Иногда все улаживается само собой, но не стоит на это рассчитывать

В субботу утром, войдя на кухню, я вижу, что мама делает котлеты для гамбургеров.

— Я подумала, надо пригласить соседей к нам на барбекю.

— Здорово!

Я смотрю, как она делает очередную котлету, и понимаю, что мне нужно очень тщательно подбирать слова для того, что я собираюсь сейчас сказать.

— А Дэвид?

— Что Дэвид?

— Иногда он забывает про то, что нужно жевать с закрытым ртом, или начинает пить из чужого стакана. Или…

— Они наши соседи, Кэтрин, — мама смотрит на меня поверх очков. — Мы не можем делать вид, что его нет.

Я черчу мыском по линолеуму.

— Понимаю, но довольно трудно с кем-нибудь подружиться, когда приходится беспокоиться, как бы Дэвид чего-нибудь не выкинул. Просто мне хочется, чтобы сегодня все прошло хорошо, чтобы у нас был веселый пикник без всяких проблем.

— Мы с папой будем за ним следить.

Вот это самое ужасное. Когда следят оба родителя — считай, не смотрит никто: каждый рассчитывает на другого.

— Может, составить расписание? Чтобы вы следили за ним по очереди?

— Мы будем следить за ним вместе.

Она прихлопывает котлету одной левой.

— Может, ты сбегаешь и пригласишь соседей прямо сейчас, чтобы я знала, на сколько человек готовить?

— А на какое время их звать?

— Скажи им, что обед в час, но они могут прийти пораньше.

Она отрывает кусок вощеной бумаги от рулона и накрывает им слой котлет.

По пути в прихожую я вспоминаю, зачем приходила на кухню.

— А можно мы потом поедем в торговый центр? Мне нужны новые цветные карандаши. От индиго и малинового почти ничего не осталось, и еще мне хотелось бы побольше зеленых.

— Может, ты поработаешь бебиситтером и все купишь сама?

Я стискиваю зубы, чтобы не заорать: «Если бы Дэвид попросил, ты бы ему купила». Но это бессмысленно, потому что ответ известен заранее: «Это совсем другое».

Она права. Это другое и вот почему: все ожидают от него самой малости, а от меня всего на свете.

Пока я иду по коридору, мое отчаяние (а вдруг Дэвид опрокинет что-нибудь на себя и при всех снимет штаны?) борется с надеждой (может, я и в самом деле подружусь с соседской девочкой?). Прежде чем открыть дверь, я закрываю глаза и загадываю желание: Пусть хотя бы на этот раз все пройдет гладко.

На лужайке перед домом папа и Дэвид играют в мяч.

— Лови!

Дэвид отбивает слишком поздно, и мячик летит на крыльцо.

— Все? Идем смотреть телевизор?

— Я же тебе сказал, что телевизор будем смотреть после десятой подачи.

Папа берет еще один теннисный мячик из тех, что лежат на траве у его ног.

— Осталось пять мячей. Кэтрин, скажи ему, когда бить.

Мы с Дэвидом вздыхаем.

Он поднимает пластмассовую биту и ставит ноги на ширине плеч.

— Бей! — кричу я, когда мяч подлетает.

Дэвид все равно промахивается.

— Возьми мяч побольше, — говорю я папе. — У него лучше получится.

— Было бы лучше, если бы у нас был кетчер, — отвечает он. — Поиграть не хочешь?

Сквозь штакетины забора я вижу, как соседка читает книжку в шезлонге.

— Нет, спасибо. Мама просила меня пригласить к нам на барбекю соседей и ждет ответа — придут они или нет.

Папа наклоняется за следующим мячом.

— А Дэвида она поручает тебе.

Это не совсем правда, но если папа будет считать, что Дэвида поручили ему, то он не станет дожидаться, пока мама что-нибудь предпримет.

— Хорошо, — отвечает папа. — Выше локти. Внимание — я бросаю, Дэвид.

Ближе к забору я замечаю, что новая соседка моложе мамы: у нее короткие каштановые волосы и такие непроницаемые темные очки, что не видно глаз.

— Извините…

Она опускает раскрытую книгу на колени.

— Здравствуй!

— Добрый день, я ваша соседка.

Бред какой! Естественно, я соседка!

А иначе откуда бы я здесь взялась?

Она улыбается.

— Моя дочь Кристи будет рада с тобой познакомиться. Эти выходные она проводит с отцом, но я передам ей, чтобы она зашла к вам, когда вернется.

Мое сердце замирает. Ее нет дома.

— Было бы здорово. Мама спрашивает…

Вопль Дэвида.

Обернувшись, я вижу, как бита взмывает в воздух. Дэвид носится по кругу, размахивая руками и оглашая весь двор пронзительным воем.

Мама сбегает по ступенькам, а папа кричит ей:

— Все в порядке. Это просто пчела.

Я не вижу глаз нашей новой соседки, но на губах у нее нет и тени улыбки. Мне хочется спрятаться за изгородью, но это бессмысленно. Она все равно будет видеть меня сквозь щели в заборе.

— Ах да, — говорю я, глядя на часы. — Простите, мне пора.

— До свидания, — отвечает женщина. — Я передам Кристи, что ты заходила.

Я спешу укрыться в доме, минуя маму, которая пытается утихомирить Дэвида в своих объятиях. Он такой огромный, что уже не помещается у нее на коленях, и вместе они похожи на какой-то громоздкий узел из рук и ног, локтей и коленей.

Папа подбирает биту.

— Ну что ты с ним нянчишься? — обращается он к маме. — Пчела же на него даже не села.

Он стоит к ней спиной и не видит, как она хмурит брови.

— Но он не может не бояться! — огрызается она. — Попробуй сам его успокой. Почему всегда я?

— Так ты ж сама выскочила из дома! — кричит на нее папа.

В надежде, что соседка их не слышит, я оглядываюсь на забор и вижу, как она читает, загородившись от солнца высоко поднятой книгой.

— Тише, — успокаивает Дэвида мама. — Все хорошо, пчела тебя не укусит, если ты сам не будешь ей мешать.

Мне хочется заорать ей: «Ты думаешь, это так просто?» Дэвид не в состоянии понять, мешает он или нет, даже когда это касается только меня. Я пинаю с дороги теннисный мячик, прокатившись по траве, он ударяется о крыльцо.

Папа наклоняется за мячиком и, когда я взбегаю по ступенькам, спрашивает меня устало:

— Ты пригласила наших новых соседей?

— Они заняты, — вру я и закрываю за собой дверь.

Загрузка...