Правила игры

ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Чего он добивается? Ведь совершенно ясно, что это ущелье будет стоить нам слишком дорого. Тогда – зачем?..

Данн смотрел в спину Собеседнику и повторял за ним слова утренней молитвы, но мысли его – впервые, наверное, за много утренних молений Бегущему – были обращены отнюдь не к небесам. Скорее уж Охтанг размышлял об их содержимом, если можно так называть Бога. За подобную ересь быть бы тебе, данн, рабом, но слова, не произнесенные вслух, очень трудно услышать. Хотя иногда кажется, что Собеседник способен и на это.

Молитва закончилась. Брэд обернулся.

В лагере все уже было готово к первой атаке. За ночь солдаты отдохнули, а инженеры закончили сборку обеих катапульт и даже изготовили одну баллисту. Не подкачали и алхимики с обещанными горючими снарядами.

Он направился к своему шатру, где должны были собраться высшие офицеры. После того как последние слова наставлений будут произнесены, а заверения – выслушаны, начнется штурм.

Брэд не стал разводить долгих и тягучих речей, и не потому, что, подобно многим военачальникам, не умел этого делать. В нужный момент он был способен своими словами зажечь в солдатах боевой дух, но сегодня такой необходимости не было.

Данн выслушал несколько хороших новостей: телеги с продовольствием и фуражом уже на подходе; за ночь снайперам удалось подстрелить приличное количество стервятников, а остальные, стоило только настать утру, обеспокоенные, перебрались севернее, так что трупы под южными башнями лежат нетронутые и потихоньку начали разлагаться. Если это и помешает, то в меньшей степени хуминам, нежели северянам.

– Отлично, – произнес Охтанг, и сейчас он на самом деле считал, что дела идут отлично. По крайней мере, намного лучше, чем могли бы. – Пора начинать.

Ядром сегодняшней атаки должны были стать катапульты; именно поэтому данн так беспокоился об их скорейшей сборке. С помощью этих мощных метательных сооружений он надеялся здорово уменьшить количество башенных гарнизонов и обрушить верхние боевые балконы, на которых стояли баллисты северян – их самые дальнобойные машины. Если это удастся, дальнейшее станет лишь делом времени. Существовала лишь одна проблема, способная помешать: атакующих Юго-Восточную могла доставать со спины Юго-Западная, и наоборот. Но стрелки постараются нейтрализовать угрозу, проводя обстрел по обоим направлениям, хотя это и займет больше времени. Вскорости же будут изготовлены дополнительные баллисты, и тогда северянам просто не отбиться от двух одновременных атак.

Вот только… как долго все это продлится? И не будет ли слишком поздно? Все же Берегущий не станет так упорно настаивать на совершенно бессмысленных вещах.

/смещение – солнечный зайчик на стенке шатра/

– Как и следовало ожидать, – пробормотал господин Хиффлос, Хранитель Юго-Восточной. – Катапульты. – Он повернулся всем своим массивным, но отнюдь не неуклюжим телом к пареньку, выполнявшему одновременно обязанности связного и оруженосца: – Где все?

– Молятся, – скупо ответил паренек.

Он сегодня с утра был бит за небрежно заточенный меч. Очень сложно жить в этом мире, когда твой родитель работает Хранителем пограничной башни и вынужден волей-неволей относиться к тебе с большей требовательностью, нежели ко всем остальным своим подчиненным, вместе взятым.

– Ладно, – сказал Хиффлос, – пускай закончат. Беги, дождись конца молитвы и скажи, чтобы немедленно все офицеры – ко мне.

– Мы уже закончили, господин, – сказали в дверном проеме, ведущем на балкон, где, собственно, и находились Хранитель с оруженосцем. – Жрецы ускорили… сей процесс, узнав о том, что хумины зашевелились.

Укрин почесал свой тонкий длинный нос с черными волосинками, выпирающими из ноздрей, и сообщил:

– Ув-Дайгрэйс – весьма заботливый и многопрощающий Бог. Когда встает вопрос о жизни и смерти верующих, он готов обождать с молитвами.

Вольный Клинок приблизился к ограждению и взглянул вниз:

– Ну-ка, что тут у нас?

Мальчика рассмешило сказанное: точно так же говорил лекарь, когда, еще маленький, оруженосец Хранителя заболел и господин Дулгин приходил врачевать.

– Катапульты, – подытожил Укрин. – Две катапульты, которые явно способны задать нам перцу. Думаете, мьшх сможем достать?

В это время на балконе появился Шэдцаль.

– А что, у нас есть еще какие-нибудь выходы? – поинтересовался этот человек, немного пугающий юного оруженосца своей впалой грудью, и… вообще, все-таки второй старэгх после Армахога.

– У нас одно задание – продержаться как можно дольше, – заметил Укрин. – Ключевых слов два: «дольше» и «можно». Кажется, скоро станет нельзя.

– Когда придут войска подкрепления? – спросил у Шэддаля Хиффлос.

Тот развел руками:

– Ничего конкретного, к сожалению, сказать не могу. Но уверен, они не задержатся.

– Хотелось бы верить, – пробормотал Вольный Клинок так, что взрослые его не слышали; но мальчик – слышал. Он решил, что стоило бы рассказать кому-нибудь об этом; ему вообще не нравился этот человек, но он не знал, с кем можно поделиться своими наблюдениями и не оформившимися еще мыслями. Сверстников в башне почти не было, только дети кашеваров-поваров, но с ними разве поговоришь о делах государственной важности!

Оруженосец тихонько вздохнул и продолжал терпеливо стоять, хотя ему очень хотелось подойти к краешку балкона и посмотреть вниз. Он еще ни разу в жизни не видел всамделишных хуминских катапульт. Когда они снова приедут в Гардгэн в отпуск, будет что рассказать соседским мальчишкам.

Наконец взрослые удалились, и Хиффлос – в том числе, на время позабыв о мальчике. Время это (он знал по опыту) будет не слишком долгим, но его вполне хватит, чтобы взглянуть на метательные машины врагов. Только одним глазком. Взглянуть – и сразу к Хранителю.

Он подскочил к каменному ограждению и, привстав на цыпочки, посмотрел вниз.

Сначала, среди разбросанных то тут, то там тряпичных тюков, мальчик ничего не заметил. Потом увидел лагерь хуминов вдалеке, за выходом из ущелья, и двух диковинных жуков, ползущих к башням. Вокруг жуков суетились люди; раздавался скрип. Так это и есть катапульты?!

Присмотревшись, маленький оруженосец решил, что эти сооружения больше походят на скорпионов, у которых вместо хвоста к туловищу приделана огромная ложка. Правда, скорпионы не выглядят так неуклюже.

В это время катапульты прекратили свое движение, и их хвосты вздернулись к небесам – стремительно и неожиданно мощно. Два громадных мяча со свистом взлетели в воздух и рухнули – башня вздрогнула, и у ее основания вспыхнуло два костра. Языки пламени вместе с кусками развалившихся от удара мячей стали осыпаться вниз, прямо на тюки с тряпьем, и мальчик только сейчас понял, что это – убитые вчера хумины и их лошади. Трупы загорались, некоторые при этом взрывались с чавкающими хлопками, и в воздухе запахло чем-то невыносимо отвратительным. Мальчика стошнило.

– Эй, господин оруженосец, вы, кажется, нашли не лучшее время и место, чтобы наблюдать за происходящим внизу, – сказал позади чей-то полунасмешливый голос.

Мальчик покраснел. Теперь станут говорить, что он блевал от вида мертвых, и мальчишки-повара будут дразниться. А доказательство – вот оно, на каменном ограждении; ему даже не хватило роста, чтобы как следует перегнуться. Проклятье! Сегодня уже точно не лучший из дней!

– Не переживайте, я никому не скажу. Да он что, еще и издевается?! Оруженосец Хранителя обернулся.

– Не верите. – Кажется, этот человек (по-моему, из Вольных Клинков) всерьез обиделся. – А ведь слово Брата – крепче камня этих стен. – Человек подумал и поправил себя: – По крайней мере, мое слово.

Мальчик снова покраснел:

– Понимаете, я, в общем-то…

Он, признаться, находился в затруднении, и в голову, как назло, не приходило ничего, что можно было бы выдать за правдоподобное объяснение случившегося. Такое с ним иногда случалось, хотя и редко.

– Вас, кажется, искал отец, господин оруженосец, – сказал Вольный Клинок. – Поторопитесь, он, похоже, здорово беспокоился о вас. Не стоит его волновать.

Мальчик благодарно кивнул, так и не найдя подходящих слов, и убежал.

Боги, – подумал Тогин, глядя ему вслед. – Неужели нельзя найти для пацана какого-нибудь воспитателя?

Впрочем, он знал, что жена Хиффлоса умерла при родах и тот вынужден был воспитывать сына один. Тяжелое бремя для мужчин, особенно – для некоторых.

Вольный Клинок вышел в неширокий коридор и поискал взглядом что-нибудь подходящее. Нашел на полу какую-то ветошь, поднял и, вернувшись на балкон, протер ограждение, после чего отправил тряпку на дно ущелья. Он сделал это вовремя – в коридоре послышался топот сапог: бежали стрелки, поднятые по боевой тревоге. Молитва немного задержала их, но не слишком.

Снова взлетели в воздух огненосные мячи, и снова взорвались чуть ниже первых этажей башни. Механики пристреливались. А вот когда пристреляются…

Тогин, чтобы не мешать, отошел в сторонку и дождался, пока на балкон войдут все стрелки. Потом он пожелал ребятам удачной стрельбы («Да-парень-спасибо-иди-не-мешай») и побрел по опустевшему коридору к своим. Похоже, скоро настанет и их черед. Когда начнется штурм, на нижних балконах потребуется много солдат, у которых нет семьи и детей… ну, хотя бы детей.

/смещение – последний луч закатного солнца/

Талигхилл стоял на колокольне до самого вечера. Отвлекся, только чтобы пойти пообедать, да и то – лишь после долгих и настоятельных уговоров Джергила. Телохранитель обязан хранить тело Пресветлого не только от окружающих, но и от самого Пресветлого.

Солнце зашло сегодня как-то неожиданно. Наверное, Талигхилл слишком увлекся происходящим внизу и попросту не обратил на светило надлежащего внимания (хотя, честно говоря, слово «увлекся» здесь не совсем к месту). А происходящее внизу особых надежд не вселяло. Скорее наоборот.

Хуминам удалось как следует пристреляться, и их катапульты сбили некоторое количество балконов на обеих южных башнях. Ответные действия ашэдгунцев дали мало: достать катапульты им не удалось ни с помощью небольших (и оттого – маломощных) баллист, ни – тем более – с помощью луков и стрел. Благо, обстрел башен занимал у хуминов слишком много времени, так как дальнобойных метательных машин у них было лишь две. Талигхилл мог надеяться, что взятие Южных продлится достаточно долго. А в том, что Южные падут, Пресветлый уже не сомневался.

Один из звонарей, тощий, как оголодавший пес, с вислой губой, ровно поперек разделенной старым шрамом, тихонько подошел к Джергилу.

– Я бы посоветовал господам спуститься вниз, – сообщил он тихим невозмутимым голосом. – Мы сейчас станем говорить с башнями, будет очень громко.

Телохранитель посмотрел на Пресветлого, слышавшего этот разговор.

– Да, – сказал тот. – Пойдем.

Звонарь поклонился и извлек из кармана две затычки, которыми стал обстоятельно и не торопясь затыкать уши.

Спускался Талигхилл машинально, размышляя все над тем же, что занимало его мысли целый день. Катапульты. Что с ними делать и откуда они такие взялись? Тем более – у южан, этих, по сути, дикарей, у которых даже государства долгое время не было, которые до сих пор не решили, на каком языке им между собой разговаривать, которых… Которых мы недооценили. И теперь расплачиваемся.

До этого дня у Пресветлого оставалась надежда: может, все обойдется. Может, они продержатся, пока подойдет Армахог с войском. Теперь надежды были разбиты двумя неуклюжими механизмами, крушившими балконы южных башен.

Над головой загудели колокола, мрачно и торжественно, словно предвещая близкое поражение и смерть. Этим гулом наполнилась вся Северо-Западная; вскоре ей ответили остальные башни. Люди, застигнутые величественными и тревожными звуками, останавливались и пытались разобрать, о чем же таком беседуют меж собой звонари.

Пожалуй, только Мабор, один из всех, обитавших сейчас в Северо-Западной, не вслушивался в звон колоколов. Он с остервенением рубил и колол деревянный манекен деревянным же мечом, и щепками уже был усыпан весь пол. Остальные «счастливчики», отзанимавшись в тренировочном зале положенное время, предпочли «свалить» в казармы, чтобы снова предаться либо сну, либо болтовне. Бешеный же чувствовал, что от этих тошнотворных занятий его воротит, как от лужи с ослиной мочой. За время, проведенное в Могилах, он достаточно нагляделся на каждую из этих небритых рож, чтобы и теперь еще проводить часы в их компании. Но другого общества у него не было: бывшие приятели и знакомцы по Братству тут же вспоминали о дюжине незаконченных дел, стоило им лишь увидеть косоплечую фигуру Бешеного; солдаты же гарнизона относились к «счастливчикам» свысока и пренебрежительно. А набиваться в друзья-товарищи, даже – в собутыльники Мабор не умел и не желал учиться. Он предпочитал дубасить мечом по манекену до тех пор, пока либо деревянная фигура не обретет еще одну талию, либо не сломается тренировочный меч. Но то, что Бешеный не обращал внимания на звон колоколов, вовсе не означало, что он вообще не следит за окружающим. Поэтому когда кто-то вошел в комнату и встал у него за спиной, Мабор остановил меч на полпути к манеке-новой груди (вторая талия уже наметилась и скоро должна была сравняться с первой), после чего обернулся.

Перед ним стоял тот самый паренек (кажется, Кэйос?), о котором недавно так заботился Кэн.

– Добрый день, – сказал паренек. – Шеленгмах попросил, чтобы я нашел тебя и передал: десятник ждет в казармах. Что-то срочное.

– Ладно, – кивнул Мабор. И пошел к стойкам, чтобы вернуть на место деревянный меч.

Когда он снова посмотрел в сторону искромсанного манекена, паренька уже не было. Шустрый, демон. Только делать ему здесь совсем нечего, в этих башнях. Ну да мне-то что с того, я у него в няньках не хожу.

Шеленгмах выглядел сегодня как-то уж чересчур смурно. Оно и понятно, если вспомнить о катапультах, которые медленно, но верно разносили по кирпичику обе южные башни. Нечему радоваться.

– Ответственный за десятку, все ли в сборе? – спросил у Мабора Трехпалый.

Тот рявкнул: «Стройсь!» – и провел перекличку.

– Все.

– Отлично. – Шеленгмах ходил вдоль выстроившихся «счастливчиков», и ни лицо его, ни фигура не обещали ничего хорошего.

– Вам всем, должно быть, известно, что у хуминов имеется две катапульты, которые способны сильно навредить нам.

– Уже вредят, – хмыкнул Трепач.

– Р-разговорчики в строю! – проревел взбешенный не на шутку Мабор. Он чуял, что слова Трехпалого – только начало, небольшая прелюдия к самой поганой новости за сегодняшний день.

– Дисциплина по-прежнему хромает, ответственный, – мрачно заметил Шеленгмах. – Вам бы следовало заняться этим. Но продолжим. Катапульты очень мешают нам, и просто необходимо их обезвредить.

Но как! – подумал Бешеный. – Ты же не хочешь сказать, десятник…

– Ни наши баллисты, ни наши снайперы не способны добраться до катапульт. Но командование выработало план, который дает нам шанс. Сегодня ночью необходимо спуститься в ущелье и повредить вражеские машины. В темноте из них стрелять не станут, но и отволакивать обратно в лагерь – тоже, чтобы не сбить прицелы. Просто выставят охрану. Командование считает, что наша десятка справится.

Мабор шагнул из строя вперед, посылая все благоразумие к демонам и хуминам:

– Прошу прощения, десятник, у меня есть несколько вопросов.

Шеленгмах сурово посмотрел на него:

– Задавайте.

– Первый: как, по-вашему, мы успеем выйти тем же путем, что и вошли в Северо-Западную, да еще и вернуться назад? Мне кажется, это невозможно. Второй: хумины – не полные придурки, и наверняка стражи там будет полным-полно. Как вы намерены, даже с помощью нашей десятки, перебить их всех? Сдается мне, это неисполнимо.

Трехпалый кивнул:

– Понятно. Что же, ответы на ваши вопросы у меня есть. Первое: мы не станем идти подземными коридорами, они на самом деле слишком длинны. Мы спустимся с нижнего балкона прямо в ущелье, по веревочной лестнице. Как сказал мне господин Лумвэй, прецеденты уже имелись. Второе: стражи на самом деле должно быть полным-полно. Но нам совсем не обязательно вырезать всех охранников катапульт, достаточно испортить сами машины. С нами пойдут лучшие снайперы. Мы должны отвлечь охрану, а уж они займутся катапультами.

– Это приказ? – спросил Бешеный.

– Это приказ. – Лицо Трехпалого окаменело. – Десять минут на сборы. Идут все. Сейчас займемся инструктажем.

На одно долгое, тягучее мгновение возникла пауза. Это была та самая пауза, в которой – потенциально – скрыто чересчур многое. От безусловного подчинения до бунта. Все решают слишком неуловимые и малопредсказуемые факторы: поворот головы, прищур глаз, твердо сжатые губы… шорох в мышиной норе или скрип двери – что угодно.

Шеленгмах видел, как много зависит сейчас от Мабора. Он не зря выбрал этого «счастливчика» в качестве своего помощника – тот и так играл главенствующую роль в этой группе. Теперь бывшие каторжники смотрели на Бешеного, а Бешеный смотрел в лицо десятника и взвешивал. Шеленгмаху показалось – вечность.

Потом Мабор кивнул, и напряжение спало.

– Мы пойдем. Через десять минут все будут готовы, десятник. Инструктируйте.

Если Боги играют с тобой по-крупному, не мелочись. Нет, это сказал не мудрый Исуур, это выдумал я сам, Трехпалый. Только что. Нравится?

/смещение – упавший в бездну факел/

Внизу, в ущелье, было холодно. Воняло смертью. Мабор отошел в сторону от веревочной лестницы, чтобы не мешать спускаться остальным. Щурясь, он разглядывал клинки лучей, рвущие тьму в Крина на крупные увесистые ломти.

– О чем думаете? – спросили за спиной.

Трехпалый. И что ему неймется?

– На кой нужны эти лучи? Чтоб интересней было?

Шеленгмах подошел ближе и покачал головой:

– Чтобы хумины не волновались. Раз мы вчера светили, должны и сегодня. Но я хотел поговорить не об этом.

Бешеный иронически поднял бровь:

– Да?

– Я догадываюсь, какие мысли занимают вас сейчас, – сказал Трехпалый. – Но поверьте, вам будет лучше взвесить все трезво.

– Не понимаю, о чем вы, десятник.

– Может быть, и не понимаете, но тем не менее извольте дослушать до конца. – Голос Шеленгмаха затвердел, как опущенный в воду после ковки меч. – Наша десятка – не самая надежная в глазах командования, а впереди у нас чересчур много опасных дел, когда неуверенность в солдатах – и неверность самих солдат – может оказаться роковой не только для находящихся в башнях, но и для всей страны. Лучший способ проверить вас – выслать на заведомо сложное и рискованное задание, когда потребуется вся ваша верность правителю и Ашэдгуну. Понимаете?

– Послушайте, десятник, а вам-то зачем вся эта морока? – улыбаясь, спросил Мабор. – Вам что, приплачивают за вредность? Вы же рискуете своей жизнью, если ваши слова – правда. И если мы решим дезертировать, то уж свидетелей постараемся не оставлять. Вы ведь не присоединитесь к нам, если я предложу, а?

Он продолжал улыбаться, словно говорил о чем-то забавном, но сам пытался сообразить, что же происходит. На чьей стороне играет трехпалый десятник?

– Вы когда-нибудь слышали слово «патриот», Мабор? Я понимаю, что для Вольного Клинка оно значит не слишком много, но все же смею надеяться, что о его значении вы хотя бы догадываетесь. Так вот, Мабор, я – патриот своей родины. Кроме того, офицерская честь…

Бешеный прервал его взмахом руки:

– Слышал – слышал и о чести, и о патриотах, не стоит, десятник. Такими словами меня не заденешь уже давно. Знаете, есть такая поговорка, мол, дурака могила исправит. Так вот, я ведь побывал в Могилах. Но я еще помню значение этих слов. И оценил сказанное вами. Как-нибудь сочтемся, я долгов не забываю.

– Мне не нужно…

– Мне – нужно. Я ведь сказал, что помню о значении слова «честь».

Честь, в конце концов, бывает даже у постельных клопов, Трехпалый. Как-нибудь сочтемся.

Группа уже спустилась, ждали Мабора с Шеленгмахом.

– Пойдем, что ли? – пробормотал Бешеный.

/смещение – танец светляков в полнолуние/

Сегодня ночью его людей впервые поставили дежурить на балконах, и Тогин счел нужным лично обойти всех и проверить, все ли в порядке. Это не было его прямой обязанностью, но Шрамнику не спалось, а сонно ворочаться в постели с боку на бок он не хотел.

Тогин почти закончил обход, когда пришел на этот балкон. Он сначала даже не понял, в чем дело.

Поэтому шагнул вперед и спросил у единственного стоящего здесь стрелка:

– А где остальные?

Довольно дурацкий вопрос, и задан абсолютно дурацким тоном, не ко времени и ни к месту. Но все мы сильны именно задним умом.

Человек, напряженно застывший у балконного ограждения с мощным заряженным арбалетом, резко обернулся:

– В чем дело, Тогин?

Переборов удивление, Шрамник покачал головой:

– Это я спрашиваю, в чем дело, Сог? Какого демона ты здесь делаешь? И где, скажи на милость, стражники?

Сог мельком взглянул вниз, в ущелье, после чего повернулся к нему вполоборота и заявил:

– Я отпустил их на часок-другой. Не спится, знаешь ли. Вот и решил тряхнуть стариной, постоять на страже. Они скоро придут, не беспокойся. И не стоит заниматься дисциплинарными взысканиями – разве что, если очень приспичит, вычитаешь мне, договорились?

От сказанного Вольным Клинком за двадцать шагов несло несусветной ложью. Но ложь бывает разной. Эта – смердела наподобие трупов внизу.

А Сог уже, видимо, решив, что инцидент исчерпан, снова повернулся к Тогину спиной и снова уставился на дно ущелья. Что ж он там такого интересного нашел?

«Счастливчик» подошел поближе и тоже взглянул вниз.

Сначала, из-за медленно ползущих лучей света и ломтиков тьмы меж ними, он ничего не разглядел, но потом выделил из ряда тряпичных валунов группку, которая перемещалась. А перемещаться ей было явно не положено. Да и кому, скажите, стукнет в голову ползти по Крина ночью, еще и в сторону лагеря хуминов?! Только хуминам.

– Тревога, – тихо, чтобы не спугнуть (хотя вряд ли его внизу сейчас бы услышали), сказал Тогин. – Видишь? Сог как-то странно посмотрел на него:

– Вижу. Я к ним и присматриваюсь – не могу понять, то ли кажется, то ли на самом деле они двигаются. Ладно, беги, зови людей.

– А ты?

– А я покамест попробую кое-кого из них достать. Сколько демонов способно уместиться на кончике иглы? А сколько событий – в одном-двух мгновениях? То, что произошло дальше, по мнению Тогина, приближалось к пределу возможного.

Прокричала ночная птица: дважды, потом – с небольшим, полусекундным перерывом – еще дважды

Лучи на башнях внезапно, словно по приказу этой самой птицы, повернулись в одну и туже сторону, освещая хуминские катапульты, которые те так и не откатили с позиций. Охранники, приставленные к машинам, растерянно зашевелились, и кое-кто даже упал – но не просто так, а сраженные стрелами; вспыхнули одежды убитых. Да, откуда-то из-под Юго-Восточной стреляли воспламеняющимися, почти из-под самого ее подножия, так что снайперов с балкона видно не было. Зато очень хорошо в отсветах пламени и лучах из башен Тогин смог разглядеть ту группу, которая привлекла их с Согом внимание.

Одна из стрел попала в катапульту, и та взорвалась вспышкой огня. Сог прицелился и положил палец на спусковой крючок арбалета.

– Стой!

Прыжок, удар в бок: Сог стреляет – стреляет машинально, падая – но прицел уже сбит, и болт, скорее всего, не попадет в цель.

– Ослицын сын! – Клинок яростно отшвырнул в сторону арбалет. – Ослицын сын!

– Что здесь происходит? – громко и властно спросил Укрин, появившийся в дверном проеме. – Что здесь происходит, демон вас пожри?!

– Этот ослицын сын толкнул меня, когда я собирался подстрелить вражеских лазутчиков! – гневно воскликнул Сог. – Он толкнул меня!…

– Это были не вражеские лазутчики! – объяснил Тогин. – Это были свои, из западных башен, я уверен. Мне показалось, что я даже разглядел там знакомые лица.

Укрин прервал его взмахом руки:

– Ступай.

– Этот ослицын сын!… Я убью его!…

– Заткнись, Сог! – На сей раз уже Укрин вышел из себя, что случалось с ним крайне редко. – Помолчи!

Он дождался, пока Шрамник уйдет, и резко повернулся к поднимающемуся с пола Клинку.

– Ты что, забыл? Это – наша гарантия, что мы выберемся живыми

Сог злобно зыркнул из-под нависших бровей, но промолчал.

Внизу под ними кто-то кричал и что-то чадно горело.

/смещение – взорвавшаяся пламенем стрела/

Все пошло наперекосяк, когда лучи из башен одновременно оказались направлены на катапульты. Снайперы, расположившиеся под Юго-Восточной, начали стрелять (Мабор мельком удивился, почему же сами стрелки из башни не попадали по машинам), и первые стрелы уже взрывались в телах хуминских стражников. Другая группа успела поджечь одну катапульту.

Внезапно Трепач отпрыгнул куда-то в сторону и упал. Бешеный удивленно посмотрел на него:

– Какого демона ты?..

В плече Трепача выросла еще одна кость, и Мабор лишь с запозданием понял, что это не кость, а стрела. Вернее, арбалетный болт.

Что за дела?!

Он посмотрел туда, откуда стреляли, но смог различить лишь фигурки на балконах Юго-Восточной.

Приняли за чужих? Но ведь звонари должны были предупредить!

А потом догадался, что «предупредить» могли по-разному.

Сог.

– Эй, десятник, у нас проблемы!

Можно было не стеречься и кричать, потому что гвалт и так поднялся достойный. Хумины у катапульт смекнули, что к чему, и звали из лагеря подмогу: оттуда уже выезжал конный отряд, и нужно было делать ноги. С раненым-то Трепачом!

Шеленгмаху хватило одного взгляда, чтобы понять суть дела.

– Мабор, хватайте раненого и к лестницам! Остальным рассредоточиться, пропустить снайперов и медленно отступать.

– Десятник, там конные! – Разумеется, Умник не мог смолчать.

– Вижу, что конные, – спокойно сказал Трехпалый. – Пускай они сначала до нас доберутся.

– А что там добираться… – Умник подавился собственными словами, потому что в это время лучи с башен одновременно погасли – как отрезало В ушелье хлынула полноводная, как Ханх, тьма Видны быди лишь отдельные огоньки – там, где догорала катапульта.

Да, – подумал Мабор. – Пускай сначала доберутся. Здесь не особо-то побегаешь, слишком много мертвяков навалено.

Он даже позабыл о своих возражениях: мол, с какой стати я должен волочь на своем горбу этого Трепача? – я лучше мечом помахаю. Подхватил стонущего и понес. Позади кто-то уже кричал, валясь с лошади. Пробегали снайперы, впереди было слышно, как они карабкаются по веревочным лестницам.

– Я скажу, чтобы сбросили пару веревок, – сказал над ухом Шеленгмах. – Привяжем, вытащим.

Он побежал к Северо-Западной, потом, когда Бешеный уже почти добрался до башни, вернулся обратно, сообщил, что все готово, и направился в сторону южного выхода. Там оставшиеся солдаты еще стреляли по конным; кто-то из «счастливчиков», прикрывавших отход остальных, рубил спешившихся хуминов.

Мабор почти на ощупь отыскал веревки и привязал Трепача. Потом крикнул вверх, чтобы медленно поднимали, а сам стал карабкаться по лестнице, придерживая раненого.

Потихоньку выбрались. К тому времени те, кто оставался внизу, уже успели добраться до башни и тоже поднимались. Хумины поняли, что дальнейшее преследование становится опасным, и озаботились катапультами: спасали остатки сгоревшей и волокли к лагерю уцелевшую.

Бешеный постоял на балконе, наблюдая за возней в лагере южан, а потом медленно пошел к казармам.

– Жаль, – говорил кто-то у него за спиной. – Жаль, что мы не успели поджечь вторую Но времени уже не оставалось

– Ничего. – Резкий голос Тэссы походил сейчас на плохо заточенное лезвие ножа. – Ничего, они и без одной потратят намного больше времени…

Сегодня ночью воительница, похоже, здорово переволновалась. Мабор остановился и посмотрел на нее. Та отвела взгляд и уставилась в ущелье.

Даже когда Бешеный ушел, она еще очень долго не решалась оглянуться. Тэссу трясло, как в жесточайшей лихорадке, она впилась пальцами в каменный бортик балкона, силясь унять дрожь, но дрожь не проходила.

– На мой взгляд, рейд увенчался успехом, хотя и не полным. А как вы считаете, госпожа?

Боги, только Пресветлого мне сейчас и не хватает для полного и безоглядного счастья!

– Да, мой правитель, разумеется. Теперь мы задержим их надолго.

– Я тоже так считаю. – Талигхилл кивнул и встал рядом, искоса поглядывая на воительницу. – Вы дрожите. Вам холодно?

– Нет. Просто устала.

Какая дурацкая отговорка! Но чего он ко мне пристает!

Последняя мысль показалась настолько нелепой, что Тэсса не сдержалась и хрипло засмеялась. Смех вышел нервным и надтреснутым.

– Похоже, вы сегодня здорово переволновались, госпожа. Может быть, вам стоит пойти поспать?

Она передернула плечами, хотя не была до конца уверена: вызвано ли это ее противоречивыми чувствами или же нервной лихорадочной дрожью, которая не желала униматься.

– Весьма насыщенная ночь, было от чего переволноваться. Поспать? Ну, вам ведь тоже не спится.

Теперь настал черед Талигхилла вздрагивать и поводить плечами.

– Да, верно. Весьма насыщенная ночь. И все же – прислушайтесь к моему совету.

– Вы так заботливы.

– Это мой долг, госпожа. И кроме того…

Она резко обернулась:

– А вот кроме – не надо. – Поклонилась: – С вашего позволения, я прислушаюсь к вашему совету и отправлюсь спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Талигхилл посмотрел вслед этой женщине и пожалел, что поварские примеси не оказывают на него своего антиразвратного действия. В другой бы ситуации… Но ситуация – именно такова, а что-либо изменить – не в моей власти, увы.

Самым мучительным было то, что с некоторых пор даже возможность забыться сном у него исчезла. Потому что с завидным постоянством стали являться сны, одни и те же. где со всех сторон кричали, и кто-то толкал его коня, и появлялся потусторонний (потому что – «не отсюда») голос. Талигхилл не знал, как трактовать то, что снится, но подозревал, что оно обязательно сбудется И последствия превысят результаты того сна, с черными лепестками.

Он еще некоторое время понаблюдал за лагерем хуминов и за уползающей во тьму уцелевшей катапультой, а потом все же отправился в спальню. От себя ведь не сбежать…