Правда о «Вильгельме Густлофе»

Глава 24

Немцам в феврале тоже хватало дел. Полмиллиона людей — солдат и беженцев — нужно было доставить по морю на запад. Погода была ясной и очень холодной, почти как в Арктике. Порты сковало льдом, поэтому дорогу кораблям пробивали ледоколы.

Еще до выхода «Густлофа» в море русские прорвались к побережью и угрожали портам Данцига и Готенхафена. После эвакуации последней учебной дивизии подводного плавания штаб конвойно-сопроводительных групп передислоцировался из военно-морской базы на полуостров Хела. Капитан 2-го ранга Бартельс и его начальник адмирал Бурхарди оборудовали новый штаб в подземном бункере недалеко от порта. Их задача состояла в том, чтобы забирать беженцев на небольших катерах и рыбачьих баркасах с южной оконечности Данцигской бухты и переправлять их на крупных кораблях с полуострова Хела на запад.

Полуостров Хела, когда-то заселенный несколькими сотнями рыбаков, теперь был переполнен тысячами беженцев. Он постоянно находился под обстрелом советской артиллерии и подвергался воздушным налетам.

Другим, все еще действующим центром эвакуации был город Пиллау (сегодня Балтийск в Калининградской области. — Ю.Л.), находившийся в восточной стороне Данцигской бухты, в двадцати километрах от Кёнигсберга. Хотя город в течение нескольких недель был почти полностью блокирован, раненым солдатам и беженцам удавалось уходить из него по сельским дорогам или через замерзший залив у Фризской косы. В Пиллау также устремились вырвавшиеся из окружения войска и изможденные беженцы. Они прибывали сюда на катерах из Курляндии, где все еще шли ожесточенные бои. '

В порту группы ВМС, отвечавшие за эвакуацию, врачи и другой медперсонал пытались взять под свою опеку нескончаемый поток беженцев и раненых. В конце войны Пиллау ежедневно подвергался налетам советской авиации. Несмотря на все эти трудности, на огонь русской артиллерии и бомбежки, с запада прибывали на помощь эвакуационные корабли, принимая на себя все «огневые» гостинцы русских в виде снарядов и бомб.

Три четверти судового фрахта составляли гражданские лица, оставшаяся часть приходилась на военнослужащих. Их делили на две категории: тех, у кого был шанс выжить, и тех, у кого его не было. Первых сажали на корабли, другим приходилось решать свою судьбу самостоятельно.

Лишь четверть людей могла попасть на борт кораблей, остальные разбредались по территории порта. Они рассказывали ужасные истории о своем бегстве и о семьях, терявших в пути своих родственников. Те, у кого еще оставались силы, направлялись по льду в Данциг. Эта дорога была более удалена от русских, и беженцы полагали, что здесь у них больше шансов спастись, чем в Пиллау.

Другие, вверив свою судьбу Богу, ждали спасения на кораблях. Они образовывали длинные очереди перед разрушенными зданиями, где власти раздавали беженцам суп. Выдавали также мясо, так как некоторые беженцы взяли с собой в дорогу коз и другой скот. Один из солдат рассказывал, что самое ужасное впечатление производили дети, потерявшие своих родителей: «У них даже слезы замерзали».

Действительно, в страшной игре за выживание, проходившей в Пиллау, маленькие дети стали разменной монетой. С началом эвакуации поступило распоряжение отдавать предпочтение мужчинам и женщинам, имеющим детей. Но, как уже отмечалось, некоторым беженцам, отчаянно боровшимся за место на корабле, удавалось уговорить матерей, уже оказавшихся на борту, вновь передать маленьких детей на пирс своим родственникам, которые затем использовали тех, как пропуск на корабль. Иногда дети падали между кораблем и пирсом в воду. Нередко чужие люди вырывали детей, и в дикой давке многие из них были насмерть затоптаны.

Войсковой священник по фамилии Дорфмюллер, прибывший в порт в середине января, рассказывает, что никогда в жизни он не видел ничего подобного. Детей воровали у родителей, когда те спали. Рассказывают, что дезертиры брали чужих детей, чтобы получить для себя место на корабле. Некоторые мужчины переодевались в женское платье, стремясь ускользнуть от эссесовских патрулей.

Когда священник Дорфмюллер прибыл в Пиллау, вначале обстановка показалась ему нормальной, Но когда он прошелся по улицам, пытаясь помочь людям, и увидел, что произошло в городе с того времени, как в середине января в него прибыли первые группы беженцев, он ужаснулся. К кон* цу месяца каждое здание было битком набито перепуганными людьми, и страх, вызванный их рассказами, распространялся повсеместно, как заразная болезнь. 26 января в городской крепости взорвался склад с боеприпасами. Взрыв был настолько опустошительным, что в Пиллау не осталось ни одного целого здания. Погибли сотни людей, учитывая, что в ночь взрыва в город прибыло двадцать восемь тысяч беженцев.

Спустя десять дней на город обрушились первые русские бомбардировщики. Еще несколько месяцев назад немецкие самолеты их быстро отгоняли, но теперь русская авиация не встретила никакого сопротивления. Из-за нехватки топлива не могли подняться в воздух истребители «Мессершмидт-109» и «Фоккевульф-190». Дождем падали русские бомбы, превращая город в развалины. Везде царило зловоние смерти. Бомбежкам и обстрелу подвергались и беженцы из Кенигсберга, и те, кто с обозами перебирался через Фризскую косу.

Однако ничто не могло сдержать поток беженцев: слишком велик был страх перед русскими. Мужественно и организованно взялись немецкие моряки за выполнение поставленных задач. Из больших пассажирских теплоходов и маленьких катеров, которые давно нужно было отправить на свалку, они составили настоящую морскую армаду. Все, что имело на борту оружие, использовалось в качестве конвойных кораблей. Они курсировали под постоянным обстрелом туда и обратно вдоль побережья Померании, чтобы снова и снова забирать беженцев, подвергаться атакам и нести потери. Рейсы осуществлялись главным образом по ночам, чтобы избежать встречи с русской авиацией. Днем она несла им гибель, но у нее не было на вооружении радаров, позволявших эффективно действовать ночью. Ночное время подходило скорее для русских подводных лодок. Однако, несмотря на достаточно плотное движение немецких кораблей, они добились относительно небольших успехов.

Одним из кораблей, попавших под обстрел, была «Кап Аркона». У этого судна особенно странная и трагическая история. Дважды Коновалов, командир подводного минного заградителя «Л-3», пытался его потопить. И оба раза неудачно. В конце концов, это удалось британским самолетам-торпедоносцам: они пустили ко дну «Кап Аркону» 3 мая 1945 года. Трагизм этой истории заключался в том, что на борту корабля находилось пять тысяч заключенных из немецких концентрационных лагерей, размещавшихся на территории Польши. После невыносимого ужаса, который им довелось пережить, и когда, казалось, была близка долгожданная свобода, большинство заключенных погибли на этом корабле.

В бухте все еще плавало огромное количество трупов, когда в Любек вошли английские войска. Они были так возмущены видом немногих оставшихся в живых заключенных, что один из англичан вырвал маршальский жезл из рук сдавшегося при полном параде фельдмаршала Эрхарда Мильха и бил им его по голове до тех пор, пока жезл не сломался.

С конца февраля до начала марта в районе побережья у отмели Штольпебанк действовала другая советская подводная лодка большого радиуса действия «К-52» под командованием капитана 3-го ранга Травкина. Он доложил о проведенных им за этот период шести атаках, в результате чего были потоплены пять кораблей, а также торпедный катер. Немецкие документы не подтверждают ни одного из этих потоплений.

А вот Маринеско уничтожил еще один крупный корабль. 9 февраля, на тринадцатый день своего патрулирования, он нанес еще один удар. Незадолго до полуночи Шнапцев уловил шум корабельных винтов. Он доложил об этом Маринеско, который находился на мостике вместе с военфельдшером Георгием Степаненко и рулевым-сигнальщиком Георгием Зеленцовым. Они осматривали горизонт в ночные бинокли, как вдруг Зеленцов обнаружил странные огоньки. Маринеско приказал команде занять места по боевому расписанию и попытался сблизиться с конвоем, чтобы атаковать его из надводного положения. Но на этот раз выполнить подобный маневр оказалось сложнее. Внезапно один из сторожевых кораблей повернул и на большой скорости пошел на «С-13». Подводная лодка быстро погрузилась и отошла в сторону. Прошел целый час, прежде чем Маринеско возобновил погоню.

По сообщению инженер-механика Коваленко, которое было опубликовано в газете «Красная звезда», цель впервые была классифицирована, когда Маринеско приблизился к конвою на расстояние в четыре тысячи метров. «Командир был убежден, что мы вышли на крейсер типа “Эмден”, но корабельный справочник не смог помочь точно определить цель. Маринеско сказал морякам, стоявшим на мостике, что этот корабль должен иметь водоизмещение около 15 000 тонн. Его нужно потопить, после чего можно возвращаться домой. Но в этот раз он решил подойти к своей жертве как можно ближе в подводном положении и выстрелить в нее из кормовых торпедных аппаратов. Если корабли конвоя начнут его атаковать, он к тому времени уже погрузится на глубину и отойдет от этого места». (На самом деле атака была проведена из надводного положения, как и в случае с «Густлофом». — Ю.Л.).

Обе торпеды были выпущены в 02.50 по московскому времени. На этот раз все прошло без осложнений. Через перископ Маринеско наблюдал, как торпеды взорвались у борта корабля. Он сразу затонул, при этом последовал еще и третий взрыв. Маринеско подумал, что взорвался паровой котел или пороховой погреб. Он развернул «С-13» и исчез в Балтийском море.

Корабль, который ему удалось потопить, не являлся крейсером. Это был «Генерал фон Штойбен», круизный лайнер северогерманской фирмы «Ллойд». Судно было довольно старым, на это указывали две высокие трубы, которые, вероятно, и ввели Маринеско в заблуждение при определении его типа. Корабль построили в 1922 году в Штеттине на фирме «Вулкан», со стапелей он сошел под именем «Мюнхен». После пожара на борту в тридцатых годах его переименовали в «Генерала фон Штойбена». Как и в случае с «Вильгельмом Густлофом», его название также имело значение. Пароходная компания хотела задействовать лайнер на североатлантических морских коммуникациях с заходом в Нью-Йорк, поэтому требовалось имя, которое было бы значимым как для немцев, так и для американцев. Наиболее подходящим оказалось имя барона Фридриха фон Штойбена, прусского генерала, служившего гофмаршалом у князя фон Гогенцоллерна-Хехлинга.

В 1777 году его друг Сен-Жермен, французский военный министр, уговорил Штойбена предложить свои услуги революционной американской армии в качестве военного советника. Американская армия в тот момент чрезвычайно нуждалась в советнике по оперативно-тактическим вопросам. Предложение было принято, и он начал работать с войсками Вашингтона в форте Валли. Однажды ему пришлось выполнять очень неприятную миссию. Он стал членом военного трибунала, присудившего к смертной казни через повешение английского шпиона майора Джона Андре. Англичанин смог вызвать к себе настолько большую симпатию, что даже его противники плакали, когда он умер. Генерал Штойбен принял американское гражданство, после того как обученные им солдаты завоевали независимость, и провел последние годы жизни в городе, который впоследствии назвали его именем. Теперь это город Штойбенвилл в штате Нью-Йорк.

Теплоход «Генерал фон Штойбен», который, как и «Густлоф», считался надежным, пользовался большой популярностью на рейсах через Атлантику. Его компактный силуэт привлекал к себе внимание в Нью-Йорке, когда он стоял у пирса на фоне небоскребов среди других гордых кораблей-великанов. Как волнительны были минуты прибытия и отплытия: развевающиеся флаги, бокалы шампанского, поднимаемые в последнюю минуту, и команда «Провожающим покинуть корабль», в то время как колокол отбивал сигнал на отправку корабля. Но война все изменила. Последние четыре года «Штойбен» провел совсем в другом порту. Как и «Густлоф», он служил плавбазой морякам-подводникам. Сейчас уже никто не подавал команду покинуть корабль. Напротив, каждый стремился попасть на его борт.

«Штойбен» отправился в свой первый, после длительной стоянки, рейс спустя несколько дней после гибели «Густлофа», а еще через три дня он совершил переход из Пиллау в Свинемюнде. Медсестра Хильдегард Шнайдер, работающая сегодня секретаршей в Гёттингене, оказалась одной из немногих, кому посчастливилось участвовать в этом рейсе. Она поделилась с нами своими впечатлениями. В Пиллау она прибыла госпитальным поездом вместе с сотнями раненых солдат. Рядом с доками они провели целую неделю в ожидании, когда прибудет теплоход из Готенхафена, который возьмет их на борт. Пятнадцать медсестер в немыслимо тяжелых условиях делали все возможное для раненых. Еды почти не было, у врачей закончились медикаменты. Не было никаких болеутоляющих средств и даже бумажных бинтов, которые к тому времени в Германии стали единственным средством перевязки.

«Ничего не было подготовлено, — рассказывала медсестра Шнайдер. — Мы были вынуждены, как нищие, просить еду на военных кораблях. Зато прием раненых на борт прошел без всяких осложнений. Для этого армейским медикам потребовалось несколько часов. В тот же вечер мы вышли в море».

Пароход сопровождали конвойные корабли, однако, пройдя опасную зону, они покинули «Штойбен». Теперь у них были другие задачи. Несколько раненых умерли в пути на борту корабля. Но в остальном рейс прошел без происшествий, которые могли случиться, учитывая сложную обстановку. В Свинемюнде раненых быстро перенесли на берег, и «Штойбен» начал готовиться к возвращению в Пиллау.

На обратном пути корабль попал в такой густой туман, что был вынужден остановиться на целые сутки. 8 февраля он прибыл в Пиллау. Это произошло в один из самых драматичных моментов: среди тысяч беженцев, скопившихся в порту, распространился cjjyx, что русские прорвали линию обороны Кёнигсберга. Теперь оставалось совсем мало времени. «Штойбен» немедленно приступил к погрузке раненых. Давно отслужившие свой срок санитарные автомобили доставляли раненых в доки прямо с фронта. Беженцы запаниковали и начали угрожать силой прорваться на корабль. Тяжелораненых вносили на носилках и располагали друг за другом, в результате они заняли всю прогулочную палубу. Легкораненые разместились в нижних помещениях корабля вместе с беженцами, которые заполнили каждый свободный уголок.

К полудню 9 февраля на борту «Штойбена» находилось не менее двух тысяч раненых и тысяча беженцев. Эти цифры приблизительные, так как не было возможности заниматься точным подсчетом. Известно, что обслуживающий персонал на корабле состоял из 450 человек, включая 30 врачей и 320 медсестер, ухаживавших за ранеными. Таким образом, точное количество членов судовой команды не превышало 100 человек.

Измученным морским офицерам, следившим за погрузкой, такого рода картина была уже хорошо знакома. В 15.30 буксиры вытянули теплоход из порта, и «Штойбен» вышел навстречу кораблям сопровождения. Лишь два маленьких корабля нашлись для выполнения этой задачи: старый сторожевой корабль «Т-196» и еще более старый торпедолов «TF-10». На самом сторожевом корабле находились двести беженцев из Кёнигсберга. Их взяли на борт в последнюю минуту, после чего корабль чуть было не потонул от перегрузки.

Море было спокойным. Небо покрылось густыми тучами, когда конвой начал свое движение. Внезапно из облаков вынырнули два русских самолета: они обрушились на конвой и обстреляли «Т-196». Сторожевой корабль, открыв ответный огонь, избежал существенных повреждений. Однако в этот момент русские самолеты установили радиоконтакт с подводными лодками, подкарауливавшими свою жертву у отмели Штольпебанк. Скрывшись за облаками, самолеты передали сообщение о выходе очередного конвоя противника, который мог идти только по одному маршруту.

Командир конвоя тотчас осознал опасность. Покинув Данцигскую бухту, все три корабля пошли на максимальной скорости противолодочным зигзагом. Это был один из тех маневров, которые вынудили Маринеско произвести экстренное погружение. Стремясь не отстать от «Штойбена», торпедолов «TF-10», работавший на угле, выпускал вместе с дымом сноп искр. Именно эти странные вспышки привлекли внимание Георгия Зеленцова, находившегося на мостике «С-13». Они-то и указали Маринеско дорогу к своей второй жертве. 10 февраля в 00.53 по немецкому времени его торпеды поразили правый борт корабля под мостиком и под второй трубой.

«Т-196» повернул, чтобы атаковать подводную лодку, но когда были сброшены первые глубинные бомбы, Маринеско уже ушел из опасной зоны. Старший лейтенант Хартиг, командир «Т-196», прекратил погоню и вернулся к «Штойбену». В свете своего прожектора он увидел, как тот начал тонуть, накренившись на правый борт. Нос быстро исчезал под водой, а раненые беспомощно лежали на своих носилках, захлестываемые волнами.

Хартиг подал ракетами сигнал «SOS» и попытался выловить из воды оставшихся в живых. Через семь минут все было кончено. Времени на спасение пассажиров с самого корабля, многие из которых были тяжело ранены и не могли самостоятельно передвигаться, оказалось недостаточно. Судовая команда не успела даже спустить спасательные лодки.

Лишь несколько человек, находившихся в носовой части теплохода, смогли выбраться на верхнюю палубу. Большинству раненых солдат все стало сразу ясно, и не в силах подняться со своих носилок многие из них застрелились. На верхней палубе люди пытались из последних сил взобраться на вставшую вертикально корму корабля. Они надеялись, что нос уткнется в дно моря, а кормовая часть останется на поверхности. Но прежде чем пойти на дно, корабль лег бортом на поверхность воды, и все шансы на спасение исчезли. Многих из тех, кто прыгнул в этот момент с кормы в море, разорвали на куски все еще вращавшиеся винты корабля. По оценочным данным, в течение семи минут погибли три тысячи человек. В тот момент, когда «Штойбен» скрылся под водой, раздался жуткий оглушительный крик людей, оставшихся на корабле. Он навсегда остался в памяти тех, кто находился на кораблях сопровождения.

Наиболее впечатляющий рассказ о том, что происходило в эти ужасные минуты на борту «Штойбена», оставил Франц Хубер, один из немногих раненых солдат, кому удалось уцелеть после катастрофы. Позднее он стал директором страховой компании. Морской историк Фриц Брустат-Наваль приводит его рассказ в своей книге «Операция по спасению»:

«Во время артиллерийского обстрела под Пиллау он был ранен в голову и испытывал сильнейшую головную боль, когда санитарная машина везла его в порт. На борту корабля ему сделали перевязку и положили на матрас среди других солдат, получивших ранение в голову.

Вокруг него умирали люди, в то время как корабль выходил из порта. Впервые за прошедшую неделю он больше не видел грязи окопов и крови на поле боя. Из забытья его вернул к действительности раздавшийся взрыв.

“Тело корабля сотрясалось и дрожало… Все вокруг кричали и ревели от ужаса. Санитары и медсестры стояли в дверях, корабль сильно раскачивался из стороны в сторону. Ходячие раненые пытались встать, но их тут же бросало на стены помещений. Носилки с лежачими ранеными начали скользить по палубе в разные стороны. Мы били друг друга, пинали ногами и наносили друг другу новые увечья в придачу к тем, которые уже были получены”».

Хубер был одним из тех немногих, которым удалось выбраться на верхнюю палубу. Там он увидел, как сотни людей — раненые солдаты, врачи и медсестры, женщины и дети — прыгали в воду.

«Я сидел на корабле один в темноте и слышал крики, раздававшиеся вокруг. Я слышал, как читают молитву “Отче наш”, притом таким голосом, который можно услышать лишь раз в жизни». Он также видел, как корабль загорелся и как со всех сторон люди начали прыгать в воду.

Когда корма «Штойбена» поднялась над водой, Хубер решился на прыжок и поплыл вместе с одной из медсестер и тяжелораненым солдатом к надувной резиновой лодке. В ней находился человек, обезумевший от страха. Это был хауптфельдфебель (ранг унтер-офицера. — Ю.Л.), который даже не пытался помочь им, в том числе и медсестре, забраться в лодку. Увидев на воде луч прожектора, он решил, что тот принадлежит русской подводной лодке. Он наверняка подумал, что она хочет взять его в плен и переправить затем в Сибирь.

В эту ледяную ночь Хубер и его спутники провели в открытом море целых пять часов, пока наконец маленькую лодку не обнаружил «Т-196» и их, почти без признаков жизни, подняли на борт.

Большинство прыгнувших в море умерли от холода или от потери сил. Лишь триста человек из числа тех, кого подобрали корабли сопровождения, остались в живых. Они были доставлены в Кольберг, где и сошли на берег. На рассвете корабли конвоя покинули место катастрофы. Спасать было больше некого.