Повседневная жизнь викингов IX–XI века

Глава третья
МОРАЛЬ И НОРМЫ ПОВЕДЕНИЯ

Мы уже говорили о воинской доблести викингов и их представлениях о чести. Теперь самое время поговорить об этом и о других нормах поведения подробнее.

Норманны действительно всегда были благородны и честны в бою. Доброе имя и слава являлись целью всей жизни викинга, который боялся не столько смерти, сколько обвинения в трусости. В сагах часто говорится: «Слава о человеке живет всего дольше». А в «Речах Высокого» из «Старшей Эдды» сказано: «одно… вечно бессмертно: умершего слава».

Нарушение клятвы или обета верности и тем более сознательное предательство считались для людей той эпохи страшными грехами, которые влияли и на репутацию потомков труса и предателя. Викинги, выражаясь высоким стилем, боялись запятнать свою честь.

Обман считался страшным преступлением. А ложь — одним из самых недостойных деяний для свободного человека. Лжеца казнили точно так же, как и клятвопреступника: в водах подземной реки в скандинавском языческом аду их ждала смерть от утопления, которая повторялась до бесконечности. Действительно, страшная участь — тонуть и никак не захлебнуться и не избавиться от ужаса смертной агонии!

Люди в те времена настолько были честны и благородны, что при заключении договора или клятвы в залог не требовали ничего, кроме честного слова и крепкого рукопожатия.

Распри и раздоры нередко оканчивались тем, что один из соперников отдавался в руки другого, предоставляя ему право назначить себе наказание.

Так поступил Торкель сын Амунди, убивший Эйнара Кривой Рот, брата ярла Торфинна. Несмотря на то, что конунг Олав, как об этом рассказывается в «Саге об Олаве Святом», помирил Торкеля и Торфинна, Торкель пришел к ярлу, «склонил свою голову ему на колени и сказал, что может делать с ним все, что захочет». Ярл удивился и отвечал, что конунг помирил их. На что Торкель заметил, что не может уехать из страны, не заручившись поддержкой Торфинна. Ярл оценил такой поступок, назначил виру за брата и, как и просил его Торкель, назначил свои условия. С тех пор между ярлом и Торкелем воцарилась дружба.

Суровые и часто без меры жестокие в бою — но в бою открытом! — викинги никогда не могли посмеяться над незнакомым человеком. Считалось, что у насмешника рано или поздно вырвет язык тролль.[19] За насмешки вызывали на поединок.

Не меньше осуждалась и вспыльчивость, ибо она свидетельствовала об отсутствии выдержки и хладнокровия. Но также считалось «дурным тоном» раздражать вспыльчивых. Была даже пословица: «Кто поумнее, тот и уступит!»

Мстить сразу после убийства родича или друга считалось делом постыдным. Чем дольше человек выжидал удобного случая для мести, то есть чем меньше он находился в состоянии аффекта, тем большую выдержку он проявлял и тем лучше исполнял свой долг. В «Саге о Греттире» говорится: «Только раб мстит сразу, а трус — никогда!»

В современном обществе существует пословица: «В доме повешенного не говорят о веревке». Этот принцип свято соблюдался и скандинавами в те далекие времена. Они никогда не обсуждали с человеком его несчастий, а если уж и заговаривали об этом, то только с целью предложения помощи.

Не менее позорным делом, чем трусость, было и воровство. Интересно, что люди той эпохи четко разграничивали воровство и грабеж. Викинги занимались грабежом — но делали это открыто и никогда не скрывали своего имени и не закрывали лица. Они вели себя благородно и были честными грабителями — во всяком случае, сами они считали именно так. А вот воровство было делом постыдным, ибо совершалось втихую и выдавало в совершившем его человеке лукавство, трусость и низость. Исландец Хёрд, как о том рассказывается в «Саге о Хёрде и островитянах», очень сердился, что названый его брат, Гейр, воровал. «По мне, — сказал он, — лучше уж грабить, когда ничего другого не остается» — и заплатил выкуп хозяину украденного быка и за его убитых исподтишка людей, и за само животное.

Итак, викинги должны были быть мужественными, смелыми, неустрашимыми и говорить и действовать в открытую. Кроме того, они были обязаны заботиться о своих товарищах, семье и отчизне.

Они не хотели покидать своих друзей и честных противников даже после смерти. Долгом выживших на полях сражений воинов считалась забота о погребении павших с обеих сторон, какой бы смертью они ни умерли.

Норманны боялись расстаться с жизнью вне поля боя — не совершив подвига, который остался бы в памяти поколений. Ибо умерших на полях сражений валькирии — девы битв, — в соответствии с представлениями того времени, относили в чертоги верховного бога Одина, а умершие в мирное время отправлялись в подземное царство богини Хель.

В те времена было абсолютно невозможно заставить человека принять решение под действием грубой силы, ибо люди предпочитали смерть бесчестию. Кто хотел добиться желаемого результата, тот должен был склонить человека на свою сторону путем разумных доводов.

Героическая этика древних германцев считала смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование, тем более что переход в мир иной не означал полного уничтожения человека, а совершенный достойным образом, то есть, как мы уже говорили выше, на поле брани, гарантировал умершему достойное же существование в Вальгалле. Кроме того, умерший продолжал жить в приумноженной им родовой славе и памяти потомков, в названном его именем мальчике.[20]

Особым бесчестьем считалась для воина смерть от старости. В «Саге о Греттире» рассказывается о смелом Асмунде из Скалы, который умер от старости, что позволило его недругу насмехаться над ним и сказать: «Незавидная выпала доля воину: он задохся, как собака, в печном дыму». Объясняется такое отношение к старости очень просто: смысл жизни в мире викингов понимался как служение роду, соблюдение его чести и умножение его славы. Человек калечный, больной, слабоумный или старый оказывался малоценным членом общества, потому что не мог служить его основным целям.

«Смерть на соломе» — так еще называлась в сагах смерть от старости или от болезни, ибо умершего, по обычаю, перекладывали на пол, на расстеленную там солому. Умершие от старости попадали не в Вальгаллу, а в мрачное царство великанши Хель. Поэтому, чтобы отправиться в палаты Одина, где пируют павшие воины, старые викинги просили проткнуть себя копьем, а в более позднее время копьем протыкали трупы. В «Саге об Инглингах» говорится, что, когда Один умирал от болезни в старости, «он велел пометить себя острием копья и присвоил себе всех умерших от оружия», и отныне так делали все, кто хотел «посвятить себя Одину».

Свидетельства о ритуальных убийствах стариков и больных есть во многих источниках, в частности в «Войне с готами» Прокопия Кесарийского. Он пишет о германском племени герулов: «У них не полагалось продлить жизнь стариков или больных, но всякий раз, как кого-нибудь из них поражала болезнь или старость, он обязательно должен был просить своих родственников возможно скорее устранить его из числа живых. Тогда его родные, навалив большую и высокую кучу дров и положив этого человека на самый ее верх, посылают к нему кого-либо из эрулов, но только не родственника, вооруженного ножом. Полагается, чтобы убийца этого человека не был ему родственником. Когда убийца их родича возвращается к ним, они тотчас же поджигают всю кучу дров, начиная с самого низу, когда костер потухнет, они, собрав кости, тотчас же предают их земле».[21]

В основе ритуальных убийств лежат не только «духовные» причины, но и побудительные мотивы чисто практического свойства: в древнем обществе есть возможность прокормить строго определенное количество членов рода.

Однако не стоит думать, что для норманнов старость была лишь достойна осуждения. Почтенный возраст в эпической литературе ассоциируется с мудростью, и Один всегда изображается стариком.

В сагах также встречаются примеры трогательной заботы о стариках, что было совершенно обычным делом. Так, в «Саге о людях из Лаксдаля» говорится, что «Торарин был человек смелый и всеми любимый, и жил он у своего тестя Торстейна, потому что Торстейн уже приближался к концу своей жизни и нуждался в их заботах».

Подобные «разногласия» в источниках позволяют исследователям сделать вывод о том, что в повседневной жизни норманнов забота о наиболее слабых членах общества постоянно имела место, но была сугубо частным делом.

В сагах есть указания на истинно глубокие и трагические чувства, хотя и считается, что древнескандинавские литературные памятники лишены описания эмоций. Приведем лишь два рассказа о горе людей «эпохи саг»:

1. «Еще рассказывают, что когда Бадвара хоронили, Эгиль, сын его, был одет так: чулки плотно облегали его ноги, на нем была красная матерчатая одежда, узкая в верхней части и зашнурованная сбоку И люди рассказывают, что он так глубоко вздохнул, что одежда на нем лопнула и чулки тоже».

2. «Однажды Сигват проходил через деревню и услышал, как некий муж громко оплакивал свою умершую жену, бил себя в грудь и рвал на себе одежду, рыдал, говоря, что охотно умер бы сам».

В сообществах викингов особыми узами бывали связаны побратимы. Юноши, выросшие вместе, или воины, испытавшие друг друга в сражениях, часто совершали обряд побратимства. Они заключали нерушимый союз.

Обряд побратимства происходил в торжественной обстановке и с соблюдением определенных ритуалов.

Этот обряд состоял в том, что нужно было пройти под полосой дерна, отделенной от земли и «подвешенной на копьях» с вырезанными на них рунами — древними магическими письменами.

Вот как этот обряд описан в «Саге о Гисли»: «Вот идут они на самую середку косы и вырезают длинный пласт дерна, так, что оба края его соединяются с землей, ставят под него копья с тайными знаками такой длины, что стоя как раз можно достать рукой до того места, где наконечник крепится к древку. Им, Торгриму, Гисли, Торкелю и Вестейну, надо было, всем четверым, пройти под дерном. Потом они пускают себе кровь, так что она течет, смешиваясь, в землю, выкопанную из-под дерна, и перемешивают все это, кровь и землю. А потом опускаются все на колени и клянутся мстить друг за друга, как брат за брата, и призывают в свидетели всех богов».[22]

Мы видим, что, пройдя под своеобразной «аркой», побратимы приносили клятву верности, призвав в свидетели богов, и смешивали на земле кровь из надрезов на кисти. Затем названые братья вставали на колени и прикасались к смешанной с кровью земле, а потом, встав с колен, обменивались рукопожатием.

Побратимы давали клятву верности навек. Они обещали друг другу всегда прийти на помощь и защитить названого брата в бою и мирной жизни. Окончив же ратные труды, они всегда старались жить по соседству, всячески помогая друг другу.

В случае гибели одного названого брата второй всегда обязывался поддерживать его семью — и самое главное, всегда мстил за убийство побратима.

Названое братство было союзом людей, давших взаимную клятву во всех жизненных обстоятельствах и опасностях защищать друг друга, никогда не ссориться и не поддаваться на подстрекательства окружающих. Вместе отправлялись они в морские походы, в схватках с неприятелями ставили рядом свои корабли; если же оба находились на одном корабле, то один всегда становился впереди, возле мачты, где происходила самая жаркая битва.

Однако иногда в сагах встречаются и примеры коварного поведения названых братьев. Так, в «Саге о людях из Лаксдаля» рассказывается о побратимах Болли сыне Торлака и Кьяртане сыне Олава из Исландии. Не удалось им сохранить своей дружбы — и во многом благодаря жене Болли, угрожавшей разводом мужу. Болли решился на вероломство, хотя Кьяртан говорил всем, что «Болли, его названый брат, никогда не покусится на его жизнь». Тем не менее вместе с другими исландцами он напал на побратима, и было их пятеро против двоих. Когда же Болли напал на Кьяртана, сказал тот ему: «Теперь ты, родич, сдается мне, собираешься совершить низкий поступок. Но я не пойду на подлость и лучше приму от тебя смерть, чем убью тебя», — и с теми словами отбросил прочь оружие. Ничего не сказал ему Болли, нанес смертельный удар безоружному. Но тут же раскаялся в содеянном, подхватил Кьяртана и положил его голову себе на колени. Так Кьяртан и умер в объятиях Болли. После его смерти Болли объявил, как полагалось то по закону, о совершенном им убийстве.

Такие преступления против законов братства редко встречаются в сагах: они считались делом неслыханным.

Подобно дружбе, и ненависть норманнов была неистовой. Всякий, дороживший уважением других, не мог хладнокровно сносить обиды или оставлять без отмщения смерть друга либо родственника. Немного мужества и мало утешения ожидали от того, кто никогда не видел крови. «Никогда не видел ты человеческой крови» — было позорным упреком для мужчины. Даже в детских играх не уважали мальчиков, не убивших хотя бы одного зверя.

Иногда даже во время детских игр происходили смертоубийства. Так случилось со знаменитым скальдом Эгилем Скаллагримсоном. На двенадцатом году жизни «Эгиль был очень силен в борьбе, вспыльчив и горяч, и все отцы просили своих сыновей уступать ему в спорах». Как-то той зимой была многолюдная игра в мяч на поле у реки Хвиты. Эгиль приехал на игры вместе со своим родичем Тордом сыном Грани. Эгилю пришлось играть против своего одногодка — мальчика по имени Грим сын Хегта, который во время игры оказался сильнее Эгиля. Когда Эгиль попытался стукнуть Грима, последний поколотил обидчика да еще прибавил, что еще больше задаст задире, если тот не научится хорошо себя вести. Эгиль обиделся, но смолчал, зато пошел к Торду сыну Грани и рассказал ему, что произошло. Торд дал Эгилю секиру, которую держал в руках. Вместе они пошли туда, где играли мальчики. Эгиль подбежал к Гриму и рассек ему голову. Грим умер на месте. Когда же они вернулись домой, то отец Эгиля, Скаллагрим, был им недоволен, зато мать сказала, что из ее сына вырастет отличный викинг и что надо ему дать боевой корабль, как только он немного подрастет. Через год отец во время игры убил Торда сына Грани, но Эгиль сумел отомстить ему и убил управляющего усадьбой отца, которого тот очень любил.

Вспышки горячности в детях нравились родителям больше слабой боязливости, не предвещавшей никаких храбрых подвигов. Обыкновенно говорили: «Лучше бейся с врагами, а не будь труслив!» «Храбрым не станет стареющий воин, коль в детстве был трусом», — говорится в «Старшей Эдде».

Отомстивший за друга и брата, северянин всегда оставлял в ране убитого врага свой меч или копье, ибо оружие в то время было своеобразной визитной карточкой человека, по которой его всегда было легко опознать.

Викинги столь ценили храбрость, силу и мужество противников, что нередко враги, не смогшие одолеть друг друга в бою, становились назваными братьями.[23]

Обычным явлением в Скандинавии в те времена была кровавая месть. Часто убивали не самого убийцу, а его наиболее уважаемого родича. Кровь могла быть смыта только кровью. Не отомстивший за убитого оставался навек опозоренным. Сыновья не могли собрать поминки, не потребовав мести за отца.

В обычае было сожжение врага в его доме. Об этом часто рассказывается в сагах. Самая известная из таких саг — «Сага о Ньяле». Однако когда мстители искали преступника в доме, то приказывали удалиться оттуда женщинам и детям: нападение на безоружных и беззащитных считалось делом постыдным. Тем не менее, когда домочадцы отказывались оставить своего мужа и отца в беде и покинуть дом, ничто уже более не мешало пришедшим сжечь их вместе с мужчинами-воинами.

Обвинение в убийстве беззащитных было оскорбительным. Так, в «Саге о Греттире» рассказывается, что, когда Греттир, высокорослый и сильный исландец, услышал, что ярл Свейн бежал из Норвегии, а к власти пришел конунг Олав Харальдссон, он решил отправиться в плавание к берегам Норвегии в надежде снискать у конунга почет и славу не хуже прочих. Когда он на торговом корабле прибыл на север Норвегии, то ночью разыгралась буря и путешественники с трудом причалили к берегу. Торговые люди, бывшие на корабле, погибали от холода. На другой стороне бухты они увидали огонь и попросили Греттира, чтобы он, как человек сильный и искусный, переплыл через бухту и достал огня. Он исполнил просьбу, переплыв пролив в надетом на голое тело плаще, подпоясанном лыком, и сермяжных штанах. Когда он вышел на берег, то плащ так заледенел и встал колом, что Греттир стал казаться прямо великаном. Когда Греттир вошел в дом, то находившиеся там люди очень испугались и стали бросать в него горящими головнями, и огонь распространился по всему залу. Схватив горящую головню, исландец ушел к своим спутникам. Они похвалили его отвагу. Когда же на другой день они узнали, что дом на берегу бухты сгорел, а на пепелище валяется много человечьих костей, то обвинили Греттира в том, что это он сжег дом с находившимися в нем людьми. Торговые люди прогнали его и стали везде распространять о нем дурные слухи. Тогда Греттир понял, что дела его плохи, и отправился к конунгу Олаву, чтобы просить у него защиты.

Сила против силы и удар за удар были житейскими правилами норманнов. Они могли вырезать «красного орла»[24] на спине врага, но совершить насилие над слабым или умертвить его считалось постыдным.

В обществе викингов месть индивидуальная превращалась в родственную месть на протяжении нескольких поколений — своеобразную вендетту.

Однако сам процесс объявления убийства и преследования убийцы родичами покойного строго «регламентировался». Жизнь родового общества была достаточно скудной и тяжелой, и потеря каждого человека ощутимо сказывалась на благосостоянии усадьбы или семьи. В Скандинавии природные условия были очень суровы, жизнь проходила на грани выживания, а потому общество просто не могло себе позволить кровавой резни своих членов. Отсюда — регулирование законом преступлений и наказаний.

Совершивший убийство должен был сразу же отправиться на двор ближайшей усадьбы и прилюдно объявить об этом. Если же в ближайшем доме жили родичи убитого, то убийца должен был дойти до следующего двора и сделать свое признание там.

Наследство убитого считалось «резервным фондом» для отмщения убийце.

Тем не менее убийство могло быть смыто не только кровью, но и выплатой виры — выкупа. Часто дело улаживалось простой сделкой. Сумма выкупа регулировалась законом.

Кроме того, закон стремился развести убийцу и родичей убитого, чтобы дать им время «остынуть». Когда об убийстве было объявлено и дело собирались рассмотреть на тинге или альтинге, то убийца должен был оставить свою усадьбу и отправиться «в ссылку», то есть уйти в малонаселенную местность — в горы или в лес. С ним обязаны были бежать отец, сын и брат. Уходили они в изгнание на сорок ночей.

По прошествии года убийца мог вернуться в родную усадьбу и без опаски, что его настигнет рука мстящих за убитого родичей, отправиться на тинг и предложить там выплатить виру. Если выкуп казался семье убитого неприемлемым по тем или иным причинам, то дело оставляли без «рассмотрения» до следующего тинга. Убийца на другой год повторял свое предложение и поступал так три раза в три года.

Но в случае отказа семьи убитого принять виру убийца, с момента первого же их несогласия, оказывался в смертельной опасности — его объявляли вне закона, и он должен был вновь удалиться из дома.

Вира являлась довольно заманчивым предложением для землевладельцев, ибо хоть как-то восполняла нанесенный хозяйству урон, вызванный потерей работника и кормильца, однако принятию денежного возмещения мешали понятия о чести и достоинстве викингов, ибо они считали бесчестьем брать деньги за пролитую кровь родича. Для них самым важным было не запятнать семейную честь. Они считали, что если отомстить за убийство, а не взять деньги, то это будет хорошим уроком другим потенциальным убийцам и заставит их задуматься о своих планах, ибо всегда легче заплатить за совершенный проступок деньги, а не отдавать собственную жизнь.

Уважая это чувство долга и понятие о чести, закон объявлял принявшего виру чистым от бесчестья. Помимо этого, преступник с двенадцатью родичами должен был в присутствии свидетелей объявить, что сам бы также удовлетворился выплатой выкупа в подобной ситуации. Такая клятва называлась клятвой равенства и лишала преступника и его родню возможности издеваться над семьей убитого и обвинять их в трусости. Обиженная сторона, в свою очередь, приносила клятву примирения и уже не могла преследовать убийцу.

Денежные выкупы существовали в разных «видах». Некоторые из них убийца сам выплачивал ближайшему родственнику убитого, а некоторые собирались всей семьей убийцы и таким же образом распределялись между родичами убитого.

Если же убийца или семья убитого чувствовали себя в опасности и после примирения, то они имели полное право, в соответствии с законом, требовать, чтобы, когда родичи одного семейства приходят в гости или по делам к представителям другого рода, с обеих сторон давались заложники для обеспечения мира.

Нас не могут не поражать «кровавые» изображения событий, которые героями сказаний воспринимались как само собой разумевшиеся и законные — вспомним хотя бы убийства из «Песни о Нибелунгах», из сказания о кузнеце Виланде (Вёлунде) или из героических песен «Старшей Эдды». Но было бы ошибочно считать подобные убийства проявлением жестокости или особенной жажды крови людей того времени. Заметим, что подобные деяния, как правило, не сопровождаются мучительством, пытками умерщвляемого или надругательством над его трупом.

У древних скандинавов вообще не было понятия «убийство как таковое», а существовали разные «уровни» убийства — открытое убийство, убийство из долга чести, убийство в бою.

Существовали даже два слова для обозначения убийства.

Словом тбгй называлось «позорное убийство», то есть убийство, о котором совершивший его либо не сообщил окружающим, либо оно состояло в том, что был убит спящий, либо оно было совершено ночью, либо ёще каким-либо другим неподобающим образом.

А слово vig обозначало убийство в бою или «открытое убийство», о котором совершивший его сообщал немедленно, не далее чем у третьего дома, и, таким образом, мог быть преследуем по закону или заплатить виру (выкуп) родичам убитого.

Само по себе убийство далеко не всегда являлось злом, очень часто оно было необходимой защитой, ибо в обществе того времени не существовало тюрем и полиции, и люди были вынуждены сами заботиться о собственной безопасности.

Описания смерти или убийства в героических сказаниях и других произведениях средневековой литературы часто могут звучать для современного человека не просто удивительно, но и трагикомично, как, например, это описано в древнеисландской «Саге о Ньяле». Во время битвы у Коля Эгильссона была отрублена нога у бедра, «он стоял некоторое время на другой ноге и смотрел на обрубок своей ноги. Тогда Кольскегг сказал: "Нечего смотреть. Так оно и есть: ноги нет". И Коль упал мертвым на землю».

Такое изображение, по словам М. И. Стеблин-Каменского, прежде всего отображает героический идеал поведения воина, а не действительность, и веру в то, что и после смерти человек продолжает существовать, только уже в загробном мире.

Законы северянами строго соблюдались. В них они видели залог собственной безопасности и безопасности своей семьи и хозяйства. Для соблюдения доброго порядка в областях страны находились специальные судьи, которые в случае нарушения закона немедленно созывали тинг или передавали дело на альтинг. В каждой четверти, на которые делился хирд, был четвертной судья. А все четвертные судьи починялись судье области — лагману, который всегда был одним из самых уважаемых людей в стране.

Человек, объявленный вне закона на местном собрании, мог немедленно «обжаловать» решение на «вышестоящем» тинге. Кроме того, он считался объявленным виновным только в пределах той области, где проходило собрание.

Словом, у людей эпохи викингов была возможность подавать кассационные жалобы и добиваться признания своей правоты в судебном порядке. Невероятно, но факт: строго регламентированное общество морских разбойников было истинно демократическим!

С течением времени в каждой области возникали собственные законы, которые, естественно, строго соблюдались. Управление каждой области такими своими «родными» правилами и законами, которые основывались на обычаях и традициях северных народов, всячески поддерживалось самими гражданами.

Законам должны были подчиняться все — даже короли. И в случае невыполнения конунгом законов страны к нему могли быть применены те же «штрафные санкции» и наказания, что и к обычному гражданину. Хотя конунг и был первым человеком в стране, тем не менее он не обладал неограниченной властью. В одном из сводов законов записано: «Если конунг убьет человека в его доме, то всем в стране посылается боевая стрела и все должны пуститься по следу конунга и убить его».

Древние норманны верили во всесильную судьбу, властвующую над богами и миром по ее неизменным уставам. Никакая сила, никакой разум не могли ей противиться. Каждый из воинов древнего Севера своим образом действий и мыслей выражал то убеждение, что все происходит по законам судьбы, какие бы ни встречались препятствия. «Я не считаю того за невозможное, если так определила судьба», — говорит Харальд Прекрасноволосый Ингемунду Торстейнсону, когда он открывает королю предсказание ворожеи, что он, Ингемунд, в свое время покинет свою усадьбу в Норвегии и поедет в Исландию. «Никто, — прибавил король, — не избегнет участи, назначенной роком».

В сагах и песнях часто встречаются такие утверждения: «Ни к чему не приведет сопротивление судьбе»; «Никто дальше не пойдет, если судьба не захочет»; «Определение судьбы хоть не скоро придет, но никогда не минует»; «Своей судьбы не избегнешь»; «Никому нет прибыли сражаться с роком». Как пел умирающий Орвар Одд:

Урд, Верданди и Скульд (Судьба, Становление и Долг) — три всеведущие девы, называемые норнами и живущие в чертогах Одина под сенью ясеня Иггдрасиль. Они «располагали участью» всех вещей и назначали людям срок жизни. Их определения были неизбежны. Скульд, младшая из норн, с валькириями гунной и Ротой, посылалась Одином во все сражения, чтобы избирать воинов, которые будут убиты: кого не выбрали эти девы, срок того еще не пришел, потому что «всем урочное время дано».

Были еще и другие норны, присутствовавшие при рождении младенца, чтобы назначить ему время жизни: одни — из рода богов (асов), другие — из рода светлых альвов, а третьи — из рода темных алъвов. Они являлись младенцу при его рождении, назначали ему судьбу, потом не разлучались с ним и охраняли его; почему саги и называют их фюльгья — спутниками. У разных людей и норны разные: сильные, даровитые и знатные имели сильных духов-спутников; но чем менее отличался человек происхождением и способностями, чем ограниченнее был круг его действий, тем бессильнее были его фюльгьи.

Предчувствия, сны и другие знамения считались средствами, с помощью которых боги сообщали людям свою волю и предопределяли судьбу человека. Всякое важное событие в сагах предвосхищается знаменательными сновидениями. Если норманну грезились умершие родные, он верил, что это их души; если являлась женщина, птица или другое животное, то это была фюльгья человека, приходившая, чтобы предостеречь его или возвестить будущее.

В архаических культурах внешний мир и его обитатели мыслятся потенциально враждебными человеку, и нарушение хрупкого равновесия «своего» и «чужого» миров расцениваются чаще всего как вмешательство злых сил из мира иного.

С другой стороны, человек и сам может спровоцировать эту агрессию умышленным или неосторожным проступком.

В обществе, где все поведение людей строго регламентировано, где поступают только так, как делали всегда, из поколения в поколение, любое нарушение или отклонение от принятых норм поведения, особенно если речь идет о неправильном выполнении обрядов или о клятвопреступлении, вреде родичам или предательстве интересов рода, чревато тяжелыми последствиями для всего коллектива, ибо открывает «границу» между «своим» и «чужим» мирами, вносит хаос в их отношения и соответственно делает мир людей уязвимым для враждебных сил.

Запреты даны «свыше», и люди просто принимают их как некую данность, как установленный издавна, испокон веков порядок вещей. Это традиция, которая лежит в основе всей культуры архаического общества.

В сагах часто встречается формула «у него не было удачи» или «он был неудачник». Фактически вся «Сага о Греттире» построена на том, что он неудачник и гибель его неминуема. В данном случае речь идет вовсе не о современном понятии «удача — неудача», а о смысловом «поле», в которое включены такие категории, как сила жизни, сила счастья и потенциальная удача. Об «удаче» в сагах говорится не только в отношении конкретного человека, но и целого рода. Человек теряет свою удачу, как только нарушает связи с «коллективом», преступает границу тех норм поведения, которые приняты в обществе, а потому он обречен на гибель. Он оставался один на один с враждебными силами Иного мира и был совершенно беззащитен. Именно такой человек мог легко стать жертвой колдовства, то есть добычей вредоносных сил из мира чужого. Как правило, такой человек рано или поздно погибал — от ран ли, от болезни, от колдовства. Чтобы противостоять колдовству и стать вновь здоровым душой и телом, необходимо было вернуть удачу, для чего и свершались различные магические ритуалы.

Но судьба в представлении викингов — не безликий рок, а в некотором смысле внутреннее предназначение человека. Человек должен проявить свою волю, не оставаться пассивным. Ее даже можно передать другому. В наибольшей степени удача присуща конунгу. Независимо от его личных качеств она обеспечивала процветание стране и благополучие подданным. Удача конунга материализуется в его подарках — кольце, запястьях, оружии, и потому герои саг старались не расставаться с ними, ее можно передать и словами, как это делает конунг Олав Святой, говоря своим дружинникам: «Не сомневайтесь, я буду всей душой с вами, если это сможет вам помочь, и пусть моя удача будет со всеми вами».

Благословения и добрые желания считались особенно важными для успеха в предприятии. Напротив, проклятия, ругательства и угрозы предвещали несчастье. К числу нехороших примет принадлежала также обмолвка в разговоре.

Древние скандинавы вообще думали, что слова, произнесенные однажды, непременно исполнятся.

Итак, викинги жили по строго, раз и навсегда, определенным законам, нарушение которых было чревато гибелью всего общества, ибо влекло за собой хаос и беззаконие.

Подобные правила существовали и в частной жизни каждого члена общества, даже в таком личном деле, как семья и брак.