не дадим же пострелять своих, вперёд! — и больше трёх тысяч всадников под командой Саё и Кодзуки все, как один, разом въехали в реку, так что вода покрыла противоположный берег, разделившись на многие струи, сразу же устроила на суше пучины и отмели.

Три с лишним тысячи всадников вынеслись на противоположный берег, и войско Рокухара видя доблестных воинов, которые продвигаются вперёд, нимало не задумываясь о смерти, подумало, что вряд ли справиться с этими воинами будет им по силам. Прежде, чем начать сражаться, то войско побросало щиты, потащило за собой знамёна — одни отступали на север по дороге Цукуримити в сторону Восточного храма, Тодзи, иные же вверх по ложу реки Такэда, бежали по тракту в направлении храма Победы дхармы, Хоссёдзи. По этой дороге на протяжении двадцати-тридцати тё брошенные доспехи устилали землю и утопали в пыли от конских копыт.

Тем временем, войска, верные прежнему императору, на западе Седьмой линии, Ситидзё, — воины Саэмон-но-сукэ, сына младшего полководца Такакура, а также Кодэра и Кинугаса — быстро входили в столицу и в пятидесяти с лишним местах в стороне Омия, Инокума, Хорикава и Абуранокодзи зажгли сигнальные огни.

Кроме того, чувствовалось, что между Восьмой и Девятой линиями, Хатидзё и Кудзё также происходят стычки — всадники на взмыленных конях скачут кто на восток, кто на запад, боевые кличи оглашают небо и землю. Казалось, что одновременно случается три вида великих бедствий[592], будто весь мир поглощает всепожирающий огонь[593]. Сражение внутри столицы происходило среди ночи поэтому в ночной темноте ничего не было видно, боевые кличи слышались то тут, то там; ни размеров войска ни его построения было не разобрать — куда ни направишься, неизвестно, как следует вести сражение. Войска, бывшие в столице, первым делом собирались на берегу реки в районе Шестой линии, Рокудзё и толпились там, сбитые с толку.

3 О ПОСЕЩЕНИИ РОКУХАРА ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМ, ОСОБОЙ ИЗ ПАВИЛЬОНА ДЗИМЁИН

Советник среднего ранга Хино Сукэна и Старший Левый управляющий Хино Сукэакира ехали вдвоём в одном экипаже, а когда въехали в пределы императорского дворца, все четверо ворот там были раскрыты, и возле них не было ни одного караульного. Император[594] удалился в Южный дворец Он спросил: «Кто там?» Но охрана и придворные чиновники, управляющие и гражданские служащие куда-то удалились, и кроме двух человек — свитского письмоводителя и юного пажа — при особе императора никого не было.

Сукэна и Сукэакира вдвоём предстали перед особой его величества и промолвили:

— Правительственные войска ослабели в сражениях, и мятежники, не теряя времени, вторглись в столицу. Если Вашему величеству будет угодно так же оставаться на Вашем месте, то мятежники, как нам кажется, могут по ошибке внести беспорядки и в императорский дворец. Скорее соблаговолите забрать три священные регалии[595] и проследовать в Рокухара.

Император срочно вызвал паланкин, украшенный драгоценными каменьями, и проследовал от речного берега[596] в районе Второй линии, Нидзё в Рокухара. После этого в пути его сопровождали больше двадцати лунных вельмож и гостей с облаков под началом Старшего советника Хорикава, Действительного Старшего советника Сандзё Минамото, Советника среднего ранга Васиноо и Государственного советника Бодзё.

Когда слухи об этом распространились, в Рокухара направились также экс-император[597], монашествующий император[598], принц из Весеннего павильона[599], императрица[600] и даже принц второго ранга Кадзаи, которые, смешавшись с войсками, как и свитские вельможи и гости с облаков, направились в Рокухара. Часто были слышны голоса высшей знати, чем в Рокухара все были изумлены. Внезапно там открыли северные покои и устроили в них палаты императора. Шум от всего этого был большой.

Вскоре на берегу реки возле Седьмой линии, Ситидзё оба Рокухара ожидали неприятеля. Увидев главные его силы, они подумали, что у противника их действительно неисчислимое количество. Однако противник, рассыпавшись тут и там, зажигал огни и издавал боевые кличи, сам же находился на одних и тех же позициях.

«Что делать? — подумали оба Рокухара, — мы считали, что неприятелей мало. Надо их рассеять!». Придав Суда и Такахаси больше трёх тысяч всадников, они направили их к въезду на Восьмую линию, Хатидзё. Две с лишним тысячи всадников придали Коно Куродзаэмону и Суяма Дзиро и направили их к павильону Короля Лотосового Цветка[601].

Обращаясь к Коно, Суяма проговорил:

— Если мы будем сражаться, смешавшись с этим недостойным сборищем нападающих, мы станем без толку чинить себе помехи и вряд ли сможем свободно двигаться вперёд и назад. Если войска, которые нам передали их милости Рокухара, послать на берег реки возле Хатидзё и велеть им издавать там боевые кличи, то мы с нашими собственными вассалами вторгнемся от восточного крыла павильона Короля Лотосового цветка в ряды неприятеля, охватим его «паучьими лапками», разделим крест-накрест, погоним раздроблённого на части и вдогонку ударим из луков.

Коно согласился:

— Да, это будет лучше всего!

Больше двух тысяч всадников из приданного войска послали к дороге перед дорогой Сионокодзи[602], от них отделились войско Коно в триста с лишним всадников и войско Суяма в сто пятьдесят с лишним всадников, окружив с востока павильон Короля Лотосового цветка.

Когда урочный час наступил, войско на берегу реки возле Хатидзё издало боевой клич, и противник, чтобы встретиться с ним, повернул своих коней на запад, а более четырёхсот всадников Суяма и Коно неожиданно издали боевой клич в тылу и вклинились в гущу превосходящих сил противника, ударяли с востока, с запада, с юга и с севера. Не нападая на противника в одном только месте, они сражались, то отходя, то ударяя, то снова отходя и опять ударяя, — и так делали многократно. Коно и Суяма сходились вместе и разделялись на две части; разделившись, сходились опять и ударяли так раз семь-восемь.

Пешие воины, утомлённые долгим путём, следовали за теми, кто сидел верхом, так что стрелявшие в них не знали их числа. Раненых бросали, и они валялись на дорогах. Войско начало в беспорядке отступать.

Суяма и Коно не обратили внимания на отступающего противника и со словами: «Беспокоимся, нет ли сражения в районе западной Ситидзё», — повернули на запад, поскакали наискось к берегу реки возле Седьмой линии, Ситидзё и остановили коней у святилища Ситидзё. Когда же они посмотрели в сторону дороги Красной Птицы, три с лишним тысячи всадников Суда и Такахаси стояли там в конном строю, остановленные двумя с лишним тысячами всадников Такакура Саэмон-но-сукэ, Кодэра и Кинугаса. Увидев это, Коно сказал:

— Думается, что здесь по нашим ударили. Ударим же и мы! — но Суяма остановил, заметив: «Минутку!» Он стал наблюдать со словами:

— Поскольку пока ситуация в битве между этими лагерями не определилась, наше выступление объединёнными силами в помощь его высочеству не послужит прославлению наших заслуг из-за злословия Суда и Такахаси. А если даже победит противник, в конце концов ничего особенного не случится.

Итак, Суда и Такахаси направили крупные силы, а Кодэра и Кинугаса — малые силы, а вернуть их обратно уже не могли. Некоторые стали отступать к Утино по дороге Красной Птицы, некоторые бежали на восток по Седьмой линии, Ситидзе, а те из них, которые остались без коней, против своей воли вступали в бой и погибали.

Увидев это, Суяма сказал:

— Слишком долго мы это наблюдаем, наши совсем ослабели. Ну, теперь к битве мы присоединимся!

— Точно! — отозвался Коно, и тут, объединив оба отряда, они врезались в середину большого войска и сражались, покуда сменился токи[603]. С четырёх сторон взломали вражеские укрепления, в доблести не уступая героям ста сражений, поэтому в этой битве нападавшие опять потерпели поражение и отступили на запад, к Тэрадо.

Братья Саданори, губернатор провинции Тикудзэн, и наставник в монашеской дисциплине Сокую в сражении с самого начала, с того времени, когда они переправились через реку Кацурагава, гнались за убегающим противником, не зная, что за ними никто не следует. Они с вассалами, всего шесть всадников, скакали к селению Такэда и по пути вдоль тракта, идущего мимо храма Победы дхармы, Хоссёдзи, выехали к долине реки у Шестой линии и стали поджидать своих сторонников, которые вторгнутся в замок Рокухара. Им подумалось, что те их сторонники, которые двигались со стороны храма Хоссёдзи, уже проиграли битву и повернули назад: куда ни посмотришь, — на восток ли, на запад, на юг или на север, — нигде не было никого, кроме врагов. «В таком случае, — решили они, — надо некоторое время ждать своих, смешавшись с противниками». Шестеро всадников оторвали и выбросили эмблемы со своих шлемов и держались все вместе.

Когда Суда и Такахаси, описав дугу, прискакали туда, они вскричали громкими голосами:

— Похоже, что сторонники Акамацу как-то затесались среди наших. Это враги, которые переправлялись через реку, поэтому не может быть, чтобы их кони и их доспехи не были мокрыми. Проверяйте это, набрасывайтесь на них и рубите!

Поскольку и Саданори, и Сокую очень рассчитывали смешаться с противниками, они подумали, что это плохо. Шестеро всадников, братья и их вассалы, тесной группой, верхом с громким криком вторглись в гущу двухтысячного противника, провозгласили там свои имена и стали сражаться. Противники, решив, что перед ними находятся такие малые силы, думали, что могут к нему приблизиться, и перемешавшись как попало, побили немало своих товарищей. Но, когда сталкиваешься с крупными силами противника, сил надолго не хватает, поэтому четверо вассалов стали рубиться и там и тут, а губернатор провинции Тикудзэн сражался в стороне от остальных.

Сокую, оставшись один, поскакал к улице Омия, на запад от Ситидзё, За ним погнались восемь вассалов Игу, губернатора провинции Овари.

— Ты хоть и противник, но похвалы заслуживаешь! Кто ты такой? Назови своё имя!

Сокую придержал коня и отвечал:

— Человек я недостойный, так что, если и назову своё имя, вряд ли оно знакомо вам. Возьмите мою голову и покажите её людям!

Пока он говорил это, противники приблизились. Сокую развернулся и, когда противники попятились, погнал коня и двадцать с лишним кварталов спасался бегством от восьми всадников противника. Когда же он выехал к южной стене храма на западной стороне Восьмой линии, Саданори, губернатор провинции Синано, с тремястами с лишним всадников, остудив ноги коней на мелководье перед воротами Расемон, собрал воинов разбитого войска. Они стояли лагерем, подняв свои знамёна. Обнаружив это, Сокую одним махом въехал в тот лагерь и услышал голоса гнавшихся за ним восьми всадников:

— Очень жаль, что человек, которого мы считали добрым воином, в конце концов погиб!

С этими словами они повернули коней. Через некоторое время с разных сторон — с речного берега у Ситидзё, с западной оконечности дороги Красной птицы — там собрались воины из рассеянных отрядов. Опять их стало больше тысячи всадников.

Акамацу послал этих воинов по малой дороге, проходящей с востока на запад, и в окрестностях Седьмой линии они опять издали боевой клич. Тогда войско Рокухара в семь с лишним тысяч всадников, оставив позади себя павильон Рокудзё, то наступая, то отходя, в течение двух страж нападало на своих. Тут Коно и Суяма, думая, что определить, чья здесь победа и чьё поражение невозможно, ударили с пятью с лишним сотнями всадников от улицы Омия, развернулись задом наперёд и разрушили тылы. Многих нападавших постреляли, и Акамацу с поредевшим войском вернулся в Ямадзаки.

Коно и Суяма, взяв верх, гнали противника до окрестностей дороги Сакудо, а Акамацу, постоянно оглядываясь на своё войско, готовое перейти в контратаку, скомандовал:

— Сражение закончено! Дальше не продолжать! — и от дворца Тоба повернул назад, взяв больше двадцати человек пленных и семьдесят три головы, пронзив их остриями пик. Окровавленные они поскакали назад в Рокухара.

Император Когон, повелев подвернуть шторы, смотрел на них. Оба Рокухара, сидя на шкурах, их осматривали.

— Коно и Суяма оба вели себя как всегда, особенно во время сражения нынешней ночью. Похоже, что если бы они опустили руки и не действовали так самоотверженно, они ничего бы не добились, — восхищённо повторили они несколько раз.

Той же ночью был срочно выпущен эдикт о назначении на должность. Коно-но Куро был назначен губернатором провинции Цусима и пожалован мечом. Суяма Дзиро был назначен губернатором провинции Биттю и пожалован конём из государевой конюшни. Поэтому воины, которые видели и слышали это, говорили: «О, какая честь для мастеров лука и стрел!» — некоторые с завистью, некоторые недоверчиво. Их имена стали известны во всей Поднебесной.

На следующий день после того, как сражение закончилось, Суда и Такахаси объезжали вокруг столицы, там и сям собирая в канавах и рвах головы раненых и убитых. Головы выставили на речном берегу возле Шестой линии, их количество составило восемьсот семьдесят три головы. Хотя настолько много врагов убито не было, воины Рокухара, те, которые в сражении и не участвовали, говорили: «Мы прославились!». Здесь были и посторонние головы жителей столицы и её окрестностей, на которых написали самые разные имена. Среди них было пять голов с бирками: «Вступивший на Путь Акамацу Энсин». А поскольку в лицо его никто не знал, напоказ выставили их все. Столичные мальчишки, увидев их, смеялись все как один:

— Людям, у которых эти головы позаимствовали, надо вернуть проценты. Тело Вступившего на Путь Акамацу множится и множится, так что конца врагам не будет!

4 О РЕЛИГИОЗНЫХ ЦЕРЕМОНИЯХ В ПЕЩЕРЕ ОТШЕЛЬНИКА[604] И В ПОКОЯХ ГОСУДАРЯ, А ТАКЖЕ О СРАЖЕНИИ ПРИ ЯМАДЗАКИ

В эту пору сильно разбушевались Четыре моря, боевые костры коснулись неба. Когда император Когон взошёл на престол, он не знал покоя ни весной, ни осенью, а военные его вассалы держали в руках копья, и не было дня, когда бы оставались в покое боевые знамёна. При помощи буддийского Закона мятежных вассалов было не усмирить, поэтому те времена спокойными считать нельзя. Из-за этого император велел провести большие церемонии и тайные обряды в буддийских храмах и в синтоистских святилищах. Принц Кадзии[605] — брат императора, занимавший место настоятеля Горных ворот[606]. Установив в императорском дворце помост, он благоволил провести моление глазам Будды[607]. Дзидзю-содзё из храма за перекрёстком дорог[608] вознёс моления будде Якута в пещере отшельника.

Воинские дома выясняли настроение монахов из Горных ворот, Южной столицы[609], храма Ондзедзи[610] и, чтобы монахи обратились с просьбами об увеличении чудесной защиты, повсеместно вносили пожертвования храмам и святилищам в поместьях, преподносили разные священные драгоценности, чтобы там молились за них. Однако способ правления знати неправилен, нагромождение дурного у воинских домов навлекает несчастья, поэтому как люди ни молились, боги жертв не принимали. Но сколько ни говори, разве людские желания бесполезны? Проходили дни, и из провинций непрерывно сообщали о надвигающихся событиях.

Акамацу потерпел поражение в сражении в двадцать второй день третьей луны, отступил к Ямадзаки и скоро остался один на один с преследователями, но задержать противника не смог. Тот потерял бдительность, подумав, что теперь-то ничего не случится. Тогда воины проигравшей сражение армии стали скапливаться в одном месте и скоро сделались крупной силой. Акамацу при покровительстве среднего военачальника Наканоин Садаёси назвался принцем Сегоин, разбил в Ямадзаки и Яхата лагерь, перегородил устье реки и отрезал дорогу в западные провинции. Из-за этого остановилась торговля в столице, передвижение солдат на помощь столице затруднилось. Оба Рокухара, услышав об этом, приказали:

— Акамацу один доставляет столице страдания. Сейчас же облегчите мучения солдат! Судя по сражению прошедшего двенадцатого числа, у противника не было таких больших сил. А если без разбору верить слухам, то противника допустили от границы до границы. Для воинских домов это позор до самой следующей жизни. Короче говоря, на этот раз правительственные войска надо двинуть на расположение противника, разбить оба его лагеря, Яхата и Ямадзаки, мятежников сбросить в реку, а их головы взять и выставить на речной долине у Шестой линии!

Стражи от сорока восьми сигнальных костров и воины, бывшие в столице, общим числом в пять тысяч всадников сосредоточились на речной долине у Пятой линии, Годзё, и в час Зайца[611] в пятнадцатый день третьей луны двинулись на Ямадзаки.

Сначала это войско раздвоили, но дорога Нава[612], проходившая между рисовыми полями, узка, поэтому, углубившись в поля, было нельзя свободно продвигаться верхом вперёд и назад, и после Восьмой линии оно соединилось, перешло через реку Кацурагава, с юга миновало остров на реке и после Содзумэ и Охара стало сближаться с противником.

Акамацу услышал об этом и разделил свои три тысячи всадников на три части. Одну часть из пеших лучников, отобрав в неё пятьсот с лишним человек, направил в обход горы Осио. Другую часть из тысячи с лишним человек бродячих самураев с небольшой долей верхоконных воинов послал вдоль берега реки Кицунэ. Ещё одну часть из восьмисот с лишним исключительно верховых копейщиков выстроил по порядку и спрятал в тени сосновой рощи позади пресветлого бога Мукау[613].

Войско Рокухара не думало, что противник может продвинуться до этих мест. Нечаянно углубившись в поля, оно подожгло крестьянский дом в Тэрадо, а когда его передовой отряд уже продвигался мимо пресветлого бога Мукау, от вершин Ёсиминэ и Ивакура пешие лучники со щитами в руках спускались к подножью, пуская стрелы. Увидев их, нападающие хотели отбросить их в конном строю, но горы были крутыми, и подниматься было невозможно. Хотели было выманить противника на открытое место и там побить его, но противник понял это и не попадался на уловки.

— Всё равно! Попадёшься на глаза этим ничтожным бродячим самураям, ни за что ничего не поделаешь. Бросим это, двинемся на Ямадзаки! — говорили они между собой, потом обошли Нисиока с юга.

В это время Бодзё Саэмон с пятьюдесятью с лишним всадниками выехал из сосновой рощи у пресветлого бога Мукау и врезался в середину большого войска. Там с пренебрежением отнеслись к малым силам противника, но как только окружили его у себя в середине и приготовились всех перебить, со всех сторон налетели по сто и двести всадников их Танака, Кодэра, Яги и Кандзава, готовых надвинуться на врага «рыбьей чешуёй» и охватить его «журавлиным крылом».

Пятьсот с лишним всадников войска на берегу реки Кицунэ, увидев это, задумали отрезать арьергард войска Рокухара, посмотрели, как лучше описать дугу по дороге между рисовыми полями и решили, что со столичным войском им, должно быть, не справиться, хлестнули коней и повернули назад.

Схватка была короткой, и хотя столичное войско много не потеряло, все кони и доспехи угодили в грязь, попадав в канавы, рвы и глубокие межи. Когда среди бела дня войско проходило по столице, среди людей, которые смотрели на него, не было человека, который бы не смеялся: «Ого! А если бы с вами столкнулись Суяма и Коно, вы бы и то не оказались такими грязными!».

Таким образом, столичное войско на этот раз потерпело поражение. Коно и Суяма, которые оставались в столице и в бой не вступали, весьма прославились своими заслугами.

5 О ТОМ, КАК ГОРНАЯ БРАТИЯ[614] ДВИНУЛАСЬ НА КИОТО

В Киото началось сражение. Распространилась молва о Том, что правительственные войска упускают победу, поэтому от принца из Великой пагоды прислал гонца, который стал ожидать письменный ответ, и изволил уговаривать братию из Горных врат[615]. Поэтому в двадцать шестой день третьей луны братия собралась во дворе перед главным павильоном для проповедей.

— Итак, наш монастырь — это земля, где явлены перевоплощения Будды в семи святилищах, поэтому он и стал алмазным стражем монархов в ста поколениях. Когда великий наставник-основатель нашего учения[616] начал строить его, он сосредоточился на постижении сущности вселенной, однако после того, как Дзиэ-содзё[617] стал настоятелем, он терпеливо надевал поверх монашеского облачения пояс «осенний иней», заставляющий сдаваться демонов зла. С тех пор, когда на небе появляются знаки бедствия, то есть колеблется авторитет Закона, пояс пресекает это. Когда, поднимая мятеж, приводят страну в беспорядок, то присваивают себе силу богов и оттесняют её в сторону. По этой причине бога называют Горным Королём. Сейчас, конечно, кругом царит смута. Наша гора называется Хиэй, Императорская. А посему она совмещает Закон Будды с законом монарха. Однако сейчас Четыре моря в беспорядке, Единственный[618] неспокоен. Военные его вассалы нагромоздили зло, Небо, как и следовало ожидать, казнит их. Предзнаменования этого знают все, независимо от их ума или глупости. Пусть мы оставили этот мир. Но дело государя хрупкое. Поэтому, хотя братия и отошла от скверны этого мира, но в это время не иссякла наша верность стране в знак благодарности ей. Исправим же все прежние неправедные дела воинских домов хоть на час раньше, поможем двору в его критическом положении! — так говорило многолюдное собрание, и все три тысячи монахов, как один, одобрив это, возвратились в свои павильоны и долины, и после этого не было у них иных планов, кроме планов усмирения воинских домов.

В Горных вратах решили, что уже в двадцать восьмой день можно наступать на Рокухара, и тогда, не говоря уже о монахах из последнего храма и служителях из последнего святилища, вместе со всадниками из ближних провинций они сделались подобны облаку и туману. В двадцать седьмой день, когда войско прибыло к большой пагоде, в него было записано больше ста шести тысяч всадников. Как это и принято у монахов-воинов, они не помышляли ни о чём, кроме того, чтобы побыстрее проявить свою отвагу, поэтому их армия двинулась на столицу. В Рокухара, видимо, не останется никого: думалось, что все убегут, едва до них дойдут слухи об этом.

Всему войску было приказано не идти в Яхата и Ямадзаки на соединение с единомышленниками, а в двадцать восьмой день, в час Зайца, собраться у храма Победы дхармы. Поэтому монахи-воины, не надевая доспехи и не принимая пищу, направились туда от ближней дороги или спустились с Западного склона. Услышав об этом, оба Рокухара подумали, что в войске с горы Хиэйдзан, как ни будь оно велико, вряд ли найдётся хоть один всадник. Мы выберем здесь, — решили они, — верхоконных стрелков из лука, велим подождать противника на берегу реки возле Третьей линии, улицы Сандзё. Они либо рассеются, либо соберутся вместе, отвлекут на себя противника слева и справа и сверху будут стрелять, как на стрельбище[619]. Как бы ни была воинственна горная братия, она пешая и скоро устанет. Тяжёлые доспехи оттянут плечи и утомят монахов в один момент. Так мы побьём малыми силами силы большие, слабыми победим крепких.

После этого семь с лишним тысяч всадников разделились на семь частей, заняли позиции на востоке и на западе речной долины в районе Третьей линии и стали ожидать. Монахи-воины об этом не подумали и остановились на ночлег, считая, что хорошо бы им раньше всех войти в столицу. Они рассчитывали распоряжаться драгоценностями, у каждого было по двадцать-тридцать именных табличек на постой. Прежде всего они собрались к храму Победы дхармы.

Если окинуть взглядом эти войска, можно увидеть, что они тянутся к Имамити, Нисидзака, Фурутогэ, Ясэ, Ябусато, Сагаримацу и Сэкисангути. Когда передовые отряды уже достигли храмов Победы дхармы и Синнёдо, задние ещё проходили по горе[620] и у подножья горы. На утреннем солнце доспехи сверкали точь-в-точь, как молнии. Знамёна развевались на горном ветру словно драконы и змеи. Если сравнивать войска на горе и войска в столице по размерам, то силы воинских домов не достигают и десятой части сил противника, «Действительно, эти силы мы сомнём легко», — в душе подумали горные монахи о Рокухара, и в общем для этого были основания.

И вот, после того, когда передовой отряд монахов прибыл к храму Победы дхармы, он стал поджидать задние отряды. На это место с трёх сторон напало войско Рокухара из семи с лишним тысяч всадников и издало воинственный клич. Монахи удивились боевому кличу, зашумели, хватая доспехи, мечи, алебарды и не успев взять то, что нужно, собрались у западных ворот храма Победы дхармы в количестве всего тысяча человек.

Самураи, как и было раньше задумано, как только напали на противника, развернули коней и стали отступать. Противник остановился, рассредоточился и начал их преследовать. Так повторялось шесть или семь раз. Все монахи были пешими, тяжёлые доспехи оттягивали им плечи, было видно, как они мало-помалу уставали.

Самураи от этого набирались сил, собирали лучников и вволю постреляли их. Стрелы поражали монахов, и те подумали, что не могут вести сражение на равнине, решили ещё раз затвориться в храме Победы дхармы, а житель провинции Тамба, воин по имени Сати-но Магогоро, поставил своего коня перед западными воротами поперёк пути, после чего мечом в пять сяку три суна[621], каких прежде не было, троих противников зарубил, причём его меч немного отклонился и угодил в створку ворот. Он ещё подождал противников, обратясь лицом к западным воротам и удерживая коня.

Увидев это, горная братия — пошла ли она на попятный, или подумала, что и в храме Победы дхармы тоже имеются противники, только внутрь этого храма идти не захотела. Монахи, которые были перед западными воротами, направились на север и разделились на два отряда — перед пагодой Синнёдо и позади холма Кагураока — и вернулись исключительно на гору Хиэйдзан.

Среди них были знаменитые на весь монастырь дурные монахи по имени Гокан и Госэн, жившие в одной келье Дзэнти, что в долине к югу от Восточной пагоды. Их сотоварищи привлекли этих монахов к участию в битвах, но они против своей воли отошли к Китасиракава, и там Гокан окликнул Госэна:

— Бывает, что сражение заканчивается победой, а бывает, что и поражением, а поскольку всё зависит от везения на данный момент, то и стыдного не стыдятся. Однако все обстоятельства сегодняшнего сражения — это стыд для Горных ворот. Поднебесная будет насмехаться над нами. Возвращаясь вдвоём, мы погибнем от стрел. Если же лишимся жизни вдвоём, мы смоем позор с наших Трёх пагод[622].

Госэн сказал в ответ:

— Нечего и говорить, это желательнее всего.

Оба монаха встали как вкопанные, остановившись перед северными воротами храма Хоссёдзи, и громкими голосами возгласили свои имена:

— Да будет известно, что из большого войска, которое вот так отступило, только двое повернули назад — это твёрдые люди из Трёх пагод! Наши имена вы, должно быть, слышали. Мы зовёмся Гокан и Госэн, живём в одной келье Дзэнти, что в долине к югу от Восточной пагоды, чьи имена знают во всём монастыре. Те самураи, которые считают себя первыми, приблизьтесь к нам, скрестите с нами мечи, покажите себя остальным!

С этими словами они стали будто крыльями водяного колеса вращать своими мечами длиной больше четырёх сяку, в прыжках рубить ими, высекая искры.

Монахи напали на самураев, которые приблизились к ним, рассчитывая их захватить, посекли многим коням ноги и поломали навершия у многих шлемов. Они вдвоём сражались на этом месте целый час, но за ними не последовал ни один человек. Стрелы, которые пускал враг, сыпались как дождь, оба монаха были ранены больше, чем в десяти места.

— На этом хватит! Теперь пойдём же вместе до путей потусторонних, — поклялись они, сбросили с себя доспехи, обнажились до пояса, полоснули себя по животу крест накрест и оба легли на одну и ту же подушку. Самураи, которые это видели, сказали:

— О, это самые мужественные в Японии люди! — и не было никого, кто бы не жалел их.

Монахи потерпели поражение у первой позиции и отступили, поэтому большое войско на второй позиции, не видя поля для сражения, отошло к Горным вратам. Слава Горных врат возросла только благодаря поведению Гонят и Госэна.

6 О СРАЖЕНИИ В ТРЕТИЙ ДЕНЬ ЧЕТВЁРТОЙ ЛУНЫ И О ДОБЛЕСТИ МЭГА МАГОСАБУРО

В двенадцатый день предыдущей луны, после того, как силы Акамацу потерпели поражение и отступили, воинские дома заявили, что они, наконец, одержали победу и перебили несколько тысяч противников. Тем не менее, Четыре моря не успокоились, к тому же Горные врата опять стали врагами воинских домов, на главной вершине зажгли сигнальные огни, а у подножья горы собирали войска. Вдобавок, прошёл слух, что они могут двинуться на Рокухара. Пользуясь настроениями монахов, воинские дома двинули на Горные врата свои силы от тринадцати крупных поместий.

Кроме того, главным священнослужителям выдали награды под предлогом проведения одной-двух молитв в соответствующих местах. Из-за этого сердца братии из Горных врат по одному стали склоняться на сторону воинских домов, и таких монахов сделалось много. Поскольку в правительственных войсках из Яхата и Ямадзаки во время прежнего сражения в Киото многие были убиты или ранены, в подавляющей части этих войск не хватало десяти тысяч всадников.

Обстановка в Киото не внушала опасений, поскольку там размещались войска, поэтому семь с лишним тысяч всадников разделили на две части и в третий день четвёртой луны в час Зайца опять направили на столицу.

Одна его часть под командованием военачальников Тоно-но-хоин Рётю и Нака-но-ин Садахира это отряды Ито, Мацуда, Тонгу и Тонда-но-хоган вместе с бродягами из Маки и Кудзуха состоявшие из трёх с лишним тысяч всадников, зажгли огни в Фусими и Кобата, надвигались от Тоба и Такэда, Другая часть, начиная от Вступившего на Путь Акамацу Энсина, объединяла отряды Уно, Касивабара, Саё, Масима, Токухира, Кинугаса и Канкэ, составлявшие в общей сложности больше трёх с половиной тысяч всадников, зажгли огни в селениях Косима и Кацура и надвигались со стороны западной части Седьмой линии. Оба Рокухара раз за разом побеждали в сражениях, у их воинов поднималось настроение, силы их насчитывали больше тридцати тысяч всадников. Хотя противник уже приближался, они ничуть не испугались. Войска собрались на перекрёстке речной долины и Шестой линии и расположились там на отдых. Хотя Горные врата теперь и сочувствовали воинским домам, было неизвестно, какие у них ещё появятся замыслы. Считая, что проявлять небрежность нельзя, Сасаки-хоган Токинобу, прежний губернатор провинции Хитати Токитомо и Нагаи Куй Хидэмаса с тремя с лишним тысячами всадников направили к речной долине Тадасу[623]. Отсюда начиналась победа в битве в двенадцатый день прошлой луны, поэтому это место называли примерным образцом. Коно и Суяма собрали войско из пяти тысяч всадников и направились отсюда к дороге у храма Хоссёдзи. В двух войсках, родственников Тогаси с Хаяси и Кабисава, объединились больше шести тысяч конных воинов из провинций. Они были направлены на Восьмую линию, улицу Хатидзё, со стороны Восточного храма. Кото, губернатор провинции Kara, его милость Кадзи-но Гэнтадзаэмон, Суда, Такахаси, Касуя, Цутия и Огасавара объединили больше семи тысяч воинов. Они направились к въезду в западную часть Седьмой линии.

Больше тысячи всадников были оставлены, потому что ещё не участвовали в бою. Их построили в ряд в Рокухара. В тот день с часа Змеи[624] одновременно с трёх сторон началось сражение, раненых воинов постоянно заменяли свежие. Среди нападающих всадников было мало, а пеших стрелков много, поэтому они переполнили узкие дороги, набрав стрел, нещадно пускали их. У Рокухара было мало пеших воинов и много всадников, поэтому они стремились разминуться между собой и окружить противника.

План тысячи перемен[625] господина Сунь[626] и закон построения восьми военных станов господина У[627] — это военные правила, которые знакомы обоим противникам, поэтому обе стороны с риском для жизни не ломали и не сгибали друг друга, и ни одна из сторон не побеждала и не терпела поражение. В последний день, когда уже наступали вечерние сумерки, Коно и Суяма соединились в один отряд, выстроили в ряд стремена у трёхсот с лишним всадников, а нападающие из Кохата разом погнали коней и отступили к дороге на Удзи. Суяма и Коно ударили по бегущему противнику, по диагонали направились к Такэда у речной долины, свернули к северным воротам дворца Тоба и приготовились окружить нападающих, находившихся перед Восточным храмом.

Видя это, нападавшие, которые заполнили восемнадцатый квартал Цукуримити, подумали, что ничего из этого не получится, и при пересечении ворот Расёмон с запада повернули обратно в сторону Тэрадо. Кобаикава и прежний протектор провинции Аки Симадзу повернули в сторону противника у Восточного храма и вступили в сражение, но их прогнали из собственного лагеря их противники Коно и Суяма, и они с сожалением подумали, что сражение их сторонники проигрывают.

— Встретившись с противником, который приближается к западной части Седьмой линии, мы проведём блестящее сражение! — решили они, направились к западной части Восьмой линии и вышли к западной оконечности дороги Красной птицы.

Туда Вступивший на Путь Акамацу привёл три с лишним тысячи всадников, отборных воинов, поэтому их нельзя было легко разбить. Но увидев, что войско Симадзу и Кобаикава идёт им наперерез, уставшие в боях войска Рокухара набрались сил и стали надвигаться с трёх сторон. Тогда войско Акамацу вдруг разделилось и двинулось в трёх направлениях.

В это время из войска Акамацу выдвинулись четыре воина и очертя голову врезались в самую середину многотысячного войска противника Силой и решительностью они превосходили Паньхуэя и Сян Юя[628]. Когда же рассмотрели их приближавшиеся фигуры, они оказались мужчинами по семь сяку[629] ростом, с бородами на две стороны, с разнесёнными врозь внешними уголками глаз, с доспехами поверх кольчуг, с железными наколенниками, прикреплёнными к большим набрюшникам, в шлемах в форме головы дракона спереди и шеи вепря сзади, опоясанные мечами длиною в пять с лишним сяку[630]. Они легко держали в руках восьмигранные копья в восемь с лишним сяку[631] с круглой рукоятью длиной больше двух сяку[632].

Силы Рокухара, которые сдерживали много тысяч всадников, увидев этих четырёх человек до того, как они начали сражаться, отступили, разделившись на три части. Зазывая себе соперников, те четверо громкими голосами возгласили свои имена:

— Мы жители провинции Биттю по имени Вступивший на Путь Хаями Матадзиро, его сын Сабуро, Танака Токуро Мориканэ и его младший брат Якуро Мориясу. Мы, отец с сыном и два брата, смолоду, когда появились военные противники государей, стали вести жизнь горных мятежников. Но сейчас мы счастливы участием в этих беспорядках, тем, что прибыли к сторонникам милостивого нашего государя десяти тысяч поколений[633]. А прошлое сражение было неважным, и то, что наша сторона его проиграла, случилось к нашему стыду. Сегодня, пусть наши даже и отступят, поражения мы не потерпим. Противник хоть и силён, но не настолько. Мы собираемся взломать ваши позиции, пройти через них и предстать прямо перед глазами господ Рокухара! — кричали они во весь рот, стоя, как стоят перед воротами храма охранители Учения.

Услышав их, Симадзу, прежний протектор провинции Аки, обратился к двум своим сыновьям и к вассалам со словами:

— До меня уже давно доходили слухи, что лучшие мастера меча в западных провинциях это они. Застрелить их не под силу даже большому войску. Вы пока отправляйтесь на сторону, можете сразиться с другими противниками. С этими мы сойдёмся втроём, отец с сыновьями. Помучимся, то наступая, то отступая, так почему бы нам и не застрелить их? Как бы сильны они ни были, тела их не могут не поразить стрелы, как быстро они не убегали бы, от коней им не убежать. Мы много лет тренировались в стрельбе по собакам, так когда же, если не теперь, пришло время для дела?! Так вот, покажем же людям это редкостное сражение! — и с этими словами поехал навстречу четверым противникам. Завидев их, Танака Токуро рассмеялся:

— Хоть я пока и не знаю ваших имён, замысел у вас отважный. Мы же хотим в этом сражении взять вас живыми и сделать своими сторонниками!

И потрясая упомянутыми выше пиками, они стали не спеша приближаться. Симадзу тоже приближался шагом, сдерживая коня. Когда расстояние между ними достигло дальности полёта стрелы, прежний протектор провинции Аки первым из пучка в двенадцать стрел три стрелы вложил в тетиву лука, натянуть которую было под силу трём человекам, прицелился и выстрелил: «тё». Эти стрелы не пролетели мимо, а угодили в ромбовидную пластину на бармице шлема, что свешивалась от правой щеки Танака. Бамбуковый стебель стрелы прошёл сквозь неё. Танака ослабел от тяжёлой раны в уязвимое место, и, хотя был сильным мужчиной, после поражения стрелой дальше двигаться не мог.

Подбежал его младший брат Якуро, выдернул и отбросил вон эту стрелу.

— Враги государя[634] — это Рокухара. Враги моего младшего брата — вы. Убью вас всех до одного!

Говоря это, он потрясал металлическим копьём старшего брата. Отец и сын Хаями прижали к боку мечи по пять сяку два сун и маленькими прыжками следовали за ним. Симадзу с самого начала были мастерами верховой езды, искусными стрелками из лука, поэтому совсем не волновались, а когда Танака двинулись вперёд, стегнули коней плётками и, пригнувшись, стреляли из луков. Танака повернулся направо и стрелял с левой руки. Прославленный в западных провинциях рубака и не имевшие себе равных в северных провинциях мастера верховой езды поочерёдно то наступали, то отступали и сражались, не допуская вмешательства посторонних. В прежние эпохи о таком не слыхивали.

Тем временем, Симада израсходовал свои стрелы и, увидев, что стрелять ему стало нечем, подумал, что теперь он не сможет выполнить свой замысел. Тут от пагоды Дзидзо, что на дороге Красной птицы, с громкими криками показалось двести всадников. Войско позади Танака в замешательстве отступило. В щели доспехов и открытые места шлемов четырёх воинов, братьев Танака и отца с сыном Хаями, было пущено по двадцать-тридцать стрел на каждого. Оборонялись они мечами, и все погибли, не сходя с места. Из тех, кто видел это, кто слышал об этом, даже до будущих эпох никого не было, кто бы их не жалел.

Семья Канкэ, жителей провинции Мимасака с тремястами всадников напала на угол Четвёртой линии и улицы Инокума и встретились в конном строю с тысячью с лишним всадников Такэда Хегоносукэ, Касуя и Такахаси. Они сражались до перемены часа[635]. Увидев, что их сторонники из заднего лагеря отступили, они решили с самого начала не отходить. Кроме того, встречному противнику показывать свои затылки стыдно. Три брата, всадники Аримото Кансиро Суэхиро, Аримото Горо Сукэмицу и Аримото Матасабуро Сукэеси, развернули коней навстречу приближавшемуся противнику и полегли в бою. У Сукэхиро в этом утреннем бою рассекли колено. Наверное, он сильно ослабел: Такэда Ситиро одолел ею и отрубил ему голову; Сукэмицу взял голову Такэда Дзиро. Сукэеси и вассал Такэда пронзили друг друга мечами и оба упали на землю.

Среди противников было два брата, и среди своих тоже было два брата, так кто же теперь остался в живых? И те, и другие хотели определить, кто победил и кто проиграл. Сукэмицу и Такэда Ситиро привезли головы врагов, бросили их противной стороне и снова начали рубиться. Глядя на это, Фукумицу-но Хикодзиро Сукэнага, Уэцукэ-но Хикогоро Сигэсукэ, Харада Хикосабуро Сукэхидэ и Такатори Хикодзиро Танэсукэ одновременно повернули коней обратно, разом съехались, разделились и в одном и том же месте двадцать семь человек пали под стрелами, а военный лагерь был разрушен.

Житель провинции Харима, человек по имени Мэга Сондзабуро Нагамунэ, потомок Сацума-но Удзинага, имел незаурядную физическую силу и превосходил всех в мире. Со своей двенадцатой весны увлекался драками, в шестидесяти с лишним провинциях Японии не было человека, с которым он не справлялся одной рукой. Обычно такие люди собираются вместе. Их собралось на состязание семнадцать человек, все они превосходили обычных людей.

Поэтому эти воины без участия посторонних образовали первую боевую линию и продвинулись до Бонзовых ворот на углу Шестой линии и улицы Омия, но от храма Тодзи и Такэда возвратились с победой три с лишним тысячи всадников Рокухара. Они окружили семнадцать воинов и ударили по ним. В живых остался один только Сондзабуро.

— Я остался в живых, но это жизнь бесполезная. Однако великое дело государя на этом не заканчивается. Хоть и один я остался, буду дальше слркить делу августейшего, — только и сказал он и один поехал в сторону западной части дороги Красной птицы. За ним последовали пятьдесят с лишним всадников Игу, губернатора провинции Цуруга.

От них, понукая своего коня, отделился молодой воин лет двадцати и стал в одиночку приближаться к Мэга Сондзабуро, который возвращался к своим, и в конце концов крепко ухватил его за рукав доспехов. Сондзабуро, не связываясь с ним, поднял локоть и за шнуры на спине доспехов молодого воина поднял его в воздух и так пронёс его вместе с конём три квартала. Воин этот, наверное, был сыном человека соответствующего положения. Он воскликнул:

— В этого человека не стреляйте! — и пятьдесят с лишним всадников неотступно скакали за ними следом.

Сондзабуро посмотрел искоса:

— Враг врагу рознь. Ты прискакал ко мне один, так что не ошибись! Если хочешь, подумай об этом. И запомни! — и с теми словами перенёс воина в доспехах, которого держал в левой руке, в правую руку и швырнул его с восклицанием: «Эй!». Тот упал сверху на шестерых всадников, скакавших позади. Они погрузились в глубокую грязь на рисовом поле, так что их не стало видно.

Увидев это пятьдесят с лишним всадников одновременно повернули коней назад и поспешили бежать.

Вступивший на Путь Акамацу в одних только сегодняшних сражениях из числа воинов, на которых он полагался, потерял больше восьмисот всадников, поэтому пал духом, ослабел и опять вернулся в Яхата и Ямадзаки.

7 О ТОМ, КАК ГОСУДАРЬ ИЗВОЛИЛ ЛИЧНО ОВЛАДЕТЬ ОБРЯДОМ ЗОЛОТОГО КОЛЕСА[636], А ТАКЖЕ О СРАЖЕНИИ ВЕЛЬМОЖНОГО ТИГУСА В СТОЛИЦЕ

В многочисленных сражениях в Киото правительственные войска каждый раз терпели поражение, и люди заговорили, что в лагере Яхата-Ямадзаки сил осталось мало, поэтому августейшее сердце государя страдало при мысли о том, что же будет с Поднебесной. В императорской обители на горе Фунаноуэ установили молитвенный алтарь, и сын Неба лично проводил обряд Золотого колеса. В ночь на седьмой день, когда три небесных светила[637] встали в ряд и проявились на алтаре, государь решил, что это знак того, что желание августейшего сразу же исполнится.

По этой причине государь вызвал старшего военачальника. Вступивший на Путь Акамацу собрал силы и, заявив, что он нападёт на Рокухара, назначил старшего военачальника Тадааки-асон с Шестой линии головным средним полководцем и тот, как старший военачальник всех воинов с двух трактов — Санъе и Санъон, — был вызван в столицу. Говорили, что его войско перед тем, как оно отправилось из провинции Хоки, насчитывало всего тысячу с лишним всадников, а с прибавлением всадников из Инаба, Хоки, Идзумо, Мимасака, Тадзима, Танго, Тамба и Вакаса вскоре стало насчитывать больше двухсот семи тысяч всадников.

И ещё: четвёртый принц в начале мятежа годов Гэнко был схвачен воинскими домами и сослан в провинцию Тадзима. Помощник губернатора этой провинции Ода Сабуродзаэмон-но-сукэ помог его высочеству, созвал войско из ближних провинций и сосредоточил его в селении Синомура провинции Тамба.

Старший военачальник и средний военачальник безмерно обрадовались и подняли парчовый стяг. Того принца нарекли верховным военачальником и получили от него приказ сосредоточить все войска. Во второй день четвёртой луны принц изволил отбыть из деревни Синомура, определив свою ставку в Минэдо, Пагоде-на-вершине, в Западных горах. Следовавшее за ним войско в двести тысяч всадников заполняло пагоды в долине, селения Хамуро и Кинугаса, тракт Мангоку, селения Мацуноо и Кацура. Половина его разместилась на полях. Тоно-но-хоин Ретю свою ставку раскинул в Яхата. Вступивший на Путь Акамацу Энсин разместился лагерем в Ямадзаки.

Этот лагерь и лагерь его милости Тигуса разделяло всего пятьдесят с лишним кварталов, поэтому они могли согласовывать друг с другом условные знаки и посещать Киото. И всё-таки, или средний военачальник Тигуса То надеялся на многочисленность собственного войска, или же он один задумал добыть себе всю славу, но только тайком, определив для этого день, в час Зайца восьмого дня четвёртой луны полководец двинулся на Рокухара.

Люди недоумевали: Что это за странное дело! Сегодня, в день рождения Будды[638], и тот, кто имеет сердце, и тот, кто его не имеет, очищают сердце водой, поливая Будду[639], возлагая на алтарь цветы и возжигая благовония, читают одну за другой сутры и тем научают отвергать зло и совершенствовать добро. Дней в году много, но начинать сражение в праздничный день — это обучаться пути злых духов. Им это непонятно.

Таким образом солдаты противника и свои друг с Другом перемешались как Гэн и Хэй[640]. Ни у кого не было отличительных знаков и, подумав, что свои могут перебить друг друга, велели нарезать из полотна полосы по одному сяку[641], написать на них иероглиф «Ветер» и прикрепить к рукавам доспехов. Нужно помнить, что о таком Конфуций сказал: «Добродетель благородного человека — ветер, добродетель маленького человека — трава. Когда к траве прибавляется ветер, не скажешь, что она не ложится». В Рокухара противника ожидали с запада, поэтому запланировали от Третьей до Девятой линии стены на стороне, обращённой к Омия, оштукатурить, построить башни и на них поднять лучников. На малых дорогах разместить по одной и по две тысячи всадников, построить их в форме «рыбьей чешуи» и вокруг огородиться «журавлиным крылом».

На вопрос: «старший военачальник у них — это кто?» — последовал ответ:

— Молодой принц, шестой сын прежнего императора. Помощник старшего военачальника — средний военачальник Тигуса-но То Тадааки-но-асон.

— Значит, исход сражения ясен. Хоть его предки из рода Минамото, но, ведь, говорится что мандарин с южной стороны реки становится дичком, когда его переправят на северную[642]. Исход сражения между воинскими домами, хранящими искусство стрельбы из лука и верховой езды и вассалами придворных, обладающих талантом ветра и луны[643], определён заранее. О том, что воинские дома не победят, говорить невозможно, с этими словами все отважно двинулись вперёд.

Семь с лишним тысяч всадников продвинулись до линии Омия и там стали ожидать нападающих, которые запаздывали.

Тем временем, Тадаакира-асон остановился перед Советом по делам синто и здесь своё войско разделил от Управления одонэри (телохранителей и членов дворцовой охраны) на севере и до Четвёртой линии на юге, направив на каждую из малых дорог по тысяче всадников и приказав атаковать.

Самураи, сооружая укрепления, впереди поставили стрелков из лука, а конных воинов разместили позади, чтобы они, когда увидят, что противник сдаёт, выдвигались вперёд и гнали его. Правительственные войска поставили в два-три ряда новичков, чтобы, если отступит первый эшелон, взамен ввести в бой второй, а если второй будет разбит, вместо него ввести третий. Дав передышку людям и коням, они подняли в небо облако пыли и вступили в сражение. И правительственные войска, и самураи во имя долга не жалели жизни, заботились только о своей чести и сражались насмерть и упорно двигались на помощь своим сторонникам, а встретившись с противником, назад не отступали. Таким образом, было не понять, когда и кто здесь победит или потерпит поражение.

И тут из объединённого войска провинций Тадзима и Тамба доставили людей, которые издавна помнили улицы столицы, и они то тут, то там запалили огонь. Как раз в нужное время подул жестокий ветер, позади них поднялся густой дым, и самураи, которые сдерживали первый эшелон, оставили линию огня и едва удержались в столице.

В Рокухара, услышав об этом, обратились к тем, кто прежде считался слабым, к осторожным Сасаки-хоган Токинобу, Суда, Такахаси, Намбу, Ситаяма, Коно, Суяма, Тогаси, Обаикава и другим присоединили больше пяти тысяч всадников и направили их к въезду на улицы Итидзе и Нидзе. С этими новыми войсками сошёлся в бою Ода Сабуродзаэмон, протектор провинции Тадзима.

Жители провинции Тамба Огино Хикороку и Адати Сабуро во главе пятисот с лишним всадников проникли до перекрёстка Четвёртой линии и дороги Абуранокодзи, жители провинции Бидзэн Якусидзи-но Хатиро, Накагири-но Дзюро, Тан и Кодама сражались, соединив вместе семьсот всадников, но когда они увидели, что войско, направленное, разбито, Огино вместе с Адати, узнавшие, что их сторонники потерпели поражение, от Второй линии вернулись назад. Семью Коидзука из провинции Харима, окружённую тремястами всадников, найдя в их окружении просвет, взяли в плен.

Монахи из храма Миикэ из провинции Тамба, более восьмидесяти всадников проникли до перекрёстка Пятой линии и улицы Нисинотоин. Они сражались, не зная, куда продвинулись их сторонники. Жители провинции Биттю Се-но Сабуро и Макабэ-но Сиро были окружены тремястами с лишним всадниками, которые ни одного не оставили в живых.

Наступающие со всех сторон были либо побиты, либо рассеяны, и все отступили к реке Кацурагава, и тем не менее, те из нападающих, которые образовали единую линию Нава Кодзиро — Кодзима Ёго-но Сабуро, не отступили, а сражались до конца часа. Оборонялись Суяма и Коно, нападали Нава и Кодзима. Кодзима и Нава были родственниками, а Нава и Суяма — знакомыми. Они или стыдились разговоров об этом в обычное время, или думали, что потом их станут обвинять, но только ни те, ни другие не жалели жизней, сражаясь и крича, что лучше погибнут и оставят свои тела на поле боя, но не осквернят свои имена тем, что побегут.

Командующий, средний военачальник То, отступал до Утино, но пока что не дошёл до цели, и слышались разговоры, что он находится в самом центре сражения, а поэтому вернулся к Управлению по делам синто и послал гонца, чтобы отозвать Кодзима и Нава. Оба они обратились к Суяма и Коно:

— Сегодня уже стемнело. Завтра увидимся опять, — и вернулись в свои ставки, одни поехали на восток, другие на запад.

С наступлением вечера сражение затихло, и его милость Тигуса вернулся в павильон на вершине, в главную ставку. Потери среди его сторонников составили больше семи тысяч человек убитыми. Среди них погибло несколько сот человек под командованием семьи Ота и Канадзи, главной опоры войска. Видимо, поэтому считалось, что Тигуса должен стать старшим военачальником Он вызвал Кодзима Бинго Сабуро Таканори и сказал ему:

— Воины, потерпевшие поражение, устали и опять сражаться не смогут. Считаю, что их позиции вблизи столицы нехороши, поэтому надо позиции для них устроить на некотором расстоянии от границы, ещё раз собрать войско из ближних провинций и опять напасть на Киото. Как вы считаете?

Кодзима Сабуро, не дослушав его, промолвил:

— Победа или поражение в бою зависит от судьбы на данный момент, поэтому потерпеть поражение не обязательно бывает стыдно. Приказать войску отступить там, где отступать нельзя, и наступать там, где нельзя наступать, — только это называют недостатком полководца. Как бы там ни было, Вступивший на Путь Акамацу с войском всего в тысячу с лишним всадников до трёх раз вторгался в Киото, а когда не получалось, отступал, но в конце концов, до своих позиций в Яхата-Ямадзаки не доходил. Даже если большая часть его последователей перебита, оставшихся воинов наверняка всё ещё больше, чем у Рокухара. Позади этих позиций находятся глухие горы, впереди — большая река. Если противник нападал, они становились лучшим укреплением. Нужно быть осмотрительными и не помышлять об отступлении с этих позиций. Однако, не зная, не предпримет ли противник ночное нападение, когда свои устанут и ослабеют, Таканори устроил лагерь у основания моста возле улицы Ситидзё и, видимо, ожидает там. Воины, на которых полагается его высочество, около четырёхсот-пятисот всадников направьте к переправе Умэцу-Хорин, чтобы укрепить её!

Тогда Кодзима Сабуро Таканори во главе трёх с лишним сотен всадников укрепил позиции к западу от моста возле Седьмой линии. Слова Кодзима умерили чувство стыда у его милости Тигуса, и через некоторое время он уже находился в Пагоде на вершине, но здесь его поразила мысль: «а что, если противник предпримет ночное нападение?!» — и, может быть, охватила робость, но едва миновала полночь, он на коне принца, наискось, мимо Хамуро, пустился по направлению к Яхата. Бинго-но Сабуро и мысли не допускал об этом, и когда глубокой ночью он всматривался в Пагоду на вершине, то заметил, что сигнальные огни, которые прежде светились как звёзды, стали гаснуть один за другим: их переставали зажигать. Ого, — удивился он, — похоже, что старший военачальник удаляется из столицы. Чтобы посмотреть, в чём дело, он стал подниматься от тракта Хамуро к Пагоде на вершине. Здесь он перед храмом Дзедзю встретил Хагино Хикороку Томотада.

— Старший военачальник уже ночью, в час Крысы[644], благоволил удалиться из столицы. Мы обессилены и собираемся уехать отсюда. Поедем вместе с нами!

Бинго Сабуро эти слова Хагино очень рассердили:

— Когда такой трусливый человек пользуется властью великого военачальника, — это ошибка. А если такое случается, и сразу же в существо дела не вникают, потом обязательно следуют тяжёлые испытания. Скорее проезжайте. Таканори каким-то образом поднимается к Пагоде на вершине. Он может обнаружить там следы принца и последовать за ним.

Так он сказал. Подчинённых ему воинов оставил у подножья горы, сам же в одиночку, продвигаясь и продвигаясь сквозь войско, которое следовало из столицы, стал подниматься к Пагоде на вершине.

Когда он вошёл в главную пагоду, где пребывал старший военачальник, и посмотрел, то подумал, что тот бежал панически: было брошено всё, вплоть до парчового знамени его высочества и белья, которое надевают под доспехи. Бинго-но Сабуро рассердился и бросил:

— О, свалившись в какую канаву, с какого обрыва умрёт этот старший военачальник?! — и ещё некоторое время стоял, скрежеща зубами и думая: «Видимо, его сейчас с нетерпением ожидают подчинённые». Потом свернул один только парчёвый стяг его высочества, велел слугам ждать, поспешил к храму Дзедзюдзи и приказал подчинённым погонять коней, а возле постоялого двора на развилке дорог его догнал Огино Хикороку.

Огино собрал в селениях Синомура и Хиэда войска, которые направлялись в провинции Тамба, Танго, Идзумо и Хоки, объединил три с лишним тысячи всадников, изгнал сельских самураев, живших вдоль линии дороги, и закрылся в замке храма Косэндзи в провинции Тамба.

8 О ТОМ, КАК СГОРЕЛА ПАГОДА В ДОЛИНЕ

Когда разнёсся слух, что средний военачальник Тигуса-но То бежал из своего лагеря в Западных горах, назавтра же, в девятый день четвёртой луны, войска из столицы вторглись в подчинённые Пагоде в долине и Пагоде на вершине такие места, как храм Дзедзюдзи, Мацуноо, тракт Мангоку, Хамуро и Кинугаса, разрушили буддийские храмы и синтоистские святилища, захватили кельи и жилые дома, забрали всё имущество, после чего жилые дома предали огню. Подули жестокие сезонные ветры, храмы Дзедзюдзи, Сайфукудзи, Кинугаса и павильон Сансон-ин — в общей сложности больше трёхсот пагод и других построек, пять с лишним тысяч жилых домов в одночасье обратились в пепел, изваяния будд, символы богов[645], сутры и шастры[646], учения мудрецов[647] поднялись вверх дымом небытия.

То, что называют Пагодой в долине — это чудотворное место, сооружённое пресвятым Энро, внуком Ёситика, губернатора провинции Цусима, бывшего старшим сыном милостивого Хатимана[648]. Этот пресвятой исстари, ещё с младенчества, отделился от своего дома, который в течение многих поколений был воинским, а после того, как с упорством завершил занятие комнаты, в которой нет человека, охваченного грустью[649], он сочетал в себе три науки: заповеди, созерцание и мудрость, понимал смысл добродетели чистоты шести корней[650], поэтому перед окном, у которого он читал «Сутру лотоса», рядом с ним садился и внимательно слушал его пресветлый бог Мацуо, в дверях таинств сингон[651] находилось дитя, охраняющее Закон, складывающего свои руки ладонями вместе[652].

Из-за того, что этому положил начало такой мудрый и высокодобродетельный пресвятой, на протяжении пятисот с лишним лет с их сменой звёзд и инея[653] до теперешней последней эпохи[654], когда добродетель оскудела, вода из потока мудрости остаётся чистой, светильник Закона горит светло. В квадратном, со стороной в три кэн[655] хранилище для Трипитаки, что проявляет силу Закона, разрушающего чувственные страсти, помещается больше семи тысяч свитков сутр и шастр. В окрестностях пруда, украшенного редкостными деревьями и диковинными каменьями, переносишься во внутренние павильоны неба Тушита[656], где стоят в ряд сорок девять дворцов. Обращённые к небу двенадцать перил украшены драгоценными камнями и нефритом. Пагоды пяти видов инкрустированы золотом и серебром и сверкают при свете луны. Их сверкание таково, что кажется подобным Чистой земле Крайней радости[657], украшенной драгоценностями семи видов.

Кроме того, храм, который называется Дзедзюдзи, храмом Чистого жилища — это центр распространения заповедей, место действия секты рицу[658]. В тот час, когда Почитаемый в мире Сяка[659] умирал, когда ещё не был закрыт его золотой гроб, к основанию двух деревьев тайком приблизился злой демон, которого зовут Проворным демоном, выдернул зуб у Сяка и взял его. Четыре вида учеников Будды[660] смотрели с удивлением и хотели это остановить, но в течение половины стражи демон пролетел сорок тысяч ри и бежал, до половины горы Сюми до неба Четырёх королей[661]. Идатэн[662] догнал его и отнял зуб. А получив его, потом отдал китайскому Дао Сюань-люйши[663]. После этого он мало-помалу передавался в другие места и достиг нашей страны, а в правление императора Сага[664] впервые был помещён в этот храм. Через две тысячи триста с лишним лет после смерти высокомудрого, Почитаемого в мире, части плоти Будды широко распространялись в Поднебесной[665].

Беспричинно погубить такой высокопочитаемый храм — это серьёзный знак того, что судьба воинов[666] должна иссякнуть — так все люди критиковали их и, что удивительно, на самом деле прошло немного времени, и все Рокухара погибли в Бамба, а вся семья Ходзе погибла в Камакура. Не было человека, который не подумал бы, что правду говорят: «В дом, где одно на другое нагромождаются злые дела, обязательно приходит беда».