Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания

Глава шестая ВОЙНА

Война (йаойотль) занимала такое место среди забот ацтеков, в их социальной структуре и в жизни их государства, что нам представляется необходимым поговорить о ней отдельно.

Мы уже знаем, какие коллективные представления, какие мифологические и религиозные воззрения были связаны с самим понятием войны. Священная война была космическим долгом. Ее обозначали двойным иероглифом атль-тлачинолли («вода», то есть кровь, и «пожар»), беспрестанно, точно наваждение, встречающимся на всех барельефах теокалли священной войны. Ведя войну, люди выполняли волю богов с самого основания мира.

Легенда гласит, что Четыреста Облачных Змеев (Сенцон Мимишкоа — северные звезды), созданные высшими богами, чтобы добывать еду и питье для солнца, уклонились от выполнения своих обязанностей. «Они поймали ягуара и не отдали его Солнцу. Они украсили себя перьями, легли спать в своих украшениях из перьев, они спали с женщинами, пили вино циуактли и опьянели». Тогда Солнце обратилось к людям, родившимся после Мимишкоа, и сказало: «Дети мои, теперь вы должны уничтожить Четыреста Облачных Змеев, ибо они не дают ничего нашей матери и нашему отцу… и так началась война».

Но наряду с мифорелигиозным аспектом у войны была еще одна сторона: агрессивные государства видели в ней способ завоевания, и поэтому войну окружали юридическими понятиями, призванными ее оправдать. Официальная доктрина трех союзных городов — Мехико, Тескоко и Тлакопана — зиждилась на двойном псевдоисторическом утверждении: все три династии были якобы законными наследниками тольтеков, властвовавшими над всей Центральной Мексикой; с другой стороны, благодаря роду Тескоко, происходящему от завоевателей-чичимеков, они обладали своего рода непререкаемым правом на всю страну. «Все три государя считали себя господами и властителями надо всеми прочими, основываясь на праве, которое якобы имели на всю страну, некогда принадлежавшую тольтекам, преемниками и наследниками которых они являлись, и на повторном овладении страной великим чичимеком Шолотлем, их предком», — сообщает Иштлильшочитль. С такой точки зрения любой независимый город, намеревавшийся сохранить свою свободу, должен был казаться им мятежным.

На практике, чтобы напасть на город или страну, требовался повод — casus belli Чаще всего таким предлогом служили нападения на почтека (купцов) во время их путешествий. Если их обирали, грабили, а то и убивали, военные силы империи тотчас готовились за них отомстить. В письменных источниках ясно показано, что отказ от торговли, разрыв торговых отношений расценивались как скрытое объявление войны. «Не соглашаться вести дела и общаться со здешними людьми» — вот мотив, который приводит Иштлильшочитль в оправдание мероприятий центральных городов.

Мексиканцы отправились на завоевание перешейка Теуантепек после того, как жители нескольких местных городков перебили почти весь торговый караван. Причиной войны между Мехико и соседним городом Койоаканом стал разрыв традиционных торговых отношений: «Женщины мешиков отправились в дорогу, нагруженные рыбой, лягушками и утками… чтобы продать их в Койоакане. Стража, поставленная на путях, которые туда вели, отобрала у них всё, что они несли. Они вернулись в Теночтитлан, плача и стеная». После такого оскорбления индианки перестали ходить на рынок в Койоакан; видя это, глава этого города сказал, обращаясь к своим сановникам: «Братья, вы видите, что женщины мешиков больше не приходят на рынок: наверное, они обиделись на оскорбление, которое мы им нанесли. Готовьте же оружие, щиты, мечи… ибо скоро к нам явятся мешики под знаменем орла и ягуара».

Допускались и другие поводы для войны. Правитель, собиравший совет для принятия окончательного решения, должен был изложить причины, которые, по его мнению, оправдывали военный поход. «Если было совершено убийство купцов, совет отвечал, что это веская причина и справедливое дело, понимая под этим, что торговля и обмен — природное право, также как и гостеприимство и радушный прием путешественников, и что законно воевать с теми, кто нарушает это правило. Если убивали гонца или же правитель ссылался на другую маловажную причину, совет спрашивал трижды: "Почему ты хочешь войны?" — давая понять, что это недостаточно веская и справедливая причина. Но если правитель собирал совет несколько раз, в конце концов тот уступал».

Судя по мексиканским хроникам, некоторые конфликты начинались единственно по политическим причинам, то есть потому, что какой-либо город опасался вылазки со стороны другого и решался нанести упреждающий удар. Жители Аскапоцалько объявили войну Теночтитлану на следующий день после избрания Ицкоатля «из-за ненависти к мешикам, коей наполнились их сердца»: вероятно, опасаясь, что новый правитель бросит свой народ на завоевания, они решили устранить угрозу в зародыше и истребить мешиков.

Пятьдесят лет спустя император Ашайякатль решился бросить свои войска на приступ города-побратима Мехико Тлателолько, когда пришел к убеждению, что его правитель старается заключить тайные договоры с соседними городами, чтобы обрушиться на Теночтитлан при первой же возможности. Когда между бывшими союзниками возникли напряженность и взаимное недоверие, даже самое банальное происшествие могло привести к конфликту: криков и брани торговок на рынке Тлателолько оказалось достаточно, чтобы вызвать войну между двумя городами.

Однако в целом сам конфликт, собственно военные операции начинались после долгих и утомительных переговоров. Когда Аскапоцалько, решив уничтожить ацтеков, начал военные действия, выдвинув свои аванпосты к границам города, нескольким мешиканским посольствам всё же удалось пройти сквозь их ряды с согласия противника, чтобы попытаться провести переговоры о мире.

Они закончились провалом перед лицом твердого намерения жителей Аскапоцалько покончить с опасным племенем, но до последнего момента передвижения делегатов и их встречи с вражеским правителем были окружены традиционным церемониалом.

Когда, наконец, стало ясно, что никакой надежды на мир нет, атемпанекатль Тлакаэлельцин^{58} возглавил последнее посольство к правителю Аскапоцалько. Он принес ему в подарок плащ, венец из перьев и стрелы. Властитель враждебного города поблагодарил и попросил передать его благодарность Ицкоатлю, затем дал послу щит, меч и роскошную одежду воина, «побуждая попытаться вернуться домой живым и невредимым», сообщает Тесосомок. Все происходило по правилам куртуазного, рыцарского церемониала, согласно которому враги, готовящиеся сразиться, обращаются друг с другом с подчеркнутым уважением.

В ту эпоху, когда союз трех городов находился на вершине могущества, он скрупулезно соблюдал сложные правила, прежде чем ввязаться в конфликт. Военные меры сдерживались представлением о том, что город, который собираются включить в империю, и так уже в определенном смысле принадлежит ей по праву согласно официальной доктрине, изложенной выше. Если город признает это право, если он соглашается склониться без боя, тогда его даже не обложат данью: ограничатся добровольным «подарком», и мешиканское государство даже не пришлет чиновника, чтобы его взимать. Все будет основано на полюбовном соглашении.

У каждого из трех имперских городов были свои послы, которые последовательно играли свою роль в серии демаршей, посредством которых намеченную область пытались подчинить себе без войны.

Сначала к местным властям являлись послы Теночтитлана, именуемые куаукуауночцин^{59}. Они обращались преимущественно к старикам, расписывая им бедствия, которые несет с собой война. Не проще ли будет, говорили они, если ваш правитель примет «дружбу и покровительство империи»? Для этого достаточно, чтобы он дал свое слово «никогда не быть врагом империи, впускать и выпускать купцов и их людей, хорошо обходиться с ними и вести торговлю».

Послы также просили правителя ввести в его храм изображение Уицилопочтли наравне с самым главным местным богом и отослать в Мехико подарок в виде золота, драгоценных камней, перьев и плащей. Прежде чем уйти, они вручали своим собеседникам определенное количество щитов и мечей, «чтобы никто никогда не мог сказать, что их победили предательски». После этого они покидали город и разбивали лагерь где-то по дороге, оставляя местным жителям двадцать дней (индейский месяц) на принятие решения.

Если по прошествии этого срока решение так и не было принято или если город отказывался покориться, прибывали послы от Тескоко — ачкакауцин^{60}. Они объявляли местному правителю и его сановникам торжественное предупреждение: «Если еще через двадцать дней они не подчинятся, правитель будет наказан смертью согласно законам, постановляющим, что ему должны размозжить голову дубиной, если только он не погибнет на поле битвы или не будет пленен и принесен в жертву богам. Точно также все прочие воины из его свиты и его двора понесут наказание по воле трех вождей империи. Если, получив это предупреждение, правитель и вся знать его страны покорялись через двадцать дней, они были обязаны ежегодно преподносить трем властителям подарок, но в умеренных пределах, и пользовались милостью и дружбой троих вождей. Если же (местный) правитель отказывался, послы тотчас умащали ему правую руку и голову некоей жидкостью, которая должна была помочь ему сопротивляться яростному натиску имперской армии. Они возлагали ему на голову убор из перьев, текпиллотль ("знак благородства"), прикрепленный повязкой из красной кожи, и преподносили ему множество щитов, мечей и другого оружия». После этого они присоединялись к первым послам, дожидаясь истечения второго срока.

Порой новый двадцатидневный период завершался, а «мятежный» город так и не изъявлял покорность. Тогда в него прибывало с последним предупреждением третье посольство, направленное правителем Тлакопана. Эти послы обращались преимущественно к воинам города, «поскольку именно они примут на себя удар и тяготы войны». Они назначали третий и последний двадцатидневный срок, уточняя, что, если те будут упорствовать в отказе, имперские армии опустошат их страну, пленников уведут в рабство, а город обложат данью. Прежде чем уйти, они дарили чиновникам и военным щиты и мечи, а потом отправлялись к двум первым депутациям.

Когда истекал последний двадцатидневный срок, город и империя оказывались ipso facto в состоянии войны. Тем не менее, если это было возможно, для начала военных действий ждали, пока гадатели укажут благоприятный день, например, один из тринадцати знаков календаря, начинающихся с се ицкуинтли («Один-Собака» — период, посвященный богу огня и солнца).

Таким образом, мексиканцы намеренно лишали себя преимущества, которое дает неожиданность. Они не только давали противникам время подготовиться к обороне, но даже предоставляли им оружие, пусть и в символическом количестве. Всё это поведение, эти посольства, эти речи, эти подарки служат выражением идеала рыцарства, которого придерживались древнеамериканские воины.

В данном ритуале также прослеживается мысль о том, что война станет настоящим «судом богов». В конечном счете решение останется за ними, и нужно, чтобы это решение сохранило всю свою ценность без всяких подтасовок вначале, которые неминуемо имели бы место, окажись условия борьбы слишком неравными, а враг — застигнутым врасплох и неспособным сражаться.

В то же время ацтеки, демонстрируя сочетание идеализма и практического склада ума, которое столь часто встречается у индейцев, не колеблясь, прибегали ко всяческим военным хитростям. С началом военных действий они засылали к врагу тайных агентов, называемых кимичтин (буквально — «мыши»: «их называли так, потому что они передвигались по ночам или тайно, прячась», пишет Мотолиния), которые одевались и причесывались, как местные жители, и говорили на их языке. Для шпионажа использовали также переодетых купцов (науальостомека), возвращавшихся в области, где они уже бывали, торгуя своими товарами.

Это были опасные поручения, потому что население городов держалось настороже. В стране, разделенной на мелкие общины, где все всех знали, а одежда, язык, нравы в каждой области были свои, трудно остаться незамеченным. Разоблаченного шпиона тотчас предавали смерти, равно как и его сообщников. Если же, напротив, ему удавалось исполнить поручение, он давал подробный отчет об «особенностях и слабостях укреплений, о беззаботности или подготовленности жителей» и получал в награду земли.

Во время самого боя военные хитрости использовались очень часто. Некоторые отряды делали вид, будто бегут, чтобы завлечь противника в засаду. Ночью воины выкапывали траншеи, покрывая их ветками или соломой, и выскакивали оттуда, когда враг, обманутый этой маскировкой, неосмотрительно подставлялся под их удар; благодаря этому приему император Ашайякатль выиграл сражение при Куапаноайяне и завоевал долину Толуки.

Другие операции были связаны с тем, что мы сегодня назвали бы военной инженерией: в 1511 году ацтеки захватили местечко Икпатепек, прилепившееся на вершине обрывистой скалы, вскарабкавшись на гору по деревянным лестницам, изготовленным на месте. На поселки, расположенные на островках, нападали отряды на плотах: в «Кодексе Нутталл» изображен штурм островка тремя воинами, стоящими в челноках, которые глубоко ушли в воду под их весом, а внизу плавают рыбы, крокодилы и змеи.

Вооружение мексиканских воинов состояло в основном из круглого щита (чималли), сделанного из дерева или тростника, покрытого перьями и украшениями из мозаики или драгоценного металла, и деревянного меча (маккуауитль) с обсидиановыми лезвиями, которым наносились ужасные раны. В качестве стрелкового оружия они использовали лук (тлауитолли), а в основном — метательное приспособление (атлатль) для пуска стрел (митль) или дротиков (тлаконтли).

Матлальцинки из долины Толуки использовали пращу, а полудикие чинантеки с гор Оахаки пользовались длинными копьями с каменными наконечниками. Ацтекские воины носили доспехи — нечто вроде туники, подбитой хлопком (ичкауипилли), и шлемы из дерева, перьев, папье-маше, с украшениями и султанами — больше для красоты, чем для реальной защиты. В бою, в общей свалке каждого военачальника можно было различить благодаря штандарту или эмблеме, укрепленной на его плечах, — дорогостоящему и хрупкому сооружению из тростника и перьев, драгоценных камней и золота; у каждого такого значка было свое особое «имя»^{61}. Их мог использовать только тот, кто заслужил их своими подвигами и обладал соответствующим чином.

Перед началом сражения в боевом строю воины издавали оглушительные крики, усиленные зловещими завываниями раковин и пронзительными трелями костяных свистков. Эти инструменты служили не только для придания храбрости, но и для подачи сигналов. Некоторые вожди вешали себе на шею небольшой барабанчик и били в него, отдавая распоряжения. В одном рисуночном кодексе, приписываемом Иштлильшочитлю, изображен правитель Тескоко Несауалькойотль в роскошных доспехах из перьев, со шлемом на голове, со щитом и мечом в руках и с небольшим коническим барабанчиком на шее. Сначала лучники и метатели дротиков выпускали свои снаряды, а затем воины, вооруженные обсидиановыми мечами и щитами, бросались вперед, используя тактику, похожую на приемы боя римлян, вооруженных короткими мечами. Но когда дело доходило до рукопашной, сражение принимало характер, совершенно отличный от любого боя в древней Европе. Дело в том, что требовалось не столько убивать врагов, сколько захватывать их в плен для принесения в жертву. За сражающимися шли «специалисты», чтобы связывать веревками поверженных наземь, пока те не пришли в себя. Битва рассыпалась на множество поединков, в которых каждый стремился не столько убить противника, сколько пленить его.

Хотя целью каждого воина было захватить в плен одного или нескольких врагов, общая задача операции конечно же заключалась в поражении противника. Но и это поражение сводилось к некоему условному понятию: город был побежден (признавал себя побежденным), когда нападающим удавалось добраться до главного храма и зажечь огонь в святилище племенного бога. Поэтому символом завоевания в индейских рукописях чаще всего служит горящий храм, в который воткнута стрела.

Захват храма означает поражение местного бога и победу Уицилопочтли: боги выразили свою волю, и теперь любое сопротивление бесполезно. Поражение носило символический характер, оно было отражением решения, вынесенного божествами на сверхчеловеческом уровне. Таким образом, мексиканская война ничем не напоминала «тотальные» войны, доведенные до рокового совершенства нашей цивилизацией. Ацтеки не принуждали противника к подчинению, разоряя страну или уничтожая мирное население, им нужно было свершить волю Уицилопочтли. Как только его волеизъявление становилось явным, война лишалась своей цели. Посмевшим сопротивляться империи, то есть ее богу, оставалось только признать свою ошибку и попытаться выйти из этого положения на наименее невыгодных условиях.

Таким образом, война, начавшаяся с переговоров, заканчивалась договором об уступках. По полю сражения, по улицам захваченного города с объятым пламенем храмом к мешикам направлялась делегация противника. Бой прекращался: это была еще лишь передышка, временное перемирие, благодаря которому начинался удивительный торг. «Мы были неправы, — говорили побежденные. — Мы признаем свою ошибку. Пощадите нас. Мы просим принять нас под покровительство ваших богов и императора. Вот что мы вам предлагаем». И послы перечисляли продукты, товары, драгоценности и услуги, предлагаемые в качестве дани.

Победители чаще всего отвечали, что этих предложений недостаточно. «Нет, не ждать вам нашей милости… Присылайте нам еще каждые десять дней людей, которые служили бы в наших дворцах, сменяя друг друга…» Начинался спор. Побежденные чуть-чуть шли на попятную, в прямом и переносном смысле. «Мы отдадим вам наши земли вплоть до Течко», — сказали, например, разбитые чальки. В заключение ацтеки заявляли: «Подумайте хорошенько о принятых обязательствах. И не говорите потом, что не давали таких обещаний». Дело шло к договору, одобренному победителями и побежденными и накладывающему на них взаимные обязательства.

В основе переговоров лежало понятие о том, что победитель, избранник и орудие богов, обладает всеми правами. Он может, если захочет, уничтожить покоренный город, выслать или перебить всех его жителей, стереть с лица земли его храм. Но он отказывается от этого всеобъемлющего права за некую компенсацию — дань, плату, за которую побежденный некоторым образом выкупает свою жизнь. Мексиканцы требовали, чтобы город признал главенство Уицилопочтли, то есть Теночтитлана, не вел независимой внешней политики и платил дань. Взамен город мог сохранить свои учреждения, обряды, обычаи, язык Город оставался главной ячейкой, центром всей политической и культурной жизни. Его силой заставляли вступить в конфедерацию, но он не был уничтожен как таковой. Империя представляла собой лишь союз автономных городов. Лишь в редких городах, в силу особых обстоятельств, был наместник, назначенный центральной властью: это относилось, например, к Тлателолько, ставшему частью столицы.

Наша современная война с массовым уничтожением, систематическим истреблением целых народов, аннексией или расчленением государств показалась бы древним мексиканцам чем-то совершенно непонятным и невероятно жестоким.

Единственными индейскими правителями, стремившимися уничтожить целые государства, например, положить конец династии Тескоко и стереть с географической карты эту страну, были старый тиран Аскапоцалько Тесосомок и его сын Маштлатон. Поэтому в XVI веке память о них была окружена всеобщим отвращением. В мексиканских письменных источниках о них говорится с осуждением. Когда правителям Теночтитлана и Тескоко удалось в 1428 году свергнуть тиранию Аскапоцалько, они, конечно, постарались, чтобы она не смогла возродиться из пепла, однако призвали к себе Тлакопан — город, принадлежавший побежденному племени, — чтобы властвовать вместе. Так был основан Тройственный союз.

Священная или политическая, мексиканская война всегда была опутана сетью условностей. В первом случае ее даже можно уподобить своего рода организованному поединку ради служения богам, во втором она представляла собой кризис, скоротечный припадок, по случаю которого боги могли изъявить свою волю. Военные походы могли оказаться затяжными из-за огромных расстояний и отсутствия средств передвижения, но сами сражения были короткими.

Все эти перечисленные обстоятельства частично объясняют то, почему последняя развязанная Теночтитланом война обернулась полной катастрофой для империи и ацтекской цивилизации. Дело в том, что испанцы и мексиканцы вели не одну и ту же войну. В материальном плане они сражались разными способами. В социальном и нравственном плане они по-разному относились к войне. Неожиданному нападению из другого мира мексиканцы могли противопоставить лишь совершенно неадекватный ответ, как современные люди — пришельцам с Марса.

Европейцы со своими пушками, шлемами и доспехами, стальными мечами, лошадьми и парусными кораблями обладали решающим превосходством над воинами Теночтитлана с деревянным и каменным оружием, лодками-пирогами и одной лишь пехотой. Разве македонская фаланга или легионеры Цезаря выстояли бы против артиллерии? Рассказы об осаде Мехико показывают, как четко испанские бригантины, простреливая все озеро и несясь на всех парусах, изолировали захваченный город, отрезав пути сообщения и лишив его подкреплений. Из них же видно, что пушки, разрушив стены и дома, помогли конкистадорам вести наступление уже в самом городе.

Но главное — изучая эти рассказы, нельзя не заметить, что все традиционные правила войны, которым инстинктивно следовали мексиканцы, были совершенно естественным образом нарушены захватчиками. Вместо того чтобы вести переговоры перед началом военных действий, они вошли в Мехико, держа мирные речи, а потом вдруг перебили знатных индейцев, собравшихся на танцевальной площадке, во дворе храма Уицилопочтли.

Вместо того чтобы захватывать пленных, они убивали всех, кто попадался под руку, — в то время как ацтеки теряли время, пленяя испанцев или их индейских союзников для принесения в жертву. Наконец, когда всё было кончено, мексиканские вожди ожидали напряженного торга, чтобы установить объем дани для выплаты победителям; они просто органически не могли себе представить то, что произошло потом: крушение всей их цивилизации, свержение богов и верований, уничтожение политических институтов, пытки правителей, чтобы вырвать у них их сокровища, раскаленное клеймо рабства^{62}.

Дело в том, что испанцы вели «тотальную» войну; для них существовали только одно государство, монархия Карла V, и лишь одна возможная религия. Вооруженное столкновение было вторично в сравнении с идеологическим. Мексиканцы оказались побеждены, потому что их мышление, основанное на традиционном политическом и религиозном плюрализме, не было приспособлено к конфликту с догматизмом унитарного государства и религии.

Не менее вероятно и то, что само учреждение «войн цветов» явилось мощным толчком к падению Теночтитлана. Из-за них у самых ворот столицы находились инакомыслящие из Тлашкалы, «дабы иметь пленных для приношения в жертву богам». Весьма возможно, что если бы мешики действительно захотели уничтожить Тлашкалу и избавиться от опасности, то смогли бы это сделать, сосредоточив на данном направлении все силы своей империи. Но они этого не сделали — наверное, потому, что в конце концов склонились перед необходимостью поддерживать шочийаойотль («войны цветов»).

Сами того не ведая, они приберегали для еще неизвестного захватчика союзника, который предоставит ему свою пехоту и пути отступления, когда тому придется отойти после поражения. Что же до республики Тлашкала, она конечно же намеревалась использовать могущественных чужеземцев в собственных целях, чтобы с выгодой для себя завершить войну между мексиканскими городами: она тоже, как и Теночтитлан, не понимала, откуда исходит настоящая опасность, а если и поняла, то уже слишком поздно^{63}.

В той мере, в какой война является не только продолжением политики, как говорил фон Клаузевиц, но и зеркалом, отражающим цивилизацию в кризисные моменты, когда проявляются ее глубинные тенденции, поведение мексиканцев во время войны чрезвычайно показательно. В нем ясно видны перспективы и недостатки цивилизации, которая, оставшись одна во всем мире, не смогла устоять перед внешним натиском.

Потерпев поражение из-за материальной отсталости или неприспособленности мышления, цивилизация ацтеков погибла, не успев раскрыть свой потенциал. Она пала, потому что ее религиозный и юридический подход к войне парализовал ее перед лицом захватчиков, действовавших согласно совсем иным представлениям. Как ни парадоксально это выглядит на первый взгляд, создается впечатление, что воинственные ацтеки оказались недостаточно воинственными по сравнению с европейскими христианами XVI века или, вернее, были таковыми, но несколько иначе, и их героизм оказался таким же неадекватным и бесполезным, какой могла бы быть стойкость солдат Первой мировой под атомной бомбардировкой.

Причины поражения мексиканцев в 1521 году — захватывающий сюжет. В противовес Арнольду Тойнби, считавшему, что мексиканская цивилизация и так уже внутренне рухнула сама по себе, я утверждаю, что ее в самом деле «убили». Здесь можно повторить слова Шпенглера («Закат Запада»): «Эта культура — уникальный пример насильственной смерти. Она не зачахла, ее не угнетали, не сдерживали, а убили во цвете лет, срезали, словно гелиотроп, сорванный мимоходом».

Успех испанцев был обусловлен четырьмя группами причин:

1) военными, о которых мы уже говорили;

2) биологическими: эпидемией оспы, занесенной одним негром с Кубы и унесшей тысячи жизней, поскольку местному населению эта болезнь была незнакома. Император Куитлауак умер, заразившись ею, после всего лишь восьмидесяти дней правления;

3) религиозными: в начале своего предприятия испанцы получили мощную поддержку благодаря вере в то, что Кортес и его солдаты — бог Кецалькоатль и его свита (Мотекусома тоже в это поверил);

4) политическими: завоеватели никогда не добились бы своей цели без массового участия тлашкальтеков и других индейцев, в частности, тех, что поддержали в Тескоко Иштлильшочитля, претендовавшего на трон. Все эти индейцы, не выходившие в своих рассуждениях за традиционные рамки автономного города-государства, видели в войне с Мехико лишь обычную войну между городами, не подозревая (за исключением нескольких проницательных личностей вроде Шикотенкатля-младшего, которого погубил Кортес), что имеют дело с врагом, стремящимся полностью уничтожить их политическую автономию, их религию и цивилизацию. У них раскрылись глаза только тогда, когда их обратили в такое же рабство, как и побежденных ацтеков. Но было уже поздно.