Я прекрасно помню, с чего началось моё приключение – тот момент, без которого эта история не произошла бы. Это был день, когда я получил самую плохую оценку за контрольную по биологии. Результат: один балл из двадцати. Тема? Что там была за тема? Ах да. Амфибии. То есть лягушки и прочие земноводные. Единственный балл я получил из жалости – за ответ на вопрос о естественных хищниках, угрожающих лягушкам. Я написал «французы».
Как бы то ни было, вся контрольная пестрела замечаниями и исправлениями фиолетовой ручкой. Герр Вебер[1], которого все называют Пауком, считает, что его правки дружелюбной фиолетовой пастой приятнее, чем злобной красной. Наверное, стоило ему сказать, что фиолетовый тоже бьёт по глазам, да и цвет пасты не играет роли, если ты в любом случае чувствуешь себя полным невеждой.
Ясно, вы сейчас думаете: «И что? Ничего страшного. Можно же иногда получить и плохую оценку по биологии».
Так-то так. Но не в том случае, если ходишь в такую школу, как моя. Прежде чем поступить сюда в пятый класс два года назад, я всерьёз считал, что в гимназии имени Карла Коха[2] непременно должна быть вкусная еда в столовой. Я и не подозревал, что он был не поваром, а учёным и занимался медициной и ботаникой. Откуда мне было это знать? Парень умер больше ста лет назад.
Но в школе его всё ещё очень почитали. Повсюду в коридорах висели его старые фотографии, были поощрительные призы его имени, а на рождественском балу он даже появлялся собственной персоной – его играла директриса фрау Айзенбайс. Между нами говоря, ему даже был посвящён обед. Он состоял в основном из растений и довольно ощутимо пах медикаментами.
– Это просто контрольная, – сказал Паук в этот памятный понедельник. – Она должна показать вам, на каком уровне вы находитесь.
Одной ногой над пропастью, раздражённо подумал я.
– Я хочу, чтобы вы вернули мне свою работу с подписью родителей, – продолжил он.
Ни за что. Показать эту контрольную дома просто невозможно. Мои родители вообще-то ужасно гордятся, что я хожу в их школу. В ту самую, в которой они двадцать лет назад сдали биологию и математику на «отлично». Как назло, они думают, что от людей, одарённых в естественных науках, автоматически должен родиться такой же одарённый ребенок. Но я – живое подтверждение тому, что это не так.
– А в следующую среду вам предстоит большой итоговый тест на определение способностей. Результат покажет, кто из вас в седьмом классе будет обучаться по естественно-научному профилю.
Тест на определение способностей?
Боже праведный.
У меня зачесались предплечья – как всегда, когда я нервничал. Но я постарался успокоиться. Он сказал, в следующую среду. Значит, у меня ещё девять дней, включая сегодняшний, чтобы всё выучить. Проще простого! За это время я уж как-нибудь запомню всю эту ерунду про земноводных и саламандр.
Покашляв, Паук попытался пробиться сквозь поднявшийся шум:
– Помните, что я буду вас бессистемно опрашивать по материалу за целый год.
Материал за целый год?! Значит, земноводных ему не хватит… Я был в отчаянии. Может, и все остальные тоже?
Раздался звонок на последнюю короткую перемену. Я огляделся в поисках помощи и обнаружил много довольных лиц. Я даже бросил удручённый взгляд на контрольную Филины, сидящей передо мной. Безукоризненно, вообще без фиолетовой пасты! Но это было ожидаемо. Большинство в моём классе хорошо разбирались в биологии, Филина же и вовсе была наша Мисс Мозг. В остальном в её черепушке были не все дома, за что за спиной её называли Безумной Филиной. С недавних пор она повадилась ходить в пронзительно цветастых и в основном полосатых шерстяных шапках и шарфах. Что, простите? В июне, в двадцатипятиградусную жару!
Но я решил на неё не равняться. Это совсем другой случай! Другая вселенная! Поэтому я пихнул локтем своего лучшего друга и соседа по парте Леона. Благодаря ему я был не единственным, в ком ошиблись родители. Леону подошла бы гимназия имени Пикассо, потому что он действительно здорово рисует. Несмотря на это, он отчаянно пытался догнать Карла Коха, шагающего для него слишком широко.
– Что? – немного нервно спросил Леон.
– Всё фиолетовое. А у тебя?
Он заколебался. Может быть, ему стыдно, так же как и мне.
Он неохотно придвинул мне свою работу.
Сперва я не мог даже слова вымолвить – настолько был шокирован.
Восемнадцать баллов из двадцати?! ЧТО?!
– Ты кто? – с подозрением спросил я. – И что ты сделал с Леоном?
– Не говори ерунды.
Почему он так нервничает – при таком-то результате?
– Докажи, что это действительно ты! – съехидничал я, вызывая его на словесную дуэль. Это была наша любимая игра на перемене: каждый называл первую ассоциацию, приходящую в голову в ответ на слово товарища. Я начал:
– Кровь.
– Мертвец.
– Могила.
– Зомби.
– Топор.
– Ай.
Ну ладно. Это всё-таки он. Однозначно. Эта игра всегда в какой-то момент заканчивалась у Леона этим «Ай».
– ТоХо, дружище! Тебе бы подумать о репетиторе.
ТоХо. Ещё одно доказательство. Потому что так меня называет только Леон. Он наделил меня этим прозвищем в мой первый же день в школе: «То» от «Тобиас» и «Хо» от моей фамилии «Хоппе».
– С каких пор ты ходишь к репетитору? – с удивлением спросил я. Он не говорил об этом ни слова.
– Где-то недели три.
– Почему ты ничего об этом не рассказывал?
– Родители не хотят, чтобы кто-нибудь знал. Им стыдно, что я с трудом справляюсь в естественно-научном классе. Поэтому никому ни слова.
Я тут же подумал о своих родителях. О разочарованном лице профессора Хоппе, преподавательницы биологии в университете, и о грустном лице доктора Хоппе, с недавних пор начальника отдела в банке Линнеберга.
Потом на ум пришло слово «таксолухи». Так называли здесь десять процентов учеников, занимающихся в гуманитарном классе: олухи, которым не удавалось сделать настоящую карьеру и которые после школы становились таксистами. Я с остервенением почесал левое предплечье. Казалось, что в меня впилась тысяча крошечных насекомых.
Леон как будто прочитал мои мысли.
– Или ты хочешь закончить как Жуткая тень? – спросил он.
Майк, или Жуткая тень, как его вполголоса называли многие, был вполне нормальным парнем, пока в прошлом году не провалил экзамены в естественно-научный класс. И за лето он слетел с катушек. Когда он вернулся после каникул, то носил только чёрные шмотки, больше ни с кем не разговаривал и всё время крался через школьный двор как серийный убийца. Но я его понимал. Его мамой была директриса Айзенбайс. Наверняка у него дома творится кромешный ад. Я очень жалел его. Нет. Я не хотел закончить как Майк. Ни в коем случае!