Повседневная жизнь Европы в 1000 году

Общество 1000 года постоянно находилось в состоянии войны. Можно сказать, оно ее порождало, потому что все его мирские члены, снизу до верху иерархической лестницы, были военными людьми. Церковь, как мы видели, пыталась ограничить их воинственность. Результаты этой ее деятельности были ничтожно малыми.

Но что это была за война?

Природа войн

В интересующее нас время не было (или почти не было) того, что позже назвали национальными войнами, то есть войнами одного королевства против другого. В течение всего исследуемого периода случилась только одна такая война. Она была короткой и не привела ни к каким последствиям. Речь идет о рейде Гуго Капета на Ахен, после чего Оттон II предпринял кончившееся бегством вторжение во Францию. Он дошел до берегов Сены и затем отступил, причем его арьергард был в пух и прах разбит подле Суассона. Эти события произошли в 977 году. Другого рода войной, принявшей к тому же более широкие масштабы, было эфемерное завоевание Англии королем Дании Свеном, который в 1014 году оспаривал корону короля Этельереда для своего сына Кнута. Тот вскоре потерял ее, затем снова отвоевал и удерживал власть вплоть до своей смерти в 1035 году. Однако здесь речь идет не о столкновении между двумя королевствами, а о попытке совершения династического переворота и собирания воедино большой империи, оказавшейся весьма хрупкой и почти сразу распавшейся.

Еще велись войны против язычников Востока, но их вел исключительно германский император, который, кроме того, иногда нападал на территории, принадлежавшие в Южной Италии Византии — эти походы произошли в 1021-1022 годах. В тех же землях происходили войны и с 1017 года. Их вели склонные к подобным авантюрам вассалы герцога Нормандского, подстрекаемые папой Бенедиктом VIII. Эти войны положили начало длительному периоду нормандских завоеваний в Средиземноморье, происходивших в следующем веке. Были и войны против последних еще не ассимилировавшихся норманнов, против сарацин, которые удерживались в Ла-Гард-Френе и были уничтожены в результате краткой экспедиции в 972 году, а также против сарацин, которые до 1019 года нападали на Нарбонну, а затем были разбиты и пленными попали в рабство. Наконец, приблизительно с 1020 года в Испании велась война против войск всесильного Моджехида, короля Балеареса, и против войск короля Сарагосы. Эти экспедиции на периферии христианского мира были прообразом крестовых походов, начавшихся 80 лет спустя.

Однако хлебом насущным военного дела были феодальные войны, то есть те, что велись между сеньорами, между властителями и вассалами, между королем и сеньорами.

Каковы были мотивы, каковы обстоятельства этих войн? Все они сводятся к тому, что мы сейчас называем стремлением к власти. В отличие от современной ситуации, когда вооружение сосредоточено в руках государства, в то время средства удовлетворить подобные стремления при помощи оружия были в распоряжении почти всех членов феодальной аристократии. Возможности каждого зависели от богатства, то есть, по тем временам, от площади земельных владений, контролируемых каждым, от числа вассалов, которых они позволяли иметь. Многое зависело также от стратегического положения, от позиций на местности, всегда более выгодных при наличии замка. За эти позиции и шла борьба, их отнимали, теряли и вновь завоевывали до бесконечности. Взаимная ненависть намного чаще была результатом именно этих столкновений, а не обид или вопросов чести. А семейная солидарность, перераставшая в солидарность «рода», в который входили братья, кузены и все остальные родственники, приводила к тому, что в эти конфликты, даже самые незначительные, в эти неистребимые вендетты, оказывалось втянуто огромное число дворян.

Какими были войны на самом деле

Когда читаешь жесты, которые, как мы помним, уже исполнялись в 1000 году, представляешь себе эти феодальные войны как эпические столкновения, в которых шевалье с невиданной храбростью наносят удары копьем и мечом. Когда читаешь летописи, разочаровываешься.

Мы договорились: шевалье — это всадник, плотно сидящий в своем боевом седле опершись на стремена, повсеместно распространенные со времен Каролингов, хорошо защищенный шлемом, конической каской с наносьем, панцирем[211] с железными рукавами и круглым или овальным щитом. Его тяжелая лошадь, которую при атаке пускали в галоп, позволяла достичь огромной силы удара. От всадника зависело, сможет ли он нанести более сильный удар, чем его противник: мощно, точным движением руки поразить противника в уязвимое место, выбить его из седла ударом копья, «уязвить» его мечом, убить его топором или дубиной. «Сержанты», или конные оруженосцы, сопровождали эти живые олицетворения войны и служили им, что ясно из самого их названия[212]. Эти люди, которыми они с презрением управляли, играли лишь вспомогательную роль, притом на деле более опасную из-за того, что они были менее защищены своим обмундированием; хотя иногда у них было стрелково-метательное оружие (судя по рисункам, они уже иногда были вооружены арбалетами). В основном же они участвовали в рукопашном бое.

Но хотя эта «техника» действительно имелась в наличии, они, конечно, не была ни единственной, ни даже наиболее часто применявшейся. По крайней мере, такое впечатление неизбежно создается при чтении повествовательных текстов. Чтобы представить себе феодальные войны 1000 года, придется отойти от привычных шаблонов.

Причина проста: драки шли в основном за укрепленные места — замки или города. Следовательно, в этих войнах преобладали осады.

Но было и еще кое-что, что кажется более ужасным. Основная цель — это ослабить противника, нанести ему по возможности больший ущерб. Иначе говоря, опустошить его земли. Сжечь урожай, спалить хижины его крестьян, при возможности перебить их самих, изнасиловать их жен и дочерей.

Осады, зачастую в сочетании с предательством, опустошение окрестных земель, реже всего — генеральное сражение, а иногда также вызов на поединок. Именно так следует представлять себе войны 1000 года.

Эпизоды

Карл, герцог Нижней Лотарингии, брат предпоследнего короля династии Карла Великого Лотаря и единственный наследник своего рода, смещенный в 987 году Гуго Капетом, не желал сдаваться. На следующий же год он попытался вернуть себе Лан, традиционную столицу династии, воплощенной в его лице. Думаете, вместе с Ришером, мы сейчас станем свидетелями регулярной осады? Ничуть. Жители города не особенно поддерживали своего известного лихоимством епископа, уже знакомого нам Адальберона по прозвищу Асцелин. Кто-то из них пообещал лазутчикам Карла сдать ему город. Рассказ Ришера, который на этот раз не стремится подражать древним, а пишет как хорошо осведомленный человек, слишком жив и конкретен, чтобы не привести его полностью.

«Карл прибыл с войском в благоприятный момент, когда садилось солнце, и послал своих лазутчиков к отступникам, чтобы узнать у них, что надо делать. Его люди прятались в виноградниках и за изгородью, готовые войти в город, если позволит удача, либо защищаться с оружием в руках, если так будет угодно судьбе. Те, кто был послан, чтобы подготовить дорогу, встретились с изменниками в установленном месте <…> и объявили им, что Карл прибыл во главе многочисленного конного отряда. Изменники с радостью послали этих людей назад к Карлу, чтобы просить его немедленно подойти. Получив такое сообщение, Карл во главе своего отряда выехал из-за горы (Лан, как известно, находится на крутой скале) и появился перед воротами города. Стражники, услышав стук копыт и бряцание оружия, поняли, что возле ворот находятся люди, и крикнули со стены: «Кто идет?», одновременно с этим бросив вниз камни. Изменники ответили: «Свои. Мы — жители города», и стражники, сбитые с толку этим ответом, открыли запертые изнутри ворота и впустили отряд. Спускалась ночь. Враги заполнили город. Они захватили ворота и поставили там охрану, чтобы никто не мог убежать. Одни трубили в трубы, другие кричали, некоторые гремели оружием так, что испуганные горожане, не понимавшие, что происходит, покидали дома и пытались убежать. Некоторые прятались в самых дальних уголках церквей, другие запирались везде, где только могли спрятаться. Некоторые прыгали со стен. Епископ, среди прочих, бежал в одиночку и спустился с горы, однако его обнаружили в виноградниках люди, посланные для наблюдения, и привели к Карлу, который заключил его под стражу. Карл также <…> захватил в плен почти всех дворян города».

Вот, можно сказать, взятие города без единого выстрела. Карл сразу же постарался сделать город неприступным. Он заготовил большие запасы провизии, особенно зерна, приказал организовать ночное патрулирование улиц и стен. Он надстроил «высокие зубцы» на башне — донжоне, которая, на его взгляд, была недостаточно высока, и велел вырыть вокруг большие рвы. «Он велел сделать противоосадные машины. Он также приказал принести бревна, пригодные для создания других машин. Он велел заострить колья и сделать палисады. Он призвал кузнецов, чтобы они сделали снаряды и обеспечили железными частями все орудия, которые в этом нуждались. Он даже нашел людей, которые с такой точностью стреляли из баллисты, что одним уверенным ударом пробили насквозь торговую лавку, проделав в ней два отверстия, расположенные напротив друг друга, и без промаха убивали птиц на лету, и те, пронзенные насквозь, падали с большой высоты». Точное описание города, готовящегося выдержать осаду.

Гуго Капет и его сын Роберт, сам уже ставший королем, прибыли к стенам Лана. Они выбрали для своего лагеря такое место, в котором их войско было бы укрыто от возможного нападения защитников города, окружили лагерь рвами и «шоссеями», — возможно, имеются в виду низкие земляные стены. Однако «крутизна холма, на котором стоит город, делала его неприступным». Наступила осень. Осаждающие ушли, «чтобы вернуться весной». Карл воспользовался этим и дополнительно укрепил оборону, он велел заложить ворота и заделать «тайные отверстия, которые обычно делали позади домов».

Наступила весна 989 года. Оба короля вернулись, приведя с собой, по словам Ришера, восемь тысяч человек, — впрочем, ясно, что эти цифры нельзя принимать всерьез. Короли восстановили свой лагерь. Затем они велели построить таран, чтобы попытаться разрушить стены.

«Они сделали эту машину из четырех бревен невероятной толщины и длины, расположив их по периметру четырехугольника, и поставили их стоймя. На вершине и у основания между ними были закреплены четыре бревна. Посредине поперечные брусья были только с правой и с левой стороны. На верхних соединениях поставленных стоймя бревен они расположили две длинные закрепленные балки, заключавшие между собой треть пространства, разделявшего бревна. К этим балкам были прикреплены переплетенные канаты, на которых был подвешен очень толстый кусок дерева, по краю обитый железом. В середине и на концах этого куска дерева также были закреплены канаты, которые можно было поочередно тянуть и отпускать силою многих рук, приводя в движение окованное железом дерево. <…> Эту машину поместили на три треугольно расположенных колеса, с тем чтобы легко передвигать ее и направлять туда, где она будет необходима».

Увы! «Поскольку расположение города на вершине высокого холма не позволило подвести эту машину к стенам, ею не пришлось воспользоваться». Инженеры короля умели строить машины, но, должно быть, не отличались дальновидностью.

Однажды ночью, в августе, осажденные, воспользовавшись сном королевских воинов, отяжелевших после обильных возлияний, совершили вылазку и подожгли лагерь. Запасы продуктов и снаряжения были полностью уничтожены, и королям не оставалось ничего другого, как скомандовать отступление.

Карл захватил Лан благодаря измене. Измена же, чуть позже, вернула город в руки короля. Но прежде другая измена отдала в руки претендента-каролинга город, еще более важный, чем Лан: Реймс.

Изменником был Арнуль, незаконнорожденный сын короля Лотаря, то есть побочный племянник Карла. Гуго Капет, надеясь добиться его верности, сделал его архиепископом Реймским. Неблагодарный, спустя немного времени после своего воцарения в городе, приказал открыть ворота своему дяде. Возмущенный и разгневанный Гуго собрал «шесть тысяч» человек и решил покорить Реймс «оружием или голодом».

«В пылу этих чувств он отправился в путь и повел свою армию по тем землям, откуда неприятель получал провизию, начисто опустошил их и предал огню с такой яростью, что не пощадил даже бедной хижины, принадлежавшей нищей, впавшей в детство старухе». После этих подвигов он намеревался сразиться с армией противника.

Похоже, король был очень на это настроен. Что до Карла, то он привел с собой в опустошенные земли «четыре тысячи» человек из Лана. «И он был полон решимости сохранять спокойствие, если на него не нападут, но в случае нападения — сопротивляться».

Такова была подготовка. Прибыл Гуго. Он увидел, что войско Карла построено для битвы. «Он разделил своих людей на три отряда, боясь, что излишнее количество людей будет мешать ему и собственные войска загромоздят пространство. Итак, он создал три отряда: первый должен был начать бой, второй — поддерживать первый, если он ослабеет, а третий должен был увозить добычу. Разделив и упорядочив таким образом свою армию, король встал во главе первого отряда и двинулся вперед с развернутыми знаменами. Два других отряда были поставлены на условленные места и готовились оказать ему поддержку».

Против этих «шести тысяч» человек короля Карл выставил только «четыре тысячи», — сделаем из этого хотя бы тот вывод, что его войско было не так многочисленно. «Обе стороны остановились в нерешительности, потому что у Карла было недостаточно военных сил, а король прекрасно отдавал себе отчет в том, что действует противоправно, смещая Карла с трона его предков, чтобы занять его самому. Подобные соображения не давали активно действовать ни тому, ни другому. Наконец знатные сеньоры из свиты благоразумно посоветовали королю на некоторое время остановиться вместе с войском. Если противник двинется вперед, с ним нужно будет сразиться; если противник не нападет, можно будет отойти вместе с армией. Карл, со своей стороны, принял такое же решение. Таким образом, остановившись, обе партии уступили по собственному побуждению. Король увел свою армию, а Карл отступил в Лан».

Со всеми этими всадниками и пешими, которые следовали за предводителями, война обошлась менее жестоко, чем со старой нищенкой из Шампани…

Понятно, что Карл, зная, что у него меньше людей, должен был постараться избежать сражения. Что до мотивов, которые Ришер приписывает Гуго, то они малоправдоподобны и в любом случае удивительны. Эти запоздалые угрызения совести, заставляющие бездействовать на поле битвы, плохо согласуются с его изначальным «пылом» и тем более с вероломными средствами, которыми он впоследствии воспользовался для того, чтобы одержать окончательную победу над своим соперником. Если бы он сомневался в своих правах, то скорее всего дал бы ситуации развиваться самой по себе, что было равнозначно предоставлению дела на суд Божий, а не стал бы пользоваться услугами «старого изменника» Асцелина для того, чтобы заманить Карла в западню в Лане. Детали этой низкой интриги слишком далеки от того, что называется борьбой за свое место под солнцем. Отметим, однако, что если Карл был захвачен при помощи измены, то и сам он прежде воспользовался тем же средством, чтобы отобрать у Гуго два города.

Мы не удивимся, если узнаем, что сын Гуго Капета Роберт Благочестивый, смиренную повседневную жизнь которого мы наблюдали в предыдущей главе, был на войне не меньшим разрушителем, чем его отец. Ожесточенно стремясь завоевать герцогство Бургундское, он без колебаний стал совершать на него опустошительные набеги. Каким бы «благочестивым» он ни был, он тем не менее подверг яростной атаке аббатство Сен-Жермен, находившееся близ города Осера. Правда, аббатство было хорошо защищено «мощными валами» и оборонялось под началом графа Неверского Ландри, при содействии местных жителей, которые, как пишет Рауль Глабер, «страшились, что неистовство противника обратится против святого воинства». Вмешательство Одилона, знаменитого аббата Клюни, не укротило его ярости. Правда, ему пришлось отказаться от идеи взять аббатство, и на следующий день он покинул его, по словам Рауля, «поджигая на пути дома и поля, не нападая только на хорошо защищенные города и замки». Это еще одно доказательство того, что опустошение окрестных земель было привычным способом ведения войны.

За несколько десятилетий до того королю Лотарю удалось захватить Верден, один из основных городов той Лотарингии, которую Каролинги вечно оспаривали у германских императоров. По причине сопротивления жителей Лотарь напал на город со стороны, где он соприкасался с равниной, и пустил в действие «военные машины различных видов». Защитники, видя, что помощи ждать неоткуда, сдались через восемь дней. Однако несколькими месяцами позже лотарингские вассалы императора захватили «укрепление, которое окружавшая его стена делала подобным крепости». Это место находилось напротив Вердена, на другом берегу Мааса, однако было связано с городом двумя мостами. Они запасли в этом месте провизию и строительный лес, взятый в Аргоне, и могли сделать в случае необходимости колья с железными наконечниками, снасти и щиты, «чтобы сделать черепаху»[213]. Лотарь был предупрежден. Он созвал своих шевалье и недавно набранных на службу людей и попытался уничтожить крепость. Ришер описывает некую машину, весьма отличающуюся от тарана Гуго Капета. Речь идет о деревянной башне достаточной высоты для того, чтобы с ее вершины можно было смотреть на защитников крепости сверху вниз и сбрасывать на них различные снаряды, «дротики и камни». Чтобы привести башню в соприкосновение со стеной, не попадая под обстрел противника, были применены канаты, обернутые вокруг ворота: их тянули быки, и башня приближалась к стене, когда они от нее удалялись. Машина двигалась на «цилиндрах», которые перекатывались под ней. Таким образом, она прибывала на место и «никто при этом не был ранен». Честно говоря, нелегко понять, почему те, кто должен был глубоко врыть в землю этот ворот почти у основания стены, находились в меньшей опасности, чем если бы они просто толкали машину…

Как бы там ни было, защитники крепости, чтобы не дать нападавшим атаковать себя сверху, построили сходную машину. На этом подвесном поле боя началась битва, очевидно, мало похожая на привычные конные стычки той войны. Победили люди Лотаря: машину неприятеля зацепили канатами, снабженными крюками, сильно потянули так, что она наклонилась и все, кто на ней находились, упали на землю. Гарнизон запросил пощады. Король даровал им прощение и удовлетворился сдачей крепости.

Рассказ Ришера ценен благодаря подробностям описания военных событий. Кроме того, Ришер, более нежели другие летописцы, обращает внимание на все обстоятельства этих событий. Конечно, ему нельзя слепо доверять. Однако даже если то, что он описывает, на деле происходило не совсем так, в его хронике в любом случае отразились типичные особенности военной практики того времени. Похоже, его манию подражать Саллюстию сильно преувеличивают. Она выражается в основном в тех речах, которые он вкладывает в уста своих героев. В любом случае, «Югуртинская война»[214] не содержит ни одного описания военной машины. Ришер мог почерпнуть материал для своих описаний только из собственного опыта или от знающих людей, как он делал в других случаях, описывая перипетии различных конфликтов.

Генеральное сражение

Есть описание только одного генерального сражения, о котором рассказывают и Ришер, и Рауль Глабер. Это сражение 27 июня 992 года Фульк Нерра дал графу Ренна Конану близ Конкерейя, в нынешней области Атлантическая Луара. Неудивительно, что эти два описания совпадают не во всех пунктах. Однако в основном они сходны.

Оба автора пишут, что Конан велел вырыть на земле, отделявшей его от армии Фулька, ямы и тщательно замаскировать их ветками. Согласно Ришеру, он затем объявил, что будет ждать неприятеля на своих позициях, ибо право на его стороне. По описанию Рауля, во время сражения его войска сделали вид, что бегут. В обоих текстах далее, естественно, рассказывается о том, что люди Фулька, бросившись в погоню, упали в ямы. Дальнейшие события описаны по-разному, однако в конце, согласно обоим авторам, победа осталась за Фульком.

Выводы

В летописях можно найти множество описаний других осад и мало описаний генеральных сражений, однако и те и другие по большей части описаны лишь в общих чертах. Из этих рассказов можно почерпнуть только сведения о частоте взятия замков, их разрушениях, перестройке и новых осадах. Деревянные башни было столь же легко построить, как и разрушить. Особенно часто такие описания встречаются у Адемара из Шабанна, который рассказывает в основном о феодальных войнах в Аквитании. Но чаще всего звучат ужасающие рассказы об истреблении деревень.

Выше у нас было достаточно возможности отметить, что крупные сеньоры только в исключительных случаях погибали на поле битвы. Источники не позволяют судить, было ли положение таким же в среде их вассалов и младших всадников. Однако мы бы не удивились, если бы узнали, что и они были в бою в какой-то мере неуязвимы. Их кольчуга, шлем и щит защищали их от смертельных ударов лучше, нежели менее полное обмундирование сержантов, и уж тем более надежнее, чем совсем легкое обмундирование пехотинцев. Добавим, что на коне можно было в случае необходимости ретироваться намного быстрее… И наконец, если шевалье оказывался во власти противника, его не торопились убивать, как простых солдат: его брали в плен, чтобы потребовать выкуп.

Конечно, история позднего Средневековья явила миру прекрасные черты героизма и примеры славной смерти на поле боя, вплоть до побоища при Азенкуре[215], где погиб цвет французского дворянства, одержимый гордыней и пользовавшийся отсталой тактикой перед лицом английских лучников. Идеал шевалье, разработанный Церковью ради организации крестовых походов и поддерживавшийся верностью и преданностью, которую сумели внушить мелкой феодальной аристократии великие Капетинги XII и XIII веков, просуществовал долго. Однако в 1000 году его еще не было. А «героическая атмосфера каролингской Франции», которую Менендес Пидаль считал основным источником вдохновения авторов жест, уже давно испарилась. В действительности она не пережила Карла Великого.

В достигшей кульминационной точки развития феодальной анархии восприятие окружающего мира было корыстным. В основном воевали только за себя и за свои материальные интересы, за добычу, за завоевание земель или ради получения их в качестве награды от более крупного сеньора. Люди были сильными, тренированными, хорошо вооруженными и жестокими. Они любили войну: ведь было куда больше тех, кто на ней наживался, нежели тех, кто погибал.