Правда о Григории Распутине

Глава XIV «Герой» столичного бомонда

В ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Распутин был убит во дворце князей Юсуповых на Мойке. Фамильное палаццо одной из самых родовитых семей в России стало местом гнусного злодеяния. Главные действующие лица: князь Феликс Феликсович Юсупов граф Сумароков-Эльстон, известный общественный деятель правого толка, член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич, Великий князь (кузен Николая II) Дмитрий Павлович. «Душой» же этого подлого начинания явился Феликс Юсупов.

Он относился к «золотому поколению» аристократии, получил прекрасное образование — вначале классическая гимназия, затем «прослушал курс наук» в Оксфордском университете. Там он сделался заядлым англоманом. Увлечение теннисом (некоторые даже называли его первой ракеткой России) и необычное в то время преклонение перед Оскаром Уайльдом («Портрет Дориана Грея» считал шедевром) должны были подчеркивать его исключительность.

Князь с детства рос в атмосфере роскоши и изысканности, ни в чем себе не отказывая. Он был любимчиком матери — Зинаиды Юсуповой, души не чаявшей в нем. После гибели на дуэли в 1908 году ее сына Николая (он был на три года старше Феликса) «Фелюша» для матушки стал вообще единственным сокровищем.

Отец Феликса — князь Феликс Юсупов (старший) не имел на сына никакого влияния, да и сам был «подкаблучником» у своей жены Зинаиды. В результате «крошка Феликс» вырос капризным, пустым и эгоцентричным человеком, занятым лишь угождением своему тщеславию и погоней за впечатлениями и удовольствиями.

Именно этому представителю русской аристократии после убийства Распутина, суждено было стать последним «героем» столичного бомонда. Трудно было вообразить в роли «спасителя Отечества» более несуразную и гротесковую фигуру, а факт славословий по его адресу лишь подчеркивает глубину исторической деградации, которой достигла русская аристократия накануне падения Монархии…

Красавица Зинаида Юсупова, портрет которой кисти В. А. Серова считается одним из шедевров отечественной портретной живописи, была долгое время в числе доверительных друзей Царя и Царицы. Но за два года до начала мировой войны эта дружба сошла на нет. Причина охлаждения связана с «Царевым другом». Императрица Александра Фёдоровна категорически не желала обсуждать с Зинаидой характер отношений с Григорием Распутиным.

Распаленная же светскими сплетнями Юсупова перешла все границы этикета, вознамерившись «просветить Царицу» насчет «истинного облика» друга Ее Семьи. «Выяснение отношений» состоялось 9 марта 1912 года. Юсупова уверяла Императрицу, что всё «общество смущено и возмущено» тем, что Распутин бывает во дворце, что это «порочный», «аморальный субъект», подлинный облик которого теперь хорошо известен: М. В. Родзянко «выяснил».

Государыня Александра Фёдоровна держалась из последних сил. Всё это слушать было нестерпимо. Ведь только недавно Государь передал председателю Думы расследование консистории, а оказывается, что тот не только всем его показывал, хотя обещал сохранить тайну, но и увидел в нём то, чего там и в помине не было.

Таким людям, как княгиня Зинаида Юсупова, что-то доказывать — бесполезное занятие. Они не верили правдивой простоте, не хотели ничего иного слушать, они не умели чувствовать и понимать того, что находилось за пределами их гостиных. Императрица прервала обличения ясным и окончательным словом о Распутине. «Это честный и верный человек». Тема была закрыта, а княгиня Юсупова потеряла дружеское расположение в Царском дворце.

После «отставки» Зинаида Юсупова превратилась в деятельного недоброжелателя Венценосцев, инсинуируя по Их адресу при каждой возможности. Она без всякого стеснения давала самые оскорбительные характеристики тем, кто олицетворял власть, не желая понимать, что только благодаря коронной власти Юсуповы могли существовать в мире немыслимого богатства, удовлетворяя свои самые утонченные потребности. Княгиня дала Императрице прозвище «Валидэ» и в кругу родственников и знакомых только так Ее и называла.

Между тем Царь и Царица, как и прежде, продолжали проявлять по отношению к княгине Юсуповой учтивость. Ее приглашали во дворец, и к Царскому столу, что уже само по себе было знаком особой милости. Но княгиня в такие моменты просто «изнемогала». Вот выдержки из ее письма к сыну от 8 ноября 1913 года.

Золотые слова; тут нечего ни убавить, ни прибавить. Конечно, княгиня не предполагала, что в том «отчете» будет сказано, что она — беспардонная клеветница, а её сын — убийца!

Супруг же Зинаиды Николаевны Феликс Феликсович Юсупов (старший) вообще никакого личного суждения не имел; его глазами, ушами и языком была любимая Зизи. В такой ситуации вполне естественно, что папаша вслед за мамашей иначе как «мерзавцем» Распутина не называл.

Факт общения Григория с Царской Семьей превратился в постоянную тему «кошмара», которую в доме Юсуповых мусолили без устали. Княгиня Зинаида, по ее словам, просто «задыхалась от ненависти». В октябре 1915 года писала сыну:

Зинаида Николаевна никуда не «удалилась». Она оставалась в гуще светских сплетен, адресуя Венценосцам такие слова и определения, которые и не всякий «профессиональный революционер» использовал.

За три недели до убийства Григория Распутина Зизи Юсупова писала Феликсу:

Иными словами, княгиня уже готова была приветствовать свержение («удаление») Императора!

Своими поношениями и призывами Зинаида фактически подталкивала сына на преступление, которое тот и совершил. Узнав о том, матушка не только не содрогнулась, но и стала считать сына героем.

В такой атмосфере ненависти «Фелюша» вращался не один год. Он был полностью согласен с матушкой, что «Царица — психопатка», а Царь — «безвольная тряпка».

Несмотря на оскорбительное отношение к Венценосцам, папаша и мамаша очень поддерживали намерение «Фелюши» жениться на племяннице Царя княжне Ирине Александровне (дочери сестры Николая II Ксении Александровны). В феврале 1914 года в Аничковом дворце состоялось венчание, и Юсуповы породнились с Императорской фамилией. Брак сына не изменил отрицательного отношения княгини Юсуповой к Царю и Царице.

Благодаря убийству Распутина Феликс получил, можно сказать, всемирную славу. Кто бы знал этого княжеского отпрыска, некогда прославившегося лишь своими переодеваниями в женские наряды, в которых аристократ-трансвестит не только посещал публичные места, но и даже выступал на подмостках кабаре и в России, и за границей.

У «мадмуазель» случались замечательные «виктории». Миловидный девичий образ, в котором представал Юсупов перед публикой, притягивал взоры мужчин. А князю так хотелось быть центром внимания, он с детства мечтал о славе. Однажды в Париже в театре Феликс заметил, что «пожилой субъект из литерной ложи настойчиво меня лорнирует. В антракте, когда зажегся свет, я увидел, что это король Эдуард VII». Вскоре доверенное лицо короля пыталось выведать у спутников «прелестной красотки», кто она такая. Английский монарх имел репутацию «первого Дон Жуана Европы», и подобное внимание, как признался позже князь, «было приятно» и «льстило самолюбию».

Подобные «заслуги» вряд ли запечатлели бы образ Юсупова в анналах истории. Лишь совершенное им убийство принесло ему долгожданное «паблисити», и таким путем ему действительно удалось оставить свой «плевок в истории».

Юсупов никогда не испытывал раскаяния. Через две недели после убийства Распутина он послал своей теще Великой княгине Ксении Александровне письмо, в котором убеждал, что его ни в коем случае нельзя считать убийцей, потому что он являлся «только орудием Провидения, которое дало ту непонятную и нечеловеческую силу и спокойствие духа, которые помогли исполнить свой долг перед Родиной и Царем, уничтожив ту злую, дьявольскую силу, бывшую позором для России и всего мира, перед которой до сих пор все были бессильны».

Уже после революции, отвечая на вопрос доктора Е. С. Боткина, «бывают ли у него угрызения совести? Ведь вы всё-таки человека убили». — Юсупов без запинки, с улыбкой на устах изрёк: «Никогда. Я ведь собаку убил». Не испытывал раскаяния и его «подельник» Великий князь Дмитрий Павлович…

После бегства из России Ф. Ф. Юсупов неоднократно публиковал воспоминания о той ночи, которая сделала его всемирно известной фигурой. Прожив за границей почти сорок лет, он не овладел ни одной профессией. Но при этом старый повеса так и «не научился считать деньги». А зачем? Ведь торговля воспоминаниями об убийстве приносила в эмиграции Юсупову неплохой доход.

Особенно повезло в начале 1930-х годов, когда князю удалось сорвать баснословный куш. Тогда он предъявил судебный иск голливудской компании «Метро-Голдвин-Майер» за фильм «Распутин и Императрица», в котором князь узрел «оскорбление чести жены», которая в одной из сцен уступала «интимным домогательствам Распутина». Суд происходил весной 1934 года в Лондоне, продолжался две недели, и Юсуповы получили, как писал в своих воспоминаниях князь, «крупное возмещение». Речь шла о сотнях тысячах долларов. Но вернемся к главному сюжету.

Феликс впервые встретился «с отвратительным мужиком» еще в 1909 году. Поклонница старца-утешителя, известная нам Муня Головина, питавшая «большое романтическое чувство» к молодому Юсупову, познакомила их в своем доме ещё тогда, когда имя Григория Распутина не было широко известно.

Князь как истинный представитель золотой столичной молодежи интересовался модными течениями и необычными явлениями, занимавшими свет. К числу таких «диковин» и относился проповедник из Сибири. Однако эта встреча не привела к каким-либо регулярным отношениям. Лишь в годы войны антираспутинская истерия толкнула князя на сближение с Распутиным, чтобы «разгадать его тайну».

Друг Царской Семьи с первой же встречи проявил большой интерес к Маленькому (прозвище Феликса-младшего в придворной среде). В 1915–1916 годах они встречались несколько раз в узком кругу, пили чай, Феликс играл на гитаре и пел очень любимые Григорием жестокие цыганские романсы. Тот же, в свою очередь, много пророчествовал и вылечил «русского денди» от бессонницы.

Почему же всё-таки Юсупов решился убить Распутина? В своих статьях, интервью и книгах Феликс не раз о том говорил, всегда выставляя на первое место некие исторические причины. Особенно часто звучало утверждение, что он, убивая Распутина, пытался «спасти Россию» от злой силы, которую олицетворял этот человек, «полностью закабаливший Царицу и подчинивший своей воле Царя». Главная цель «акции» — «спасти Россию» от «власти тёмного мужика», который стал агентом врагов России, подосланных Германией.

Эту нелепицу Феликс Юсупов продолжал озвучивать и через десятилетия после тех событий, когда с документальной определенностью было установлено, что Распутин «марионеткой» ни Германии, ни каких-то других «враждебных России кругов» никогда не являлся и «правителем» Империи ни минуты не был. Но реальные факты Юсупову были не нужны, и он до самой смерти пребывал в мире сладостной иллюзии, что одолел «врага России», «дьявола по плоти».

Скажи же он правду, то и оказалось бы, что князь пригласил в свой дом человека и подло его там убил. И никакого величия, никакой патетики, никакого «портрета в истории». Однако если бы Юсупов признал подлинную «диспозицию», кто бы тогда на него обратил внимание, да и на что же в конце концов титулованный «рыцарь света» жил бы десятилетия в эмиграции? Поэтому, угождая своему жалкому самомнению, лгал и лгал до самой кончины и при этом, что самое омерзительное, имя Бога постоянно упоминал…

На самом деле Юсупов стал «рукой Провидения» лишь потому, что уязвлена была родовая аристократическая спесь. Об этом побудительном мотиве нежно-утонченный герой, конечно же, никогда не упоминал.

По его словам, князь якобы только и переживал, что за «судьбу России», «страдал» за ее будущее. Здесь нужно сделать одно важное уточнение. Для Юсупова-младшего Россия — это исключительно столичные дворцы, ложи в императорских театрах, родовые имения и дорогие рестораны. Никакой другой России он не знал и знать не хотел. Так было в жизни, но в мемуарах князя всё представлено иначе.[59]

К автору сего патетического монолога о доблести русского воинства на полях сражений Первой мировой войны возникает уместный вопрос: почему же он не оказался на поле брани, почему не влился в ряды тех героев, подвиги которых так красочно живописал. Сам Феликс о том нигде не заикнулся, но и без его помощи можно дать документально подтвержденный ответ: князь не хотел идти на войну. Произнеся множество слов о чести страны и армии, не раз, укоряя Царя и Царицу в том, что они «не следовали долгу», сам-то он сделал все возможное, чтобы провести военные будни не на фронте, а в семейных апартаментах.

«Слабовольный Царь» почти безвыездно находился в Ставке, «истеричная Императрица» чуть ли не ежедневно обмывала и перевязывала раны воинов в госпитале, а «Фелюша» бездельничал, целыми днями слонялся по знакомым, перемывал кости Венценосной Чете, бражничал и больше всего был обеспокоен лишь одним: как бы ему не попасть в ряды тех, кто имел «сильную и чистую кровь».

В начале марта 1915 года дочь Царя Ольга Николаевна сообщала Отцу, что Она была в Петрограде и видела в доме тети Ксении Феликса. По наблюдению Великой княжны, Юсупов, «сущий штатский», одет во всё коричневое, ходил по комнате, рылся в разных шкафах с журналами и в сущности ничего не делал; весьма неприятное впечатление он производит — мужчина в такое время лодырничает. Сам будущий «герой бомонда» никакой неловкости не испытывал.

Вопрос об избавлении «Фелюши» от долга службы очень занимал «честную», «открытую» и «правдивую» матушку. Она имела по этому поводу беседы с сестрой Царя Ксенией Александровной, которая приняла близко к сердцу переживания своей родственницы. Две дамы объединили усилия. К делу привлекли военного министра А. А. Поливанова, а Ксения обещала при случае даже переговорить и с самим Государем. В начале октября 1915 года матушка сообщала «милому Феликсу»: «Дело всё-таки не сделано. По-моему, самое главное выхлопотать отсрочку по болезни до февраля, с правом поступления в Пажеский корпус. Об этом надо очень подумать».

Чтобы избавить сына от исполнения долга перед Россией, Зинаида готова была пойти на непристойные ухищрения и устроить «Фелюшу» в Пажеский корпус, откуда на фронт не призывали, но куда принимали лишь юных отроков, из возраста которых «князь-абитуриент» давно вышел. Но «неудобные традиции» и мнение других Юсуповых не интересовали, главное — провернуть выгодное дельце. Благодаря связям и влиянию оно и было устроено: Феликса избавили от военной службы.

В своих мемуарах Юсупов лишь мельком упоминает о своем неучастии в деле защиты «любимой России». «Мне стало стыдно сидеть в тылу, когда все ровесники мои ехали на фронт. Я решил поступить волонтером в Пажеский корпус и выполнить военный ценз на звание офицера. Год ученья был для меня тяжел, но и полезен. Военная школа укротила мой слишком гордый, строптивый и своенравный нрав». Итак, нрав военные занятия якобы «укротили», но почему же на фронте родовитый «патриот» так и не оказался? Об этом ни слова. Может быть, стыдно было говорить правду? Подобное трудно вообразить, если учесть, что речь идет о мемуарах нераскаявшегося убийцы.

Невольно вспоминается другая история, происходившая примерно в то же самое временя, когда Феликс Юсупов уклонялся от исполнения воинского долга: о призыве в армию Дмитрия Распутина, за которого неоднократно просил его отец. Как уже говорилось, единственного сына друга Царской Семьи всё-таки призвали. Княжеский же отпрыск избежал подобной участи. В этой связи уместно сопоставить возможности Юсуповых и Григория Распутина.

Если кто-то из читателей настоящей книги увидит серовский портрет Зинаиды Николаевны Юсуповой, то он должен помнить, что перед ним не только художественно замечательное изображение одной из самых богатых и красивых женщин Российской Империи. Это также и образ аристократки, влияние которой порой было куда более значительным, чем у легендарного Распутина. Один из самых вопиющих случаев подобного рода и отмечен выше.

В многочисленных своих публикациях князь постоянно описывает облик и биографию будущей своей жертвы, предлагая публике омерзительный портрет. «Родился он в Покровской слободе Тобольской губернии. Родитель Григория Ефимовича — горький пьяница, вор и барышник Ефим Новых. Сын пошел по стопам отца — перекупал лошадей, был „варнаком“. „Варнак“ у сибиряков означает отпетый мерзавец. Сыздетства Григория звали на селе „распутником“, откуда и фамилия. Крестьяне побивали его палками, пристава по приказу исправника прилюдно наказывали плетью, а ему хоть бы что, только крепче становился».

Процитированные глупости Юсупов сочинял в Париже, через несколько десятилетий после бегства из России. Он за это время мог бы что-то узнать, хоть какие-то факты установить, но ничего не узнал и не установил. Ложь была так удобна, да к тому же книга воспоминаний предназначалась для французов, ничего вообще не смысливших в русском прошлом. Князь, так же как и другие погасшие «звезды истории», например, тот же Керенский, тиражировал пошлости без всякого стеснения. Приведем еще один пассаж из писаний родовитого мемуариста.

Бесконечно пересказывая грязную клевету, он одну из самых скандальных сплетен всё-таки опустил: о своей половой связи с Распутиным. Об этом тоже говорили в салонах. Так как многие однозначно относили Юсупова к числу «очевидных» гомосексуалистов, а Распутина называли «неутомимым жеребцом», то в их отношениях, что являлось естественным для того времени, светские знатоки быстро «обнаружили» и «половые влечения». При всей порочности и бессовестности Феликса Юсупова, думается, что «сексуального мотива» в их отношениях никогда не было. Вызывалось это не «моральными устоями» князя, которых тот начисто был лишен, а отсутствием подобных наклонностей у Григория Распутина…

Не будем больше цитировать высказывания и оценки Юсупова. Приведенные выдержки красноречиво характеризуют их уровень, который читателю уже известен по высказываниям других, одержимых антираспутинским психозом современников. Попытаемся всё-таки понять, почему изнеженный аристократ, падающий в обморок от вида крови, всё же решил совершить убийство.

Первое, что здесь приходит на ум, так это предположение, что Феликсу лавры Дориана Грея не давали покоя. Но между литературной и реальной фигурами существовала принципиальная разница. Если герой Оскара Уайльда убивал, чтобы сохранить личную тайну, спасти себя и продлить свою патологическую молодость, то русский князь вознамерился обагрить руки кровью, чтобы, как он уверяет, «спасти Россию».

Первое время, как повествовал князь, его мучили сомнения относительно возможности сознательно убить человека. Однако колебания длились недолго. Скоро Феликс пришел к заключению, что раз на войне «убивают неповинных людей», потому что они «враги отечества», то, значит, в убийстве ничего предосудительно нет, если оно обуславливается целями «спасения родины». Так как Юсупову удалось избежать участи «фронтового бойца», он решил заняться уничтожением недруга, не покидая пределов столицы.

По мнению Юсуповского клана и их знакомых, Распутин — особо важный, самый главный и наиболее опасный «враг». Последние сомнения относительно необходимости убийства Распутина у Юсупова отпали после разговора с председателем Думы М. В. Родзянко. «Верный слуга Государя» без обиняков заверил князя, что не будь он таким старым, то лично бы «его прикончил». Это была желанная индульгенция. Путь к преступлению оказался открыт.

План убийства Юсупов начал вынашивать осенью 1916 года. Первоначально Феликс не хотел сам «пачкать руки убийством»; он собирался подыскать человека, способного сделать это за деньги. По мнению аристократа, такого рода людей можно было найти, конечно же, в революционной среде. За посредничеством он обратился в начале ноября 1916 года к видному общественному деятелю либеральной ориентации, известному адвокату и депутату Думы Василию Маклакову.

Тот нашел просьбу «бестактной», но тем не менее счел необходимым политически просветить Юсупова. «Вы воображаете, что Распутина будут убивать революционеры? Да разве они не понимают, что Распутин их лучший союзник? Никто не причинил Монархии столько вреда, сколько Распутин; они ни за что не станут его убивать».

Адвокат первоначально не выказывал интереса к юсуповской идее, заметив, что если убить Распутина, то «появится другой». Феликс же принялся уговаривать, ссылаясь на знания инфернальных сил, на свои «точные сведения» о положении дел при Дворе.

«Вы так говорите потому, что не верите в сверхъестественную силу. А я хорошо знаком с этим вопросом, я занимался оккультизмом; и я утверждаю, что Распутин обладает силой, которую можно встретить раз в сотни лет… Если убить сегодня Распутина, через две недели Императрицу придется поместить в больницу для душевнобольных. Ее душевное равновесие держится исключительно на Распутине; она развалится тотчас, как только его не станет. А когда Император освободится от влияния Распутина и своей жены, всё переменится; он сделается хорошим конституционным монархом». Эти глупые представления Юсупов потом нигде не воспроизводил, они известны лишь благодаря записям Маклакова.

Маститый адвокат имел куда более основательные политические представления, чем его собеседник. Однако уже при повторной встрече (всего князь с Маклаковым имел по крайней мере три беседы по поводу убийства) начал проявлять признаки заинтересованного внимания. Эту перемену отношения Маклаков объяснил тем, что во второй раз Юсупов приехал к нему «уже не нанимателем убийц, а человеком, решившимся действовать лично».

Мэтру адвокатуры такое намерение явно приглянулось, хотя он и понимал, что «если бы дело дошло до суда, я подлежал бы уголовной ответственности, как пособник». Но желание «попасть в историю» оказалось сильнее доводов профессиональной этики и моральных норм. Маклаков сделался ментором Юсупова.

«В разговоре с Юсуповым, настаивая на том, что убийство нужно делать без шума и оставлять против себя как можно меньше улик, я сказал, что убить всего лучше ударом; можно будет потом привезти труп в парк, переехать автомобилем и симулировать несчастный случай. Говоря об орудии, которым можно было бы покончить с человеком без шума и без улик, я указал ему для примера на лежащий на моем столе кистень. Это была не резиновая палка, как говорит князь Юсупов, это был кистень с двумя свинцовыми шарами на коротенькой гнущейся ручке. Его я еще до войны купил за границей».

История подготовки убийства просто потрясает своим бесстыдством: известнейший русский адвокат обучает потенциального убийцу, как совершить преступление и скрыть следы! Действительно, то время в истории России являлось периодом массового помешательства.

Юсупов слушал наставления известного либерала, затаив дыхание. Однако ему требовались не только советы, но и реальные помощники. В числе таковых первым оказался двоюродный брат Царя Великий князь Дмитрий Павлович. Он был почти сыном в Царской Семье, много лет Александра Фёдоровна и Николай II относились к нему с родительским участием.

Так и осталось до конца неясным, почему же Дмитрий — внук Императора Александра II и двоюродный брат Николая II (! — А. Б.) согласился участвовать в убийстве, прекрасно понимая, что этим нанесет страшный удар Венценосцам. Не имея никаких политических интересов, лишенный всякого общественного кругозора он, как и его задушевный друг Феликс, меньше всего был способен руководствоваться неким «мировоззрением». Очевидно, и здесь определяющую роль имели специфические личные черты пресыщенной натуры: жажда впечатлений, тяга к тайному и запретному.

Третьим заметным участником акции стал страстный думский оратор Владимир Пуришкевич. Он считался «твердокаменным монархистом», много лет без устали клеймившим мнимых и истинных врагов трона и Монархии. Под влиянием военных неудач и роста всеобщего недовольства он, как и многие другие, вдруг разглядел истинную причину всех зол в Распутине.

19 ноября 1916 года Пуришкевич произнес с трибуны Государственной думы пламенную речь, где восклицал: «В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева». Выступление произвело сильное впечатление на многих и вызвало большой интерес у князя, который ознакомил Пуришкевича со своим намерением и встретил полную поддержку.

В общих чертах замысел убийства был готов уже во второй половине ноября 1916 года. В него была посвящена и супруга князя Ирина Александровна, которой он сообщал 20 ноября: «Я ужасно занят разработкой плана об уничтожении Р. Это теперь прямо необходимо, а то все будет кончено. Для этого я часто вижусь с Марией Головиной и с ним. Они меня очень полюбили и во всем со мной откровенны. Он всё меня зовет с ним ехать к цыганам. На днях поеду „ряженым“. Ты должна тоже в том участвовать. Дмитрий Павлович обо всём знает и помогает. Всё это произойдет в середине декабря».

В письме супруге Юсупов подчеркнул фразу: «Ни слова никому о том, что я пишу, т. е. о наших занятиях», а в конце добавил: «Скажи моей матери, прочитай ей мое письмо». Не только жена, но и Зинаида Юсупова была осведомлена о намерении своего отпрыска…

Ментор князя Маклаков настаивал: подготовку надо «провести в строжайшей тайне». Юсупов с этим был согласен, конспирировался, но все ухищрения оказались напрасными. Страстный ненавистник «грязного Гришки» Пуришкевич обо всём раструбил. Позднее Маклаков вспоминал: «За несколько дней до убийства ко мне пришла думская журналистка М. И. Бекер. „Знаете ли вы, спросила она, что Распутин будет скоро убит?“. Я сделал вид удивленный. „Я имею определенные данные; убийство состоится в доме Юсупова, в нем участвуют сам Юсупов и Великий князь Дмитрий Павлович“. „Кто вам это наплел?“ „Пуришкевич“».

Оказалось, что «твердокаменный монархист», давно страдавший тяжелым недугом — «реченедержанием», рассказал о намечаемой акции в думской комнате для журналистов! Маклаков от такого неожиданного известия просто на какое-то время онемел. Он немедленно встретился с главным организатором. «Я рассказал об этом Юсупову. Он был потрясен и заговорил со мной другим тоном: „Я больше не могу; если бы вы знали, как мало мне помогают мои сотрудники по этому делу! Я всё должен делать один“». Несчастный! Как ему трудно приходилось!

Вскоре выяснилось, что Маклаков не будет лично участвовать в «акте возмездия». Адвокат узнал, что его присутствие в доме Юсупова в момент убийства нежелательно, потому что этому воспротивился Великий князь Дмитрий Павлович, считавший, что к делу не следует привлекать «политически левые элементы», так как «убийство затеяно истинными монархистами для спасения монархии и что участие кадета придало бы ему совершенно иной характер». Проще говоря, только истинные ревнители монархизма должны были убивать во имя монархии человека, которого так ценил Монарх и который не раз спасал жизнь Наследнику Престола! Подобная философия не казалась участникам абсурдной.

Маклаков в «деле спасения монархии» личного участия не принимал и накануне отбыл в Москву «читать лекцию». Но содействие он всё-таки оказал. Именно он дал Юсупову коробочку с гранулами цианистого калия, которым Феликс должен был отравить ненавистного друга царской семьи. Уже в эмиграции Василий Маклаков признался, что вместо яда дал Юсупову простой аспирин, чем и объяснил удивительную невосприимчивость Распутина к действию якобы смертоносной отравы.

План убийства не блистал изобретательностью. Феликс решил пригласить Распутина к себе в гости и там покончить с ним «раз и навсегда». Повод для приглашения: намерение жены Феликса Ирины познакомиться с Григорием, которая с ним знакома не была. Утверждение о намерении встречи являлось ложью. Ирина в тот момент находилась в Крыму, не было в Петрограде и родителей Феликса.

Сам главный организатор намеревался на следующий же после убийства день отбыть к семье в Крым. Своей супруге он послал депешу, где просил:

О недобрых намерениях относительно Распутина в окружении Царицы стало известно еще накануне. Вырубова вспоминала: «Днем 16 декабря Государыня послала меня к Григорию Ефимовичу с поручением, никак не связанным с политикой — отвести ему икону, привезенную Ею из Новгорода… Я оставалась (у него) минут 15, слышала от него, что он собирается поздно вечером ехать к Феликсу Юсупову знакомиться с его женой Ириной Александровной. Хотя я знала, что Распутин часто виделся с Феликсом Юсуповым, однако мне показалось странным, что он едет к ним так поздно. Но он ответил мне, что Феликс не хочет, чтобы об этом узнали его родители. Когда я уезжала, Григорий Ефимович сказал мне странную фразу: „Что еще тебе нужно от меня? Ты уже всё получила“. Вечером я рассказала Государыне, что Распутин собирается к Юсуповым знакомиться с Ириной Александровной. „Должно быть, какая-то ошибка, — ответила Государыня, — так как Ирина в Крыму и старших Юсуповых нет в городе“».

Распутин предчувствовал, что срок его земной жизни подходит к концу. Мария Головина описала последнюю их встречу вечером 16 декабря. Присутствовали только преданные почитатели: Муня, Анна Вырубова, Екатерина Сухомлинова и княгиня Евгения Шаховская. Григорий, налив всем немного вина, произнес наставление, которое преданная Муня помнила до конца своих дней.

«Господь управляет нашими жизнями, и всё то, что с вами происходит, это только по Его Воле. Все вы мне говорите быть острожным, но разве осторожность спасла кого-либо от смерти? Истинный христианин не должен бояться смерти, но идти впереди неё, когда она приходит: немного раньше или немного позже, что это изменит… Тот кто убивает, есть ничто, это может быть очень несчастный человек… Но те, кто подстрекают его к убийству, убеждают его убить, работают во тьме, поощряют ненависть, именно эти люди являются настоящими преступниками, они ответственны за все несчастья в России! Если они меня убьют сейчас, это будет означать конец царствования Николая II!..»

Слушатели оцепенели от ужаса; слова Григория казались такими мрачными и безнадёжными, что оторопь брала. Он прощался со своими близкими, и каждая из присутствующих получила и личное жизненное напутствие.

Обращаясь к Муне, он сказал: «Ты не всегда получала от жизни, что хотела. Но ты решила жить прежде всего ради Высшей Мудрости, быть под покровительством Всевышнего, и за это Богоматерь полюбит тебя, укажет тебе путь и будет утешать в течение всей твоей жизни. Не жди ничего от людей, надейся только на Господа. Не забывай никогда детей, обездоленных, гонимых, тех, кого презирают все! Останься с ними, но не с богатыми и гордыми, они тебе ничего не дадут, тогда как другие будут тебя любить и дадут тебе мужество и силы, чтобы жить и трудиться всю жизнь…» Мария Головина этому завету духовного наставника следовала всю свою долгую, сложную, полную потрясений и радостей жизнь…

Последняя же встреча Венценосцев с Григорием Распутиным состоялась за две недели до его убийства — 2 декабря. В Царском дневнике есть фраза за тот день: «Вечер провели у Ани в беседе с Григорием». Эта встреча закончилась совершенно необычно. Вырубова вспоминала: «Когда Их Величества встали, чтобы проститься с ним, Государь сказал, как всегда: „Григорий, перекрести нас всех“. „Сегодня Ты благослови меня“, — ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал. Чувствовал ли Распутин, что он видит Их в последний раз, не знаю…» Этого никто не знал из окружающих.

Царь вместе с Сыном 4 декабря отбыл в Могилев. Александра Фёдоровна осталась в Царском Селе и ещё несколько раз виделась с Григорием. Об этих встречах Она всегда подробно сообщала Супругу. 6 декабря писала: «Мы провели вчерашний вечер уютно и мило в маленьком домике (у Вырубовой. — А. Б.). Милая большая Лили (Ден. — А. Б.) тоже пришла туда попозднее, а также Муня Головина. Он (Распутин. — А. Б.) был в хорошем, веселом настроении. Видно, что он всё время думает о Тебе и что всё теперь пойдет хорошо».

К тому времени план убийства Распутина был уже готов. Требовалось «доработать» лишь отдельные «детали». Местом проведения «акции» Феликс Юсупов избрал родительский дом. «Я решил принять Распутина в помещении, которое только что было оборудовано в подвале. Арки разделяли его на две части. Большая служила столовой, из другой выходила винтовая лестница, поднимавшаяся в мои комнаты на первом этаже; на половине дороги была дверь, выходившая во двор. Этот зал с двумя маленькими окнами, выходившими на уровне земли на набережную Мойки. Стены были из серого камня, пол гранитный. Три большие красные вазы китайского фарфора уже украшали ниши в стене. Из кладовых принесли выбранные мною предметы: старинные стулья резного дерева, обитые почерневшей от времени кожей, массивные дубовые кресла с высокими спинками, маленькие столики, покрытые цветной материей, кубки из слоновой кости и множество других предметов художественной работы».

Утонченный эстет желал, чтобы место преступления было обставлено изысканно. «Я до сих пор вижу во всех подробностях убранство этой комнаты, и особенно шкаф эбенового дерева с инкрустациями, содержащий целый лабиринт маленьких стекол, бронзовых колонок и потайных ящичков. На этом шкафу стояло распятие из горного хрусталя и гравированного серебра великолепной итальянской работы XVI века. (Распятие — работа великого итальянского мастера Бенвенуто Челлини — стоило целое состояние. — А. Б.). Большой камин из красного гранита был украшен золочеными чашами, старинными майоликовыми блюдами и скульптурной группой из слоновой кости. На пол расстелили большой персидский ковер, перед шкафом с лабиринтом — шкуру огромного белого медведя».

Как истинный последователь Уайльда Юсупов не сомневался, что драматическое действие должно разворачиваться лишь в изысканных интерьерах. Подвал юсуповского дворца после всех приготовлений выглядел как апартаменты времен Борджиа…

Заговорщики встретились во дворце Юсупова вечером 17 декабря. Они осмотрели приготовленное помещение: на столе стояли горячий самовар, блюдо с пирожными «буше», поднос с бутылками вина и стаканами.

Помимо трех главных действующих лиц участие принимали и еще двое: Станислав Лазаверт — доктор из санитарного отряда В. М. Пуришкевича, а также знакомый Юсупова поручик Сергей Сухотин, который раньше лечился в лазарете Юсуповых. Странное появление этого молодого человека в данном «изысканном сообществе» убийц никто не объяснил…

Пуришкевич захватил с собой из дома пистолет системы «соваж», из которого и будет потом убит Распутин. Около 11 часов вечера 16 декабря доктор Лазаверт надел резиновые перчатки, затем «снял верхушки пирожных, посыпал начинку порошком в количестве, способном, по его словам, убить слона».

После завершения приготовлений гости князя отправились наверх, где они должны были изображать веселую вечеринку, а Феликс поехал на Гороховую, 64, на квартиру Распутина. Дочь Матрёна вспоминала: «В 12 часов ночи к нам приехал Юсупов. Отец встретил его словами: „Ах, Маленький, ты пришел“. Юсупов спросил его: „Посторонних нет?“ Отец ответил, что никого нет. Тогда Юсупов сказал ему: „Пойдем кутить“. Они уехали, и больше отец не возвращался».

Что происходило в подвале дома на Мойке, какие разговоры вели Феликс Юсупов и Григорий Распутин на протяжении примерно двух часов, о том известно лишь из воспоминаний Юсупова. Однако вышедшие в разные годы и в разных странах откровения князя-убийцы содержат множество противоречий и неточностей, а некоторые места наполнены нарочитой мистической патетикой и как будто позаимствованы из низкопробных бульварных романов. Но другого источника нет и не будет, и узнать, в какой степени мемуарные реминисценции князя соответствовали действительности, никогда не удастся.

В изложении князя всё походило на какую-то дешевую и мрачную оперетку. В общих чертах картина той ночи выглядела следующим образом. Юсупов прибыл со своим гостем во дворец вскоре после полуночи 17 декабря. Провел его в подвал, пригласил к столу, стал угощать его пирожными и вином (в бокалы тоже был подсыпан порошок) и вёл с ним разговоры «за жизнь». Распутин попросил князя спеть, и тот исполнил под гитару несколько столь им любимых «жестоких романсов».

Яд не действовал. Несколько раз Распутин спрашивал, где же хозяйка, на что Феликс отвечал, что она провожает гостей. Распутин собирался уходить, но задержался у эбенового шкафа с распятием, стал его рассматривать. В этот момент Юсупов выстрелил ему в спину из браунинга. Распутин упал, как показалось, замертво. На шум выстрела прибежали сообщники.

Об увиденном написал Пуришкевич: «Нам представилась следующая картина: перед диваном, в гостиной, на шкуре белого медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойно стоял Юсупов… Не знаю, сколько времени простоял я здесь; в конце концов раздался голос Юсупова: „Ну-с, господа, идёмте наверх, нужно кончать начатое“. Мы вышли из столовой, погасив в ней электричество и притворив слегка дверь».

Соучастники выпили на радостях вина и были необычайно возбуждены…

Через некоторое время Юсупов вернулся вниз, включил свет и стал смотреть на убитого. Далее произошло невероятное. Распутин «внезапно открыл левый глаз. Через несколько мгновений его правое веко тоже стало подрагивать, потом поднялось… Внезапным и сильным движением Распутин вскочил на ноги с пеной у рта. Дикий вопль раздался под сводами, его руки конвульсивно хватали воздух. Он бросился на меня, пытаясь схватить меня за горло, его пальцы, как клещи, впивались в мои плечи. Глаза его вылезали из орбит, изо рта текла кровь. Низким и хриплым голосом он всё время звал меня по имени… Нечеловеческим усилием я вырвался из его хватки… Я бросился наверх, зовя Пуришкевича, оставшегося в моем кабинете».

На помощь почти обезумевшему от страха князю пришел скандальный борец «за чистоту монархической идеи». «Медлить было нельзя ни мгновенья, и я, не растерявшись, выхватил из кармана мой „соваж“. Поставил его на „огонь“ и бегом спустился с лестницы… Григорий Распутин, которого я полчаса назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу… Я бросился за ним вдогонку и выстрелил».

Стрелял Пуришкевич четыре раза, три раза промахнулся, а в четвертый попал Распутину в голову. Потом обезумевшие заговорщики пинали, и избивали бездыханное тело. С главным же организатором князем Юсуповым «от избытка нежных чувств» тут же, около убитого, сделался обморок, и сообщникам пришлось тащить Феликса во дворец и там приводить в сознание.

Как констатировал прокурор С. В. Завадский, ведший дело об убийстве Распутина, проведенное вскрытие тела показало, что «Распутину были нанесены три смертельные раны: в почки, в печень и в мозг. По мнению вскрывавших, после первой раны Распутин не мог жить более 20 минут, а все три были прижизненные, следовательно, третья должна была последовать за первою в промежуток времени самое большее около четверти часа».

По данным медицинского освидетельствования, кроме пулевых ран в спину и голову у Распутина была «огромная рваная рана в левом боку, сделанная ножом или шпорой». Никакого яда в организме Распутина обнаружено не было. Маклаков сказал правду. Акт медицинского освидетельствования трупа Распутина почему-то был уничтожен ещё при Временном правительстве…

Заговорщики придавали большое значение тщательному сокрытию следов преступления. Тело Григория Распутина на автомобиле Великого князя Дмитрия отвезли подальше от юсуповского дворца и бросили под лед…

Участники условились категорически отрицать возможные обвинения, хотя, казалось бы, они делали «великое дело», совершали, по их представлениям, чуть не «подвиг самопожертвования». Вели же себя, как заурядные убийцы.

Князь Юсупов отправил Царице письмо, где отрицал какую-либо причастность к убийству и в заключение восклицал: «Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясен всем случившимся и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся. Остаюсь глубоко преданный Вашему Величеству Феликс».

Однако ухищрения были напрасны. Уже 17 декабря Царица писала Мужу: «Мы сидим, все вместе — Ты можешь представить наши чувства — наш Друг исчез. Вчера А. (Вырубова. — А. Б.) видела его, и он ей сказал, что Феликс просит его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтобы Он мог повидать Ирину… Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над ним Бог!». Но очень скоро стало ясно: Григория убили.

Сенсационная новость о его смерти быстро распространилась. Многие ликовали. Председатель Думы М. В. Родзянко, находившийся в курсе этого «важного дела», встретив Юсупова, обнял, прослезился и не смог удержаться от публичного выражения восторга. Князь потом признавался, что такое «отеческое отношение успокоило и окрылило» его.

Собственное расследование затеял самый «свободолюбивый» член Династии — Великий князь Николай Михайлович. 19 декабря он «настиг» Феликса Юсупова в доме Дмитрия Павловича и «учинил дознание». Молодой князь ему «открылся», признавшись в убийстве. Самое замечательное состояло в том, как он мотивировал свой поступок. Оказывается, как зафиксировал Николай Михайлович в дневнике, Юсупов узнал, что «к концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией (! — А. Б.). Это вызвало у Юсупова желание, а вскоре и твердое решение покончить с ним во что бы то ни стало».

Записав эти бредни, Великий князь никак их не прокомментировал, но когда узнал детали злодеяния, лишь меланхолически заметил, что всё это напоминает «средневековое убийство в Италии». Остыв от впечатлений, через несколько дней записал: «Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и всё, что они совершили, — хотя очистили воздух, но — полумера, так как надо обязательно покончить с Александрой Фёдоровной (! — А. Б.), и с Протопоповым». Ни слова осуждения самого преступного факта! Мало того, «историк» лишь досадует, что это «полумера»!

И не удивительно, что Николай Михайлович приветствовал революцию. Через несколько дней после крушения Монархии французский посол Палеолог встретил Великого князя. Тот излучал оптимизм, уверяя, что падение Самодержавия «обеспечит спасение и Великой России»! Посол республиканской Франции немало был озадачен таким безответственным поведением члена Династии…

Ликовали и другие члены Императорской Фамилии. Еще не зная подробностей и того, что в убийстве замешан брат Дмитрий, Великая княгиня Мария Павловна (младшая) 19 декабря писала своей мачехе, княгине О. В. Палей:

Гибель стала праздником для многих, и первостатейной сенсацией для газет, которые заполонила информация о Распутине. Первое сообщение о событии появилось в вечернем выпуске петроградских «Биржевых ведомостях» 17 декабря. «Сегодня в шестом часу утра в одном из аристократических особняков центра столицы после раута внезапно окончил жизнь Григорий Распутин-Новых».

Претендовавшая на респектабельность высокотиражная московская газета «Русское слово» посылала вслед убитому очередную порцию клеветы: «Представьте себе покровителя, которому со второй встречи можно говорить „ты“, к которому не нужны длинные подходы, не нужны сложные интриги и который может „сварганить“ дело за небольшое денежное вознаграждение или за „женское продовольствие“. Согласитесь, что в мире пройдох, интриганов и политических жуликов это был не человек, а клад».

Искренне оплакивали Григория Распутина лишь несколько человек, включая Александру Фёдоровну и Царских Детей.

Здесь не место размышлять, был ли это «первый выстрел» революции или нет. Но то, что в «обществе» убийство стало поводом чуть ли не для праздника, свидетельствовало о потере многими людьми вообще нравственных ориентиров.

Даже Вдовствующая Императрица не устояла. В дневнике 19 декабря записала:

Марию Фёдоровну шокировал не столько сам факт убийства, в котором напрямую замешан муж её внучки, сколько лишь его «организационная часть». Мало того, она даже послала Императору телеграмму с просьбой не возбуждать следственное дело по факту преступления! Вроде бы и преступления никакого не было. Убили же ведь только «грязного мужика»!

Эту «философию» исповедовала не только Мария Фёдоровна. Большинство Романовых занимали ещё более резкую позицию. Моральное крушение Династии наступило раньше, чем пала сама Монархия!

Для Царской же Семьи смерть Григория Распутина стала тяжелым ударом. Она потеряла великого молитвенника, человека, который любил Их всем сердцем, чудотворца, спасавшего жизнь Цесаревичу. В дневниковых записях Ольги Николаевны и Татьяны Николаевны отражены печальные настроения тех дней.

Ольга Николаевна.

Татьяна Николаевна.

Убийство явилось потрясением для всех членов Семьи. На Рождество 1916 года Татьяна Николаевна послала Матушке записку, где говорилось: «Моя бесценная, дорогая Мама! Я молюсь, чтобы Бог помог сейчас Вам в это ужасно трудное время. Да благословит и защитит Он Вас от всего дурного. Я верю, что душа Нашего любимого Друга всегда с Нами и молится за Тебя, Мой ангел, Мама».

Для Государыни Александры Фёдоровны гибель «Друга» оказалась тяжелым ударом. Она сразу же почувствовала, что это страшный грех, за который всем придётся заплатить дорогую цену. По прошествии года, в декабре 1917 года, писала А. В. Вырубовой из Тобольска: «Вспоминаю Новгород и ужасное 17 число, и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за всё, что сделали, но никто этого не понимает»…

Уже 17 декабря 1916 года, через несколько часов после того, как во дворце князей Юсуповых на Мойке «покончили с Гришкой», Александра Фёдоровна догадалась, где и как был убит Их Друг. В тот день Императрица написала Мужу очередное письмо. Рассказала о событиях дня, а потом заметила:

Вечер того дня описала Лили Ден, которую Александра Фёдоровна просила приехать в Александровский Дворец. «Государыня находилась в лиловом будуаре… Никогда ещё в лиловой гостиной Её Величества не было так по-домашнему уютно. Воздух был пропитан ароматом цветов и свежим запахом пылающих дров. Ее Величество лежала на кушетке, рядом с Нею сидели Великие Княжны. На скамеечке возле кушетки устроилась Анна Вырубова. Государыня была очень бледна, в глазах тревога. Их Высочества молчали. Анна, похоже, плакала перед моим приходом. Я услышала то, что мне уже было известно. Григорий Ефимович исчез…».

Именно тогда Александра Фёдоровна сказала Лили, что «Она не боится смерти», что «смерть — избавление от страданий».

У Императрицы не было никаких «истерик» и «обмороков», о которых говорили тогда в петроградских салонах и о чем потом писали разнообразные сочинители. Была тревога, царило грустное сосредоточенное настроение. И ещё всегда, и в те дни — вера в Промысел Божий.

Министр внутренних дел А. Д. Протопопов (1866–1918), прибывший через день, когда в реке уже было обнаружено тело Распутина, свидетельствовал, что Государыня «была печальна, но спокойна, выражала надежду, что молитвы мученически погибшего Григория Ефимовича спасут Их Семью от опасности переживаемого тяжелого времени». Как выразилась Ден, «за Себя Она не боялась; Она была безмятежна и не испытывала ни малейшего страха».

Александра Фёдоровна боялась за близких. Окончательно убедившись, что убийцами оказались родственники — двоюродный брат Царя Дмитрий Павлович и муж племянницы царя Феликс Юсупов, Она поняла, что злопыхательство и клевета против Них — не просто слова. Теперь это и дела. Мужу телеграфировала днём 18 декабря: «Есть опасения, что эти два мальчика затевают еще нечто ужаснее».

Государь всё понял, понял, какой удар был нанесен Им, и 19 декабря вернулся в Царское Село. К этому времени картина преступления уже вполне выяснилась. Юсупов пригласил Распутина к себе в гости, и там в присутствии нескольких других лиц, в том числе и Великого князя Дмитрия, Григорий был убит. Тело же на машине Великого князя вывезли из дворца и бросили под лёд. Как вспоминала А. А. Вырубова, «Государь эти дни почти не разговаривал, и мы никто не смели беспокоить Его».

Императрица получила сведения, что некоторые члены Династии, в том числе Дмитрий и Феликс, вынашивают планы и других убийств, в том числе и Ее! Она и раньше слышала такие разговоры, но теперь они приобретали зловещий характер. Полиция перехватила несколько писем, где прямо об этом говорилось. Но самое ужасное, что радостно-злорадные настроения испытывали родственники! Об этом тоже говорилось в письмах, перехваченных полицией.

«Государь сказал, — вспоминала Вырубова, — что всё это так низко, что Ему противно этим заниматься. Императрица же всё поняла. Она сидела бледная, смотря перед Собой широко раскрытыми глазами. Принесли ещё две телеграммы… Близкая родственница „благословляла“ Феликса на патриотическое дело. Это постыдное сообщение совсем убило Государыню; Она плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить Её». Этой «близкой родственницей» являлась Великая княгиня Елизавета Фёдоровна…

Возник вопрос о месте похорон Распутина. В первый момент мнение было однозначным: предать тело земле на его родине, в Покровском. Однако Александру Фёдоровну некоторые близкие Распутину люди умоляли похоронить Григория в Царском, а министр внутренних дел А. Д. Протопопов считал, что транспортировка гроба с телом через всю страну чревата непредсказуемыми последствиями.

Как вспоминала Лили Ден, Анна Вырубова «уладила вопрос, предложив похоронить тело Распутина в центральной части часовни рядом с её лазаретом для выздоравливающих. Часовня и лазарет строились на земле, приобретенной Анной на её собственные средства. Поэтому имя Императорской Семьи не будет затронуто, если разгорится скандал». Так и решили: предать тело земле в пустынном месте Царского Села, на территории строящегося Вырубовой Серафимовского лазарета.

После извлечения из воды тело Григория было переправлено в Чесменскую богадельню, находившуюся на полпути между Петроградом и Царским Селом. Похороны состоялись 21 декабря. В дневнике Императора Николая II записано:

Подробно о процедуре похорон рассказал полковник Д. Н. Ломан, которому удалось неофициально стать ее свидетелем:

Царь и Царица ничему и никому не изменили. Они остались верны Своим принципам, Они остались Самими Собой. Хотя мир теперь выглядел иначе: выяснилось, что кругом ложь, злоба и ненависть. Но Они не согнулись, не отступились и продолжали делать Своё дело так же самоотверженно, как и раньше.

Императрица Александра Фёдоровна знала, что отречься от мертвого человека — такой же грех, как и от живого. Она не отрекалась. Она помнила Григория всегда: бывала на панихидах, посещала могилу.[60] 27 февраля 1917 года, за три дня до свержения Императора с Престола, когда в Петрограде уже вовсю бушевали революционные страсти, Александра Фёдоровна вместе с Ден последний раз побывала на могиле «Друга»…