Правдивая история

Райли

Райли уже несколько часов был на пути к Хитроу, зачарованно глядя на экран трекера полета перед собой, на котором крошечный самолет летел через северное полушарие. До прошлой недели он никогда не пересекал экватор. Неужели правда, что в Англии вода, сливаясь в отверстие раковины, закручивается в противоположную сторону? Он не думал, что выяснит это, поскольку никогда не замечал, в какую сторону вода закручивается у них дома. В смысле, разве на это когда-нибудь обращаешь внимание?

Райли полез в рюкзак, стоявший у него в ногах, за книгой Ли Чайлда, которую читал, но вытащил бледно-зеленую тетрадь. Эта тетрадь ему не принадлежала, хотя напомнила о блокноте, которым он пользовался дома для записи резюме клиентов для своего садоводческого бизнеса. На миг он подумал, что взял не свою сумку, но все остальные вещи в ней были его: паспорт, бумажник, путеводители и сэндвич с курицей, любовно упакованный Барбарой. Он повернулся к женщине средних лет, приветливой на вид, сидевшей рядом с ним.

– Это, случайно, не ваше? – обратился он к ней, подумав, что она по ошибке положила тетрадь в его сумку, но она покачала головой.

Райли перевернул тетрадь и взглянул на обложку. На ней были слова: «Правдивая история». Правдивость. Классное слово. В нем было что-то по-настоящему британское. Райли покатал слово во рту, пытаясь произнести его вслух. Язык не слушался его, и он что-то промычал. Райли открыл первую страницу. Ему предстояло еще восемь часов полета, он мог посмотреть, что там написано, поскольку эта тетрадь, похоже, путешествует автостопом в его багаже.

Райли прочел историю Джулиана, и Моники тоже. Джулиан показался ему характерным персонажем, именно таким, каким он представлял себе англичанина. Монике надо немного расслабиться. Приехать в Австралию и пожить там! Скоро она освоится и обзаведется выводком детей, наполовину австралийцев, которые будут бегать вокруг нее, сводя ее с ума. Райли нашел в алфавитном справочнике, подаренном ему клиентом на прощание, Фулхэм в Лондоне. Это было совсем близко от Эрлс-Корта, куда он направлялся. Какое совпадение. Как странно было думать, что этих людей он никогда не встречал, но знал их потаенные секреты.

Он перевернул следующую страницу, на которой аккуратный округлый почерк Моники уступил место неровным каракулям – словно какое-то насекомое проползло по лужице чернил, а потом издохло.

Меня зовут Тимоти Хазард Форд, хотя, когда у тебя второе имя вроде Хазарда, никто не собирается звать тебя Тимоти, так что бо́льшую часть жизни я был известен как Хазард Форд. Да, мне приходилось выслушивать все эти шутки о том, что мое имя напоминает дорожный знак. Хазард было прозвищем моего деда со стороны матери, и использование его в качестве одного из моих имен было, вероятно, самым большим чудачеством моих родителей. С тех пор над ними всю жизнь висел вопрос: а что подумают соседи?

Хазард. Райли точно знал, кто это такой. Бывший банковский служащий, с которым он познакомился во время последней остановки в Таиланде, тот самый, который очень интересовался жизнью Райли и его планами. Каким образом тетрадь Хазарда оказалась в его рюкзаке? Как вообще он вернет ее?

Ты прочтешь истории Джулиана и Моники. Я не встречался с Джулианом, так что не смогу рассказать о нем что-то еще, но могу немного просветить тебя насчет Моники. Я живу всего в нескольких минутах ходьбы от ее кафе. Оно, кстати, расположено в доме № 783 по Фулхэм-роуд, рядом с книжным магазином «Странник». Тебе понадобится эта информация! Прочитав ее историю, я зашел туда.

Тебе понадобится эта информация? К кому, подумал Райли, обращался Хазард? Вероятно, он это выяснит.

Я пошел туда только для того, чтобы отдать ей тетрадь, но так этого и не сделал. Вместо этого я взял тетрадь с собой в Таиланд, на крошечный остров Ко-Панган.

Я учился в частной школе для мальчиков, куда девочек принимали только в два последних старших класса. Когда новые девочки входили в столовую, каждый из нас поднимал карточку с оценками по десятибалльной шкале. Я не шучу. Сейчас мне ужасно стыдно за это. Во всяком случае, если бы в столовую вошла Моника, я дал бы ей восемь баллов. На самом деле я был тогда таким сгустком гормонов и неутоленных желаний, что, возможно, поднял бы до девяти.

Она вполне ничего себе, Моника. Стройная, с мелкими, изящными чертами лица, вздернутым носом и длинными темными волосами. Но в ней чувствуется энергия, обескураживающая меня до ужаса. Она заставляет меня чувствовать, что я делаю что-то не так. Честно говоря, видимо, так и есть. Она относится к тем людям, которые расставляют все жестянки в буфете наклейками наружу, а книги на полках – в алфавитном порядке. По-моему, она склонна все преувеличивать – по крайней мере, так мне показалось из ее истории, – а от этого хочется убежать куда подальше. Ей также присуща раздражающая привычка загораживать тротуары, но это совсем другая история.

Короче, Моника не мой тип. Но я надеюсь, может быть, твой, поскольку, как видишь, девушке нужен хороший парень, а ты, как я думаю, лучше меня.

Не знаю, сработал ли план Моники помочь Джулиану с помощью рекламы преподавателя рисования, но знаю точно: предоставь я это ей, ничего не получилось бы. Она разместила в окне кафе одно довольно бестолковое объявление, которое он вряд ли заметил бы. Так что я немного помог ей. Я снял то объявление, пошел в ближайший копи-центр и сделал около десяти копий, которые расклеил в районе «Челси стьюдиос». Я нашел даже могильную плиту Адмирала, упоминавшуюся Джулианом, и прилепил к ней одно объявление. Пока я бродил по чертову кладбищу, я чуть не опоздал на свой рейс. Оглядываясь назад, я понимаю, что мной двигал не альтруизм. Это было смещенное поведение. Поглощенность рекламной кампанией Моники не дала мне пойти в магазин за водкой для моего путешествия. Надеюсь, все эти усилия окупятся.

Полагаю, мне следует ответить на вопрос Джулиана: что единственное определяет тебя, что заставляет все прочее встать на свои места? Что ж, мне нет нужды долго размышлять об этом: Я – НАРКОМАН.

За последние десять лет или около того почти каждое мое решение – важное или не очень – принималось под воздействием моей пагубной привычки. Это определяло и выбор моих друзей, и то, как я проводил свободное время, и даже мою карьеру. Биржевая торговля, будем честными, – это просто узаконенная форма азартной игры. Если бы ты встретился со мной у меня дома, то подумал бы, что у меня все есть: высокооплачиваемая работа, прекрасная квартира и шикарные женщины, – но на самом деле я целыми днями мечтал о том, как словлю кайф. Малейшего наплыва тревоги или скуки было довольно, чтобы я скрылся в туалете с фляжкой водки и порцией кокаина, пытаясь снять напряжение.

На миг Райли подумал, что читает о другом Хазарде. Парень, с которым он познакомился, был явным сторонником ЗОЖ. Он не пил, не ходил на вечеринки, обычно ложился спать в девять часов и вставал очень рано для медитаций. Райли предположил, что он законченный веган (возможно, из-за его хипстерской бороды и саронга, который он постоянно носил), пока не увидел, что парень ест рыбу. Но, рассудил Райли, какова вероятность, что Хазардом зовут какого-то другого человека, чья тетрадь оказалась в его рюкзаке? Ноль.

Райли нахмурился. Как мог он так сильно ошибаться в Хазарде? Неужели все люди настолько сложные? Он явно не такой. Он знает хоть кого-нибудь по-настоящему? Он продолжал читать с некоторой опаской.

Я давно прошел ту точку, когда все это доставляло мне удовольствие. Кайф перестал быть кайфом, а был просто тем, что помогало пережить день. Моя жизнь все сжималась и сжималась, застряв на этой жалкой беговой дорожке.

Недавно я нашел свое фото, где мне лет двадцать, и понял, что потерял себя. В те годы я был добрым, оптимистичным и смелым. Я любил путешествовать в поисках приключений. Я научился играть на саксофоне, я говорил по-испански, танцевал сальсу и летал на параплане. Не знаю, смогу я стать таким снова или уже слишком поздно.

Вчера в какой-то момент я поймал себя на том, что с благоговением смотрю на фосфоресцирующее ночное Южно-Китайское море, и подумал, что, возможно, вновь открою для себя это ощущение чуда и радости. Надеюсь на это. Вряд ли я примирюсь с мыслью прожить остаток жизни без кайфа.

Итак, что теперь? Я не могу вернуться к прежней работе. Даже если я смог бы смешаться со старой толпой и работать с фондовыми рынками в трезвом состоянии, я уже сжег все мосты. Когда я пришел к бывшему боссу с заявлением об увольнении (конечно, под кайфом – последнее «ура!» и все такое), я проговорился ему, что на последней офисной вечеринке нюхнул с его женой грамм кокса, а потом оттрахал ее на том самом столе, за которым он сидит. Я еще пошутил о том, что ухожу с трахом. Вряд ли он напишет мне хвалебный отзыв.

На этом у Райли глаза на лоб полезли. Он подумал, что в Перте нет людей вроде Хазарда.

Так или иначе, работа в Сити действует на нервы. Фактически никогда не производишь ничего, кроме денег. Никому не оставишь наследства. Не в состоянии изменить мир каким-то значимым образом. Даже если бы я смог вернуться туда, не стал бы этого делать.

Итак, Райли. Что ты намерен теперь делать?

Увидев на странице свое имя, Райли шумно выдохнул. Сидевшая рядом с ним женщина с удивлением взглянула на него. Смущенно улыбнувшись ей, он продолжал читать:

«Правдивая история» не случайно оказалась в твоей сумке. Последние несколько недель я выискивал нужного человека. Ты везешь тетрадь Джулиана в то самое место, откуда я ее забрал. Интересно, тот ли ты человек, который сможет стать другом Джулиана или любовником Моники? Или тем и другим? Пойдешь ли ты искать кафе? Сможешь изменить чью-то жизнь? Напишешь ли свою историю?

Надеюсь, однажды я узнаю, что произошло потом, так как мне будет не хватать этой тетради. В то время, когда я бесцельно парил в пустоте, она привязывала меня к космической станции.

Счастливого пути, Райли, и удачи тебе!

Райли уже два дня находился в Лондоне, и его не покидало ощущение нереальности, словно он участвует в тревел-шоу. Его квартира в Эрлс-Корте оказалась в центре огромной строительной площадки. Всё вокруг либо сносилось, либо перестраивалось. Иногда, когда он стоял неподвижно, его охватывало беспокойство: а вдруг его дом снесут или реконструируют?

Иногда Райли жалел, что нашел «Правдивую историю». Ему не нравилось, что он знает чужие секреты, как будто сует нос в чужие дела. Но, прочитав их истории, он был не в силах забыть о Джулиане, Монике и Хазарде. Это как, прочитав полкниги и сжившись с персонажами, случайно оставить ее в поезде, так и не дочитав до конца.

Он не смог воспротивиться желанию заглянуть в кафе. Он подумал, что просто посмотрит на Монику, может быть, и на Джулиана, – посмотрит, соответствует ли реальность образам, которые никак не выходили у него из головы. От этого не будет никакого вреда. Вот чего он не станет делать, пообещал он себе, так это ввязываться. Но пока он шел к кафе Моники, его нетерпение достигло такого градуса, что, подойдя к двери и увидев собравшихся внутри людей, он совершенно забыл, что собирался остаться зрителем, и повернул дверную ручку.

Не успев еще сообразить, что происходит, он оказался на уроке рисования, который вел Джулиан. А сейчас он бродит по этому потрясающему рынку с Моникой.

Моника была так непохожа на веселых, забавных и простых девушек, с которыми Райли тусовался дома. В какой-то момент она разоткровенничалась с ним о смерти своей матери, в следующий – умолкла, потом заговорила о показателе прибыли товаров, которые покупала. Это было своего рода откровением. В собственном садоводческом бизнесе Райли устанавливал цены, делая грубую оценку затрат, а затем прибавлял то, что, по его мнению, мог позволить клиент. Он всегда терпел убытки на заказах миссис Ферт, недавно овдовевшей, но зато брал вдвойне с владельца хедж-фонда, живущего поблизости. Это представлялось ему вполне честным подходом к работе.

Он решил не предлагать этого Монике, поскольку у нее был истинно научный подход к ценовой политике. Она бубнила что-то о доли прибыли, накладных расходах и оптовых скидках и делала все расчеты без калькулятора, записывая цифры в крошечный блокнот, который вынимала из кармана.

Пытаться сблизиться с Моникой – это все равно что играть в детскую игру «Бабушкины шаги» – медленно продвигаться вперед, пока она не смотрит, и постоянно возвращаться в начало, если она повернется и застукает его в момент движения. Но это не отталкивало Райли, а, напротив, побуждало узнать ее ближе.

Единственное, что портило удовольствие Райли, помимо странной зацикленности Моники на бактериях, было сознание того, что ему придется рассказать ей о тетради. Ему казалось нечестным, что он знает о Монике больше, чем она о нем, а по натуре Райли был очень честным человеком. Что видишь, то и получишь.

Впервые встретившись с Моникой на уроке рисования, Райли был не в состоянии упомянуть о тетради. Невозможно было себе представить, что он скажет перед толпой: «Кстати, я знаю, что ты отчаянно хочешь мужа и ребенка». Но чем дольше он тянул, тем больше все усложнялось. А сейчас, пусть это было немного эгоистично, он не хотел нарушать настрой дня, смутив ее признанием о том, что посвящен в ее сокровенные тайны. У Райли появилось ощущение, что он расхаживает посреди всех этих фермерских сыров, окороков и чоризо с неразорвавшейся бомбой в кармане. В конце концов он решил ничего не говорить. Вполне возможно, что он больше не увидит Монику, и в таком случае неведение не обидит ее.

Но в конечном итоге он ее поцеловал.

Моника рассказывала о лондонских достопримечательностях или о чем-то вроде того. Он потерял нить рассказа, зачарованный тем, как темные волосы, красные губы, бледная кожа и порозовевшие от резкого ветра щеки делали Монику похожей на Белоснежку из диснеевского мультика. Она была такой сильной и бесстрашной. Обычно подобные девушки отпугивали его. Но он ведь прочитал ее историю. Он знал, что под внешней невозмутимостью прячется слабое существо. На какой-то миг почувствовав себя прекрасным принцем из сказки, он поцеловал Монику, и она ответила на поцелуй. По сути дела, с большим жаром.