Правдивые истории Джеймса Ти Хэнкса

El Gringo

Пепе Гонсалес настоящим мексиканцем был. Таким же бедным, как его индианка-мать, и таким же гордым, как его папаша-испанец. И хоть Пепе был отъявленным головорезом, он оставался таким же набожным католиком, как все мексиканцы.

В ту пору он со своей шайкой грабил почтовые дилижансы к северу от Рио-Гранде, и немало успел набедокурить, да так, что за него, живого или мёртвого, любой шериф готов был заплатить по меньшей мере три сотни. Да только любой законник скорее получал от Пепе заряд дроби в лицо, а не три сотни. А больше всего в жизни Пепе полагался на Господа и на свой дробовик, и считал, что оба они хранят его от бед.

Да и банду он сколотил что надо. Не абы какой сброд из разорившихся фермеров или беглых конокрадов, а настоящий отряд кабальерос, все как на подбор, двенадцать человек вместе с Пепе. И пусть даже выглядел Пепе среди них невзрачно со своим деревенским выговором, смуглым даже для мексиканца лицом, потрёпанным пончо и жиденькими усами, но авторитетом среди них был непререкаемым.

Ещё большим авторитетом он был среди крестьян и бедняков к югу от границы, с которыми щедро делился добычей, да и на нужды церкви жертвовал изрядно.

В общем, дела у него шли хорошо. Пока не появился гринго.

В тот день кабальерос отдыхали в городке Провиденсия, что стоит неподалёку от Рио-Гранде. Отмечали ещё одно успешное дело, всей бандой распивая виски в местном салуне да тиская местных девчонок. Пепе как раз вышел на улицу, свежим воздухом подышать, когда на главной улице показался всадник на вороном жеребце.

Был он одет во всё чёрное, будто гробовщик, и даже пояс с кобурой были из чёрной кожи, а из-под широких полей чёрной шляпы виднелось бледное худощавое лицо и мутные рыбьи глаза. Всадник остановился возле Пепе, бросил поводья на коновязь и прошёл в салун, на мгновение встретившись взглядом с мексиканцем. Пепе только удивился его бледноте, будто кожа этого гринго солнца никогда не видела. Нечасто такого увидишь в мексиканском захолустье. Пепе зашёл следом за ним.

Сразу послышались смешки, шёпот громкий, но гринго спокойно проследовал к барной стойке и напротив бармена уселся.

— Эй, гринго! — Хавьер прокричал, один из кабальерос.

Пепе нахмурился и встал в дверях. Незнакомец бывалым выглядел, и со стороны Хавьера было глупо задирать его. Хавьер всегда был дураком, хоть и стрелял отменно.

— Да? — хрипло отозвался гринго.

И было что-то в его голосе, отчего всё желание его задирать у Хавьера выветрилось. Все тут же вернулись к своим делам, разговорам и выпивке, а Мигель снова на гитаре забренчал.

Гринго выпил виски, помолчал пару минут.

— Слышал я, Педро Гонсалес нынче здесь обитает, — произнёс он на испанском.

И тишина повисла. За такие расспросы в этих местах можно было и на пулю нарваться, но гринго спокойно сидел, повернувшись спиной к дюжине вооружённых кабальерос.

— И какое у тебя к нему дело? — произнёс Пепе.

На законника этот незнакомец не был похож, да и чутьё подсказывало, что не за наградой этот гринго сюда заявился.

— Деловое предложение, — гринго повернулся и уставился на Пепе холодным взглядом своих мутных глаз.

— Ну пойдём, побеседуем, — хмыкнул Пепе.

Они оба поднялись наверх, в одну из комнат, подальше от любопытных ушей и глаз.

— Банк Сан-Антонио, — произнёс гринго, как только Пепе дверь закрыл.

— Говори сперва, кто ты такой, — сказал Пепе на плохом английском, сжимая дробовик под полами пончо, с которым не расставался ни на минуту.

— Просто ещё один гринго, — холодно произнёс незнакомец.

— С такими я дел не имею, — ответил Пепе и откинул пончо.

Обрез перед лицом его вскинул, курки взвёл.

— Пятьдесят тысяч долларов. И почти никакой охраны, — произнёс гринго, равнодушно глядя в глаза Пепе.

Дробовик медленно опустился. Но тут же вскинулся снова.

— Сдаётся мне, ты обдурить нас решил, гринго, — сказал.

Обычно все падали на колени и молили о пощаде, когда Пепе целился в них из дробовика, но гринго не упал, а так и остался стоять.

— Нет, — ответил гринго. — Не выйдет с тобой, я этот банк с бандой Мигеля Кортеза возьму. Только их искать дольше.

Пепе рассмеялся.

— С этими pendejos?

— Будет сложно, но я справлюсь. Твои кабальерос надёжнее.

— Ха! Надо же, даже янки понимает! — снова рассмеялся Пепе.

— Я из Луизианы, — нахмурился гринго, но для мексиканцев те, кто жили к северу от Рио-Гранде, были самыми настоящими янки, даже если никогда не бывали в Коннектикуте или Массачусетсе.

Пепе обрез опустил, нового знакомого по плечу хлопнул, мол, нормально всё.

— Пятьдесят тысяч, говоришь? И ты с нами пойдешь?

— Конечно. Пятую долю мне, остальное — ваше. План есть, сработает как надо.

— Пятьдесят тысяч… — протянул мексиканец. — Десятая доля твоя, согласен.

Гринго задумался на минутку, но тут же руку протянул, пожали, договорились. Условились встретиться через две недели, в амбаре на окраине Сан-Антонио. Гринго тут же из кабака вышел, на жеребца вскочил и на север ускакал, а Пепе думать стал.

Вниз к парням спустился, к стойке подсел, стакан взял. Виски хлебнул, по языку покатал. Паршивое, да другого в этой дыре никогда и не было. А с тем богатством, что гринго предложил, можно будет самое лучшее пить, и бед никаких не знать. Купить гасиенду, на земле осесть, уважаемым человеком стать. Делов-то — за реку сходить на пару дней.

Да и чуйка его молчит, знать, не из законников этот луизианец. С виду бледный, высохший, будто корень какой из земли вывернуло, а взгляд пустой. С таким взглядом на плаху идут, а этот банк грабить решил. Значит, сложнее всё, и шанс только один, и охрана будет, раз он аж в Мексику за людьми поехал, а не стал у себя головорезов искать. Дело мутное, конечно, да только в мутной воде самая большая рыба и ловится.

Пепе стаканом по столу хлопнул, все на него обернулись враз.

— Скоро за речку идём, прогуляться. Дело есть! — на испанском сказал, а вся банда только в ответ загомонила приветственно, заорала.

Если дело есть, то и прибыток будет.

Перед тем, как на дело идти — в церковь местную сходили, причастились, исповедовались. Пепе не заставлял никого, но вся банда с ним на мессу пошла. Правильным это считали. Янки пощипать тоже дело богоугодное, потому с лёгким сердцем и благословением вышли.

Границу перешли без проишествий, ночью, Пепе все тайные тропки знал. Хоть стену на границе ставь, никакая стена не удержала бы. А вот дальше ехать тихонько пришлось, знали его банду в Техасе. Немало крови там Пепе пролил, да и каждый из кабальерос тоже, а если увидит кто — пиши пропало, тут же налетят рейнджеры да маршалы.

Полторы мили до Сан-Антонио оставалось, как Пепе приказал с дороги свернуть. Хавьера только вперёд отправил, разведать, потому как Хавьеру доверял, а гринго — не очень. И хоть молчала чуйка, но всё равно Пепе осторожен был как пустынный волк.

Часу даже не прошло, Хавьер вернулся, доложил. Чисто всё, и в город Хавьер тоже заехал, так ни одного законника не увидел даже. У местных поспрашивал, а те сказали, что в Остин уехали все, Чарли Хиллса вешать. Про Чарли этого тоже все слыхали, известным конокрадом был, но история эта не про него.

Двинулись уже всей бандой, до амбара того обветшалого дошли, а там гринго уже стоит у ворот, в чёрном весь, большие пальцы за пояс запустил, две кобуры по бокам свисают. Стоит и травинку жуёт, на Пепе глазами своими мутными смотрит пристально.

Опять Пепе не по себе стало, даже мыслишка трусливая проскочила, развернуться сейчас да скакать до самой границы не оглядываясь. И лучше бы он так и сделал, только гордым он был, как все мексиканцы, и отступать не любил.

Друг напротив друга встали, гринго и вся банда. А тут Чико, молодой самый, и говорит:

— Пепе, да он же тринадцатым будет.

Переглянулись все. Хавьер даже губами зашевелил, пересчитывать стал, но Пепе тут первым с лошади спрыгнул и к этому гринго подошёл, а вслед за ним и остальные. Раз уж хефе не боится, то и остальным суеверничать не надо, а от дурного Иисус с Девой Марией защитят.

— Давно ждёшь? — Пепе спросил.

Гринго головой помотал, мол, нет, недолго совсем, да первым в амбар прошёл, а вслед за ним и остальные. А там, в амбаре, стол с картой на нём, ружья да револьверы на целый взвод, мол, бери любое, да только кабальерос все со своим оружием пришли.

— Глядите, один раз объясняю, — гринго сказал, пальцем в карту ткнул. — Крови быть не должно. Подходим отсюда, деньги из банка забираем, уходим здесь. Кто отстанет — я ждать не собираюсь.

— А ежели сам отстанешь? — Мигель спросил.

— Если без меня уйдёте, я сам догоню.

На том и порешили. Приободрились всё, заулыбались. Банк ограбить — дело непростое, но интересное. Главное, орать погромчей да пушкой размахивать, а клерки сами всё из кассы выгребут и по мешкам уложат.

С амбара вышли, маски натянули, один гринго таиться не стал, но это дело его личное. Хоть и утро было раннее, а на улицах и народа не было почти, до самого банка добрались, переглянулись. Пока всё по плану шло. У дверей встали, гринго револьверы выхватил.

— Первый зайду, — буркнул, да пинком дверь выбил, в зал вошёл, как к себе домой.

Пепе тоже обрез достал, парни оружие вытащили, в зал забежали.

— Ограбление! Не двигаться никому!

Слаженно действовали, как всегда. Всех на мушку сразу, кто дёрнется — можно и прикладом двинуть, Мигель, вон, уже ценности с посетителей собирать взялся, Пепе кассиру обрезом в лицо ткнул, чтоб деньги быстрей собирал. Гринго ключи от заднего помещения уже где-то раздобыл, открыл, к сейфу пошёл вместе с Эмилио.

Пепе даже расслабился на мгновение, как по маслу всё проходило, даже охранники пистолетики побросали свои, в угол зажались, как овечки невинные. Знали, что ни одного законника в городе нет сегодня, и зазря жизни класть не стали.

Баба завопила какая-то, Хавьер ей пощёчину дал, чтоб заткнулась. Тут джентльмен какой-то дёрнулся, а Чико ему из винчестера пулю прямо в шею и всадил. Ещё больше крику поднялось, кровища из джентльмена хлещет фонтаном, охранник один за пистолет схватиться попробовал, так тоже на пулю напоролся. Суматоха началась, гринго на выстрелы прибежал, глянул злобно. Главное, что с сумками полными.

— Уходим, уходим! — Пепе заорал, напоследок прикладом кого-то ударил.

На улицу выбегать стали потихоньку. Хавьер в воздух из револьвера стреляет, шороху наводит. Да только тут вдруг и по ним пальнули, из окна какого-то. А потом Пепе смотрит, а по главной улице законники скачут, из Остина возвращаются, человек двадцать. И уже ружья подоставали, и даже целится кто-то.

— Живей, pendejos! — зарычал. — Vamos, vamos!

— Эй, вы! Бросайте оружие! — шериф, видимо.

Но Пепе живьём сдаваться точно не хотел. Подождал, пока из банка выбегут все, в сторону шерифа пальнул, со всеми вниз по улице побежал, к лошадям. На гринго взглянул мельком, тот тоже бежал, пыхтел злобно.

— Хефе, там тоже! — Чико заорал, он первым шёл.

И первым же на пулю нарвался, мозги только на стенку брызнули.

— Дворами!

Побежали дворами, переулками. Да только лошади все в другой стороне остались. Но зато от погони оторвались, на церковный двор выбежали. Пепе внутри спрятаться решил, переждать.

Внутрь зашли, священник возражать не стал. Мало кто возражать осмеливался, когда револьвером под нос тычут. В винный погреб спустились, переглянулись хмуро. Хавьер тут же церковным вином причастился, да и Эмилио с ним успел.

А гринго на них на всех смотрит, будто голыми руками порвать готов.

— Подставил ты нас, гринго, — Пепе сказал.

А тот лишь смотрит злобно.

— Кабы вы палить не начали… — сквозь зубы сказал, как выплюнул.

— Заткнись, гринго! — Хавьер вспылил, револьвер вскинул.

Гринго тоже за свои взялся. Да только Пепе быстрее оказался. Из двух стволов пальнул, точно в грудь ему. Гринго назад отлетел, на спину упал. Мигель его сапогом тронул, головой покачал.

— Не по-христиански, — сказал, но сумки с долларами всё равно снял с него.

Пепе сплюнул, обрез перезарядил.

— Уходим, — только и сказал.

Священнику только напоследок двадцатку сунул, как пожертвование.

Из города выбрались, лошадей забрали, к границе рванули. Даже и не заметил никто, будто все неудачи вместе с этим гринго кончились. В Мексику переправились, только тогда отдохнуть встали и добычу посчитали. Вместо пятидесяти тысяч только пять оказалось, так что все мечты про гасиенду рассыпались вмиг. Но даже так — на десятерых улов богатый, и в обиде никто не остался.

Но как раз с той поры всё наперекосяк пошло, у всей банды разом. То лошадь чья ногу сломает, то змея ночью в сапог заползёт, то ещё что-нибудь.

Едут дилижанс почтовый грабить, так там вместо денег — открытки и бумажки, зато охраны куча. В городке каком-нибудь отдыхают, так обязательно кто-нибудь драку учинит едва ли не со всем городом. Прохожего какого ограбить пытаются — у того ни гроша с собой, только злоба да револьвер.

Пепе уже и в церковь ходил, да без толку. Кабальерос промеж собой шептаться стали чего-то, потом и собачиться начали, чуть ли не до драк. Месяц прошёл, второй, третий, добычу прокутили давным-давно, новой всё нет, все друг на друга волком глядят. Стало быть, новое дело нужно провернуть, да покрупнее.

Снова за речку отправились. В этот раз уже подальше, в сторону Форт-Стоктона решили идти, пустыней, от любопытных глаз скрываясь. Да только едва они границу перешли, буквально несколько миль проехали, увидел Пепе на скале вдали чёрный силуэт. Всадник, на чёрном коне, и хоть на фоне солнца всё чёрным кажется, но отчего-то виделось Пепе, что это по его душу гринго пришёл. Не успел показать никому, перекрестился только, как силуэт исчез, будто и не было.

— Ты видел, видел? — Хавьера в бок толкнул, на ту скалу показал. — Гринго там!

Но Хавьер только шляпу приподнял, прищурился.

— Шибко ты дурковать начал, хефе, при всём уважении, — сказал. — Не смешно.

Глянул Пепе на него, обозлился, коню его под ноги плюнул, да своему шпорами дал. Остальные только посмеялись да плечами пожали. Дальше двинулись.

Смеркаться начало, встали на ночлег в лощине, костерок запалили небольшой, воды вскипятить. А Пепе ходит всё, дробовик в руках сжимает, в темноту вглядывается. Парни зашептались снова между собой, на главаря косятся, а тот всё по сторонам озирается. Койот залаял где-то, Пепе обрез вскинул, но стрелять не стал. К костру подошёл, сапогом угли разметал, затоптал.

— Уходим отсюда, — буркнул.

Тут уж все на него коситься начали. Страхи страхами, да кто их тут, в пустыне, найдёт? А тем более, драться полезет, на одиннадцать злых мексиканцев-то. А отдохнуть нужно.

— Хефе, угомонись, нормально всё, — Мигель сказал.

— Куда ты ночью собрался? Завтра двинемся, — Хавьер сказал.

— Чуйка у меня, — Пепе рыкнул злобно, но понял, что никто и не пошевелится.

Теряться уважение стало, вместе с деньгами пропитыми.

— Мерещится тебе, хефе. Выпей лучше с нами, — Эмилио бутылку ему протянул, но тот отмахнулся только.

Прищурился, снова в темноту вгляделся. Спокойно всё, только ветер посвистывает, да койоты порой завывают. Дробовик опустил, к парням повернулся.

— По двое караулим. На рассвете дальше пойдём.

Да только на рассвете проснулись все, а Эмилио и Хуан, что последними караулили, мёртвые лежат, без единой раны. Бледные оба, лица спокойные, оружие в кобурах так и лежит.

Пепе к мертвецам подошёл, перекрестился, на корточки рядом присел. Глядит, а у обоих изо рта торчит что-то. Пальцами взялся, Пепе брезгливым не был, у первого вытащил, а это доллар скомканный. И у второго так же.

Похолодел Пепе, будто за шиворот воды ледяной плеснули, глаза мертвецам прикрыл. Встал, своих кабальерос оглядел злобно, будто пёс цепной.

— Гринго здесь был. Следы ищите, — прорычал.

Но следов никаких не нашли, да и напуганы были все. Уже и слухи, и выдумки друг другу пересказывать шёпотом стали, мол, гринго за ними из могилы встал. Да и своих вниз лицом похоронили, на всякий случай.

Думал Пепе, что делать ему. Обратно в Мексику бежать смысла нет, деньги нужны. Дальше по пустыне бродить смысла тоже нет. Решил до ближайшего городка добраться, и там уже кого-нибудь ограбить, а потом на дно залечь.

Поэтому дальше поехали, едва только похороны закончили. Девять человек осталось, но и девять — тоже цифра серьёзная. Быстро поехали, галопом, пыли подняли тучу, но Пепе на этот счёт не переживал, и так их выследили уже. И лучше было бы им обратно в Мексику ехать, потому как наткнулись вскоре они на отряд техасских рейнджеров.

Те их тоже увидели, навстречу поскакали, остановились чуть поодаль. Шестеро рейнджеров их было, все с револьверами да винтовками.

— Ба! Да это же Пепе Гонзалес собственной персоной! — один из рейнджеров прокричал.

За оружие все похватались.

— Дайте нам пройти! Мы сейчас развернёмся и в Мексику уйдём! — Пепе кричит.

Кабальерос между собой переглянулись опять. Не бывало ещё такого, чтоб хефе каких-то рейнджеров напугался.

— За твою мексиканскую башку в Сан-Антонио пять сотен дают! Хоть за живого, хоть за мёртвого!

А Пепе молчит, только лошадь его всё ногами переступает. Прищурился, в лица их вгляделся, а лиц не видать — чёрные все на фоне солнца. Сплюнул в песок, курки взвёл на дробовике, лошадку пихнул в бока.

— Vamos! — заорал, на рейнджеров помчался, и кабальерос все за ним.

Пальба началась, и рейнджеры стрелять начали. Все друг другу навстречу понеслись, из всех стволов свинцом поливают. Мигелю в живот попали, он с коня свалился, с Хавьера шляпу выстрелом сбили. Но рейнджеров меньше было, да и драться не шибко хотели они. Одно дело — из укрытий да окон стрелять, и другое совсем — в чистом поле схватиться. Двое упали, остальные врассыпную бросились. Парни по ним из винтовок стреляли, но всё мимо.

— Победа! — Пепе расхохотался дьявольски, с лошадки спрыгнул.

Стычка быстрая была, стремительная, но крови пролилось изрядно, счёт равный вышел. Два рейнджера и два кабальеро. Пепе к одному рейнджеру подошёл, ногой его перевернул и обомлел. Руки сами за дробовиком потянулись.

Лицо знакомое, хоть и в крови, бледное, глаза рыбьи остекленели уже. Гринго, тот самый. Пепе его из тысячи бы узнал.

Хавьер к нему подъехал, в седле наклонился.

— Ты чего, хефе? — говорит.

— Гринго, тот самый, — Пепе отвечает.

— Так не похож ведь.

И впрямь, Пепе глаза протёр, и вовсе не похож. У этого бородка, нос кривой, поломанный, оспины. Да и по комплекции другой совсем.

— Привиделось, что ли, — Пепе буркнул, перекрестился на всякий случай.

— Поехали, а то рейнджеры с подкреплением вернутся, — Хавьер сказал.

Мертвецов оставить пришлось, только деньги с оружием забрали, да значки с рейнджеров поснимали. Мигелю даже гитару его оставили. Дальше поехали уже всемером.

От законников оторвались, снова от проезжих трактов и дорог подальше в прерию ушли, на запад. К вечеру наткнулись на какое-то ранчо, стало быть, эту ночь можно и на мягкой постели переночевать. Всей бандой в гости пожаловали, у крыльца гарцевать стали.

Хозяин вышел, с ружьём наперевес, пригляделся. Против семерых шансов маловато, но всё равно встал, двери собой заслонил.

— Вы кто такие?! — спросил на английском.

Пепе вперёд выехал, шляпу приподнял.

— Прохожие мы! Переночевать пусти!

А хозяин на них смотрит. Кабальерос все верхом, за кобуры держатся, у одного шляпа прострелена, четыре лошади под сёдлами, но без всадников. И дураку ясно, что бандиты. Ружьишко опустил.

— Коней вон там привяжите, — рукой показал.

В дом заглянул на минутку, пока кабальерос лошадей привязывали да рассёдлывали, обратно вышел, всех в дом позвал.

Пепе первым вошёл. А там уже и ужин на столе, и приборы на двоих. Хозяин сам за стол сел, ружьё рядом поставил, Пепе себе каши первому положил, за еду принялся. Там и остальные подоспели.

Вскоре и виски на столе появилось, и карты. В покер стали играть, на деньги. Хозяина ранчо тоже звали, но тот отказался наотрез, сел только в углу тихонько.

Пепе на улицу вышел, воздухом подышать, карты он недолюбливал. Стемнело уже к тому времени. Пепе сигару достал, спичкой чиркнул, и замер вдруг. Возле изгороди — силуэт чёрный, будто человек прислонился и ждёт стоит. Пепе спичку бросил, за обрез схватился, вскинул, курки взвёл, тот даже не шелохнулся. Оно и понятно, мёртвому никакая пуля не страшна.

— Выстрелю, — Пепе только просипеть смог.

Гринго ничего не сказал. Пепе из обоих стволов пальнул, а из изгороди только щепки полетели, да три вороны вверх взмыли, будто и не было там никого. И только Пепе дробовик переломил, чтоб перезарядить, в доме стрельба началась и тут же стихла.

Пепе ворвался туда, обрезом из стороны в сторону поводил, глядит, парни все друг друга перестреляли, и хозяин с простреленной головой лежит. Хавьер один только сидит, руку бинтует, скалится. Заметил его, ухмыльнулся.

— Мухлевали, суки, — прошипел.

Пепе обрез опустил, виски отпил прямо из бутылки. Всё равно в горле сухо было, как в пустыне Чиуауа.

— Это гринго всё, мать его… — просипел, снова виски отпил.

— Да какой гринго! Мерещится тебе всё, Пепе! Ты же его убил давно, своими руками! Совсем с ума сходишь уже…

— Не-е-ет… — Пепе головой помотал, на мертвецов посмотрел.

Шесть трупов за минуту. Бледные все, в крови. Кто-то на стол лицом упал, кто-то на полу растянулся. Пепе перекрестился снова, крестик поцеловал.

— Уходить надо отсюда, — сказал.

— Утром уйдём. Не дури, нет здесь никого. Следы мы замели, — Хавьер ответил.

— Чуйка у меня, — Пепе сказал, но Хавьер только как на дурака посмотрел, и ничего не ответил.

Остались на ферме, разве что мертвецов на конюшню вынесли. Вдвоём остались, решили с рассветом в Мексику возвращаться, потому как вдвоём особо не пограбишь.

Утром вышли, лошадей оседлали, выдвинулись. Но даже на полмили отъехать не успели, навстречу дюжина рейнджеров вместе с местным шерифом, а с ними парнишка в одном исподнем на лошади без седла.

— Вы что с Миллером сделали? Остальные ваши где? — шериф крикнул.

— Катись ты к дьяволу! — Хавьер заорал, коня шпорами ткнул, револьвер вскинул, палить начал.

И рейнджеры стрелять начали. Пепе тоже дробовик схватил, лошадку в бока пихнул, да только лошадь заржала вдруг, в сторону бросилась, на дыбы поднялась. И то ли она боя испугалась, то ли чего, но Пепе из седла вылетел прямо на камни, да головой стукнулся.

Проснулся от того, что силуэт чёрный ему солнце заслонил. Только глаза мутные видать, рыбьи. Пепе обрез вскинул, курки взвёл, нажал. Осечка.

— Господи Иисусе… Гринго… — сказать только успел. Тут же верёвку на него накинули, связали крепко и на лошадь погрузили.

Эту историю Пепе Гонзалес рассказал мне, пока ждал приговора в тюрьме Сан-Антонио, и больше всего он жалел, что человека в храме застрелил. Но никакие раскаяния ему не помогли. Пепе Гонзалеса повесили, а я, Джеймс Ти Хэнкс, вышел и записал эту историю, и Бог мне судья, если хоть слово из неё я выдумал.