Праведник

ГЛАВА ПЕРВАЯ АРБАТ

Дождь кончился. Старый Арбат быстро оживал. Покинувшие укрытия люди снова беспорядочным потоком побрели по не обсохшей еще мостовой. Развернули свои картины художники. Тут и там, по обе стороны улицы торговцы расставляли на маленьких столиках свой пестрый товар — расписные подносы, балалайки, самовары, матрешки, военную форму, знаки отличия, награды и многое другое, что особенно привлекает иностранных туристов. Из подворотен выползли нищие и расселись прямо под ногами прохожих. Целый табор цыганок и цыганят-попрошаек вывалил из подъезда большого дома — женщины в пестрых одеждах, чумазые, черноглазые дети тотчас же растворились в толпе.

— Дай денежку! Подожди, дорогой, помоги бедной женщине! Молодая, красивая, дай я тебе погадаю! — уже слышалось отовсюду.

Музыканты настраивали инструменты. Кто-то уже пел нераспетым тенором. Кто-то уже кричал и о чем-то спорил. Затихший на время дождя Арбат вновь стал весел, шумен и суетлив.

Было около шести часов вечера. Поднявшись из метро, Эльза отыскала телефон и позвонила матери. Говорили они недолго. Узнав, что дома все хорошо и мама здорова, Эльза сказала, что ночевать будет у мужа и беспокоиться не следует, затем очень вежливо попрощалась, повесила трубку, вышла на улицу и не спеша зашагала в сторону ресторана «Прага».

В подземном переходе, где царила оживленная торговля и толпилось множество людей, сидели нищие и какой-то парень громко пел под гитару, она остановилась возле одного из столиков, за которым высокий, голубоглазый, очень симпатичный молоденький паренек предлагал прохожим различную полукнижную продукцию, заполнившую тогда всю Москву, ту самую, что до сих пор называют то эротикой, то порнографией, и вокруг которой до сих пор не прекращаются бесконечные шумные споры.

— Кама-сутра! Кама-сутра! — несколько устало кричал продавец. — Девочки «Плейбоя»! Игральные карты для любителей эротики! «Дао любви»! Секреты Древней Индии! Только эти книги помогут вам прийти к полной сексуальной гармонии! Девушка, девушка! Вы такая красивая! Вы обязательно что-нибудь купите! Возьмите вот эту, самую дешевую! Берите, не пожалеете!

Эльза взяла брошюрку и бегло пролистала ее. В этот момент людей у столика с товаром стало намного больше.

— Ну так как, девушка? Берете? Очень дешево! — не унимался голубоглазый красавчик.

— Ну, разве что купить вместе с продавцом, — улыбнувшись, ответила Эльза.

— Можно и с продавцом! Постойте, девушка! Куда же вы! — разочарованно крикнул ей вслед паренек, но через секунду уже снова начал расхваливать свой товар.

Эльза вышла на мостовую. В самом начале улицы сидели художники-портретисты. Их было человек десять — двенадцать, но лишь один из них занимался работой. Остальные скучали, курили и неназойливо приставали к прохожим:

— Портретик не желаете? Портретик на долгую память? Очень недорого.

— Хотите, я нарисую вас, девушка? — спросил молодой художник, черный, небритый, сутулый, в тонком промокшем плаще.

— Нет, спасибо, — ответила Эльза.

— Очень дешево. Совсем ничего не будет стоить.

— Нет, спасибо, не хочется, — улыбаясь, сказала она.

— Если нет денег, я нарисую вас бесплатно. Все равно не хотите?

Она медленно покрутила головой:

— Все равно не хочу.

— Жаль. Извините.

Парень в мокром плаще отошел в сторону и закурил.

Эльза наблюдала за работой художника. Рыжий здоровяк с широким, полным лицом и роскошной огненной бородой рисовал мелом замершую перед ним шикарно одетую пожилую даму, кажется, иностранку. Он работал неторопливо и плавно, но портрет получался быстро и очень похоже, хотя смотрелся симпатичнее и моложе, чем сам оригинал.

Эльза взглянула на часы. Они показывали половину седьмого. Впереди был еще целый вечер, и хотелось как-нибудь убить время. Она прошла дальше и стала разглядывать выставленные на продажу картины. Внимание ее привлекло огромное красочное полотно с каким-то эротико-сюрреалистическим сюжетом. Она приблизилась к картине почти вплотную, внимательно рассмотрела отдельные части обнаженного женского тела на фоне огромной и страшной, клыкастой пасти дракона и, так и не поняв замысла, перевела взгляд на хозяина полотна, стоявшего тут же и разглядывавшего Эльзу с неменьшим интересом, чем она — его творение.

— Что, интересуетесь? — спросил художник, вытащив из густой бороды папиросу «Беломорканал».

— Так, — пожала плечами Эльза. — Сколько стоит такая картина?

Услышав ответ — сумму, почти в десять раз превышавшую ее месячный заработок, Эльза снова пожала плечами и, не отвечая пожелавшему продолжать разговор художнику, не спеша направилась дальше, мимо пестрого торгового ряда, мимо изящных трехглавых фонариков, вдоль окон и стеклянных витрин магазинов, салонов и прочих многочисленных заведений Старого Арбата.

Шли последние дни апреля 1990 года — пятого года так называемой перестройки — смутного, беспокойного времени, удивительного и неповторимого периода в истории Российского государства. Анархия, инфляция, преступность, всеобщий человеческий страх. Хочется бежать — куда угодно и на любых условиях. Некоторые бегут. Большинство же, как обычно, терпит, ждет и надеется на лучшие времена.

Наш главный герой Алексей Борин пришел на Арбат в весьма бодром и веселом расположении духа, с горячим желанием развеять настигшее его вдруг весеннее одиночество и с твердым намерением с кем-нибудь познакомиться. Последний раз он был здесь почти полгода назад, в конце октября, когда запаздывающие в столицу морозы не сменили еще настроений и не загнали в подвалы и подземные переходы веселых уличных артистов, а лучшие в Москве арбатские девчонки еще не стали кутаться в шарфы и шубы. Тогда на этой самой улице он повстречал великолепную брюнетку с огромными карими глазами, но встреча оказалась неудачной, и по причинам явно материальным они расстались чуть больше месяца спустя.

Алеше было двадцать пять лет. Выглядел он несколько старше, был достаточно высок и хорошо сложен, обладал очаровательной улыбкой и в общем добрым, мужественным лицом. Волосы нашего героя были темными и жесткими, естественно завитыми, как у барана; недавно появившиеся ранние залысины ничуть не портили его, лишь придавая ему солидности и увеличивая в размерах его и без того высокий лоб. Алеша был близорук, имел очки, но постоянно их не носил, считал, что они ему не идут, но, по мнению других, ошибался в этом. Вышколенная за годы армейской службы походка была твердой и энергичной. В общем внешности наш герой был почти неотразимой, и это являлось не единственным его достоинством, о чем, впрочем, станет известно впоследствии. Замечу только, что характером он был незлоблив и не обидчив, остроумен, образован, общителен, друзья любили его, и он очень любил их.

Едва вступив на мостовую Арбата, Алеша надел очки, огляделся и вскоре из множества попавших в его поле зрения девушек выделил стройную, среднего роста, скромно, но довольно изящно одетую блондинку. Красавица неторопливо шагала по мостовой, остановилась возле картины, заговорила с художником, затем так же не спеша пошла дальше. Ее походка была великолепна.

«Как она хороша! — тут же подумал Алеша. — И как уверена в себе! И как ей идет это платье! И ведь она знает, что оно ей идет, иначе б ни за что не надела его! Ведь еще рано, вечера холодные, и мало кто из девчонок решается носить такие наряды».

Он видел ее только со спины, но более чем богатое воображение его сейчас же нарисовало удивительной красоты лицо. Он неторопливо пошел за ней в надежде, что она обернется, но она не оборачивалась, что несколько раздражало нашего героя.

Наконец он решил действовать смелее, перешел на другую сторону улицы, забежал несколько вперед, развернулся и направился в обратном направлении. Народу было так много, что Алеша упустил девушку из виду. Он остановился, чтобы оглядеться, но в этот самый момент она вдруг оказалась прямо перед ним.

Внешность блондинки превзошла все ожидания. Алеша тут же пожалел, что он не поэт и сознание его, кроме как визуально, не в состоянии отразить всю прелесть небольших, напоминающих едва распустившийся бутон алой розы губ, абсолютно прямого носа, огромных небесно-голубых глаз, длиннющих светлых ресниц и всего, всего, всего, что только было в образе этого прелестного создания.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем она улыбнулась, и, еще на мгновение задержав взгляд на маленьких, старомодных очках, сделала шаг в сторону, и, обойдя застывшего, как столб, молодого человека, все той же неторопливой походкой пошла дальше.

«Кажется, я за зиму потерял форму. Совсем разучился знакомиться», — подумал Алексей и, сделав несколько энергичных шагов, догнал прекрасную незнакомку:

— Девушка!.. Девушка!.. Извините, пожалуйста! Вы!.. Вы такая красивая! Вы мне очень понравились! Как только я вас увидел!.. В общем, нельзя ли с вами познакомиться?

Она опять улыбнулась и посмотрела на него:

— Хотите познакомиться? — просто сказала она, тяжело вздохнула и пожала плечами: — Давайте попробуем.

— Вот здорово! Меня зовут Алексей.

— А меня зовут Эльза.

— Эльза! — восторженно повторил он. — Какое прекрасное, редкое имя! Оно вам подходит. Вас действительно зовут Эльза?

— В общем нет, не совсем. Но я привыкла к этому имени. Так звали маленькую принцессу из одной старой немецкой сказки. В детстве я очень любила эту сказку, любила играть в маленькую принцессу. С тех пор все — и подруги, и даже мама — зовут меня Эльза.

Они шли некоторое время молча, медленно, друг возле друга. Она не смотрела на него, все с тем же интересом разглядывала картины и иногда загадочно улыбалась, в то время как он мучительно обдумывал свою следующую фразу. Столь быстрое и удачное знакомство не входило ни в один из его планов. Эльза поражала его своей ослепительной красотой, и теперь он растерялся и совершенно не находил слов, чтобы продолжать разговор.

— Вам не скучно? — наконец спросил он, осознавая, что пауза глупа и чересчур затянулась.

— В общем нет, — сказала она.

— Вам нравятся картины? Сегодня здесь очень много картин.

— Да, много. Но мне мало что нравится.

— Отчего же?

— Не знаю. Так… Много непонятного. Много пошлости, по-моему. Вы так не считаете?

— Да. Сейчас везде этого много.

— Это точно, — вздохнула она.

Беседа не клеилась. Они опять молчали до тех пор, пока внимание обоих не привлекло большое скопление народа возле здания театра. Многие останавливались там, и толпа образовала широкий круг, посреди которого стояли несколько мужчин в черной военной форме, в точно такой же форме, какую носил мой добрый и старый приятель, любитель длинных и громких речей, хорошей водки и плова.

— Не хотите послушать, о чем говорят эти люди? — тотчас спросил Алеша.

— Ах, — она махнула рукой. — Мне все равно ничего в этом не понять. Я уже много такого наслушалась. Впрочем, если хотите… У меня время есть.

Они подошли.

— Господа россияне! — вещал в центре толпы оратор, небольшой, полный седой человек. — Пока масоны в России правят бал, мы с вами так и будем жить в рабстве и нищете! В 1917 году кучка инородцев при поддержке масонов и прочей нечисти обманом и хитростью захватила власть в нашей стране! Они почти погубили нашу родину! Встав у рули, они подорвали Великую империю! Они увели ее с пути истинного, от великих и мудрых, божественных законов развитии! Вспомните только те методы, с помощью которых они захватили и столько лет удерживали власть! Расстрелы! Казни! Концлагеря! Ленин и вся его свора — это сам сатана со своим окружением! Красивыми сказками о свободе и равенстве, о рае земном они задурманили русскому человеку голову! А всех, кто им не поверил и не послушал их, они жестоко истребили! Почти всех, господа, почти всех! Они разрушили наши церкви, уничтожили нашу религию! Они насильно отлучили русского человека от Бога! Атеизм — вот религия, которую они семьдесят с лишним лет навязывали нам! Атеизм — сатанизм! Видите, как созвучны эти слова? «Бога нет! — говорили они. — И бессмертия нет! И нет великого суда Божьего! Нет возмездия за грехи! А раз всего этого нет — значит, все дозволено! Значит, смело греши — убивай, грабь, воруй, национализируй!» Вот что внушили они простому народу! Теперь, когда большинство русских людей поняли, как обманули и надругались над ними, масоны и сионисты, как и прежде, не сдаются и замышляют новый заговор! Под видом демократизации и рыночной экономики они пытаются снова навязать нам сатанинские идеи! И теперь они надеются окончательно погубить то, что осталось от Российской Империи! Поработить, колонизировать ее! За гроши распродать жирным толстосумам Запада! Но этому не бывать вовеки! Мы — все честные люди России — не допустим этого! Мы сможем вернуть Россию на путь истинный! Мы вернем ей престиж и былую славу! Мы восстановим монархию! Мы возведем на престол императора, ибо только самодержавие…

— Так ведь его ж расстреляли, царя-то, — перебил вдруг разгорячившегося оратора маленький лысый старичок из толпы. — Расстреляли аж еще в восемнадцатом году.

— Правильно. Враги уничтожили царскую семью, — уже с меньшим пафосом и тише продолжал оратор, — но не полностью. Извести до конца род Романовых им не удалось.

— Существует прямой потомок царя Николая, имеющий законное право на российский престол, — добавил высокий светловолосый чернорубашечник, стоявший по правую сторону от оратора.

— Господа! Православие, самодержавие, народность — вот наше прошлое и будущее! Но на данный момент наша главная задача — борьба с масонством и давно внедрившимся в нашу среду сионизмом, ибо, как и раньше, сейчас оттуда исходит зло!

— Короче, бей жидов, спасай Россию! — весело крикнул длинноволосый парень в потертых джинсах.

— Вовсе нет, — точно ожидая этих слов, немедленно возразил оратор. — Мы никакие не антисемиты. Мы выступаем не против всего еврейского народа, а лишь против масонов и сионистов — книжников и фарисеев, без малого две тысячи лет назад распявших Иисуса Христа и все это время множивших свои преступления! — нотка ненависти прозвучала отчетливо в последних словах говорившего.

— Между прочим, Христа распяли не евреи, а римляне! — компетентно заявил кто-то из собравшихся людей.

— Неправда, евреи! — возразил другой.

— Да Иисус Христос сам ведь был еврей!

Выступление одного человека быстро переросло в шумную, многоголосую дискуссию. В то время на Арбате часто случались такие споры.

— Может, хватит? Пойдем отсюда, — сказала Эльза, капризно сжав губки и сделав недовольную мину. — Надоели своей болтовней! Пять лет уже спорят, а жить становится хуже и хуже! Все беды от журналистов и политиков. Раньше лучше было. Не было этой гласности и жили нормально. А теперь каждый кому не лень людям голову дурит. Правда, Алеша?

— Я бы не сказал, что мы жили нормально, — ответил Алексей, радуясь тому, что она впервые так просто назвала его по имени и что наконец-то нашлась хоть какая-то тема для разговора. — Но в общем, наверное, ты права. Все их разговоры сводятся к поиску виноватых. Одному — коммунисты, другому — демократы, этим вот еще и евреи жить мешают.

— Сами мы во всем виноваты! Своим умом жить не хотим! Вместо того чтобы работать больше и жить нормально, дураков этих слушаем!

— Да. Думаю, ты права. Ну вот, а говоришь, что ничего в этом не понимаешь, — щедро похвалил Алеша, отчего Эльза довольно улыбнулась и щеки ее покрылись легким румянцем. — Ну ты как? Следуешь своим принципам? — весело поинтересовался он. — Работаешь много, живешь нормально?

— Ах! Я слабая женщина. Работать больше должны мужчины. Хотя я тоже не бездельница. Тружусь по мере сил.

— Понятно. На жизнь хватает?

— Ты о чем? Смеешься? Впрочем, мне есть на кого рассчитывать.

Алеша расхохотался. Стеснение его вдруг улетучилось. Теперь он почувствовал себя с ней совершенно раскованно и свободно.

Эльза изобразила на лице удивление и впервые откровенно посмотрела на своего нового знакомого:

— Что это с тобой?

— Да так, ничего. Вспомнил одну свою прошлую встречу. Слушай, ты на меня случайно не рассчитываешь?

— Что? Вот еще! — Она смерила его надменным взглядом. — А то я не вижу, на что здесь можно рассчитывать! И вообще, с каких это пор мы перешли на «ты»?

— Извини. Это произошло как-то само собой. А что, сначала надо было выпить на брудершафт? Так нет проблем. Ты прелесть, Эльза! Ты самая красивая девушка из тех, кого я когда-либо встречал! Слушай, пошли ко мне? — При этих словах он еще крепче стиснул ее ладошку в своей руке и значительно ускорил шаг.

— Ты что, сдурел! Куда ты меня тащишь? Пусти, дурак! — обиженно воскликнула она, выдернула руку, развернулась и быстро пошла в противоположную сторону.

Алеша остановился и посмотрел ей вслед.

«Вот глупость, — подумал он. — Лучше б молчал, чем молоть такую чепуху. И что это на меня нашло? Как же она все-таки красива! И каким же я оказался бараном! Все! Еще секунда, и она исчезнет, свернет в один из арбатских переулков, и тогда и потеряю ее навсегда».

«Ну и пусть! Другую найдем! Подумаешь, принцесса». — При этой мысли рука его уже потянулась было за очками, но тотчас шевельнулось в нем нечто такое, отчего он испытал странное, неведомое ранее ощущение, и какая-то неведомая сила заставила Алексея вдруг сорваться с места и бежать, спешить туда, где прекрасная блондинка с редким именем всего несколько мгновений назад затерялась в пестрой вечерней толпе.

Эльза уже сбавила шаг. Какой-то солидный дядя лет сорока пяти, высокий и толстый, шел рядом с ней и пытался начать разговор, но она даже не взглянула на него. Наконец, потеряв всякую надежду, старый ловелас отстал. Через мгновение на его месте появился наш запыхавшийся от быстрой ходьбы герой.

— Это опять я, — снова теряясь при виде ее восхитительных глаз, сказал он.

— Я вижу, — сердито сказала она.

— Чего он хотел, этот толстый?

— Да все того же. Чего все вы хотите.

— Ты прости меня, Эльза. Я совершил абсолютную глупость. Я не хотел. Я даже не думал ни о чем подобном. Со мной иногда такое бывает: то не могу слов подобрать, то ляпну какую-нибудь чушь или совершу что-нибудь бестолковое. А потом жалею…

— И сейчас жалеешь?

— Сейчас особенно!

Она посмотрела ему в глаза:

— Звучит убедительно. Ладно, прощаю. — Она улыбнулась и очень непринужденно положила свою ладонь на его запястье.

— Ты обиделась?

— Нет, я не обидчива. Но ты меня удивил. Слушай, я что, похожа на ту, с которой можно так запросто, взять и тащить куда вздумается? Или ты принял меня за проститутку?

— Ну, Эльза! С чего ты взяла! Просто сам не пойму, что это на меня нашло. Поверь, у меня в мыслях такого не было. Скажу тебе откровенно: проститутки с такой внешностью, как у тебя, просто не может быть, а если и может, то доступна она будет только любимому племяннику дяди Рокфеллера.

— Много ты понимаешь, — вздохнула она. — Значит, ты не любимый племянник дяди Рокфеллера?

— Нет. К сожалению, нет. Я студент и дворник по совместительству. Зарплата средняя плюс стипендия…

Она засмеялась:

— Все ясно с тобой, студент.

Алеша действительно был студентом четвертого курса одного из не очень престижных московских институтов. Кроме того, в свободное от учебы время он и вправду подрабатывал дворником. Разумеется, не из-за денег. Зарплата его по тем временам была крошечной, и он, парень крепкий и очень даже неглупый, вполне мог бы заработать значительно больше где-нибудь на другом, более солидном и престижном поприще. Однако он подметал улицы, за что местные власти не только немного платили ему, но и, по установленному порядку, выделяли временно маленькую комнатку на улице Гиляровского, почти в самом центре Москвы, что для нашего героя, натуры творческой и независимой, любителя приключений и новых знакомств, было гораздо важнее, чем деньги.

Толпа у театра разрослась, но вместо громких призывов бороться с масонами оттуда уже доносилась веселая песенка, то и дело заглушаемая продолжительными взрывами смеха. Политики в черных рубашках ушли. Их место заняли уличные артисты и музыканты.

— Давай немного послушаем? — предложила Эльза.

— Да я их уже слышал раз двадцать, наверное. Молодцы, конечно, эти ребята. Жаль только, что третий сезон одно и то же выдают.

— Все равно. Давай подойдем. Они мне нравятся. Быть может, сегодня будет что-нибудь новое.

— Сомневаюсь. Но если ты хочешь, давай подойдем.

Они подошли и немного протиснулись вперед. В середине толпа образовала небольшой, почти правильных размеров круг, в центре которого маленький толстый рыжеволосый парень пел неприличные частушки. Народ хохотал. Парень подыгрывал себе на гитаре, которая издавала странный дребезжащий, далеко не классический звук. Пел и бренчал он невероятно громко, так, что было слышно на весь Арбат, у самых станций метро, и даже бесконечный шум улицы не мог заглушить эту песню и звон:

— Немедленно прекрати эту похабщину! — закричала какая-то женщина, проходившая мимо и случайно остановившаяся послушать.

— Это не похабщина, дама, — сказал рыжеватый певец. — Это народный фольклор. Кому не нравится, может не слушать.

Он перекинул гитару на спину, смешно и многозначительно поклонился публике. Затем выпрямился и высокоторжественно произнес:

— Уважаемые дамы и господа! Дорогие москвичи и любимейшие гости столицы! Почтеннейшая публика! Вы прослушали первое отделение нашего концерта. Понравилось оно вам?

— Да! Да! Хорошо! Браво! — закричали разные голоса.

— Я очень и очень рад! Следующее отделение будет еще веселее и круче! А сейчас, прошу прошения, — маленький, так сказать, финансовый антракт! Такова жизнь! Понимаю вас, господа, и думаю, вы должны нас понять! Я хочу представить вам нашего известного и популярного, талантливейшего композитора, певца, чтеца, а также кассира! — Рыжий указал на худого, долговязого парня в трико и огромной клетчатой кепке. — Его зовут Карман! Прошу заметить, господа, что Карман — это всего лишь прозвище! Его известнейшая фамилия звучит несколько по-другому! Сейчас он подойдет к каждому, повторяю, к каждому из вас! Червонцы и четвертные, а также полтинники и мои любимые сторублевые билеты и доллары можно класть не разворачивая! Помните: Человек человеку друг, товарищ и меценат! Хотя, конечно, пенсионеры и студенты могут просто улыбаться!.» Чего вы все сразу заулыбались?

Зрители действительно улыбались, меж тем как долговязый Карман в кепке с огромным целлофановым мешком медленно шел по внутреннему кругу образовавших плотное кольцо людей, то и дело внедряясь в этот крут и протягивая мешок. Его длинные костлявые руки так и мелькали. Зазвенела мелочь. Полетели и бумажные деньги, большей частью, конечно, рубли.

— Ну вот! — весело сказал Алеша, когда нахальный кассир сунул свой мешок прямо под нос Эльзе. — Вечно я прихожу в тот момент, когда нужно давать деньги.

— Не жадничай, парень, — философски заметил Карман. — Имея такую роскошную женщину, можно смело отдать мне все сокровища мира.

— Тебе? — усмехнулся Алеша, нащупал в своем кармане металлический рубль, достал его и бросил в мешок.

— Мерси, — долговязый почтительно кивнул, затем повернулся и нагло подмигнул следующему «меценату». Получив еще несколько монет, он встряхнул свой наполняющийся потихонечку мешок и очень довольный пошел дальше по кругу, в то время как рыжий толстяк, заметив, что публика, утомленная антрактом, начинает уже расходиться, снова заговорил:

— Господа! Чтобы не было вам скучно, я прочту парочку веселых стихотворений! Их авторы — молодые, но уже известные московские поэты! Вот одно из них! Очень поучительный стих! Он говорит о том, как хорошо быть октябренком и как плохо быть проституткой!

Он начал читать, подражая той манере, в которой актеры читают Маяковского:

— Да. Так себе стихотворение, — критически продолжил рыжий. — Или возьмем другую тему. Известно, что в последнее время жены стали чаще изменять своим мужьям, отчего мужья в свою очередь стали сильно нервничать и расстраиваться. Вот что я имею сказать по этому поводу:

Многие смеялись, но общая реакция зрителей оказалась слабенькой. Толпа заметно редела. Рыжий артист прочел еще один стих, но тот оказался совсем уж никудышним и несмешным. В ходе концерта образовалась тихая и скучная пауза, и люди уже собрались было разойтись, но долговязый парень в кепке сумел спасти положение. Закончив сбор денег, он, подбежав к своему толстому партнеру, сделал неописуемый жест руками и всем своим гибким нескладным телом, что вызвало дружный хохот зрителей. Затем он заорал:

— Самые лучшие! Самые смешные! Самые свежие и самые старые анекдоты! Тему заказывают зрители! О чем, господа, желаете послушать? Над кем хотите вы посмеяться?

— Давай любой! — закричал кто-то.

— Любой? С удовольствием! Итак, анекдоты различных народов нашей великой многонациональной страны!

«Сара! — начал длинный, произнося это имя с таким акцентом, будто он всю жизнь свою говорил на идиш. — Ты почистила мои брюки?

— Почистила, Абрам.

— А ты почистила мой пиджак?

— Почистила, Абрам.

— А ты почистила мои ботинки?

— А что, там тоже есть карманы?»

Публика взорвалась. Несколько десятков человек расхохотались на разные голоса. Потом, когда общий хохот стих, один парень из зрителей все еще продолжал гоготать, и смех его напоминал лошадиное ржание, отчего остальные еще больше развеселились.

— Если кроме меня здесь еще есть евреи, — продолжал длинный, — прошу не обижаться. Телеграмма: «Абрам! Твоя Сара уже родила. Вот только мальчика или девочку, я тебе написать не могу, потому что каждое слово стоит три копейки!»

Толпа взорвалась вторично. Карман сам истерически хохотал после каждого анекдота, противно гримасничая и разбрызгивая слюну.

Я сам не раз наблюдал эти уличные представления. Не знаю, есть ли они сейчас? Тогда это действительно было очень смешно.

— Анекдоты о великом украинском народе! Опять же дружеские, и гостей с Украины прошу покорнейше не обижаться! Итак, поезд «Киев-Москва». На верхней полке едет хохол. Сидит, ноги свесил и машет ими в воздухе. Запах от потных, нестиранных много недель носков переполняет купе. На нижней полке едет пожилая, очень добропорядочная дама. Вонь от носков душит ее. Она давится, ее вот-вот потянет блевать.

«Мужчина! — наконец не выдерживает она. — Вы носки хоть когда-нибудь меняете?»

«Носки? — отвечает хохол. — Поменяю. Но только на сало». Ха-ха-ха! Вот такие дела!.. Продолжаем тему. Урок в грузинской школе:

«Учитель: Гогия! Иди к доске! Разбэри по члэнам предложение: «Папа и мама пошли баня».

Гогия: Пожалуйста, учитель. Мама — подлэжащее, папа — надлэжащее, баня — прэдлог!

— Хорошо, Гогия. Только баня — это нэ прэдлог, а мэсто имэния».

Публика смеялась от души. Далее пошли анекдоты о кавказцах и молдаванах, чукчах и прапорщиках, Василии Ивановиче и Петьке, Штирлице и Мюллере, не были забыты старые, но больше всех досталось новым правителям страны. Второе отделение концерта, как и было обещано, получилось действительно очень веселым. Наконец, долговязый юморист, вспотевший и охрипший после столь долгого и бурного выступления, достал свой мешок и снова пошел по кругу.

Стемнело. Изящные трехголовые фонарики осветили замедливших движение людей, старенькие домики с разноцветными балкончиками, заставленные матрешками и самоварами столики, витрины, подоконники первых этажей. Тусклый свет проник в переулки и подворотни, осветив неунывающие лица подрастающего поколении: московских ребят и девчонок, приехавших сюда из разных районов столицы обсудить новости, поболтать, попеть, побаловаться травкой или распить бутылочку недорогого вина. Зазвенели гитары. Загремели магнитофоны. Заругались местные старушки, давно привыкшие к здешнему шуму и возмущающиеся всегда больше для строгости и порядка. В переулке двое парней сцепились в беззлобной драке. Вокруг немедленно собралась толпа. Затрещал милицейский свисток. Бойцов быстро разняли. Послышались громкие пьяные голоса. И, в отличие от всего окружающего мира, Арбат совсем не спешил пока засыпать, обретая второе, еще более жизненное дыхание.

Третье отделение концерта, стоившего Алеше трех драгоценных рублей, наконец завершилось. Рассовав по карманам сборы, артисты исчезли в темноте переулка. На их месте секунду спустя появился молодой человек весьма странной наружности. Он назвался известным арбатским поэтом. Пользуясь тем, что публика не разошлась, он начал читать стихи, однако уже уставшая аудитория, из уважения выслушав пару четверостиший, вскоре рассеялась, и лишь несколько заядлых любителей поэзии остались слушать непризнанного служителя муз.

— Эх, — вздохнула Эльза. — Завтра на работу. Я устала. Пойдем к метро?

— К «Арбатской»? Пошли.

Они шли и снова молчали. Мысли путались в голове Алеши, и он опять не мог подобрать нужных слов.

«Как глупо все-таки и веду себя, — удивляясь самому себе, думал он. — Вечер подходит к концу, ведь она уйдет сейчас, а я так и не смог ее ничем удивить, поразить, восхитить. Хоть бы какой случай забавный вспомнился, что ли. Как странно. Ведь раньше у меня это так легко получалось».

— Ну что ты все время молчишь? — не выдержала наконец Эльза.

— Я?.. Я не знаю, о чем говорить, — честно признался он.

Она засмеялась:

— Как это не знаешь? Ну, расскажи о себе что-нибудь.

— О себе?.. А что? Я тебе уже все рассказал. Учусь, работаю…

— Что, с утра до вечера что ли?

— Нет конечно. Еще я люблю читать. Еще у меня много друзей. Отличные ребята! Мы часто собираемся вместе…

— А девушки?

— Что девушки?

— Расскажи о своих девушках.

— У меня сейчас нет своей девушки.

— Что, ни одной? Так я и поверила!

— Да нет, Эльза, — серьезно заметил он. — Никакой я не Дон-Жуан. Я понял, на что ты намекаешь. Все это просто от скуки. Терпеть не могу одиночества. У меня есть друзья, и мне хорошо с ними. Но иногда… Сама понимаешь.

— Понимаю. Отчего же не женишься?

— Мне пока не на ком жениться.

— Да ну! — удивилась она. — Так за всю жизнь и не встретил ни одной порядочной женщины?

— Я за всю жизнь не встретил ни одной плохой женщины. По крайней мере, не помню таких. Просто никого не полюбил еще по-настоящему. Как говорится, не дал Бог.

— Веришь в Бога?

— Да, верю.

— А я — нет. Не понимаю я этого. Мои подружки теперь тоже все крестики носят. А я не верю. Ну просто не укладывается в голове.

— Я раньше тоже не верил. У меня был друг, мы вместе служили в армии и потом даже вместе учились. Он был из религиозной семьи. Он знал многое и многому научил меня. Это он научил меня верить. Он собирался бросить институт и стать священником и даже прошел экзамены в семинарию, но тяжело заболел и умер год назад.

— Что с ним случилось?

— Он был в Чернобыле во время аварии. Выступил добровольцем. Сильная доза радиации. Потом он все время болел, но мы даже не знали об этом… Узнали только после смерти.

— Как жаль!

— Да, жаль. Таких людей сейчас немного. Я часто его вспоминаю. Даже вижу во сне.

— Странно все-таки. Жизнь, смерть… Был человек, и нет человека… Странно и непонятно.

— Мой друг понимал. Теперь мне кажется, что и я кое-что понимаю. Но хватит, не будем об этом. Расскажи теперь ты о себе.

В свои двадцать четыре года Эльза выглядела не больше, чем на восемнадцать. Когда она открыто и даже с оттенком гордости сообщила свой возраст, Алексей очень удивился, ибо думал, что познакомился с совсем юной девушкой. Еще более удивил его ее короткий, не очень складный, но исчерпывающий рассказ.

Эльза действительно была чертовски красива, красива настолько, что далеко не каждый уверенный в себе мужчина решился бы к ней подойти, и только Алеша с его простотой мог так запросто с ней познакомиться. Однако, как это часто случается, сногсшибательная внешность пока не принесла ей особого счастья. Ее первый муж, бывший одноклассник, высокий, красивый и крепкий, работал таксистом и погиб в автокатастрофе ровно через шесть месяцев после свадьбы. Эльза ждала ребенка. Особенной привязанности к мужу она не испытывала, однако гибель его послужила причиной сильного нервного потрясения, выкидыша и последующей продолжительной болезни. Более или менее поправилась она только спустя два года, снова похорошела, вошла в форму и вышла замуж вторично. Но болезнь не прошла окончательно, то и дело давала о себе знать, и второй брак тоже не приносил ей ни покоя, ни радости…

— Тебе куда? — спросил Алексей, когда они подошли к станции метро.

— Мне на «Кировскую».

— Прекрасно. Нам по пути. Мне на «Проспект Мира». Это большая удача. А то обычно как встретишь хорошего человека, обязательно он в другом конце Москвы живет.

— Значит, все-таки часто знакомишься?

— Нет, не часто. Такая сказочная женщина, как ты, встречается впервые.

Они спустились к платформе и в полупустом вагоне проехали три остановки.

— Ну вот и все, — сказала она. — Тебе — в переход, мне — наверх.

— Я провожу тебя. Можно?

— Нет. Не стоит, Алеша. Я живу прямо у метро. Лучше встретимся в другой раз.

— В другой раз? Когда? Где?

— Да хоть завтра. Если дождя не будет, найдешь меня на Арбате.

— Это ненадежно…

— Захочешь — найдешь. До свидания, Алеша. Спасибо тебе.

— За что спасибо?.. Эльза, подожди…

Она улыбнулась весело и загадочно, вскочила на ступеньку, эскалатор понес ее вверх, и через минуту она, махнув напоследок рукой застывшему в растерянности Алеше, исчезла за стеклянной дверью.

ГЛАВА ВТОРАЯ ПОДАРОК С РИЖСКОГО РЫНКА

«Ну ты баран! — ругал сам себя Алеша, возвращаясь домой. — Баран безмозглый! Чурбан неотесанный! Познакомился с такой женщиной, и за целый вечер двух слов нормально связать не смог! Попробуй теперь найди ее! Даже телефон не догадался спросить! Эх, ты!»

Он вышел из метро в прескверном настроении. Домой идти расхотелось. Он побрел пешком по проспекту Мира, вспоминая прекрасные глаза Эльзы, ее мягкий голос и звонкий веселый смех и продолжая ругать себя за растерянность и нерешительность.

Минут через двадцать он дошел до Рижского рынка. Те, кто посетил Рижский рынок в годы перестройки, наверняка вспоминают эту плотную, непроходимую толпу, начинающуюся сразу у метро и в погожие дни простирающуюся до Крестовского моста. Рижский рынок был самым крупным во всем Союзе центром стихийной торговли. Со всей страны свозили сюда товар, отовсюду съезжались сюда покупатели. Тысячи людей в мороз и зной, жару и стужу, изо дня в день часами толпились на этой площадке. Торговали с рук, в павильонах, с лотков, в палатках, с земли. Здесь же собиралось множество воров и мошенников, здесь некоторые московские вымогатели, ставшие впоследствии именитыми бандитами и бизнесменами, набирались опыта и наживали свой начальный капитал.

Через пару лет после описываемых событий Рижский рынок как рассадник грязи и преступности закрыли, а стихийная торговля расползлась по всей Москве, на несколько лет превратив столицу в один огромный, грязный базар.

Алексей посмотрел на часы. Маленькая стрелка приближалась к одиннадцати. Рижский рынок был пуст. Ни многочисленных покупателей, ни маститых деятелей «рыночной экономики», ни гордо расхаживающих милиционеров с дубинками, ни шашлычников, ни воров и мошенников здесь уже не было. Представление под названием «купля-продажа» закончилось несколько часов назад, и все его участники — от выдающихся «звезд» торговли до многочисленных героев эпизода — давно разошлись, оставив после себя горы мусора, пустые ящики и коробки и, наверное, никогда не выветривающийся здесь запах шашлычного уксуса.

Алеша вышел на рыночную площадь и, окинув взглядом представившуюся ему картину, пиная ногами картонную коробку, поплелся в унынии вдоль палаток и торговых рядов.

Внимание его привлек странный шорох. Алеша сделал еще несколько шагов и у стеклянного павильона увидел человека, стоявшего в довольно неестественной позе, — прямой, как жердь, он стоял под углом к витрине, упираясь в нее обеими руками и лбом.

«Пьяный», — решил Алеша и подошел ближе:

— Что, браток, выпил лишнего? Бывает. Давай помогу.

Незнакомец был значительно ниже Алексея и довольно щуплого телосложения, так что наш герой без особого труда, взяв его за плечи, привел в вертикальное положение. Поставив обмякшее, но дышащее тело, Алеша попытался взглянуть на него спереди, но незнакомец вдруг сам резко, как гриф, повернул голову. Увидев его лицо, Алеша вскрикнул. В голове его пронеслись наводящие ужас персонажи многочисленных видеофильмов о вампирах и мертвецах. Руки ослабли и выпустили плечи незнакомца. Алеша почувствовал, как тело незнакомца рухнуло к его ногам, отчего от пяток к голове хлынул леденящий поток крови и на лбу выступил пот. Несколько секунд спустя он понял, что бежит в направлении ярких прожекторов, освещающих спуск Рижской эстакады.

«Стоп! — наконец сказал он себе. — Совсем плохой стал. Как маленький ребенок, пугаюсь неизвестно чего!»

Он остановился и попытался вспомнить, что его так напугало. Маленький худой человек с коротко остриженными кудрявыми волосами, с совершенно черным лицом, с такими же черными белками глаз, острым крючковатым носом и рваной, свисающей на непомерно длинный подбородок нижней губой. Теперь в представлении нашего героя все это выглядело не таким уж жутким. Алеше стало стыдно за свое паническое бегство, затем стыд его неожиданно сменился жгучим любопытством, и он, подумав еще секунду, развернулся и решительно пошел назад.

Страшный незнакомец оказался на том же месте. Отчаянно цепляясь за угол павильона, он тщетно пытался встать на ноги. Алексей снова поднял его и, сжав волю в кулак, снова заглянул ему в лицо. Картина действительно была ужасна. Глаза, щеки и лоб представляли собой одну сплошную черную опухоль. Кожа от переносицы до кончика носа была содрана так, что из-под нее виден был хрящ, а разорванная пополам нижняя губа свисала на подбородок, обнажая десну с неполным рядом зубов.

— Кто ж тебя так, браток? — сочувственно спросил Алеша.

Раненый поднял голову. Взгляды их встретились, но несколько мгновений Алексей не мог понять, видят ли что-нибудь разбитые глаза незнакомца.

Наконец обрывки нижней губы зашевелились, и человек невнятно произнес несколько слов на непонятном Алеше языке.

— Не понимаю, — сказал Алексей.

— Помоги, — в ответ услышал он русское слово. Человек говорил с кавказским акцентом.

— Я сейчас, браток! Сейчас! Ты подожди тут чуть-чуть, я мигом. Я сейчас скорую вызову.

Прислонив незнакомца спиной к витрине, Алеша побежал было к ближайшему телефонному автомату, но незнакомец вдруг с непонятно откуда взявшейся силой резко схватил его руку:

— Мнэ скорую нэлза, — потряхивая нижней губой, грозно прошипел он. — Нэлза, понэл? Нэ хочу!

— Понял, понял. Даже не знаю тогда, как помочь тебе. В больницу ведь надо?

— Нэ хочу!

— Может, тогда ко мне?

Раненый промолчал. Закинув руку незнакомца себе на шею и обхватив его спину, Алексей потащил его в сторону дома. Кавказец не сопротивлялся, однако идти он не мог. Ноги его заплетались, и они едва не упали оба, так что нашему герою пришлось забросить его себе на спину, как мешок. Так, один на другом, они перешли все еще кишащий автомобилями проспект Мира, затем и Сущевский вал. Здесь Алексей немного передохнул, посадив кавказца на ступени жилого дома, потом снова взвалил свою ношу на плечи, свернул на улицу Гиляровского и побрел вдоль трамвайных путей.

Григорий Круглов — двадцатитрехлетний студент из Рязани, высокий, худощавый, простоватый на вид паренек с круглым прыщавым лицом и маленькими бегающими глазками, сосед по квартире и однокурсник Алеши, заснуть еще не успел и дверь открыл быстро.

— Гриша, помоги, — еле дыша произнес Алеша и почти что бросил незнакомца на руки Григорию.

При свете лицо кавказца не казалось уже таким страшным и уродливым, хотя побито и растерзано оно было, конечно, здорово.

— Кого это ты притащил? — посадив незнакомца на стул, не особенно удивляясь, спросил Григорий.

— Друг, — не раздумывая, ответил все еще задыхающийся Алексей. — Фу! Тяжелый черт! Еле дотащил.

— Что-то я не припомню у тебя таких вот друзей.

— Да ладно тебе. Это старый друг. Можно подумать, что ты всех друзей моих знаешь.

— Все ясно, — недовольно вздохнул Круглов. — Ну и что теперь делать с ним? Он хоть живой?

— Был живой. Да и сейчас живой, вишь, губа шевелится. Ох и уморился я с ним!

— Еще бы! Издалека тащил?

— С Рижского.

— И кто ж его так?

— Не знаю. Враги. Иду, смотрю — друг лежит покалеченный.

— Понятно, — снова вздохнул Григорий. — Так что с ним делать-то? Его ведь в больницу надо.

— Да нельзя ему… Ладно, я знаю, что делать. Ты, Гриша, пожалуйста, брось его ко мне на диван, а я скоро приду.

— Ничего себе!..

— Да не переживай ты! Я быстро. Мигом обернусь.

Алеша побежал вниз, по разбитой, давно требующей ремонта лестнице, интенсивно вспоминая на бегу номера телефонов всех знакомых ему медиков. Выбор его остановился на двух: Ольге, жене Сергея — давнего хорошего знакомого Алеши, и Танечке — молоденькой выпускнице медицинского института, с которой Алеша по характеру своему не успел еще порвать отношений.

Автомат находился прямо у подъезда. Пошарив в кармане, Алеша нащупал пару двухкопеечных монет, которые всегда имел в запасе, и начал быстро вращать диск телефона.

С Танечкой проблем не оказалось. Она была согласна ехать куда угодно, хоть на край света, абсолютно не задумываясь, зачем понадобились ее старому знакомому аптечка, бинт и инструмент для накладки швов. С Ольгою получилось сложнее. Муж ее, Сергей, ни за что не хотел отпустить любимую жену в такую поздноту, но после длительных уговоров все-таки согласился, заявив при этом, что обязательно поедет вместе с ней.

Закончив переговоры, Алексей снова поднялся наверх в квартиру, попросил Григория подежурить еще немного, затем быстро побежал к метро встречать вызванный медперсонал.

На обратном пути Алеша красочно расписал наскоро выдуманную историю о своем так называемом друге и о той страшной переделке, в которую они оба попали прошедшим вечером.

— Так чего ж ты такой гладенький, если он там весь растерзанный лежит? — скептически поинтересовался Сергей.

— Так я ж тебе объясняю, что подошел поздно, — разгорячившись от собственного рассказа, сказал Алексей. — Это они до моего прихода его так отделали… Палками били, сволочи, — добавил он для правдоподобности. — Но ничего! Я их тоже так просто не отпустил. Помнишь, как Виктор Михайлович нас учил?

— Помню, — ответил Сергей.

Когда-то Алеша и Сергей вместе занимались борьбой, и наш герой даже ходил в чемпионах местного значения. Вспоминая былые спортивные успехи Алексея, Сергей был склонен верить его рассказу.

Примерно через час незнакомец с Рижского рынка, забинтованный, зашитый и замазанный йодом спокойно засыпал на диване нашего героя. Ольга и Сергей ушли сразу после оказания помощи. Несколько минут спустя Алексей, пожелав соседу и гостю спокойной ночи, пошел провожать Танечку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ МОШЕННИК

Вернулся Алеша только к восьми часам утра. Невыспавшийся, ужасно уставший, он отворил дверь своим ключом, пошатываясь, прошел к себе в комнату, не раздеваясь, рухнул на диван рядом с незнакомцем и через секунду уже отключился.

Проспал он, правда, совсем недолго. Ровно через двадцать пять минут на всю квартиру затрещал дешевый пластмассовый будильник, и этот неприятный звон возвещал о том, что до начала занятий в институте осталось всего сорок пять минут.

Прошло еще чуть более десяти минут:

— Гриша! Гриша, ты уже встал? — простонал Алеша, все еще лежа на диване.

— Давно уже! — послышался с кухни голос Гриши Круглова. — Сидим вот, завтракаем… С другом!

— У нас первой парой что?

— Профессор Суриков, собственной персоной! Вставай давай! Время не ждет! Рискуешь остаться без завтрака!

— Вот черт!..

Алеша встал и не в силах открыть глаза ощупью добрался до умывальника, лениво смазал холодной водой лицо и, докрасна растерев его махровым полотенцем, огляделся вокруг… На кухне, где и располагался умывальник (он же место для мытья посуды и стирки), возле огромной газовой плиты, сидя за столом, Гриша и залепленный бинтами и пластырем гость прямо со сковородки жадно поедали поджаренную наскоро яичницу с колбасой.

— А-а, — Алеша зевнул, вспомнив вчерашнюю встречу на Рижском рынке и последующую «госпитализацию» пострадавшего. — Как самочувствие?

— Нормально, — прижимая рукой нижнюю губу, лаконично ответил гость, встал и протянул Алексею руку:

— Солтан.

— Султан? — Алексей пожал руку.

— Да не султан, а Сол-тан! Солтан! Понял? — вмешался Григорий. — Не приставай к человеку с дурацкими вопросами. Видишь, ему говорить больно.

— Салтан? Красиво звучит! Как у Пушкина! «Царь Салтан, отец народа! Я твой главный воевода!..» Эй, господа! Имейте совесть, оставьте яичницы умирающему!

— Ешь быстрей, умирающий! Идти надо! Если опять к этому придурку на лекцию опоздаем, декан нас точно кастрирует!

Через пять минут оба студента, наскоро собрав тетради в общую сумку, покинули квартиру, оставив странного гостя одного.

— Значит, ты с этим своим другом только сегодня утром познакомился? — на ходу поинтересовался Григорий.

— Да. Ну так что? Помог человеку. На Рижском вчера наткнулся. Не бросать же его одного в таком виде, Осуждаешь, что ли?

— Он бы тебя не пожалел.

— Кто знает?

— Чего тебя на Рижский на ночь глядя-то занесло?

— Так. Болтался… Ты не узнал, кто такой?

— Спрашивал. Много из него не вытянешь. Говорит: «Чеченец из Грозного. Командировочный. Со своими же не поладил». Отделали они его, конечно, за милую душу.

— Они народ такой. Что он делать собирается, не спросил?

— Говорит, чуть-чуть подлечится и домой поедет. Дня три просит у нас перекантоваться. Говорит, что в долгу не останется. Все они горазды на обещания.

— Черт с ним, пусть живет. Не обеднеем. Украсть у нас нечего… А вообще кавказцы — народ богатый. Умеют деньги делать.

— Да уж, не то что мы. Ты где ночью-то пропадал? У Таньки ночевал, что ли?

— Да так, — Алексей улыбнулся, — гуляли по ночной Москве.

— Ты же сказал, что с ней все?

— Так оно и есть. Просто случай. Не хотел обижать человека…

— Понятно. Просто не смог отказать.

— Да, просто не смог.

— Не понимаю, чего тебе нужно! Такая девчонка! Живет почти в центре! Квартира своя…

— Квартира тебе не дает покоя. Ладно, оставим. У тебя пятаки на метро есть?

— Нет.

— Стой здесь. Сейчас разменяю и принесу.

На лекции Алеша заснул, за что хищный профессор Суриков занес его в черный список, суливший провинившемуся на экзамене множество дополнительных сложных вопросов. Впрочем, наш герой вовсе не был плохим студентом. Учеба давалась ему легко, и коварные ухищрения профессора очень мало его пугали.

Он спал и видел одно и то же видение. По ночному, пустынному Арбату в мягком голубом свете фонарей навстречу ему шла прекрасная блондинка, одетая в полупрозрачные белые, как фата невесты, одежды, развевающиеся на легком ветру:

— Что же ты молчишь? — приближаясь почти вплотную к нему, спрашивала она удивительно ровным, звонким, как маленький колокольчик, голосом.

Алеша не отвечал или бормотал в растерянности что-то бессвязное. Тогда она удалялась, исчезала, появлялась в другом конце улицы и снова шла навстречу ему. Алеша тут же подготавливал удачную, поразительную, сногсшибательную фразу, но, как только она приближалась, язык его выходил из повиновения, и нашему герою лишь удавалось выдавить из себя бестолковые, ничего не значащие звуки.

— Баран! — жестоко обругал себя Алеша, когда красавица, не услышав вразумительного ответа, в который раз отдалилась от него. — Баран безмозглый! Двух слов связать не можешь!

— В чем дело? — растерянно воскликнул профессор Суриков, прервав чтение подходившей к финалу лекции.

Алешу спас прозвеневший вовремя звонок.

— Ну вот! Опять не уложились! А материал, между прочим, наисложнейший! Теперь пусть вам объясняет тот, кто меня отвлек, — профессор сердито посмотрел на протирающего глаза Алексея и, собрав в охапку журнал и конспекты лекций, покинул аудиторию.

Студенты засмеялись, повскакивали с мест. Кто-то сзади дружески похлопал нашего героя по плечу:

— Молодец, брат! Так ему и надо! Он еще и не такого заслуживает!

— Молодец! Молодец! Герой! — звучало со всех сторон.

— Ну ты даешь, дружище! — сказал Миша Прошин, один из самых близких друзей Алеши, когда студенты уже разошлись. — Это ж надо! Самого Сурикова бараном назвать!

— Да я не его имел в виду. Сон мне приснился.

— Я-то понял. Ты ему теперь объясни. Он тебе этого не простит.

— Ладно, как-нибудь выкручусь.

— Чем ночью-то занимался?

— Все тем же! Потом расскажу. Голова гудит, как чугунная. Пойдем в буфет, чаю попьем. Кстати, ты не забыл, сегодня вечером у меня?

— Помню. Постараюсь прийти.

— Что значит «постараюсь»?

— У меня дела в фирме, — деловито заявил Миша.

— Ах, у тебя дела!.. Все ясно, бизнесмен. Жизнь поглотила жажда наживы!

— Почему жажда наживы? Бизнес — это искусство! Мне нравится этим заниматься. Да и деньги, между прочим, тоже не последнее дело. Времена изменились. Сейчас деньги решают все.

— Далеко не все. Деньги никогда не решают главного. Рано или поздно ты обязательно в этом убедишься. Лучше бы ты стихи писал.

— Брось ты! Кому нужны мои стихи? Сейчас не время поэтов. Сейчас время деловых людей.

— Ладно, деловой. Ждем тебя сегодня вечером. И чтобы никаких фирм! Нарушишь традицию, а этого делать нельзя. И к тому же, быть может, я сумею показать тебе нечто необычное, чего ты ни за какие деньги не купишь никогда и нигде.

— Ты меня заинтересовал. Что же это такое?

— Увидишь. Хотя точно обещать не могу. Я забыл свои деньги. Ты не хочешь меня угостить?

— Кушать хочется? Здесь и рушится вся твоя истина. Разумеется, угощу…

Алеша надеялся встретить Эльзу в подземном переходе — в месте для этого наиболее надежном, так как абсолютное большинство людей, следующих на Арбат от метро, пользуются этим безопасным путем, и только ненормальные при отсутствии перехода наземного пытаются перескочить через шоссе.

Часа полтора он, надев очки, внимательно вглядывался в прохожих. Эльзы среди них не было. Весьма опечаленный и расстроенный, он начал уже отвлекаться, обращать внимание на тусующихся в переходе ребят и девчонок, прислушиваться к их разговорам. Взяв у торговца книгами брошюру о «любви», он медленно перелистал ее. Потом подошел к бетонной стене перехода и начал беспорядочно читать наклеенные на ней объявления. Здесь были всевозможные предложения и просьбы — продавали и покупали все, что только возможно: щенков, котят, магнитофоны, телевизоры, автомобили, меняли квартиры, искали работу, приглашали на работу, и прочее, прочее…

Наконец, взор Алеши привлек наклеенный тут же плакат с крупно написанным заголовком: «Розыск!» С разбитого на восемь квадратов лощеного листа смотрели на Алешу восемь бандитов, воров, мошенников и злостных неплательщиков алиментов. Лицо одного из них вдруг показалось ему знакомым. Сняв очки, он внимательно вгляделся в нечеткую нижнюю фотографию и обомлел. На ней в профиль, без синяков и пластыря был запечатлен чеченец Солтан, до сих пор гостивший у них в квартире. Сомнений быть не могло. Столь особые приметы — далеко вперед выдающийся подбородок с ямочкой, острый крючковатый нос и пышные, нависающие над огромными глазами брови вряд ли могли принадлежать двум разным людям даже в таком многолюдном городе, как Москва.

Надпись под фотографией гласила: «За неоднократные крупные мошенничества разыскивается опасный преступник Тамеркаев Визирсолтан Асланович, 1960 года рождения. Рост ниже среднего, телосложения худощавого. Может проживать у одиноких женщин, а также у частных лиц под видом приезжего (последнее предложение Алеша прочитал дважды). Далее шли несколько номеров телефонов и убедительная просьба всех, кто видел или пострадал от этого человека, позвонить.

— Нет уж! Сами ищите! — вслух ответил Алеша на прозвучавшую с плаката просьбу. — А то вы его возьмете, а братья-чеченцы мне скоренько кишки выпустят…

— Здравствуй, Алеша, — послышался за спиной звонкий знакомый голос.

Алеша обернулся. Мошенник Тамеркаев вместе с прочими грустными мыслями тут же вылетел у него из головы…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПОЛИТИКА, ПОЭЗИЯ, ВЫСОКИЕ МАТЕРИИ

Часы только что пробили восемь. Вечеринка в самом начале. В комнате Алеши кроме самого хозяина, его новой знакомой, Гриши Круглова и сурового, молчаливого чеченца присутствует очень полная девушка по имени Нина — единственная представительница слабого пола на курсе, где учится наш герой, а также некий Прыгунов Вадик — бывший однокурсник, отчисленный из института в прошлом году за неуспеваемость и пьянство. Четвертый завсегдатай этой небольшой, но очень дружной компании — Миша Прошин — должен подойти с минуты на минуту.

Несмотря на пустые полки московских магазинов, меню скромного студенческого стола выглядит не таким уж скудным. Имеются здесь и искусно приготовленный Ниной салат, и наскоро срубленный Гришей Кругловым плов, и даже черная икра, правда ненатуральная, но все равно очень аппетитно выглядящая, с маслом и хлебом, купленная Алешей у каких-то спекулянтов на Ленинградском вокзале.

— Ну все! Семеро одного не ждут! Я голодный и очень хочу выпить! — воскликнул постоянный тамада этого стола Вадик и поднял давно налитую рюмку водки. — Вот мы все жалуемся, что плохо живем! Прибедняемся! А на самом деле?.. Взгляните на этот стол! Посмотрите внимательно и давайте же для начала, как всегда, выпьем за то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было!

— Не все, так хотя бы что-то! — дополнил Григорий. — Хотя бы не хуже, чем сейчас.

— Подожди, подожди еще, — не разделяя оптимизма друзей, сказала Нина. — Народ голодный и злой. Доживем еще.

— Да брось ты! Не такие уж мы, как видишь, голодные, а тем более злые. Ничего страшного с нами не происходит. Да, экономика в кризисе. Ну и что? Кризисы и в Европе, и в Америке были. Вот я недавно «Лунную долину» Джека Лондона прочитал. Так там такой кризис описывается — люди из-за работы друг друга убивали. И ничего — выжили. Все у них наладилось. И у нас со временем наладится. Только дай срок. Если уж американцы выжили, мы точно выживем, даже с меньшими потерями. Не сразу, конечно. Не за год и не за два все восстановится и наладится. Терпеть надо…

— Эй, Алеша! Я ведь тост сказал! Долго мне еще свою рюмку перед носом держать? Мы тебе дадим слово!

— Да, да. Извини, Вадим. Прошу прощения.

Алеша поднял вверх рюмку с белой прозрачной жидкостью и, запрокинув голову, выпил. Гриша и Вадим последовали его примеру. Девушки отпили по глотку и поставили рюмки на стол. Чеченец тоже сделал жест рукой, но к водке не притронулся.

— Эх! Хороша водочка! — заметил Вадик. — Ну, что еще человеку нужно? — Он энергично и с наслаждением принялся за салат.

— Все будет хорошо, Нина. Россия еще подымется и покажет себя. Я в этом уверен, — продолжал Алеша начатую дискуссию. Политика в те времена в любом обществе была главной темой разговора.

— А мне кажется, все-таки будет гражданская война. Смотри, что происходит кругом: Кавказ, Прибалтика…

— Нина, ну кто с кем будет у нас воевать? И за кого? За этих жалких политиканов? Вот ты: за кого и с кем ты собираешься воевать?

— Я ни за кого и ни с кем.

— Вот! И я ни с кем! И ты, Вадик, прав-да? О женщинах и говорить не приходится. — Алеша остановил взгляд на суровом и беспристрастном лице чеченца и продолжил, уже менее уверенно: — Мы — граждане! У нас нет противоречий, и большинство наших граждан такие же, как мы…

— Наивный ты парень, Лешка, — заметил Гриша. — Война — это политика. Здесь мало что зависит от простых граждан.

— Нет уж, извини…

— А мне кажется, друзья, в скором времени Россия снова станет монархией! — разделавшись с салатом, громко заявил Вадик.

— С чего ты взял?

— Так, жопой чувствую. Извините за грубое слово. Господа! Я хочу выпить за Россию! — Вадик встал и принялся по кругу наполнять рюмки водкой.

Круг замкнулся на полной рюмке чеченца. Тот молча поднял ладонь и, махнув ею, выразил категорический отказ.

— Ты чего? — недовольно спросил Вадим. — За Россию тоже не выпьешь?

— Ладно тебе, Вадим. Не приставай. Не хочет человек, пусть не пьет. У нас ведь демократия. Знаешь, что такое демократия?

— Знаю, знаю. Власть народа…

— Это в широком понимании. А в узком кругу, — Алеша обеими руками указал на стол, подразумевая, видимо, его под узким кругом: — Демократия — это когда кто хочет — пьет, кто не хочет — не пьет. И никаких принуждений.

— Правильно. Но при этом всегда должно быть, что выпить, — добавил Гриша Круглов.

— Черт с вами, демократами. Я пью за величие России! За Российскую Империю! За ее прошлое и будущее!

Снова все выпили, кроме чеченца.

— Тебе не скучно, Эльза? — тихо спросил Алексей.

— Нет-нет! Что ты! Мне интересно.

— Тебе нравятся мои друзья?

— Да, очень. Только Вадим все время как-то странно на меня смотрит.

— Наверное, он влюбился в тебя с первого взгляда. И это неудивительно…

— Эй вы! Хватит шептаться! Больше двух — говорят вслух. Успеете еще, — недовольно пробурчал Вадим.

В это время раздался звонок. Гриша пошел открыть дверь и через минуту вернулся вместе с Мишей Прошиным.

— Прошу прощения, я опоздал… — начал извиняться вновь прибывший, давно ожидаемый гость.

— Штрафную ему! — крикнул Вадик и сунул Мише под нос свою рюмку.

— Начальство задерживается, а не опаздывает, — заметила Нина.

Она поднялась и принесла еще одну чистую тарелку.

— Вадим, ты же знаешь, я сейчас не пью.

— Ах, он еще и не пьет? Спекулянт несчастный! Крутой стал? Друзьями пренебрегаешь?

Сопротивляться Вадику было бесполезно. Миша через силу выпил рюмку водки и сел к столу, кивнув при этом Солтану.

— Я вижу, у нас тут новые люди?

— Да, Миша. Знакомься. Это Солтан.

— Солтан.

— Михаил. Наслышан, наслышан.

Они обменялись рукопожатиями.

— А это — Эльза.

— Тот самый сюрприз?

— Тот самый.

— Михаил. У вас удивительное имя.

— Очень приятно. Спасибо.

— Между прочим, Миша у нас поэт.

— Да брось ты, Алешка. Какой я поэт?

— Был поэт — стал бизнесмен, — сказал Гриша. — Сейчас это актуальней.

— Он скромничает. Он настоящий поэт. Между прочим, я тут как-то разбирал свои старые бумаги и нашел тетрадь по физике еще аж за первый курс. Там на последней странице есть одно твое стихотворение. Хочешь послушать, что ты писал в семнадцать лет?

— Алексей, я тебя прошу…

— Читай, читай! — вновь наполняя свою опустошенную Прошиным рюмку, грозно потребовал Вадик. — Вот только выпьем сначала.

Они еще выпили. Прошин более не возражал. Алеша, взяв тетрадь, отыскал нужную страницу и начал читать:

Алеша умел читать стихи. Голос его звучал ровно и возвышенно. В комнате воцарилась полнейшая тишина. Когда он закончил, все присутствующие зааплодировали.

— По-моему, это очень хорошее стихотворение, — сказала Эльза.

— Я помню этот день. Мы изучали теорию относительности. Он написал этот стих в моей тетрадке ровно за пять минут. Прошин, ты зарываешь талант в землю!

— Нет у меня никакого таланта! Да и никому это сейчас не нужно.

— Поэзия нужна всегда! — философски заметил Вадик. — Только деньги за нее не всегда платят.

— Ну вот, опять о деньгах…

— Правильно, Алексей! Ну их к дьяволу! Лучше произнеси-ка нам что-нибудь этакое… Из высоких материй. Нам ведь давно пора добавить.

— Давай, давай, наливай!

Алеша встал, поднял рюмку и тихим голосом произнес:

— Я хочу выпить за Веру, Любовь и Надежду! Да воцарится Вера навеки в каждом из нас! Да пребудет между нами Любовь до конца дней наших! Да не оставит нас Надежда! Да придет к нам Господь и да не покинет нас!

Все выпили. Несколько минут в комнате после этого было тихо. Гости и хозяева ели молча, так что было слышно, как накрапывает за окном мелкий дождь.

— А все-таки Бог нас оставил! — наконец пьяным голосом сказал Вадик.

— А мне кажется, никакого Бога нет, — сказала Эльза. — Во всяком случае, того доброго и любящего, о котором написано в Евангелиях.

— Друзья мои! — в голосе Алеши тоже чувствовалось опьянение. — Если Бога нет, то откуда тогда взялась жизнь на Земле? Почему нас посещает любовь и отчего нас мучает совесть? Что есть сознание наше? Неужели продукт химической или какой-нибудь биологической реакции? Весь наш внутренний мир есть продукт химической реакции в материи головного мозга, пусть даже самой высокоорганизованной материи? Кажется, ведь так нас учили атеисты? Нет! Человек создан по образу и подобию Божьему! Но это не подобие рук и ног и прочего… Господу нашему ни к чему ни руки, ни ноги. Бог есть великий Разум! Дух! Любовь! А человек? Человек — его подобие… Жалкое и ничтожное подобие. Быть может, человек подобен Богу настолько, насколько песчинка подобна горе? Что может человек? Отлить из стекла рюмку? — Алеша поднял перед собой дешевую стеклянную рюмку и поглядел сквозь нее на свет. — Но и для этого нужен разум!.. Сама по себе материя не способна к организации! Только Разум способен организовать ее!..

— Но наука противоречит… — сказал Миша Прошин, опьяневший еще после первой рюмки.

— Наука не противоречит! — Голос Алеши звучал торжественно и громко: — Наука подтверждает, что Земля и жизнь созданы и управляются Великим Разумом! Атеизм? Теория Дарвина? Великие глупости, не имеющие под собой ни малейшего основания!

— За это надо выпить! — выкрикнул Вадик, быстро налил себе в рюмку и выпил почему-то один.

— Ты чего это, Вадим? — удивился Гриша Круглов.

— Ах, виноват! Пьян, господа! Смею немедленно же исправиться.

Эльза тихонько потянула Алешу за рукав:

— Слушай, по-моему, тебе уже хватит, — прошептала она.

— Не волнуйся, Эльза. Я свою норму знаю… Моя милая, сказочная женщина…

— Алеша, — сказала Нина. — Расскажи еще что-нибудь такое! Так интересно тебя слушать.

— Да, Алексей, — иронически улыбнулся Вадим. — Расскажи этот свой сон. Здесь его не все еще слышали.

— Это там, где он в морге побывал? — засмеялся Гриша Круглов.

— Да, да. Забавная такая история. А главное, до чего правдивая…

— Я не слышал, — сказал Миша Прошин. — Ты слышала, Нина?

— Нет. Может, правда, расскажешь?

— Расскажи, Алексей, — попросила Эльза. — Наверное, это ужасно интересно.

— Хорошо, слушайте, — согласился Алеша и начал свой удивительный, длинный рассказ.

ГЛАВА ПЯТАЯ ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОН

— Это случилось чуть больше года назад. Сергей — мой старый приятель — отмечал свой день рождения. Вечеринка уже подходила к концу. Было совсем поздно, но остаться ночевать мне никто не предлагал. В тот вечер мы здорово нагрузились, я был сильно пьян и несколько обижался на хозяев. Если б я знал, что придется на ночь глядя тащиться домой, ни за что бы не стал так напиваться.

Помню, я долго искал свою куртку под грудой одежды других гостей. Слава Богу, на помощь мне пришла Оленька, жена Сергея. Она отыскала и одела на меня куртку, помогла завязать ботинки, натянула на голову шапку и с многочисленными извинениями за то, что не может меня оставить, что нет места и прочее, прочее, вытолкала за дверь.

На воздухе я немного пришел в себя. Благополучно добравшись до автобусной остановки, я залез в будто ожидавший меня четырнадцатый троллейбус и вскоре оказался на Ярославском вокзале.

До отправления моей электрички оставалось минут сорок и, чтобы зря не болтаться по перрону, я сел в первую попавшуюся, решив выйти на какой-нибудь промежуточной станции.

Электричка тронулась, все в голове моей закружилось, завертелось, и цепь здравых мыслей минут на двадцать пять прервалась.

Далее я вспоминаю себя на станции Мытищи. Качало меня, как на корабле во время шторма. Редкие пассажиры шарахались от меня и на вопрос: «Когда же будет моя электричка?» — отвечать не хотели.

«Мама с ума сойдет, увидев меня в таком виде!» — подумал я, тут же обрадовавшись пробившимся трезвым мыслям.

И тут меня осенило! Это же Мытищи! Ведь тут недалеко живет моя старая подруга Леночка! Ты помнишь ее, Прошин! Мы расстались с ней около двух лет назад. И я решил пойти к ней.

Леночка живет в километре от станции. Мне повезло (вернее, я сначала так думал). Возле станции стоял автобус, водитель которого по пути в парк обещал подбросить меня почти до места. Однако в автобусе я заснул, а водитель забыл обо мне и вспомнил минут через тридцать, не раньше. Он остановил автобус, вошел в салон и со словами «парень, приехали» взял протянутые ему три рубля, помог мне сойти на землю и укатил в неизвестном направлении.

Слава Богу, местность оказалась знакомой. Короче говоря, до Леночки по шпалам и лужам я добирался как минимум полтора часа…

Разумеется, Леночка не очень обрадовалась моему приходу (последний раз я был у нее больше года назад). К тому же она была не одна, но все же, несмотря на все это, не решилась выгнать меня на улицу (Леночка живет одна в двухкомнатной квартире), и через несколько минут мне была предоставлена чистая постель в отдельной комнате.

Я был еще далеко не трезв. Сняв с себя куртку и ботинки, я попытался поцеловать мою благодетельницу, за что получил хорошую затрещину. Потом решил посмотреть, кто там у нее в соседней комнате, на что Леночка пригрозила, что сейчас же после этого выставит меня за дверь. Еще она сказала, что для осуществления последнего готова предпринять все меры, вплоть до вызова милиции. К тому же дружок ее из соседней комнаты подал голос… В общем, от своих глупых намерений я в конце концов отказался, решил больше ни с кем не спорить, не раздеваясь рухнул на предназначенный мне диван, и в глазах у меня тут же потемнело — Леночка выключила свет…

И тут я почувствовал себя до бесконечности несчастным и одиноким. Стали мерещиться какие-то кошмары, я испугался и твердо решил, что сейчас встану и пойду к хозяйке в соседнюю комнату. Однако самочувствие мое резко ухудшилось — меня вдруг начало так вращать, как будто тело мое привязали к пропеллеру летящего самолета. В то же время голова моя стала проясняться. Вспомнив о выпитой за прошедший вечер дозе спиртного, я понял, что все, что происходит со мной, в порядке вещей, и от намерения пойти в соседнюю комнату отказался, ибо все равно вряд ли смог бы определить, в какой стороне она находится. Чувство страха и одиночества сменилось ощущением постепенного успокоения. Вращающий меня пропеллер остановился, и спустя какое-то время я погрузился в сон…

— И это все? — после длительной паузы разочарованно уточнила Нина.

— Ну да, все! — сказал Вадик. — Это только вступление.

— Ну так продолжай!

— Сейчас продолжу. Дай только немного передохну… Проснулся я почему-то на Красной площади. Причем в совершенно непривычной для меня обстановке. Стоял ясный, погожий день, но на площади не было ни души. Ни глазеющих на Кремль туристов, ни милиционеров, ни даже почетного караула у гробницы вождя. Был, правда, один человек. Лицо его показалось мне знакомым, но кто это был, вспомнить не могу до сих пор. Он вышел откуда-то из-за мавзолея и очень быстро, то и дело оглядываясь, пошел, почти побежал в сторону ГУМа, что навело меня на мысль, что там дают нечто такое, что заставило даже иностранных туристов оторваться от осмотра лучших достопримечательностей Москвы. И тут радостная мысль пришла мне в голову: «Черт побери! Двадцать пять лет живу, а в мавзолее так и не побывал! Вечно то закрыт, то очереди. И вот тебе удача — и открыт, и очереди нет! Вперед! Скорей туда, пока они все не вернулись!..» И я побежал…

Обстановка в мавзолее показалась мне очень знакомой. Никакого гроба с вождем не было к в помине. Вместо этого стояли обычные столы, стулья. Сквозь почти непроницаемый дым сигарет я увидел стойку, за которой, пристально на меня глядя, курил трубку невысокий усатый бармен.

— Да это же наш безалкогольный бар! — вскричал я, узнав знакомое помещение.

— Почему безалкогольный? — возмутился бармен очень знакомым голосом с ярко выраженным грузинским акцентом. — На вот, выпей.

Он открыл бутылку «Белого аиста» и налил полстакана. Я тут же ощутил слабую головную боль — обычное следствие чрезмерной дозы алкоголя, прошел мимо сидящих за столами людей, схватил стакан и залпом выпил его содержимое. Поставив стакан на место, я хотел спросить у хозяина, нет ли у него чего-нибудь закусить и сколько все это будет стоить, но, подняв глаза и разглядев лицо бармена, я онемел… Прямо передо мной, нос к носу, стоял и курил трубку… Иосиф Виссарионович Сталин. Ноги мои подкосились. Обеими руками я вцепился в стойку, чтобы не упасть.

— Почему молчишь? — спокойно спросил бармен Сталин. — Поблагодари отца народов. Скажи: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое дэтство».

— Спа… — начал было я дрожащим от страха голосом.

«Трусость — худший из человеческих пороков», — пронеслось у меня в голове высказывание одного известного писателя. — А вы, товарищ Сталин, к моему счастливому детству никакого отношения не имеете! — громко выпалил я и еще сильнее затрясся от страха.

— Вот видите, товарищи? — обратился Иосиф Виссарионович к сидящим за столами людям. — Вот такие злые, непорядочные люди постоянно поступают к нам в последнее время.

— Нехогошо, молодой человек, нехогошо, — послышался позади меня голос, тоже ужасно знакомый.

Я обернулся. За ближайшим от меня столом сидели Маркс, Энгельс и Ленин! Правда, я узнал их не так, чтобы сразу; ведь до этого я видел всех троих только на картинке, в профиль, друг возле друга, но все же сомнений быть не могло — три человека, сидевшие за маленьким, заставленным стаканами, бутылками и пепельницами столом, были именно они — наши бывшие идеологи-вдохновители — Маркс, Энгельс и Владимир Ильич!

— Пгисаживайтесь, молодой человек, — вежливо предложил Ленин, указывая на стул. — Вы что же, значит, демокгат?

— Нет вообще-то, — ответил я, воспользовавшись предложением Владимира Ильича сесть.

— Значит, вы анагхист!

— Да никакой я не анагхист! — Я вовсе не хотел его передразнивать, это вышло как-то машинально.

— А кто же вы?

— Да никто!

— Как же так? Стганно.

— А что тут странного? Не верю я в эти идеи по переустройству общества! Бредни все это! Коммунизм, демократия, анархия! Одни рвутся к власти, забивая голову другим!..

— Интегесно, интегесно. Значит, вообще ни во что не верите?

— Я верю в Бога, людей и справедливость! — гордо ответил я. Никогда до этого не думал, что способен на такие высокопарные фразы.

— Ну-у! — протянул Карл Маркс, затягиваясь сигаретой с приятным запахом. — Это вечные истины. Кто же не верит в Бога? Все люди верят в Бога, только не все с этим соглашаются.

— Позвольте, позвольте! — Я весь превратился в сплошное удивление. — И вы тоже верите в Бога?!

— Разумеется! — хором ответили все трое.

— Но ваше учение об атеизме?..

— Молодой человек! Мы совегшали геволюцию! А геволюцию, как известно, нельзя совегшить, не овладев умами нагодных масс! Кто бы повегил нам, если бы все верили в Бога? А тут на досуге бгошюгку написал, — Ленин вынул из бокового кармана маленькую книжицу и прочитал название: — «Атеизм! Теория захвата власти». Хотите пгочитать?

— Не хочу!

— Згя, батенька, згя. Лет чегез шестьдесят-семьдесят она могла бы вам очень здогово пгигодиться. Пгавда ведь, Лев Давидович?

Я повернул голову. За соседним столом сидел Лев Давидович Троцкий и что-то писал.

— Ну, разумеется, — ответил Троцкий, не отрываясь от работы. — Лет через шестьдесят-семьдесят или раньше, как только наступит революционная ситуация — верхи не смогут управлять по-старому, обнищание народных масс…

— Знаю, знаю, — перебил я его. — Семьдесят лет?! Да у нас такая ситуация давно уже наступила!

— Именно! — восторженно воскликнул Владимир Ильич. — У вас и происходит сейчас своеобгазная геволюция! Новые политические силы несут новую идеологию, новую гелигию…

— Да, но в отличие от вас, они проповедуют не новую гелигию, — опять машинально передразнил я его, — а обращаются к старой, сформировавшейся за столетия…

— Молодой человек, гечь идет совсем не об этом. Гечь идет о методах захвата власти. Истогия повтогяется. Вот лет чегез…

— Ну вас к дьяволу, с вашими методами! — закричал я. — Теоретики чертовы! Все беды от вас!

После произнесенной мною фразы все присутствующие в баре-мавзолее как-то странно задергались, заволновались, зашептались между собой. Бармен Сталин вышел из-за стойки и, наклонившись к человеку, сидящему ко мне спиной, что-то прошептал ему в ухо. Человек этот поднялся, подошел к установленному на стойке телефону, набрал трясущимися пальцами номер и, прикрыв рукой рот, начал с кем-то разговаривать. Говорить он старался как можно тише, так, что из всего разговора до меня долетели лишь отдельные фразы, а именно: «слишком много знает», «принять меры» и «немедленно». Говоривший трясущейся рукой еще не успел положить трубку, как в бар ворвались двое здоровенных мужиков в форме эсэсовцев, точно как в «Семнадцати мгновениях весны», и, отвесив мне несколько подзатыльников с криками «шнель, швайн», вытолкали меня на улицу. Я бросился бежать, но фашисты, догнав меня, развернули в другую сторону и, пиная ногами и тыча в спину стволами автоматов, погнали в глубь Кремля. Бежать я старался как можно скорее, надеясь оторваться от погонщиков, но бравые ребята не отставали ни на шаг, еще успевая на бегу не единожды пнуть меня. Кончилась эта гонка высокой, устланной ковром лестницей, а за ней — длинным многокабинетным коридором. Не добежав до конца коридора, мои сопровождающие (если их можно так назвать) остановили меня, дали слегка отдышаться, и потом один из них скомандовал почему-то по-русски:

— Равняйсь!

«Ну прямо как наш комбат», — вспомнил я лихие годы службы в Советской Армии и выполнил команду, хотя равняться было не на кого.

— Смирно! Шагом… Арш!

Четким строевым шагом мы (я и эсэсовцы) прошли оставшиеся до конца коридора десять шагов, затем один из этих парней взялся за ручку двери с тремя медными шестерками, прибитыми ржавыми гвоздями, в то время как другой обеими руками ухватил меня за воротник. Еще секунда, дверь открылась и я, спотыкаясь, влетел в длинную приемную: почему-то я решил, что это приемная, уж очень она напоминала приемную нашего ректора — тот же палас, тот же стол… Вот картина была другая. Вместо портрета Ленина висела какая-то зубастая, страшная рожа в черной, неправильной формы рамке.

Под картиной в кресле за столом сидел довольно неприятного вида человек лет сорока, в форме генерала НКВД, правда, без погон, но в высокой папахе, и улыбался хитрой, ужасно наглой улыбкой.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Присаживайтесь, — официальным тоном сказал этот в папахе и указал на пол.

Я взял один из стоявших возле стены стульев (не на пол же садиться) и, поставив его перед столом, сел. Стул тотчас с треском развалился подо мной, и я, резко раскинув руки, все-таки оказался на полу, как и с самого начала было мне предложено. Однако то, что я увидел под столом, заставило меня забыть обо всем на свете, даже о боли. Ведь мало того, что эти мерзавцы в сапогах отбили мне всю задницу, тут еще эта дурацкая шутка со стулом. Так вот: из-под стола в одной из узких штанин с лампасами торчало огромное, раздвоенное, как у свиньи, копыто!!!

— Ну-с, — начал парнокопытный генерал, пристально глядя на меня, — значит, коньячком балуетесь?

— Бывает, — искренне ответил я, вспомнив прошедший день рождения и Сталина с «Белым аистом».

— Нехорошо-с!

— Чего ж тут нехорошего? Я ж ведь не хулиганю и морду никому не бью?

— Молчать! Слушать меня! Встать! — вдруг заорал он.

— А чего это вы мной командуете?

— Молчать! — беспогонный генерал сорвал с головы папаху и запустил ею в меня. На мгновение я зажмурился, затем, открыв глаза и взглянув на генерала, залился истерическим смехом: к перекошенной злостью роже добавилась абсолютно голая лысина, из которой торчали отвратительные короткие козлиные рога.

— Отставить смех! — задыхаясь от злости, прохрипел рогатый. — Стража! В камеру его!

— Ишь разорался, козел парнокопытный. Да я самого Сталина не испугался, а тебя, урод…

Реплику мою прервал сильный удар чуть ниже лопаток, отчего дыхание мое перехватило и я изогнулся так, что почти встал на «мостик».

«Вот сволочи, — подумал я. — Так ведь и почки опустить можно».

Те же двое садистов выволокли меня из приемной генерала и, настучав мне по разным местам, снова погнали по коридору.

Второй побег под конвоем хоть и имел несколько другой маршрут, но все же мало отличался от первого и особого описания не заслуживает. Минут через пять я уже валялся на холодном полу в полумраке какого-то подвала, а еще минут через семь чьи-то потные руки страстно шарили по моему телу.

Вот уж страх действительно. Я заревел, как затравленный медведь, и, брыкнув обоими ногами, одной из них попал во что-то мягкое.

— Ой! — послышалось в темноте. — Простите, пожалуйста. Я принял вас за женщину…

— Кто здесь?

— Я, — ответила темнота.

— Кто я?

— Это я — Джакомо.

— Какая Джакома?

— Джакомо Казанова.

— «Казанова, Казанова, зови меня так»… А! Казанова, Феллини, — вспомнил я трехчасовой, нудный, но очень красочный итальянский фильм, — знаменитый прелюбодей!

— Ну вот, вы все знаете, — сказал он. — Эх, дьявол! Хоть бы одну женщину…

— Что, давно воздерживаетесь? — сочувственно спросил я.

— Почти двести лет.

— Ого! — Я даже присвистнул.

— Женщины сюда не попадают. Им при жизни достается, а после все прощается.

— Как это? — удивился я. — Ничего не понимаю. Что вы мне все тут голову морочите?

— Как? — удивился в свою очередь мой собеседник. — Вы что, не знаете, где находитесь?

— Понятия не имею!

— И даже не догадываетесь?

— Нет.

Я вдруг вспомнил о спичках. Они должны были быть у меня в кармане. Точно. Достал коробок, чирк… Спичка на полминуты осветила маленькое с низким потолком помещение подвала и сидящего передо мной человека.

Это был он. Точно он — Казанова, каким я запомнил его в фильме. Он тоже внимательно разглядывал меня.

— Так где я?

— Молодой человек, — не отвечая на мой вопрос, многозначительно произнес Казанова. — Вам надо бежать!

— Бежать?.. Вот здорово! Всю жизнь мечтал попасть в тюрьму (несправедливо осужденным или репрессированным), а потом бежать. А как?

Казанова встал, пошарил руками по потолку, уперся в него, потом что-то заскрипело, заскрежетало; я снова зажег спичку: почти над самой его головой в потолке был люк около метра в диаметре, закрытый тяжелой чугунной крышкой, которую мой сосед по камере сдвинул почти на треть. Я тоже уперся в крышку, и она съехала в сторону. Далее я подпрыгнул, уперся обеими руками и выскочил… на мостовую Красной площади. Люком, в котором торчала теперь голова Казановы, оказался обычный смотровой колодец. На улице было уже темно.

— Ну давай, вылезай быстрее! — поторопил я Казанову.

Он как-то грустно усмехнулся, глубоко вздохнул и жалобным, почти плачущим голосом произнес:

— Мне бежать некуда. Это навечно. Помоги лучше крышку закрыть.

— Ну как знаешь, — ответил я, задвигая крышку на место. — Черт вас тут разберет!

«Так, куда теперь? — задумался я. — Может, метро еще не закрыто? Скорее туда!»

Я побежал к «Площади Ногина», но, сделав несколько шагов, остановился в недоумении: на том самом месте, где я вылез из колодца, насколько я помнил, всегда стоял храм Василия Блаженного! Я огляделся кругом. Все было как обычно — Кремль, гостиница, музей, но храма не было на месте!

«Вот к чему приводит чрезмерная доза алкоголя!» — решил я и продолжил свой путь к метро.

Спускаясь в переход, я вдруг почувствовал какой-то отвратительный болотно-земляной запах. Лестница показалась мне слишком длинной, но, учитывая свое состояние, я решил не обращать внимания и спускаться дальше, тем более что внизу отчетливо слышался шум двигателей. Пробежав еще ступеней пятьдесят, я наконец очутился на ровной поверхности, но, оглядевшись в полумраке, с ужасом понял, что нахожусь вовсе не на платформе метро, а прямо в тоннеле!

«Вот черт! — выругался я. — Видимо, спускался не по той лестнице и угодил прямо на пути! Того и гляди током шарахнет!» Я испуганно повернул назад, но лестницы позади не было.

Вместо нее при усиливающемся рыке моторов я увидел яркий прожектор приближавшегося поезда.

«Это конец! — промелькнуло в моей голове. — Еще секунда, и меня раздавит в лепешку!»

Однако поезд приближался довольно медленно. Прожектор как-то странно покачивался то вправо, то влево, а нарастающий шум по мере приближения стал несколько отличаться от обычного механического. Прошло еще несколько минут, прежде чем я начал отчетливо разбирать черты ужасного, рычащего одноглазого зверя, идущего прямо на меня. С виду он походил на огромного кота, однако, как я уже сказал, глаз у него был один, из зрачка выходил яркий, мертвенно-леденящий свет, шкура была совершенно лысая, бледно-серого цвета, и на ней было вытатуировано множество надписей. Несколько из них я успел прочитать, но при дамах их произнести не решусь: это была самая обычная матерщина. Ноги мои вросли в землю. Еще мгновение, и я смотрел в ужасную, кривозубую, извергающую потоки слюны пасть. Одноглазый кот поднял огромную когтистую лапу, и я почувствовал, как пять острых когтей-ножей вонзились мне в грудь. Перед глазами все закружилось, меня тряхнуло раз, другой, и дух мой с легкостью устремился ввысь, оставляя тело на растерзание хищному одноглазому чудовищу… — Алеша замолчал, чтобы передохнуть.

Все слушали его с небывалым интересом и напряжением. Спустя минуту он продолжал:

— Но это далеко еще не конец. Некоторое время я (точнее, мое сознание, ибо тело я оставил внизу) летел вверх в полной темноте. Затем я отчетливо помню, как в залитой электрическим светом Леночкиной комнате принял горизонтальное положение, отяжелел, помню лица каких-то незнакомых людей, радостный возглас: «кажись ожил!»; последующую за этим ужасную тряску и запах бензина. Затем тряска повторилась, я влетел в незнакомое мне помещение, где, пролежав под ужасно ярким светом висевшего высоко надо мною прожектора некоторое время и несколько раз перевернувшись, снова обрел невесомость и устремился туда, откуда исходил свет… Я летел в узком световом тоннеле, и чем выше я поднимался, тем мягче и теплее становился исходящий неведомо откуда свет. Перед глазами мелькали странные видения, они были так причудливы и разнообразны, что ничего конкретного из увиденного я сейчас вспомнить не могу. Времени прошло не так уж много; возможно, картины эти еще восстановятся в моей памяти, и тогда об этом я вам обязательно расскажу. А пока могу изложить лишь то, что вот уже который день незабываемо проносится у меня перед глазами.

Как я оказался на твердой почве, точно вспомнить опять-таки не могу. Световой тоннель неожиданно рассеялся, и я увидел и понял, что стою на теплом золотистом песке на берегу моря. Небольшие небесно-голубые с переливающимися серебряными гребнями волны плавно накатывались на берег, омывая ножки играющих в мокром песке ребятишек. Народу, как обычно в пляжный сезон, было великое множество, и, что тут же поразило меня, люди были абсолютно голые. От малых детей до совершенно древних стариков, они загорали, ходили по пляжу, забегали в море и выходили из него, совершенно не стесняясь друг друга. Я пошел вверх по пляжу, удивленно вглядываясь в лица людей. Все они приветливо улыбались мне, некоторые даже слегка кланялись, и лица их были до того добры и бесхитростны, что я просто не мог не отвечать им тем же. Так, я машинально улыбнулся молодому человеку в очках и прошел мимо, но этот парень присвистнул и весело бросил мне вслед:

— Ты что ж, брат, мимо друзей проходишь?

Я обернулся, и сердце мое чуть не остановилось: передо мной стоял мой однокурсник Андрюха Кузин. Добрый, веселый Андрюха. Наш книголюб и мечтатель. Помнишь, Эльза, семинарист, я тебе говорил о нем? Он умер чуть больше года назад от мучившей его несколько лет болезни.

— Андрей, как же так? — спросил я. — Ведь мы ж тебя в марте похоронили!

Андрей сделал столь удивленное лицо, что очки его как-то сами собой оказались выше бровей:

— О чем ты? Наверное, брат, тебе все это приснилось. Перегрелся небось на солнышке? Иди-ка в тенек, а я пойду окунусь.

Приснилось?! Так я и думал! Ну, конечно, приснилось! Иначе и быть не могло! Не должен был такой человек, как Андрюха, раньше всех умереть! Не мог Господь Бог допустить этой несправедливости!

— Андрей! — окликнул я Кузина. — А как же твоя болезнь?

Он обернулся, вздохнул и, улыбаясь, ответил:

— Как всегда. Пилит помаленьку. Ну да ничего, терпимо.

Его ответ почему-то еще больше обрадовал меня. Махнув ему рукой, я снова пошлепал по горячему золотистому песку.

Вскоре пляж сменился обильным фруктовым садом. Множество людей, не меньше, чем на пляже, в ярких разнообразных одеждах всех времен и народов величественно расхаживали по густо-зеленой, поблескивающей капельками росы траве, излучавшей полупрозрачный прохладно-голубой туман. Я зашел в попавшуюся мне на пути живую беседку — маленький навес, созданный двумя обвитыми диким виноградом деревьями, кроны которых, как двое влюбленных, обнимали друг друга. В тени навеса за маленьким столиком сидели два человека. Одного из них — откинувшегося на раскладном стуле полного мужчину с длинными, слегка вьющимися волосами — я узнал сразу. Это был Исаак Ньютон, знакомый мне по портрету в школьном учебнике физики, не то за шестой, не то за восьмой класс. Лицо другого видеть я не мог, поскольку он что-то усердно писал, уткнувшись носом в тетрадь и то и дело отбрасывая костяшки на лежавших рядом счетах.

— Приветствуем вас, молодой человек! — как ни в чем не бывало обратился ко мне Ньютон. — Как себя чувствуете у нас?

— Здрасьте… — удивленно ответил я. — Спасибо, нормально. А…

— Вас интересует, над чем мы работаем?

— А… да! — вообще-то я хотел спросить нечто совсем другое.

— Это теория относительности миров, — тот, который писал, поднял голову, и я сразу узнал Альберта Эйнштейна из того же учебника физики. — Но мне кажется, вы пришли сюда не за этим.

— А зачем?

Оба ученых посмотрели куда-то мимо меня. Я обернулся и увидел Свет. Я увидел Его! Он шел по полупрозрачному звездно-голубому туману мягкой невесомой поступью. Я видел Его только со спины, но узнал Его, почувствовал, ощутил всем телом! Это был Он! Таким рисовали Его на иконах! Я видел ауру над Его головой!

— Молодой человек, вы теряете время, — раздался уже откуда-то издали гнусавый голос Эйнштейна.

Я побежал и вскоре догнал Его, хотел забежать вперед, но почему-то испугался и в нерешительности пошел за Ним.

— Спрашивай, — вдруг, не оборачиваясь, сказал он.

— В чем предназначение человека на Земле? — неожиданно для себя спросил я.

— Быть счастливым и делать счастливыми других, — был ответ.

— Но как это возможно, ведь на Земле столько несправедливости и зла?

— Несправедливость… Борьба… Смерть… Все это придумали люди, как придумали пространство и время, замуровав себя в четырех стенах. Всего этого нет и никогда не было. Есть только Вера, Любовь и Жизнь.

— А зло?

— И зло не есть сущее, а есть сотворимое.

— Что с нами будет?

— Все будет хорошо, — тихо сказал Он. — Насилие и войны прекратятся. На месте павшего Вавилона люди воздвигнут храм, Храм всех народов и всех религий и снова, как когда-то, научатся понимать друг друга. Любая власть падет. Воцарятся Мир и Любовь.

Он шел все так же медленно, но расстояние между нами стало расти. Я побежал что есть мочи, но вскоре понял, что мне Его ни за что не догнать.

— А когда это будет? — задыхаясь, закричал я.

— Будет!.. Будет!.. — донесло эхо.

Его я уже не видел. Он остался где-то там наверху, между тем как я камнем полетел вниз…

Я проснулся от сильного холода. Пошарив руками в почти непроницаемой темноте в поисках одежды, я наткнулся на голое человеческое тело.

«Неужели Леночка бросила своего партнера и ночью пришла ко мне? — подумал я. — Классная девчонка!»

На секунду я даже забыл о холоде, но вдруг рука моя нащупала нечто уж до того неприличное, отчего всего меня передернуло. Сомнений быть не могло: рядом со мной лежал голый мужчина. Правда, лежал он довольно далеко от меня — на расстоянии вытянутой руки — и это немного меня успокаивало.

«Наверное, Лена поругалась со своим дружком, и он перелег ко мне», — решил я и спрыгнул с кровати, которая показалась мне слишком высокой, потому что я отбил ноги, и, вытянув перед собой руки, медленно пошел в темноте.

Холод был неописуемый. Стуча зубами, я шагал, ощупывая перед собой пространство, в надежде наткнуться на стену или дверь, но ни того ни другого не было ни через двадцать, ни через тридцать шагов.

«Либо это очень острый похмельный синдром, либо я на улице», — рассудил я.

Судя по тому, как меня трясло от холода, второе было хотя и невероятным, но более реальным.

— Ленка! — в отчаянии закричал я. — Ленка!

Послышались приближающиеся шаги. Что-то скрипнуло, грохнуло, и прямо передо мной образовался широкий световой проем, в котором появилась крупная женская фигура с полной короткой шеей и пышными завитыми волосами.

— Господи! — сказала фигура довольно грубым, но все же спасительным голосом. — Совсем эти врачи одурели. Живых людей в морг везут. Щелкнул выключатель, пространство заполнилось светом люминесцентных ламп. Несколько привыкнув к нему, я огляделся вокруг, и мою промерзшую насквозь кожу прошиб пот: вдоль стен довольно широкого помещения стояли высокие железные кровати на колесиках, на которых неподвижно лежали окоченевшие мертвецы.

Опустив глаза, я увидел, что тело мое такое же голое и посиневшее. То ли от постигшего меня удара, то ли от смущения, я под любопытным взглядом дежурной сестры (или как их там называют) сел на бетонный пол морга, обнял руками колени, целиком и полностью отдав себя в руки судьбы…

Судьба была милосердна. Вскоре я был облачен в чистое больничное белье и доставлен в одну из палат мытищинской городской больницы, из которой в целости и невредимости выписался четыре дня спустя.

Алеша замолчал. В комнате стало совсем тихо, и эта тишина длилась около минуты. Первой не выдержала Нина:

— Ну?! — почти закричала она.

— Что? — улыбнулся Алеша.

— Не томи народ, сочинитель, — сказал Вадим. — Давай, заканчивай. Расскажи, как у тебя джинсы сперли.

— Сейчас расскажу. Так вот. Со мной, точнее с моей оболочкой, ибо сознание, как вы помните, было совсем в другом месте, случилось следующее. Часика в четыре ночи Леночка действительно пришла меня проведать. Цель этого прихода я так и не выяснил. После многих отчаянных попыток разбудить меня она поняла, что состояние мое оставляет желать лучшего и жизни моей угрожает опасность. Слава Богу, больница была рядом, скорая приехала быстро, врач констатировал клиническую смерть, но с помощью электрического аппарата, устройство которого я, к сожалению, не знаю, меня кое-как привели в чувство. Дальнейшее перемещение моего тела мне не смог подробно описать никто, ну да Бог с ним! Уверен, что ничего интересного там не было. Ну, а чем все завершилось, вам уже известно.

В общем, все хорошо, что хорошо кончается. Правда, одежда моя (джинсы и новенький турецкий свитер) где-то на территории медицинского заведения от меня отстала. Ну да ладно. Меня ведь считали мертвым, а мертвому одежда, сами понимаете, ни к чему. Будем считать, что я ее просто подарил, и пусть она новому хозяину еще как следует послужит… Вот теперь все.

— Да-а, — раскрыв рот, протянула Нина.

— Ну ты даешь, — сказал Прошин. — Ты хоть сам-то веришь в то, что рассказал?

— Удивительная история! — воскликнула Эльза. — Неужели все это действительно случилось с тобой?

— Резонный вопрос, — заметил Вадик. — В прошлый раз та же самая история была менее яркой.

— Что ж, — Алеша пожал плечами, — конечно, может быть, я и приукрасил, но основные события…

— А вообще, Алешка умеет здорово рассказывать, — сказала Нина.

— Особенно, когда выпьет, — добавил Гриша Круглов. — Тебе бы писателем быть, Алексей.

— Когда-нибудь я обязательно попробую себя в литературе.

— Вечно ты находишь себе какие-нибудь приключения.

— За это следует выпить, — оживился Вадик. — Я вспомнил хороший тост на эту тему. Отличный тост. Только он очень длинный. Для начала я предлагаю выпить просто так, без тоста.

Я пока воздержусь, — сказал Алеша.

Миша и Гриша тоже отказались.

— Ну и черт с вами! — воскликнул Вадик, наполнил свою рюмку и выпил один.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ГИМН ИСКАТЕЛЯМ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

— Это очень веселый тост, — начал Вадик. — Правда, там есть одно грубое слово, но, я думаю, дамы простят меня. Так вот.

Это случилось в стародавние времена. Жили-были старик со старухой. И не было у них детей. Всю жизнь они прожили бездетными и поэтому очень горевали. И вот как-то раз сказала деду старуха:

— Слыхала я, что где-то далеко, за полями-лесами есть одно тридевятое царство. И живет в том царстве колдунья; исполняет любые желания. Пойдем в тридевятое царство. Авось, даст нам под старость младенца!

И ответил старик старухе:

— Белены ты, старуха, объелась? Это глупые старые сказки! И куда уж идти нам под старость?

Не послушалась старика старуха. Только плюнула старому в рожу. И пошла в тридевятое царство, наказав, чтобы не забывал.

По лесам, по полям шагала. Плыла через бурные реки. И пришла в тридевятое царство. И нашла там ведьму-колдунью.

— Смилуйся, — говорит она ведьме, — помирать уж пора настала. А наследника у нас нету. Помоги государыня ведьма. Пошли ты нам дочь или сына!

И сказала ведьма старухе:

— Не печалься, ступай себе с Богом. Дома найдешь ты младенца. А вместо пупка у него винтик!

Поклонилась в ноги старуха и пошла, и была вскоре дома.

Видит, нянчит старик младенца. А вместо пупка у него винтик.

Прошли годы, младенец вырос. Здоровенный стал, крепкий детина. А винтик так и остался…

Вот приходит он как-то, бранится. За чуб старика таскает.

Говорит:

— Почему тут винтик? Почему не как у людей все?

И сказали старик со старухой:

— Ничего нам тут неизвестно. Ведь тебя нам колдунья послала…

— Вам еще не надоело? — прервавшись, вдруг спросил Вадик.

— Еще один сказочник нашелся! — усмехнулся Гриша Круглов. — Обалденный тост, Вадик. Конец скоро?

— Теперь скоро. Короче говоря, не любили этого парня бабы из-за его винтика. Узнал он от старика и старухи, что его им ведьма послала, оседлал коня и поскакал в тридевятое царство. Там нашел эту колдунью. Хватает ее за грудки. Так, мол, и так. Выкручивай мне этот винтик проклятый!

Испугалась колдунья бугая такого и отвечает:

— Ладно, открою тебе всю тайну насчет винтика, хотя лучше, конечно, тебе этого и не знать. За синими морями, зелеными лесами, за черными горами, на высокой круче растет огромный дуб столетний. Дуб охраняет дракон. На ветке дуба висит изумрудный ларец. В ларце — заяц, в зайце — утка. В утке — яйцо (сказку детскую помните?). В яйце лежит маленькая золотая отвертка. Только этой отверткой и можно вывернуть твой винтик. Хотя лучше этого не делать.

Не послушался парень колдунью. Поскакал за синие моря.

Плыл, плыл, чуть не утонул. От акул отбивался. Продирался через дремучие леса, чуть волки его там не сожрали. Потом через горы карабкался, и там много всяких несчастий с ним приключилось. Затем лез на высокую кручу, срывался и снова залезал. Потом дрался жестоко с драконом. Потом забирался на дуб. Ветка под ним сломалась, он вместе с ларцом упал, едва не разбился. Затем несколько дней он гонялся за зайцем, долго отлавливал утку, еще дольше в болоте искал яйцо, так как утка упала в болото… Наконец он нашел его… Вышел из болота… Разбил… Достал маленькую отверточку и… открутил свой винтик. И тут у него отвалилась жопа! Вадик замолчал, уставившись в потолок.

— И это все? — удивленно воскликнула Нина.

Остальные разочарованно посмотрели на тостующего.

— Нет, Ниночка, это не все! Так поднимем же наши бокалы! — торжественно провозгласил Вадим. — За тех самоотверженных героев, которые, несмотря ни на какие трудности, опасности и преграды, ничего не страшась, ищут и находят НА СВОЮ ЖОПУ ПРИКЛЮЧЕНИЯ!!!

Воздух в комнате сотрясся от хохота. Сначала засмеялись Алеша и Григорий. За ними Нина и Эльза. Не сразу распознавший юмор Миша Прошин, недоумевая, посмотрел на друзей, затем вдруг сам громко расхохотался. Даже чеченец Солтан улыбнулся. Сам же рассказчик заливался громче всех. Неожиданно он заметил, что рюмки на столе стоят ненаполненными, и быстро исправил эту оплошность.

Они еще долго разговаривали и выпивали. Вдруг слово попросил молчаливый Солтан:

— Я хочу выпить, — жестко чеканя каждое слово, придерживая больную губу рукой, произнес он, — за хозяина этого дома! Я плохо говорю по-русски. Но я могу сказать! Это — лучший человек, которого я когда-то встретил! Я могу сказать, что этот человек спас мой жизнь! Я хочу выпить за тебя, Алеша! Я хочу, чтобы ты всегда был счастливый! Чтобы ты никогда ни в чем не нуждался! Я хочу выпить за твоих мудрых родителей, которые вырастили такой хороший сын! И за твой очень прекрасный женщина, который, конечно, достойна тебя! Мир твоему дому, Алеша! — Чеченец выпил так, будто в его рюмке вместо водки была вода.

— Ай, да чеченец! Дай, я тебя обниму! — крикнул Вадик и попытался поцеловать Солтана.

— Вот за это, Солтан, — сказал Алеша, основательно опьяневший, — я тебя очень уважаю… Хоть ты и крупный мошенник.

Никем, кроме чеченца, реплика Алеши не была замечена…

Поспешившую домой к родителям Нину провожали все, кроме Солтана. По дороге Вадик заставил всех выворачивать карманы, и, набрав двадцать пять рублей, убежал в направлении Рижского вокзала. Возле метро он уже догнал друзей с оттопыривающей карман бутылкой водки.

— Сволочи! — возмущался он. — Уже тридцатник за бутылку хотят. Ух, спекулянты! Я вам дам тридцатник! — Он сердито погрозил кулаком невидимым торговцам водкой.

Шумная компания завалила в метро. Разыгралась душещипательная сцена прощания, после чего Нину, получившую напоследок три жгучих поцелуя, унес вниз эскалатор. В самый последний момент Гриша вызвался ее проводить.

— Ну вот. Мне тоже пора, — вздыхая, сказала Эльза. — С вами хорошо, но… Завтра снова на работу.

— Как же так, Эльза! — воскликнул Вадик, совершенно уже пьяный. — Мы не можем оставаться совсем без женщин!

— Я провожу, Эльза? — спросил Алеша.

— Метро закроют. Как назад добираться будешь?

— Пешком дойду. Здесь ведь совсем близко.

— Эльза! Лучше я тебя провожу!

— Вадик, ты прелесть. Ты самый веселый человек на свете, — сказала Эльза и одарила Вадика очаровательной, искренней улыбкой.

— Будешь жалеть, если я тебя не провожу! Но я понимаю! Шансов у меня мало! Но я вам всем еще докажу! Всем! Вот везет дуракам, а? — сказал Вадик, обращаясь в пустоту. — Ведь это ж надо? Ты, Эльза, этого мерина держи от себя подальше. Он только прикидывается святым, а сам… Ого-го! — Он зло погрозил кулаком Алеше.

— Между прочим, мерин — это кастрированный конь, — заметил Миша Прошин.

— Сам ты лошадь, спекулянт несчастный!

— Все-таки вы меня напоили…

— А ты как хотел! — закричал Вадим.

— Я хотел не пить, — точно сам с собой продолжал Миша. — У меня завтра важные дела.

— Ну все. До свидания. Спасибо за вечер, — сказала Эльза.

— До свидания, прекрасная королева! Уходишь и уходи! А мы с Прошиным тоже одни не будем. Правда, Прошин?

Миша Прошин как-то растерянно улыбнулся и утвердительно кивнул.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ НОЧЬ

По дороге Алешу развезло. Мозг работал более или менее трезво, но язык стал слушаться плохо, все тело обмякло и сильно заболел живот. Алешу тошнило. Когда они вышли из метро, он отправил Эльзу вперед, а сам побежал за угол по переходу к ближайшей урне.

Стало немного легче. Алеша изо всех сил начал тереть виски, щеки, уши, чтобы хоть немного привести себя в норму. Минут через пять он уже догнал Эльзу и молча пошел рядом. Она шла медленно и то и дело заглядывала в бледное, как мел, лицо Алеши. Они перешли Тургеневскую площадь и прошли в переулок. У подъезда старого пятиэтажного дома Эльза остановилась.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала она.

— Ну, я пойду, — опустив глаза, тихо произнес Алеша.

— Куда ты пойдешь в таком состоянии? Пошли, я одна.

— Нет, Эльза. Я пойду. Честное слово, со мной уже все в порядке. Даже не знаю, что это со мною случилось. Раньше…

— Можешь не оправдываться. Ничего страшного. С кем не бывает… Пить надо меньше!

— Это точно.

— Ладно, пойдем. Хватит болтать тут под окнами.

— Эльза, спасибо, но…

— Пошли, тебе говорят! — Она взяла его за руку и потянула за собой в подъезд.

Они поднялись на четвертый этаж. Эльза открыла дверь. Они вошли в квартиру. Зажегся свет, и Алеша оказался в коридоре, стены которого были сплошь увешаны цветными, красочными фото с видами джунглей и саванны, деревянными и гипсовыми масками, ветками пальмовых деревьев, кожами змей и прочей экзотикой. На внутренней стороне входной двери была прибита великолепная пятнистая шкура какого-то африканского зверя — не то гепарда, не то леопарда, не то ягуара.

— Ну, что ты стоишь? Проходи, не бойся. Раздевайся. Куртку снимай.

Алеша нерешительно повиновался.

— Вот тебе тапочки. Как самочувствие?

— Лучше.

— Лучше, — втянув щеки и вытянув губы, передразнила его Эльза. — Бледный, как побелка. Но ничего. Сейчас примешь ванну попрохладнее, и все будет в порядке.

Она зашла в ванную комнату, включила кран, и Алеша услышал, как в ванну побежала вода.

— Одежду повесишь на вешалку. Чистое полотенце на стояке. Если вдруг станет плохо — кричи.

Эльза удалилась в комнату. Алеша зашел в ванную, наскоро сбросил с себя одежду, залез в воду и сунул голову под кран. Прохладная вода взбодрила его. Теперь он был почти трезв, но все же чувствовал себя плохо. Голова разламывалась. Наступило похмелье. Но главное, ему было ужасно, мучительно стыдно перед Эльзой за то, что после первого же их свидания он так много выпил и к тому же не смог как следует удержать себя в руках.

Он не заметил, сколько прошло времени, пока вдруг внимание его не привлек какой-то странный щелчок. Ему показалось, что кто-то открыл дверь. Он вынул голову из-под струи, открыл глаза и увидел над собой лицо Эльзы.

— Ты что, ненормальный? Я тебе кричу, кричу, а ты не отвечаешь. Ты живой здесь?

— Живой, — ответил Алеша. Он стыдливо поджал колени и обхватил их руками. — Я не услышал из-за шума воды…

Она откинула полиэтиленовую штору, села на край ванны, протянула руку к его голове и стала ласково поглаживать жесткие мокрые волосы. Головная боль мгновенно улетучилась. Так, в полном молчании провели они несколько минут, и эти минуты показались Алеше призрачным сном, пиком блаженства, того блаженства, которое он представлял себе только где-нибудь в неземной жизни, в другом мире, в вечности, где угодно, но только не здесь, в узкой убогой ванне двухкомнатной квартиры на четвертом этаже серого московского дома…

— Тебе хорошо теперь? — тихо спросила она.

Услышав ее голос, Алеша в мыслях своих вернулся на Землю.

— Ты самая прекрасная и самая лучшая в мире женщина, — сказал он.

— Ладно уж. Сам, небось, думаешь обо мне черт знает что? Замужняя дама, привела к себе в дом почти незнакомого мужчину, да еще и выпившего. Да еще в ванну врывается в неподходящий момент. — Эльза засмеялась. — Ну, да Бог с ним… Вот тебе полотенце. Есть хочешь?

— Нет.

— Ну, тогда вытирайся — и спать.

Она встала, отряхнула обрызганное водой платье и вышла, прикрыв за собою дверь.

Алексей вылез из ванной, вынул пробку для спуска воды, тщательно обтерся огромным махровым полотенцем, надев трусы и тапочки, завернулся в него и вышел в коридор. В полной тишине, под хищными взглядами безглазых масок, он прошел в слабо освещенную ночным светильником комнату. Эльза сидела в кресле напротив большой, уже расстеленной кровати, откинув на спинку голову и закрыв глаза.

— Устала? — ласково спросил Алексей.

— Да, немного, — не открывая глаз, ответила Эльза. — Ложись, спи.

Алеша смотал с себя полотенце, положил его на стул, сел на кровать и, отряхнув босые ноги, послушно залез под одеяло.

— А ты? — спросил он.

— И я… Немного позже.

— Можно немного поговорить с тобой?

— Поговори.

— Ты живешь одна?

— У меня есть муж. Разве я тебе не говорила?

— Нет.

— Говорила, просто ты пропустил это мимо ушей. У меня есть муж. Он «крутой» журналист, специалист по Африке. Видел в коридоре трофеи? Сейчас его нет, не волнуйся. Снова укатил в свою Эфиопию.

— И давно ты замужем?

— Почти три года.

— Ты его разлюбила?

— А что?

— Ничего. Просто спросил. Если не хочешь, не отвечай.

— Я никогда не любила его.

— Почему же ты вышла замуж?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Разве одной лучше?

— Красивая женщина никогда не бывает одна.

— Это только так кажется.

— А дети?.. Детей у вас нет?

Эльза подняла голову и несколько мгновений отрешенно смотрела на тусклый свет, исходящий от тонкой, походящей на горящий фитиль свечи, лампы:

— А детей у нас нет, — наконец сказала она. — И наверное, никогда не будет.

— Ну да, скажешь тоже, — ободряюще произнес Алеша. — Будут, куда они денутся.

— Не будут! — раздраженно повторила Эльза, затем глубоко вздохнула и добавила тихо: — Если бы ты знал, как мне хочется иметь ребенка. Мне теперь ничего не нужно. Все, что есть у меня, отдала бы за одни только детские ручки… Болела я сильно. Врачи говорят, что шансов почти никаких. Теперь понял?

Теперь он все понял. Теперь он ощутил себя самым жалким и бесполезным человеком на свете. Вот она сидит перед ним, красивая и добрая, но совершенно несчастная, и он при всех его искренних, внезапно охвативших его чувствах, при всей своей физической силе и довольно солидном запасе знаний ничем, абсолютно ничем не может ей помочь. Алексей почувствовал, что слезы вот-вот польются из его глаз. Он уткнулся носом в подушку и, чтобы не разрыдаться, закусил себе губы. Она встала с кресла, подошла к висящему над светильником зеркалу, не спеша расчесала волосы, разделась, аккуратно, один за другим сложив каждый предмет своего одеяния, и, небрежно приподняв одеяло, легла рядом с ним.

Некоторое время они лежали молча, без движения, слушая, как тревожно и страстно стучат их сердца. Но вскоре невероятная сила, великая и прекрасная, сблизила их, сдавила, превратила в единое целое — страстное, удивительное, неописуемое… Короче говоря, дорогой читатель, кульминацию и развязку этой последней сцены постарайтесь представить сами, ибо изложить столь высокие чувства у меня, конечно, не хватит ни ума, ни таланта, а описывать действие ни за что не поднимется рука.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ УСТУПИ ЕЕ МНЕ

Проводив Эльзу на работу, Алеша вернулся домой. Будильник отзвонил час назад, но никто из обитателей старенькой коммуналки в это утро не встал по его звонку.

В комнате нашего героя был ужаснейший беспорядок. Никто не потрудился убрать со вчерашнего вечера. На диване дуэтом похрапывали Вадик и Миша Прошин. Дверь в комнату Гриши Круглова была закрыта. Зная, что там тоже двое и свободного места на кровати нет, Алеша туда не зашел. Он вытащил из шкафа свою старую зимнюю куртку, расстелил ее на полу, аккуратно вытянул из-под Вадика подушку, улегся и буквально через минуту заснул крепким сном.

Проснулся он часа через три. Самочувствие его было неважным — вчерашний алкоголь снова дал о себе знать. День был в самом разгаре. С улицы доносился шум машин. Яркие лучи весеннего солнца сквозь давно немытое окно проникали в комнату, освещая грязные обои, немытые тарелки и висящую в воздухе пыль. На диване по-прежнему храпел Вадик. За столом Гриша и Миша Прошин вяло поедали остатки вчерашнего пиршества.

— Мужики, дайте чего-нибудь попить, — поднявшись со своего лежбища, облизывая пересохшие губы, попросил Алеша.

— Доброе утро, — сказал Григорий. — Что, сушнячок?

— Есть немного.

— Сами помираем. — Гриша налил из заварного чайника в чашку и протянул Алеше. — На, пей.

— Благодарю. — Алексей выпил содержимое чашки, затем поднял с пола подушку и перелег на освободившееся на диване место.

— Спать, что ли, снова будешь?

— Не знаю. Может, засну, хотя вряд ли. В институт не пойду. Можете меня не ждать.

— Сегодня нам всем делать там нечего, — сказал Миша Прошин. — Ты когда пришел, Алексей?

— Утром.

— У своей красавицы ночевал? Ну, и как она?

— Отстань, Прошин. Дай поспать.

— Ладно, не хочешь, не рассказывай. Но она хороша. Первый класс. Вадик вчера на ней помешался. Чуть не плакал, когда вы ушли. Проблемы у него, что ли?

— У него проблемы, где бы бухнуть на халяву, — сказал Гриша. — Надо бы пожрать купить чего-нибудь приличного. У тебя деньги есть?

— С собой? Откуда?

— Слышишь, что говорю, Алексей. С деньгами у тебя как?

— Нету.

— Ни у кого не можешь занять?

— Скоро получка, — зевая, сказал Алеша.

— До получки мы с голоду сдохнем. Вчера эти уроды на последние деньги у таксистов еще водки купили.

— Можно поехать ко мне, — виновато сказал Миша Прошин. — Конечно, с наличкой сейчас тяжело, но кое-что я смогу собрать.

— Слышишь, Алеша? И тебе бы не мешало в выходные съездить домой.

— Ну вот еще! Это ж надо совесть иметь. Я неделю назад к своим ездил. Прошин — капиталист. Пусть он и будет этим, как его… спонсором.

— Да никакой я пока не капиталист. Мы ведь только начинаем работать. Все думают, что у нас денег куры не клюют. А мы еле сводим концы с концами. Дела, конечно, идут. Но со скрипом… К тому же налоги. Инфляция съедает почти всю прибыль.

— Ладно, не прибедняйся.

— Я не прибедняюсь. Вот лет через десять, если все будет хорошо…

— Я боюсь не дожить. Алексей, на твоих вся надежда. Съезди, займи. А дней через десять я домой поеду. Мне мои уж отвалят сполна. К тому же получка…

— Ни за что! Не раньше, чем через месяц. Я же тебе говорил, Гриша. Мои родители — инженеры, простые советские инженеры, не имеющие за душой ни гроша.

— Твой отец — главный…

— Все равно инженер! И денег лишний раз просить у них я не могу!

Почти вся жизнь нашего героя прошла в маленьком подмосковном городке. Родители его были людьми весьма солидными. Отец работал главным инженером известного московского НИИ, а мама — дама видная и элегантная, сколько помнил ее Алеша, всегда была заместителем директора какого-нибудь предприятия, причем как директора, так и предприятия менялись чуть ли не каждый год. Сам же Алеша никогда не стремился идти по стопам родителей и на всех этапах своей биографии слыл человеком легкомысленным и беспечным. В школе он считался просто отъявленным хулиганом. То есть, конечно, в бандитских налетах и грабежах он не участвовал, беспричинно прохожих не избивал, по карманам и квартирам никогда не шарил, но ужасно любил всякие шумные сходки и компании, постоянно ввязывался в какие-нибудь истории, пьянки, драки и прочее, в общем, как это уже было отмечено, вечно искал и находил себе всяческие приключения, которые иногда заканчивались очень и очень печально.

Служба в армии не сделала нашего героя серьезнее. Согласно воле родителей, он поступил в институт, но к наукам его не тянуло. Он любил книги и спорт, кино и театр.

Его ужасно притягивала Москва с ее масштабами, суетой и многообразием. Он очень любил своих друзей и был обожаем ими, и к тому же имел невероятный успех у женщин. Никакого призвания в себе он пока не ощущал, чем будет заниматься в дальнейшей жизни, не знал и не очень над этим задумывался.

Спать теперь уже не хотелось. Алеша поднялся с дивана, сделал несколько гимнастических упражнений, затем снял с вешалки сумку и стал небрежно складывать туда тетради и вещи.

— Все-таки решил ехать домой? — спросил Гриша.

— Нет, — ответил Алеша. — Просто решил покинуть тебя, Григорий. На время, конечно. Скажешь Солтану, пусть, если хочет, пока поживет в моей комнате.

— Так нет уже твоего Солтана. Ушел.

— Как ушел? Заштопанный?

— Да. Часов в семь утра попрощался и ушел. Сказал, что даст о себе знать и «конэчно в долгу нэ останэтся».

Алексей вспомнил объявление о розыске. В его сознании смутно промелькнул нечеткий профиль на фотографии. Он попытался вспомнить сложную фамилию разыскиваемого мошенника, затем решил, что все это уже не важно, и, уложив в сумку тетради, принялся копаться в ящике гардероба, надеясь выбрать там что-нибудь поприличнее из своего нижнего белья.

— Так куда ты собрался? — снова спросил Григорий.

— К новой подруге он идет жить. Не понимаешь, что ли? — сказал Вадик, который уже не спал и, кряхтя и охая, с бледным, опухшим лицом ворочался на диване.

— Правда, что ли?

— Ты, как всегда, догадлив, Вадим, — сказал Алеша. — Поживу немного у Эльзы, а там видно будет.

— Быстро у вас сладилось. Она что, одна живет? У нее есть своя квартира, что ли?

— Нет, Гриша, не переживай. Квартира у нее не своя.

— Слушай, Алексей, — сказал Вадик. — Он вдруг поднялся на диване и свесил ноги на пол. — Мы с тобой настоящие друзья?

— Конечно, Вадик. Что за вопрос?

— Ты можешь выполнить одну мою просьбу?

— Какую просьбу?

— Сначала скажи: выполнишь или нет. Для меня это очень важно; может быть, здесь решается судьба всей моей жизни. Так выполнишь, друг?

— Может, мне выйти? У вас тут интимность какая-то намечается, — поинтересовался Григорий.

— Сиди, — буркнул Вадим. В комнате их было трое. Миша Прошин минут десять назад отлучился по личным делам.

— Ну так как, Алексей? Выполнишь или нет?

— Конечно. Постараюсь, во всяком случае. А что нужно?

— Не ходи жить к Эльзе. И вообще уступи ее мне.

Алеша удивленно взглянул на друга.

— Я тебя не понял, — растерянно произнес он. — Как это, «уступи»?

— Очень просто. Не ходи к ней. И дай мне ее адрес. Я никогда не видел такой женщины. Ты красивый парень, Алеша. Красивый и умный. Ты себе еще найдешь. Лучше. А для меня это шанс. У меня и так вся жизнь кувырком. Ты сам знаешь. Я думаю, ты понял меня?

Алеша вздохнул:

— Боюсь, ты сам не совсем понимаешь того, о чем говоришь, Вадим. Во-первых, Эльза замужняя женщина…

— Мне наплевать! Ну, так как? Сделаешь то, о чем я прошу? Все равно она никогда по-настоящему не полюбит тебя!

— Не полюбит? Странно… Почему ты так говоришь?

— Я знаю, что говорю.

— А тебя? Тебя она разве полюбит?

— Не знаю. Но это мои трудности. Но никто никогда не будет любить ее так, как я! С первого взгляда я был поражен! Никогда не прощу себе, что напился вчера так, что даже не поговорил с ней. Так как, Алексей, выполнишь?

— С ума сойти! — воскликнул Гриша Круглов. — Роман в лицах! Треугольник! В театре такого не услышишь.

— Заткнись! Отвечай, Алексей, сделаешь или нет?

— Нет, Вадим. Этого сделать я не могу. Пойду я лучше, — сказал Алеша, стараясь побыстрее уйти от неприятного разговора.

Он наспех собрал вещи, обулся, поднял свою старую сумку и закинул ее на плечо.

— Ну, будьте здоровы. На занятиях свидимся, — уже из прихожей выкрикнул он, открыл дверь и устремился по лестнице вниз.

— Про участок свой не забудь! — бросил Гриша вслед убегающему Алеше, встал и пошел, чтобы закрыть за ним дверь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ И КОЛДУН

Почти месяц их жизнь протекала спокойно и счастливо. Каждое утро Алеша провожал на работу Эльзу. Затем он шел в свой институт, но никакие знания не лезли в голову томимого ожиданием влюбленного. Вечером он летел к ней на свидание, и они вместе шли в кино, в театр, в гости или просто гуляли по вечерней Москве. Потом возвращались домой, и Эльза готовила ужин. Потом… Далее следовало нечто, совершенно уже неподвластное описанию. Назовем это просто — Любовь. Любовь искренняя и нежная, ласковая и страстная, удивительная и неповторимая… Даже не знаю, какими еще словами можно украсить те сильные чувства, какие испытывал наш герой…

Конечно, такой распорядок дня соблюдался по будним дням, по выходным же и праздникам оставались только кино и только любовь.

Четыре недели все шло ровно и гладко. Однако уже на двадцать девятый день в жизни нашего героя стали происходить некоторые весьма удивительные события, в дальнейшем значительным образом повлиявшие на его судьбу.

В конце мая возвращался муж Эльзы. Алеше предстояло вернуться к себе в коммуналку. Охваченный романтическим порывом, он предлагал своей возлюбленной бросить все и бежать вместе с ним, развестись, обвенчаться — и в общем все, на что только способен охваченный страстью разум, но Эльза и слышать об этом не хотела. Муж должен был вернуться со дня на день, и Алеше не оставалось ничего более, как вернуться домой, мучиться от тоски и ревности и терпеть.

Дома его ждал сюрприз. Открыв дверь, он сразу же обратил внимание на наколотый на гвоздь кусок плотной бумаги. Бумага эта оказалась почтовой карточкой. Он сдернул ее с гвоздя, ознакомился с содержанием и был до невероятности удивлен. На его имя — гласила надпись на карточке — получен был перевод на сумму в десять тысяч рублей! Десять минут ушло на поиски паспорта и еще столько же, чтобы добежать до ближайшей почты. Спустя еще десять минут кассирша отсчитывала Алеше обозначенную в переводе кругленькую сумму. Письменное приложение к переводу имело следующее содержание:

«Алеша! Прошу тебя, не обижайся! В знак благодарности и дружбы прими эти деньги. Надеюсь, мы снова увидимся. Солтан».

«И не подумаю обижаться! — сказал про себя Алеша. — Все-таки он настоящий крупный мошенник! Однако щедрости ему не занимать. И все же как здорово, что я тогда на Рижском рынке его подобрал!»

— Что ты будешь делать с такими деньгами? — спросил Гриша Круглов, когда Алеша сообщил ему о переводе.

— Собираюсь летом путешествовать. Давно мечтал прокатиться по всему Черноморскому побережью. Вместе с Эльзой, разумеется. Я думаю, Григорий, что пара тысяч из этих денег по праву принадлежит тебе. Ведь и ты принимал в этом участие.

— Вот спасибо, дружище! Не откажусь! Не ожидал, честно говоря… А ведь эти деньги мне как раз кстати. Быть может, к следующей зиме все-таки женюсь.

— Вот новость! И на ком же?

— Пока еще точно не знаю.

— Как это, не знаешь? Ну ты даешь, Григорий! Разве можно жениться на ком попало?

— Еще как можно, Алеша. Тебе, может, этого и не понять… Хотя чего тут непонятного? Учиться нам осталось меньше года, временная прописка кончится, а возвращаться обратно, к себе в провинцию, мне ой как не хочется!

— Понятно. А как же любовь?

— А где она, любовь? К тому же по статистике, браки, основанные исключительно на любви, в большинстве своем неудачные. Наивный ты парень, Алешка. Давно я таких не видел. Любовь приходит и уходит… Впрочем, не хочу тебя разубеждать.

Через несколько дней муж Эльзы уехал. Алеша с кучей денег в карманах снова вернулся к ней. Теперь он был просто на седьмом небе от счастья. В воображении его уже вырисовывался двухмесячный летний круиз: побережье Черного моря, кипарисы, пальмы, магнолии, одесские пляжи, крымские виноградники, кавказские вершины, курортные бары и рестораны и прочее, прочее, но если перечислять все, о чем мечтал наш герой, мы так и не перейдем к изложению следующего важного события, произошедшего несколько дней спустя.

О газете, случайно обнаруженной внутри стола во время лекции в аудитории, Алеша вспомнил в три часа ночи.

— Эльза, проснись, — тихо зашептал он. — Подожди, не засыпай, я должен кое-что тебе показать.

— Ох, Алеша. Хватит на сегодня. Я так устала. Давай спать, прошу тебя.

— Не спи, это может быть очень важно. Я забыл показать тебе одну вещь.

— Ну, какую вещь?

— Газету. Я уверен, для тебя это важно. Черт! Как я мог об этом забыть? Смотри, здесь статья. Журналист беседует с народным целителем. Читай, что он говорит.

Повернув светильник так, чтобы свет не бил в глаза заснувшей было Эльзе, Алексей развернул перед ней газету, в которой почти целую полосу занимало интервью одного известного народного целителя — колдуна, члена Российского ордена колдунов Ивана Гладкова.

Замечу, что в те годы было очень модным лечение с помощью всевозможных экстрасенсов, телепатов, психотерапевтов, колдунов и прочих так называемых народных целителей. Как правило, большинство из этих самородков имели весьма далекое отношение к медицине. Некоторые из них действительно обладали незаурядными способностями, многие же оказались обыкновенными мошенниками, вымогавшими под общую шумиху деньги у несчастных, доверчивых больных. Читатель наверняка помнит таких знаменитостей, как телеэкстрасенс Алан Чумак, с экрана телевизора махавший нам руками и заряжавший различные предметы целебным электричеством, или Анатолий Кашпировский, человек бесспорно выдающийся, еженедельно со множеством примеров расписывавший свои колоссальные способности и слезно просивший телезрителей защитить его от нападок Министерства здравоохранения. В прессе тогда развернулась шумная кампания сначала в поддержку такой народной медицины, с ошеломляющей статистикой об излеченных и чуть ли не воскресших, а затем и против нее, с предоставлением сведений о столь же немалом количестве тех, у кого наступило обострение, и тех, кто попросту умер. Я думаю, что какая-то польза от всех этих знахарей все-таки была. Ведь многие люди этим самородкам верили, а как известно, вера человеческая есть самый лучший на свете лекарь и врач.

Но все это — нечто вроде отступления. Колдун же Иван Гладков из числа описанных выше целителей был своего рода даже исключением. По телевизору он никогда не выступал, специальной рекламы себе не делал и даже, что уж совсем удивительно, деньги с пациентов старался не брать. Кроме того, он имел высшее медицинское образование и до выявления у себя колдовских способностей работал терапевтом в обычной городской больнице. Слухи о нем по Москве ходили самые противоречивые. Некоторые говорили о нем как о сумасшедшем. Иные, склонные к религии и мистицизму, считали его настоящим колдуном, нечистой силой, чернокнижником. Однако наиболее трезвомыслящие склонялись к мысли, что он просто очень хороший врач, обладающий обширными знаниями как в народной, так и в ненародной, то есть научной, медицине.

В своем интервью Иван Гладков сильно жаловался на настойчивость журналистов. Затем он довольно подробно рассказал об организации Российского ордена колдунов, вкратце поведал читателям о практикуемых им методах лечения и в заключение привел обширнейший список поддающихся излечению этими методами болезней, среди которых наш герой обнаружил ту самую, от которой страдала Эльза.

— И ты веришь в это? — внимательно прочитав статью, спросила Эльза.

— Ты же знаешь, я во многое верю. Во всяком случае, терять тебе, я думаю, нечего. Не превратит же он тебя в жабу.

— Думаешь, стоит сходить к нему?

— Я и раньше слышал о нем. Говорят, он вылечил многих.

— А как я его найду?

— Очень просто. Завтра позвоним в редакцию, и они скажут нам его адрес.

Колдун жил в Сокольниках, в сером четырехэтажном доме пятидесятых годов, в одном из тех, что с высокими потолками и совмещенным санузлом. Было шесть часов утра. От двери, обитой черным дерматином, до самого выхода из подъезда вдоль стен стояли люди — человек десять — двенадцать, все молодые, за исключением стоящей прямо возле двери полной женщины с крашеными красно-рыжими волосами, и худого, сморщенного, сидевшего на лестнице старичка. Ждать пришлось довольно долго, часа два или три. В подъезд заходили новые люди, но все это время никто из ожидавших вслух не проронил ни слова, только маленький тощий дед постоянно сморкался и покашливал, а рыжая толстуха периодически шептала не то притчи, не то молитвы, не то заклинания.

— Как утомительно это ожидание! — почти простонала Эльза.

— Ничего, — прошептал Алеша. — Что поделаешь? Я и сам терпеть не могу кого-либо ждать. Один известный философ заметил, что почти четверть жизни человек проводит в ожидании чего-либо.

— Чушь!

— Это сначала так кажется. А если как следует разобраться, то этот мыслитель был прав. Мы все время чего-нибудь или кого-нибудь ждем.

— И чего же ты ждешь сейчас?

— Я жду, когда мы все бросим и уедем с тобой на юг.

— Да? А я не могу дождаться, когда откроется эта чертова черная дверь.

Наконец дверь открылась. В проеме показался среднего роста сухощавый, черноволосый, коротко остриженный человек, мужчина лет сорока пяти, с огромными, не по-русски черными глазами и острым прямым носом. Пронизывающий взгляд этих глаз остановил порывавшуюся войти толстуху с крашеными волосами, затем скользнул вниз, вдоль стены, сосредоточившись на мгновение на каждом пришедшем, и вдруг остановился в самом конце пролета.

— Вы больны? — голос смотревшего на Эльзу целителя звучал уверенно и громко.

— Я?.. — Эльза растерянно закивала головой и сильно сжала запястье Алеши.

— Поднимайтесь!

— Ни пуха, — шепнул Алеша. — Мысленно я с тобой. Я жду и молюсь за тебя. Иди.

— Я первая! — крикнула рыжая женщина. Последние звуки ее возгласа потонули в холодном, пронизывавшем до костей взгляде. Вслед за колдуном Эльза вошла в квартиру, закрыв за собою дверь.

— Здесь, женщина, вам не очередь за кефиром, — компетентно пояснил возмущенной толстухе прыщавый паренек лет четырнадцати, стоявший посредине пролета ступенькою выше сморщенного старичка. — Иван Гладков отбирает для лечения сначала тех, с кем у него быстрее устанавливается духовно-энергетический контакт.

— Да, да, — отрешенным голосом подтвердил старичок.

— Что же это, я зря здесь всю ночь стою?

— Тише, женщина, — довольно низким голосом произнесла девушка, стоявшая прямо перед Алешей.

Он видел ее сзади — худая, долговязая, с короткими серыми волосами и массивной цепочкой на шее. Рьяная толстуха хотела ей что-то возразить, но девушка отвернулась и, тяжело вздохнув, опустилась на ступеньку. Алеша разглядел ее лицо. Оно было совершенно мужское — не юношеское, не мальчишеское, а именно мужское — скуластое, гладко выбритое лицо. Взгляд его скользнул ниже, задержался на маленьком золотом медальоне и остановился на заметно оттягивавшей футболку груди. Еще ниже была дешевая клетчатая юбка, из которой торчали острые коленные чашечки, голени с гладкой, уже успевшей ухватить загар кожей, заканчивающиеся ступнями в кроссовках примерно сорок второго размера. Отчего-то в голову полезли самые отвратительные мысли. Алеша представил себе раздетым этого обоеполого человека. Несколько минут он тщетно пытался бороться со своим разыгравшимся вдруг воображением, затем его просто начало мутить, и он, сбежав по ступенькам, вышел на свежий воздух.

В квартире члена Российского ордена колдунов не было абсолютно ничего необычного, за исключением, может быть, огромного аквариума со множеством разноцветных рыбок, ракушек и водорослей. Мебели было немного — стенка импортного производства, два кресла, диван, ковер, телевизор — в общем, все как у всех (или почти у всех). Квартира, правда, была двухкомнатной, и что происходило за стенкой, в смежной комнате, Эльза, конечно же, видеть не могла. Раза два или три оттуда выходила и заходила обратно хорошенькая, похожая на цыганочку девушка лет пятнадцати-семнадцати, чернокудрая, длинноногая, полногрудая. В газетном интервью она была названа ассистенткой, отобранной по каким-то имеющимся у нее феноменальным способностям к колдовству. Эльза несколько раз ловила на себе ее взгляд.

«Миленькая девушка. Ничего ведьмообразного в ней нет, — думала Эльза, уже немного успокоившаяся после неожиданного вызова. — Скорее, добрая волшебница… О Боже! А вдруг он сейчас мои мысли читает?!..» — В отличие от Алеши Эльза гораздо лучше могла управлять ходом своих мыслей.

Наконец дверь в соседнюю комнату распахнулась, и появился сам хозяин квартиры.

— Имя! — вдруг ни с того ни с сего крикнул он властным громовым голосом.

Эльзе показалось, что какая-то очень мощная сила вдавила ее в кресло.

— Имя! — повторил колдун.

— Эльза… — растерянно прошептала она, тут же вспомнила, что это ее не настоящее имя, хотела исправиться, но, видимо, для целителя это не имело никакого значения.

— Ты больна, Эльза?

— Да, — сказала она и назвала диагноз своей болезни.

— Но ты излечишься?!

— Я… Я не знаю.

— Ты излечишься! — Голос колдуна стал еще громче и суровей.

— Я не знаю… — еле выговорила она и почувствовала, что теряет сознание.

— Да! Да! Да! — Да…

Иностранная стенка поплыла перед глазами, сливаясь с аквариумом и ковром.

Потом она увидела море, голубое небо, пустынный пляж. Она сидела на белом горячем песке. Вокруг нее бегал полненький розовый мальчик. Он подбежал к ней, обнял за шею, смешно поцеловал ее в нос и губы, взял за руку и потащил к воде. Она шла за ним, ощущая, как тепло от маленькой пухлой ручки передается ее руке, расплываясь по всему телу.

— А что потом? Что было, когда ты проснулась? — спросил сгорающий от любопытства и нетерпения Алеша.

— Ничего особенного. Я пришла в себя. Рита — так он назвал ассистентку — принесла какое-то зелье, кажется, что-то с шалфеем и валерианой. Я выпила. Потом он задал мне еще пару вопросов и сказал, что мне можно идти. Знаешь, он сказал, что лечение мне больше не понадобится.

— Интересно, что он имел в виду? Ведь не мог же он вылечить тебя за один сеанс?

— Не знаю, — пожала плечами Эльза.

— Слушай! С самого начала он как-то странно на тебя посмотрел. Он не мог там с тобой сделать ничего такого?

— Не говорите глупостей, молодой человек, — засмеялась она. — Бежим скорее! Смотри, кажется, наш автобус!

Она взяла его за руку, и они оба помчались к автобусной остановке.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

У Алеши были неприятности с учебой. Пропущенные в конце семестра занятия пришлось отрабатывать, целыми днями просиживая в институте. Злопамятный профессор Суриков не забыл случайно вырвавшуюся у Алеши фразу, вовсе не к нему относившуюся, и засыпал-таки несчастного студента на экзамене. Кроме того, были еще некоторые разногласия с родителями, которые неизвестно откуда прознали об отношениях сына с замужней женщиной и очень негативно отнеслись к этой связи. Потом еще была ссора с Вадиком. Но все это очень мало огорчало теперь нашего героя. Рядом с ним была Эльза, впереди были еще два летних месяца, а в кармане имелась достаточная сумма денег и давно купленные билеты на самолет.

Свое путешествие они начали с Одессы. Алешу давно привлекал этот легендарный южный город. Фонтаны, каштаны, рестораны, фигурные фасады домов, невзрачные дворики, туристы на Дерибасовской, скрипач в Гамбринусе, пароходы, матросы, загорелые красавицы, сырость катакомб, дворцы из ракушечника, оперный театр, портовые краны, переполненные трамваи, веселый, удивительный говор, крики, суета. Приморский бульвар, Потемкинская лестница, гордый и величественный Дюк де Ришелье. Слава тебе, великий город, Одесса-мама, единственная и неповторимая на Земле!..

— Алло! Алло, мамочка!.. Это я, Эльза! Здравствуй!.. Звоню тебе из Одессы… Удивительный город!.. Отдыхаю, загораю, купаюсь!.. Да, погода хорошая, вода теплая!.. Ты не представляешь, мама, как мне здесь хорошо!.. Когда приеду?.. Думаю, что не скоро!.. Через месяц или позже!.. Как у тебя дела?.. Не болеешь?.. Это хорошо! Так и держись! Боря не звонил?.. Ну и слава Богу!.. Ну все, мамочка, монетки кончаются!.. Целую тебя!.. Пока!..

— Алло!.. Здравствуй, Вадик!.. Это я, Алексей!.. Звоню с Черноморского побережья!.. Я слышу, ты пьян опять?.. Все еще дуешься на меня?.. Эльза?.. Да, Эльза со мной!.. Алло! Алло, не слышу тебя!.. Эх! Опять бросил трубку. Бедный, бедный Вадик…

Потом была Ялта — дворцы и виноградники, крошечный замок над обрывом, вино кристальной чистоты, шхуна, навечно выброшенная на берег; Сочи, пещеры Нового Афона, озеро Рица, обезьяний питомник в Сухуми, темпераментные джигиты, гостеприимные хозяева, строго соблюдающие обычаи, дрессированные дельфины в Батуми, обилие сладких фруктов, кипарисы, пальмы, магнолии и невыносимая полуденная жара… Политические баталии только разгорались. Никто не слышал еще бессмысленных споров за Крым, приезжие не знали, чем грузин отличается от абхаза, не падали бомбы на Гагру и Гудауту, а Россия, Грузия и Украина были единой и неделимой страной, и никто подумать даже не мог, что пройдет чуть больше года и какие-то бесноватые силы растащат на части Великую державу, рассорят живущие в дружбе народы, разрушат древние города…

«Как же она хороша! — глядя на спящую Эльзу, думал Алеша. — Прекрасна! Прекрасна всегда, даже во сне! Ведь это редко бывает! У многих, даже очень красивых женщин, лицо портится, когда они спят, теряет правильность черт, формы… А это удивительное лицо — эти губы, опущенные веки, нос, брови. Точно какой-то загадочный свет излучает оно! И наверное, оно будет столь же очаровательно еще много лет. И это хорошо. Это здорово! Здорово и страшно. Ведь она так красива, она будет нравиться многим, и кто-нибудь обязательно захочет отобрать ее у меня…» — При этой мысли ему вдруг стало грустно, и какое-то неприятное, пугающее предчувствие зародилось в его душе.

— О чем ты думаешь, Алеша? — открыв вдруг свои прекрасные глаза, спросила Эльза.

— Прости, я разбудил тебя.

— Ничего, это к лучшему. Теперь уже нет времени спать.

— Да. Наше путешествие подходит к концу. Лето кончилось. Деньги кончились. Все на свете имеет конец. Что ждет меня впереди? Пыльная работа, скучная учеба, скудная зарплата. Тяжко после этакой жизни снова вернуться в нашу затхлую конуру. Неужели Прошин прав? Деньги теперь решают все?.. Эх, найти бы опять какого-нибудь раненого чеченца и спасти его! Приеду домой, сразу отправлюсь на Рижский рынок… Ты смеешься? Как прекрасен твой смех! Как я люблю тебя! Ты не покинешь меня, Эльза?

— В сентябре вернется мой муж. Я должна пожить с ним.

— Понятно. Муж — это дело законное. Как же против закона пойдешь?

— Ну, не злись, мой милый Алеша. Вот увидишь, все образуется.

— Счастье не есть величина постоянная… А все-таки здорово мы с тобой погуляли!

— Это была сказка, Алеша. Иногда мне кажется, что это был сон.

— Наверное, это и был сон, Эльза. Кто сказал, что время бесконечно? Время идет по кругу. Осень, зима, весна, лето… Время идет по кругу, и только люди в этих кругах живут по-разному. Напридумывают себе всякой всячины, лишь бы только каждый следующий круг отличался от предыдущего. Напридумывают — и мучаются потом…

— Милый мой философ. Как мало я понимаю тебя.

— Иногда я сам не понимаю себя, Эльза. Мы будем вместе?

— Не знаю, Алеша. Ничего не могу тебе обещать.

Они вернулись в Москву в самом конце августа. В начале сентября вернулся муж Эльзы. Она осталась жить с ним. К Алеше она уже не вернулась. Они увиделись только через полгода, но об этом позже, а пока не будем забегать вперед.

«Здравствуй, милый мой, дорогой Алеша! Никогда в жизни я не писала писем и не уверена, что смогу на бумаге выразить все, что творится сейчас в моей душе. Не знаю, сможешь ли ты, прочитав это письмо, понять меня. Я жду ребенка. Вот уже три месяца, как крохотное человеческое существо живет и развивается во мне, поглощая при этом все мои чувства и мысли. Я еще не знаю, каким он выйдет на свет, но уже безумно люблю его. Поверь, Алеша, мне было ужасно тяжело расстаться с тобой. Я часто вспоминаю те дни, когда мы были вместе, и, воскрешая в памяти всю свою прошлую жизнь, я не помню времени более радостного и счастливого. Но, видимо, душа моя устроена так, что я не могу любить двух людей сразу. Попробуй понять меня. Жизнь моя обретает новый смысл. Я знаю теперь, зачем и для кого живу. Ты помнишь, как долго я ждала этого. Сколько выстрадала. Ты знаешь, что я никогда не верила ни в Бога, ни в черта, но теперь я целыми часами, днем и ночью молюсь за то, чтобы мой маленький человечек появился на свет живым и здоровым. Помолись и ты за меня, Алеша. Я верю в волшебную силу твоей молитвы. Прощай и прости, и постарайся забыть меня. Я совершенно уверена, что теперь наша встреча ничего, кроме вреда, не принесет. Думаю, что когда-нибудь мы обязательно встретимся, как старые, добрые друзья, но не сейчас, потом, может быть, много лет спустя. Прощай же, мой милый Алеша. Спасибо тебе за все. Дай Бог тебе здоровья и счастья.

Эльза.

10 октября 1990 г.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ С НОВЫМ ГОДОМ!

Тридцать первое декабря. Последние минуты уходящего года. Неизменная обстановка в комнате Алеши — все тот же огромный диван, старый деревянный стол, на котором для тарелок с приготовленными кушаньями и многочисленных бутылок едва хватает места, множество стульев, маленький телевизор «Юность», сильно искажающий изображение, гардероб, изнутри и сверху заваленный верхней одеждой. Веселая, шумная компания: бывший студент Вадик — симпатичный, кудрявый среднего роста толстячок с носом-картошкой и умными глазами, Наташа — знакомая Вадика, женщина лет двадцати восьми, худая и высокая, с длинными белыми волосами и большими, часто моргающими глазами. Здесь же наши старые знакомые — Нина Сокольская, девушка очень полная, но живая, веселая и подвижная; подающий большие надежды бизнесмен Миша Прошин — высокий и плотный мужчина с открытым и чрезвычайно обаятельным лицом; Григорий, сосед Алеши по коммуналке, и, конечно же, сам гостеприимный хозяин, а также две молоденькие девицы — Вика и Танечка, с которыми Вадик и Миша Прошин познакомились совершенно случайно на улице всего несколько часов назад.

23 часа 47 минут. Впереди многообещающая новогодняя ночь.

— Кушать подано, господа. Прошу к столу. Гриша, сколько раз тебя можно просить, оставь телевизор в покое. Все равно починить не сможешь. Судьбоносную речь президента из-за тебя прослушаем.

Предновогодний концерт закончился. На экране появилась заставка с изображением Красной площади.

— Обращение к советскому народу! — читая надпись на экране, торжественно провозгласил Вадик, взял бутылку шампанского и начал медленно раскручивать проволоку на пробке.

Речь президента звучала уже менее оптимистично, чем в предыдущие годы, но надежда еще светилась в его умных, печальных глазах…

— Бам-бам-бабам! — загремели Кремлевские куранты. — Бам!.. Бам!.. Бам!..

— Держись, Вадик. Шампанское должно выстрелить строго на двенадцатый удар.

— Не надо учить меня, Нина. И не волнуйся. Все будет, как положено, — ответил вспотевший от напряжения Вадик, изо всех сил удерживая вырывающуюся пробку.

— Бам!.. — часы пробили двенадцать.

— Ба-бах! — с оглушительным хлопком выстрелила пробка. Белая пенистая струя полетела следом, и тут же на потолке образовалось серое капающее пятно, а в бутылке осталась только половина жидкости.

— О! Тоже мне, специалист. До двадцати пяти лет дожил, а бутылки с шампанским открывать не научился.

— Я чего? — обиделся и расстроился Вадик. — Наверное, шампанское было теплым.

— Сам ты теплый! Я его только пять минут назад из холодильника вынул. Чего смотришь? Быстрее разливай оставшееся!

— Наверное, это какая-нибудь плохая примета? — спросила Нина Сокольская.

— Глупости! — воскликнул Алеша. — С Новым годом!

— С Новым годом!

— С новым счастьем!

— Желаю тебе, Прошин, стать самым крутым бизнесменом в России! А тебе, Вадик, — бросить пить и найти свое призвание в жизни! А тебе, Нина, — встретить любимого человека и выйти за него замуж, и вам, девчонки, желаю того же!

— А мне, Алеша? Почему ты мне ничего не пожелал?

— Ох, прости, Григорий. Желаю тебе… Какое твое самое заветное желание?

— Жениться на москвичке с собственной квартирой!

— Пускай и оно сбудется!

— Давайте же выпьем наконец!

Они дружно чокнулись.

— А ты женись на мне, Гриша, — улыбнулась Нина Сокольская. — Тогда и твоя и моя мечты сбудутся.

Вся компания засмеялась.

— Зря гогочете, между прочим, — с притворной обидой сказала Нина.

— Я обязательно подумаю над этим предложением.

— Вот-вот. Подумай, Гришенька. А то я с вами в девках уж засиделась. Столько мужиков, хоть бы один внимание обратил.

— Из вас выйдет хорошая пара! Как у Чехова — толстый и тонкий!

— Вадик, ты мерзавец!

— Шучу, Ниночка. А чего вы все так набросились на еду? Кто ж после шампанского закусывает? Вот сейчас я вам водочки налью, выпьем, а после и закусить можно будет.

Вадик быстро открыл бутылку и разлил по рюмкам ее содержимое.

— Я хочу выпить за тебя, Алеша!

— Спасибо, Вадим.

— Я хочу пожелать тебе счастья! Я желаю, чтобы ты поскорее выбросил из головы свою Эльзу и нашел новую, настоящую подругу жизни! Я хочу, чтобы жизнь твоя наконец наладилась! И чтобы все твои начинания возымели успех!

Они выпили за Алешу. Потом таким же манером пьянеющий на глазах у всех Вадик произнес тост за каждого из присутствующих.

— А теперь я хочу выпить за всех наших!..

— Не стоит так торопиться, Вадим, — заметила Нина Сокольская. — Успеешь еще напиться. Пусть лучше Алеша расскажет что-нибудь.

— Я даже не знаю, что рассказать…

— Он нынче не в форме, — сказал Вадим. — А вот я расскажу вам один анекдот. Только имейте в виду, анекдот этот очень пошлый и при дамах его рассказывать нельзя!

— Тогда лучше не надо…

— Нет, надо! Это лучшая шутка сезона! Вот слушайте: «В Одессе на Дерибасовской стоят два магазина. В сущности своей они совершенно одинаковы, но при этом… В одном магазине всегда прибыль, в другом — сплошные убытки. И вот как-то раз приходит директор магазина убыточного к директору магазина прибыльного. Приходит и говорит:

— Слушай, Гогия! У тебя такой магазин — у меня такой магазин. У тебя такой товар — у меня такой товар. У тебя такой покупатель — у меня такой покупатель… У тебя все, как у меня, но у тебя такая прибыль, а у меня такие убытки!

— Э-э, Абрам, дорогой, — отвечает другой директор, — здэс нэ в товаре дэло. И нэ покупатэл здэс главное. Главное здэс — продавэц! Ест у мэня один! Гэрой! Фамилие — Обувадзе! Хочешь посмотреть, как он работает?

— Конечно хочу.

Они прошли в торговый зал и спрятались там за ширмой. И видит директор Абрам, стоит за прилавком здоровый, толстый грузин, а перед ним — маленький, тощенький покупатель. Продавец держит в руке рыболовный крючок:

— Слюшай, дорогой! — говорит Обувадзе. — В этот крючок наживка уже впаяна. Долго ждать нэ будэшь. Бросил — рибка поймал. Бросил — рибка поймал. Очень хороший крючки!

— Хорошо, — говорит маленький покупатель, — я покупаю ваши крючки. Дайте мне их побольше.

— Ах, молодэц! — говорит Обувадзе.

Покупатель забирает крючки и собирается уходить, но он останавливает его:

— Падажди, дарагой! Забил тэбэ сказать! На этот крючок, в которий наживка впаяна и которий бросил — рибка поймал… риба только в один мэст ловится!

— Да? Как же я найду это место?

— Э-э, дорогой. Спэцально на этот случай у нас есть хороший новий карта.

— Ну так продайте мне карту.

— Конэчно, дорогой. Возьми карта. Я тебе здэсь крэст поставлю. В это мест приедэшь, крючок взял, бросил — рибка поймал! Бросил — рибка поймал!

Покупатель покупает карту и опять собирается уйти.

— Э-э, падажди, дорогой! — снова говорит продавец. — Карта смотри, да. В это мест, гдэ бросил — рибка поймал, — один сплошной болото!

— Так что же вы меня туда посылаете?!

— Спэцально на этот слючай, для тэбя, дорогой, у нас есть хороший, новий, болотный сапоги!

— Хорошо, давайте я возьму сапоги.

— Ах, молодэц! Джигит! Э-э, подожди, дорогой! Еще карта смотри, да! Тот самый мэсто, гдэ один сплошной болото, где бросил — рибка поймал, общэственный транспорт вобщэ нэ ходит!

— Так как же я туда доберусь?!!

— Спэцально на этот слючай у нас есть хороший, новий, нэ дорогой мотоцикл! Сэл на мотоцикл, одэл сапоги, поехал, бросил — рибка поймал! Бросил — рибка поймал!

— Черт с вами! Давайте ваш мотоцикл!

Он берет мотоцикл, расплачивается, забирает весь купленный товар и уезжает восвояси. Тут директор не выдерживает и выбегает из-за ширмы:

— Обувадзе! Я не верю своим глазам! Как же так? Человек пришел купить какой-то дешевый, задрипанный крючок, а ты умудрился всучить ему карту, какие-то паршивые сапоги да еще дорогой мотоцикл, который в моем магазине уже пять лет не может найти покупателя!

— О чем говоришь, дирэктор? Зачем кричишь? Какой крючок? Чэловек пришел купить вата! У жены мэнструация, понимаешь! Я ему говорю, что ти три дня будэшь дома дэлать? ИДИ ЛОВИ РИБА!!!»

Вадик закончил. Гости смеялись. История хоть и действительно показалась в конце пошловатой, но понравилась всем. Только Алеша никак не отреагировал на рассказанный анекдот, точно и не слышал его.

— Очень остроумная история, — сказал Миша Прошин. — Надо будет ее записать. Никогда не могу запомнить хорошие анекдоты.

— Запиши, запиши, коммерсант. Он тебе пригодится.

— Отчего это хозяин квартиры такой грустный? — спросила Вика, весьма привлекательная девушка с пышными рыжими волосами, глубокими умными глазами и статной красивой фигурой. — Вам не понравился анекдот?

— Не обращай внимания, Виктория. Просто у хозяина сейчас период застоя.

— О чем ты говоришь, Вадик? Период застоя давно прошел.

— Период застоя — это когда солидного мужчину одна женщина бросила, а другая еще не подобрала, — с некоторым злорадством пояснил Вадим.

— А мы с Танечкой здесь на что? — сказала Вика, взмахом руки согнала Вадима со стула и заняла место рядом с Алешей.

— Могу поспорить, Вика, что у тебя ничего не получится. Алеша в последнее время у нас стал очень серьезным. Водку почти не пьет, с девушками не встречается. Книжку начал писать. По ночам Библию изучает!

— Вадик, перестань.

— А что я плохого сказал?

— Вот как? — восхищенно воскликнула Вика. — Тогда расскажите нам что-нибудь из Библии. Правда, что скоро будет конец света?

— Не знаю, — растерянно пробурчал Алексей.

— А я знаю, — сказал Григорий. — Скоро будет война в Персидском заливе.

— И так ясно, что будет.

— Нет не ясно. Это в Библии предсказано. Правда, Алексей?

— Правда. Возможно.

— Прочти им этот отрывок.

— Прочти, прочти, пожалуйста, — попросила Нина Сокольская.

Алеша пожал плечами:

— Хорошо, прочту.

Он несколько оживился, полез куда-то под диван, извлек оттуда завернутый в махровое полотенце маленький томик Библии, и, открыв нужную страничку, начал читать:

— Говоривший шестому ангелу, имевшему трубу: освободи четырех ангелов, связанных при великой реке Евфрате. И освобождены были четыре ангела, приготовленные на час и день, и месяц, и год для того, чтобы умертвить третью часть людей. Число конного войска было две тьмы тем, и я слышал число его. Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней, как головы у львов, а изо рта их выходили огонь, дым и сера. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей; ибо сила коней заключалась во рту их и в хвостах их, а хвосты их были подобны змеям и имели головы, и ими они вредили. Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так, чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, каменным, медным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить…

2 часа 35 минут. Вика пересела на колени к Алеше и мешает читать. Куда-то ушли Нина Сокольская и Гриша Круглов. Миша Прошин увлекся девушкой по имени Таня, и они о чем-то оживленно беседуют на кухне. Вадика тоже нет. Со своей знакомой он закрылся в комнате Гриши. Телевизор горит, но нет ни звука, ни изображения. Новогодняя ночь в самом разгаре. Все гости сыты и пьяны…

3 часа 15 минут. Декорации те же, только в комнате Алеши погашен свет. Старый диван ревет и стонет, не выдерживая столь частых качков. Мир полон счастья. Она прекрасна. Короткие серебристые волосы с удивительной легкостью взвиваются вверх и плавно опускаются вниз в матовом лунном свете. Неповторимы очертания ее спины и плеч. Время останавливается и начинает двигаться вспять.

— Эльза! Эльза милая! Как я люблю тебя! — сладостный полуминутный взрыв, и все возвращается на свои места.

Алеша приходит в себя. Рядом с ним не Эльза. Рядом с ним та молодая женщина по имени Вика. Она самая обыкновенная — рыжая, курносая, гладкая. Неведомая сила отталкивает его от нее, и он не в силах противостоять этой силе. Она плачет взахлеб так громко, что, наверное, слышно в соседней комнате.

— Прости меня, Вика, — говорит Алеша, боясь заглянуть в ее заплаканное лицо.

— Оставь меня!

— Прости меня… Я дружил с девушкой по имени Эльза… я очень любил ее…

— Убирайся к своей Эльзе, апостол чертов!

— Я был пьян, Вика. Прости меня.

— Уходи!

Так и не взглянув на нее, Алеша оделся и вышел из комнаты. Он посмотрел на часы. Было 3 часа 36 минут…

Уже десять минут спустя наш герой что есть силы бежал по проспекту. Огромная елка горела на площади. Вокруг нее гуляли и веселились люди.

— Ой мороз, мороз, не морозь меня! — неслось откуда-то из переулка. А мороз и не старался морозить. Зима в том году была теплая, сырая и грязная. Алеша бежал, не замечая ни огней, ни людей, ни сырости под ногами, не осознавая, куда он бежит и зачем, слыша лишь стук своего сердца, готового вырваться из груди.

Он миновал проспект Мира, Сретенку, затем свернул на бульвар, и вот он уже в подъезде старого дома, на четвертом этаже, перед дверью той самой квартиры, в которую так свободно был вхож чуть больше полугода назад.

— Фью-фью, фью-фью, — запел заграничный звонок. Зашаркали шаги за дверью, погасла световая точка в смотровом глазке.

— Вам кого? — спросил суховатый женский голос.

— Эльзу можно позвать?

— Эльзы нет. Она сейчас у матери. А вы кто?

— Позовите Эльзу.

— Ее же нет, молодой человек…

— Откройте, я вам не верю!

— О Господи! Боренька! Здесь какой-то ненормальный нахал требует Эльзу!

Послышались другие шаги. Заскрежетал замок, дверь приоткрылась, и Алеша увидел высокого, крепкого сложения лысоватого мужчину лет тридцати пяти, в дорогом спортивном костюме.

— Что вам нужно? — грубо спросил лысоватый.

— Я хочу видеть Эльзу.

— Ее здесь нет. Я ее муж.

— Да, да. Журналист-африканист. Помню.

— Что-нибудь передать?

— Я хочу видеть ее!

— Это невозможно. Она ждет ребенка. Она занята и не желает ни с кем встречаться.

— Я хочу ее видеть!

— Молодой человек, я вам повторяю: Эльза ждет ребенка и не хочет никого видеть.

— Это мой ребенок!

— Что?.. Что вы сказали?.. Запомните раз и навсегда! У Эльзы есть муж, а у ребенка будет отец!.. — Журналист разнервничался, и голос его сорвался: — Не говорите глупостей и потрудитесь уйти!.. Пока я не спустил вас с лестницы!..

— Это мой ребенок! — снова закричал Алеша и обеими руками ухватил журналиста за грудки.

— Боренька, что такое? — испуганно закричали из комнаты, и тут же в проеме двери за журналистом появилась голова пожилой женщины с завязанными сзади волосами и усталым лицом.

— Что вам нужно, молодой человек? — воскликнула она, готовая броситься на Алешу в любую секунду.

— Ничего. Извините, — появление женщины несколько отрезвило его.

Он отпустил журналиста, оставив на его свитере оттяжки, напоминающие отвислую грудь старухи.

— Извините… — еще раз повторил Алеша и стал медленно спускаться по лестнице.

— Вот видишь, Боря! Я тебя предупреждала. Эти твои вечные командировки до хорошего не доведут, — услышал он, прежде чем наверху захлопнулась дверь.

Эльза родила мальчика в конце февраля. Малыш появился на свет здоровым. У самой роженицы было тоже все хорошо, за исключением некоторых незначительных осложнений, из-за чего ее все-таки до конца марта задержали с выпиской.

Весь этот месяц Алеша почти каждый день приходил к окнам родильного дома. Эльза появлялась редко, только когда приходил ее лысоватый муж-журналист или кто-нибудь из родственников. И тогда он видел ее, красивую и веселую, то одну, то с маленьким белым свертком в руках. Его она, конечно же, не замечала. Она даже не вспомнила о нем весь этот месяц. Все ее мысли поглощал ее маленький человечек. Алеша на время исчез из памяти. Теперь она была вполне счастлива без него.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ УНЫНИЕ ПРОКЛЯТО БОГОМ

Уже третий час Алеша бродил вокруг родильного дома на Новом Арбате. Электронные часы показывали двенадцать. Несколько взволнованных мужей, родителей и прочих родственников так же мучились в томительном ожидании. Иногда двери распахивались, оттуда появлялись счастливые матери с белыми свертками в руках, и тогда волнение ожидающих сменялось бурным восторгом и радостью. Ярко светило солнце. Было уже тепло — весна в том году очень рано вступила в свои права. По сухому асфальту бесконечным потоком шли пешеходы. По проспекту двигался пестрый поток машин.

Наконец откуда-то из переулка вынырнула белая «Вольво». Машина остановилась прямо возле Алеши. Он узнал лысоватого мужа Эльзы. Кроме него из машины вышли две женщины, одна — лет сорока пяти, стройная, с седыми волосами, с еще не утратившим привлекательности лицом, другая — лет шестидесяти, с редкими крашеными волосами, одетая явно не по погоде: в норковом полушубке и зимних высоких сапожках, отвратительно сидящих на толстых, коротких ногах.

— Скоро должна выйти, — взглянув на часы, сказал журналист.

— Ох, деточка моя, — вздохнула привлекательная женщина.

— Дождались наконец-то, — добавила та, что в шубе.

Эльза появилась ровно в половине первого. Трое встречающих бросились ей навстречу. Лысоватый, затем привлекательная женщина по очереди пытались взять у нее белый цилиндрический сверток с голубой ленточкой, но она не позволяла, еще крепче прижимая к груди венец своей наконец-то сбывшейся мечты.

Они очень медленно, торжественной процессией шли к машине. Потом журналист, точно адъютант перед генералом, открыл перед Эльзой дверцу, и она долго примерялась, не зная, как лучше усесться с ребенком на руках.

— Эльза! — наконец выдавил из себя Алеша.

Все четверо подняли глаза и увидели его. Он хотел крикнуть еще что-нибудь, но от волнения не смог найти слов. С полминуты длилась немая сцена, которую прервал едва слышный в шуме проспекта крик малыша.

— Элечка, кто это? — спросила полная женщина в полушубке.

— Эльза, садись, поехали, — сказал муж.

Она повиновалась. Привлекательная женщина села рядом с ней, толстая обошла сзади машину и стала нервно возиться с замком противоположной двери, несколько раз бросив злобный, презрительный взгляд на Алешу. Наконец замок поддался, дверца открылась и женщина в полушубке плюхнулась на заднее сиденье. «Вольво» завелась, заглушив крик так и не успокоившегося ребенка. Эльза обернулась. Алеша увидел ее бледное, заметно похудевшее лицо, широко открытые глаза, но что было во взгляде этих бесконечно дорогих ему глаз, из-за своей близорукости он уже видеть не мог.

Машина вывернула на проспект, слилась с потоком, и через несколько секунд Алексей уже потерял ее из виду.

Он спустился в подземный переход, машинально достал из кармана мелочь и разделил монеты между двумя сидящими на бетонном полу нищими. Потом вышел на противоположную сторону и медленно побрел по бульвару.

Ноги вынесли его к Пушкинской площади. У редакции газеты «Московские новости» толпились люди. В это время праздные граждане Москвы частенько собирались здесь, чтобы поспорить о политике. Уже знакомый нам полный человек в черной рубашке что-то громко разъяснял нескольким окружившим его прохожим. Алеша подошел ближе.

— Только мы и можем спасти Россию, — говорил человек в черном. — Сионисты и демократы заморочили вам голову. Они хотят окончательно добить нашу страну! Они развалили Советский Союз…

— Кому нужен такой союз — союз голодных и рабов?! — перебил оратора мужчина с огненно-рыжими волосами и бородой.

— Это евреи и коммунисты сделали русский народ рабами.

— Правильно! — крикнул щупленький, стоявший за спиной оратора мужчина. — Что коммунисты, что демократы — одни жидовские морды!

— Даже Ленин был евреем на четверть! — добавил кто-то из толпы.

— Совершенно верно, — подтвердил человек в черном.

— И вы хотите сказать, что эта еврейская четверть взяла верх над тремя русскими? Вы хотите сказать, что какой-то маленький народец смог поработить великий и многочисленный? Что за чушь вы несете! Вы позорите русскую нацию!

— Есть и среди русских слуги Сиона! И много таковых! Но они своего дождутся — мы придем к власти, возведем на престол царя, а их всех уничтожим!

Основная масса окружающих не поддерживала оратора. Многие стояли на стороне рыжебородого, многие толпились просто из любопытства, не особенно понимая даже, о чем идет речь.

— А где взять царя-то?

— А он есть! Потомок дома Романовых…

— Хватит нам царей!

— К черту ваши бредовые идеи!

— Да здравствует демократия!

— Молодой человек, — в шуме разгоревшейся дискуссии услышал Алеша знакомый голос, — а вы что скажете по этому поводу?

Алеша обернулся и увидел Вадика. Вадик в последнее время нигде не работал и не учился, целыми днями шатался по Москве и постоянно посещал подобные сборища.

— Здорово, дружище! — засмеялся Вадик. — Ты очень кстати. Хочу послушать твое мнение. Как ты думаешь, прав этот, в черной рубашке?

— Да пошел ты!

— Ого! Да ты злой какой-то! Все мучаешься из-за Эльзы? Я ведь тебя предупреждал. Уступил бы ее мне, теперь бы мучиться не пришлось. Да не унывай ты так. Забудется все. Займись чем-нибудь интересным. Политикой, например?

— Пошел ты со своей политикой!

— Ну, тогда сядь и скорее допиши свою книжку. Глядишь, какой-никакой писателишка из тебя получится. Да, чуть не забыл! Помнишь девочку по имени Вика? Она была с нами на Новый год? Только не говори, что не помнишь.

— Помню, — вздохнул Алеша.

— Она спрашивала про тебя. И не раз. Кажется, она втюрилась в тебя по уши. А ведь она очень даже ничего. Хочешь, я опять позову ее?

— Не знаю.

— Вот и славненько…

— Слушай, Вадик, прошу тебя: отстань!

— Понимаю, понимаю. Все, ухожу. Только одно слово, Алеша: не мучайся. Я уверен, у Эльзы не твой ребенок. Все было бы иначе, если б он был твой. Молчу, молчу. Исчезаю. Вику, значит, я тебе приведу. А ты не унывай. Жалко на тебя смотреть. Гоголь писал — унывающий человек есть дрянь! А ты ведь не дрянь, Алеша! Будь здоров! Увидимся…

Вадик развернулся и пошел в другую сторону.

«А ведь он прав, — подумал Алеша. — Не получилось ничего у нас с Эльзой, значит, и не судьба тому. И наверное, это действительно не мой ребенок… На все воля Божья. Чего же теперь унывать. Уныние проклято Богом. Рано или поздно все равно все пройдет… Надо собраться с мыслями и закончить начатую книгу… И кто знает? Быть может, судьба сведет нас с Эльзой еще когда-нибудь…»