— Получайте деньги, дедуля, вот ваша книжка и — до свидания! У нас — перерыв, — с этими словами Мария Никитична Лугина закрыла окошечко кассы и громко позвала: — Девчата, обедать!
Пожилой вкладчик в стоптанных башмаках засеменил к выходу, а женщины начали собирать на стол. Контролер Лена Полякова заперла за стариком дверь на ключ и скрылась на минуту за дощатой перегородкой, где на плитке подогревалась принесенная из дому снедь. Тем временем бухгалтер Диля Махмудова, застелив клеенкой стол, выкладывала из сумки несколько крупных ярких помидоров, зеленый лук, огурцы, свежие, пахнущие тмином лепешки.
Три женщины — весь штат небольшой окраинной сберкассы — обычно и обедали, «не отходя от кассы», как говорили они об этом шутя. Идти до ближайшей столовой надо было с четверть часа, да пока постоишь в очереди, пока дойдешь обратно — перерыв уже и кончился. А так — и спокойнее, и дешевле, да и приготовленное собственными руками всегда кажется более вкусным.
По небольшому помещению сберкассы разнесся аппетитный запах жаркого из баранины. Женщины не спеша ели, пили зеленый чай.
День стоял жаркий — начало августа. Солнце после полудня пекло вовсе уж нещадно. С раннего утра уже стояла липкая духота, и потому окно, глядевшее на улицу, было распахнуто настежь. По всем правилам в раму должна быть вставлена решетка, женщины не раз напоминали об этом своему начальству, им неизменно обещали, что вот-вот пришлют мастеров, пока же беспокоиться, мол, не о чем: ночью в случае чего сработает безотказная электрическая сигнализация, ну, а днем в наших краях вроде бы безопасно, тем более, что почти все вкладчики — из близлежащих домов, и сотрудницы сберкассы знают в лицо едва ли не каждого из них.
Располагалась сберкасса на первом этаже нового жилого дома. За окнами весь день не прекращалась ребячья возня. Вот и сейчас со двора доносились звонкие крики, откуда-то сверху лился усиленный динамиком голос популярной эстрадной певицы.
— А соль-то мы забыли? — спохватилась Лена Полякова.
— Да вот она солонка, — успокоила ее Диля.
Она посолила картофелину, на которой подтаивал желтый кружок масла, но, не донеся ее на вилке до рта, застыла. Лицо ее исказил ужас. Сидевшие напротив Дили, спиной к окну, женщины смотрели на нее, не понимая, что происходит. Диля оцепенела; янтарные масляные капли падали на ее атласное платье, но она не замечала этого. Глаза ее были прикованы к окну.
Не выдержав напряжения, Лена оглянулась и вскрикнула. Тут же с грохотом упал стул. С подоконника спрыгнул тяжело дышащий мужчина в светлой фетровой шляпе. Лицо его было повязано клетчатым платком. Открытыми оставались лишь глаза, суженные то ли от роду, то ли от злобы.
— А ну, сидеть! — произнес он сквозь зубы и повел слева направо рукой, в которой был зажат пистолет! — И — тихо!
Следом ввалился другой человек, тоже с повязкой, оставлявшей открытыми лишь глаза.
Обо всем остальном женщины впоследствии вспоминали, как о кошмарном сновидении. Мария Никитична сделала движение к сейфу: там лежал револьвер, но в тот же миг раздалась грязная брань и окрик:
— Что? Пулю в лоб захотела?.. На место!
Второй бандит навис над столом.
— Хотите жить, давайте ключи от сейфа. У кого они? Ну!
Невольно и Мария Никитична, и Лена бросили взгляд на Махмудову. Та отвела глаза и, словно в гипнотическом сне, безвольно, замедленно действуя, вытянула на себя ящик стола, взяла прыгающими пальцами связку ключей и положила их перед собой. Бандит схватил их, бросился к сейфу, погремев ключами, открыл дверцу, поставил мешок и, торопясь и сопя, неловко сгреб с полки в мешок несколько денежных пачек. Все в той же спешке, царапая по шершавому металлу руками, открыл он второй сейф, вынул чистые бланки аккредитивов, стопку облигаций трехпроцентного займа. Под руку ему попался револьвер, и грабитель, бросив быстрый взгляд на оружие, сунул его в карман.
Тот, что был с пистолетом, не сводил глаз с потрясенных, онемевших женщин. Время от времени переводил он пугающе черное отверстие ствола то на одну, то на другую. Едва сообщник закончил возню у сейфов, человек с пистолетом перевалился через подоконник, дождался, пока перелезет сообщник, и уже из-за окна погрозил еще раз:
— Пикнете — прибьем!
Послышался удаляющийся топот, потом заурчал мотор; машина, судя по шуму, рывком сорвалась с места и умчалась, стремительно набирая скорость, в сторону большого проспекта.
Наступила гнетущая тишина, и, словно в насмешку, доносилось сверху вместе с переборами гитары:
Благословляю вас
На все четыре стороны…
— Уйдут же сволочи! — опомнилась наконец Мария Никитична. Она вскочила, подбежала к телефону, дрожащей рукой набрала номер.
— Милиция? Нас ограбили. Скорее…
— Не торопитесь, — откликнулся спокойный женский голос. — Давайте обо всем по порядку… Адрес? Номер сберкассы? Ваша фамилия?
«Что она такое говорит? — в раздражении подумала Мария Никитична. — Как же не торопиться? Ведь скроются».
— Сообщите точное время, когда это произошло? Говорите спокойно и внятно, — увещевали на другом конце провода.
Она постаралась ответить потолковей на вопросы оператора и осторожно положила трубку.
Диля Махмудова сидела, низко опустив голову. Плечи ее мелко дрожали.
«Что теперь с нами будет?» — с острой жалостью к себе и подругам подумала Мария Никитична.
Вскоре у входа притормозил желто-синий милицейский «уазик». За ним подъехали две «Волги». Из первой вышел полковник. Он выделялся среди всех не только ростом, но и тем, что, судя по всему, был здесь старшим. Он негромко и немногословно отдавал распоряжения подчиненным. Тесное помещение сберкассы наполнилось людьми. Напротив Дили Махмудовой уселся за стол добродушный с виду следователь. Он задавал ей вопросы и тут же печатал протокол на портативной машинке. Сейфами занимался молодой лейтенант. Он набрал из плоской стеклянной баночки густую черную массу и нанес ее на дверцу. «Криминалист», — поняла Мария Никитична. Другие сотрудники тщательно осматривали окно снаружи.
Кинолог заставлял огромную овчарку взять след. И никто, казалось, не спешил.
«Что ж они медлят? — в тоске думала Мария Никитична. — В погоню же надо… А впрочем, где искать? За кем гнаться? Не знаем даже, какая машина у них была. Нет, не найдешь их теперь? Господи, за что нам такое несчастье!»
Следователь попросил и ее восстановить в памяти все происшедшее, и она искренне старалась исполнить его просьбу. Однако сообщить сумела немногое. Главное, пожалуй, что подчеркнул следователь, о глазах бандита. «Маленькие, прямо как иголками колют, — сказала Мария Никитична. — Ни у кого таких не видела».
В ближайших дворах и домах старались отыскать очевидцев. И в самом деле: перед старшим вскоре предстал долговязый смущенный подросток.
— Ты видел машину? Какой она марки?
— «Волга», старая.
— В смысле «подержанная».
— Да нет. Старого выпуска.
— Очевидно, «М-21». А цвета какого?
— Белого.
— Номер не запомнил?
— Нет.
— Сколько их было?
— По-моему, трое.
Второй свидетель явился сам. Сутулый старик в растоптанных туфлях.
— Могу кое-что доложить, товарищ начальник, — произнес он по-военному и сделал знак, чтобы тот отошел вместе с ним в сторонку.
Сотрудники улыбнулись.
— У нас друг от друга секретов нет, — произнес кто-то, но полковник остановил его жестом и послушно последовал за стариком.
— Видел я этих троих, — тихонько сообщил старик. — Виноват, правда. Не сообразил сперва, что они — бандюги. Решил, какие-то ухажеры к девчонкам из сберкассы прямо через окно сиганули. От них, от теперешних, чего угодно ожидать можно. Потом гляжу: спрыгивают с подоконника обратно на тротуар. Жарко, а они в шляпах. А на мордах платки какие-то. Чудно, конечно, но опять же думаю: может, мода теперь такая пошла? Чего только не выдумывают: девки все в штанах, парни — с волосами до плеч…
Ну, эти двое, значит, садятся в машину, третий — за рулем, и укатили. Я домой прихожу, тут рядышком, а старуха моя как раз из магазина вернулась. «Слыхал, — говорит, — сберкассу только что, средь бела дня, ограбили!» Вот тогда до меня все и дошло.
— А вы-то сами где находились во время ограбления? — спросил полковник.
— Я во-он там в тенечке стоял, — старик указал на чинару, широко раскинувшую ветви над тротуаром. Старое дерево это, очевидно, уцелело, одно из немногих, от прежних сельских усадеб, на месте которых теперь построили большие дома. — Только вышел я из сберкассы, на другую сторону побрел, а у меня шнурок развязался. Наклонился я, затянул кое-как, а разогнуться не могу: радикулит проклятый! Еле-еле добрался до чинары, за ствол ухватился, минут пятнадцать стоял, наверное, пока чуточку полегчало.
— Так, может, вы еще что-нибудь успели заметить? — в голосе у офицера звучала надежда, но старик только руками виновато развел. — Ну, хоть как выглядели эти преступники?
— Я же говорил: морды у них замотаны были.
— Ну, хоть рост или какие-то особые приметы?
— Рост? — старик с минуту думал. — Ну, один, значит, чуть пониже вас будет. Зато плечи — во! — он развел до предела руки в стороны. — И волосы на голове, как на барашке шерсть. И еще эти, как их, бакенбарды заметны были. А вот остальных, хоть убейте, не помню, какие они.
— Как же вы этого, одного запомнили? — теперь в тоне полковника мелькнуло, наверное, недоверие, и старик даже обиделся.
— А потому, — ответил он сердито, — что к нам на квартиру на прошлой неделе сантехник приходил. Вот такой же: широкий, курчавый. Еле допросились, чтоб смеситель починил, а он, паразит, пять минут повозился и говорит: «Деталей не хватает. Купить надо. Давайте трешку». Старуха-то, дура, и дала ему три рубля. Он деньги взял — и поминай как звали. Я уже и в жэк жаловался. Говорят — запил опять. Проспится — придет, все сделает, что надо. А душ-то не работает… Вот я, как заметил того, курчавенького, и подумал, не наш ли беглый.
— Так, может, это он и был?
Старик отрицательно помотал головой.
— Нет. Этот пошире будет и волосы черные. Я разглядел: когда он в машину-то прыгал, шляпа с него слетела, так он ее на лету поймал. Ну вот… А наш-то рыжий был. — Его вдруг осенило: — Может, найдете его, товарищ полковник? Он же, подлец, три рубля кровных у нас забрал! Привлечь его надо, чтоб неповадно было…
Полковник понял, что большего от старика добиться не удастся. Он занес в блокнот его фамилию и адрес и вернулся к своей группе.
Здесь успехи были пока тоже невелики, однако паренек, который видел белую «Волгу», вспомнил, что после номерного знака стоял буквенный индекс, не такой как в Ташкенте: не то «ДЖЮ», не то «ДЖБ».
Между тем закончили свое дело и следователи, и сотрудники, которые внимательнейшим образом осмотрели место преступления, зафиксировали малейшие следы, оставленные грабителями, — все, что могло (и должно было!) помочь в поисках преступников.
Мария Никитична смотрела на отъезжающие служебные машины все еще испуганным и тоскливым взглядом.
«И это все?» — разочарование было написано на ее лице и лицах ее подруг. А еще более удивляло то, что когда работники милиции уезжали, были они отнюдь не озабочены и хмуры, а скорее спокойны и даже веселы, будто не сомневались в том, что в огромном городе среди двух миллионов жителей и десятков тысяч автомобилей непременно отыщут единственную белую «Волгу» со знаком «ДЖЮ» и трех преступников, о которых только-то доподлинно и известно, что один из них — курчавый, с колючими глазами.
Вернувшись к себе в кабинет, начальник отдела розыска полковник Даврон Ахмедович Ахмедов по привычке стал обдумывать план предстоящей операции.
Ориентировать все органы министерства внутренних дел Узбекистана, всех республик Средней Азии и Казахстана… Разослать фотороботы, изготовленные на основе словесных портретов… Включить в оперативную группу пятнадцать, нет, пожалуй, даже двадцать человек… Изучить архивные дела, по которым проходили лица, склонные к совершению подобных же преступлений, и запросить соответствующие данные за ближайшие годы…
«Почерк, почерк преступников…» Тут уже следовало обратиться к живой, а не электронной памяти. Опытные работники угрозыска, и в республике, и за ее пределами, могут по едва уловимым штрихам определить, действовали ли в этом случае рецидивисты, а коли так — где и как проявляли они себя прежде.
Ну и, само собой понятно, что следует ежедневно заслушивать по поводу этого преступления сообщения начальников всех райотделов милиции.
Обычная мера — присматривать за теми, кто слишком уж сорит деньгами и «шикует» в злачных местах.
Оповестить все сберкассы о номерах похищенных аккредитивов.
Да, вот это несомненная удача, что у бухгалтера сберкассы оказались записанными номера облигаций трехпроцентного займа. Сообщить их также всем сберкассам, а сотрудники знают, как действовать в случае, если кто попытается обменять похищенную облигацию на деньги.
Посты ГАИ на всех возможных маршрутах были сразу же оповещены по радио о приметах — машины и преступников.
Почему же они молчат до сих пор? Так или иначе, белая «Волга» с буквами «ДЖЮ» на номерном знаке должна была миновать хоть один перекресток — в городе ли, на выезде ли из города.
Дело было поставлено так, что план и составлялся, и уже осуществлялся с самой первой минуты, как только стало известно об ограблении сберкассы.
Даврон Ахмедович поднялся во весь свой внушительный рост, поерошил серебрящуюся шевелюру.
Разумеется, в тщательно продуманный план действий будут по ходу розыскной работы вносить свои коррективы и генерал Саидов, и, возможно, даже сам министр. Все зависит от того, насколько успешно будет двигаться поиск. Пока же делается все необходимое, в том числе и тщательный анализ уже известных фактов — занятие, которое полковник не оставлял ни на минуту.
Итак, волки, очевидно, действовали матерые, а потому вряд ли кинутся они бежать из Ташкента, куда глаза глядят. К налету готовились не один день. Действовали почти без осечек. Не станут суетиться и теперь. Значит, машину (понимают же, что это — самое приметное) либо бросят где-нибудь в пустынном месте, либо спрячут, если жадность взыграет. Почти нет сомнений, что «Волга» эта угнана ими. Собственная машина — то же, что паспорт владельца. Могли, конечно, перекрасить, номер заменить, но надежнее для них все-таки — на краденой…
Так уже бывало не однажды в многолетней практике полковника: мысли его занимала сейчас машина, на которой умчались преступники, и именно в эту минуту зазвонил телефон.
— Товарищ полковник! Докладывает дежурный ГАИ. Разыскиваемая машина — «Волга» под номером 42-90 ДЖЮ обнаружена в овраге позади нового медгородка. В машине найдены зубило, лом, «медвежья лапа», топор… Осмотр показал, что номера двигателя и шасси изменены. Эксперты уже занимаются этим. Направлен соответствующий запрос в город Джамбул.
— Благодарю за оперативность, — сказал Ахмедов. — И все-таки…
— Что, товарищ полковник?
— Местность вокруг найденной машины обследовали?
— Сейчас уточню, товарищ полковник.
— Тогда не забудьте напомнить нашим сотрудникам, чтоб обратили внимание на предметы, которые преступники могли выбросить по пути. Как далеко прослеживается колея?
— Метров пятьдесят, не больше. Они только с дороги свернули и тут же столкнули машину в овраг.
— Действуйте, — распорядился Ахмедов.
Чутье не обмануло его.
Полчаса спустя позвонил старший инспектор Галкин.
— Товарищ полковник! — в голосе Галкина звучало торжество. — Вы правы. Нашли. Десять патронов подобрали от малокалиберного пистолета и номерной знак: «10-51 ФИУ». Серия города Фрунзе.
— Запрос туда послали?
— Так точно, — это уже вмешался дежурный ГАИ, — объяснили ситуацию. Просили, чтоб не задерживали ответ.
— Да, да. Это для нас крайне важно.
— Разве ж мы не понимаем?
Ахмедов положил трубку. Казалось, вот он — след! Радуйся. Но многолетний опыт подсказывал, что впереди еще немало и сложностей, и препятствий, и опасностей. Пока что с уверенностью мог Даврон Ахмедович предсказать одно: спать ему не придется до той поры, пока не поступят ответы из Джамбула и Фрунзе.
Ответы пришли раньше, чем полагал Ахмедов. Уже после полуночи на столе у него лежали две телеграммы:
«Автомашина «Волга» принадлежит автобазе треста «Водсельстрой» города Фрунзе, разыскивается как угнанная ночью со 2 на 3 августа. Номерной знак 42-90 ДЖЮ выдан госавтоинспекцией города Джамбула на автомашину «Москвич-412», угнанную неизвестными лицами из Джамбульской области. Угон числится нераскрытым».
Значит, город Фрунзе…
Даврон Ахмедович уже чувствовал, что основную часть поиска надо провести именно в этом соседнем городе у Тянь-Шаньских гор — столице Киргизии.
В ту же ночь туда отправилась оперативная группа во главе с подполковником Валиевым. Он вылетел во Фрунзе первым же рейсом, чтобы ознакомить с делом местных работников милиции. Вслед за ним отправились во Фрунзе и остальные, и среди них — Александр Цыганов.
Он любил летать самолетами. Служба складывалась так, что привычное для иных воздушное путешествие для Александра было и удовольствием и развлечением. Дело в том, что в течение нескольких лет служит Александр в ОБХСС, занимался делами сугубо городскими. Небезуспешно, как говорится. Числился в лучших инспекторах. О Цыганове и в газетах писали, особенно после того, как он раскрыл дело некоего Меликяна. Этот махинатор создал — ни много, ни мало — подпольный цех, где изготовляли бенгальские огни. Дело было поставлено на широкую ногу. Незадолго до Нового года бенгальские огни, изготовленные кустарным способом, начали продавать не только в Ташкенте, но и в других городах. В карман «отца» этого заведения потекли денежки, правда, и нескольким своим подручным он установил не только шикарные оклады, но и выдавал надбавки за «секретность», как и тем, кто занимался «реализацией продукции». Понятно, что, даже задержанные с поличным, они всячески отпирались, не желая сознаться в том, что получили «товар» от Меликяна. Тем не менее в самый короткий срок Александр и его товарищи обнаружили не только подпольную мастерскую, но и проследили все каналы, по которым Меликян добывал сырье, все его преступные связи.
Александра Цыганова поблагодарил лично генерал Саидов. Он дал понять молодому сотруднику, что намерен повысить его в должности. Каково же было удивление генерала, когда несколько дней спустя к нему явился на прием инспектор Цыганов и неожиданно подал рапорт с просьбой о переводе в угрозыск. Генерал подумал, что Цыганов мечтает о повышении, и даже пообещал, хотя и нахмурился при этом, подыскать ему в ближайшее время новую должность. Однако Александр опять удивил генерала: он заявил, что не жаждет никакого повышения, а наоборот — просится в уголовный розыск на низший, чем у него сейчас, должностной оклад и без особых скорых перспектив для роста по службе и в звании.
Не только генералу — почти всем поступок Цыганова показался странным, ведь служба в уголовном розыске — самая трудная. В аналитическом отделении, куда был направлен Александр, ему приходилось иметь дело главным образом с документами, зачастую весьма сложными, со всем тем, от чего большинство сотрудников, молодые особенно, открещивались всеми правдами и неправдами. Но ведь именно благодаря терпеливому отношению к «бумажкам», исследованным не раз и так и эдак, Цыганову удалось, еще работая в ОБХСС, раскрыть главное в деле Меликяна — источники и поставщиков ворованного сырья.
Поначалу и в угрозыске начальство использовало эти способности Цыганова, однако чем дальше, тем чаще просил он, чтоб его подключали непосредственно к розыску. Иногда ему шли навстречу, вот как в этом случае, и, конечно же, Александру очень хотелось, если не отличиться, то во всяком случае доказать всем, что в угрозыск он перешел не зря.
— Наш самолет идет на посадку, — объявила по радио стюардесса.
Александр посмотрел в круглое окошко, увидел большой город, раскинувшийся у подножья высоких гор. Он нащупал у ног свой портфель, расстегнул куртку, сделал вид, будто роется в боковом кармане, а на самом деле — поправил под мышкой кобуру с пистолетом, съехавшую на спину.
Шевельнулось в душе предчувствие опасности, риска, но Александра оно лишь взбодрило. Ради этого он и просился так настойчиво со спокойной должности «специалиста по тройной бухгалтерии» в уголовный розыск.
Подполковник Валиев не сомневался в том, что во Фрунзе проявят и обычное гостеприимство, и окажут всю возможную помощь ташкентским коллегам, однако, ценя собственную независимость и не желая добавлять хозяевам хлопот, отправил в столицу Киргизии своим ходом служебную «Волгу».
Был Санджар Валиевич по праву всеобщим любимцем в угрозыске, а для молодежи, если и не кумиром, то уж образцом для подражания наверняка. За спиной у подполковника была не одна лишь отвага и уверенность в себе, но и фронтовой опыт. Смерти в глаза он смотрел на войне сотни раз, в двадцать лет разведчик Санджар Валиев был отмечен пятью боевыми наградами. Возможность гибели не пугала его, однако с фронта вынес он и обостренное чутье опасности, и умение действовать осторожно и осмотрительно. Каждый оперативник стремился попасть к нему в группу, и Александр Цыганов был рад и горд, что будет сейчас работать в Киргизии с «самим» Валиевым.
До прибытия товарищей Валиев обсудил с ответственными работниками фрунзенской милиции план предстоящей операции во всех его деталях. В помощь ташкентцам была назначена группа во главе с майором Токсановым. Дело свое они знали хорошо, однако за три дня ни им, ни ташкентской группе не удалось обнаружить ничего такого, что хоть как-то натолкнуло бы на следы грабителей. И все же Валиев был убежден, что так ли, иначе ли преступники себя проявят. Конечно же, они могут появиться в гостинице, в ресторане. Могут выдать себя, обменивая похищенные облигации в сберкассе или совершая дорогие покупки в тех же ювелирных магазинах, — всего не предусмотришь, но не следует пренебрегать и другими возможностями, чтобы обнаружить их. Ну вот, хотя бы — дела об угоне автомашин. Валиев попросил, чтобы эти дела доставили ему на ознакомление, и сразу же «зацепил» один угон. О нем сообщили из Джамбула. Там был украден «Москвич-412», номерной знак на нем преступники несколько раз сменили, снимая на стоянках таблички с машин, главным образом — иногородних, а затем, как свидетельствовали факты, отправились на этом автомобиле в Киргизию.
Валиев сопоставил даты; получалось вполне вероятно: «гастролировали» в Джамбуле, по пути во Фрунзе, те же бандиты, которые ограбили сберкассу. А главное, уж очень был схож «почерк». Прежде всего — манипуляции с номерными знаками. Затем: в Джамбуле действовали тоже трое. Нелогичным представлялось то, зачем, завладев «Москвичом», они совершили, как бы походя, еще несколько квартирных краж в Джамбуле, однако Валиев прикинул, по скольку же пришлось после ограбления сберкассы на долю каждого бандита, и вышло, что это далеко не та сумма, на которую они, видимо, рассчитывали. Ну что такое 700—800 рублей для матерого волка, привыкшего свободно тратить тысячи!
Так рассуждал Валиев вслух, отвечая на возражения майора Галкина, старшего инспектора, привыкшего, что было иногда не так уж худо, подвергать прежде всего сомнению любое доказательство или версию.
— Что ж, — после долгого молчания, что было также свойственно ему, заключил Галкин, — такой вариант был бы весьма вероятен, но не в обычае бандитов идти после опасного дела на пустяковое, на котором и попасться-то проще. Ну, что они взяли в квартире? По сути — мелочишку…
Галкин сидел у стола, придвинув к себе пепельницу, а Валиев — в кресле, глядя в упор на майора, но, казалось, не видя его. Это означало, что подполковник опять ушел в свои мысли. Произнес он, правда, нечто совершенно неожиданное для Галкина:
— В номере у нас — телевизор, а мы так ни одной передачи не посмотрели. — Подошел к аппарату и щелкнул выключателем. Замелькали полосы, появилась симпатичная девушка-диктор. С улыбкой сообщала она о новинках моды, появившихся в центральном универмаге. — А что, Владимир Степанович, если тебе проехаться по трассе Фрунзе — Джамбул? — спросил вдруг Валиев.
— Надеетесь, Санджар Валиевич, что преступники оставили на дороге важные следы? — с сомнением спросил Галкин. — Учтите: по шоссе проносится тысяча машин в час.
— Попробуем все-таки, — сказал Валиев, и тут же в голосе его появилась нотка приказа. — Собирайся, Владимир Степанович. Время пока работает на них. Не забывай.
Однако и поиски вдоль трассы Фрунзе — Джамбул пока ничего не давали. Возникало странное впечатление, будто люди, ехавшие на похищенном «Москвиче», не заходили не только в кафе и рестораны, но даже в придорожные столовые, а ночевали, очевидно, в машине: ни в гостиницах, ни в частных домах никаких сведений о них не было.
В Джамбуле Галкин со свойственной ему дотошностью разузнал все, что только можно было, о квартирных кражах. Он сам побывал на местах, разговаривал подолгу с хозяевами, но для себя почерпнул из этих бесед, к сожалению, очень мало, и вот, уже возвратившись в следственный отдел милиции, Галкин попросил протоколы допросов, которые еще не были подшиты к делам.
— Да там ничего нового нет, — заявил ему усталый следователь. — Все показывают одно и то же.
Но он все-таки нашел! В показаниях медсестры Джумакуловой (она возвращалась в поликлинику от больной пенсионерки) мелькнула подробность, которая заставила Галкина насторожиться. Он даже вслух воскликнул, не сдержавшись:
— Так, так!..
Начинались показания Джумакуловой так же, как у всех остальных (тут усталый следователь был прав): она видела троих парней, которые с портфелями и чемоданами в руках вышли из подъезда. Неподалеку стоял «Москвич». В нем сидела девушка. (Тут Галкин и произнес свое «так, так…»). Как выглядели парни, Джумакулова не запомнила, а вот девушка была настоящая красавица. Лет девятнадцати, не больше. Милое лицо, высокий лоб, светлые волосы рассыпаны по плечам. В ушах — крохотные серьги с яркими рубинами.
— Откуда взялась девчонка? — рассуждал Галкин на протяжении всего пути во Фрунзе и, верный себе, так и не нашел версии, которая казалась бы ему безукоризненной.
— Да, — произнес в раздумье и Валиев, когда Галкин доложил ему о результатах своей поездки, — если девушка — их сообщница, то почему ее не было с ними в Ташкенте, когда они грабили сберкассу?
— Полагаю, что они сознавали, на какой риск идут, — откликнулся Галкин (он и этот вариант успел обсудить наедине с собой), — и опасались, что девчонка испугается, заорет чего доброго и выдаст их.
— Ну, а почему же тогда участвовала девушка в квартирных кражах? — возразил Валиев.
Галкин лишь поморщился, отчего стал на миг старше своих сорока лет.
— Загадки пока, — сказал он, — одни загадки.
— Ну, а какой еще вариант приходит вам в голову? — уже недовольно спросил Валиев.
— Вариантов может быть миллион, — тоже раздраженно откликнулся майор. — Ну, например, почему бы не предположить, что девушка — чья-то возлюбленная. Именно так — не любовница, а любимая. Ведь даже отпетым уголовникам не все человеческое чуждо.
— Тонкость понятна. — Валиев кивнул головой и продолжал сам: — В этом случае бандит мог ее попросту пожалеть и потому не взял с собой на опасное дело… — Он взглянул на часы. — Надо поторопиться, Владимир Степанович. Сейчас — очередное совещание у Токсанова. Чует мое сердце, ждут нас новости.
Однако только в самом конце совещания послышался в динамике голос, который привлек всеобщее внимание.
— Товарищ майор, докладываю, что найден «Москвич» в двадцати километрах от города. Протокол осмотра оформлен. Снимки будут через час. Сняты отпечатки рук. Найдены и некоторые вещественные доказательства.
— В двух словах, — попросил Токсанов, — что показал наружный осмотр?
— В багажнике найдены три пустые канистры. Заднее стекло выбито. Судя по всему, преступники двигались по проселку вдоль железной дороги…
— Так вот почему на трассе ничего не обнаружено! — заметил Токсанов, обращаясь к собравшимся у него в кабинете, и добавил: — Преступники в городе, и транспорта у них, кажется, пока нет.
Все зашумели, обсуждая и впрямь важное известие. Но это было, как оказалось, еще не все. Раздался короткий стук в дверь, и тут же через порог шагнул невысокий человек со смолистым ежиком на голове. Вид у него был усталый, однако взглянул он на Токсанова весело. Тот, однако, был настроен к вошедшему иначе.
— Опаздываете, — произнес он недовольно.
— Были причины, — ответил инспектор.
— В таких случаях надо звонить. Вы что, первый год на службе?
Инспектор, однако, погладил свой «ежик» и продолжал улыбаться.
— Да вы разрешите сперва доложить, товарищ майор. Найдена квартира, где вчера ночевали преступники.
— Где? — нетерпеливо спросил Валиев.
— Здесь, в городе… — неопределенно ответил инспектор незнакомому подполковнику.
— Почему вы говорите «ночевали»? Покинули уже квартиру, что ли? — спросил Токсанов.
— Съехали, — ответил инспектор и опять улыбнулся. — Вечерком один из них должен наведаться к хозяину. Обычная забота у него — сбыть краденое.
— Не спугнули вы его? — в голосе Токсанова мелькнуло опасение.
— Что вы, товарищ майор. Не впервые же нам…
— Ну спасибо! — Токсанов поднялся из-за стола и пожал инспектору руку. — Включайте его в свою группу, товарищ подполковник, — обратился он к Валиеву.
— Благодарю вас. Такой парень нам пригодится — Валиев не мог скрыть своего удовлетворения.
— Старший лейтенант Касымбетов, — представился ему инспектор, вскинув голову, украшенную «ежиком».
Казалось, они были у цели.
Тут же, не откладывая дела в долгий ящик, Валиев составил с товарищами план задержания «четверки». Как сообщил Касымбетов, хозяин небольшого домика на окраине Фрунзе, к которому попросились переночевать трое парней и девушка (объяснили, что они — туристы, возвращаются с Иссык-Куля, а мест в гостиницах, как всегда, нет), носил фамилию Середа. Происходил он, очевидно, из украинцев, переселившихся в Киргизию во времена уже незапамятные. Так вот, этот одинокий старик (порядочность его сомнений не вызывала) должен был быть хорошо подготовлен к тому, чтобы свести преступника с «надежным человеком» (роль его вызвался исполнить сам инспектор Касымбетов). Конечно же, риск был, и немалый: Середа мог растеряться и в волнении выдать себя и других, но иного выхода Валиев не видел, — еще когда ночевали, главарь шайки предложил старику Середе приобрести у них оптом по сходной цене кое-какой товар. Объяснил при этом, что они четверо поиздержались за время своего путешествия, а деньги нужны — и на самолет, и на то, «чтобы людьми себя чувствовать». Предлагали старику по сходной цене дубленку («Захватили с собой в поход, чтоб девушка наша не мерзла ночью»), японский магнитофон и еще какие-то вещи, которые ему, немолодому и одинокому, были вовсе уж ни к чему. Он отказался, сославшись еще и на то, что денег у него не имеется, однако молодой человек был настойчив. «Тогда, дед, пораскинь умом: кто купит шмотье, чтоб не чикаться долго? Найдешь такого человека до вечера — магарыч за нами. Смекнул?» Он, очевидно, пожалел все же, что доверился старику, и потому предупредил, уходя: «Гляди, дед! Чтоб про наши «шмутки» никому ни слова! Народ сейчас, сам знаешь, какой: разнесут по всему свету…» — «Да разве ж я такой дурной, чтоб не понять? — ответил Середа. — Молчать буду, что твоя могила». Но сам после некоторых колебаний дошел уже в сумерках до милиции и сообщил о своих «гостях».
Сейчас Середе и предстояло выдать инспектора Касымбетова за «надежного хмыря», а тот в свою очередь уже продумал, что сведет продавца к «бабе Лоле». Она, мол, берет все, не торгуясь, если, конечно, и об ее интересе не забывают.
— Главное, не бойтесь ничего, — в который уж раз внушал Валиев пожилому грузному человеку. — Мы все время будем неподалеку. При малейшей опасности для вас мы вашего гостя тут же схватим.
— Ну на кой ляд пустил я их до хаты! — сокрушался по-прежнему Середа, делая вид, что внимательно слушает подполковника. — Теперь лиха не оберешься.
— Да не страдайте вы так! — внушал Валиев. — Ваше дело — познакомить гостя с «надежным человеком». И все! Ну, может, спросите насчет того, какой именно магарыч будет? Покажите этим, что понимаете: дело нечистое и опасное. Но долго не торгуйтесь. Скажите, дело твоей совести. И конец! Поняли?
— Что ж тут не понять, — угрюмо откликнулся старый Середа.
Он уже приготовил ведро с водой и тряпку. Ему предстояло в то время, когда явится гость, мыть полы. Валиев справедливо полагал, что, занимаясь уборкой, старик будет вести разговор более естественно и не выдаст себя ни взглядом, ни ненужным движением. На всякий случай приготовили поллитровку и кольцо колбасы. Может, придется в свою очередь отвечать угощением на магарыч.
Напротив усадьбы Середы находилось двухэтажное здание школы. Стоя у окна директорского кабинета, Валиев, Галкин и Цыганов наблюдали за тем, как подошел к калитке модно одетый молодой человек и, прежде оглянувшись по сторонам, юркнул во двор. Видно было, как он постучался и тут же скрылся в доме.
Внутри хозяин, вооружившись шваброй, кряхтя, вытирал пол под кроватью. У стола мужчина лет тридцати с жестким чубчиком, торчащим над смуглым лбом, нарезал мелко-мелко лук для салата и мурлыкал себе под нос модную песенку. Он словно и не заметил, как в комнату вошел небрежно одетый, хотя и во всем «фирменном», молодой человек. Тот, однако, сразу же отшатнулся и сделал движение обратно к двери.
— Эй, Василь Терентич! — кухонный нож на мгновенье замер в воздухе. — Тут кто-то пришел, а ты, прости меня, не тем местом к гостю поворачиваешься!
Хозяин поднялся с колен, оставил швабру и вдруг засуетился:
— А-а, это ты? Пришел, значит. А мы тут с дружком кой-чего обмыть как раз собрались. Вот, познакомьтесь…
Он волновался и мог себя легко выдать. Касымбетов (лук нарезал, конечно, он) напустил на себя недовольный вид. Он ловким движением подхватил со стола бутылку «Столичной», спрятал ее в буфет и резко захлопнул дверцу. Лишь после этого подал незнакомцу руку и буркнул:
— Тимур.
— Марик, — представился в свою очередь гость.
Хозяин топтался на месте, явно не зная, как ему действовать дальше. Пока же Касымбетов успел разглядеть «Марика». Тот был сложен на зависть: крутая грудь, широкие плечи. Лицо его, не лишенное привлекательности, было, однако, испорчено красноватыми пятнами, припухлостью, возникающей обычно у людей, которые ведут разгульную жизнь. «Опохмелиться желает, — заключил инспектор, — не зря же он так недовольно зыркнул, когда я водку со стола убрал…»
— Так, может, того, — неуверенно произнес Середа, — присядем, значится? — и покосился на буфет. — Ты что ее прячешь от своих людей? Доставай…
Тем же резким недовольным движением Касымбетов открыл дверцу и поставил «Столичную» снова на стол, рядом с салатницей.
— Не торопишься? — спросил он у «Марика». — Срочных дел не предвидится?
Тот пожал широкими плечами.
— Да нет вроде. Я же в отпуске.
— Тогда другое дело. — Касымбетов вздохнул. — А я вот уже и забыл, когда отдыхал по-настоящему. Смех… Иссык-Куль рядом, а я не помню, когда в последний раз купался! — Он оживился, откупорил бутылку, расставил стаканы. — Анекдот я вспомнил: один турок упал с русского парохода, а как по-русски сказать «тону» забыл. Вот он и кричит: «Последний раз купаюсь!» Смешно, а?
«Марик» улыбнулся, и старик Середа хохотнул тоже, хотя соли анекдота не ощутил.
«Добро еще руки у старика от тряпки мокрые, — подумал Касымбетов, — не то полез бы здороваться с этим «Мариком», а у самого пятерня дрожит…»
После второго стакана разговор пошел веселей, однако «Тимур» — Касымбетов взглянул на опустевшую бутылку и нахмурился:
— Вроде и не пили мы, мужики, а уже дно видать. Ну, — он оглядел небольшое застолье, — кто мотает за очередной?
Старик отвернулся, потупясь.
«Марик» развел руками:
— Я бы — за милую душу, только в кармане — пшик… — Он для убедительности вывернул карман и со значением посмотрел в глаза Касымбетову.
Тот в свою очередь оглядел «Марика» с ног до головы и предложил:
— Толкни мне свои джинсы — разживешься. Для тебя исключение сделаю, потому что вообще-то шмотье меня не интересует. Золотишко — другое дело… — Он испытующе взглянул на гостя. — Валюта… Только откуда ей быть у тебя?
— Это ты прав, — глаза «Марика» нехорошо сузились.
— Слухайте, хлопцы, договоритесь в конце концов — и крышка! — вставил вовремя старый Середа. — Чего тут темнить? — обратился он к «Марику» и ткнул в Касымбетова пальцем. — Это и есть тот самый человек, про которого я тебе говорил.
— Старик! — Касымбетов стукнул ладонью по столу так, что стаканы зазвенели. — Кто тебя просил вмешиваться? — Он вдруг обмяк и махнул рукой. — Ладно… Все равно ты уже проговорился, — и повернулся к «Марику». — Связал нас одной ниткой старый таракан. Давай теперь начистоту. Дело-то хоть стоящее? Учти, ни я, ни бабуся мелочиться не любим.
— Золотых гор не обещаю, — откликнулся как-то равнодушно «Марик», — но куска на два с половиной вся куча потянет.
«Две с половиной тысячи! — прикинул быстро Касымбетов. — Это почти полная стоимость тех облигаций, которые были взяты в ташкентской сберкассе».
— Что же за товар? — спросил он осторожно.
— Чем больше будешь знать, тем скорее помрешь, — мрачно откликнулся гость.
— Как хочешь, — Касымбетов пожал плечами. — Я к тому спрашиваю, что шмотье, — я уже тебе говорил, — по бабусиной части. Захочешь — сведу тебя с ней. А я беру валюту, ну, может, меченое. Но только уж по моей таксе. Чтоб без обид потом.
— Что еще за «меченое»? — спросил гость.
Касымбетов ухмыльнулся:
— Сразу видать: до профессора тебе, парень, далековато.
— Я добытчик, а не лавочник, — «Марик» пренебрежительно хмыкнул.
— Меченый товар — это облигации, аккредитивы, ну и прочее такое. Там же номера на них. Секешь? — снисходительно объяснил Касымбетов и добавил: — Я могу взять, но только мешком. А две-три бумажки дари своему дедушке в день его рождения.
— У меня ничего такого нет, — гость сплюнул на пол и закурил.
— Ну, еще… — Касымбетов решил пойти ва-банк, хотя и говорил будто нехотя, — еще мог бы взять «пушку». Только фирменную. Самоделок не требуется. Вот наган — это вещь, — он мечтательно прикрыл глаза. — Со ста метров насквозь дырявит.
— Мокрянка не по нашей части, — «Марик» недовольно пожал плечами.
— Да ты не морщись! За кого меня принимаешь? — вскинулся Касымбетов. — Я не дурее тебя. Мочить — не мастак тоже. Мое дело: купи — продай, опять купи — опять продай, чтоб подороже, конечно. И чтоб не громоздко. Секешь опять?
Гость кивнул.
— Так где твой товар?
— Неподалеку.
— В камере хранения, что ли?
— Да нет. На хате одной.
— Тогда что ж, — Касымбетов с сожалением посмотрел на пустую бутылку, — вперед на мины, как говорится. Потопали, а то бабуся спать ложится с курами.
Валиев в окно директорского кабинета увидел, как двое вышли из дому и двинулись в сторону вокзала. Старик Середа стоял на пороге, глядя им вслед.
«Марик» шагал так быстро, что Касымбетов, сам человек весьма проворный, едва поспевал за ним.
— Долго еще топать? — недовольно спросил он.
— Минут десять, — ответил, не оборачиваясь, «Марик».
Они вошли в узкий сумеречный переулок. Здесь было безлюдно. «Марик» чертыхнулся, стащил с ноги туфлю и начал вытряхивать из нее камушек.
Касымбетов прошел чуть вперед, достал сигарету, чиркнул спичкой и, когда привычно поднес к сигарете огонек, прикрывая его обеими ладонями от ветра, вдруг почувствовал, как в спину, между лопаток, уперся покалывающий кожу кончик ножа.
— Стоять! — угрожающе произнес «Марик».
«Неужто старик выдал? — мелькнуло в голове у инспектора. — Быть не может… Значит, я сам переиграл».
Стараясь оставаться спокойным, он небрежно бросил через плечо:
— Не дури!
— Я тебя сразу раскусил, гад. Как только ты мне баки забивать начал.
Острие финки укололо больней. Инспектор ощутил холодок под сердцем. «Резкий поворот… удар согнутым локтем по кисти, держащей нож…» — всплыло заученное, но он тут же отогнал эту мысль прочь.
— Сознавайся, паскуда, кто ты есть… — «Марик» пошевелил финкой, слегка вращая лезвие.
— Убери кесарь, скотина! — произнес сквозь зубы Касымбетов. — Сявка ты, если приблатненного распознать не умеешь.
«Марик» убрал финку.
— Проверка, — сказал он спокойно. — Не обижайся. Шеф у нас строгий. Без техосмотра к себе подпускать запрещает. А нервы у тебя крепкие, молоток!
— Да пошел ты!.. — выругался Касымбетов.
Он прекрасно понимал, что проверка еще не окончена, и потому зло бросил «Марику» в лицо:
— Связываться с вами не желаю, — сразу видно, что вы за хмыри! Бывай здоров! — и, круто повернувшись, он зашагал обратно.
— Постой! — «Марик» догнал его. — Вот теперь я тебе верю. Пошли!
Вскоре «Марик» и двое его сообщников с чемоданами в руках поспешно шагали вслед за Касымбетовым по кривым улочкам привокзального поселка. Из-за угла вышли, пошатываясь, громко разговаривая и хохоча, двое парней. То были Галкин и Цыганов. Они двигались следом, держась, впрочем, на расстоянии, чтоб не вызывать подозрений.
— С бабкой торговаться надо, гороху наевшись, — наставлял на ходу своих спутников Касымбетов. — Кадра такая, что, кажется, никакой пушкой не прошибешь. Но все же и по дешевке не отдавайте. Я тоже, между прочим, в барыше заинтересован, а с ведьмы этой много не сдерешь: даст четвертак — и заткнись. А так, я думаю, и вы пару сотен подкинете. А может, больше?
— Не скули, — раздраженно оборвал его человек, одетый лучше других, да и манеры у него были властные. По всему судя, именно он и являлся тут главарем. — Не обидим… — Это была едва ли не единственная фраза, которую он проронил за все время пути.
Касымбетов остановился.
— Вот и пришли почти, — молвил он и потеребил свой ежик. — Закон у меня такой: половину гонорара вперед. Иначе — стоп!
Главарь поставил на землю чемодан, достал бумажник, порывшись в нем, вытащил две зеленые бумажки и с некоторой брезгливостью даже протянул их Касымбетову.
— Держи!
Двое остановились рядом, не выпуская ноши из рук. Момент был самый благоприятный. Тут же из-за угла ближнего здания, из переулка и сзади подошли шестеро в штатском и встали рядом с преступниками — по двое около каждого.
— Чего надо? — не сразу смекнул главарь.
Обернулся и вздрогнул, разглядев за калиткой, к которой подвел их проводник, силуэт милицейского «уазика». А у входа в здание, расположенное во дворе, стоял дежурный старшина. С любопытством поглядывал он на «гостей», которых «надежный человек» провел закоулками к задней калитке районного отдела милиции.
В ту же ночь задержанных допросили.
Перед Валиевым сидел хорошо сложенный молодой человек лет двадцати пяти. Его можно было бы назвать симпатичным, не будь известно, какими грязными делами занимается он вместе со своими сообщниками. Да и одет он был весьма аккуратно: сшитые по последней моде брюки, со вкусом подобранная рубашка, плотно облегающая ладную фигуру, новые туфли на высоком каблуке, гладко выбрит, попахивает отличным одеколоном. Держался он строго, с известным достоинством, как интеллигентный человек, которого приняли за преступника всего лишь по недоразумению, но, конечно же, в самом скором времени оно разрешится и его отпустят с непременными извинениями.
Однако Валиев знал, что все это — лишь внешнее прикрытие. Да, времена изменились, и преступники стали выглядеть иначе. Всеми средствами, включая культурную речь, даже стремление блеснуть эрудицией, пытаются они произвести впечатление людей вполне порядочных.
Ни тени обиды не было заметно на лице задержанного. Наоборот: даже некоторая снисходительность. Ну, предположим, рассуждает он про себя, его изобличили в попытке сбыть какие-то вещи. Но кто и как докажет, что они — краденые? Задержан он во Фрунзе, где ни у кого не похищали именно эту канадскую дубленку или именно вот этот магнитофон фирмы «Сони». Следовательно, утверждение «вещи — мои» неопровержимо.
— Я еще и еще раз повторяю вам, товарищ подполковник, — говорил Дрепин (так назывался задержанный по документам), — вы ошиблись, задержав нас. Все, что мы хотели продать, приобретено мною и моими товарищами в течение нескольких лет. Где приобретено? Не в универмаге, конечно, кое-что — по случаю, в комиссионках, кое-что — на барахолке. Приходилось изворачиваться, один бог знает как. В долги влезли, а тут еще потратились на Иссык-Куле. Было дело: погуляли как надо и в Чалпанате, и здесь, во Фрунзе. Теперь надо с кредиторами рассчитываться, а в карманах — ветер. Доброе имя нам терять не хочется, вот и решили продать все оптом да подороже.
— Так-так, — Валиев покачивал крупной головой в такт словам Дрепина. Он как всегда стремился прежде всего изучить преступника, его образ мышления, его тактику и ни в коем случае не открывать до поры ему то, что уже известно о нем и позволяет прокурору выдать санкцию на арест.
А Дрепин, не теряя сдержанности, вскинул на Валиева несколько обиженный взгляд.
— Не верите? Ваше дело. Но, надеюсь, нарушить социалистическую законность не решитесь? Значит, выпустите меня ровно на третий день. Криминала в наших поступках нет.
— Я полагаю, все обстоит несколько иначе, — спокойно возразил Валиев. — Вот потому и хотелось бы, чтоб вы и ваши сообщники во всем чистосердечно сознались.
— Какие еще сообщники? — выдержка впервые изменила Дрепину. — Прошу вас учесть: мы не совершали никаких преступлений. Прежде чем обвинять, надо представить доказательства. Где они у вас?
— Законы знаете неплохо, — заметил, прищурившись, Валиев. — Не на юридическом случайно обучались?
— Я уже говорил: моя профессия — строитель. Мы, грубо говоря, калымщики. Переезжаем с места на место, нанимаемся строить дома, дачи тем, у кого деньги есть, а рук нету. А законы изучаю, благодаря телевизору. Про «Знатоков» очень люблю смотреть.
— Ну что ж, — спокойно заключил Валиев, — идите, отдыхайте, думайте.
— Не о чем мне думать.
— Сомневаюсь.
— Так я, выходит, свободен?
— До утра.
— Запишете адрес дома, где мы остановились?
— Адрес ваш мне известен — изолятор временного содержания.
— Ах, значит, так! Дайте мне тогда бумагу и ручку. Я напишу сегодня же жалобу. Лично прокурору республики.
— Пожалуйста, — Валиев подал Дрепину шариковую ручку. — Но стоит ли трудиться? — спросил он и тут же без всякого перехода задал еще вопрос, глядя в упор на задержанного: — Где ваша девушка?
Вот теперь, наконец, в глазах Дрепина мелькнула растерянность и испуг.
— Какая девушка? — переспросил он.
— Ну, назовем ее — последняя по времени. Так где же она, я спрашиваю?
Дрепин, однако, сумел вернуть себе прежний самоуверенный тон.
— Вы меня извините, товарищ подполковник, но у вас слишком богатая фантазия. Понимаю вас, понимаю: фактов, доказательств нет, а нераскрытые преступления на вас висят. Конечно же, легче навязать дело невиновному, чем найти настоящих преступников…
— О нас не заботьтесь! — резко прервал Валиев. — Мы со своими проблемами и без вашей помощи справимся. Идите и постарайтесь вспомнить, где находится сейчас ваша сообщница? Именно так!
Когда дверь за Дрепиным закрылась, Валиев пригласил товарищей, которые, допрашивали двух других задержанных. Результаты оказались примерно те же, что и у Валиева. Ясно одно: вся троица отпирается, поскольку уверена: доказательств у милиции — никаких.
И впрямь известно было далеко не все. Не подлежало сомнению, что именно группа Дрепина (Валиев был уже убежден, что он здесь — главарь) обокрала квартиры в Джамбуле. Можно предположить, что и разбойное нападение в Ташкенте — дело их рук. Итак, если даже будут доказаны квартирные кражи, угоны автомашин, то даже в этом случае налет на сберкассу преступники станут всячески отрицать. Помимо всего, они достаточно грамотны (вон как витийствовал на допросе Дрепин!), чтобы знать о куда более суровой ответственности за вооруженное нападение. Кара там — не менее десяти лет лишения свободы, а то и исключительная мера — расстрел. Свою причастность к разбою преступники будут отрицать до последнего. Значит, остается девушка. Надо опять, едва ли не в буквальном соответствии со старым полусерьезным следственным правилом, искать женщину. Помимо прочего, ей неизвестно, что троица ее партнеров уже арестована. Она не могла сговориться с ними о том, как вести себя на следствии. Затем можно провести с ней очные ставки, и тогда неизбежно кто-то запутается в ложных показаниях и выдаст себя и других.
Едва ли не каждые два-три часа поступали телетайпные запросы из Ташкента. Валиев докладывал о ходе поиска, но в голосе ташкентского начальства по телефону явно звучало и недовольство, и огорчение:
— Москва интересуется, скоро ли найдем преступников…
Валиев пока не мог сказать в ответ ничего утешительного.
Татьяна места себе не находила в просторном гостиничном номере.
Прошло уже шесть часов, как ребята ушли. Обещали обернуться быстро. От силы — за один час.
Она не знала, что уж и думать. Пришло в голову и такое: может, решили по пути еще одну квартиру «кинуть» и попались?
Ох, устала она от этой проклятой жизни — от постоянных торопливых переездов, похожих на бегство, от неизбывного страха, что вот-вот придут и возьмут с поличным. Страх не давал спать порою всю ночь, доводил в конце концов до полного равнодушия — к себе, к своей судьбе. А «сладкая жизнь», о которой так мечталось совсем недавно, обернулась мрачными попойками, угарными ресторанными вечерами с пустопорожней нетрезвой болтовней, а к тому же — гнетущий постоянный плен: не то что заговорить — взглянуть ни на кого другого не смей… А ведь всего лишь год назад, когда все началось, Дрепин мог быть и внимательным, и нежным. И она любила его. А вот он… Тут у Татьяны теперь возникало, к сожалению, немало поводов для сомнений. Как же это любящий человек едва ли не сразу же мог превратиться в вечно раздраженного, угрюмого эгоиста? Только в ресторане, после первых выпитых рюмок, становится ненадолго похож на того, прежнего. Каяться начинает, прощения просит: за то, что фаты, мол, у тебя не было и платья белого, а теперь — даже угла постоянного нет. И обещает, обещает… Будет все, потерпи только. Но к чему ей сейчас наряд невесты или серьги с бриллиантами? Счастье — это покой, это достойный человек рядом, которого ты любишь, а соседи и знакомые уважают. Это маленький сын, теплый, беспечно посапывающий во сне бутуз…
Нет, не будет у нее никогда ничего похожего. Для того, чтобы было, надо прежде всего порвать с Дрепиным и его сворой. Пойти куда надо и обо всем рассказать. Но как страшно даже подумать о таком! Конечно же, и самой ей ответ держать пришлось бы, но ведь прежде убьет ее Дрепин, убьет…
Как же из плена вырваться? О, как все это измучило ее, как надоело! А тут еще они на ночь глядя запропастились куда-то…
Татьяна Носкова уронила голову. Волосы упали, на стол густой волной.
Всего лишь год минул. Один-единственный год… Как же могла она оказаться такой легковерной? Чем подкупил он ее? Да, все в ту пору, что скрывать, нравилось Татьяне в Дрепине: осанка, взгляд, в котором и уверенность в себе, и некая загадочность. Именно такая, о которой девушки говорят: «Что-то роковое». Больше всего привлекало сочетание силы и изящества в каждом движении, жесте. А как красиво умел он говорить! Ну и (что от себя-то скрывать?) на подарки и расходы не скупился. Нравится платье сафари — вот оно. Хочешь к морю? В понедельник полетим.
Тогда она еще не знала, откуда у него деньги. Как-то упомянул о состоятельных и любящих родителям, а она и не задумывалась, правда ли это. Так было легче и приятней. А когда узнала правду, оказалось — поздно. Сама к тому времени стала той, кого называют страшным словом «соучастница».
Во всех подробностях вставал в памяти тот ужасный, проклятый день.
Дрепин назначил ей встречу и попросил захватить с собой несколько сумок. Он появился вскоре вместе с двумя дружками. Татьяна их знала: не раз ужинали вместе в ресторане, ездили на пляж. Она была уверена — предстоит развлечение, была оживлена и весела, а все трое, наоборот, озабочены и суетливы.
Ей ничего не объяснили. Усадили в машину («У знакомого одолжили», — сказал Дрепин) и поехали в новый жилой район. Остановились на углу, около многоэтажного дома.
— Не выходи! — велел Дрепин непохожим на обычный, резким голосом. — Мы скоро.
И в самом деле, возвратились они через четверть часа, не более. В руках у каждого были сумки, у Дрепина — те, что захватила с собой, как он и велел, Татьяна, но только набитые до отказа.
Машина быстро помчалась по кольцевой дороге, подальше от нового района.
— Что это вы понатаскали? — все еще беспечно спросила Татьяна, дотронувшись до саквояжа.
— Можешь посмотреть, — на лице Дрепина мелькнула странная улыбка.
Татьяна расстегнула молнию. В сумке лежали, плотно уложенные один к другому, несколько костюмов, воротник из норкового меха, в белой тряпице — серьги, перстни с крупными камнями. В другую сумку была затолкана женская шуба, а в нее была упрятана хрустальная ваза.
— Откуда все это? — спросила, холодея от догадки, Татьяна.
— От зайчика! — приятель Дрепина Мишка неприятно хохотнул.
Она все поняла. Вцепилась в плечи того, кто вел машину.
— Останови.
— Тормозни, — распорядился тихим голосом Дрепин. — Иди! — зло бросил он Татьяне и добавил: — Рестораны, шмотки любишь… Теперь вот путешествовать тебе опять захотелось. А на какие шиши? Об этом ты когда-нибудь задумывалась?
— Значит, и прежде — тоже?.. — Татьяну охватил ужас.
— Да, да! — выкрикнул раздраженно Дрепин. Он остановил ее все же, удержав за руку. — Глупая девчонка… — в голосе его мелькнуло сожаление. — Неужто ты и впрямь решила, что мой папаша — миллионер? Нет у меня вообще никого. Кроме тебя. Понимаешь? Садись!
И она подчинилась.
Что помешало ей уйти тогда? Наверное, все-таки чувство к нему и глупая надежда, что удастся ей все же вытащить Дрепина из болота. К слову, он и сам порой загорался желанием порвать с воровским миром, жить так, как все достойные люди, спокойно, счастливо. Они даже уезжали вдвоем с Татьяной в новый город на Волге, но расстаться с укоренившимися привычками было нелегко. Начинались рестораны, гулянки. Снова не хватало денег, и опять Дрепин «шел на дело».
Любил ли он ее так же, как она? С каждым днем Татьяна все более сомневалась в этом. В самом деле, станет ли кто подвергать опасности женщину, которая по-настоящему дорога? Правда, Дрепин утверждал, что она к их делам непричастна: сидит в машине, дожидается знакомых ребят, и нет ей дела до того, чем занимаются они, пока она караулит автомобиль. Но это объяснение — для простачков. Все понимают, что девушка, да еще хорошенькая, «вполне приличная с виду», нужна еще и для того, чтобы отвести подозрения от преступников. Кто бы ни увидел белокурую, аккуратно причесанную головку в машине, невольно подумает: ждет любимого парня, а Дрепину того и надо. Ему безразлично, что он сделал ее участницей воровской шайки.
«Я преступница, преступница, — твердила она не раз про себя, — и меня непременно арестуют, и будут судить, и посадят в тюрьму. Даже если я скроюсь, если пройдет и пять, и десять лет — все равно разыщут и скажут: «Отвечай!»
Сейчас все эти мысли нахлынули на нее с новой силой. В ужасе закрыла Татьяна руками раскрасневшееся лицо. Она выглянула за окно, потом посмотрела на часы: глубокая ночь, а их все нет. Надо что-то придумать. Бежать куда глаза глядят, и как можно скорее! Только чтоб подальше от них с их грязными делами. Нет, теперь уже и ее дел. Тем более…
Она вскочила, высыпала на стол содержимое сумочки. Денег на самолет должно хватить даже до Хабаровска. А кончатся — вот золотые серьги с рубинами, кольцо, два перстня, кулон. Она уедет как можно дальше, устроится на работу. Пусть на стройку, на самый трудный участок, только чтоб начать все сначала, жить честно. А там, кто знает, может, и встретит хорошего парня, может, и у нее будет семья, сын. Она красивая, она это знает. И мужу будет верна свято. С прошлым покончено навеки. Она о нем и не вспомнит никогда…
Татьяна схватила чемодан и начала поспешно бросать в него свои вещи. Скорее! Первым же рейсом. И как можно дальше отсюда.
На следующий день Дрепина вновь привели на допрос к подполковнику Валиеву. Подполковник, одетый на сей раз в милицейскую форму, могучий и спокойный, словно зримо воплощал в себе силу закона. Под его проницательным взглядом допрашиваемый, должно быть, чувствовал себя неуютно: он съежился на стуле так, будто хотел казаться меньше. Дрепин понимал, что сегодня разговор пойдет в совершенно ином тоне, не то, что в прошлый раз. Чутьем виноватого догадывался он, что у подполковника, несомненно, имеются теперь факты, добытые, очевидно, оперативной группой в течение прошедшей ночи.
Так оно и было. Однако Валиева, хотя он виду, разумеется, не подавал, тревожило то, что не было никаких, даже самых крошечных, свидетельств участия группы Дрепина — не в угоне автомобиля, не в квартирных кражах, а в ограблении сберкассы.
«Эх, как нужны были бы сейчас показания девчонки!..» — даже с некоторой тоской подумал Валиев.
— Так что, Дрепин, — спросил он, — будем снова запираться?
Тот в ответ лишь пожал плечами.
— Мы располагаем доказательствами, — сказал подполковник, — свидетельствующими, что преступная группа, которую сколотили вы, совершила ряд краж в городе Джамбуле и по пути из Джамбула во Фрунзе.
— Клевета! — бросил Дрепин, но все же не так самоуверенно, как накануне. — Я уже объявил вам вчера: моя невиновность подтвердится, и тогда я обжалую ваши действия прокурору.
— Думаю, до этого не дойдет. Вы и ваши сообщники зарвались. Несколько краж без осечек, возможность быстро уходить с места преступления — все это вселило в вас излишнюю самонадеянность. Вы решили, что неуловимы, и конечно же, просчитались.
— Вы говорите о каких-то других людях. Мы не преступники. Обыкновенные шабашники или халтурщики, как уж кому нравится. Ну, берем частные подряды. Так за это же не сажают, по-моему?
— Так-так… — Подполковник выдвинул ящик и вынул несколько фотоснимков. — Вот машина, которую вы угнали. Заднее стекло, как видите, отсутствует.
Дрепин произнес нарочито размеренно, так, будто разговаривал с глухим или тупицей:
— К упомянутой вами машине я не имею ровно никакого отношения.
— Тогда чем вы объясните, при ваших-то криминалистических познаниях, что отпечатки ваших пальцев обнаружены на дверце угнанной автомашины? А вот еще один дактилоскопический снимок, — Валиев положил обе фотографии перед Дрепиным. — Он полностью совпадает с предыдущим, а обнаружен отпечаток на стенке шкафа в одной из обворованных квартир. Больше того. На баранке — отпечатки пальцев вашего подручного Михаила Соловьева, того самого, который пытался сбыть краденое. Он, правда, старался уничтожить следы — протер баранку тряпкой и бросил ее в салоне «Москвича», но у служебных собак нюх отличный: наша Зента наводит опять же именно на Соловьева. Так что ж, Дрепин? Вы и теперь будете запираться?
Дрепин молчал, уставившись в пол.
— Очевидно, вам этих доказательств недостаточно, — сказал Валиев. — Что ж, — он нажал на кнопку, — пригласите, пожалуйста, потерпевших и заодно принесите вещи, изъятые у группы Дрепина.
Наконец-то выдержка ему изменила. Дрепин, сам того не замечая, уставился на дверь.
Вошла молодая пара. Высокий сутулящийся мужчина и его жена в широком платье, которое скрывало располневшую талию.
— Знакомы ли вам какие-либо из этих предметов? — спросил Валиев.
Цыганов (это он сопровождал молодых супругов) тем временем развернул узел, положил на стол шубу, мужской костюм, женскую кофту, два отреза шерсти, поставил несколько хрустальных ваз.
— Да, да! — взволнованно произнесла женщина. — Это вот — Димочкин костюм. Моя мохеровая кофта… Пуховый платок… Мне его прислала осенью бабушка. Такие узоры никто, кроме нее, выводить не умеет.
— Ну, а вы эти вещи видели когда-нибудь? — обратился Валиев к Дрепину.
— Что спрашиваете? Сами же у нас их отняли.
— Так откуда же они появились у вас? — продолжал Валиев так, будто не заметил раздраженного тона.
— На толкучке купили. Оптом. Но вам, конечно же, ничего не докажешь…
— Тем более, что вчера вы признали эти вещи своими собственными. Выходит, и хрустальные вазы вы тоже возили с собой на Иссык-Куль? Самая удобная посуда для палаточной жизни. Ничего не скажешь…
— Вазы наши! — женщина не выдержала.
— Помолчи, Катя! — муж остановил ее.
— Вазы мы купили здесь, на барахолке, — сказал Дрепин.
— На какие деньги? Вы же рассказывали, что потратились до последнего!
— Тем не менее решили их взять. Уж очень дешево продавали.
— По скольку же за каждую?
— Не помню.
— Но все-таки: двадцать рублей? Сто?
— Не, по червонцу за штуку.
Женщина задохнулась от гнева:
— Им цена — не меньше восьмидесяти рублей, самой маленькой. Вон, посмотрите: там, на донышке, даже ценник сохранился.
Валиев перевернул хрустальное блюдо.
— Так, так, — произнес он многозначительно. — Здесь, между прочим, и штамп имеется на ценнике. — Он взял лупу. — Может, желаете сами убедиться, Дрепин? Вот, можно разобрать: «Джамбулювелирторг». И на вазе этой такая же наклейка.
Валиев поднял трубку и попросил майора Галкина зайти к нему.
— С протоколами допросов, — добавил он многозначительно.
Теперь у стола, справа, чтоб снова же быть ближе к пепельнице, уселся и майор Галкин. Лицо его было, как всегда, невозмутимо, однако Валиев прекрасно знал, как скрупулезно анализирует Галкин ответы допрашиваемого, взвешивая каждое слово так и эдак, прежде, чем сделать выводы.
— Свидетелей, пожалуйста! — Валиев нажал на кнопку. — Сначала — Шадыева.
Вошел средних лет приземистый человек. Он смущенно спрятал за спину большие ладони в черных ссадинах.
— Посмотрите, гражданин Шадыев, внимательней на этого человека, — Валиев указал на Дрепина. — Не приходилось ли вам встречать его?
— Видел, — коротко откликнулся Шадыев. — Он на «Москвиче» приехал заправляться. С ним еще два парня были. И девочка тоже. Очень приличная на вид. Все на ней чистое такое. Я подумал еще: зачем с грубиянами связалась.
— Что скажете вы, Дрепин?
— Впервые вижу этого дядьку, — Дрепин скривил губы. — И вообще странно. — Он повернулся к Шадыеву. — Вы что, всех клиентов на своей заправочной запоминаете?
Вопрос рассердил рабочего.
— Тебя запомнил! — ответил он. — Знаешь, почему? Я спросил, отчего стекла заднего нету? А ты что ответил? Сказать, да?
Дрепин молчал.
— Я скажу! Ты мне ответил, чтоб я не про твое заднее стекло, а про свое заднее место думал, если не хочу под него получить. И ногой еще ты, паразит, сделал вот так, — Шадыев вскинул ступню, будто хотел пнуть мяч. — Все смеялись. Ты — первый. Только девочка не смеялась. Она, видно, не вашего поля ягода.
При этих словах Дрепин сжался.
— Спасибо, гражданин Шадыев. Вы свободны, — поблагодарил Валиев и обратился к Галкину: — Ознакомьте, товарищ майор, Дрепина с протоколами допросов.
— Вот, читайте, — Галкин достал новую сигарету.
— Может, и меня угостите? — глухо произнес Дрепин. Он быстро пробегал глазами машинописные строки.
— Как видите, свидетели, а Шадыев — еще и лично, указывают одни и те же приметы вашей группы.
Галкин подал Дрепину пачку «Опала». Тот с трудом извлек сигарету непослушными пальцами.
— Ладно! — он с силой хлопнул ладонью по столу. — Обложили вы меня кругом. Давайте сюда бумагу…
Два часа спустя Санджар Валиевич ознакомился с объяснением Дрепина — как выяснилось, главаря воровской шайки, — и с протоколом повторного допроса, который производил майор Галкин. Дрепин назвал три кражи, совершенные его группой, два угона автомашин. Часто повторял: «Я ничего не скрываю. Семь бед — один ответ».
Однако ни единым словом не упомянул он ни о своей юной соучастнице, ни о разбойном нападении на ташкентскую сберкассу.
Вместе с группой инспекторов старший лейтенант Александр Цыганов пока что безуспешно разыскивал подружку и соучастницу Дрепина. Приметы, которые сообщали все свидетели, были настолько неопределенны, что отнести их можно было едва ли не к каждой третьей встречной девушке, если исключить серьги с рубинами, которые есть далеко не у всех, но ведь преступница могла и снять их?
В магазинах, в автобусах, в вестибюлях гостиниц и, разумеется, на вокзале, на автостанции, в аэропорту тот или иной сотрудник незаметно бросал взгляд на фоторобот и сравнивал изображение, сделанное по описаниям, с девушкой, показавшейся подозрительной. Искали девушку и в жилых кварталах, прилегающих к вокзалу. Ведь именно там взяли вчера грабителей, следовательно, расположились они где-то неподалеку: неудобно, да и рискованно, тащить ворованное на продажу через весь город. К поиску подключились и те дружинники-добровольцы, которые уже имели некоторый опыт и с энтузиазмом участвовали в подобных мероприятиях и прежде.
Однако время уходило, а результатов не было. И все же где-то около десяти утра Валиеву позвонил, наконец, Цыганов и сообщил, что по вызову одного из своих сотрудников он прибыл в железнодорожную гостиницу. Там минут десять назад в номере, из которого выехала молодая девушка, найдены брошенные ею мужские вещи и кое-какие мелочи туалета — зубная щетка, кремы, пуховка, — забытые ею, очевидно, в спешке. Когда горничная вошла в номер, — рассказывал с ее слов Цыганов, — там царил беспорядок.
— Высылаю к вам криминалиста, — сообщил Валиев и тут же спросил: — Что обнаружено, кроме вещей? Письма, бумаги… Может, записка какая?
— Я все уже осмотрел, Санджар Валиевич. Ничего подобного, к сожалению, нет.
— На чье имя был оформлен номер?
— В том-то и суть, Санджар Валиевич, что дежурная поселила их неофициально. Попросту говоря, взятку они ей дали, а остались в номере на ночь.
— Сейчас выедет и следователь. Допросит эту дежурную.
— Я уже доставил ее сюда. Плачет, кается. «Если бы я знала, что это преступники…» — говорит.
— Да, задним умом все богаты. Лишний раз убеждаемся, к чему приводят эти так называемые мелкие грешки… Ладно, с ней разберутся. Что сообщает она о приметах преступников?
— Говорит, явились поздно вечером. Всех толком не разглядела. По ее описаниям, главарь напоминает Дрепина.
— Он-то и сунул за услуги ей четвертак?
— Говорит, десятку…
— Да, продешевила… А что о девушке рассказывает?
— Никаких особых примет. Волосы светлые, красивая, лет двадцати.
— А серьги?
— Не заметила.
— Так, так. Оставьте там кого найдете нужным, а сами — на розыски. Пусть наш наряд внимательно осмотрит все залы ожидания и перрон на вокзале, а вы — в аэропорт.
— Я и сам так решил, Санджар Валиевич!
— Напомните всем: надо опросить кассиров, носильщиков, дежурных сотрудников железнодорожной милиции. То же самое — на автостанциях.
— Это все делается, но я напомню товарищам еще раз, чтоб были предельно внимательны.
— Действуйте, Саша!
Татьяна поспешно вышла из гостиницы и тут же остановила такси.
— В аэропорт!
— Пожалуйста. — Пожилому водителю тоже, очевидно, приятно было оказать услугу стройной, красивой девушке. — Открыть багажник? — предупредительно спросил он.
— Спасибо, не надо. Я у ног чемодан поставлю.
Машина, почти с места набрав скорость, понеслась по пустынной улице, мягко шелестя шинами по темному, недавно политому асфальту. Фонари еще не погасли, но уже розовело впереди небо. Стекло было опущено, и в машину врывался бодрящий ветерок, развевал Татьяне волосы, приятно холодил разгоревшееся от волнения лицо. Чем дальше оставалась позади гостиница, тем легче становилось на душе у Татьяны. Будто навеки уходила она от мрачного прошлого. Впереди же был дальний полет, новая, неведомая, но такая привлекательная жизнь — без Дрепина и его мерзких дружков, без ворованной добычи и пьянок в честь удачи. Без постоянного страха, убивающего день за днем душу. Как можно скорей и подальше от всего этого! За тридевять земель, в тайгу… Она прикрыла глаза и словно увидела себя в тихом лесу. Под ногами — мягкий ковер из опавших листьев — желтых, оранжевых, пунцовых. Попискивает в проседи осинника пичужка. Прозрачный воздух настоян на пьянящем запахе хвои… Откуда пришла эта мечта, а может, воспоминание? Скорее всего из детства. С той поры, когда Татьяна, бывало, жила до самого сентября, до начала учебного года, у бабушки, в маленьком поселке под Благовещенском.
С тех пор она ни разу так и не оставалась наедине с природой. «Балдение» под магнитофонный хрип, ресторанная духота — заменит ли это простое счастье лесной прогулки?…
Билетов до Хабаровска не оказалось. Татьяна расстроилась и, заметив ее огорчение, скуластая кассирша попыталась ее успокоить:
— Подождите в зале и подойдите через часок.
От Татьяны не ускользнуло, что как-то уж очень пристально изучала кассирша ее серьги с рубинами. Впрочем, что тут странного: нет женщины, равнодушной к украшениям, тем более, если принадлежат они не тебе, а другой.
— Если снимут бронь, я вас вызову по радио, — сказала все так же приветливо кассирша. — Как ваша фамилия?
Татьяна смутилась на миг. Солгать было невозможно: так или иначе, паспорт предъявить придется, иначе билет не дадут.
— Носкова.
— Ждите.
Кассирша подняла трубку зазвонившего телефона, а Татьяна медленно побрела в зал, где в креслах, поставленных широкими рядами, как в кинотеатре, сидели, читали, дремали, кто откинувшись на спинку, кто уткнувшись лицами в скрещенные руки, пассажиры, ожидающие вылета.
Было темновато и тихо. Лишь с той стороны, где находились кассы, доносился гул голосов, да одетая в пестрое платье девочка лет пяти с вплетенными в короткие тугие косички огромными бантами бродила по проходу, с любопытством и опаской заглядывая в лица спящих. Молодая мать в национальной одежде то и дело вставала и приводила ее за руку к своему креслу, но девочка вновь убегала от нее.
Татьяна пробралась в затемненный уголок, где было несколько свободных кресел, присела на крайнее в последнем ряду. Когда она шла по проходу, обернулось несколько молодых людей; но их взглядам можно было понять: она им понравилась. Двое же, оказавшихся поблизости, оба с длинными, неряшливыми космами, одетые в яркие куртки, судя по всему — изрядно выпившие, нагло уставились на девушку. Они шушукались, прыскали смехом и подталкивали друг друга. Наконец один, — он был повыше, — поднялся и разболтанной походкой направился к Татьяне. «Только этого мне не хватало», — подумала она и отвернулась. Парень остановился перед ней, широко расставив ноги в запыленных модных туфлях на высоком каблуке.
— Кажется, мы с вами где-то уже встречались, — произнес он игриво.
Татьяна взглянула на парня снизу своими большими глазами и откликнулась устало:
— Вы всегда таким образом знакомитесь с девушками?
— Каким это — таким?
— Пошлым.
— А вы всегда сразу же напрашиваетесь на нехорошие комплименты? — в голосе лохматого послышалась угроза.
— Но ведь я вас не трогала, — Татьяна постаралась смягчить ответ, чувствуя, что конфликт с этим типом ни к чему хорошему не приведет.
— Тогда я трону тебя, а?
Татьяна сделала вид, что не слышит. Ничего другого не оставалось. В какой-то миг пожалела, что рядом нет Дрепина. Она взялась за ручку чемодана, хотела подняться, но парень преградил ей путь. Девушка беспомощно оглянулась. Казалось, никто не обращает внимания на происходящее. Лишь приятель лохматого с явным любопытством следил за тем, как будут разворачиваться события дальше. И тут, словно из затемнения, возник не очень высокий и далеко не богатырского сложения человек, мягко и решительно отстранил покачивающегося парня и сел рядом с Татьяной. Лохматый на мгновение оторопел. Татьяна искоса бросила взгляд на нежданного спасителя и отметила про себя, что он молод, хотя темные волосы кое-где уже тронуты сединой. Худощавую фигуру его ладно облегал костюм из тонкой голубой ткани. Но тут же она вздрогнула: на помощь «оскорбленному» приятелю спешил хмельной дружок. Оба они принялись насмешливо изучать незнакомца. Они рассматривали его, как некое удивительное насекомое.
— Корешок, — произнес наконец высокий дрожащим от злобы голосом, — мне это показалось, или вы на самом деле позволили себе взяться за мой френч своей немытой лапой?
— Вам это показалось, — спокойно ответил незнакомец.
— Ах, какое недоразумение… — притворно сочувствующим голосом протянул второй. — Придется разобраться. Но мы же не так дурно воспитаны, наверное, чтоб решать подобные вопросы в общественном месте и в присутствии дамы? Предлагаю уладить конфликт на свежем воздухе.
— Кончай расшаркиваться перед ним! — резко оборвал высокий и ухватил соседа Татьяны за рукав. — Выйдем, если ты мужчина!
— Ну что ж, раз надо, значит, надо, — хладнокровно ответил незнакомец и поднялся.
Татьяна попыталась удержать его за руку:
— Не ходите, прошу. Они же изобьют вас…
Он лишь улыбнулся ей и пошел к выходу, не оглядываясь.
— Жди нас, малютка! Мы скоро, — бросил Татьяне высокий.
«Надо на помощь позвать! Где тут милиция? — Татьяна спохватилась. — Нет, нет! Меня же разыскивают, наверное. О боже! А тут эти подлецы убьют хорошего человека…»
Она места не находила себе, и вдруг, всего несколько минут спустя, показался ее спаситель: цел и невредим. Он приблизился к Татьяне и, улыбаясь, присел опять рядом.
— Вы? — она даже опешила.
— Я.
— А они, эти… Где они?
— Там, где им следует быть.
— Вы дрались?
— Ну, как вам сказать? Дракой это, пожалуй, не назовешь. Однако они сюда больше не вернутся.
— Вы меня прямо-таки сразили. Я так признательна…
— Не стоит благодарности.
— Как же! Вы такой решительный. Рисковали из-за незнакомой девушки. Впервые встречаю такого.
— Забудем об этом происшествии. Скажите лучше, как вас зовут?
Она протянула узкую ладонь:
— Таня. А вас?
— Александр.
— Чудное имя.
— К сожалению, довольно распространенное.
— Так же, как и мое. Вы ждете самолета?
— Не совсем так. Встречаю. А вы — улетаете? Далеко?
Татьяна подумала и сказала правду:
— В Хабаровск.
— К родным?
— Да, — испытывая страшную неловкость, ответила она. — Я учусь здесь, а сейчас — каникулы.
— Где учитесь, если не секрет?
— В педагогическом.
— Ну! — Александр искусно разыграл изумление. — Так ведь и я его окончил. Скажите, кстати, Таня, ректор наш, ну, старичок этот, как его, забыл… Он все еще на своем посту?
Татьяна не сумела скрыть неловкость.
— Да я и сама фамилию его забыла. Я же только первый курс окончила.
— Его, кажется, зовут Ерсин Умарович.
— Да, да. Милый такой дядечка.
— По-прежнему носит бородку?
— Да, он с бородкой. И седой весь.
— Разве теперь он не красится? Раньше это было предметом постоянных шуток.
Она засмеялась снова:
— Ну, вы же знаете, как далека первокурсница от таких высот, как ректорат.
— Да, конечно, — согласился Александр и тут же задал вопрос, вполне оправданный в аэропорту: — Когда же вы улетаете?
— У меня еще билета нет. Просили подойти через час.
— Это хорошо.
— Что именно: то, что обещали, или то, что через час?
— И то, и другое, — он улыбнулся.
Татьяна опустила глаза и взглянула на его правую руку: нет ли кольца на безымянном пальце.
Александр проследил за ее взглядом, и она смутилась.
Разумеется, ни о каком ректоре Ерсине Умаровиче Александр понятия не имел. И имя ректора, и его портрет были придуманы, чтоб убедиться, правду ли говорит Татьяна. Но помимо этого, само поведение девушки, ее искреннее смущение, неловкость, которую она не могла преодолеть, убеждали, что она только пытается играть роль, навязанную ей обстоятельствами. К тому же он предполагал вульгарную внешность, развязные манеры… Тут же ничего подобного не было. Ни тени пошлости. Ему даже показалось, что девушка склонна к откровенности. Возможно, сыграло роль и то, что он выручил ее из этой неприятной ситуации, которую, казалось, сама судьба создала, помогая Александру Цыганову.
Как же все-таки добиться от нее правды? В запасе, по меньшей мере, часа два. Срок вполне достаточный, чтобы выяснить основное. «Надо продолжать скрытый опрос», — решил он, но вдруг при этой мысли почувствовал сомнение: что бы там ни было, а может быть, приходится дурачить ни в чем неповинного человека? Что, если эта Таня и вынуждена скрывать что-то, но вовсе не по тем причинам, которые предполагает Цыганов? А имя и даже пресловутые серьги в ушах — всего лишь совпадение?
— Далеко же забрались вы от родных мест, — сказал он. — У вас там, на Дальнем Востоке, наверное, конкурс большой в институтах?
Она замялась снова:
— Вообще-то я из этих краев, из Джамбула.
Тут же — это было заметно — Татьяна спохватилась, но название близлежащего города было произнесено, и Цыганов сделал решающий ход:
— И я там бывал, — сказал он. — Даже знакомые у меня там есть. Не слыхали случайно о таком: Дрепин? Красивый парень. Его все в городе должны знать.
Было мгновение, Цыганову хотелось, чтобы эта симпатичная девушка не отреагировала на фамилию преступника, чтобы оказалась она непричастной к грабежам и налетам, но она посмотрела в лицо ему такими расширенными от ужаса глазами, что сомнений у него больше не оставалось.
Однако Татьяна еще цеплялась за прежний равнодушный тон:
— Я его не знаю, к сожалению, — ответила она все же дрогнувшим голосом. Мысли ее между тем не успевали сменять одна другую: «Чего ради спросил он о Дрепине? Может, Дрепин сам и подослал его ко мне, чтоб разделаться со мной? Но почему же он сам тогда не явился? Нет, не похож этот парень на дрепинских дружков. Кто же он тогда? Неужто выследили?»
«Эх, Таня, Таня!.. — пожалел почему-то Цыганов. Сомнений у него уже не оставалось. — Чем же могу помочь я тебе? Разве что удастся склонить к явке с повинной…»
— Не верю, что глаза у вас всегда такие грустные, как теперь, — сказал он вслух. — С вами что-то случилось? Нехорошее?
— Вы угадали.
— Любимый человек оставил?
— Если бы так…
— Что может быть хуже в вашем возрасте?
— К сожалению, вот бывает.
— Может, следует прислушаться к голосу совести?
Девушка снова вздрогнула и бросила на него взгляд, в котором были и отчаяние, и надежда.
— Не мучайте меня. Кто вы?
— Кем бы ни оказался, можете поверить: я ваш друг и искренне желаю вам добра.
— Что можете вы знать обо мне?
— Многое, но далеко не все. Тут уж вы должны помочь мне.
— Я так и чувствовала с самого начала, — шепотом произнесла Татьяна и закрыла лицо руками. — Я уеду, уеду далеко-далеко…
— Вот это как раз сейчас и невозможно, — все так же мягко возразил Цыганов.
— Почему? Вы же сами сказали, что желаете мне добра.
— Да. Но прежде нам придется основательно побеседовать, — и, больше не таясь, Цыганов показал ей свое удостоверение. — Я уверен: вы оказались в этой компании случайно, — добавил он.
— Пропала я, погибла! — убито проговорила Татьяна.
— Не отчаивайтесь, Таня. Теперь-то будущее ваше зависит только от вас.
— Я все расскажу, все… — она вдруг спохватилась. — А эти… где они?
— Не беспокойтесь! У нас и под надежной охраной.
— Что мне надо делать?
— Для начала — выйти отсюда вместе со мной так, будто вы, как говорится, моя девушка. Чтоб не вызывать любопытных взглядов.
Татьяна встала. Он поднял чемодан с ее вещами. Она взяла его под руку, пальцы ее нервно дрожали, но она крепилась.
— Скажите, — спросила она уже в машине, — эти хулиганы, которых вы так усмирили, они что — ваши подручные? Это был спектакль?
Александр рассмеялся:
— Нет, Таня. Оба — самые натуральные оболтусы, да еще подвыпившие. Просто они предоставили мне удачный повод для знакомства с вами, за что я им даже благодарен. Но вряд ли это хорошее слово в подобных случаях уместно.
В общении с Дрепиным Валиев неизменно соблюдал тот вежливый тон, который не просто был свойствен ему всегда, но и отвечал одному из незыблемых правил, которые подполковник стремился привить и своим подчиненным. Ни тени невыдержанности, но не позволять себе и заигрываний с допрашиваемым, тем более — не опускаться до воровского жаргона в тщетной надежде вызвать откровенность. Только корректность и разговор на равных.
— Здравствуйте, гражданин Дрепин. Проходите, присаживайтесь. Мы проверили ваши показания. Все сходится. Признание несомненно поможет вам. Но есть все же, не скрою, один момент…
— Никаких моментов я за собой не оставил. Смысла нет, — возразил Дрепин.
— Понимаю. Уж если очищаться, так до конца, — согласился подполковник.
— Конечно! А то отбарабанишь срок, откинешься на свободу, глядишь, а коллеги ваши снова заметут: что я, например, когда-то из гардероба чужую дубленку забрал вместо своей телогрейки. Не вам объяснять: домушнику один ляд — что две кражи, что пять. Срок дадут почти один и тот же.
— А если преступление более опасное?
— Извините, но я, как говорится, узкий специалист. Мое дело, как выражался Остап Бендер, — подобрать ключи к квартире, где деньги лежат, — он взглянул исподлобья на подполковника и добавил, нахмурившись: — Понимаю: еще что-то повесить на меня хотите!
— Ошибаетесь, Дрепин. Хотим лишь раскрыть опасное преступление, которое совершили помимо квартирных краж. Почему об этом вы молчите?
— Может, не будем говорить загадками, гражданин начальник?
— Хорошо. Речь идет о разбойном нападении. Надеюсь, вам понятна разница между тяжким преступлением и квартирной кражей?
— Не мешало бы уточнить.
— Это — грабеж с применением оружия.
Дрепин, однако, оставался спокоен.
— Далеко, ох, далеко зашли вы, гражданин начальник.
— По вашим следам движемся.
— А вот здесь сбились, гражданин начальник. За другого принимаете.
— Дрепин, — сказал, чуть подавшись вперед, Валиев, — вы уже находились под следствием и под судом, вас не надо убеждать, что чистосердечное признание смягчает приговор…
Дрепин кивнул, но возразил так же твердо:
— Нет, гражданин подполковник, чего не было, того не было.
— Учтите, Дрепин: у нас имеются доказательства. Мы проверим их, соберем дополнительные, и, если подтвердится ваше участие в разбойном нападении, суд примет во внимание уже иное: то, что вы на следствии запирались. А пока идите, поразмыслите еще раз о своей судьбе.
И все же опыт подсказывал Валиеву: что вел себя Дрепин, когда речь зашла о вооруженном нападении, слишком спокойно для человека, на чьей совести столь тяжкое преступление. Он поделился своими сомнениями с Галкиным, и тот, как и следовало ожидать, посоветовал еще и еще раз проверить под знаком сомнения все факты. Именно так вот перечитали еще раз показания Татьяны Носковой, занесенные в протокол старшим лейтенантом Александром Цыгановым. «Явившаяся с повинной», — не забыл отметить в протоколе допроса Александр.
Татьяна Носкова и впрямь, кажется, ничего не скрыла. Она подробно рассказала все, что было известно ей, о нескольких квартирных, кражах. Однако ни облигаций, ни незаполненных сберкнижек, ни, тем паче, револьвера Татьяна ни у кого из своих сообщников, как она утверждала, не видела.
— Может, она понимает, что уже не за квартирные кражи, а за нападение на сберкассу дружкам ее грозит куда более долгий срок? — произнес, советуясь с майором Галкиным, Валиев.
— Не думаю, чтобы девчонка эта была настолько осведомлена о юридической стороне дела, — ответил Галкин, помахивая ладонью, чтоб отогнать сигаретный дым. — Скорее всего, Дрепин попросту не желал посвящать ее в эту историю. Потому, возможно, он и на ташкентское дело ее не взял. Если только это именно он, а не кто другой ограбил со своей группой сберкассу.
— Но могли же во время пьянки Дрепин и сообщники проговориться, — не соглашался подполковник. — Не могло не долететь до нее хоть какое-то упоминание о сберкассе, об облигациях?
— Конечно, что-то должно было просочиться, — в раздумье произнес Галкин. — С другой же стороны, Цыганов утверждает, что девчонка не просто созналась во всем — она раскаялась и хочет порвать с преступным миром.
— А не прикидывается?
Галкин пожал плечами:
— Есть испытанный способ: проведем очную ставку.
— Ну что ж, согласен.
Сначала ввели одного Дрепина.
— Подумали? — спросил Валиев.
— Подумал.
— Что же вы сообщите нам в дополнение к тому, о чем мы уже знаем?
— Рад бы, да нечего.
— Тогда такой вопрос: почерк своей девушки вы узнаете?
— Какой девушки? — в глазах у Дрепина мелькнул испуг, но тут же он бросил пренебрежительно: — Много их было… Всех имен и то не запомнишь, а вы — почерк…
— Тогда прочитайте вот эти показания.
Дрепин делал вид, будто записи в протоколе допроса Татьяны Носковой мало волнуют его, однако это ему удавалось плохо.
— Чушь какая-то! — он отодвинул от себя бумаги.
— Между тем, — возразил Валиев, — большинство фактов совпадает с вашими собственными показаниями.
— Кто это вам наговорил? — Дрепин вновь небрежно полистал протокол.
— Введите задержанную, — распорядился Валиев.
Увидев Татьяну, Дрепин переменился в лице, однако даже тут выдержка не изменила ему, он отвернулся и бросил через плечо:
— Никогда с ней не имел ничего общего. Разве что когда-нибудь переспал по пьянке. Так это не в счет. Я уже говорил: всех их не упомнишь…
Валиев понял, конечно, что Дрепин делает отчаянную попытку выгородить Татьяну, однако сама она то ли не захотела понять, то ли не желала принять такой «подарок».
— Негодяй! — произнесла она зазвеневшим от возмущения голосом. — Трус! Сумел напакостить — умей и отвечать! — она вдруг закрыла лицо руками. — А я любила… Любила это ничтожество…
— Уведите ее! — Дрепин вскочил. — Иначе я за себя не ручаюсь!
Татьяна ушла, а Дрепин долго сидел, уставившись бессмысленным взглядом в пол.
Подполковник терпеливо ждал.
— Так что же, гражданин Дрепин, 1948 года рождения, ранее дважды судимый, разыскиваемый за побег, — скажите ли вы нам, наконец, правду до конца?
Дрепин обмяк, куда подевалась самоуверенность…
— Теперь мне терять больше нечего, — произнес он вяло. — Но я во всем уже сознался. Поймите — во всем!
Начальнику отдела розыска
полковнику АХМЕДОВУ Д. А.
Сообщаю, что в результате оперативно-следственных мероприятий, осуществленных в городе Фрунзе, раскрыта группа, совершившая в последнее время ряд краж на территории Казахстана и Киргизии. Некоторые обстоятельства позволили предположить причастность задержанных к нападению на ташкентскую сберкассу, однако в ходе расследования это не подтвердилось.
Принимаем ряд экстренных мер к дальнейшему поиску.
Даврон Ахмедович перечитал телеграмму вновь. Задержал взгляд на резолюции, выведенной в верхнем левом углу крупным четким почерком генерала Саидова: «Тов. Ахмедову Д. А.» И ни слова больше. Явный признак: генерал недоволен и не находит нужным повторять то, что полковнику Ахмедову хорошо известно: ушла почти целая неделя; ташкентские розыскники помогли фрунзенским коллегам раскрыть воровскую шайку Дрепина, спасибо им, конечно, за это, но вот в своем собственном деле они не продвинулись ни на шаг. Хотя… Многолетний опыт учил, что главное в любой ситуации — не падать духом, а продолжать действовать. Генерал не позволил себе и словом упрекнуть Ахмедова, но и в этом — уже укор: «Надеюсь, Даврон Ахмедович, напоминать вам о вашем долге не следует?»
Он набрал фрунзенский номер подполковника Валиева.
— Санджар Валиевич? Какая конкретная помощь необходима вам сейчас?
Валиев в свою очередь оценил великодушие Ахмедова. Никаких выговоров, никакого внешнего проявления недовольства. Тем более — разноса. Но ясно же, как день, что начальство в Ташкенте покоя не знает, как и они здесь, во Фрунзе, пока не будет доложено: преступники задержаны.
— Спасибо за заботу, Даврон Ахмедович, — ответил Валиев и добавил: — Ребята переживают из-за неудачи, хотя, вы понимаете, ликвидация воровской шайки — тоже не пустяк.
— Да, да, — прервал Ахмедов, — трудились-то они добросовестно, и за работу им — спасибо, да уж киргизские товарищи, наверное, поблагодарили их сами?
— С их стороны нам доже помощь немалая, товарищ полковник. Вы же Галкина нашего хорошо знаете? Так вот, по его просьбе фрунзенский инспектор Токсанов отбирает дела, связанные с применением автотранспорта, а Галкин изучает их вдоль и поперек. Он же дотошный!
— Правильно, — одобрил Ахмедов и посоветовал: — Передайте Галкину, пусть расширит круг исследования: изучит все дела, так или иначе связанные с легковым автотранспортом.
Валиев так и передал Галкину: «Все, что относится к автомашинам. И кури поменьше, а то вон пожелтел уже…» Он и впрямь опасался, как бы Галкин не слег: тот, казалось, забыл об отдыхе, «вгрызался» в протоколы, акты, объяснения задержанных, заявления пострадавших. И докопался-таки! Внимание майора привлекло одно, казалось бы, заурядное дело о хулиганстве. Пострадавшим проходил по этому делу некий Шавкат Усманбеков, тридцатипятилетний фотограф. Как раз на другой день после ограбления сберкассы он на своей машине ехал из Ташкента в Киргизию. «По личным делам и немножко отдохнуть на Иссык-Куле», — как писал он в своем заявлении. Не исключено, что цель была иная: подработать на пляже, снимая отдыхающих, пока сезон еще не кончился. Но не это волновало Галкина сейчас. Он обратил внимание на иное: как раз на выезде из Ташкента, где-то в районе села Черняевка, «Жигули» Усманбекова остановили двое относительно молодых людей. Попросили, чтоб довез их до Чимкента, и он согласился. «Все равно, я ехал один. Да и скучно в дороге…» По пути, как водится, разговорились, и, когда Усманбеков («Шайтан меня за язык дернул!») сообщил, что едет на Иссык-Куль, случайные пассажиры обрадовались: «Довезешь нас, мужик, аж до самого города Фрунзе!» И пришлось везти: Усманбеков очень скоро понял, что таким возражать не следует. «Не обижай нас, если здоровье тебе дорого!» — сказал ему пассажир с длинными курчавыми бакенбардами и зло сверкнул глубоко посаженными глазами. «Как иголками прямо уколол», — пояснил Усманбеков. Но главные неприятности для него начались на подъезде к городу Фрунзе.
Когда пришла пора рассчитываться, курчавый небрежно сунул Усманбекову облигацию «золотого» займа.
— На что мне твоя бумажка? — заупрямился было Усманбеков и услышал:
— Бери, пока дают! Это все равно что деньги. Еще даже лучше! Подфартит — пять кусков выиграешь. Новую тачку купишь себе вместо этого драндулета. Ха-ха-ха…
Однако и Усманбеков оказался парнем с характером. Взял и швырнул им обратно их облигацию. (Галкин об этом, разумеется, очень сожалел).
— Подавитесь! Другой вопрос — денег бы у вас не было, а я же видел, как вы целую пачку червонцев доставали из кармана.
Вот тут они и взбесились. Курчавый ударил Усманбекова по лицу (до сих пор синяк под глазом), а его дружок ухватил камень и швырнул им вдогонку машине. «Хорошо, — писал Усманбеков, — что я хоть вовремя газ дал».
Разыскать Усманбекова не составляло труда. Вскоре он сидел напротив Валиева и вновь рассказывал о своих злоключениях в пути.
— Через свою доброту пострадал, — повторял он угрюмо.
У Шавката Усманбекова и тени сомнений не было: милиция интересуется им только потому, что хочет разыскать и наказать злостных хулиганов, которые обманули его, а вдобавок еще и избили. Однако, кроме весьма приблизительного описания внешности своих пассажиров («Сидел к ним всю дорогу спиной, а когда приехали во Фрунзе, уже стемнело…»), смог он вспомнить лишь то, что в их, как понял Валиев весьма скупых разговорах, мелькнуло несколько раз чье-то имя — Руслан. Усманбеков даже запомнил кое-какие фразы:
— С «меченым» Руслана пошлем. Руслан за полтинник согласится даже лезгинку голым танцевать, — сказал курчавый.
— А где ты его найдешь? — спросил приятель.
Курчавый хохотнул:
— Где… Он же не просыхает… И девочки ему надоедают быстро. Значит, новых ищет.
Это был, как утверждает Усманбеков, самый продолжительный разговор. А так они всю дорогу молчали и дремали. Даже по имени ни разу друг к другу не обратились.
Усманбекова пока оставили во Фрунзе: сотрудники милиции не без основания рассчитывали на его помощь, а Валиев, Галкин и Саша Цыганов чуть воспрянули духом. Впрочем, сомнения мучили сейчас не одного лишь Галкина и к тому же — больше, чем когда-либо.
— Рано, рано радоваться, друзья, — повторял Валиев. — Трехпроцентная облигация… Колючие глаза… Все это могут быть случайные совпадения, в деле Дрепина их было тоже немало. Давайте лучше подумаем, как нам действовать теперь?
И тут вставил свое слово Цыганов:
— Извините, товарищ подполковник, но я все-таки считаю, что на дело Дрепина потратили мы время не зря.
— Еще бы! — Галкин усмехнулся. — Ликвидировали воровскую шайку.
— Я о другом, — не отступал Цыганов. — Разрешите мне еще раз допросить Носкову, — попросил он.
— Симпатичная девчонка, — вскользь обронил Галкин.
— И то правда, — согласился Цыганов. — И, к слову сказать, несчастная. Урока этого ей на всю жизнь хватит, а жизнь у нее еще немалая впереди. Но я сейчас — о другом. Татьяна Носкова не раз бывала во фрунзенских злачных местах…
— Точно, Саша! — перебил Валиев и продолжил: — А Руслан, как можно установить из показаний Усманбекова, любит и выпить и женщин менять. Значит, не исключено, что он постоянный посетитель ресторанов во Фрунзе, а от женщин и Татьяна Носкова могла что-то слышать о нем и о его знакомых, которые Усманбекову облигацию сунули. Действуй, Саша!
Это был, кажется, тот самый случай, когда предположения подтверждались. Татьяна Носкова, к слову, искренне обрадовалась Александру Цыганову и смотрела на него, пока шел допрос, как на избавителя, хотя обещать ей он, разумеется, не мог ничего, кроме уже известного: суд несомненно учтет то, что она раскаялась и чистосердечно призналась во всем, к чему стала причастна, связавшись с Дрепиным. Однако сказать что-либо о Руслане, которым интересовался сейчас Цыганов, Татьяна не могла. Всем видом своим, не только словами, убеждала она Цыганова, как искренне желала бы помочь ему, повторяла, прикрыв глаза: «Руслан… Какой же это Руслан?» — но так ничего и не припомнила. Александр был огорчен. К тому же он подумывал, не слишком ли рано поверил в искренность этой девушки, но утром ему позвонили и сказали, что Татьяна Носкова хочет дать дополнительные показания.
— Вы понимаете, — торопливо говорила Татьяна. — Дрепин поставил меня в такие условия… Ну, попросту говоря, он ревновал меня даже к тени. Поэтому знакомиться я ни с кем не могла. Но я вспомнила, что, когда бы мы ни приезжали во Фрунзе, в ресторане «Нарын» непременно оказывался один парень. Он называл себя — Студент. Вообще-то его можно было принять и за студента. Молодой, лет двадцати трех, не больше. Но я не помню, чтобы он был когда-нибудь абсолютно трезв. Наши, если я не ошибаюсь, использовали его для каких-то мелких поручений. Ну, как-то, я помню, надо было получить у скупщика деньги (Татьяна сказала именно «деньги», а не «башли». Она вообще не употребляла жаргонные словечки, и Цыганов про себя с удовлетворением отметил это тоже). Сам Дрепин почему-то идти за ними опасался, и тогда послали этого Студента. Он скоро возвратился, отдал Дрепину деньги и спросил:
— А процент мне будет?
Дрепин бросил ему бумажку и налил рюмку водки. Он выпил и спросил:
— С девочкой твоей хоть потанцевать можно?
А сам уже пошатывается, пьяненький.
Ну, а Дрепин разозлился и ответил:
— Девочка не для таких, как ты. Она не Людмила.
Студент только руки к груди прижал:
— Извиняюсь, ты прав. Забыл, что мне надо искать только Людмилу.
Все они захохотали, а я еще тогда подумала, что же они имели в виду, когда говорили о Людмиле? Имя такое распространенное. Что хотел сказать этим Дрепин? И вот теперь, когда вы спросили про Руслана, до меня, кажется, дошло. Вы понимаете?
— Конечно, Таня! Спасибо вам. — Цыганов задумался на минуту. — А что, Таня, — спросил он, даже подмигнув ей, — если нам с вами пойти поужинать в этот самый «Нарын»?
— Вдвоем? — вырвалось у Татьяны, но тут же она смутилась. Она сообразила, что имел в виду Цыганов. — Опять помочь вам надо?
— Да, Таня.
Она смущенно оглядела себя, свой костюм.
— Вам дадут возможность подготовиться к вечеру, — сказал Цыганов. — Ровно в шесть я вас жду.
Все, разумеется, произошло не так удачно и скоро, как предполагалось. Цыганов и его юная спутница напрасно просидели в ресторане «Нарын» до десяти вечера, но Студент, о котором рассказала Татьяна, там так и не появился.
— Наверное, вы не верите мне, — огорченно произнесла Татьяна.
Цыганов не ответил.
— Поедемте куда-нибудь в другое место, Таня, — сказал он погодя. — Возможно, за то время, что вы не встречались, ваш Руслан своим привычкам успел изменить.
— Все-таки вы сомневаетесь во мне, — Татьяна печально усмехнулась.
Заканчивали вечер Александр Цыганов и Татьяна Носкова в ресторане «Киргизстан» — самом популярном во Фрунзе. Дело шло к закрытию. Уже гасили свет, намекая посетителям на то, что, как говорится, пора и честь знать. Ушел с эстрады оркестр. И тут над ухом Александра хрипло раздалось:
— Так что, Татьяна, где же твой Онегин?
— Там же, где твоя Людмила, — бойко, в тон, откликнулась Татьяна.
Цыганов оглянулся, делая вид, что рассержен не на шутку. Он увидел длинного сутулящегося паренька с тонкими усиками на пухлой губе.
— Гуляй, гуляй, малый! — бросил ему через плечо Цыганов.
— Уж больно ты грозен, как я погляжу! — парень хотел повертеть пальцем перед лицом Цыганова, но покачнулся на неверных ногах и почти упал грудью на стол.
Цыганов бросил быстрый взгляд на Татьяну. Она опустила веки.
— Мотай, мотай, говорю, отсюда! — нарочито грубо потребовал Цыганов.
— А ты, между прочим, глаза не квадрать, — произнес заплетающимся языком парень.
— А то — что?
— Схлопочешь…
Только это и нужно было Цыганову.
— А ну, выйдем, малый, поговорим, — потребовал он.
Через минуту от подъезда ресторана отъехала «Волга». Татьяна сидела рядом с водителем, а на заднем сиденье, всхлипывая, недавний забияка допытывался у Цыганова:
— За что меня прихватили, за что? Я ничего такого, кажется, не сделал…
— Скоро узнаешь, — пообещал многозначительно Цыганов.
Итак, нужный следователю Руслан, единственный из 563 носителей этого имени в городе Фрунзе, не считая детей, был доставлен в милицию. Вскоре подполковник Валиев (он сам допрашивал задержанного в присутствии Галкина и Цыганова) уже выяснил многое, что относилось к характеристике личности Руслана Жигаева. По положению студент, но учится из рук вон плохо: на младших курсах провел по два года. Сейчас еле-еле перебрался на третий. Живет один в квартире, доставшейся от бабушки. Там устроил нечто наподобие притона. Нередко у него ночуют случайные знакомые, а то и лица, за которыми давно следит угрозыск. Валиев предложил Руслану Жигаеву (допрашивали его, разумеется, после того, как он основательно протрезвился) перечислить, если не по именам, то хотя бы по кличкам или по особым приметам всех, кто бывал у него в последнее время или давал ему какие-либо поручения, за мзду, конечно.
— Я ничего такого не сделал, — вновь заявил дрожащим голосом Жигаев. — За что меня взяли? Почему допрашиваете?
— Буду с вами откровенен, — сказал ему Валиев, — вы подозреваетесь в соучастии в преступлении, которое именуется особо опасным.
— Я ни в чем не виноват, товарищ подполковник. Поверьте! Впервые оказался в милиции. Даже в вытрезвителе не был ни разу.
— Ну, с этим вам просто повезло, — Валиев все же улыбнулся. Он намеренно несколько преувеличил роль, которую Жигаев мог играть в преступном мире. И не ошибся. — Вот этот человек вам знаком? — резко изменив тон, произнес Валиев. Он положил на стол перед Жигаевым фоторобот человека с маленькими, глубоко посаженными, колючими глазами. — Его фамилия, имя?
И Жигаев, подавленный всем происходящим, ответил:
— Черменов Владимир Дзагоевич. Только не говорите ему, ради бога, что я о нем вам сказал! И вообще о том, что вы меня допрашивали! — тут же взмолился он.
— Об этом не беспокойтесь. Продолжайте: что известно вам о Черменове?
— Он из Ашхабада. Я там тоже, жил в детстве. Мы с Черменовым тогда в одном классе учились, только школу он бросил.
— Какие же у вас с ним отношения теперь?
— Ну, какие могут быть отношения?.. — Жигаев замялся. — Когда приезжает, останавливается у меня. Иногда. Я ему, конечно, не отказываю. Земляк все-таки. А то, бывает, просит, чтоб я купил выпивку — коньяк, понятно, только самый лучший. Мясо — чтоб на шашлыки. Выпить и закусить — это он любит. По большому счету — что дома, что в кабаке.
— Откуда же деньги у него?
— Я никогда этим не интересовался.
— А у вас откуда?
Жигаев попытался ухмыльнуться.
— Что там у меня? Крохи. За хату мне люди платят. Бывает, неплохо платят, а еще я книги продаю. От деда библиотека осталась. Даже энциклопедия Брокгауза была.
— Теперь, как я понимаю, ее уже нет?
Жигаев вздохнул:
— Если бы только ее…
— Ну, а Черменов за что вам деньги давал?
— Я же сказал: в «Гастроном» сбегаю или еще что-нибудь такое. Ну, он десятку и подкинет. Для него — пустячок, для меня — башли, то есть деньги, простите, пожалуйста.
— Так… Кто еще приходил с ним и ночевал у вас? Женщины пока не в счет.
— Кто? — Жигаев сделал вид, что глубоко задумался.
— Отвечайте! — поторопил Валиев. — Я же вижу: вы хорошо знаете, кто. Только сказать не хотите. Ну!
— Серый, — выдавил наконец Жигаев.
— Фамилия?
— Дунаев, кажется.
— А если без «кажется»?
— Дунаев, говорю же.
— Что можете сказать о нем?
— Ну, что… Пьет сильно.
— Неужто больше, чем вы?
Вот теперь Жигаев усмехнулся уже совершенно искренне.
— Я рядом с Дунаевым — подмастерье. — Он продолжил, не дожидаясь новых вопросов: — Живет в Ашхабаде. Тоже, кажется, не раз сидел.
— Почему тоже?
— Ну, Черменов-то сидел дважды. Это я точно знаю.
— Так. А с кем Дунаев здесь, во Фрунзе, связан? Кроме Черменова.
Жигаев задумался.
— Вроде бы они все время только вдвоем держатся. Бывает иногда еще один мужик, но он всегда за рулем.
— Ну, а теперь о женщинах, которые с ними…
— О Черменове не знаю. А вот Дунаев жил с Розой, с певицей из «Киргизстана».
— Откуда это вам известно?
Жигаев опустил глаза.
— Дело прошлое, — произнес он, глядя в пол. — Попросилась как-то эта Розка ко мне ночевать. Чего-то или кого-то она там боялась, ну и потому домой к себе не поехала. Вот, а уже под утро проболталась, что Дунай, Серега этот, значит, жениться на ней обещал. Вроде бы сказала она ему, что ребенка от него должна родить, а он и размяк поначалу. Ну, а потом пропал чуть не на целый год. Ребенок, конечно, не родился, и Розка говорила после, что рада этому. В самом деле: какой сын может быть у алкоголика?
— Хорошо, Жигаев, что вы хоть это понимаете, — заметил вскользь Валиев.
— Слово даю: завяжу с пьянкой.
— Не очень-то я верю вам, Жигаев, но за помощь — спасибо. Вы догадываетесь, конечно, что мы вас посвятили в свои служебные дела…
— Да, да! Я никому — ни слова. Не беспокойтесь…
— Кончайте с гулянками. Возьмитесь, наконец, за ум! Мы пожалеем вас, пока в институт сообщать о вашем поведении не станем.
— Спасибо, спасибо! Значит, я могу быть свободен? Вы больше не вызовете меня?
— Посмотрим. Зря мы не беспокоим никого.
Обрадованный Жигаев ушел, а Валиев обратился к товарищам:
— Что скажете, друзья?
Галкин скептически поджал губы:
— Что совпадает? — произнес он в пространство и сам ответил: — Колючие глаза и трехпроцентная облигация. Маловато.
— А то, что они ловили попутную машину на окраине Ташкента? — возразил Цыганов. — Именно в тот день, когда произошло ограбление сберкассы. И были они, между прочим, уже только вдвоем. Значит, водитель, наверное, погнал «Волгу» к оврагу, там и бросил ее, а они уже пешком подались в противоположную сторону.
— Так-так, — вставил Валиев. Он внимательно прислушивался к обоим, взвешивая все «за» и «против». — Почему же Черменов и Дунаев, если оба эти типа — те, кого мы ищем, направились из Ташкента именно во Фрунзе? Почему бы им, уже с деньгами в кармане, не поехать в какой-нибудь другой город? Подальше от Ташкента?
Подполковник смотрел на Цыганова, и Александр счел себя обязанным высказать мнение.
— В другом городе пришлось бы останавливаться в гостинице, а им этого-то как раз и не хотелось, — ответил после минутного раздумья Цыганов.
Валиев кивнул и поощрил Александра взглядом: продолжай, мол.
— Значит, они отправились туда, где у них имеется надежная квартира. «Хата», как они это называют. Такая квартира у Дунаева есть во Фрунзе.
— Певица Роза, — подсказал Галкин.
— Да, — согласился Александр, — и еще Жигаев. Он обменял бы для них и облигации на деньги.
— Что же им помешало? — спросил Валиев так, что было понятно: сам себе он уже на этот вопрос ответил.
— Усманбеков! — обрадовавшись своей сообразительности, произнес Цыганов. — Черменов сорвался, стукнул его по лицу, и, значит, дело могло кончиться приводом в милицию.
— А там, помимо фоторобота, имеется дактилоскопическая коллекция, — добавил Галкин, — и легко могли заинтересоваться прошлым обоих. А оно у них не кристальное.
— И как вывод, — завершил, соглашаясь со своими подчиненными, Валиев, — оба поспешно покинули Фрунзе. А второе надежное место у них, как я понимаю, Ашхабад.
— Не мешало бы сразу же послать туда запрос о Черменове, — вставил Галкин.
— Само собой, — согласился Валиев. — Более того, направим из Ташкента опергруппу в Ашхабад.
— А мы, — высказал предположение Цыганов, — займемся, наверное, фрунзенскими знакомыми Черменова и Дунаева?
— Так, — Валиев, соглашаясь, кивнул головой. — Проверь прежде всего квартиру Розы Гайнуллиной. А вы, майор, — Валиев обратился к Галкину, — не упускайте из виду Жигаева. Что-то подсказывает мне: он наведет нас, наконец, на цель.
Галкин усмехнулся:
— Ненадежная вещь интуиция, Санджар Валиевич…
Валиев только развел в ответ руки. Мол, поживем — увидим.
«… Подполковнику
ВАЛИЕВУ С. В.
Черменов Владимир Дзагоевич, 1948 года рождения, уроженец г. Душанбе, осетин, холостой, образование неполное среднее, нигде не работает, судим в 1970 году и в 1976 году, оба раза по статье за кражу личного имущества, проживает по адресу: Ашхабад, улица… дом… Задержан у себя на квартире. Содержится в Ашхабадском следственном изоляторе. Свою причастность к преступлению, совершенному 5 августа в Ташкенте, отрицает категорически. Будет доставлен во Фрунзе завтра. Рейс 51-13. Проживавший там же без прописки Дунаев Сергей Петрович убыл в неизвестном направлении. Установить цель отъезда и местопребывание не представилось возможным».
В тот же день прибыла еще одна телеграмма:
«Сообщаю, что свидетель Щербинин командирован к вам в сопровождении работника милиции. Ахмедов».
— Что ж, — заключил подполковник Валиев, — правильно решил Даврон Ахмедович: соберем всех здесь, во Фрунзе.
Директор ресторана, еще относительно молодой человек, кажется, не удивился тому, что одной из его певиц заинтересовался угрозыск. Он охотно сообщил, что Гайнуллина находится в отпуске, вырвал листок из настольного календаря и быстро написал ее домашний адрес. Но Александр уже понял, что разыскивать Гайнуллину в ее квартире бесполезно. Он установил дату, когда Роза Гайнуллина ушла в отпуск без сохранения зарплаты — 7 августа. Это говорило о многом, если вспомнить, что сберкасса была ограблена 5 августа. О подругах, родственниках Гайнуллиной директор, как он утверждал, ничего не знал. Однако фрунзенские инспекторы по просьбе Александра установили, что во Фрунзе проживает сестра Гайнуллиной Клара, а ближайшая подруга Розы — некая Жанна Маевская — тоже певица и замещает сейчас Розу на эстраде ресторана «Киргизстан».
Обо всем этом Александр и доложил майору Галкину.
— Когда поет твоя Маевская? — спросил Галкин. У себя в номере он был одет по-домашнему: спортивный костюм, тапочки.
— Должна была выйти завтра, но почему-то решила петь сегодня.
— Ну что ж, тогда сегодня вечером и начнем, — решил Галкин. — Отправляйся-ка, Саша, в «Киргизстан». Ты знаешь, что от тебя требуется там. Удачи тебе, — Галкин пожал Александру руку.
— Скажите, Черменов, на какие средства вы живете? Судя по документам, вы уволились в последний раз с работы четыре года назад.
— Родственники пока что меня не забывают.
— Выходит, это родственники вас и кормят, и одевают, и даже деньги на рестораны дают?
— Наверное, вы плохо знаете кавказские обычаи.
— Я знаю, что и на Кавказе и всюду люди живут по единым советским законам. Вы напишете мне фамилии и адреса всех родственников, которые вас содержат, а пока ответьте на следующий вопрос: как часто бываете вы во Фрунзе?
— В последний раз — месяца два-три назад.
— Точнее?
— Ну, в мае, что ли.
— А, скажем, неделю назад вам не приходилось добираться до Фрунзе на частной машине?
— Вы меня с кем-то путаете, а я из-за этого должен страдать! Взяли ни за что, в другой город привезли, на допросы таскаете. Что, если я когда-то провинился, так мне за это уже жизни нет, да?
— Успокойтесь, Черменов, и отвечайте на следующий вопрос: где сейчас ваш приятель Дунаев?
— Не знаю такого.
— А студента Жигаева вы знаете?
— Ну, учились с ним когда-то в школе. Сто лет назад.
— А вот он утверждает, что вы не раз останавливались у него во Фрунзе именно с вашим приятелем Дунаевым.
— А-а, Дунай… Я не расслышал сперва. Ну, выпивали как-то с ним вместе, а больше я его не видел.
— И с Розой Гайнуллиной вы не знакомы тоже?
— С какой Розой? Я их по фамилиям никогда не знаю.
— С певицей из ресторана.
— Ну, как я ее могу знать? Слышу, говорят за столиком: «Вон, Розка вышла. Сейчас петь будет». И все.
— А с Дунаевым у этой Розы ничего общего нет?
— Это мне неизвестно. Не баба, чтоб интересоваться, кто с кем спит.
— В ближайшее время, Черменов, мы проведем очные ставки с людьми, которые вас изобличат. Потому советую вам подумать: не лучше ли сознаться во всем самому? А пока — допрос окончен.
Александр Цыганов небрежно захлопнул дверцу «Волги», бросил два слова шоферу и направился ко входу в «Киргизстан». На нем был темный костюм и модные туфли. Пожилой швейцар распахнул учтиво дверь, однако предупредил, что времени до закрытия осталось не так уж много. Из-за дальнего столика поднялась какая-то раскрасневшаяся компания, и Александр быстро прошел туда. Столик оказался сбоку от эстрады, чуть в тени.
Ждать почти не пришлось: тотчас же к его столику поспешил официант. Александр заказал ужин и две бутылки пива.
На сцене оркестр исполнял попурри из песен местных авторов. Мелодия стихла, и, минуту погодя, пианист несколько торжественно объявил:
— Поет Жанна Маевская.
Кто-то зааплодировал. На эстраде появилась девушка в вечернем платье. Густые темные волосы ее растекались по плечам. Раздались вступительные аккорды, и Маевская запела. У нее был хорошо поставленный голос, чувствовалась основательная школа, однако вместе с тем пела она несколько небрежно, как бы не находя среди ресторанной публики достойных ценителей вокального искусства. За лирической песней-монологом последовал модный шлягер. Александр рукоплескал дольше и громче всех. Это не осталось незамеченным. Маевская, кланяясь, приветливо взглянула на Александра. Тогда он остановил официантку и попросил передать от него певице коробку конфет. Вскоре девушка возвратилась и, с любопытством окинув Александра взглядом, сообщила, что его ждут в артистической комнате. Фанерная дверь была открыта. Маевская стояла спиной к ней и, глядясь в зеркало, поправляла прическу. Увидев в зеркале отражение Александра, она повернулась, шагнула навстречу и приветливо произнесла:
— Здравствуйте! Что означает этот сюрприз? — глазами она указала на коробку конфет.
— Всего лишь — скромная дань вашему таланту.
— Только ли? — Маевская несколько кокетливо опустила густо накрашенные ресницы.
— Вы догадливы, — Александр решил действовать по-деловому. — Хочу попросить вас и от себя и от своих родителей, чтобы вы и Роза приняли участие в свадьбе моего брата.
— В смысле — пели перед гостями?
— Ну, пусть будет так! Конечно же, мы вас, как говорится, не обидим.
Минуту-другую Маевская молчала, взвешивая что-то про себя.
— А почему сразу обе — и я, и Роза? — спросила она.
Ответ был готов заранее.
— Брат мой женится на татарке, понятно, будет много родственников с ее стороны, вот и хочется, чтобы и они услышали свои родные песни.
Маевская задумалась снова.
— А откуда вы знаете Розу? — спросила она. Александр пожал плечами.
— Ну, слышал сам ее однажды здесь, в «Киргизстане». Знакомые рассказывали, как она у них дома пела.
— Свадьба будет во Фрунзе?
— Нет, в Пржевальске. Но вы не беспокойтесь: домчим вас на «Волге» туда и обратно. Можно было бы сейчас, если вы не против, все оговорить. Вы сегодня больше не поете? Тогда я отвезу вас домой, если не возражаете? Машина у подъезда.
— Ну, хорошо. Подождите меня внизу.
Десять минут спустя они уже ехали к микрорайону, где жила Маевская.
Александр, очевидно, произвел неплохое впечатление на Жанну.
— А сами вы жениться не собираетесь? — игриво поинтересовалась она. — Или уже успели?
— Нас трое братьев, — в тон ей откликнулся Александр. — Один женат, другой почти уже женат, ну, а третий, как водится, — дурак!
Непритязательная шутка еще больше расположила Маевскую к Александру.
— А ведь мне, кажется, придется разочаровать вас, — сказала она. — Розы сейчас в городе может, и не быть. Она почему-то решила взять отпуск без содержания недели на две.
— Вот это да!.. — разочарованно протянул Александр. — Может, все-таки попытаемся заехать к ней?
— Поздновато, — возразила Маевская. — Давайте лучше встретимся завтра и зайдем к ней днем. Я завтра как раз свободна.
Машина между тем подкатила к пятиэтажному дому.
— Я приехала, — вздохнула Жанна. — Спасибо вам. Извините, что не приглашаю.
— Какие тут могут быть обиды! Я же понимаю: сейчас не время для визитов. Итак, когда?
— Часика в четыре.
Назавтра Александр прибыл к уже знакомому дому минута в минуту. Жанна выглянула в окно, помахала рукой, приглашая войти. Пока она собиралась, предложила гостю чашку чая. Вскоре они отправились к Розе Гайнуллиной, но, как и был уверен Александр, дома ее не оказалось. У него мелькнула было мысль: не открыться ли Жанне? Но кто знает, насколько близки они с Розой как подруги? И он решил не отступать от легенды о свадьбе. Вид он попытался придать себе самый что ни на есть удрученный, и это, кажется, произвело впечатление.
— Мне почему-то очень хочется помочь вам, — сказала Жанна. — Знаете, здесь неподалеку живет Клара, сестра Розы. Если не возражаете, можно было бы подъехать к ней…
Минут десять спустя они поднимались на третий этаж к квартире Клары Гайнуллиной.
Допросы Черменова и даже очная ставка, которую провели с ним и Усманбековым, пока не дали тех доказательств, которые позволили бы неопровержимо утверждать: ограбление ташкентской сберкассы — дело рук Черменова и его сообщников, один из которых, по всей видимости — Дунаев. Не убеждало даже то, что из Ашхабада в ответ на запрос сообщили, что в июле там была совершена попытка ограбления кассы в промтоварном магазине и обстоятельства были во многом сходны с ташкентскими. Едва вечером последний покупатель покинул магазин, а кассир подготовила дневную выручку и дожидалась инкассатора, из-за вешалок с костюмами вышли двое с замотанными платками лицами и, угрожая пистолетом, потребовали деньги. К счастью, именно в эту минуту прибыл вооруженный инкассатор, а вместе с ним милицейский патруль, который как раз в тот вечер сопровождал инкассатора, как говорится, в порядке профилактики. Однако преступники успели сбежать через подсобное помещение, сбив с ног складского рабочего, который пытался помешать им.
Не сознавался Черменов и в том, что вскоре после ограбления сберкассы именно он и Дунаев попросились в машину к Усманбекову.
— Никуда я не ездил, этого человека вижу впервые в жизни, — упорно повторял Черменов. — Он меня с кем-то путает, потому что у нас, у кавказцев, лица очень похожие.
— А то, что пассажиры Усманбекова упоминали в своих разговорах о Руслане, а Руслан — именно ваш знакомый и даже одноклассник, — это тоже совпадение? — спрашивал Валиев.
— Над этим обязаны голову ломать вы, а не я, — с вызовом откликнулся Черменов. — Я не должен отвечать за всех на свете людей, которые вспоминают какого-то там Руслана.
— Не какого-то, а Жигаева.
— Они что, прямо по фамилии его называли? Вот спросите у этого, — Черменов кивком указал на Усманбекова.
Тот вынужден был, разумеется, ответить отрицательно.
Старик Щербинин, которого привезли из Ташкента, все сокрушался о том, как там одна жена без него будет! Как раз накануне она вывихнула ногу.
— Даже за хлебом сходить некому, — вздыхал Щербинин и добавлял: — А краны текут по-прежнему…
Однако опознать категорически в Черменове того самого грабителя, который спрыгнул с подоконника, старик не смог.
— Вы бы ему морду тряпкой замотали и шляпу на глаза надвинули, — попросил Щербинин. — Вот, может, тогда бы я его и признал. А глазищи — точно, как у того бандюги. И баки вон энти — тоже…
Однако Черменов проявил тут редкое упорство и наотрез отказался предстать перед Щербининым в «маскарадном костюме». И Валиев не стал настаивать.
— Жанна! Какими судьбами? О, да ты не одна… Проходите, пожалуйста, и извините, ради бога, что у меня не убрано! Не ждала гостей.
Александр окинул взглядом комнату, в которой и впрямь порядка было маловато, и присел на диван.
Молодые женщины говорили о каких-то общих знакомых, о событиях, которые были для них интересны, а Александр пока молчал, предоставив инициативу Жанне. И та, наконец, спросила:
— А Роза-то где? Она нам нужна позарез.
— Роза далеко. — Клара на мгновение замялась. — А что случилось?
— Приятное событие. — Жанна улыбнулась и продолжала, говоря о Цыганове, как о давнем добром знакомом, что было ему весьма на руку: — У Саши брат женится. Вот Саша и хотел, чтобы я и Роза пели на свадьбе. Это в Пржевальске. А Роза скоро вернется?
— Вряд ли, — Клара не могла скрыть удовлетворения.
— А что, у Розы какие-то перемены? — тут же подхватила настороженно Жанна.
— Да, — ответила Клара как бы чуть в пику Жанне, и Александр отметил это про себя. — У Розочки, наконец, кажется, складывается жизнь.
— С Серым, что ли? — усмехнулась недоверчиво Жанна.
— Ну, а что, если даже и с ним? — с вызовом откликнулась Клара.
Жанна хмыкнула:
— Какая жизнь может быть с этим Дунаем? Пьет, ругается. А то и стукнет по пьяному делу.
— Ошибаешься, дорогая! — Клару теперь по-настоящему забрало за живое. — На! Можешь сама почитать! — и она кинула на диван рядом с Жанной письмо.
Одного мимолетного взгляда на конверт было достаточно, чтобы заметить обратный адрес: «Донецк, гостиница «Украина».
Между тем Жанна начала читать вслух:
— «Кларунь! Я так счастлива — передать не могу. Живем в «люксе». Обедаем, ужинаем только в лучших ресторанах. Сережа стал заботливый, щедрый… Не представляла даже, что он может быть таким. Накупил мне тысячу всяких вещей, все, о чем я раньше только мечтать могла. Да и город гораздо лучше, чем я представляла когда-то. Из всех городов, которые мы проезжали, Донецк понравился нам больше всего. Поэтому задержимся здесь подольше. Потом двинемся дальше. Куда, пока не знаю. Все вроде бы хорошо, огорчает только то, что Сережа вчера учинил в ресторане скандал. Но я его пристыдила, и он, кажется, понял.
Сестричка! Ты напиши, что тебе нужно, я постараюсь достать. Да, знаешь, Витька Алексеев (вот умора!) попал еще по дороге в вытрезвитель, и теперь он навряд ли найдет нас. Целую тебя.
Адрес на конверте. Наш номер — 622.
Читая, Маевская то и дело поглядывала на Александра, но он, казалось, вовсе не слушал ее. По-прежнему рассматривал иллюстрации в «Экране», даже зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Ну что ж, — сухо произнесла Маевская, — очень рада за Розочку. Будешь писать, передай ей от меня привет.
— А у тебя как? — спросила не без связи с предыдущим Клара.
— Живу — не горюю. Пошли, Саша.
— Что ж вы спешите? Хоть чаю выпейте…
— Мы выпьем, — Жанна уже стояла у дверей. — Только чуть попозднее и, я думаю, не чаю. Правда, Саша? — и она вышла из комнаты.
По пути она поглядывала искоса на Александра. Ей, очевидно, нравилось смотреть, как он легко и уверенно ведет машину. Он молчал, и тогда она сказала:
— Вы не расстраивайтесь, Саша. Я-то на свадьбу поеду непременно. Ну, хотите, — она даже дотронулась до его руки, — я спою и по-татарски. Рядом с Розой кое-чему научилась. Надеюсь, гости будут не в обиде.
— Жанна, — спросил вдруг Цыганов, глядя, как и прежде, прямо перед собой. — Что это за Серый, с которым сошлась Роза?
— О-о, — кокетливо, но едва ли не с оттенком ревности протянула Маевская, — теперь я, по-моему, начинаю все понимать: оказывается, Роза волнует вас не только как исполнительница татарских песен?
— Но все-таки. Что можете вы сказать об этом Дунаеве?
— Ну что о нем скажешь? Противный тип. Пьяница. И дружки у него такие же мерзкие.
— А вы с ними знакомы близко?
Маевская стала серьезной.
— Это уже похоже на допрос, — произнесла она тихо.
— Да, Жанна! — неожиданно для себя самого сказал Александр. — Молчать вы, надеюсь, умеете?
— О чем вы?
— Я — из уголовного розыска.
Маевская вздрогнула.
— Значит, вся эта свадьба…
— Простите, пожалуйста, за мистификацию, но вы должны понять, что иначе действовать я не мог. Я ведь не знал, можно ли так сразу довериться вам?
Жанна усмехнулась.
— Теперь — знаете?
— Знаю, Жанна, и думаю, что не напрасно открылся вам.
— Я уже догадываюсь, почему вас интересует Роза…
— И все, что относится к ней. Не скрою: Дунаев и его компания подозреваются в тяжком преступлении. Вы можете сделать благородное дело: помочь нам разоблачить бандитов.
— Неужто даже так? — Маевская не могла скрыть своего ужаса.
— Так, Жанна.
— О чем я должна рассказать?
— Вы знаете, кто ближайший приятель этого Дунаева?
— По-моему, Вовчик. Он из кавказцев — кудрявый, носит баки. Одевается только, в фирменное. А так — наглый, жестокий. Даже — с женщиной…
Маевская умолкла, коснувшись, очевидно, какого-то очень личного воспоминания.
— Глаза у него какие?
— Не упомнишь. Темные, по-моему.
— Я не о цвете, о выражении. Говорят же, что глаза — зеркало души.
— Что за душа может быть у такого! — с раздражением откликнулась Маевская. — Какая душа, такие и глаза. Нехорошие. Холодные, презрительные. Как гвозди.
— У Розы он бывал?
— Конечно. И он, и Сергей.
— Ну, а в последнее время, скажем, в начале августа, вы не заметили в поведении Розы каких-то перемен?
— Когда это было, точно не помню. Знаю только, что она ходила летом какая-то грустная. И все была одна. Никаких ухаживаний не принимала. Ни Серого, ни Вовчика этого не было и близко видно. А потом вдруг (да-да, это случилось где-то в начале августа, я запомнила потому, что у нас как раз менялась программа) оживилась, так, вроде какую-то тяжесть с себя сбросила. А скоро взяла отпуск и уехала.
— А об этом… Алексееве Викторе вы что-нибудь слышали?
— Они его называют «шеф», но не потому, что он у них какой-то авторитетный. Наоборот, он, как это говорится сейчас, — даже «с приветом». Просто-напросто он отлично водит машину. Может, чуть хуже, чем вы.
— Спасибо, — Александр слегка наклонил голову. — Главным образом за то, что вы нам очень помогли.
— Могла бы помочь и без спектакля с приглашением на свадьбу. Но ведь у вас, как говорится, своя специфика… Можно и мне спросить? Они, что, убили кого-то?
— Вполне возможно и такое, Жанна. Важно, что вы поняли: землю от такой скверны надо очищать. Самим нам, будь мы даже все Шерлок Холмсами, это не под силу. Надежда на вас. На таких, как вы, — честных людей. Спасибо, Жанна. Вот, кажется, ваш дом? Рад, что не ошибся в вас…
— Благодарю, товарищ старший лейтенант! — подполковник Валиев тепло пожал руку Александру. — Теперь мы, кажется, у цели. Правда, Черменов все еще отпирается, но надеюсь, мы с помощью данных, добытых вами, скоро будем иметь в достаточном количестве необходимые улики. И все-таки дел впереди — еще целая гора. Первое — задержать «туристов» в Донецке и как можно скорее, иначе они переменят город, и все начнется сначала.
Тут же Валиев связался с Ташкентом, и оттуда была направлена в Донецк срочная телеграмма задержать Дунаева и Гайнуллину, также было сообщено по всей железнодорожной трассе от Фрунзе до Донецка, чтобы разыскали и арестовали Алексеева, доставленного не так давно в вытрезвитель. Где, в каком городе — неизвестно.
Он проснулся от того, что страшно хотелось пить. Открыл глаза. Над ним навис небольшой прямоугольник серого потолка. Из пробитого на самом верху оконца падал узкий сноп света. В нем кружились пылинки. Скользнув взглядом вниз, он увидел там, где свет косо упирался в стену, тень, расчерченную на квадраты, и вздрогнул: «Что это? Наверное, сон…» Снова зажмурил глаза и попытался уснуть, но жажда мучила невыносимо. Опять взглянул на тень от окна. Она была знакома до боли, до ужаса… Тогда он вскочил и увидел на окне то, что там и должно было быть — решетку… С колотящимся сердцем осмотрел небольшое, пустое помещение. «Камера! Боже, неужели опять! Неужто снова?!» Рванулся к двери и остановился. Она была обита жестью, окрашенной темно-синей краской. «Точно!» В двери — глазок. Он потоптался на цементном полу и, обессиленный, опустился на низкий деревянный лежак.
«Как это случилось? Убей — не помню. Голова трещит». И вдруг мелькнула робкая надежда: «А может, это вытрезвитель?» Он оглядел помещение еще раз. Нет. В вытрезвителе — кровати, белые простыни, наволочки. Камера… Но за что залетел? Подрался? Он потрогал лицо, оглядел руки: ссадин не было… И вдруг отрезвел: в один миг, казалось, исчез хмель. Деньги! Где они? Почти же пятьсот рублей оставалось. Лихорадочно зашарил по карманам. Пусто! И воскресло перед глазами все. Он вспомнил, как они, едва держась на ногах, садились в поезд. «Дунай» со своей кадрой, правда, чуть потрезвее были. Потом они еще пили в купе. Пиво — прямо из горлышек. Коньяк глушили стаканами. Вспомнил и то, как сошли они с «Дунаем», чтобы добавить, и как милиционеры задержали их. «Дунай» предъявил свой билет, его отпустили, а он оставил свой билет в купе. «Дунай», гад, бросил его! И он и впрямь поначалу попал в вытрезвитель. Так почему же — камера?
Он поднялся, прошелся туда и обратно, массируя пальцами голову и лицо. Снова сел: не мигая, уставился в одну точку. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Детство с постоянными отцовскими пьянками, мать, оглушенная такой жизнью. К тому же он, единственный ребенок, родился ущербным. Все из-за отца, из-за его беспробудного пьянства. Учился в так называемой специализированной школе. Отец во время очередного запоя заснул с папиросой во рту и задохнулся в дыму от тлеющего одеяла. Спасибо, мать проснулась и успела хоть сына спасти.
А потом была улица, ПТУ, из которого он сбежал с дружками. Стали воровать, везде, где только удавалось. Но вскоре обобрали киоск и попались. Вернулся и вновь залез ночью в магазин. Снова задержали. Осудили теперь уже не на год, как в первый раз, а на шесть лет… Отбыл и этот срок. Был рад. Хотел завязать, но встретил «Дуная», и все началось опять…
Печальные мысли его прервал лязг засова снаружи. Дверь открыл здоровенный добродушный младший сержант. Он держал в руках «раму» — специальный разносный прибор, в котором на кольцах были укреплены приплюснутые алюминиевые кастрюльки с пищей.
— Задержанный Алексеев, — прогудел он, — завтракать! Сейчас и чай будет. Потом — на допрос.
Алексеев не шелохнулся.
— Ешьте, а то остынет, — сказал сержант, уходя.
«Шел бы ты подальше!» — огрызнулся про себя Виктор. Ему было сейчас не до еды.
Ну, Витюха, пиши, пропал! Касса! Усекли! Все… Конец! А Вовчик кейфовать будет со своими шестьюдесятью процентами. И «Дунай» тоже — с бабой, в турне… «Нет, братцы… Сам пойду и вас не забуду. А мне скидка будет — я инвалид, я неполноценный…»
Снова загремел засов, и вошел тот же добродушный и флегматичный сержант.
— Вот и чай, — сказал он, неся кружку с дымящейся жидкостью. — А вот и сахар.
— Да подавись ты им! — сорвался Виктор, хотя пить хотелось донельзя.
Сержант удивленно уставился на него и спокойно спросил:
— Ты что, не проспался еще после вчерашнего или не с той ноги встал?
— С той, с той! — озлобленно пробурчал Виктор, а сам подумал уныло: «Не важно, как встал. Важно, как сяду…»
«г. Фрунзе, УВД,
руководству оперативно-следственной группы МВД УзССР
Сообщаю, что подозреваемый в совершении разбойного нападения на сберкассу гражданин Дунаев С. В. с Гайнуллиной Р. С. задержаны и этапируются в Ташкент. Задержанный Волгоградским РОВД подозреваемый Алексеев В. А. также доставлен в УВД Ташгорисполкома. Планировавшиеся во Фрунзе оперативно-следственные мероприятия в основном выполнены. В связи с этим, всему личному составу группы предлагается незамедлительно прибыть на базу для получения дальнейших указаний. Задержанного Черменова доставить в УВД Ташгорисполкома».
Роза Гайнуллина была потрясена. Так превосходно складывался этот вечер: Сергей (трезвый!) повел ее на цыганский концерт, потом решили поужинать у себя в гостинице, в ресторане, но, едва вошли в вестибюль, к ним приблизились четверо сдержанных мужчин. Двое остановились около нее и вежливо попросили:
— Пройдемте, пожалуйста, с нами.
А двое увели Сергея. Он еще пробовал упираться, но недолго.
Ночь провела она в камере и была в ужасе еще и потому, что не понимала: что вдруг стряслось? А утром их обоих отправили в Ташкент. В разных салонах — она и Дунаев.
Вскоре ее повели на допрос. Она увидела перед собой еще нестарого человека в аккуратном сером костюме.
— Полковник Ахмедов, — представился он и спросил: — Сколько вам лет, Роза?
— Двадцать три.
— Вам известно, за что задержали вашего приятеля?
Она лишь головой покачала грустно.
— Вы знали, что ваш друг Дунаев был прежде не раз судим?
— Да, он говорил. За драку. Шесть месяцев отсидел.
— Он обманул вас, Роза. — Ахмедов провел пальцем по машинописному тексту. — Дунаев был осужден дважды — за кражу и за изнасилование.
— Нет! Не может быть!
— К сожалению, все это именно так. Вот выписки из предыдущих дел. А сейчас ваш приятель совместно с Черменовым и Алексеевым угнал несколько машин, а затем совершил вооруженное нападение на сберкассу в Ташкенте.
— Это выше моих сил! И я, я — с ними!
— Вот вода. Успокойтесь. Вы представляетесь мне искренней, Роза, а потому присядьте, пожалуйста, вон за тот столик и подробно, ни о чем не забывая, изложите все, что известно вам о Черменове, Дунаеве и их компании. Все… События, имена людей, которых они упоминали хоть раз в своих разговорах, поступки, которыми похвалялись. Перечислите места, где вы бывали. Опишите, чем занимались там. Во времени я вас не ограничиваю. Пишите.
— Зачем? — спросила она отвердевшими губами.
Ахмедов поднялся.
— Затем, Роза, чтоб было в наших краях меньше нечисти. Такой, как те людишки, с которыми вы подружились. Я не зря спросил вначале, сколько вам лет. Да, в вашем возрасте пора быть осмотрительней в выборе друзей и не только, принимать подарки, но и задуматься хоть однажды: откуда же у людей деньги на все это берутся? — Он взглянул на поникшую Гайнуллину и закончил мягче: — Хочется верить, что к преступлениям вы прямого отношения не имели…
Валиев, Галкин и Цыганов томились в неведении. Револьвер, изъятый у Дунаева, со вчерашнего дня находился на экспертизе. Правда, сотрудницы сберкассы, отмечая какие-то лишь им одним известные признаки, утверждали, что это — именно тот револьвер, который был похищен бандитами у них, однако номер на прицельной рамке был тщательно спилен, и Дунаев, конечно же, заявил, что оружие это ему подарил какой-то неизвестный, а он, на свою голову, сунул его по пьянке в карман. И вот теперь попался ни за что…
— Эх, установить бы номер! — в который уж раз вздыхал Валиев. — Тогда бы этой теплой компании уже никак не отвертеться.
Все трое сидели в приемной оперативно-технического отдела. За дверью, обитой жестью, уже с самого утра колдовала над револьвером хрупкая белокурая женщина — капитан Надежда Лисина. Теперь она решила испробовать последний метод — электролиз. Лисина учла, что плотность металла в тех местах, где были выбиты цифры, должна быть большей. Следовательно, если химически обработать поверхность рамки, а затем рассматривать плоскость, все время меняя угол падения света, то сверхчувствительная пленка неизбежно должна зафиксировать следы и, значит, появится хоть бледное, но все-таки — изображение. Цифры или буквы.
Лисина уже не однажды выходила и просила товарищей не ждать здесь.
— Не мучайтесь. Будут результаты, я сама сразу же позвоню.
— Нет уж, Наденька! — упрямо ответил Валиев. — Не уйдем до победного конца.
Они успели поиграть в шахматы, перелистали все журналы, пока, наконец, дверь отворилась. Трое мужчин встали, как по команде.
— Товарищ подполковник! — голос Лисиной звучал совсем обыденно. Одна лишь усталость и слышалась в нем. — Какой там номер записан у вас?
— ЧК 231 1008, — на память ответил Валиев и откашлялся.
— Ну, смотрите тогда, — все так же спокойно продолжала Лисина, подавая Валиеву фотоснимок.
На темном фоне едва проступало крупнозернистое изображение, но номер читался без сомнения тот же: ЧК 231 1008.