Жил-был старик со своею старухою. Жили они очень бедно, детей не имели. В один прекрасный летний день старик и говорит своей старухе:
— Ты хоть бы, старая, училась ворожить. Люди и этим зарабатывают себе пропитание.
Старуха с досадой на это ответила ему:
— Как будешь учиться-то: ведь на учение нужны деньги, а их у нас и нет.
Старик подумал и говорит
— Послушай-ка, старуха, что я тебе скажу: вот от нас недалеко живет богатый барин. У него есть много коров, которые пасутся на лугу. Я пойду и уведу в лес самую лучшую корову, привяжу ее за рога к толстой сосне, потом приду к тебе и скажу, где спрятал корову. А после пойду к барину просить себе какой-нибудь работы. Барин, конечно, станет высказывать мне свое огорчение по поводу пропажи коровы, а я посоветую ему обратиться к тебе для ворожбы. И ты расскажешь ему всю правду. Этим прославишь себя, и мы через твою ворожбу непременно разбогатеем.
Старуха согласилась с мнением старика.
Он оделся и пошел в поле, где паслись барские коровы. Придя туда, он выбрал самую лучшую из них и свел ее в лес, где привязал за рога к толстой сосне. Затем он отправился домой и рассказал своей старухе, где спрятал уведенную им корову, после чего отправился в усадьбу спрашивать работы.
Когда старик явился к барину, тот первым делом спросил его:
— Не видал ли, старик, где-нибудь моей коровы?
— Нет, не видал, — ответил старик
Барин посмотрел на него и говорит:
— Кто бы это мог увести мою корову?
Старик прокашлялся, погладил свою бороду и начал отвечать барину:
— Если тебе охота, барин, узнать, где твоя корова, то ты обратись к моей старухе: она у меня больно хорошо умеет ворожить и сразу скажет тебе всю правду про твою пропавшую корову.
Барину жаль было потерять хорошую корову. Уж лучше, думал он, пожертвовать немного за ворожбу, чем совсем лишиться коровы. Тотчас же позвал к себе пастуха, дал ему рубль, велел идти вместе со стариком к его старухе ворожить о корове.
Старик привел пастуха к себе в дом и стал кричать своей старухе, лежавшей на печи, чтоб она шла ворожить о пропавшей барской корове.
— Вставай, старуха, — закричал он, — вот пришли от барина ворожить к тебе, куда подевалась барская корова.
Та слезла с печки, взяла чашку, налила в нее воды, пошептала над ней и стала говорить:
— Ох, не знаю, не могу что-то разглядеть того человека, который украл корову; а только знаю, что корова уведена в лес, недалеко от поля, и там привязана за рога к толстой сосне. Иди в лес и там найдешь корову.
Пастух подал старухе рубль и пошел прямо в лес к большой сосне, находившейся недалеко от опушки леса. И действительно корова была там. Он отвязал ее и погнал к барину.
Когда корова была возвращена, барин сильно обрадовался и не мог надивиться на то, как могла старуха узнать, куда уведена была ворами его корова.
Потом все поуспокоилось, и об этом случае перестали толковать. Как вдруг через некоторое непродолжительное время у барина случилась новая покража: пропала барская шкатулка с деньгами.
Барин опять решил обратиться к старухе. Позвал своего верного работника, по прозванию Спинка, и снарядил его к старухе поворожить о пропаже.
Приходит Спинка к старухе и, объяснив ей в чем дело, просит ее поворожить. Но старуха стала отказываться, говоря, что ей этого не узнать. Но Спинка стал упрашивать ее помочь барскому горю.
Тогда старуха сказала, что она сама придет к барину и поворожит ему. Спинка ответил ей на это, что чем ей идти пешком, так лучше он пойдет вперед и скажет об этом своему барину, который пришлет за ней свою лошадь.
Когда Спинка возвратился домой и объяснил барину, что старуха хочет сама побывать у него, то барин велел тотчас своему верному кучеру, по прозванию Хребтинка, заложить лошадь в тарантас и съездить за старухой.
Хребтинка уехал за старухой, а барин тем временем приказал людям убить ворону и поставить ее в печь жарить, а когда старуха приедет, то подать ее к столу.
«Если она узнает, чем я ее кормлю, — думал барин, — то, значит, она колдунья».
Вскоре возвратился Хребтинка и привез старуху. Ввели ее в барские покои, и барин приказал подать ей с дороги выпить и закусить.
Старуху посадили за стол и стали угощать.
А старуха села и говорит сама про себя:
— Залетела ворона в барские хоромы.
Барин взглянул на слуг и сказал потихоньку:
— А ведь и правда, она, должно быть, колдунья.
Потом барин говорит ей:
— Вот, бабушка, если ты найдешь мне украденные у меня деньги, то я дам тебе сто рублей и корову.
Старуха страшно обрадовалась посуленному; но как заработать этот посул, она не знала. Однако нужно было что-нибудь делать. Вот она и говорит барину:
— Прикажи, барин, баню истопить, да пожарче.
Барин приказал немедленно натопить баню.
Вскоре баня была готова. Барин приказал отвезти старуху в баню на лошади, так как баня находилась не близко от дома, а старухе пешком идти тяжело.
Подали тарантас и сказали старухе, чтоб она собиралась ехать в баню. А в то время, когда в этот тарантас закладывали лошадь, верные барские слуги Хребтинка и Спинка, чуя себя не совсем чистыми перед барином и боясь, чтобы старуха и вправду своим колдовством не указала на воров и на покражу, взяли ящик, наложили в него яиц и поставили его под сиденье тарантаса, доя того чтобы колдовство старухино потеряло свою силу и она не могла бы найти ни виновных, ни пропажи.
Вот старуха вышла из дому и стала садиться в тарантас. Садится и говорит сама про себя:
— Сажусь, как курица на яйца.
Спинка с Хребтанкой переглянулись и повезли старуху в баню. Приехали туда; она пошла париться, а они залезли в это время в подполье, чтобы узнать, что будет старуха делать в бане. А старуха разделась, взяла веник, залезла на полок и давай хлестать себя веником. Хлещет, а сама приговаривает:
— Что будет Спинке, то и Хребтинке.
Услыхали это верные слуги барские и закричали из подполья:
— Голубушка, бабушка, деньги-то мы украли. Они целы и лежат на дворе под яслями.
Так и открылась покража. Старуха получила обещанные ей 100 рублей и корову и стала жить со своим стариком без нужды.
Было у одного крестьянина два дома: один летний, в котором он с семейством в теплое время жил, другой — зимний, назывался истопкой. Вздумалось хозяину раз летом ночевать в этой истопке одному. Пришел, лег, ночь месячная, спать не хочется, и давай он глазеть по стенам. Вдруг из подпола выходит некто: поступь тяжелая, ступит, словно мешком с деньгами тряхнет, и прямо идет к нему. Крестьянин перекрестился, молитву сотворил, потом приговаривает: «Чур меня, чур меня!» Слава Богу, зачурался.
Этот мужик прошел мимо него на двор, побывал там мало ли, много ли, идет потом назад в и стопку. Крестьянин опять перекрестился, молитву сотворил, да чурается. Запел петух, этот некто и пропал в одну минуту около подполья. Крестьянин тотчас домой, рассказывает. Дома подумали об этом происшествии хорошенько и говорят: надо об этом со знающим человеком посоветоваться.
Нашли на другой день знающего человека и сказывают ему все дочиста.
— Ах! — говорит знахарь. — Вещь-то хорошу упустил ты, хозяин!
— А что такое?
— Да это ведь клад был!
— Как?
— Так!
— Нельзя ли его как поймать?
Можно!
— Как?
Вот как когда выйдет еще из подполья этот мужик и пойдет к тебе, ты его подпусти! Потом как шага два подойдет, ты его хвати хорошенько раза три по макушке, да каждый раз приговаривай: «Аминь, аминь, рассыпься!»
Крестьянин так и сделал. Некто весь рассыпался на медные пятаки старинные. Однако всего поболе тысячи ассигнациями вышло.
А в другой деревне ходил мужик в пустую избу ночевать.
Придет, бывало, только начнет засыпать, вдруг выскочит рыжая кошка и начинает бегать по избе. Сама вся светится, словно золото, а хвостом где ударит, точно мелкими деньгами звякнет.
Мужик и давай советоваться на счет этого виденья со знающими людьми. Ему и посоветовали: «Поймай эту кошку, — постарайся, — за хвост, и прежде чем она вырвется из рук, проговори три раза: «Аминь аминь, рассыпься!»»
Мужик так и сделал. После третьего раза кошка рассыпалась на пятирублевые червонцы. Знать, тысяч с пять мужик огреб тут денег этими червонцами и, знаю, разбогател.
А еще в одной деревне заприметили мужики: не год, не два, а испокон уж веку, что как пойдет дождик али снег весной растает, да нальется водой одна ямка на задворках, тотчас же откуда ни возьмется утка и плавает на ней. Кто спугнет, чрез несколько времени опять прилетит и плавает, а убить никому не поддается, сколько ни пробовали. Приходит Иванов день, если сухой, в этой ямке свечка горит, а мокрый, опять та же утка плавает.
Мужики посоветовались меж собой, решили, что тут клад, и давай рыть. Рыли, рыли — нашли один пустой котелок. Стали сказывать об этом знающим людям, им и говорят: «А вы вот что: ройте эту яму на саму Иванову ночь, ройте и чурайтесь; а как чей заступ стукнет об котел, сейчас и зааминивай, кричи: «Аминь, аминь, аминь!» — и опять ройте, тогда деньги выроете!»
Мужики так и сделали и отрыли огромнейший котелино с золотыми старинными. Разделили их промеж себя и все разбогатели так, что сразу в купцы первой гильдии пошли, а деревню прозвали городом.
У одного барина был холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу в самую ночь сходить в лес, сорвать папоротник, чтобы клад достать.
Дождался он этой ночи. Уложил барина спать, скинул крест, не молясь Богу, в одиннадцать часов ночи и пошел в лес.
Входит в лес. Жутко ему стало, раздался свист, шум, гам, хохот, он все ничего, хоть жутко, а идет. Только глядь, черт с ногами на индейском петухе верхом едет. И это ничего, прошел холоп и слова не сказал. Глядит: вдали растет цветок, сияет, точно на стебельке в огне уголек лежит.
Обрадовался холоп, бегом бежит, уж почти к цветку подбежал, а черти его останавливают, кто за полу дернет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится — упадет холоп. Не вытерпел он да как ругнет чертей: «Отойдите вы от меня, проклятые!» Не успел он выговорить, вдруг его назад отбросило.
Делать нечего, поднялся опять холоп, пошел, видит, на прежнем месте блестит цветок Снова его останавливают, опять дергают, он и знать не хочет, идет себе, не оглянется, ни словечка не скажет, не перекрестится, а сзади ему такие-то строят чудеса, что страшно подумать. Холоп и знать ничего не хочет, подошел к цветку, нагнулся, ухватил его за стебелек, рванул, глядь: вместо цветка у черта рог оторвал, а цветок все растет по-прежнему и на прежнем месте. Застонал черт на весь лес. Не вытерпел холоп да как плюнет ему в рожу: «Тьфу ты, чертова харя!» Не успел проговорить, вдруг его опять отбросило за лес. Убился больно, да делать нечего.
Вот он встал, опять идет в лес, и опять по-прежнему блестит цветок на прежнем месте. Снова его останавливают, дергают, терпит холоп, тихонько подполз к цветку и сорвал его. Пустился с цветком домой бежать и боли не чует. Уж на какие хитрости ни подымались черти — ничего, холоп бежит и думать об этом забыл, раз десять упал до дому.
Подходит домой, вдруг барин выходит из калитки, ругает холопа на чем свет стоит
— Алешка! Где ты, подлец, был? Как ты смел без спросу уйти?
Струсил холоп: злой был барин у него, да и вышел с палкой. ПОВИНИЛСЯ:
— Виноват, за цветком ходил, клад достать.
Пуще прежнего барин озлился:
— Я тебе дам за цветком ходить, я тебя ждал, ждал! Подай мне цветок-клад найдем, вместе разделим.
Обрадовался холоп, что барин хочет клад вместе разделить, подал цветок, и вдруг барин провалился сквозь землю, цветка не стало, и петухи запели.
Остался один холоп, поглядел, поглядел кругом себя, заплакал бедняга и побрел домой. Приходит домой, глядь, а барин спит по-прежнему. Потужил, потужил холоп, да так и остался ни при чем, только с побоями.
Пришли мы с батюшкой Рождество славить к колдуну Ивану Степанычу. И только мы вошли, братец ты мой, в избу, видим — никого нет, не успели и перекреститься, вдруг с напыльника полетели на нас поленья. Мы испугались, подхватили свои пожитки да убегли. Выбежали на мост да и кричим:
— Степаныч, Степаныч!
А он со двора откликается.
— У тебя кто-то кидает дрова с напыльника, — говорим мы на его приглашение войти в дом.
— Ах они, черти лысые, я вот им дам работу. — Взял потом лукошко семени и рассыпал по двору. — Пусть их подбирают.
После этого пригласил в избу, выставил штоф водки, кулебяку, и мы порядочно угостились.
Был один колдун, который раздавал пастухам приводы для скота. Один пастух по имени Василий и обратился к нему дать привод. Колдун дал ему зайца и велел каждое утро выпускать его на место, куда он желает, чтобы вышли коровы. Пастух так и делал. В одно время старушка и говорит ему:
— Васька, что ты не ходишь с коровами-то?
А он спроста и скажи:
— Да у меня заяц пасет.
Разгорелось у старушки любопытство посмотреть его, этого зайца, и каждый день пристает к Василию показать зайца.
Как-то вечером Василий приносит зайца в избу старухи, но не успел выпустить его из рук, как косой кинулся в переборку и поразбивал там горшки, кринки, плошки, одним словом все, что возможно разбить.
На другой день все стадо ночевало в лесу и оставалось там дня четыре, домой идти не хотело, а на пятый явилось-таки в деревню.
Прожил Василий в найме до Покрова и пошел домой, но черт и тут не дает покоя: водил его по различным дорогам две недели вместо трех дней пути. А дома тоже то и дело просит работы.
Наконец Василий решился расстаться с зайчиком и отнес его обратно к колдуну. Тут и черт от него отстал.
Дедушко сказывал…
А и было то в Турецкую кампанию… И был у их в полку солдатик, Степаном звали. Как сейчас помню — покойничек сказывал, росту Степан богатырского, плечи, что печка, хват-парень. И стал это он сохнуть. Сохнет и сохнет, на себя не похож Его товарищи и спрашивают:
— Что такое, Степанушко, извелся ты вконец… Ай не можется?!
А не ладно дело, братцы. Ктой-то ездит на мне кажинну ночь. Просто рубаху хоть выжми. Силушки моей боле нет, извелся вконец.
Поохали, поахали. И подошел к ним тут старичок, знающий человек, побирался он у них, корочки собирал. Солдаушки-то его подкармливали, жалеючи. Послушал он Степана да и говорит:
— А твоему горю помочь можно, узнаем, кто на тебе ездит-то. На вот тебе уздечку. Возьми ты эту самую уздечку да и ляжь с уздечкой под койку. А на койку сноп соломы положь да шинелишкой же и укрой, будто сам лежишь… Как увидишь — кто придет, так этой самой уздечкой-то и взнуздай.
Сказано — сделано. Взял Степан уздечку ту, сноп под шине-лишку положил, а сам под койку спрятался. Старичок под другой койкой лежит. Ровно в полночь и приходит, матушка ты моя, старушонка — и древняя старушонка-то.
Скок на сноп-то да и взнуздала за подушку. «Н-н-ноо!» — да по шинели кнутом, а сноп ни с места.
Туг Степан-то ка-а-ак выскочит! Да и взнуздал старуху — и в тот же миг очутилась в казармах лошадь серая в яблоках. Старичок тоже выскочил да и научает: «Не снимай уздечки, а не то замучит тебя вконец».
Так ее в конюшню и свели. Корму не велел старичок давать. Ее не кормят, а она все в теле…
Все на ней ездили. Сам командир ездил. Лучше лошади не было. Только не кована стояла.
— А можно ее подковать? — старичка Степан спрашивает.
— А чего ж не можно? Можно!
Ее и подковали… Привели с кузницы, а солдаты и пожалели: «Штой-то она всё в узде да узде. Дай-ко снимем…» Да и сняли уздечку-то.
Сняли уздечку, а заместо лошади и очутись старуха, руки-ноги у ней подкованы… Лежит да стонет. Аж ужаснулись все. Туг же ее и пристукнули да и закопали.
А старичок-то осиновый кол в могилу ту забил — прочнее, мол, будет… А закопали-то ее вверх спиной.
Так сказывал дедушко-то мой. Сам всё видел. Чего только нет на белом свете. Сам дедушка покойничек сказывал.
Жили-были две сестры, одна бедная, другая богатая. Вот умирает богатая и говорит:
— Сестра! Я оставляю тебе дом, как я умру, будешь ли сидеть надо мной?
— Буду, — говорит.
— Ну, — говорит, — смотри, что я ни буду делать, ты все сиди.
Вот умерла эта богатая сестра, а она была колдунья. Бедной же сестре надо было сидеть ночью.
Вот села она на первую ночь. Вдруг в двенадцать часов встает колдунья из гроба:
— Сестра! Ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
— Ну сиди!
Потом опять говорит.
— Сестра, ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
— Ну сиди!
Потом в третий раз говорит:
— Сестра, ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
Петух и запел, колдунья и пала ничком.
Пришла бедная сестра к батюшке и рассказала всё, как есть.
— Ничего, — отвечает ей батюшка, — вот я тебя благословлю и дам тебе петуха, ночью и сядь на печку.
Вот села бедная сестра на вторую ночь. В двенадцать часов встает колдунья из гроба:
— Сестра, ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
Вот колдунья пошла ее искать:
— Сестра, ты сидишь?
Сижу, — говорит.
Вот подходит колдунья к печке:
— Сестра, ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
Как колдунья за жердочку ухватилась, чтоб на печку влезть, петух увидал ее и запел. Она и упала.
Приходит бедная сестра к священнику.
— Нет, — говорит, — батюшка, страшно очень, я лучше от имения откажусь.
— Ничего, — отвечает ей поп, — ты поди сядь в хлев, на жердь, где куры сидят.
Вот бедная сестра пошла в хлев на третью ночь, села. В двенадцать часов встает колдунья, идет туда, в хлев:
— Сестра! Ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
— Ну сиди!
А сама лезет, чтоб ее ухватить.
— Сестра, ты сидишь?
— Сижу, — говорит.
Ну сиди! — А сама хотела ее схватить да и поймала петуха, он и запел. Она и упала.
Когда петух запел, тогда никто нечистой уж силы не имеет.
Сестра эта бедная и завладела всем имением.
Жил-был мужик, у него было три сына женатых. Жил он долго и на деревне слыл колдуном. Стал умирать и приказывает невесткам, чтоб караулили его три ночи поочередно, а самого чтоб его поставили в холодной избе и чтоб невестки пряли ему на кафтан, а креста не велел надевать ни себе, ни невесткам.
Вот в первую ночь села старшая невестка и стала прясть. Приходит полночь. Свекор и говорит из гроба:
— Невестка, ты тут?
Она испугалась, говорит:
— Тут.
— Сидишь?
— Сижу.
— Прядешь?
— Пряду.
— На кафтан?
— На кафтан.
Он и двинулся к ней. Во второй раз он опять говорит:
— Невестка, ты тут?
— Тут.
— Сидишь?
— Сижу.
— Прядешь?
— Пряду.
— На кафтан?
— На кафтан.
Она зажалась в угол, а он подвинулся еще на сажень. В третий раз двинулся, она молитвы не сотворила, он ее и задушил, а сам лег в гроб.
Бабу снесли, а сыновья, по родительскому приказу, послали на вторую ночь вторую бабу. С ней то же самое было, и другую задушил.
Третья поумнее была, сказала, что сняла крест, а сама оставила его на себе. И села, прядет, а сама молитву творит.
Приходит полночь. Свекор и говорит из гроба:
— Невестка, ты тут?
Она говорит:
— Тут.
— Сидишь?
— Сижу.
— Прядешь?
— Пряду.
— На кафтан?
— На кафтан.
Тут он хотел на нее броситься, а она на него крест направила, он упал и умер:
Посмотрела она в гроб, а там все деньги лежат. Свекор хотел их с собой взять или чтоб тому достались, кто его перехитрит. Вот эта невестка и стала богата.
Одного колдуна священник увещевал оставить свое ремесло, и колдун за это сердился на священника.
Колдун умер.
Однажды вечером, вскоре после его смерти, в ворота священника кто-то постучался. Священник подошел к воротам и спросил:
— Кто тут?
— Я, батюшка, пономарь, — отвечал голос, — пришел благословиться звонить к заутрене.
— Что ты! Я еще спать не ложился, а ты уж звонить хочешь. Поди домой, рано еще.
Через полчаса опять пришел пономарь, стучит и говорит:
Петухи пропели, батюшка, приходи.
Священник отдал в окно ключи, а потом послышался и звон, который слышал он один. Священник оделся, помолился и пошел в церковь.
Только священник вошел в церковь, как за ним с шумом захлопнулись двери, и он увидел колдуна. Колдун скрипел зубами и говорил: «Ага, попался-таки!» Священник скорее в алтарь, взял напрестольный крест, оградил себя им и вышел из алтаря. Колдун, увидев крест, упал навзничь. Петухи пропели, и колдуна не стало.
Крестьяне потом разрывали могилу колдуна и увидели, что он перевернулся вниз лицом; между лопатками ему вбили осиновый кол, чтобы больше не вставал.
Жили у нас в деревне старик со старухою; у них была дочь Маруся. И был у нас обычай справлять праздник Андрея Первозванного: соберутся девки в одну избу, напекут пампушек и гуляют целую неделю, а то и больше.
Вот дождались этого праздника, собрались девки, напекли-наварили, что надо; вечером пришли парубки с сопелкою, принесли вина, и началась пляска, гульба — дым коромыслом! Все девки хорошо пляшут, а Маруся лучше всех.
Немного погодя входит в избу такой молодец — что на поди! Кровь с молоком! Одет богато, чисто.
— Здравствуйте, — говорит, — красные девицы!
— Здравствуй, добрый молодец!
— Гулянье вам!
— Милости просим гулять к нам!
Сейчас вынул он кошель полон золота, послал за вином, за орехами, пряниками — разом все готово, начал угощать и девок и ребят, всех оделил. А пошел плясать — любо-дорого посмотреть! Больше всех полюбилась ему Маруся: так к ней и пристает.
Наступило время по домам расходиться. Говорит этот молодец:
— Маруся! Поди проводи меня.
Она вышла провожать его, он и говорит:
— Маруся, сердце! Хочешь ли, я тебя замуж возьму?
— Коли бы взял, я бы с радостью пошла. Да ты отколя?
— А вот из такого-то места, живу у купца за приказчика.
Тут они попрощались и пошли всякий своей дорогою.
— Воротилась Маруся домой, мать ее спрашивает:
— Хорошо ли погуляла, дочка?
— Хорошо, матушка! Да еще скажу тебе радость: был там со стороны добрый молодец, собой красавец, и денег много; обещал взять меня замуж
— Слушай, Маруся: как пойдешь завтра к девкам, возьми с собой клубок ниток; станешь провожать его, в те поры накинь ему петельку на пуговицу и распускай потихоньку клубок, а после по этой нитке и сведаешь, где он живет.
На другой день пошла Маруся на вечерницу и захватила с собой клубок ниток Опять пришел добрый молодец:
— Здравствуй, Маруся!
— Здравствуй!
Начались игры, пляски; он пуще прежнего льнет к Марусе, ни на шаг не отходит. Уж время и домой идти.
— Маруся, — говорит гость, — проводи меня.
Она вышла на улицу, стала с ним прощаться и тихонько накинула петельку на пуговицу. Пошел он своею дорогою, а она стоит да клубок распускает; весь распустила и побежала узнавать, где живет ее названый жених.
Сначала нитка по дороге шла, после потянулась через заборы, через канавы и вывела Марусю прямо к церкви, к главным дверям. Маруся попробовала — двери заперты; пошла кругом церкви, отыскала лестницу, подставила к окну и полезла посмотреть, что там деется. Влезла, глянула — а названый жених стоит у гроба да упокойника ест; в церкви тогда ночевало мертвое тело.
Хотела было потихоньку соскочить с лестницы, да с испугу не остереглась и стукнула; бежит домой — себя не помнит, все ей погоня чудится; еле жива прибежала!
Поутру мать спрашивает:
— Что, Маруся, видела того молодца?
— Видела, матушка!
А что видела, того не рассказывает.
Вечером сидит Маруся в раздумье: идти или нет на вечерницу?
— Ступай, — говорит мать, — поиграй, пока молода!
Приходит она на вечерницу, а нечистый уже там. Опять начались игры, смех, пляска; девки ничего не ведают! Стали по домам расходиться; говорит нечистый:
— Маруся! Поди проводи меня.
Она нейдет, боится. Тут все девки на нее накинулись:
— Что с тобой? Или застыдилася? Ступай, проводи добра молодца!
Нечего делать, пошла — что Бог даст! Только вышли на улицу, он ее и спрашивает:
— Ты вчера к церкви ходила?
— Нет!
— А видела, что я там делал?
— Нет!
— Ну, завтра твой отец помрет!
Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой грустна и невесела; поутру проснулась — отец мертвый лежит. Поплакали над ним и в гроб положили; вечером мать к попу поехала, а Маруся осталась: страшно ей одной дома. «Дай, — думает, — пойду к подругам».
Приходит, а нечистый там.
— Здравствуй, Маруся! Что не весела? — спрашивают ее девки.
— Какое веселье? Отец помер.
— Ах, бедная!
Все тужат об ней; тужит и он, проклятый, будто не его дело. Стали прощаться, по домам расходиться.
— Маруся, — говорит он, — проводи меня.
Она не хочет.
— Что ты — маленькая, что ли? Чего боишься? Проводи его! — пристают девки.
Пошла провожать; вышли на улицу.
— Скажи, Маруся, была ты у церкви?
— Нет!
— А видела, что я делал?
— Нет!
— Ну, завтра мать твоя помрет!
Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой еще печальнее; переночевала ночь, поутру проснулась — мать лежит мертвая. Целый день она проплакала, вот солнце село, кругом темнеть стало — боится Маруся одна оставаться; пошла к подругам.
— Здравствуй! Что с тобой? На тебе лица не видать! — говорят девки.
— Уж какое мое веселье! Вчера отец помер, а сегодня мать.
— Бедная, несчастная! — жалеют ее все.
Вот пришло время прощаться.
— Маруся! Проводи меня, — говорит нечистый.
Вышла провожать его.
— Скажи, была ты у церкви?
— Нет!
— А видела, что я делал?
— Нет!
— Ну, завтра ввечеру сама помрешь!
Маруся переночевала с подругами, поутру встала и думает: что ей делать? Вспомнила, что у ней есть бабка — старая-старая, уж ослепла от долгих лет. «Пойду-ка я к ней, посоветуюсь».
Отправилась к бабке.
— Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, внучка! Как Бог милует? Что отец с матерью?
— Померли, бабушка! — И рассказала ей все, что с нею случилося.
Старуха выслушала и говорит:
— Ох, горемычная ты моя! Ступай скорей к попу, попроси его: коли ты помрешь, чтоб вырыли под порогом яму, да несли бы тебя из избы не в двери, а протащили б сквозь то отверстие; да еще попроси, чтоб похоронили тебя на перекрестке — там, где две дороги пересекаются.
Пришла Маруся к попу, слезно заплакала и упросила его сделать все так, как бабушка научила; воротилась домой, купила гроб, легла в него — и тотчас же померла.
Вот дали знать священнику; похоронил он сначала отца и мать Маруси, а потом и ее. Вынесли Марусю под порогом, схоронили на раздорожье.
В скором времени случилось одному боярскому сыну проезжать мимо Марусиной могилы; смотрит — а на той могиле растет чудный цветок, какого он никогда не видывал. Говорит барич своему слуге:
Поди вырой мне тот цветок с корнем; привезем домой и посадим в горшок-пусть у нас цветет!
Вот вырыли цветок, привезли домой, посадили в муравленый горшок и поставили на окно. Начал цветок расти, красоваться.
Раз как-то не спалось слуге ночью; смотрит он на окно и видит — чудо совершилося: вдруг цветок зашатался, упал с ветки наземь — и обратился красной девицей; цветок был хорош, а девица лучше! Пошла она по комнатам, достала себе разных напитков и кушаньев, напилась-наелась, ударилась об пол — сделалась по-прежнему цветком, поднялась на окно и села на веточку.
На другой день рассказал слуга баричу, какое чудо ему в ночи привиделось.
— Ах, братец, что ж ты меня не разбудил? Нынешнюю ночь станем вдвоем караулить.
Пришла ночь — они не спят, дожидаются. Ровно в двенадцать часов цветок начал шевелиться, с места на место перелетать, после упал наземь — и явилась красная девица, достала себе напитков и кушаньев и села ужинать. Барич выбежал, схватил ее за белые руки и повел в свою горницу; не может вдоволь на нее насмотреться, на красоту ее наглядеться.
Наутро говорит отцу, матери:
— Позвольте мне жениться, я нашел себе невесту.
Родители позволили. Маруся говорит:
— Я пойду за тебя только с тем уговором, чтобы четыре года в церковь не ходить.
— Хорошо!
Вот обвенчались, живут себе год и два, и прижили сына. Один раз наехали к ним гости; подгуляли, выпили и стали хвалиться своими женами; у того хороша, у другого еще лучше.
— Ну, как хотите, — говорит хозяин, — а лучше моей жены во всем свете нету!
— Хороша, да некрещена! — отвечают гости.
— Как так?
— Да в церковь не ходит.
Те речи показались мужу обидны; дождался воскресенья и велел жене наряжаться к обедне.
— Знать ничего не хочу! Будь сейчас готова!
Собрались они и поехали в церковь; муж входит — ничего не видит, а она глянула — сидит на окне нечистый.
— А, так ты вот она! Вспомни-ка старое: была ты ночью у церкви?
— Нет!
— А видела, что я там делал? — Нет!
— Ну, завтра у тебя и муж и сын помрут!
Маруся прямо из церкви бросилась к своей старой бабушке. Та ей дала в одном пузырьке святой воды, а в другом — живущей и сказала, как и что делать.
На другой день померли у Маруси и муж и сын; а нечистый прилетел и спрашивает
— Скажи, была у церкви?
— Была.
— А видела, что я делал?
— Мертвого жрал! — сказала да как плеснет на него святой водою — он так прахом и рассыпался.
После взбрызнула живущей водой мужа и сына — они тотчас ожили и с той поры не знали ни горя, ни разлуки, а жили все вместе долго и счастливо.
Жил-был старик со старухой. Был у них один сын, и вздумали они его женить; поехали в иное село и невесту нашли и женили. Зятя теща больно не любила: приехал тот с женой к ним на праздник, она его волком и оборотила. Оборотила волком и пустила в чисто поле.
Жена утром хватилась — мужа нету, и не знает где взять. Поехала она домой к родной мужниной матушке. Приезжает. Отец и спрашивает у невестки:
— Где сыночек наш, а твой-то муженек?
Отвечала невестка с горькими слезами:
— А он пропал.
И живут трое сиротами. Обращенный же волк влез к ним на сарай и лежит да лежит, громко воет, и соседи на него глядят, хотят убить. Он повыл да и в лес побежал; встретил волков и прибился к стае. Вот русские волки в чистом поле едят скотинушку и ему оставляют; а он понюхает да и прочь пойдет; потому прочь пойдет, что зуб не берет. Вот случилась у нашего царя великая война. Волки собрались и говорят:
— Айдате-ка, братцы, туда!
Собрались и пошли, к богатому мужику на зады зашли. У богатого мужика собачка строга, на цепи была привязанная; громким голосом покрикивала, волкам приговаривала:
— Ох вы, рыкающие звери волки, счастливые вы! Я в младых летах, не то знала бы, что с вами делать. — Ведь собачка кутеночком была. — Вы ступайте-ка туда, куда вздумали идти, а нельзя ли оттоль ко мне в гости зайти? Я в силушку взойду, вас по гумну разгоню!
Сходили волки, где у нашего царя собиралася война. Были тут да и побывали, поглядели и назад пошли, и к кутеночку зашли. Вот увидела их собачка да с сердцем вскричала:
— Ох вы, волки да серые волки, счастливые волки, мой хозяин крепко спит!
Хозяин ото сна пробуждался и больно собачке дивовался, что она крепко лает, приговаривает.
Вот кабы вышел ко мне хозяин, — говорит собачка волкам, — да и спустил бы меня с цепи, знала бы я, что с вами поделать!
Хозяин вышел, отвязал собачку, отворил воротички и пустил на гумно. Собака начала волков хватать, не поспевали они из снегу махать. Как которого цапнет, так и убьет. Вот одну половину побила, а другую разогнала. Хватила собачка обращенного волка, хватила легонько, бросила да ушла. Вернулась домой.
Пришла весна-красна, поехали мужички во чистое поле пашенку пахать, а обращенный волк пошел по полю гулять. По полю гуляет, насилу ноги таскает и говорит:
— Ах, господа, да кабы кто меня убил.
Идет путем-дорогой: пашет в чистом поле дьячок, у него бычок — голенький бочок Дьячок и говорит.
— Ох ты, серенький волчок, подь-ка сюда: я тебя в одно место пошлю!
Серый волк и думает: «Да не даст ли он мне тычка? Пойду к нему». Волчок идет, унывно завывает, себе смерти ожидает. Дьячок его взял да ударил разок
— Да будет тебе, удалый молодец, по полю гулять и от глада помирать; пора тебе идти домой к своей матери родной!
Оборотил его дьячок мужичком и каким быд молодцом.
Власа его до пят, на пальцах ногти по три четверти; идет к свому батюшке домой. Испугался его батюшка родной. И говорит:
— А что это, где ты был, сынок?
Вот сынок его горько заплакал и говорит:
— Ох, батюшка родной, я волком был.
— А кто тебя оборотил?
— Злодейка теща.
Старичок ударил во сполох, а сына в церкву поволок Все сбежалися, на него страшно дивовалися и спрашивают:
— Кто тебя так обернул?
Отвечал молодец:
— Вот кто: злодейка теща! Волком оборотила, во чисто поле пустила, а спасибо дьячку: он меня воскресил, на вольный свет пустил.
Стары старики, пожилые мужики собрались да и пошли к его теще. Взяли ее, поймали, на столбу ее расстреляли и в яму закопали. А он с хозяйкой стал по-прежнему жить да быть.
Однажды нашей старухе-повитухе Бузаковской захотелось в гости. Вдруг подъезжают к двери сани, входят в избу люди, и кажется ей один из них соседом. Пригласил ее «сосед» в гости.
Приехали к хорошему дому; она вошла в избу — лежит рожонка у порога. Тут повитуха приняла ребенка.
Рожонка обрадовалась и стала благодарить бабушку.
Стала повитуха домой собираться, а мужик-то лесовой набивается ей с деньгами, да она не взяла. Тогда он домой ее отвез.
Все говорят, что если за роды у лесовых возьмешь деньги, так назад и не воротишься — обратят в вечного и подневольного слугу.
Один раз ночью к нашей деревенской бабушке-повитухе подъезжает кто-то и зовет ее с собой. Она думает, что куда-нибудь на роды в другую деревню. Сели и поехали, только она замечает: подъехали к Карповскому озеру, которое от нас неподалеку, и остановились у проруби.
Провожатый и говорит:
— Полезай в воду за мной.
Да она нейдет, упирается, а он сердится:
— И чего нейдешь ты, бабушка.
Ну, она и пошла, и как только в воду ступила, так и очутилась на лестнице хорошей; вошла в дом. Рожонка лежит в углу.
— Бабушка, — говорит, — обабь ты меня — помоги в родах.
Она и обабила.
Сам-то водяной за труды денег ей дает — она не взяла. А рожонка-то и говорит:
— Бабушинька, как бы мне-то домой попасть — ведь и я русская, похитил меня водяной. Женой своей сделал.
— А ты возьми, комкай ребенка-то, целых шесть недель комкай, ребенок-то покою водяному и не станет давать.
Стала жена водяного ребенка тискать — комкать, а младенец плачет да плачет, покою отцу не дает.
Осердился водяной да и говорит жене:
— Ступай ты, окаянная, домой со своим ребенком.
Она и ушла.
Потом как-то заходила к той бабушке, которая у нее принимала сына, и благодарила ее со слезами, что научила ее отделаться от водяного мужа.
У нас в одном семействе было три снохи; вот однажды пропали деньги. Свекор подумал на снох и стал допытываться. Но никто из снох не повинился.
Он собрался идти к ворожее, которая узнавала по крестам, взял у всех трех снох кресты и отправился.
Приходит к ворожее — рассказал ей про дело, она взяла у него кресты, побормотала над ними что-то и на перекладинке одного из крестов завязала узелок и отдала ему обратно, сказав:
— На, возьми, одна из снох повинится.
Пришел он домой, зажал все три креста в горсть и говорит снохам:
— Узнавайте свои кресты.
Та сноха, у которой на кресте оказался узелок, тут же и повинилась. «Я, — говорит, — украла, простите».
Встану я, раба Божия (имя), поутру, рано, умоюсь я водой ключевой, утрусь Господней пеленой и помолюсь я Спасу-образу, Матушке, Пресвятой Владычице, Пресвятой Богородице. На море, на океане, на реке Иордане, на камне, алтарь стоит и Матушка Пресвятая Богородица. Возле нее семьдесят семь ангелов, семьдесят семь архангелов, первый ангел — Михаил Архангел, второй ангел — Гавриил Архангел, третий ангел Кузьма и Демьян. Не стрельби (имярек), а отлетайте вы, глазии, от (имя), из двери в двери, из ворот в ворота, по мохам, по болотам, к свиным покосам. Аминь, аминь, аминь.
Читается над ключевой водой, которой потом умываются.
Смоленская Божия Матерь, Калужская Божия Матерь, Царь Давид, Царь Соломон, Царица Соломониха, святой Дмитрий, станьте на поле, сократив и воду, и землю, и пески и болота, сохраните и помилуйте раба Божиего (или рабу), выгоньте болезни из утробы его, из жил его, из костей его, из головы его и дайте рабу Божиему (или рабе) доброе здоровье.
Заговор читается над водой.
Избави, Господи, рабу Божию (имя) от скорби, от болести, от младенчика, от ломоты, от тошноты, от испуга, от колотья и от всякой болести.
Сначала надо три раза прочитать молитву «Отче наш». А затем также три раза произнести следующий заговор:
От крещеного, пораженного, молитвенного (имярек), выйди рак, выступи из жил, из пожил раба Божиего молящего (имярек). Шел Господь с трех небес, нес Евангелие и крест. Всех исцелял, и раба Божиего (имярек) исцелил. Ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Заговор читается на ущербе месяца ночью.
Во время чтения заговора завязывают узлы на суровой нитке над бородавками. Эту нитку нужно потом зарыть под порогом или под калиткой.
Заговор читается только на молодой месяц 12 дней подряд. Когда читают заговор, из дома ничего нельзя давать взаймы, даже куска хлеба.
Идет по леску старичок-лесовичок, идет, не спотыкается, а раб Божий (имярек) не заикается, говорить не устает на радость нам, на горе врагам. Говори, не заикайся, на словах не спотыкайся, как старичок-лесовичок не запинается, не заикается. Аминь.
Заговор читается на воду, которую затем дают пить больному.
Осы летают,
От зла ожигают.
Не жги, изжога, не сжигай,
Рабу Божьему (имярек) покой дай.
Аминь.
Колотье, колотье, ты будешь водяное, ты будешь ветряное, ты будешь глазовое. Не тут тебе стоять, не тут тебе буять, желтых костей ломать, червонной крови сушить, нарожденна, окрещенного раба Божия (имя).
Надо три раза дунуть на врачуемого и сплюнуть в сторону
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Не от ветра, не от вехоря пришла сия стрела в раба Божия; и выходи, сия стрела, из раба Божия (имярек) на уклад, на железо и на масло, тянись, не ломись и не рвись. Всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь.
Изутинившийся ложится животом на порог отворенной двери, лицом из избы; лекарь (самый старший или самый младший в каком-нибудь семействе) кладет ему на спину голик, обращая его прутьями в сени, и слегка ударяет по нему топором трижды; после того больной спрашивает лекаря:
Что сечешь?
Утин секу.
Секи гораздо, чтобы век не было.
Это повторяется трижды; потом лекарь бросает топор и голик в сени, плюнув туда же три раза.
Заговор от болей в руках Заговор произносится на полную луну.
У раба Божиего (имярек)
Руки болят, кости стонут.
Господи, помилуй рабу Твою (имярек).
Ей бы не стонать, слез не ронять.
Господи, помилуй, возьмись боль унять.
Аминь.
Заговор от болей в ногах Заговор произносится на полную луну.
Ангелы светлые,
ангелы чистые,
Укройте крылами ноги резвые
Раба Божьего (имярек),
Чтобы не ныли, не болели,
Чтоб суставы не скрипели. Аминь.
Заговор читается девять раз, при этом больное место осеняют крестным знамением.
У рабы Божией (имярек) шпоры, как у петуха шпоры. Засохла ножка петуха, так и у рабы Божией (имярек) засохли б шпоры.
Стал стол, возьми шпоры у рабы Божьей (имярек). Как у стола ножки засохли, так и у рабы Божией (имярек) шпоры засохли.
Необходимо зубами оторвать кусок шерстяной нитки и завязать на ней столько узелков, сколько у больного натоптышей. Затем надо нитку закопать под никогда не дающее плодов дерево и произнести:
Дерево не родит, не рождает, натоптышей на ноги раба Божиего (имярек) не сажает.
Весной на зацветшем фруктовом дереве (вишне, яблоне, груше) надо найти сухую ветку и сломить ее со словами:
Как ломаю я тебя, сухая ветка, по настовым костям. Как я тебя, ветка, ломаю, так и наросты на ногах порушу. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Во время чтения заговора надо завязать 27 узелков на веревке или суровой нитке, а затем надо развязать их. Так надо сделать три раза.
У раба Божиего (имярек) тело не боли, кровь, шпоры, суставов не ломи, жилу на место поставь.
Заговор читается в ветреную погоду.
Не ломи, ветер, ветки, не ломи костей, не ломи мощей, спины, поясницы, суставов, полусуставов, косточек, полукосточек, коленей и подколеней, рук и ног всего тела человеческого. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
При чтении заговора пучком из гусиных перьев надо молоком мазать вены.
Река бежит, на месте не стоит. Кровь, по венам беги, на месте не стой, в ногах не пой, в узлы не вяжись, не мучай раба Божиего (имярек), чтоб он не страдал, болезни жильной не знал. Аминь.
Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй раба Божия (имярек), сподоби его, благослови. Отче! Есть море золото, на золоте море золот корабль, на золоте корабле едет святый Николае, помогает рабу Божию (имярек) от усовей; есть море золото, на золоте море золото древо, на золоте древе золоты птицы — носы железны и ногти железные, дерут, волочат от раба Божия (имярек) на мхи, на болота; есть море золото, на золоте море бел камень, на бел камене сидит красная девица с палицею железной, тепет, обороняет, отлучает от раба Божия (имярек) усови на мхи, на болота; есть море золото, на золоте море золот корабль, на золоте корабле едет тридцать царей и семьдесят цариц, помогают рабу Божию (имярек) от усовей; есть море золото, на золоте море золот корабль, едет святый Николае, отворяет морскую глубину, поднимает железные врата, а залучает от раба Божия (имярек) усови аду в челюсти.
Читается трижды девять раз в бане, и столько же раз парят больного веником. Затем веник выбрасывается в поле на запад.
Стану я, раба Божия (имярек), отговаривать у раба Божия (имярек): Нутряная нутрянка, выйди с раба Божия (имярек), из его белого тела, с его живота. Выйди в чистое поле, где пустота; там стоят столы дубовы, скатерти браны, питья медовы, яства сахарны. Тебя в гости звали!
Господи Боже, благослови, а ты, дом, домище, стань на свое местище, на старое гнездище. Стоял дуб-царь на синем море, собирались на нем птицы салоушки, свивали гнездочки, вот вам дом. Крестом крещу, крестом ограждаю, крестом прогоняю. Будь ты, враг, проклят, всегда, ныне и присно. Аминь, аминь, аминь.
Заговор делается на куске хлеба, который потом дают больному съесть.
Заговор делается на воду, которую затем дают выпить больному.
Лежит поле богато,
В нем нора засрата,
Там срамной порог,
Там живет хорек.
Поди с раба Божьего (имярек) на ту нору,
Вся грязь с нутра:
Коли, охи, ахи, вздохи,
Слезы, маета, болезнь живота.
Поди, дристунья, на ту нору.
Аминь.
Заговор произносится на воду при убывающем месяце. Место червя в яблоке, место червя в могиле, место червя в земле, место червя в коровьем дерьме, а не во мне. Выйди, червь, на свое место, или в яблоко, или в могилу, или в землю, или в коровье дерьмо. Слово мое крепко. Аминь.
Заговор произносится над сучком в стене избы или на доске.
Царица Небесная, Смоленская, Почаевская, Белобереж-ская, Т]херучница, Казанская, Белыническая, святой Михаил Архангел со всеми небесными силами, Мина преподобный, Афонские угодники, святой Пантелеймон целитель, Максим, Киевские Антоний и Феодосий, Варвара мученица, Тихон Задонский, помогите и утешите боль младенцу колючую, болючую, статывую, ломотную, сухотную, завистную, радостную, женскую, бабскую, приговорную.
Произнеся заговор, надо плюнуть на сук, обвести его три раза пальцем и заключить словами: как этому суку не шататься, не болтаться и листьев не пускать, так сократи, Господи, землю и воду, сократи, Господи, младенцу боль колючую и болючую.
На море, на океане, на острове Буяне, растет дубище, на дубище — сучище, на сучище сидит котище. Котище, котище, возьми чемерище от (имя). Много на дубе цветочков, много на голове волосочков, возьми полволоска.[69] Много у живота кровищи — возьми полкровика, оставь полживотины[70]
Читается по три раза, три зори, после каждого раза произносят «Амины.
На синем море стоит дуб. В том дубе сидит красная девица, чемерь-чемерица. Чемерь-чемерица, красная девица, иди по мхам, по болотам, от рабы Божьей (имярек) уходи и больше не приходи. Аминь.
Больного ставят к окну спиной так, чтобы он не видел света, а наземь кладется свайка или ключ[71]
Этот заговор произносится при боли кариозных зубов. На свайку заговариваются зубы мужчинам, а на ключ — женщинам.
Читающий, указывая левой рукой на свайку, трижды произносит стих первого заговора: лежит железо, не болит и не горит, не тлеет и не млеет, и не сохнет. Чтобы у раба (имя) зубы не болели, не тлели и не млели, и не сохли.
После каждого раза читающий заговор приказывает больному оборачиваться к окну и кланяться, а сам щупает пальцем больной зуб и три раза дует на левую сторону. Потом трижды читает второй стих заговора: лежит железо, ожелезневши, окостеневши, одубеневши, онемевши, чтобы у раба (имя) зубы окостенели, одубенели, онемели, чтобы до веку до вечного никогда бы они у него не болели.
По прочтении заговора читающий берет свайку или ключ и до девяти раз слегка стучит им по больным зубам и приговаривает: ожелезнейте, онемейте, одубенейте и больше не болейте, по сей день, по сей час, по сию минуту.
Заговаривают на свайку или на ключ девять раз.
Тетки, лихоманки, вас двенадцать сестер, идольных дочерей, отстаньте от раба Божия (имя), по сей день и по сей час и будет вам его трясти и трепать. Я буду просить Матвее святого, Марка святого, Луку святого, Ионна святого. Они вас пошлют по пням, по лугам, по болотам, по колодам, где человечьяго голоса не слыхать.
Стану я, раб Божий (имярек), благословясь, и пойду, перекрестясь, во сине море; на синем море лежит бел горюч камень, на этом камне стоит Божий престол, на этом престоле сидит Пресвятая Матерь, в белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскокнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба Божия (имярек), родимыя огневицы и родимыя горячки, с буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца, с черной печени, с белого легкого, с рученек, с ноженек С ветру пришла — на ветер пойди; с воды пришла — на воду пойди; с лесу пришла — на лес пойди отныне и до века.
На море, на океане, на острове на Буяне, стоит дуб таратынский. На тот дуб слетались двенадцать недуг, двенадцать золотух. Расходитесь, вы, недуги, родныя сестры золотухи, по пням, по колодам, по гнилым по болотам, из раба (имя).
Закончив произносить заговор, на лицо больного надо дунуть, а на землю плюнуть.
Берут кусок сырого свежего мяса в безлунную ночь, кладут его полевую сторону от больного и читают следующий заговор:
В диком лесу стоит изба,
У избы есть дверь,
У двери лежит зверь.
Зверь не бросается,
Мяса дожидается.
Пойду к рабу Божиему (имярек),
Возьму у него мяса,
Отдам дикому зверю,
Чтобы пропустил к двери.
Пойду мимо зверя
Через те двери.
Передо мной икона висит,
А под ней лампадка горит.
Так бы и болезнь с раба Божиего (имярек)
Сошла да сгорела.
Через лес дикий, избу чужую,
Зверя лесного, дверь потайную
Ушла да не вернулась бы.
Раз крещусь, два крещусь, три крещусь,
К дикому зверю обращаюсь:
«Забери дикое мясо у раба Божиего (имярек)».
Аминь.
Мясо относят подальше от дома и бросают. Выздоровевший человек ровно год не должен есть мяса.
Больного выводят во двор, подводят к воротам и, смотря на лес, заговаривают: дуб, дуб, сухой дуб, возьми свой глот, и собачью, и медвежью, не возьмешь свой глот, сглону тебя с ветвями и с кореньями.
Потом безымянным пальцем обводят один из сучков в доске ворот и причитывают: как сучок не расходится ни в ширину, ни в длину, так чтобы у рабы Божией (имя) жаба не расходилась ни в ширину, ни в длину, аминь.
Читают три раза.
Тихон Задонский, помоги и утешь боль колючую, болючую. Выкачиваю скуло колючее, болючее, статывое, ломотное, сухотное из ногтей, из чистого сердца, из ясных очей, из черных бровей. Сократи, Господи, землю и воду, и сократи, Господи, скуло колючее и болючее.
При этом около скулы надо водить или катать камушком.
Чирей-Василий, не ходи ты шире, а поскорей сойди, раба Божия (имя) освободи. В этом доме не являйся, к белу телу не прикасайся. Аминь, аминь, аминь.
Надо взять кусок хлеба или мяса и во время чтения заговора водить им вокруг нарывов.
Вернись к той скотине, чье имя носишь,
А раба Божиего (имярек) навеки бросишь.
После чтения заговора кусок надо отдать съесть собаке.
Во имя Отца, и Сына, и Святою Духа Встану я, раб Божий, помолясь, пойду, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, во чисто поле Во чистом поле стоит столб, от земли до небеси, на этом столбе сидит Никита Столпник и спускает пузыри Исчезни, кила, у раба Божия (имя), во веки веков. Аминь.
По другому варианту этого заговора: в поле стоит святая соборная, Апостольская церковь, в этой церкви сто семьдесят семь престолов, на одном престоле лежит пелена Христова.
Утренней и вечерней росой, говорит заговор, умоюсь, пеленой Христовой утрусь. Аминь, аминь, над аминем аминь.
Есть и такой вариант этого заговора, по которому на поле стоит столб от земли до небеси, на этом столбе сидит князь-воевода, Михаил-архангел.
Прикажи ты мне, князь-воевода, говорить, раба Божия (имя) исцелить, пузыри-килы снимать. Сама ты, болезнь, сохни, в трещины иссохни. Аминь, аминь, над аминем аминь.
Взять горсть земли и, ходя при закате солнца вокруг больного, сыпать между пальцами землю и говорить: тридцать червей и три червяка. Один червяк из нашего (имя) выпади и все пропади. Поди вон, как между пальцами сыпались. Дай Бог холод, солнце за лес, черви вон.
Читают заговор на утренней и вечерней заре над больным местом.
Матушка Соколия, многожалостливая, позови святых отцов Евангелистов — Ивана, Луку, Марка, священномуче-ника Антипу, святого Игнатия, Ефрема, Ивана Репосева, Ивана Сираха, Ивана Купального, Ивана Великого.
Сними с раба Божиего (имярек) огонь смертельный, телу губительный, кровь святую на кровь грешную. Тут и огонь сгинет. Аминь.
Рожа-рожище, бешиха-бешище, прилетел орлище, сел на бешище, крыльями размахал, лапами разодрал. Тут тебе не быть, желтых костей не ломить, красной крови не пить, белого тела не сушить, ретивое сердце не томить, буйную головушку не ломить. Помилуй и сохрани, Господи, раба Божиего (имярек). Молите, все святые, Бога за нас.
После прочтения заговора больное место обводят красным шерстяным лоскутком.
При чтении заговора (три раза) безымянным пальцем правой руки касаются больного места и сплевывают через плечо.
На морс, на окияне, на острове на Буяне
Стоит древний дуб.
На том дубу сидит птица Эра.
Полети, птица Эра, на нарывные места раба Божиего (имярек),
Расклевай их, расклевай своих деток,
Рассыпай их за быстрые реки,
За крутые горы, за темные леса.
Там лежит гнилая колода.
Отнеси их и положи туда.
Во веки веков.
Гора, ты очень не разгорайся, в водах не подымайся, в ширину не расширяйся. Вокруг тебя огонь, стена каменная. Раб Божий идет, за собой сине море ведет, как синю морю огонь покорен, так чтобы и рабу Божию (имя) был он покорен
На реке Смородине — калиновый мост, на том мосту стоит дуб-Мильян, а в том дубе — змеиный гроб, а в том гробу — змеиный зуб и яд. Змее домовая, змее полевая, змее гноевая, змее межевая, змее курчевая, змее лесовая, змее подколодная, змее водяная, змее полетучая, змее шкуронее, унимай своих слуг, вынимай свои зубы и яд с белых костей, с черных бровей, с ясных очей, с жил, с поджил, с ногтей, с подногтей, с буйной головы, с горячей крови, с ретивого сердца (имя), а не вынешь — убьет тебя Михаил-архангел каленой стрелой, я — словесами, Пресвятой Богородицы с помощью*
Надо сказать три раза, с каждым разом на три шага отступать назад и плевать в левую сторону.
На синем море, на окианской пучине, плавал камень.
На том камне сидел Симеон желтоголовый.
Симеон желтоголовый, прекрати мою боль, останови.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Хлеб сквозь дуб проймаю, от шалу отгоняю. Сам ГЪсподь Бог от шалу отгонял, хлеб в дуб клал, своей рукой и печатью печатал.
Заговор произносится над хлебом и повторяется три раза, а если прошло много времени после укуса, то 12 раз.
При словах «хлеб сквозь дуб проймаю» нужно хлеб из одной руки переложить в другую.
Вставал я рано утром, умывался водой ключевой, утирался тонким пряденым полотенцем и пошел из избы в двери, из дверей в ворота и выхожу в чистое поле. В чистом поле Сам Иисус Христос ездит на белом коне и сечет руду и камень, и из этого камня нет ни руды, ни крови. У раба Божия (имя) нет ни крови и ни руды.
Зажимают рану и, по окончании заговора три раза дуют и плюют.
Во время чтения заговора указательным пальцем надо водить вокруг занозы. После заговора заноза быстро выйдет сама, а ранка затянется.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Зашла заноза не в кровь, не в тело, в дым да в воду. От нарожденного, крещеного, молитвенного раба Божиего (имярек). Шила шипица, красная девица, не я тебя сажала, не я тебя вынимала, будет тебя вынимать Мать Пресвятая Богородица со своими святыми помощниками, со святыми угодниками. Шила всякая бывает: деревянная, красный волос, черный, седой. Не я вычитываю, вычитывает Пресвятая Богородица на престоле, вычитывает своими словами, отдувает своим духом. Аминь.
Игла, иголка, стальное твое тело, знай свое дело, полезай в мое тело. Вы, кости, раздайтесь, вы, жилы, расступитесь, а ты, руда, не кань, не крань. Аминь, аминь, аминь.
Взяв иглу в правую руку; надо обратить ее острием ко рту, сказать трижды этот заговор и зашивать порезанное место.
Крови при таком зашивании нет, боли тоже, и игла проходит через тело, словно через репу, по меткому народному выражению.
Становой сустав, стань на свой стан,[72] со всех костей, со всех мозгов, со всех жил, со всех пожилков, из буйной кости, из красной крови, из раба Божия (имя).
Прочесть три раза и столько же раз ударить по больному месту запястьем руки, сказав: «По сей день, по сей час, по сию минуту».
Заговор этот надо повторять три раза в день.
И очушко кохано, И очушко кохано, И очушко кохано, У раба Божьего (имярек). Глаза коханы, Глаза коханы, Глаза коханы,
Чисты, непорочны, новорожденные, Крещеные и молитвенные, Выплыви, заноза, И не коли (имярек) глаза, Выплыви, туски, И не боли у (имярек) глаза. У (имярек) глаза чистые и непорочные, Новорожденные, крещеные, молитвенные.
Когда дергается глаз, нужно послюнявить палец, приложить его крепко к глазу и произнести три раза: тетушка-дергушка, не трепи, не дергай ни вниз, ни вверх. Аминь.
Приподняв веко, говорят: выплыви, бабка, дам тебе яблоко!
Господи Иисусе Христе. Сыне Божий, помилуй нас! Аминь. И шел святый Егорий чрез железный мост и за ним бегло три пса: один — серый, другой — белый, третий — черный. Серый пес бельмо слизнул, белый пес бельмо слизнул, черный пес бельмо слизнул у рожденного, у молитвенного, у крещеного раба Божия (имярек).
Три раза проговорить и плюнуть.
Плюнув трижды в сторону, показать больному глазу кукиш и прошептать три раза: ячмень, ячмень, на тебе кукиш; что хочешь, то купишь; купи себе топорок, руби себя поперек!
Ехал святой Егорий, за ним три хорта.[73] Один хорт око лижет, второй — слезу пьет, третий — муки удаляет. Аминь.
Больной глаз надо перекрестить.
Нужно прижиматься ухом к угловому кресту[74] и говорить: угол рублен и крест дубов. У того креста не болело, не щипело и уха не вертело: и так бы у раба Божия (имярек) не болело, не щипело и уха не вертело, ни в день, ни в ночь, ни в утреню зорю, ни в вечерню, ни на нову, ни на ветху и ни на перекрой месяцу. Во веки веков, аминь.
Заговор произносится шепотом больному на ухо.
Из лука меткого стрела полетела,
У раба Божиего ухо прострела.
Стрел-пострел, коли, да не боли.
Всяка хвороба от ее порога
На пуск, на лес, на буйный ветер.
Аминь.
Читать заговор следует в оглохшее ухо три утренние и три вечерние зори.
Слышит мышь и сова, и болотная змея, Кот и кошка, и ты немножко.
Так и ты, каковым родился, с таким слухом перекрестился, С того часа, с моего наказа Слышать будешь. Аминь.
Заговор произносится девять раз. После чего шея больного обертывается чулком, в который насыпан теплый песок.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне, и присно, и во веки веков. Ни первый, ни другой, ни третий, ни четвертый, ни пятый, ни шестой, ни седьмой, ни восьмой, ни девятый. Не я хочу, не я лечу, Пресвятая Божия Матушка своими устами, своими перстами. Аминь.
При боли в глотке бабушка-повитушка обращалась в сторону; где лес, и говорила следуюоее: дуб, дуб, возьми свой дубоглот, и глот, и мокрую жабу, сухой дубоглот, и глот от раба Божия (имярек)! Не возьмешь свой дубоглот, он тебя с ветвями и с кореньями проглотит.
На болотной кочке
Говорит жаба дочке:
«Ты, моя дочь, здесь квакаешь,
А раб Божий (имярек) там кашляет.
Квашню, кашель и квакшу перемешаю,
Раба Божиего (имярек) от кашля освобождаю».
Иисус Христос, иди на мой спрос. Я молюсь за раба Божиего (имярек), за крепкое дыхание его. Хрип и стон, выйди вон. Заселись, легкий вдох, а ты, стон, выйди вон — и в болотах, в лесах захрипи, застони, там скройся и пропади. Нет тебе обратной дороги, нет у нас житья. Аминь.
Заговор читается три раза. После каждого раза надо сплюнуть через левое плечо и прикусить себе язык.
Типун на языке на питку-сыромятку, на мышку-грызушку, на сову-старушку. Ключ, замок, язык Аминь.
Во время чтения заговора, держа два стальных ножа за лезвия, ударяют их друг о друга обязательно деревянными ручками.
Как я стучу ручку об ручку, и ножу не больно, так и сердцу раба Божиего не болеть. Ножи булатные, ручки деревянные, слова тяжелее камня Алатыря. Аминь.
Заговор говорится на воду, которую затем дают пить больному.
Не болит у Христа печень, не печет, не ноет и не стоет ни на зореньке с утра, ни в полдень, ни на закатной зоре, ни ночью. Так бы и у раба Божиего (имярек) печень бы не болела, не горела, не ныла, не колола, с этого часа и до последней минуты. Двенадцать апостолов заговор подписали, печатью увенчали, к ней ключи потеряли. Христос ключи подобрал, к себе в Божие царство забрал. Аминь.
Во время произнесения заговора больного кладут на живот и водят по пояснице веточкой вербы, сохраненной с Вербного воскресенья, крестят этой же веточкой больного.
Не болит земля, не болит небо, не болит солнце, не болит месяц, и у раба Божиего (имярек) почки не болят, не колят, не ноют. Плевал раб Божий (имярек) на эту боль, на это нытье, колотье, на всякое ломотье. Как скажу, так и будет, слова мои крепки и лепки.
На Сионской горе вырастала жемчужная роса Матерь Пресвятая Богородица жемчужную росу собирала, все недуги ею умывала, выгоняла ею все болезни и скорби: младенец-полуношник, огненный, ломовой, грустовой, тосковой, дорожный и перекрестный; лихорадку, испуг и горячку. Выгоняет Она из ног, из спины, из боку, из рук, из живота, из сердца, из желтых костей, из красной крови, из белого тела, из буйной головы, из черных бровей и изо всех жил. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа Аминь.
Заговор произносится в течение 12 зорь.
Заговор от столбняка Заговор читается на заре.
Заря-зарница, красная девица, возьми от раба Божьего (имярек) иродовы косточки, колотые, ломотые, жиглинку гнойную, кровяную, смертно больную, синюшную, резаную, колотую — на болота зыбучие, кусты колючие, где живое не живет, птица не поет, кровь не течет. Аминь.
Заговор читается три раза на воду, которую затем дают выпить больной.
Матушки березы тутне стоят,
корней не пускают.
Дай золотнику рабы Божией (имярек) на место стать.
Матушка белая береза,
возьми свою болоту,
отдай рабе Божьей (имярек) свою красоту,
забери у нее течь и кровоту.
Грудница, рудница, иди до воды, На кого хочешь, на того напади. Хоть на коняку, хоть на корову, Хоть на чертовку здорову.
От белого тела, от белой кости, от черновой крови, От рабы Божией (имярек) Нарыв отними. Аминь.
Заговор произносится в бане во время мытья. Рукой надо гладить по животу; обливать его теплой водой и читать следующий заговор:
Арйна, Марина в калину ходила, калину ломала, у рабы Божией (имярек) болезнь выбивала. Слей, сними, водой сполосни бабкины, дедкины, теткины, дядькины, батькины, маткины злобные шепотки, злые разговоры, ведьмины заговоры. Аминь.
Читают заговор перед супуружеской постелью. У лошади — жеребята, у коровы — телята, у овцы — ягнята, а у меня нет дитяти. Как месяц растет-нарастет, так пусть из семян семечко будет для меня деточка. Благослови, Господи. Аминь.
Встану яз, раб Божий (имярек), благословясь, и пойду, перекрестясь, в чистое поле под красное солнце, под млад светел месец, под частыя звезды, мимо Болотовы кости могилы. Как Болотовы кости не топнут, не гнутся, не ломятся, так бы у меня, раба Божия (имярек), фирс не гнулся, не ломился против женския плоти и хоти и против памятныя кости. И возьму яз, раб Божий (имярек), свой черленый вяз и пойду я в чистое поле, ажно идет в чистом поле встречу бык третьяк, заломя голову, смотрится на небесную высоту, на луну и на колесницу. И подойду яз, раб Божий (имярек), со своим черленым вязом и ударю яз быка третьяка по рогу своим черленым вязом. И как тот рог не гнется, не ломится от моего вязу, так бы и у меня, раба Божия (имярек), фирс не гнулся, не ломился против женския плоти и хоти и против памятныя кости отныне и до веку.
Во время полноводья, когда пойдет лес, взять ломоть хлеба, крепко посолить его и бросить в воду, произнося: хлеб, соль честная, плыви, куда хочешь, тебе добрый путь, а мне оставь доброе здоровье!
Стригун-лишай, жить не мешай. Поди на лешего, на пса лохматого, на кота усатого, на лес сухой, на овраг пустой. Там тебе раздолье, там тебе приволье, сойдя с раба Божиего (имярек) отныне и во веки веков. Аминь.
Я, их не зная, всех на помощь вызываю, встаньте, помогите: Ивана Крестителя, Ивана Богослова, Пантелеймона Целителя, Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Кузьму и Демьяна, и Варвару великомученицу, и святого Иова.
Встаньте, помогите, экзему, псориаз изгоните. На очерет[75] на болоте, за зеленые леса, на зеленые воды, на золотое крылечко, где люди не ходят и звери не плодятся.
Не сама я творю. Господа зову. Аминь.
Поставив больного близ дерева, читающий заговор обводит своим пальцем трижды около сучка и столько же раз читает следующие слова; потом своим пальцем трижды обводит палец больного.
Как этот сучок не растет, не подымается, засохни так эта боль наносная, заногтица, у меня, раба (имярек), и чтобы не болела и не подымалась.
Заговор надо читать, стоя у окошка, расчесывая волосы, и глядя на нарождающийся месяц.
Поле к зернышку,
Свет к солнышку,
Темя к гребешку,
А волос к волосу.
Аминь.
Живую щуку сажают в туес или кувшин с вином и настаивают 12 дней; тука дает много слизи, и настой протухает. Им поят пьяницу, приговаривая: как щука не терпит вина, тако ж бы не терпел его раб Божий.
Господине есть хмель, буйная голова, не вейся вниз головой, вейся в посолонь, а яз тебя не знаю, где ты живешь; вверх сыра древа влези к своему господину в медныя бочки и пивныя. Как не жить на огне, так на сем человеце лихия словеса (имярек)! Аще изопьешь чашу сию, доколе мои словеса из меня сии изошли, из его, раба Божия (имярек), похмелье! Господине хмель, как царь сядет на царствии своем, тако и ты сиди на месте своем, где родился.
Лекарь очерчивал больное место безымянным пальцем, читая молитву «Да воскреснет Бог» и потом следующее: встану я, раб Божий (имярек), благословясь, пойду перекрестясь; умоюсь утреннею росой, утрусь тонким белым полотном и пойду из избы в двери, из дверей в вороты, под восточную сторону к Окияну морю. На том Окияне море стоит Божий остров, на том острове лежит бел горюч камень Алатр, а на камени святый пророк Илия с небесными ангелами. Молюся тебе, святый пророче Божий Илия, пошли тридцать ангелов в златокованом платье, с луки и стрелы, да отбивают и отстреливают от (имярек) уроки и призоры, и притки, щипоты и ломоты, и ветроносное язво, туда, куда крылатая птица отлетает, на черныя грязи, на топучия болота, и встречно и поперечно, стамово и ломово — на молоду, на ветху и на перекрое месяца.
Иногда вместо безымянного пальца знахарь очерчивал пораженное язвой место мертвым мылом (то есть тем, которым обмывали умершего человека); затем обращался с молитвой к Илие-пророку и силам небесным и наконец говорил: спустите мне гром и моланью; отбивайте и отстреливайте от раба Божия (имярек) уроки и призоры, щипоты и ломоты, потяготы и позевоты, и ветроносное язво, куда крылатая птица не залетает, и удалый молодец на коне не заезжает, встречное и поперечное, стамово и ломово, внутренне, споево, закожно и жилянно. Как у мертвого мертвеца колеют руки и ноги, зубы и губы, трепущее[76] тело, так бы колели у (имярек) уроки и призоры и притки, щипоты и ломоты, потяготы и позевоты, и ветроносное язво, встречное и поперечное, стамово и ломово, нутренно, споево, закожно и жилянно.
Кроме мертвого мыла и безымянного пальца больное место очерчивали сосновым суком, который выпал из дерева от гнилости сам собой, затем знахарь обращался к пророку Илие и ангелам и наконец говорил: как у матушки у сухой сосны сохнут и посыхают сучья и коренья из белой болони[77] и красного сердца, так бы сохли и посыхали у (имярек) уроки и призоры и притки, щипоты и ломоты, потяготы и позевоты, на молоду, под полон, на перекрое и на ветху месяца; с буйной головы, с русых волос, черных бровей, ясных очей, с губ, с зуб, с рук, с ног, с легкого и с печени, с крови горячей и трепущого тела.
Лекарю и больному весь Ильинский месяц (июль) жить должно во всей чистоте души и тела и не иметь блудного греха, без чего лечение не будет успешно.
Избавь, Бог, от серого, от синяго, от черного, от желтого, от всякого глазу, от плохого часу.
Божия Мать, Пресвятая Богородица, Великая Помощница, Иоанн Богослов, друг Христов, Лазури-зарницы, прекрасные девицы, Помогите, пособите младенцу Ивану, Во всякой скорби, во всякой болезни: Места от худого, глаза от лихого, От серого, от белого, от карего, от черного, От бабьего, от мужичьего, от девичьего. Выйди вон из костей, из мощей, из ушей, Из ноздрей, изо рта, из буйной головы. Не я тебя выговаривала, а выговаривает Матерь Божия, Пресвятая Богородица, Великая Помощница, Да бабушка Соломонида, Которая Иисуса Христа повивала, К себе на руки принимала, Своею Христовой ризой утирала, По сей день, по сей час, по мой выговор. Аминь.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Как мать сыра земля не боится ни стуку, ни бряку, так бы и раб Божий (имя и отчество) не боялся ни испугу, ни переполоху ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. Как вода омывает, очищает и уносит пески и ржавчину, так бы и раб Божий (или раба) очищались, омывались от болезней, от испугов, от переполохов и не боялись бы они ни испугов, ни переполохов, ни дневных, ни ночных, ни утренних, ни вечерних. Аминь.
Стала, благословясь, и пошла, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, во чистое поле, на восточную сторону, под ясное голубое небо, под черное облако, под млад месяц, под красное солнышко. Под красным солнышком окиан-море, на окиан-море стоит ладон камень, на ладоном камне стоит апостольская церковь, в этой церкви стоит гробница Феодосиева,[78] у этой гробницы на золотом стуле сидит Богородица. Я и корюсь, и молюсь, на колени валюсь: Ты дойди, доступи, свет — Пресвятая Богородица, до гробницы Феодосия Преподобного, ризы нетленныя отщипни, золотой гробницы отскобли, и дойди, доступи до раба (имя) Божияго, золотой ризой нетленной прикладывай, гробницы присыпай, приговаривай, чтоб не чуял раб Божий ни тоски, ни болезни, ни костевыя, ни мозговыя, ни сердцевыя, ни в костях, ни в жилах, ни в ясных очах, ни в темных бровях, ни в белом теле, ни в ретивом сердце, век вовек, отныне и до века, до конца века, до преставления света.
«Аминь» не говорится.
Благослови меня, Господи, рабу Божию, заговаривать сибирку. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. У рабы Божией (имя) — чума-чумица, старая сатаница. Гоним тебя, чумицу, старую сатаницу, в мягкий болотный мох, в темные леса, в гнилые колоды, в пустые поля, в сухия древа. Заговариваю сибирку у рабы Божией (имя) на попритченном месте. Выйди ты, сибирка, скорбь-болезнь, из ее красной крови, из желтой кости, из семидесяти семи жил и семидесяти семи поджил, из семидесяти семи суставов, из ее дома, из ее плоти и из ее головы. На крутой горе, на матушке, на сырой земле, стоит церковь Господня и престол Его. На этом престоле стоит гробница, а в этой гробнице девица-мертвица, посланная заговаривать сибирку, или пухлю, или стрельбу, или рассыпушку. Тебе, сибирка, нет ни пальца, ни сустава. Аминь, аминь, аминь.
Заговор надо повторять три раза, обводя язву лошадиной костью.
В. М. Флоринский[79]
В числе памятников старинной русской литературы не последнее место должны занимать сохранившиеся рукописи медицинского содержания. Некоторая часть их уцелела до сегодняшнего времени под названием целебников, лечебников, травников, зельников и пр.; но есть основание думать, что в старину число таких сочинений было значительно больше и они имели немаловажное значение в русской жизни.
Забота о собственном здоровье так близка человеку, что она, естественно, выражается тем или другим способом у всякого народа, находящегося даже на самой низкой ступени культурного развития. Поэтому зачатки так называемой народной медицины существуют даже у диких народов.
Медицинские понятия, выработанные непосредственным опытом или заимствованные у более развитых соседей, сначала сохраняются в семействах и передаются из рода в род, как предание; но с водворением письменности, естественно, является стремление сохранить такие предания в менее искаженной форме, посредством более стройного и подробного письменного изложения их. Таким способом должны были составляться первые рукописные сочинения по русской медицине, под именем травников и зельников, имеющие дело с лекарствами почти исключительно из растительного царства и притом произрастающими на туземной почве.
При свойственном малоразвитому народу суеверии лекарствам обыкновенно приписывалось много чудесных свойств. Поэтому первые, чисто народные, травники и зель-ники должны были содержать в себе значительную долю народных предрассудков и веру в чудесное действие трав.
Только такие «травники» и могут называться чисто народными, самобытными. В них, как и в народных поверьях, былинах, сказках, предрассудках, выражается доля народного творчества, не заимствованного от европейской науки, но скопившегося под влиянием местных условий жизни и склада нравственных понятий данного народа.
С течением времени, когда в русскую жизнь стали проникать от цивилизованных соседей более выработанные медицинские понятия, где медицина имела уже значение науки, лечебники должны были изменить свой характер и принять более систематическую форму.
В это время явились сочинения, переведенные и переделанные с иностранных языков, носящие отпечаток медицинской школы или греческо-римского периода, или периода арабского, нередко со ссылками на авторитет, например, Галена, Цельса, Авиценны и пр. Эти сочинения представляют уже не лепет народной медицинской поэзии, но стройную систему медицинского учения того времени. Такова, например, весьма распространенная рукопись под заглавием «Прохладный вертоград». Это сочинение, относящееся ко второй половине XVII столетия, было очень распространено, так как до сих пор списки его встречаются чаще других лечебников.
Из сопоставления этих списков, принадлежавших к разным эпохам, можно видеть, что древние переводы или переделки медицинских книг не оставались в одном и том же виде. С течением времени они пополнялись, нарастали в объеме и обогащались содержанием посредством вставок и приписок, взятых из других источников. Такие пополнения, делавшиеся обыкновенно в конце глав, где оставлялось свободное место, в некоторых рукописях легко отличить по почерку, а иногда и по содержанию, соответствующему более позднему периоду. Иногда в рукописях встречаются более крупные вставки или правильные приложения в виде отдельных статей, относящихся до медицины, техники, астрономии и домашнего хозяйства, вследствие чего лечебники получают характер медицинских сборников.
При рассмотрении медицинских рукописей прежде всего должен явиться вопрос: когда и кем они были составлены?
К сожалению, имеющиеся у меня под руками списки, за немногими исключениями, не заключают в себе в этом отношении никаких указаний. Поэтому для разрешения вопроса нередко приходится руководствоваться внешним видом (почерком) и содержанием рукописей, насколько оно соответствует тому или иному периоду развития медицинских наук вообще и русской медицины в частности.
В этом отношении имеют особенно важное значение: упоминаемые в лечебниках привозные лекарственные вещества, так как время первого появления их в России до известной степени может быть определено по другим историческим источникам; форма их медицинского употребления, фармацевтическая обработка, мера и вес; склад медицинских воззрений, выражающих собой или следы арабской медицины, или представляющих возрожденную науку после XV столетия; медицинский язык и в особенности его терминология; случайные и внешние признаки рукописей, характеризующие ту или другую эпоху; общие исторические соображения о ходе медицинского дела в России, на основании которых можно судить о возможности или невозможности отнести данную рукопись к той или другой эпохе.
На основании этих данных я считаю возможным разделить имеющиеся у меня под руками списки травников и лечебников на три категории: а) рукописи (травники), составленные до XVI столетия; б) лечебники XVI и XVII столетий и в) лечебники и вообще медицинские рукописные сочинения XVIII столетия.
Основания, по которым данная рукопись относится мною к той или другой эпохе, будут изложены ниже. Здесь же считаю уместным указать только на общие исторические факты, могущие служить к некоторому разъяснению рассматриваемого вопроса.
Первые семена медицинских познаний внесены были в Россию из Греции, с принятием христианской религии, и первыми распространителями греческой медицины у нас были монахи, преимущественно с Афонской горы. История сохранила нам имена многих подвижников, прославившихся даром врачевания больных, каковы, например, преподобный Антоний, Дамиан, Олимпий, Агапит Печерские, Пимен Постник и др.
Переяславский архиепископ Ефрем в 1091 году приказал строить даже больницы для безвозмездного врачевания всех приходящих.
Духовные лица, по большей части греческого происхождения или учившиеся в Греции, занимались делом врачевания из чисто религиозных побуждений, как делом христианской благотворительности. При этих занятиях они должны были пользоваться греческими и латинскими медицинскими сочинениями и, очень вероятно, делали из них извлечения или переводы на русский язык, распространяя, таким образом, медицинские познания не только словом и примером, но и в письменной форме.
В то же время, то есть в XI и XII веках, бывали в России настоящие врачи, например, Петр Сириянин и так называемый армянский врач, пользовавший Владимира Всеволодовича Мономаха, о котором в Патерике Печерском сказано, что он был «хитр зело» и умел определять пульс.
Врачевание производилось по большей части домашними средствами, зелиями, произрастающими на русской почве, мазями, пластырями и даже некоторыми хирургическими приемами (вскрытие нарывов, моксы, затыкание ноздрей при кровотечении из носу и пр.); но нет сомнения, что уже в это время были привозимы в Россию и иностранные лекарства.
Владимир Мономах, получив облегчение своей болезни после употребления средств, данных ему преподобным Ага-питом, показывал эти средства армянскому врачу, который признал их за александрийские: «несть сие зелие от наших зелий, сказал он, но мною из Александрии быти». Если допустить, что лекарства привозились даже из Александрии, то тем более возможно было употребление медицинских средств греческого происхождения, и так же может быть привозимых из Азии через порты Каспийского моря и через Булгарию. К числу таких средств могли относиться: корица, калган, ревень, сабур, перец, александрийский лист и пр.
В XIII и XIV веках начатки восточной образованности, в том числе и медицины, не успевшие еще пустить прочных корней в России, были почти совсем заглушены рядом бедствий, постигших русскую землю. Нашествие татар, междоусобия князей, страшные эпидемии повальных болезней совершенно изменили строй русского развития. Сношения с образованным миром были почти прерваны; об иностранных медиках нет и помину; медицинские познания, заимствованные прежде от греков, едва сохраняются в народных преданиях, постепенно извращаясь и вытесняясь предрассудками и суевериями.
Так продолжалось до второй половины XV века, когда в России снова появились врачи, но пользовавшиеся далеко уже не тем доверием, как прежде. Упоминаемый в «Русском летописце» врач немчин Антон, прибывший к нам в 1485 году, за неудачное врачевание, по приказанию великого князя Иоанна Васильевича, был зарезан, как овца, под мостом на Москве-реке (зимой). Такая же участь постигла и другого врача Леона, пользовавшего в 1490 году сына великого князя Иоанна Васильевича, Иоанна Иоанновича, страдавшего камчугою в ногах. За неудачное лечение этот врач был публично казнен.
Несмотря на такой недружелюбный прием, иностранные врачи снова являются в Москве в начале XVI столетия, именно: константинопольский врач Марко и из Германии Николай Луев и Феофил, лечившие великого князя Василия Иоанновича.
В царствование Иоанна Васильевича Грозного врачебное дело в России пользовалось особенным покровительством. В это время в Москве является несколько врачей и аптекарей, преимущественно из Англии, таковы: Арнольф Лензей, Елисей Бомелий, Стендит, доктор Иоанн, Ричард Элмес, Роберт Якоб (в России называвшийся Романом Елизаровым), аптекарь Френчем (Френшам) и др.
С этого же времени, особенно с открытием торгового пути через Белое море (1553), стали привозить в Россию более разнообразные и сложные лекарства.
В 1581 году заведена была в Москве придворная аптека, в которой хранились и приготовлялись лекарства, преимущественно для великих князей. В числе лекарств, привезенных в Россию из Англии аптекарем Френчемом в 1602 году, были и весьма действенные лекарства, как, например, опий, камфора, шафран, шпанские мухи, морской лук, сабур, александрийский лист, манна, ир, серные цветы, кубеба, диагридия, цитварное семя, калган и пр. Многие лекарства для лучшего их сохранения были заварены в сахаре.
Иностранные врачи приглашались преимущественно для охранения здоровья царственного дома и отчасти придворных людей. Для той же цели предназначалась и заведенная в Москве придворная аптека с домашними и иностранными лекарствами.
Даже придворные чины и сами великие князья относились к иностранному лечению весьма недоверчиво. Так, например, Иоанн Васильевич Грозный, несмотря на особенную привязанность к врачу своему Арнольфу Лензею, лекарства от него не принимал. Даже в позднейшее время, например при Петре Великом, приготовление лекарств в придворной аптеке и поднесение их государям было обставлено большими формальностями, ввиду остерегательства от неправильного приема, как это можно видеть из помещенной ниже рукописи о порядке придворной аптеки.
Остальные обитатели Москвы, а тем более других городов России, ни этими лекарствами, ни врачебными советами не пользовались. Они должны были иметь свою домашнюю медицину и свои средства для лечения. Такая медицина действительно существовала и была распространена в народе посредством рукописных лечебников, при помощи которых врачеванием занимались многие, не будучи собственно специалистами этого дела.
Составлением лечебников и лечением больных в прежнее время преимущественно занимались лица духовного звания. Врачебная профессия осталась в их руках частью вследствие старых преданий, так как духовенство первое перенесло греческую медицинскую науку на русскую почву, частью потому, что оно представляло тогда наиболее образованное сословие. В рядах высшего духовенства находилось немало людей, вполне владевших греческим и латинским языками, следовательно, могущих пользоваться распространенными тогда медицинскими сочинениями на этих языках.
Доказательством того, что лечебники составлялись и при содействии духовных лиц, могут служить: предисловия к некоторым лечебникам, в которых прежде всего доказывается, на основании книг Священного Писания и святых отцов, что «врачебное художество не возбранно не только мирянам, но и инокам»; в предисловиях иногда помещались пространные богословские рассуждения и выписки библейского содержания, как бы для того, чтобы придать следующему за тем лечебнику богословскую санкцию; в одном лечебнике (из Соловецкого монастыря, № 30) в предисловии прямо сказано, что он «сочинен из дохтурских наук преосвященным Кир Афанасием, архиепископом Холмогорским и Божеским (1696)».
Если в это время, то есть в конце XVII века, епископы занимались медицинскою литературой, то тем более можно думать, что иноки занимались этим в предшествовавших столетиях, когда память о первых духовных подвижниках на медицинском поприще — иноках Печерского монастыря, святителях и епископах — была свежее и легче могла вызывать подражание.
Профессор В. М. Рихтер в сочинении своем «История медицины в России» (1814) считает первый рукописный лечебник за перевод с польского, появившийся в 1588 году. В рукописи, которую он имел под руками, означено было, что «сей травник 1423 года переведен в Кракове на польский язык римскими мастерами для пана Станислава Гожтовтова, воеводы Троцкого, а по приказанию воеводы Фомы Афанасьевича Бутурлина переложен в городе Серпухове в 1588 году с польского на российский язык» (ч. 1, с. 314).
Рихтер не объясняет, почему именно этот лечебник он считает древнейшей медицинской рукописью на русском языке. Обозначенный здесь год перевода не доказывает еще того, что все другие рукописи, в которых год составления их не обозначен, были позднейшего происхождения. Напротив, мне кажется, что рукопись, о которой говорит Рихтер, должна быть причислена к позднейшим на том основании, что в ней излагаются более совершенные формы врачебного искусства. Сюда относятся главы: о фельдшерском и аптекарском искусстве, об аптекарской науке, о времени для собирания трав, цветов, корней и семян, о иноземных лекарственных травах, деревах и семенах, о гнойных нарывах и разных болезнях и пр.
Я не имел под руками этого сочинения, содержание которого в общих чертах изложено у Рихтера, но по простому перечню глав считаю возможным сравнить его с другими рукописями и предположить, что последние должны быть признаны более древними. Не говоря уже о травниках и зель-никах, не носящих на себе никаких следов научной медицины, даже сочинения более обработанные и более систематические не содержат в себе ни обстоятельного описания болезней, ни фармацевтической обработки лекарств, ни упоминания о фельдшерах и повивальных бабках или о фельдшерском искусстве. И это едва ли можно объяснить только тем, что лечебники предназначались для народного употребления.
В позднейших лечебниках, имевших то же назначение, мы видим однако же и медицинский вес, и более сложные формулы лекарств, и более отчетливое понятие о болезнях. Следовательно, отсутствие этих признаков в данной рукописи должно указывать на более древнее ее происхождение.
Принимая мнение Рихтера о первом русском лечебнике, мы должны думать, что первый свет медицины проник в Россию через Польшу, но это было бы несогласно с историческими данными. Выше мы уже видели, что первые понятия о греческой медицине распространились у нас посредством греческих монахов еще вйи XII столетиях и нет основания не допустить, что уже в это время были возможны переводы и переделки на русский язык латинских и греческих медицинских сочинений.
Сверх того в России, по-видимому, пользовались сербскими и болгарскими медицинскими сочинениями, как об этом упоминается в предисловии к одному из лечебников, между тем как о заимствованиях с польского нигде не говорится ни слова. В конце XVI века, когда был переведен с польского предполагаемый Рихтером первый лечебник, у нас не только должны были существовать рукописные медицинские сочинения, но были более или менее образованные врачи, понимавшие современную медицину, как это видно из описания медицинского экзамена, произведенного доктором Артемием аптекарю Филиппу Бритье в царствование Михаила Федоровича.
Лечебник, переведенный с польского для Бутурлина, был у нас далеко не новостью. В первой четверти XVII столетия у нас понимали уже аптекарское искусство: умели делать перегонку из трав и цветов посредством кубиков, приготовлять экстракты, эфирные масла, декокты, сиропы, порошки, кашки, мази, пластыри и пр. Были известны и хирургические приемы: зашивание ран, разрезы, перевязки артерий, исследование зондом, извлечение осколков переломанных костей и пр. Из лекарств в это время были известны и употребительны у нас почти все средства, которыми пользовалась образованная Европа.
Если даже считать недоказанным, что существующие в рукописях травники, зельники и лечебники, в которых не обозначен год их составления или перевода, могут быть отнесены к периоду ранее 1588 года, то все-таки упоминаемый Рихтером польский лечебник не может считаться у нас первым.
В Императорской Публичной библиотеке находится рукопись под заглавием «Книга, глаголемая Травник, травам всяким по азбучным словам в алфавитном порядке», в конце которой имеется подпись, что «переведена сия книга с немецкого языка на словенский, а перевел полоняник литовский, родом немчин Любчанин, а переведена в лето 7042 (1534), мая в 29 день». Следовательно, это сочинение было известно на русском языке на 54 года ранее польского лечебника Рихтера.
Едва ли можно сомневаться в том, что и этот перевод был далеко не первым. И до XVI столетия существовали болезни в русском народе, должно было существовать и лечение их, которое не могло же быть производимо по одним только устным преданиям. Русский народ имел уже в то время довольно значительную рукописную литературу, любил записывать исохранять все достойное внимания по предметам духовной, исторической и житейской мудрости, следовательно, не мог не составлять и не сохранять медицинских заметок, частью оставшихся от прежних веков, частью вновь заимствуемых из иностранных литератур или из собственной житейской опытности.
Очень возможно, что эти сочинения не имели такой полноты и научно-систематической формы, как позднейшие переводные лечебники XVI и XVII веков; но они, тем не менее, должны были существовать. Поэтому я склонен думать, что некоторые встречающиеся доныне старые народные травники, в которых не обозначено время их составления, по происхождению своему должны быть относимы к этой эпохе (до XVI века).
Число таких рукописей в настоящее время очень незначительно, во-первых, потому, что они, как древнейшие, легче могли утратиться; во-вторых, они, как менее совершенные, стали давно вытесняться из употребления более полными и более научными лечебниками XVI и XVII веков; и в-третьих, некоторые из них может быть впоследствии были использованы как добавления в позднейшие медицинские сборники, а потому переделывались и, так сказать, сливались с ними.
…В частных беседах с людьми, более или менее знакомыми с содержанием рукописных травников, мне приходилось слышать относительно издания их разные мнения. Некоторые, весьма образованные, лица считали эти издания излишними на том основании, что большая часть рукописей представляет переводы или переделки иностранных медицинских сочинений, ныне вполне устаревших и потому не имеющих ни научного, ни практического значения; и в смысле исторических документов они не представляют особенной важности, так как содержание их по большей части чисто медицинское, а не историческое; так же точно они не имеют значения выразителей русской народной медицины, как народного творчества, ибо заключают в себе не плоды русской мудрости, а не более как первые попытки заимствования европейской медицинской науки.
Само собою разумеется, я не разделяю такого мнения; иначе не предпринял довольно сложного труда перечитывания, сверки, переписки и обработки упомянутых рукописей. По моему мнению, они вполне могут заслуживать внимания всякого образованного врача, дорожащего не одними последними выводами современной науки, но и историческим ходом ее развития, на следующих основаниях.
Старые медицинские рукописи, если даже большинство их считать переводами с иностранных языков, не могут быть сравниваемы со старыми иностранными книгами. Последние действительно представляли бы собой только исторический интерес данной науки, и то в том лишь случае, если они имеют право на историческое значение; но переводы тех же сочинений на русский язык, как первые усилия привить на русскую почву европейскую медицинскую науку, имеют для нас специально русский исторический интерес.
Не нужно забывать, что эти переводы являлись в то время, когда в России не только не было никаких медицинских школ, но не было никакой подготовки для усвоения медицинских понятий, не было медицинского языка и необходимой для него терминологии. Следовательно, медицинские переводы того времени имели совсем другое значение, чем нынешние переводы.
Если взять во внимание одну только историю разработки русского медицинского языка, то и в этом случае рукописи будут для нас весьма дорогим материалом. В этом отношении они имеют уже значение не просто переводов, а русских медицинских памятников, как выразителей народного творчества. В них можно встретить весьма много чисто народных медицинских терминов, теперь несправедливо забытых под влиянием иностранной терминологии; по рукописным лечебникам можно восстановить значение многих выражений, встречающихся в других исторических памятниках, понимание которых без этого могло бы быть затруднено…
Рукописные лечебники имеют и чисто историческое значение. Не говоря уже о включенных в них отдельных статьях, касающихся эпизодов истории русской медицины, например, упомянутое выше описание медицинского экзамена в 1631 году, статья о порядке в аптекарской палате в начале XVIII века и пр. — даже медицинский текст лечебников может дать много указаний по истории русской медицины. Сюда относится, например, упоминание о тех или других болезнях и привозных иностранных лекарствах, на основании чего можно делать исторические выводы или подтверждения относительно появления или существования у нас в данное время тех или других заносных болезней (горячка, сифилис, рожа и пр.).
Самый способ распространения в России научных медицинских понятий, посредством лечебников, прежде чем у нас были заведены первые медицинские школы, имеет уже высокий исторический интерес.
Лечебники могут иметь и некоторое практическое значение по отношению к так называемой народной медицине. Средства, рекомендуемые в них, не рассчитанные на существование аптек и медиков, отличаются общедоступностью, простотой и отсутствием сильно действующих веществ. Некоторые из них по справедливости могут считаться очень действительными, следовательно, могут быть рекомендованы народу даже в настоящее время, как более простые и дешевые. В числе их много и таких, которыми пользуются медики до настоящего времени, но много средств и оставленных, забытых или сохранившихся только в простонародье, но тем не менее заслуживающих внимания и рациональной проверки, именно в видах применения к домашнему и простонародному врачеванию. В этом смысле обнародование старых лечебников может принести пользу и развитию народной медицины.
Присматриваясь к распространенным в русском народе медицинским воззрениям и способам лечения, можно усмотреть, что под корой невежества и грубых предрассудков сохраняется немало ценного, практически полезного. То и другое должно иметь свою историю, так как укоренившиеся взгляды и лечебные привычки, например, к кровопусканиям, не явились сами собой, а должны были развиться под влиянием того или другого заимствованного учения.
Поэтому для историка, этнографа и медика далеко не праздный вопрос: откуда взялась русская простонародная медицина, как она распространялась и чем поддерживалась?
Рукописные лечебники и на этот вопрос могут ответить. Оказывается, что большая часть господствующих в народе медицинских воззрений взята из этого источника.
Арабская медицина пустила свои корни в русском народе благодаря тому, что в свое время она была распространяема у нас путем многочисленных популярных сочинений. Зная это, не покажется странным, что до сих пор в устах простого русского народа приходится иногда слышать идеи Галена, Цельса и Авиценны.
Между прочим, это урок нашим современным медикам. Составив себе ложное понятие о недоступности научных истин для простого разума, они до сих пор не сделали того, что было под силу духовенству и подьячим XVI и XVII столетий.
Обнародование лечебников, может быть, и в этом отношении принесет пользу, показав, как нужно просвещать народ в деле сохранения здоровья, не тая от него истинной науки и не относясь с пренебрежением к его будто бы неразумию.
§ 1
Есть трава ахтомос, ростом в стрелу, темна-ворона и цвет на ней с венцами. И та трава вельми добра от щемоты, а хлебать ее в молодом месяце в уксусе или в молоке. Ежели у кого пупок рушится, яждь той травы — поможет Бог.
§ 2
Есть трава парамон, растет волосата что черные волосы, растет подле болота, кустиками, а наверху что шапочки, желты. Полезна от нечистого духа, от черные болезни, и ту траву давай пить с молоком.
§ 3
Есть трава екумедис, растет на старых расчистках, собою мохната, листочки мохнатые ж с одной стороны, ростом в пядь. А кто ест порану и тот человек отнюдь никакой болезни не узрит.
§ 4
Есть трава матошник, растет на межах и по перелогам, собою синя, цвет на ней кистьми, синий же; и та трава добра ко пчелам, на ту траву сама летает, и ту траву кто держит в дому своем и по веснам ульи окуривает — во всех ульях пчелы будут.
§ 5
Цэава одолен, растет при реках, ростом в локоть, цвет рудо-желт, листочки белые. И та трава добра, коли человека окормят, и, дав ту траву, скоро пойдет низом и верхом. И корень травы добр от зубной болезни, и пастуху, чтобы стадо не расходилось, или кто тебя не любить станет, и хочешь его присушить, — дай ясти корень.
§ 6
Есть трава адамова глава, растет возле сильных раменских болот, а растет кустиками по 8, по 6, по 9 и по 12, в листе ростом в пядь, цвет багров, кругленький, а расцветает вельми хорошо — кувшинцы всяким видом. И ту траву рвать с крестом Господним и говорить: Отче наш, помилуй мя, Боже. А кто грамоте не умеет и сотворит ему 300 молитв Иисусовых. И принеси ту траву в дом свой, который человек порчен и кто портил, дай пить. А кто хощет дьявола видеть или еретика, и тот корень возьми водой освяти, и положи на престол и незамай 40 дней, и те дни пройдут, носи при себе — узриши водяных и воздушных демонов. А воду хощеши держать или мельницы ставить — держи при себе или пойми взверх; хощеши воздвигнуть палату, храмину и землю под себя подвести и та трава есть царь во всех травах. А когда кто ранен или сечен — приложи к ране, в три дня заживет.
§ 7
Есть трава плакун, а растет при озерах, высока в стрелу, цвет багров и та трава вельми добра; держи в чистоте, давай скоту, который вертится, или которые ребята не спят, клади в головы, а крест из нее вырезать, носить при себе вельми добро.
§ 8
Трава броней, растет кустиками, что гороховина, цвет на ней ворон и красен, ягоды голубые. Та трава к тому, в котором человеке старая порча или старая грыжа — топи с хмелем и хлебай, то минется и кашлю претит.
§ 9
Трава ворона, растет лапушником, цвет прибел, собою низка, что капуста, ягоды вороны; растет при реках. Добра та трава: аще кто ею трется, то тело отнюдь не пухнет, и со всякого удару щепоты нет.
§ 10
Есть трава, растет в воде, концом против воды, а как сорвешь и кинешь на воду, то поплывет против воды. Та трава вельми добра носить при себе: всякого еретика и сопротивника отгонит, а корень ее бел называется, и к замкам добра.
§ 11
Трава, имя ее кореф, растет при мокрой земле, ростом в стрелу, цвет бел, дух тяжел. От корюхи ту траву носи при себе, или в молоке хлебай, топя; выгонит кумоху[84] и одышку и слывет кумошная, аще человек по дважды на день и в неделю будет хлебать — скорби[85] своей избудет.
§ 12
Трава дягиль кудрявый, без сердца; добра она от еретиков. Ту траву кто ест, и тот человек никакой порчи не боится; аще в пир пойдешь, грызи корень хотя однажды в день или в неделю — скорби своя избудешь; носи дягиль на главе — люди любят.
§ 13
Трава сарахия, ростом в стрелу, толста и мохната, а корень девятной. Аще кто ее утопит[86] с муравьями да (будет) пить на тощее сердце и который человек хмельное пил, — отнюдь не станет и духа хмельного станет бегать. И зубы у них вырвет, да с тою же травою сарахею утопи и пий, то будет добро. (В последних строках, вероятно, есть пропуск)
§ 14
Лас трава, собою бела, растет при борах, цвет походит на…, ростом в пядь, два корня что орешки, один черный, а другой белый. Аще белый ешь, то стоитрudent\ а черный съешь, то не стоит. А полож белый за щеку, то без сумнения стоит. А самая та трава добра килы[87] парит — отвязываются прочь.
§ 15
Есть трава нукокея(?) Растет по березникам, синя и пестра, листочки долгоньки, что язычки, а корень на двое, един мужеск, другой женск А коли муж жену не любит, дай ему женск, — станет любить, а женск (корень) смугол; а жена мужа не любит, дай ей мужеска, а мужеск (корень) бел, — станет любить.
§ 16
Есть трава чан, растет коленцы, ростом в локоть и выше, а цвет синь и как отцветет, точно иглы востры. И та трава добра от черных болезней, дай пить скоту, во храмине держи и с собой носи.
§ 17
1£ава мачеха, растет лапушниками, одна сторона бела, а листочки что копытцы, а корень по земле тянется, цвет желт, а у иной цвета нет. Корень вельми добр. Аще у кого утроба болит, корень парь да хлебай — поможет.
§ 18
Есть трава петров крест, растет при полях, ростом в локоть, цвет багров, растет кустиками, что молодая дятлявина, а корень все крестиками, бел и мелок Та трава вельми добра малым детям давать в молоке — скорби никакой не будет. Аще которая жена страждет черною болезнью, хлебай ту траву — минется. Аще кто пойдет в путь, корень возьми с собой от еретика.
§ 19
ТТрава пострел, растет при борах, а растет она в марте, апреле и мае, в сих месяцах кустиками, и цвет вельми хорош. Ту траву рвать в апреле 9-м, 22-м или 23-м числе, в то место положить индейское яйцо. Та трава вельми добра всякому человеку держать в дому своем, или кто станет избу ставить — положи под первое угольно бревно — добро будет.
§ 20
Перенос трава, собою мала и темна, цвет ворон, а как отцветет, то со стручками, в них семечки. Та трава добра от змей, и уж спит от нее, и всякая нечисть противиться (ей) не может. А семя положив в рот, пойди в воду — вода расступится. А корень его как есть человек
§ 21
Хеновник трава, растет подле реки, собою смугла, ростом в стрелу, растет кустиками, а дух вельми тяжел. Та трава добра, коням к ране прикладывай; аще червь у коня, давай пить.
§ 22
Цэава попутчик, растет по пути. Добра она от окорму; высушив, к ране присыпать с маслом коровьим. Живет скотина и человеку добро.
Есть трава попугай, растет по низким землям, собой едва узнать можно от земли. Носи при себе, где хочешь проси денег или хлеба, аще мужеска пола (у кого просишь) положи по правую сторону пазухи, аще женска полу — по левую. А ежели скоморохи играют, кинь им под ноги и они передерутся.
§ 24
Есть трава ужак, растет по камням, по орешникам, и [из земли] не видать, ровно яичный желток Добра от зубной болезни, у кого зубы болят, держи при себе.
§ 25
Есть трава золотуха, растет по лесам, где женский пол не ходит. Она добра от волосатика. Собою желта и толста, что перст, а рост из-под колоды, цвет желт.
§ 26
Трава-ряска, растет кустиками, синенька, стелется по земле. Та трава добра положить в головы жене, и она скажет, что было с ней — добро или зло, а положить надобно в сих числах: в 19, 20, 25.
§ 27
Трава девятисил[88] растет кустиками, высока, корень толст. Добра она, кто ее топит в уксусе и хлебает — нутреннюю выгонит болезнь, одышку. А растет она в огородах по низким местам. Аще кто ее утопит с хлебом и чесноком, да пелынью и пьет по полуложке на тощее сердце, всякую нечисть изнутри гонит.
§ 28
Есть траваунзин, листочки долгоньки, что стрельные копья железца, кинулись по сторонам, а вверху шишечки, мохната, ростом в пядь и выше. Она добра к порезу присыпать — скоро заживет. Аще рана — парь с огородною мятою или дикою и присыпай, то скоро заживет.
§ 29
Трава навыка, ростом в человека, по ней, что иглы колются, цвет мохнат, синь, а растет по пахотным местам и по межам ту траву держать добро в хоромине; а когда скот вертится, и ты вложи корень в шерсть с воском, — минется.
§ 30
Трава осот добра: кто ее знает, тот человек талан обрящет. А растет красна и светла, листочки кругленьки, что денежки, собой в пядь, а цвет розный. Растет кустиками по сильным местам раменским. Ту траву держать торговым людям: носи при себе, где ни пойдешь, много добра обрящешь, и от людей честь будет и великою славою тот человек вознесется. А корень ее светел, как воск
§ 31
Трава уьиак, растет по березникам и по ельникам, собою в пядь, а с половины ее и до верха цвет — петушки беленькие со всех сторон. Та трава добра от грыжи, топить ее в уксусе или в молоке и пить поутру не евши, пока грыжа не уймется.
§ 32
Есть трава сава. Страшна бо та трава! Когда человек найдет на нее в поле или лесе, то умом смятется. Ростом не велика, от земли чуть знать, на ней пестринки по всей, а в корени черви и наверху. Добра ловить зверей. Аще кто что украдет, — поворотится (вернется) от него, только положи на след; или кто ставит поставухи (силки, капканы) и ты положи (той травы) подле дороги, — пути ему так не будет. Ту траву рвати по вечеру. Аще у кого сором насорится, и ты истолки щавелю и привяжи платом. Аще у кого мшицы, и ты обмочи платок в деготь и положи себе на голову. От хрипотины ясти морковь печеную — поможет.
§ 33
Есть трава богородская, растет при великих реках и припольниках, на добрых местах, собою мала, что елочки, растет кустиками, цвет багров на каждой елочке. Трава добра малым детям давать в молоке, помогает от скорби. А корень несет добро, у которой жены груди болят — топи в молоке козьем, пей и грудь парь. Да и скот добро окуривать с ладаном — всякого духа отгоняет.
§ 34
Есть трава земляница, растет по прелям кустиками, что снег бела. Та трава добра, в молоке хлебать, которые малые дети не спят — поможет. Она же добра от колотья.
§ 35
Щавель коневой растет на прелых местах, ростом в конопель, что метла, а в ней семечки. Она добра, кто битый человек и приступает к сердцу кровь — дай с вином пить или с листом конопляным — поможет.
§ 36
Пелын трава, растет что лебеда. Полезна она в вине варить с медом, тот человек порчи не боится. Грыжу вон гонит и от трясавицы добра.
§ 37
Есть трава боровой лист, что брусница, цвет таков же красноват и ростом токова ж Та трава добра пчелы и борти окуривать — будут пчелы.
§ 38
Цэава царь мурат, растет при припольниках и на пашне, собою в стрелу и выше, цвет багров, коловата, что иглы. Та трава угодна в дому держать и хоромы ставить на ней. А когда скотина вертится, положи с воском в шерсть и отыдет нечистый дух. И от черной болезни добра.
§ 39
Есть трава стародубка, растет при врагах и при припольниках зеленых, а ростом в пядь, собою зелена, листочки что язычки, востреньки. Та трава добра давать пить которого человека испортили, пей в молоке — поможет. Или грыжа в котором человеке нутренняя, и который человек болен и труден, не ходит, — дай пить с медом помалу, то вынесет низом и верхом. А кто огневой лежит, а поту нет, дай с гвоздикою и пот пойдет страшен; а если умереть суждено, то пот густ, что кровь, и дух тяжел.
§ 40
Есть трава рябина, растет на пахотных землях, листочки что рябинкин цвет желт, кистями, корень бел. Та трава угодна: цвет, у кого очи болят — парь в кислом квасу с медом; а корень тоя травы, когда бывает поветрие, топи с медом — поможет. Корень же пей, кому уроки[89] бывают, или на скот, пей и носи при себе. А буде у коров глумятся удесы, вложи корень в главу с воском — поможет.
Есть трава полевой хмель, растет по полям, шишки желты. Та трава с мятою угодна пить поутру рано, то хмель не возьмет, сколько ни пей, а иногда мята угодна к тому есть.
§ 42
Есть трава царевы очи, ростом в иглу, собою красна и листочки красны, и та трава угодна в дому своем, и животу человеку пользует, и на суд возьми с собою — не осужден будешь, или в путь идучи на который помысл, возьми с собою — вельми добра. Аще который человек хощет в пир идти при себе — ласковое житие будет. А растет она при борах, где родится клюква.
§ 43
Есть трава баклан, растет при реках, цвет желт, а листы круглые, корень бел. Добра она давать коням и коровам, которые дряхлые или который трухо… человек и забывается, — истопи, пей и парь ею тело и главу обкладывай — поможет.
§ 44
Трава самоток, растет она на старых лугах и на сильных местах, ростом в пядь, цвет синь, что шапка, корень бел. Ту траву хорошо в молоке пить или в уксусе у которого человека чемер, вскоре поможет Бог. Пить на исходе месяца, здрав будешь.
§ 45
Есть трава полевой дягиль, по горам и по сухим местам, собою в локоть или в стрелу, что дягиль, наверху кисточки, беловата, дух медвян, а корень что перец. Та трава добра давать пить у которой жены груди болят, а корень держи на зубах, угодна.
§ 46
Есть трава медвежье ухо, растет на добрых местах раменских, на старых лугах и по огородам, ростом в стрелу и выше, листом мала, цвет желт, дух хорош. Цвет угоден давать коням в овсе и парь коням губы и ноздри — норицы не будет.
§ 47
Есть трава, походит на конопель. Добро ее топить в уксусе и пить на исход месяца на тощее сердце — чистит в человеке тело, и ломоту и грыжу выгонит, и утробу чистит, и голове легче живет, которая была.
Есть трава перепонка, растет по огородам и по старым пахотам, рост что елочка, листочки долгоньки, маленьки, гладеньки, цвет на ней что пестунки. Угодна та трава, у кого очи преют или слезы ходят часто. Или которая [язва] долго не заживет, сотри с попутником и приложи с маслом или с мукою аржаною — поможет.
§ 49
Есть трава дикая крапива. Добра она, у кого человека мочь [моча] зоймется, дай пить с грушевым морсом, истопи, или с огурцами — поможет Бог.
§ 50
Есть трава чернобылец, растет вместе с крапивой, что крапива. Добра она от черной болезни, смешать с плакуном — поможет Бог. А коням давай в овсе, — не столь зачесываются.
§ 51
Есть трава сорочий щавель, она маленька, листочки что денежки. Та трава добра которого человека бешеная собака изъесть или змея или уж ожалит. С салом медвежьим в три дня заживет.
§ 52
Цэава смык, растет бела, а ина желта, что пестики, ростом в пядь. Добра она, который человек не смыслен. Дай пить с вином, пусти в ухо пар и хлебай — поможет Бог.
§ 53
Трава земляница, на ней ягоды земляны. Добра та трава очи парить, у которого преют, с листом смородиным.
§ 54
(Повторение о траве золотухе § 25.)
§ 55
Есть трава вьюнец, растет при реках и при болотах, на старых местах зеленицах, рост в локоть, цвет багров, корень красен. Добра она, у которого человека волосатик или нырок — хлебай и прикладывай на рану с овечьим щавелем. Поможет Бог.
Есть трава енох, растет по холмикам, собой маленька, светла и бела, что булавочка, цвет, что пыльца белая и желтая, собой в иглу, а когда сыщется, растет кустиками. Добра она, с нею щелок делать с кленовым листом и мыть голову, то кудри будут и волоса мягки. Она добра присыпать, у кого ногти сходят. Легче будет.
§ 57
Есть трава болотный былец, растет при всяких реках, высока, что крапива, цвет походит на бел, корень черн, мохнат, красноват, дух тяжел. Добра та трава на медведя ходить, борцам или поводилыцикам; да она добра в молоке топить или в уксусе пить по утрам, то утверждаются стомах и афедрон[90]
§ 58
Есть трава палочник, что наверху растут черные палочки, а растет подле озер. Добра та трава от порчи, и от горькой болезни, и от моровой болячки. Пей и парься. А пить ее с пострелом. А корень палошников добр к посеку, или уж ужалит или змея, да еще добро держать мельникам.
§ 59
Трава чистяк, растет на раменских местах и оврагах, ростом в локоть, растет кустиками, приголуба что лебеда, корень желт, а в ней что молоко, а в корне что краска. Тою травою парить очи с медом, да еще парить ею у жен груди — много молока будет.
§ 60
Есть трава синеворот [солноворот?], ростом в локоть, а рост без листков, гладкий, цвет желт. Та трава угодна от грыжи,[91] которое место грызет, а не проваливается; присыпай — поест. Да она ж к чирьям годна — прикладывай.
§ 61
Есть трава пырей. Добра, коли пчелы жалют, трися ею и парь — минется пухота. Да она ж угодна, когда займется мочь в человеке. Пей с капустою. Поможет Бог.
§ 62
Есть трава молодовник, растет по рекам, листы что капуста, высока в стрелу, цвет лазорев, кувшинцами, корень бел. Угодна та трава, у кого корь на лице или воспа. Парь в бане, поможет Бог.
§ 63
Есть трава ефилия, растет в диких лесах и полях, на ней что волосы тянутся. Та трава добра давать, который человек не растет или горбат, дай с плакуном пить по девыти в трех месяцах. Да она же добра от пожогу или обварится человек, парь ею и хлебай — поможет, только да не смертно есть.
§ 64
Есть трава, растет по пригоркам, верхним концом в землю гнется. Аще кто ту траву роет на Иванов день и дает скотине, и тот скот того году от поветрия не умрет; а кто в Великий четверток, встав поутру до солнышка, окурит в дому скот свой, того году тот человек ничем нерушим от зверя, от упаду. Добро есть ту траву всякому человеку держати во рту своем.
Алмаз камень цветом подобен нашатырю, а внутри темнее хрусталя, но блистание от себя издает, а крепостию таков крепок и тверд, что и в огне не сгорит, и иными вещми не может вредитися; но точию его твердость мягчить тем обычаем: полагаем в мясо и в кровь козлячью, но прежде тот козел напоен вином и петросилиевою травою накормлен. Величество же того камени бывает больше ореха лесного, а находят его в арабских и в кипрских странах.
Камень алмаз, аще воин носит на левой стороне во оружиях, тогда бывает спасен от всех супостатов своих и сохранен бывает ото всякие свары и от нахождения духов нечистых.
Тот же алмаз, кто его при себе носит, грежение (грезы) и сны лихие отгоняет.
Тот же алмаз окорм смертный объявит, аще к тому камню приближится, то потети начнет.
Алмаз пристоит при себе держати тем людям, кои страждут лунным страданием и на которых ночью стен находит.
Алмазом камнем аще беснующегося человека осяжет, тогда та болезнь пременится.
Яхонт черленый кто при себе носит, снов страшливых и лихих не увидит.
А кто, в солнце смотрячи, очи затемнел, тогда ему поможет, егда тем камнем потереть.
А коли тем камнем по голове потрешь, по волосам, тогда в себе плоть главную тянет, яко магнит железо.
А кто тот яхонт носит в перстне при себе, тот и скрепит сердце свое, и в людях честен будет.
Камень лал цветом бывает ал или побледнее яхонта чер-леного.
Аще кто лал при себе носит, поветрие моровое отгоняет и похоти телесные лишние унимает, тело человеческое во здравии ото всяких болезней устрояет, мысли злые отдаляет, и промеж людьми приятельство чинит, и всякое счастье размножает.
Яхонт лазоревый, кто его носит при себе, тело умножает и благолепие лицу подает, пот лишний унимает и похоти телесные смиряет, и чинит человека быти чистым и добрым, нечистоты с очей и болезни с чела отгоняет, и животные болезни усмиряет.
Тако же кто его при себе носит в перстне, чинит его спокойным и в людях честным, набожным, милостивым, духовным; а измены открывает, страхи отгоняет, чирьи бывающие во время поветрия морового одним доткнением уздравляет.
Изумруд камень есть цветом зелен, а привозят его из Британии, а добывают его в тех местах, где руду медную копают.
Изумруд толчен аще в питии положишь, уймет смертоносную ядость и укушение ядовитых заживит.
Изумруд толчен и прият внутрь в питие, весом против седьми зерен ячменных, тогда от окорму смертного избавляет человека.
Аще кто на изумруд часто зрит, тогда зрак человеческий укрепляет, и очи от прилучающихся недугов во здравии сохраняет, и носящему его весельство наводит.
Тот же камень толчен в питии прият, пользует прокаженным, и печени, и желудковым болезням помогает.
Бирюза или ферюза есть камень синостен, смешан с некоторой белостию, а чтобы синость одолела бледность.
А коли человек с коня спадет, тот камень сохраняет его от расшибения.
Аристотель премудрый пишет про него, что умноживают его цари великие в сокровищах своих и чествуют им; носящему его весельство наводит
Аще кто его носит при себе, не может быть тот человек убит, понеже никогда не видали его на убитом человеке.
А когда разотрут его и пьют, помогает от окормов змеиных и от иных многих пакостей уздравляет, и болезнь из почек и из пузыря выведет.
Бечета есть камень сердце обвеселит, и кручину и неподобные мысли отгоняет, разум и честь умножает, от грома и от неприятелей обороняет, и от губительного поветрия морового сохраняет, беременным женам к скорому рождению детей приводит.
Аметист есть камень цветом вишнев, а родится в Индии; сила того камня есть: пьянство отгонять, мысли лихие отдалять, добрый разум делает и во всяких делах помощь дает.
Аще кто этого камня изопьет, то неплодного плодным делает, и окорм гасит, воинских людей от их недругов оберегает и к одолению приводит, и к ловлению зверей диких и птиц добрый есть помощник
Топаз камень назван от места, в котором месте он сперва найден, а то место зовут топазис; а который всех лучше и тот цвет имеет, что золото, а который темен, тот не столь добр.
Топаз кто при себе носит, гнев человеческий и похоти телесные унимает.
Войтех мудрец пишет, коли топаз в кипящую воду положишь, то вода кипеть перестанет и назад его можешь голой рукой вынуть и то-де испытано неким мудрецом во французской земле, во граде Париже.
Тот же камень помогает, кто кровью блюет, и от той болезни охраняет, кою называют «волк».
Тот же камень на рану положен, тогда кровь уймет из раны и телесное зажжение угасит.
Балагиус камень кто при себе носит, тогда чинит его веселым, промеж мужа и жены любовь умножает, коли он на шее повешен; сны лихие и страшливые отгоняет, болезни горляные и в щеках мокростные и волгостные исцеляет.
Тот же камень терт с серебром тертым, угри на лице натираем и их истребляет.
Тот же камень в воду положен и чтобы ту воду пили, тогда тяжко дыхающим помогает, и внутренние болезни отгоняет, и младенца в утробе матери содержит, и кто ту воду в очи пускает, от многих болезней уздравляет.
Гранат, а по-русски виниса камень, веселит сердце человеческое и кручину отдаляет.
Тот же камень, кто его во рту носит, и у того человека речь и смысл к судебным делам направляет.
Тот же камень, кто его при себе носит, и того человека к людям прилюбляет.
Агатис есть камень черен и светел, а коли будет сожжен, помогает от падучей болезни, и духи нечистые отгоняет, желудковым болезням помогает и к сладости ественной приводит.
Тот же камень положить в воду и дать мокнуть три дня, и ту воду дай пить родильницам во время родов их, тогда легкое рождение чинит.
ТУ же воду дать пить девице для обличения нечистоты ее; и как выпьет, то не у чистой девицы не удержится, тотчас на низ изойдет та вода, а только девица непорочная, то укрепится и не изойдет вода.
Тот же камень духом нечистым сопротивляется и волхвам, и ужи отгоняет, того для и орлы в гнезда свои кладут тот камень, чтобы от того ужи бегали.
1. Аспид есть камень многими и различными цветами бывает, а из них лучше и сильнее светло-зеленый, чтобы в нем струи червленые проходили сквозь.
Того камня крест кто носит на себе, сохраняет того человека от потопления на воде.
Так же кто его носит на себе, в чистоте пребывает; трясавичное биение уймет и водоточную болезнь изгонит.
Тот же камень помогает женам во время родов их, и всякое ночное и стенное нахождение отгоняет и от соблазна сохраняет.
Тот же камень утробу кровавую уймет и у жен лишнее течение менстрово заключает, и разуму острость подает, а коли тот камень обделан серебром, тогда силой своей исполнен есть.
Хрусталь камень, когда будет положен против солнца, тогда огонь из себя испускает, и порох пищальный и иные вещи зажигает, а как кто его согреет, то никак ничего не зажжет.
Тот же камень кто жаждущий во устах держит, то жажду ему уймет.
Тот же камень растерт и смешан с медом пресным, то мамкам молоко множится.
Тот же камень кому на шее поцеплен, тот сон лишний отгонит.
Магнит камень родится в Индии в горах при береге морском, цветом аки железо, а железо издалеча привлачит к себе, а кто похочет его учинить, чтобы железо не привлачил, тогда соком чесноковым его помазать или луковым; а как захочет его опять учинить в силе, тогда положить на ночь в Козлову кровь, то будет в силе своей по-старому.
А кто его истолкши приемлет в вине фряжском с сахаром, тогда густую мокрость изнутри выгонит.
Тот же камень, кто его при себе носит, велегласие творит и весельство наводит.
Аще кто обдержан водоточной болезнью, тому даем пить ползолотника тертого магнита, и от того здрав будет.
Тот же камень, аще муж носит при себе, тогда мил бывает жене своей, так же как и жена носит, то же ей чинит.
Тот же камень магнит, коли будет положен под голову той жене, которая к мужу своему неверна, тогда сквозь сон мужа своего обнимет тотчас; а только которая жена от мужа своего блудит, тогда та жена с постели летит, как бы ее кто спихнул, а то ей учинится от того камня во сне страшливое и боязливое видение.
Тот же камень терт мелко и сыпан на жар угля горящего, тогда дивные страшливые дела покажутся, что невозможно будет человеку тут стоять.
Беазар камень, привозят его из Индии; а кой привозят из Восточной Индии, тот есть сильнее, а цветом сер, а иной черен и мягок, а сказывают, что находят его на берегу морском, а родится, сказывают, у змеи в желчи.
Все мудрецы описывают про беазар, иже начальное место имеет промеж иных лекарств, которые, лекарства, помогают от окорму и от опойств, сиречь от порчи лихих людей.
Аще кто его выпьет золотник без четверти, тогда погашает всякий яд и избавляет человека от смерти, потому что нет его сильнее; от порчи помогает, всякая вещь, которая избавляет от какой ни есть немощи, бывает названа беазаром, того камня прозвищем.
Серапион мудрец пишет, аще кто тертого камня беазара, весом против 12 зерен ячменных, выпьет в питье с ренским или с белым французским вином, подогрев, тогда помогает от порчи и всякие болезни от сердца отгонит, а как его выпьешь и лег бы на постель, и окутался платьем, и чтобы вспотел.
Также помогает, коли кто изнемогает поветрием моровым и тот камень приемлет и при себе носит.
Аще кто тот камень вставит в перстень и почает в себе порчу и, вложа в уста, съест его, тогда от порчи избавляет.
Целенитес, сказывают, вынимают из великого желвя, имеет цвет кабы жемчуг, на себе имеючи скорлупу.
Целенитес есть индийского желвя глаз; волхвы его под язык себе кладут и людям сказывают дела, что впредь будет, а в рот, выполоскав, да его кладут, и то могут делать от восхода солнечного до шестого часа дня, и на молоду месяца во весь день, сказывают, что тот камень ту силу имеет, а на ветху месяца то через день, и тот, сказывают, камень огня не боится и не горит.
По-латыни тот камень зовут аквилелапис, а по-арабски гогар алгамак, а по-гречески… сиречь легкое рождение творит женам, и скотам и птицам, а находят его в индийских и персидских странах; цветом тот камень бел и звук из себя издает, кабы в нем иной камень колеблется; а когда его разобьешь, тогда в нем иной камень обрящеши, а величеством есть с орех лесной, а подобен есть костаниевой ягоде.
Серапион мудрец пишет, что тот камень вносят орлы в гнезда своя и полагают его под самками, тогда дети их вылупляются без болезни и родильницам его привязывают к левой стороне, легко тогда рождение творить.
Тот же камень, кто его при себе носит, и он любовь укрепляет, и богатство множит, и падучую отгоняет болезнь.
Тот же камень, аще положишь в смертные яства, тогда те яства человек не может проглотить; а когда камень вынешь, тогда яства по обычаю станет человек есть.
Камень есть найден в животе молодых ластовиц, а находится двух цветов, бывает черен и черлен.
Черленый камень кто при себе носит, помогает тем, кои страждут лунным страданием и иступившим ума.
Также кто его при себе носит, чинит его речистым, и любят его люди.
Тот же камень истерт и с водой смешан, больные очи уздравляет.
Черный камень, кто его при себе носит, речи начатые к доброму концу приводит, гнев усмиряет, людям любимого чинит.
Тот же камень в желтом сукне на шею привязан, ворогушу отгоняет и все волгости злые отдаляет, и падучую болезнь отгоняет, и то испытано.
1. Тот камень бывает найден в желудке валеного петуха, коли петух трех лет вален бывает, а после валения только бы жил семь лет, а чем бывает стар, тем будет лучше, а знать потому, как уже в петухе тот камень будет, тогда уже петух ничего не станет пить, а величеством бывает с бобово зерно.
Тот камень, кто при себе носит, того человека никто не может одолети.
Аще кто его во рту держит, жажду отдаляет, мужа с женой в любви содержит, и разведенного мужа с женой в первую любовь совокупить, и к плотскому совокуплению хорошо помогает, и отнятое государство из неприятельских рук отвращает.
Корольки бывают трех цветов: черлены и белы, и черны; белые и черные в лекарские зелья не полагаем, разве найдешь в составах зелейных прописано именно про белые или про черные, тогда их полагаем; а когда обрящем написано без прозвища корольки, тогда емлем красные, а чем корольки краше, тем лучше, а белые и черные потому же.
Неции врачеве глаголют, аще какой человек в доме своем корольки имеет, или при себе носит, град падающий вредить ему не может, а в прежние времена корольки толкли, и в жито семянное их сыпали, и тем житом сеяли от биения градовного; а иные те корольки на межах на пашенных к деревьям привязывали от того же биения градовного.
От тех же корольков дух нечистый бегает, понеже он крестообразно растет.
Тот камень [болезнь] в кишках и из селезенки выведет и ко всякой стомаховой болезни пристоит.
Корольки прияты, блевание кровавое уймут и легко урину движут.
Корольковым камнем аще очи слезные потрешь, тогда слезы уймутся.
Аще корольками утром веки очные потрешь, тогда скатанамиева болезнь уймется, что видится человеку, аки комары у него перед очами мелькают.
Корольки мелко толченые и с водой дождевой принятые истребляют лишнюю волгость селезенную, и болезнь из брюха и из желудка выведут, и от различных внутренних болезней помогают.
То же предреченное питье особенно есть лечебно тем, кои в просоние пугаются, и сохраняет человека от соблазна духа нечистого.
Корольки принятые биение сердечное уймут и сердце укрепляют.
11. Аще который человек на монисте[92] корольки носит, того колдование и иное никакое ведовство неймет, а как тот человек позанеможет, то корольки красные белеть станут, а как поздоровеет тот же человек, так корольки опять станут черлены.
Жемчуг есть сух и студен во втором ступне, и кой больше, тот лучше.
Жемчуг мелко тертый аще кто внутрь приемлет, естественную животную силу укрепляет, и биение сердечное уймет, и обморок головной отведет.
Аще который человек впадет в великое бессилье, тогда давай жемчуг мелко на порох истертый с свороборинным сахаром.
Также бессильным людям давать сахар, который зовут аптекари «монюс кристи», а тот сахар сделан с тертым жемчугом, и бессилье того уймется, и сердце укрепится.
Аще у кого очи темнеют, тот приемлет тертый жемчуг и так плева с очей сойдет и кровь сердечную чистит.
Лазорь есть камень на порох натерт и присыпан к бородавицам, и тако истребляет.
Тот же камень повешен у дитяти на шее, боязни от них отдаляет и волоса кудрявы чинит.
Тот же камень весом против 16 зерен ячменных внутрь принят, меланхолию выгонит и кровь чистит от волгостей густых, а сила его есть — холодит и высушает.
Золото мелко терто и внутрь принято, прокажение из всего тела изгонит и все уды телесные укрепляет, язвы или чирьи златою снастию отворим, та язва никак не гноится.
Золото мелко терто и внутрь принято, биение сердечное уймет и сердце укрепляется.
Золото сусальное аще к ранам прикладываем к гнилым, тогда мясо дикое из ран без болезни вытянет.
Золото мелко тертое и смешано с соком бораговой травы, или с костьми еленья сердца, мелко толченного, и сахару головного примешано по рассуждению, вельми пристоит принять тем людям внутрь, кои дряхлуют и бес-сильствуют.
Золото принятое меланхолиеву болезнь выгонит и сон сладостен наводит, и грежение ночное отводит
Аще кто золото во рту носит, у того благоухание изо рта исходит.
Золото терто и внутрь принято, помогает и исцеляет тех, кои наедине сами с собой говорят и сами спрашиваются и сами отвечают и во уныние впадают, и золото тех укрепляет, и уныние отгонит, и крови доброй растение творит.
Серебро есть естеством студеностно и сушительно, мелко терто и смешано с маслом тартовым, и тем коросту и свербеж помазуем, уймется.
Тем же помазуем старые гнилые раны, тогда мясо дикое из них истребит и их заживит.
Серебро язвы сеченые в место сводит, аще тертым серебром присыплет.
Серебро мелко тертое внутрь принято, сердце укрепляет и растение доброй крови творит.
Серебро мелко тертое и внутрь принято, коим обычаем ни буди, густую мокрость от всего тела изгонит.
Ртуть есть горяча и волгостна в четвертом ступне.
Ртуть варена и смешана с маслом бобковым, и тем помазуем главу, где вши и гниды от того умирают и коросты на главе заживляются.
Аще ртуть на огонь мещем, тогда великий дым будет, и тот дым вредителен есть человеку; понеже грыжу наводит суставом, и зрак вредит, и слух, и смысл порушает.
Ртуть лихое мясо из язвы истребляет и болячку фистулову заживляет.
Аще который человек ртуть умиренную в суставах своих имеет, тот да пьет молоко козы и колеблется на бочке, и тако ртуть из суставов выходит или болящий да емлет вино фраж-ское, в коем варена горчица трава обычная, да трава полынная, да трава исопова, и вино да пьет.
5. Емли масла орехового 3 золотника, и разогрей гораздо в сковородке, и всыпли в него мартасану серебряного, да белил обычных, по 2 золотника, и прибави уксусу лютого 6 золотников и то все вместе вари, дондеже огустеет, аки мед пресный, и к тому прибави ртути один золотник, и то есть масть особна, лечба от шелудей, аще помазуешь, — шелуди и иные нечистоты изгибают.
Мышьяк тремя цветами живет: а) белый, б) желтый, в) чер лен.
Взяти полтора золотника мышьяку мелко толченного, да шесть золотников извести живые, и разведи водой, и вари гораздо, и воткни перо, как пух отпадет, тогда то зелье поспело, и тем зельем помазуем те места, где волосам ненадобно расти, то не станут волосы расти; и два дня или три спустя смывай, чтобы тела не вредило.
Взять мыла грецкого или простого 2 золотника, толченого мышьяку 3 золотника, и в том масть доспети, и парься в мыльне и тем коросту и свербеж мазать, и после того вспотеть, и зелье смыть, и так делать пятью и шестью, и тело чисто станет.
Киноварь делаем в сере горючей, да во ртути, а цветом он черлен.
Киноварь мелко на порох терт и присыпаем к ранам сеченым, вельми течение кровавое уймет.
Тот же киноварь, аще присыплем к ожогу, то ожог заживляет; киноварь кладется в различные зелья, кои к язвам прикладываются.
Сурьма мелко толчена и присыпана во афендрон ко еморондову течению (геморрою) и тако та болезнь застано-вится.
Авдеева Е. А Записки для городских и сельских хозяев. СПб., 1842.
Азадовский М. К История русской фольклористики. М., 1958–1963. Т. 1–2.
Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914.
Антонович В. Колдовство // Т^уды этнографической статистической экспедиции в Западный русский край. СПб., 1872. Т. 1.
Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые. СПб., 2004.
Афанасьев АН. Народные заговоры. М., 1862.
Афанасьев АН. Народные русские легенды. Казань, 1914.
Афанасьев A H. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1865–1869. Т. 1–3.
Афанасьев АН. Народные русские сказки. В 3 т. М., 1958.
Байбурин А К Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983.
Баня, ее польза и влияние на организм человека. СПб., 1905.
Белоус В. Народный праздник Купала. М., 1861.
Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.
Божерянов И. H. Как праздновал народ русский Рождество Христово, Новый год, Крещение и Масленицу. СПб., 1894.
Большая книга гаданий мира / Сост. Н. Будур. M., 2006.
Будур H. В. Инквизиция. 1£нии и злодеи. M., 2006.
Будур H. В. Камни в легендах и преданиях. М., 2008.
Будур H. В. Руническая магия. M., 2001.
Будур H. В. Русский народный календарь. M., 2007.
Бурцев А Е. Жизнь русского народа. СПб., 1914.
БурцевАЕ. Полное собрание сочинений. В 10 т. СПб., 1908–1911.
Буслаев Ф.И. Бес. СПб., 1881.
Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 1–2.
Велецкая H. H. Языческая символика славянских архаических ритуалов. M., 1978.
Великорусские заклинания. M., 1998.
Веселовскый А Н. Историческая поэтика. Л., 1940.
Ветухов А Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова. Варшава, 1907.
Власова М. Новая абевега русских суеверий. СПб., 1995.
Волков H. П. Русская Масленица и исторические данные о ней. Владикавказ, 1897.
Высоцкий H. Ф. Очерки нашей народной медицины. M., 1911.
Глинка В. А Древняя религия славян. Митава, 1804.
Горбунов-Посадов И. И. Русский деревенский календарь. M., 1908.
Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб.; M., 1880.
Даль В. И. Пословицы русского народа. M., 1996. Т. 1–2.
Ермолов А Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. СПб., 1902–1905. Т. 1–4. ЕфименкоП. С. Малороссийские заклинания. M., 1874.
Зеленин Д. К Очерки русской мифологии. Пг., 1916. Зеленин Д. К Восточнославянская этнография. M., 1991.
Иванов В. В, Топоров В. Н. Исследования в области русских древностей. M., 1974.
Иванов П. Народные рассказы о ведьмах и упырях // Сборник Харьковского историко-филологического общества. Харьков, 1891. т.з.
Кагаров Е. Г. Мифологические очерки. Харьков, 1913. Кайсаров А С. Славянская и российская мифология. M., 1810. Канторович Я. А Средневековые процессы о ведьмах. СПб., 1896. Кашинский И Г. Русский лечебный травник СПб., 1817. Коринфский А А Народная Русь. M., 1901.
Костомаров Н. И Очерк домашней жизни и нравов велико-русского народа в XVI и XVII столетиях. СПб., 1887.
Крачковский Ю. Ф. Быт западноевропейского селянина. M., 1874. Круг жизни. M., 1999.
Лаврентьева Е. В. Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. M., 2006.
Леви-CmpocK Структурная антропология. M., 1985.
Майков Л. Великорусские заклинания. СПб., 1869-Максимов С. В. Куль хлеба. M., 1982.
Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903.
Маркевич Н. А Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссов. Киев, 1860.
Материальная культура и мифология. Л., 1981. Репринт. СПб., 1890.
Мифы и легенды народов мира / Сост. Н. Будур, И. Панкеев. M., 2000. Т.З.
Мифы народов мира. В 2 т. M., 1980. МишдеЖ Ведьма. M., 1912.
Народная медицина. СПб., 1845. Народные гадания. M., 1999. Народные заговоры. Пермь, 1918. Народный быт Великого Севера. СПб., 1898. Народный праздник Купала. Львов, 1861.
Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверья. Витебск, 1897.
Никифоровский М. Русское язычество. M., 1875. Новик Е. С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме опыт сопоставления структур. ML, 1984.
Обзор русского народного быта Северного края / Собр. А. Е. Бурцев. СПб., 1902.
ОрловМ. А История сношений человека с дьяволом. М., 1997.
Панкеев И. А Обычаи и традиции русского народа. М., 1998.
Полная энциклопедия быта русского народа / Сост. И. Панкеев. М, 1998.
Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. M., 1975.
Померанцева Э. В. Рассказы о колдунах и колдовстве // 1£уды по знаковым системам. Тарту, 1965. Вып. 365.
Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903.
Потебня А О мифологическом значении некоторых обрядов и поверий. M., 1865.
Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963.
Пропп В. Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. M., 1976.
Прыжов И. Г. Наша общественная жизнь. СПб., 1864.
ПыляевМ. Старое житие. M., 1903-
ПыпинАН. История русской этнографии. СПб., 1891. Т. 1–2.
РожноваП. Радоница. M., 1992.
Русская изба. Внутреннее пространство, убранство дома, мебель, утварь. СПб., 1999.
Русский быт по воспоминаниям современников. M., 1914.
Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия / Собр. M. Забылин. M., 1880.
Русский народный календарь / Сост. Н. Будур. M., 2005.
Русский народный лечебный травник и цветник. M., 1892.
Рыбаков Б. А Язычество древних славян. M., 1981.
Селиванов В. В. Год русского земледельца // Соч. Владимир, 1902. Т. 2.
Сказания русского народа / Собр. И. П. Сахаров. СПб., 1885.
Словарь русского знахаря. Нижний Новгород, 1998.
Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. M., 1837–1839.
Соболев А Загробный мир по древнерусским представлениям. Сергиев Посад, 1913.
Соколова В. К Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. M., 1979.
Сперанский М. Ведьмы и ведовство. M., 1906.
Степановым. Народные праздники на Святой Руси. СПб., 1899.
Терещенко А В. Быт русского народа. СПб., 1848.
Токарев С. А История русской этнографии. M., 1966.
Токарев С. А Ранние формы религии. M., 1990.
ТэйлорЭ. Первобытная культура. M., 1939.
ТэрнерВ. Миф и ритуал. M., 1983.
Флоринский В. М. Русские простонародные травники и лечебники. М.,1895.
Флоринский Т.Д. Славянское племя. Киев, 1907. Фольклор и этнография. Л., 1970.
Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л., 1978.
Фрезер Д. Золотая ветвь. М.; Л., 1931. Вып. 1–4. Фрейденберг О. А Миф и литература древности. M., 1978.
Цветочный питомник. СПб., 1887.
Церковно-народный месяцеслов И. П. Калинского. М., 1997.
ЧулковМ. Абевега русских суеверий. М., 1786.
Шейн П. В. Великоросс в своих песнях, обрядах, обычаях. СПб., 1898–1900.
ШеппингД О. Мифы славянского язычества. М., 1849. Шуклин В. Русский мифологический словарь. Екатеринбург, 2001.
ЭлиадеМ. Тайные общества. М., 1999. ЭлиадеМ. Шаманизм. Киев, 2000. Этнические стереотипы поведения. М., 1985. Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л., 1989. Этнознаковые функции культуры. М., 1991.