Позолоченное великолепие

Глава 11

Через неделю после визита в дом Чиппендейлов Изабелла отправилась на континент. Она путешествовала вместе с Эми в собственном экипаже с полным набором кучеров и конюхов, за ней следовал второй экипаж, укомплектованный подобным же образом. На нем везли дорожные вещи. Все слуги были вооружены, а для дополнительной безопасности ее сопровождал эскорт из четырех слуг верхом на лошадях. На английских дорогах ограбления, совершаемые разбойниками, были обычным делом, но в заморских землях нападений надо было бояться еще больше, там опасные грабители собирались в банды по двадцать человек или больше и устраивали засады неосторожным путешественникам. Во время первого дня путешествия после пяти смен лошадей Изабелла вместе со спутниками достигла Дувра. Здесь они сели на пакетбот и направились к Па-де-Кале. Море было неспокойным, что причиняло Эми много неприятных мгновений, но она стойко перенесла все испытания.

В Париже Изабелла остановилась у английских друзей, которые сняли дом на Рю де Сен. Сначала она собиралась купить новую одежду, она купила несколько красивых шляпок, вееров, перчаток и туфель. Покупки приободрили ее, она сделала первую попытку сбросить груз прошлого в новой и незнакомой обстановке. Изабеллу окружали активные и фривольные люди, ее друзья вращались в высших кругах, и она отправилась вместе с ними на бал в Версаль. В сверкающей Зеркальной галерее, где канделябры отражались бесконечно, а танцующие пары казались огромной массой людей в зеркалах, расположенных вдоль стен, Изабелла встретила симпатичного француза, который все время, пока она была в городе, ухаживал за ней с галльским шармом и утонченностью. Изабелла так освоилась с веселостью вдали от Лондона, что была готова отдаться ему, но в решающее мгновение заперла дверь и запретила Эми открывать ее.

Следующим утром она покинула Париж и без малейшего сожаления продолжила странствие. Она приехала сюда, чтобы не осложнять себе жизнь, а наслаждаться вновь обретенной свободой. Несколько дней спустя она оказалась в Марселе, где оставила экипаж дожидаться ее возвращения, а сама вместе со спутниками села на корабль, взявший курс на Геную.

Изабелла на всю жизнь запомнит время, проведенное в Италии. Венеция покорила ее своими каналами и, хотя она прибыла туда в пасмурное время года, сочные цвета этого города, серость неба и воды лишь усилили его потускневшее великолепие.

Каков бы ни был сезон, этот город всегда считался опасным местом для красивой женщины без спутника, ибо не зря Венецию называли «публичным домом Европы». Она наняла гида и гондолу, оставила при себе вооруженных слуг и наслаждалась жизнью, кипевшей на улицах, площадях и каналах. Казалось, что только ради нее развернули оживший гобелен.

Она пробыла в Венеции совсем немного и уже получила несколько писем из дома. В письме от матери не было ни слова о Саре, что всегда причиняло Изабелле беспокойство. Большую часть письма мать посвятила жалобам на свою бедность — у нее, мол, остался один экипаж и семь слуг, в то время как другие могут путешествовать по свету, не скупясь на расходы. Изабелла вздохнула, прочитав этот завистливый укол, отложила письмо в сторону и начала просматривать остальную корреспонденцию.

Хотя в тот день она не получила письма от Кэтрин, но оно было уже в пути и дойдет до нее позднее. Томас, застав жену за сочинением этого письма, наклонился и поцеловал ее в затылок. Кэтрин быстро подняла голову, отложила перо, взяла бутылочку с песком и посыпала его на невысохшие чернила.

— Я пишу Изабелле, — сообщила она мужу.

Он уселся на край стола, чтобы лучше разглядеть ее. Зреющая беременность шла ей на пользу, налитые груди и округлившийся живот стали для него предметом гордости. К его радости, она преодолела былое недовольство ребенком, и Томас часто слышал, как она поет про себя, занимаясь домашними делами. Он журил ее лишь за то, что она проводила слишком много времени в доме Изабеллы на Арлингтон-стрит, куда наведывалась каждый день, кроме воскресенья, тогда как одного визита в неделю было бы вполне достаточно.

— Я хочу, чтобы Изабелла знала, что дома у нее все в порядке, — продолжила Кэтрин, — и слуги беспрекословно выполняют ее указания.

— Разве они могли бы поступить иначе — ведь ты все время следишь за ними, — дразнился он.

Кэтрин состроила гримасу.

— Ты хочешь, чтобы я нарушила обещание, которое дала хорошей подруге?

— Отнюдь нет. Однако я не могу поверить, что она хотела, чтобы ты проводила там столько же часов, сколько бываешь дома. Чем ты там занимаешь себя?

Кэтрин отвернулась, избегая его взгляда, взяла письмо за угол, стряхнула с него песок и положила лицевой стороной на стол, чтобы нельзя было случайно разобрать, что она в нем написала. — Это элегантный дом. Мне там нравится, — уклончиво ответила она.

— Это не ответ. Кстати, я точно знаю, что ты там делаешь.

Кэтрин искоса резко посмотрела на него.

— Ты знаешь?

Он дружелюбно кивнул.

— В музыкальной комнате ты упражняешься в пении и подыгрываешь себе на клавесине или альте Изабеллы. Разве я не прав?

Она тихо рассмеялась и с нее спала напряженность.

— Ты не хочешь, чтобы я этим занималась?

Томас взял ее за плечи и посмотрел ей в лицо.

— Нет, моя голубка. Я рад видеть, что ты довольна, а пение для тебя прекрасное времяпровождение. Я знаю, что ты тоскуешь по клавесину, на котором играла в родительском доме, но, как я уже говорил, однажды у тебя будет все то, чего не хватает под собственной крышей.

Томас поцеловал ее в нежные губы, затем еще раз и оставил ее дописывать письмо Изабелле. На мгновение она нахмурилась, обдумывая его слова. Затем взяла новое перо, заострила кончик, подрезала его и начала описывать то, как действительно проводила время на Арлингтон-стрит. Изабелла одобрит ее поведение, Томас будет недоволен этим. Он подумает, что она умышленно пренебрегла его желаниями, взявшись за бумажную работу, которая требовала такой же отдачи сил, что и ведение книг в конторе. Кэтрин уже почти занесла в каталог несколько сотен книг из библиотеки Изабеллы.

Три недели спустя Томас поймал ее на месте преступления. Он проходил мимо и зашел, чтобы отвести ее домой, поскольку уже близился вечер. Кэтрин понятия не имела, как долго он стоял в дверях и наблюдал за тем, как она работает, сидя за столом в библиотеке. Только когда Кэтрин встала, собираясь вернуть внесенную в каталог книгу на полку, она заметила его. Книга со стуком упала на пол, а Кэтрин ухватилась за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Стало ясно, чем она занимается — вокруг нее лежали аккуратные стопки книг, то там, то здесь зияли пустоты на книжных полках, а на столе лежал каталог.

У Томаса больно сжалось сердце, когда он увидел выражение страха и вызова на ее лице. Неужели она считала его таким страшным человеком, что приходилось разыгрывать перед ним сцену, чтобы все скрыть? Решив обмануть его в этом деле, она создала прецедент и в будущем начнет скрывать все, что, по ее мнению, может ему не понравиться. Томас почувствовал, что его семейной жизни грозит опасность, поскольку их брачный союз осложнят мелкие притворства. В лучшем случае Кэтрин не откроет ему сокровенные думы и всегда будет что-то утаивать от него. Хотя в моменты страсти это делало жену более соблазнительной и разжигало новое желание завоевать и покорить ее, в семейной жизни, где надо хранить согласие, это предвещало большие неприятности.

Кэтрин заговорила первой, пытаясь дрожащим голосом успокоить мужа, что вызвало в нем душевную боль.

— Я не поднимаюсь по стремянке и не подвергаю себя опасности свалиться на пол. Слуги берут эти книги с полок и приносят мне. Я не поднимала ни один из этих тяжелых фолиантов и не сделала ничего такого, чтобы навредить ребенку.

— Я верю тебе.

Томас вошел и закрыл дверь, чтобы их разговор не подслушали.

— Пожалуйста, пойми меня, — молила она, не догадываясь, что как раз сейчас он хорошо понимает ее. — Я не могу бесцельно проводить свои дни. Я не могу сидеть сложа руки. Только представь, как улучшилось мое настроение с того дня, как я занялась этой работой. Ты это заметил, хотя и не догадался о причине. Мое здоровье тоже поправилось, позволяя мне с легким сердцем готовиться к родам, чего я не могла сказать раньше. Сопоставь все это с моими достижениями в этой библиотеке и позволь мне завершить эту работу. Осталось записать не более двадцати книг.

Спустя какое-то время он склонил голову.

— Я уступаю твоей просьбе, но что будет дальше?

— Что ты имеешь в виду? — неуверенным голосом спросила она.

— Когда ты справишься с этим, тебе покажется, будто время за те три месяца, что тебе придется лежать в постели, снова тянется страшно медленно. Значит, ты уже больше не сможешь петь, а твое здоровье снова ухудшится?

У нее на лбу засверкал выступивший пот. Кэтрин нервно вытерла его тыльной стороной ладони.

— За мной все еще останется обязанность следить за тем, чтобы в этом доме все было в порядке.

— Я готов взять эту обязанность на себя. — Он умолк, думая о том, как снова завоевать ее доверие. — Вместо этого я буду считать огромным одолжением, если ты поможешь мне дома подготовить книгу с моими лучшими рисунками мебели. Я давно хочу опубликовать ее. В ней будут отобраны лучшие образцы популярных готического, китайского и современных фасонов. Я уже нашел дня нее название: «Путеводитель джентльмена и краснодеревщика». Кэтрин, что скажешь? Ты готова стать моей правой рукой в этом предприятии?

Она ахнула от волнения, ее глаза засверкали.

— Да, Томас! Конечно, я согласна.

В последующие недели Кэтрин была полностью занята просмотром сотен рисунков Томаса, которые он сделал за ряд лет. Она разложила рисунки в отдельные стопки в соответствии с фасоном, функциональными целями и пригодностью к оттискам. Как только у Томаса появлялось свободное время, он помогал ей, и оба с удовольствием работали вместе над делом, которое станет долговременным предприятием. Кэтрин надеялась разобрать все рисунки к рождению ребенка, ибо затем ей придется посвятить все время чаду, а еще оставалось написать сотни писем, чтобы привлечь подписчиков, которые покроют огромные расходы, связанные с публикацией книги. Оттиски на медной печатной форме обойдутся по два фунта за штуку, а Матиас Дарли, которому предстояло заняться этой работой, согласился с тем, что следует использовать самую лучшую бумагу.

Томас решил, что «Путеводитель джентльмена и краснодеревщика» займет место рядом с великими книгами современности по архитектуре, а внешний вид должен соответствовать его содержанию.

Изабелла была в Болонье, когда получила от Кэтрин сообщение о том, какой новый поворот обрели события. Она тут же села за стол и в ответе написала, что ее имя должно возглавить список подписчиков. Она подумала, какое удовольствие испытает, став обладательницей книги с великолепными рисунками Томаса.

В Болонье, как и в других местах, где они останавливались, Эми всегда умудрялась откуда-то доставать горячую воду и в некоторой степени смягчать впечатление от беспорядка и грязи в постоялых дворах и гостиницах, и держала под рукой запасы постельного белья, чтобы в случае необходимости заменить простыни сомнительной чистоты. Эми старалась, как могла, но ей каждый день через силу приходилось не обращать внимания на грязные руки, подававшие еду, толстый слой жира на посуде, следы пальцев на бокалах, плохо вымытые салаты, от которых можно было ожидать самые неприятные сюрпризы. Эми дрожала от холода и страха, когда они пересекали Апеннины верхом на мулах, закрывала глаза при виде опасных обрывов, пока они ехали по неровным горным тропам, и тут же почувствовала тоску по дому, когда впервые увидела Рим, шпили и башни, над которыми возвышался огромный купол собора Св. Петра, остро напоминая о Лондоне и соборе Св. Павла.

Изабелла пробыла в Вечном городе дольше, чем намеревалась. Великолепие города пленило ее. Весна уступила место раннему лету, когда она решила нанести краткий визит в Неаполь по пути, ведшему в северном направлении к Флоренции. Пока они приближались к городу, Эми, сидевшая в открытом экипаже спиной к лошадям, даже не повернула головы, чтобы взглянуть на следующее место назначения, зная, что оно обрадует ее не больше, чем все другое, увиденное за рубежом. Переливавшийся белым и красно-коричневым цветами город казался жемчужиной посреди сочных виноградников и оливковых рощ, цветов и деревьев.

— Посмотри, Эми! Да посмотри же!

Эми оглянулась. Еще одно незнакомое место. На что тут смотреть? Она лишь надеялась, что вилла, которую ее госпожа сняла на то время, пока они будут жить во Флоренции, окажется чище и уютнее других гостиниц и постоялых дворов, в которых они останавливались.

Снять виллу Изабелле помог английский дипломат сэр Хорас Мэнн, который являлся чрезвычайным посланником при дворе великого герцога тосканского. Он был одним из немногих, кого Натаниел при жизни считал другом и долгие годы переписывался с ним. После смерти Натаниела Хорас считал в порядке вещей временами переписываться с его вдовой. Изабелла обрадовалась, увидев, что вилла похожа на большой дворец. Вилла стояла на левом берегу реки Арно, а на противоположном берегу виднелся впечатляющий дворец Корсини. Более того, сэр Хорас велел одному из своих чиновников подобрать лучшую прислугу в доме и вне дома и проверить, чтобы все было готово к ее приезду.

Изабелла не менее слуг обрадовалась возможности отдохнуть от путешествия и на время пожить в такой великолепной обстановке. Во Флоренции жило очень много англичан — одни прибыли сюда лечиться, другие преследовали коммерческие интересы или же работали в посольстве, некоторых к городу влекли художественные вкусы, — почти ко всем постоянно наведывались соотечественники. Вскоре Изабелла начала получать множество приглашений, которые могли бы целиком заполнить все ее дни. Распаковали все ее платья, включая те, которые она купила в Париже — из многоцветных шелков, атласа и кружев. Они пополнились шалями, рюшами, веерами и драгоценностями, которые Изабелла приобретала в разных местах во время путешествия, а также очаровательной венецианской треуголкой из бархата с белой кружевной мантильей, которая завязывалась под подбородком. Изабелла надела ее вместе с черной маской из атласа и белым платьем с кринолином, усеянным стеклянными бусами, во время маскарада, который состоялся вечером после ее приезда во Флоренцию. Это ослепительное и веселое мероприятие, устроенное в резиденции сэра Хораса рядом с мостом Святой Троицы было не лучшим развлечением для новичка во Флоренции, ибо все надели маски, причем каждая встреча представляла собой тайну. Изабеллу приметили из-за ее поразительного наряда, но поскольку маску нельзя было снимать до полуночи, все гадали, кто она, кроме сэра Хораса, которому каждый гость представлялся лично. Поэтому Изабелла удивилась, когда он подвел к ней высокого человека как раз в тот момент, когда она покидала бальный зал вместе с группой людей, с которыми танцевала.

— Моя дорогая сударыня, — сказал сэр Хорас, не выдавая ничего тем, кто находился поблизости, — представляю вам джентльмена, который разгадал, кто скрывается под этим нарядом. Он трудится рядом со мной на дипломатической службе на благо нашего короля и страны и по моим замечаниям догадался, что вы приезжаете во Флоренцию. Он внимательно высматривал каждую прекрасную гостью, прибывшую в мой дом, и пытался найти вас. Поэтому я не успокоюсь до тех пор, пока ему и его сестре не удастся составить вам компанию и пригласить на ужин. Он так нетерпелив! Но я поставил одно условие. Вы должны угадать, кто он, до того как окажете ему такую честь.

Изабелла улыбалась и озадаченно смотрела на незнакомца, даже в мыслях не представляя, кто может скрываться под золотистой маской, закрывавшей верхнюю часть лица. В его зеленовато-серых глазах, видных в прорезях, мерцали веселые огоньки, на устах играла улыбка, обнажая ровные белые зубы. Нельзя было определить цвет его волос, белых от пудры, как того требовала мода, а его брови и ресницы скрывала маска. Он был великолепно одет, как и полагалось помощнику сэра Хораса. Его фрак, спереди богато украшенный вышивкой золотой нитью, был из темно-оранжевого шелка. Было заметно, что этот человек уверен в себе, утончен, умен и ничему не удивляется. Трудно было определить его возраст, но по решительному подбородку и едва заметным складкам по обе стороны рта она решила, что ему около тридцати одного года. Он казался ей знакомым и незнакомым. Кто же он?

— Должна признаться, что сейчас я сбита с толку, — призналась она, лихорадочно перебирая в уме места и светские мероприятия, где они могли бы встретиться. Сэр Хорас упомянул сестру незнакомца, но это ей ничего не дало. Памятуя о дипломатических связях, она задавалась вопросом, не были ли они с Натаниелом представлены ему по правительственной линии. — Вы не могли бы дать мне зацепку?

— Ни в коем случае! — весело откликнулся сэр Хорас. — Этот злодей в маске дал мне слово, что и намеком не выдаст себя. Так что все целиком зависит от вас. Дерзайте, мадам! Не хотите рискнуть и поговорить с ним и таким образом попытаться раскусить его?

Изабелла рассмеялась.

— С большим удовольствием, — согласилась она.

— Тогда я предоставлю вас друг другу. — Сэр Хорас поклонился и оставил их наедине.

— Изабелла, вы оказали мне честь, — заговорил незнакомец. Они покинули танцевальный зал и шли по коридорам с мозаичными полами. — Я веду вас в помещение, где никто не помешает нашему разговору. Сгорая от нетерпения возобновить наше знакомство, я с самого начала сегодняшнего вечера пытался отыскать вас. Если бы не мантилья, скрывающая ваши волосы, я бы сразу узнал вас. Затем, взглянув в сторону дамы с венецианской треуголкой на голове, я начал все больше утверждаться во мнении, что нашел вас. И вдруг все сомнения исчезли. — Он тихо засмеялся и щелкнул пальцами, будто подтверждая свою точку зрения.

Теперь она узнала его. Ну какие могут быть сомнения! Да! Сомнений не оставалось! Утекло много, очень много времени, но этот голос, обращенный к ней, навеял столько радостных воспоминаний о Рождестве и Новом годе, проведенном в Йоркшире, что она подивилась, как это сразу не разглядела, кто скрывается за этой маской. Изабелла остановилась, похлопала его по руке, чтобы он повернулся к ней лицом, и ослепительно улыбнулась ему с неподдельной радостью.

— Оуэн! Оуэн Марвелл! В этом нет сомнений!

Он откинул голову и душевно рассмеялся.

— Молодец! Я все же не изменился до неузнаваемости. — Он тут же снял маску. Ей показалось, будто стрелки часов из золоченой бронзы, находившихся поблизости, начали стремительно вращаться назад, перенося обоих в прошлое. Золоченые фризы на стенах вокруг них могли показаться гирляндами вечнозеленых растений, цветы за окнами — белым снегом, а призмы подсвечника, висевшего над их головами, — омелой, под которой он однажды целовал ее, поддавшись порыву.

В этот миг из ее уст вырвался невольный и неосторожный возглас сожаления о потере радостных лет юности, которые потонули в ужасном болоте злосчастного брака с Натаниелем.

— Почему тому Рождеству в доме отца было суждено закончиться? Я не помню более счастливого Рождества.

— Я тоже ярко помню то время. Конечно, тогда я не знал, что это будет последнее Рождество вместе с родителями, братьями и сестрой. Вскоре после этого я поступил на дипломатическую службу и с тех пор работаю за рубежом.

— Как поживают ваши дорогие родители и остальные домочадцы? Помню, как я нервничала первое время после брака, когда приходилось наносить множество визитов во время кампании моего покойного мужа с целью заручиться поддержкой в качестве будущего кандидата от партии вигов. Самый теплый прием ждал нас в вашем доме. Мистер и миссис Марвеллы относились ко мне с такой добротой, будто я была их дочерью.

— С радостью могу сказать, что у них все благополучно. Мой отец хвастает, что переживает расцвет сил и встает в шесть часов каждое утро, чтобы объехать часть своей земли до завтрака. Что же касается моих братьев, они все обзавелись семьями, и я потерял счет числу племянников и племянниц, которыми пополнилась моя родня. Больше всего детей у моего брата Генри. Помню, что в то Рождество он по уши влюбился в вас.

Ее брови приподнялись, а на устах мелькнула едва заметная улыбка.

— Правда? Я так и не догадалась об этом. Сэр Хорас сказал, что здесь находится ваша сестра. Когда же я снова увижу Лоринду?

— Как только пожелаете. — Он оглянулся через плечо в сторону танцевального зала, откуда они пришли. — Она с мужем Клодом Парджетером какое-то время погостит у меня. Я сообщил им, где нас можно разыскать. Нам лучше пройти в ту комнату, ведь если нас застанут без масок, то придется платить штраф, который не будет столь приятным, как тот, который я когда-то потребовал от вас!

Значит, он все помнит! Она охотно позволила ему взять себя за локоть. Словно сбежавшие дети, они быстро шли по длинному коридору к гостиной, находившейся в самом конце. Когда они вошли, он закрыл дверь и прислонился к ней, весело смотря, как Изабелла, запыхавшись и волнуясь, опустилась на диван.

— Вот так же все было в то Рождество, — воскликнула она и засмеялась. — Мы играли в веселые игры и бегали друг за другом. Оуэн Марвелл, разве вы с тех пор совсем не повзрослели?

Он скривил губы в насмешливой улыбке.

— Думаю, я страшно изменился и, боюсь, уже очень давно.

Смена в его настроении передалась ей.

— Со мной произошло то же самое, — серьезно сказала она. Он подошел и сел на диван лицом к ней.

— Я оказался в более выгодном положении — я мог следить за вашей жизнью, тогда как вы ничего не знали обо мне. Натаниел Тренч добился своей цели в политике, и я читал многие его речи, слышал, как о нем не раз говорили на различных дипломатических мероприятиях. Мне иногда кажется, что чем дальше человек находится от родины, тем больше он знает о ней. Даже самое незначительное известие не проходит мимо него. Поэтому я знал, что его успех отражает ваши удачи, если так можно выразиться, и вы в свою очередь прославили его в обществе во время светского вечера, который устроили на площади Сохо.

Изабелла покачала головой в немом изумлении, но, взвесив все еще раз, поняла, что нет ничего странного в том, что о ней говорят в столь далеких краях. Будучи женой Натаниела, она принимала много людей, связанных по правительственной или коммерческой линии с Индией, колониями, любой зарубежной страной, а также другими дикими, не нанесенными на карту местами, до которых добрались ее храбрые соотечественники.

— Вы уже давно в Италии? — поинтересовалась она.

— Почти семь лет. Я служил в Милане до того, как приехал во Флоренцию. Моим первым зарубежным назначением был Антверпен, затем я провел год в Берлине. Поскольку я не старший сын и не наследник, то мог следовать зову своей беспокойной натуры. Мирная работа на земле не по мне, мне нужны более широкие горизонты.

Она серьезно посмотрела на него.

— Служба на благо собственной страны. Те же самые обязательства, только на более значимом и опасном уровне.

Он согласно кивнул.

— Да. Я никогда не думал об этом в таком свете, но подобное сравнение уместно. Что побудило вас предпринять это путешествие?

— Разве нужна иная причина, кроме желания увидеть чужие края?

— Нет. Только весьма необычно, когда женщина совершает такую поездку одна, без мужа, отца или брата.

— Раз я вдова и у меня нет близкого родственника по мужской линии, вы считаете, что мне следовало остаться дома? — Она бросила ему явный вызов, демонстрируя свою полную независимость.

Он покачал головой.

— Нет. Я восхищен вашей смелостью. Должно быть, прежде чем вы отправились в путь, вас предупредили о немалых опасностях, которые грозят путешественнику. Этого вполне достаточно, чтобы убедить обычную женщину остаться дома. Я знаю, какие неприятности доставляют преступники в Англии, но они действуют не с таким размахом, как в других странах. Простите меня, если я проявляю крайнюю озабоченность тем, что вы путешествуете одна, но у меня на то есть свои причины. Я вижу, вам неизвестно, что четыре года назад бандиты убили мою жену и сына, когда они ехали ко мне во Флоренцию из Милана.

На ее лице появился ужас.

— Мой дорогой Оуэн! — воскликнула она полным сострадания голосом. — Я об этом ничего не знала. Какое горе! Какая трагедия!

Оуэн ощущал страшную боль, вспоминая прошлое.

— Я вынужден был приехать сюда первым по неотложному делу и всего один раз позволил ей путешествовать одной. Я распорядился, чтобы удвоили охрану, обычно сопровождавшую экипаж. Это были хорошо вооруженные надежные люди. Я не знал, что незадолго до ее отъезда из Милана в городе начала свирепствовать одна из тех лихорадок, которые время от времени вспыхивают в жаркую погоду. Ей очень хотелось увести сына подальше от опасного места, она отправилась в путь раньше намеченного срока и взяла себе в качестве охраны менее опытных людей. В лесу они угодили в засаду. Всех убили.

Изабелла была глубоко тронута.

Она импульсивно протянула руку и положила ее на его ладонь, чтобы передать сочувствие, которое не выразить словами.

Она видела, что он винит в этом себя, несмотря даже на то, что разум сопротивляется этому.

— Жаль, что я не знала ее, — сказала Изабелла.

Он посмотрел на нее и едва заметно улыбнулся.

— Вы знали ее. По крайней мере, вы встречались с ней, когда она бывала на вечеринках во время праздничного сезона, который вы провели в Кэвуде. Мы тогда еще не были помолвлены, но на следующей Пасхе я попросил ее руки. Ее звали Неста Роулендсон.

Изабелла пыталась вспомнить. Затем в ее сознании вместе с этим именем возник образ.

Она увидела улыбающиеся глаза, бледное треугольное лицо, обрамленное густыми рыжевато-коричневыми волосами.

— Да, — задумчиво сказала она. — Теперь вспомнила. Я хорошо представляю ее. Она больше танцевала с вами, а вы приглашали ее чаще остальных.

— Это была Неста, — сказал он. В его голосе прозвучали любовь и печаль. Тут он смутился и задумчиво посмотрел на Изабеллу.

— Она два дня не разговаривала со мной после того вечера, когда я поцеловал вас, — признался он.

Изабелла какое-то мгновение выдерживала его взгляд.

— Это меня не очень удивляет, — суховато заметила она, — хотя тогда мне казалось, что в веселой суматохе того вечера никто этого не заметил. Надеюсь, вы сумели убедить ее в том, что это была мимолетная оплошность с вашей стороны.

— Если оглянуться назад, я не уверен, что это была оплошность, — возразил он. — А вы как думаете?

— Это было так давно, что точно всего не припомнишь. — Изабелла не была готова откровенничать по этому поводу. — По крайней мере, Несту это вряд ли расстроило в такой степени, чтобы ее нельзя было успокоить.

— Похоже, я напомнил ей, что вы только что вышли замуж и ваши чувства к мужу священны, а моя выходка лишь проявление дани уважения к вам.

Изабелла спокойно смотрела на него.

— Думаете, она вам поверила?

— Нет, — откровенно признался он. — К тому же я сказал тогда неправду, но она не стала поднимать шума из-за этого.

Изабелла вздохнула, встала с дивана, подошла к окну и взглянула на освещенный луной парк.

— Она была умна и добра. Сомневаюсь, что тогда в доме нашлась хотя бы одна женщина, на мгновение допустившая, что я влюблена в мужа.

— Скажу вам, что в доме не оказалось ни одного мужчины, кто бы не позавидовал ему.

— Не будем обсуждать это. — Изабелла взглянула на него. Он подошел к ней и прислонился к окну так, чтобы видеть ее лицо.

— Я тоже не верил, что вы в него влюблены, — сказал он, скрестив руки на груди. — Я считаю, что браки по расчету ужасны и омерзительны, особенно когда юную и наивную девушку отдают седовласому старому греховоднику.

— Нам необходимо сменить тему, — твердо сказала Изабелла. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Вы вышли за него, потому что по какой-то причине не могли выбрать жениха по собственному желанию.

Изабелла густо покраснела.

— Вы не имеете никакого права строить догадки.

— В то время Лоринда говорила мне, что у вас был неудачный роман.

У нее сделались большие глаза.

— С чего она это взяла?

— Однажды она увидела, что вы читаете письмо и плачете.

Изабелла сразу вспомнила то письмо. Леди Уин написала ей из Лондона, желала всего наилучшего и сообщила, что встретила общего знакомого из Ностелла, который справлялся о ней. Леди Уин неумышленно разбередила дорогие воспоминания о мгновениях, проведенных в ротонде и оранжерее, которые были столь приятны и не выходили из памяти. Ей было печально вспоминать то письмо по другой причине. С тех пор леди Уин, родив троих детей в течение короткого времени, умерла, когда старшему сыну и наследнику Ностелла исполнилось три года. Изабелла видела его однажды, это был прелестный малыш.

— Я действительно плакала, читая то письмо, — призналась она. — Видно, это было единственное мгновение в обществе семейства Марвеллов, когда я опечалилась. Похоже, я говорила Лоринде, что письмо пришло от леди Уин и я затосковала по лету, проведенному в Ностелле.

— Вы ей говорили. Но она сделал собственные выводы.

— Лоринда не имела права распространяться о своих домыслах.

— Она и не распространялась. Она сказала об этом только мне.

— По-моему, этого вполне достаточно. Я очень сдержанный человек. Я ни с кем не обсуждаю своих чувств.

— Вы не хотите обсудить их со мной?

Она затаила дыхание.

— Вы хотите слишком многого после краткого возобновления знакомства.

— Нет, между нами установилась длительная дружба, начало которой можно отнести к декабрю тысяча семьсот тридцать седьмого года. А сейчас май тысяча семьсот сорок девятого года, чуть больше одиннадцати лет с тех пор, как вы уехали из Кэвуда. Тогда начал таять снег. Тогда вы были прелестны. Сейчас я нахожу, что вы стали еще красивее.

Изабелла ничего не ответила. Многие мужчины говорили ей подобные комплименты. В свои двадцать девять лет она без малейшего сомнения знала, что ее красота достигла зенита. За ней ухаживали с еще большим рвением даже те, кто ничего не знал о ее богатстве. Такого не бывало даже в то время, когда она жила в тени Сары. Во время путешествия она начала задумываться, не привлекает ли мужчин так сильно к ней какая-то аура, связанная с тем, что ее еще никто не покорил и не сделал своей, ибо Натаниел, как бы он ни обладал ею, так и не проник сквозь защитную скорлупу сдержанности, которая сохранила ее существо неприкосновенным.

— Изабелла, Изабелла, — нежно ворковал Оуэн. — Не замыкайтесь в себе. Я хотел лишь сделать вам приятное. Мы снова встретились в прекрасном городе, где есть что посмотреть, и если вы позволите, я сделаю ваше пребывание здесь столь же приятным, что и в Кэвуде, если вы говорите правду.

Изабелла посмотрела ему в лицо, ее черты смягчились, глаза снова излучали теплоту. Она не хотела проявлять излишнюю щепетильность, если давний друг пытается восстановить прежние отношения слишком стремительно. Совсем наоборот, она приехала насладиться каждой минутой всего, что может предложить Италия. А разве можно желать лучшего, чем разделить свое время во Флоренции вместе с Оуэном.

— Оуэн, это весьма мило с вашей стороны. Нам будет нетрудно сравнить ту зиму в Йоркшире с волшебной весной Флоренции.

— Тогда начнем, — сказал он, чуть улыбнувшись.

Они приблизились друг к другу. Он обнял ее за узкую талию, притянул к себе, она опустила руки ему на плечи. Изабелла видела, как его уста приближаются к ней, закрыла глаза, когда их губы встретились. Его поцелуй был страстным и нежным, она неожиданно отреагировала на него с большим удовольствием. Он крепче обнял ее, прижал к себе, их поцелуи ослабли лишь в то мгновение, когда из коридора донеслись голоса и стали приближаться к комнате, где они находились.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела Лоринда, громко шурша шелками цвета мимозы. Она сняла маску и держала ее за ленты. За ней шествовал муж. Увидев Изабеллу, она издала взволнованный возглас:

— Вот ты где! Мы искали тебя повсюду, но заглядывали не в те комнаты!

Женщины обнялись и заговорили в один голос. Лоринда сильно пополнела и утверждала, что это произошло после того, как она родила пятерых детей, которых оставила дома бабушке и дедушке, чтобы те любили, баловали и полностью испортили их за время ее отсутствия. Ее муж Клод хорошо смотрелся рядом с ней, ибо сам отличался значительной полнотой. В белом парике, краснощекий, примерно одного возраста с Лориндой, он вел себя робко, разговаривал мало и довольствовался тем, что жена брала инициативу в свои руки. Изабелле он нравился, ей казалось, что у него добрые глаза.

Пока Лоринда, Оуэн и Изабелла вели оживленный разговор, Клод сидел, сложив руки на коленях, улыбаясь каждому из них по очереди, и нисколько не смущался тем, что не может вставить слово, хотя и желал этого.

Все надели маски, перед тем как вернуться в танцевальный зал, где встали в конце очереди тех, кто направлялся к столу. Впоследствии, когда все снова сняли маски, Изабелла и Оуэн то и дело посматривали друг на друга, пока танцевали, их глаза говорили о неподдельной радости после того, как восстановились прежние связи.

Вскоре Изабелла начала верить, что во Флоренции нашла все, ради чего оставила родные берега. Она проводила дни самым приятным образом.

Ее было трудно утомить, к тому же она считала, что во Флоренции такое просто невозможно. Куда бы она ни смотрела, везде открывались виды, услаждающие взор. Изабелла любила выезжать за город, направляясь по долине извилистой реки Арно, которая сверкала меж густых тутовых кустарников, или верхом подниматься на склоны близ города. В свободное время она могла осматривать сотни картин во дворце Питти и в других галереях, мрамор и мозаику в церквях, построенных в стиле барокко, а также настенную живопись, инкрустированные драгоценностями усыпальницы и очаровательные реликвии великого семейства Медичи.

Вечером она танцевала, ходила в театр, слушала великолепные концерты, играла в карты и снова танцевала. Оуэн постоянно сопровождал ее, если позволяли его дипломатические обязанности, и она, к своей великой радости, чувствовала, как неизбежно приближается тот час, когда они окажутся во власти любовных страстей.

Этот час оказался неожиданным и принес множество наслаждений. Они в компании выехали из Флоренции на природу и, осадив лошадей, отстали от остальных и оказались на развилке тропинок. Одна привела их к давно заброшенным развалинам древней виллы. Над деревьями возвышались арка и несколько колонн из белого мрамора. Большую часть каменной кладки в течение столетий растащили местные крестьяне, а природа накрыла все вьющимися растениями и листвой, обнажая то там, то здесь красивые участки мозаичных полов.

Изабелла, державшая шляпу за ленты, уронила ее на каменное сиденье, отошла от Оуэна и стала обходить пруд, смотря на воду. Он провожал ее взглядом. Когда Изабелла достигла дальнего конца, где широкие ступени спускались в воду, она начала расстегивать платье. Сняв с себя всю одежду, кроме достигавшей колен сорочки из тончайшего прозрачного батиста, прилегавшего к ее телу, она вошла в воду.

Он разделся полностью, спустился в воду и поплыл к ней. Вода оказалась прохладной, но приятной, лучи солнца лишили ее первоначального холода. Изабелла держалась на воде, закрыв глаза. Когда Оуэн обнял ее, Изабелла заглянула в его влюбленные глаза. Он поцеловал ее в улыбавшиеся уста. Они плыли рядом и оказались прямо под водопадом. Вода вырвала шпильки из ее волос, и они рассыпались в длинные золотистые пряди. Он взял ее руками за бедра и потянул вместе с собой в более прохладные глубины воды. Мягкая сорочка поднялась на поверхность. Изабелла подняла руки, чтобы окончательно освободиться от нее. Оба ясно видели друг друга в освещенной солнцем воде, его губы и кончики пальцев нашли ее груди, бедра и даже пальцы ног, когда Изабелла поднялась на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Он всплыл несколько секунд спустя, обнял ее за плечи и повел к ступеням. Он вышел из воды первым, помог ей встать на ступени, опасаясь, как бы она не поскользнулась на мраморе. Изабелла легко поднялась наверх, вытряхнула воду из волос и бросилась в его объятия, словно Афродита.

Они стояли и целовались целую вечность. Затем он взял ее на руки и, жадно целуя, понес к тому месту, где мягкий сухой мох достигал почти самого края пруда. Оуэн опустил ее и начал восторгаться ею, Изабелла, пребывая в состоянии чистого блаженства, поняла, что это все случилось в обстановке, которая никак не связана с прошлым и кладет новое начало тому, по чему она так тосковала. Ее сердце избавилось от теней прошлого столь же легко, как ее тело в воде высвободилось из сорочки.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя ее в уста, волосы, плоть.

Изабелла вторила его словам любви сладкими вздохами и невольной дрожью, гладила руками его голову, шею и широкие плечи. Тут его лицо загородило небо, мощное тело накрыло Изабеллу и он, овладев ею, унес ее в неизведанное царство страстей. Впервые в жизни Изабелла достигла вершины экстаза.