Правдивые истории Джеймса Ти Хэнкса

Белый Волк, великий воин прерий

Джонни сызмальства любопытен был шибко. То ружьё отцовское разберёт на винтики, поглядеть, как устроено, то на ручье запруду построит, то на соседской ферме клад ищет тайком от хозяев. Так и вырос оболтусом.

И ладно бы он хоть папаше на ферме помогал, так нет же, всё больше в городке болтался, с заезжими трапперами в карты играл, в ножички, виски пил, дрался и девок тискал. А уж в церкви его увидеть — так разве что на чьей-нибудь свадьбе. Вот и думали все, дорога ему либо в бандиты, либо в солдаты, да только не вышло ни того, ни другого.

По осени, аккурат к ярмарке, понаехало в городок всякого сброду, и артисты бродячие, и цыгане, и индейцы, и торговцы, и мошенники всех мастей.

И Джонни как раз в городке прохлаждался, фланировал по центральной, да по сторонам глазел. Выбирал, на что папашины деньги потратить, как вдруг окликнули его какие-то индейцы, то ли сиу, то ли шайенны. Было их трое, все плоскомордые, в мехах да перьях.

— Парень! Парень! — крикнул один. — Могучий Бык твоя во сне видал!

Залопотали на своём что-то, между собой заспорили, самый старый на Джонни пальцем тычет.

— Чего вам? — Джонни спросил.

— Постой, парень! Постой!

А он и не спешил никуда. Индейцы меж собой посовещались.

— Твоя великий воин был! Белый Волк! — ему говорят наперебой.

Джонни ухмыльнулся только. Он и впрямь в какие-то моменты себя волком-одиночкой ощущал, а больше всего из работы ненавидел овец пасти. Хотя он работу в принципе не любил, а вот подраться — это да.

— Белый Волк, говорите? — спросил.

— Да, да! Как есть, Могучий Бык узнал! — на самого старого показали, тот кивнул степенно.

На том индейце больше всех перьев было, амулеты всяческие, кости, рога. Выглядел солидно, одним словом.

— Забавно, конечно, — Джонни сказал, да только Могучий Бык перебил его, склянку из тыквы протянул.

— На! Дом придёшь, выпей! Как спать ляжешь, тотем придёт! Сразу поймёшь всё! — сказал.

Джонни склянку взял, побултыхал, плеснуло внутри. За пазуху сунул.

— Три доллар, — первый индеец говорит, руку протягивает.

— Ай, мошенники! — Джонни рассмеялся, но деньги дал.

Чем чёрт не шутит, в конце концов.

Вечером домой спать не пошёл, забрался на сеновал, чтоб с папашей лишний раз не видеться. На соломе растянулся, травинку в зубы зажал, поворочался. Про склянку вспомнил. Пробку вытащил, содержимое понюхал. Пахло молоком и травами. На вкус даже сладкое оказалось, так что Джонни залпом всю склянку и осушил.

Проснулся утром, внизу. Голова гудит, будто улей, а никаких тотемов даже близко не видал.

— Ну, нехристи… — процедил зло.

Аж на три доллара нагрели, а Джонни такого не терпел, чай, не дурачок деревенский.

— Джонни! — папаша уже со двора орёт. — Джонни, бегом сюда! Бездельник ты паршивый!

Ну он глаза кое-как продрал, на двор вышел. А там папаша в одном исподнем, зато с винчестером наперевес.

— Ночью видел чего? Слышал? — прорычал, как пёс на цепи, за рубаху схватил.

— Отстань, а… Спал я… — Джонни ответил.

— Ты пока спал, опять трёх овец зарезали! Чтоб им пусто было!

Прошли вдвоём до загона. И правда, три овцы мёртвые лежат, в крови, остальные в угол жмутся, блеют испуганно.

— Ну ты глянь, а?! Сволочи! — папаша не унимался всё. — Погрызли, да и бросили так!

Джонни затылок почесал.

— Волки что ли? — спросил.

— Нет, я ночью с кровати встал и загрыз! Волки, конечно! Нет, в самом деле, мужиков на охоту собирать пора. Вроде в прошлом году стреляли-стреляли…

Тут-то у Джонни дважды два и сложилось. Он воздух носом втянул, поморщился. Кровью пахло, железом. Запах обычный, знакомый, да только сейчас казался таким же сладким, как то молоко.

Значит, не обманули. Значит, и в самом деле он не просто Джонни Биверс, бездельник с захудалой папашиной фермы. Он — Белый Волк, великий воин. Он и раньше подозревал, что не создан для того, чтоб пасти овец и таскать навоз, а теперь окончательно понял, что его судьба — стать великим.

— Да и хер с ними, с твоими овцами, — ухмыльнулся, к конюшне пошёл.

— Ах ты, сопляк! Да я тебя… — папаша развопился на весь двор, но Джонни никакого внимания не обращал.

Лошадку оседлал, запрыгнул, да в городок поехал, индейцев искать. Думал сперва, испугается лошадь его волчьего духа, пешком идти придётся, ан нет, как и не чуяла вовсе.

В городок въехал победителем, с гордо поднятой головой. Он — Белый Волк, как-никак, не то, что эти всякие биллы и роберты. Только когда мимо шерифа проехал, шляпу приподнял в знак приветствия. Шерифа он уважал.

Индейцев на вчерашнем месте, само собой, уже не было. Джонни поспрашивал-поузнавал, да только никто ничего внятного так и не ответил. Будто и не было тех индейцев вовсе. Джонни снова затылок почесал, да отправился в салун.

Только двери открыл, глядит, а в углу те самые индейцы сидят, завтракают. Джонни во весь рот ухмыльнулся, к ним подсел.

— Хао! — руку поднял.

Индейцы переглянулись только, да снова за еду принялись.

— Это же я, Белый Волк! — улыбнулся широко, на всех троих посмотрел.

Те переглянулись снова.

— Тотем видел, Белый Волк? — один спросил.

— Я сам — Белый Волк! — Джонни ответил.

Переглянулись, между собой заговорили по-индейски, Джонни только кивал сидел, будто что понимал.

— Великая сила, — произнёс Могучий Бык. Остальные согласно кивнули.

— Билли, налей виски на четверых! — Джонни помахал бармену.

Налил, выпили.

— Могучий Бык, научи! Что дальше делать мне?! — горячо зашептал.

Снова между собой совещаться начали. Заспорили, руками замахали, но успокоились быстро. Могучий Бык ещё одну склянку из-за пазухи вытащил.

— На! Дом придёшь, спать ляжешь, выпей! Тотем придёт, говорить будет!

Джонни ухмыльнулся, склянку взял, побултыхал.

— Десять доллар, — индеец широкую ладонь протянул.

— Десять уже?! — опешил Джонни.

Но понимал, просто так его учить не станет никто. Слишком большая сила в нём заключена. Поэтому десятку из заначки достал и Могучему Быку в ладонь вложил.

Виски даже допивать не стал, поскакал домой. Склянку на сеновале спрятал, потом весь день ходил как в облаках витал, быстрей бы до той склянки добраться. Даже папаше помогать взялся, чтобы время скорей прошло.

А вечером снова на сеновал залез, да тут же залпом склянку осушил. На этот раз горькое молоко оказалась и невкусное, но Джонни даже отплёвываться не стал, не осмелился, лишь бы подействовало.

И в самом деле тотем пришёл, заговорил с ним. Волчара здоровенный, ростом с телёнка, зубы как ножи, шерсть вся как снег белая.

— Я — Белый Волк! — говорит.

А Джонни только и смотрит.

— И ты, Джонни, тоже — Белый Волк! — говорит. — Смотри!

Запахи все в нос ударили, жарко стало, Джонни на руки смотрит, а там — лапы с когтями перед глазами расплываются.

— Ты — великий воин, Джонни! — волк говорит.

Джонни зарычал только, низко, утробно, но тут будто его наизнанку вывернуло, Джонни только подумать успел, что это шкура белая наружу лезет, да отрубился.

Проснулся в луже блевотины. Но и это ему не впервой было, только вот блевота белая была, как молоко. Рыться в ней Джонни не стал, но готов поклясться был, что и клочья шерсти в ней виднелись.

Ладно хоть в этот раз никого не загрыз, хоть и чувствовал — может запросто. Сдержался. По двору побродил, голову почесал, решил — надо в городок. Снова индейцев искать, да расспрашивать, что дальше делать и как дальше быть. Да и сам чувствовал, надо бы ему ещё такого волшебного молока. Вот только Могучий Бык снова денег потребует, а все свои накопления Джонни уже потратил. А папаша всё равно не даст. Надо было думать, а думать Джонни не слишком любил.

Зашёл в дом, осмотрелся. Папаша уже куда-то уехал, так что можно было поискать деньги здесь. По всем заначкам и сундукам кое-как наскрёб полсотни, оседлал лошадку и помчался до города.

Индейцев застал на окраине, те как раз собирались уезжать, то ли в другой город на ярмарку, то ли обратно в резервацию. Но при виде Джонни остановились.

— А, Белый Волк, — сказал первый индеец.

Они почему-то переглянулись и засмеялись.

— Хотел трава? Сон смотреть? — спросил Могучий Бык.

Джонни кивнул, хоть и уверенность его улетучивалась с каждой секундой. Индейцы снова залопотали на своём языке, то и дело кивая в сторону Джонни и посмеиваясь.

— Двадцать доллар, — произнёс индеец.

Джонни протянул ему деньги. Взамен Могучий Бык протянул ему маленький мешочек. Белый Волк развязал тесёмки и заглянул внутрь. Там были какие-то сушёные кусочки.

— Жуй, — сказал индеец, заодно показывая жестами. — И помнить, ты — Белый Волк.

Уж это Джонни помнил наверняка. Индейцы перекинулись несколькими словами между собой и с гиканьем умчались в горизонт, даже не прощаясь с Джонни.

Джонни медленно ехал по центральной, подкидывая мешочек на руке. Он был Белым Волком, величайшим воином прерий. А этот мешочек раскрывал его скрытую силу. Джонни не утерпел и высыпал содержимое мешочка в рот. На вкус эти кусочки оказались просто отвратными, что-то смутно напоминали, но Джонни упорно проглатывал каждый, чувствуя, как по жилам разливается волчья кровь.

Лошадь с хриплым ржанием выкинула его из седла, но Белый Волк ловко приземлился на все четыре лапы. Он чувствовал, как во рту удлиняются клыки, а пальцы превращаются в острые когти. Как бугрятся мускулы на его спине, как обострились все чувства и как мощны его лапы. Он чувствовал себя настоящим хищником, рождённым для охоты и битвы.

А ещё он почувствовал голод. Не тот голод, который можно утолить булкой хлеба или яблоком, а настоящий, первобытный, когда брюхо сводит судорогой и слюна течёт сама по себе. Белый Волк увидел добычу и бросился на неё, позабыв обо всём.

В жадную пасть хлынул поток свежей парной крови, сладкой и по-настоящему вкусной, но тут кто-то попытался отобрать у него добычу. Он зарычал, не глядя, полоснул когтями, продолжая терзать сладкое вкусное мясо. Какой-то смельчак выстрелил, не попал, но следом за этим на голову Белому Волку обрушился богатырский удар оглоблей. Он выпустил жертву и обмяк.

В чувство пришёл уже в городской тюрьме. Как оказалось, Джонни перегрыз местному доктору сонную артерию, а помощнику шерифа ногтями расцарапал лицо. Доктор умер потом от заражения крови, а помощник обзавёлся парочкой новых шрамов.

Эту историю Джонни Биверс рассказал мне, пока мы сидели в тюрьме, он за убийство, а я, Джеймс Ти Хэнкс, за подделку документов. На следующий день его повесили, а мне удалось доказать невиновность, выйти, и записать эту историю, и Бог мне судья, если хоть слово из неё я выдумал.