Правило 24 секунд

Глава 8

Маша

Оставшийся день я сражаюсь с собственными эмоциями. Стараюсь отвлечься на болтовню с Карповой и Сокольской и ловлю редкие моменты близости со Славой, когда удается пересечься с ним где-то в школьных коридорах. И получается вполне удачно.

Но после последнего урока возмездие догоняет меня. Гордей ловит меня за локоть в коридоре и говорит:

– Рыжик, я ответа не услышал. Форму взяла?

– А что?

Он ухмыляется:

– Ты знаешь, что. Поразглядывать хочу.

– Наумов, – шиплю предупреждающе.

Мы стоим слишком близко, я чувствую тепло от его тела, а его пальцы до сих пор сжимают мой локоть. Стыдно, безумно стыдно признаваться самой себе в том, что все эти ощущения – приятные. Против воли ловлю их каждой клеточкой своего организма. Это ведь ничего? Я же ничего плохого не делаю?

Но, представив в аналогичной ситуации Славу, я внезапно трезвею. Моргаю в попытке разрубить этот чудовищно эмоциональный зрительный контакт. Аккуратно выворачиваюсь из захвата Гордея и отступаю на шаг.

Произношу максимально ровно:

– Форму взяла. Мы сегодня занимаемся?

Наумов смотрит на меня сверху вниз, какое-то время молчит, видимо, оценивая смену моего настроения. Потом чуть откидывает голову назад и улыбается.

Отвечает с иронией:

– Занимаемся.

Я снова чувствую, как предательски теплеют щеки. Никогда еще не встречала такого, чтобы люди смотрели вот так. Как будто он с меня не только одежду глазами снимает, но и всю кожу, слой за слоем.

Вздыхаю преувеличенно тяжело и говорю:

– Слушай, окей. Давай поможем друг другу с уроками. Но усмири свои тестостероновые шуточки. Дай мне список работ.

Протягиваю ладонь и нетерпеливо трясу ею в воздухе. Гордый достает из спортивной сумки лист бумаги и протягивает его мне, но в последний момент отдергивает.

Говорит:

– Обменяю на список твоих нормативов.

– Справедливо, – соглашаюсь угрюмо.

Какое-то время изучаем задания друг друга, так и стоя посреди коридора.

Я долго блуждаю взглядом по перечню, с трудом концентрируясь. Когда у меня выходит, почти задыхаюсь от возмущения. Поднимаю взгляд на Гордея, и он интересуется:

– Ну что, ты в афиге?

– Это несправедливо! Твой список гораздо длиннее!

– Я еще не видел, как ты отжимаешься, мандаринка.

– У меня, – рычу, с хрустом сжимая бумагу в кулаке, – есть имя!

Наумов начисто игнорирует мою ремарку и продолжает:

– Возможно, я в гораздо худшем положении.

– Придурок, – выдыхаю сердито.

Но остаюсь стоять на месте. Почти ненавижу себя в этот момент, потому что мне рядом с Гордеем приятно и очень волнительно, интересно, интригующе и безумно страшно. Уговариваю себя, что это только ради задания и нормальной оценки в аттестате. Глупо будет испортить стройный ряд пятерок одной тройкой по физре, верно?

С высоты своего роста Гордей наклоняется ко мне и понижает голос:

– Ну что? Пойдем? Позанимаемся?

Последнее слово у него выходит особенно двусмысленным. Я дергаюсь и говорю укоризненно:

– Я предупреждала. Насчет шуток.

– Это не шутка, Машу.

Отворачиваюсь и сдержанно выдыхаю. Прижимаю к груди рюкзак, как единственную свою защиту.

Говорю, откашлявшись:

– У меня есть время до семи вечера. Потом нужно забирать брата.

– У тебя есть брат?

– Не твое дело, – огрызаюсь, потому что он снова двигается чуть ближе, и меня опаляет жаром, – большой спортзал занят, но в маленьком сегодня нет занятий. Встретимся там. Дорогу сам найдешь.

Развернувшись на пятках, устремляюсь к лестнице. Бегу зачем-то наверх, хотя мне нужно этажом ниже. И там прячусь в первом туалете, который попадается мне на пути. Закрываюсь в кабинке и забираюсь на унитаз с ногами. Зажмуриваюсь, все еще притискивая к груди рюкзак, и упираюсь лбом в его лямку.

Боже. Боже. Боже.

Что это? Временное помутнение? Может, просто любопытство? Или тяга к чему-то уродливому и губительному? Как авария на дороге, которую ты зачем-то начинаешь рассматривать.

Он почти уголовник. Преступник. Незнакомец. Я ничего о нем не знаю! У меня есть парень, в конце концов! И я его люблю!

Через какое-то время успокаиваюсь. Неловко соскакиваю с унитаза и разминаю затекшие ноги.

Ладно! Ладно. Все в порядке. Я просто напугана. Братья Наумовы действительно выглядят устрашающе. А меня смущают все люди, у которых есть смелость пересекать общепринятые границы. Гордей вообще не имеет понятия ни о каких границах. Но мне нужно смириться и просто перетерпеть. Я сдам свои нормативы, он сдаст свои работы, и мы разойдемся, как в море корабли.

Смачиваю холодной водой руки и прикладываю их к щекам. Затем провожу ладонями по волосам. Так лучше. Мне просто нужна была пауза.

Я медленно спускаюсь на второй и иду в раздевалку. Переодеваюсь и, скрестив руки на груди, выхожу в зал. Там на матах уже сидит Гордей.

Когда вижу его, сердце пропускает удар. Злюсь на собственное тело за эти странные реакции и совсем не хочу все это чувствовать.

Парень одет в тайтсы, баскетбольные шорты и широкую футболку. Сосредоточенно смотрит в телефон и большим пальцем листает что-то на экране. Преступно привлекателен. Может быть, его проблемы с полицией заключаются именно в этом?

Прикрываю глаза на мгновение, а потом говорю громко:

– Я готова.

Гордый поднимает голову и обшаривает все мое тело оценивающим взглядом. Делает это нарочно медленно и обстоятельно. Я крепче стискиваю руки и переминаюсь с ноги на ногу. Нервно смотрю за тем, как Наумов оглядывает мои ноги в велосипедках. Смущаюсь. Вспоминаю, как меня дразнили в старой школе. Хорошо, произошла какая-то перестройка организма, и я все-таки похудела. Смотрел бы на меня сейчас так Гордей, если бы я весила как раньше?

Я жду от него какую-нибудь скабрезную шутку, но парень почему-то говорит серьезно:

– Отлично выглядишь.

– Спасибо, – отвечаю тихо.

– Начнем?

Киваю, глядя на то, как он поднимается на ноги. Высокий, поджарый, небрежным движением поправляет челку и кидает телефон на маты, туда, где до этого сидел.

– С чем у тебя проблемы? – спрашивает, снова без всяких шуток.

Фыркаю, наконец расцепляю руки и развожу их в стороны:

– Со всем? Я…я вообще не спортивная.

– Просто у тебя был плохой тренер.

Наумов подмигивает и указывает рукой направление:

– Отожмешься? Нужно двадцать раз.

– Шутишь? Пять – мой максимум.

– Сделай, я посмотрю.

– С колен?

Он отрицательно качает головой:

– Нет.

Тяжело вздохнув, опускаюсь на пол, принимаю упор лежа и начинаю отжиматься. Первые пять идут бодро, но потом тело резко сдает. Как и всегда рядом с Наумовым, но теперь уже по другой причине.

Он опускается рядом со мной и отрывисто командует:

– Таз ниже. Напряги пресс.

Я злюсь, одновременно стараясь выполнять его инструкции. Руки дрожат, и все тело ходуном ходит, лицо горит, и мне очень хочется просто сдаться.

– Соберись, – говорит Гордей отрывисто, – не жалей себя.

Снова опускаюсь и на трясущихся руках поднимаюсь. В пиковой точке замираю, потому что, кажется, больше не могу. Сгибаю локти и мешком валюсь на пол. Прижимаюсь пылающей щекой к прохладному полу. Чувствую себя уязвленной. Мне как будто снова лет десять, и одноклассники улюлюкают, когда я крайне медленно преодолеваю тридцатиметровку.

– Девять раз, почти половина, рыжик.

– Я не сдам, – выдавливаю глухо.

Закрываю глаза, все еще лежа на полу. Мне уже почти плевать на эту тупую тройку. Пусть останется, разве это так важно? Папа не занимается спортом, но проводит сложнейшие операции. И что, ему разве помогают мышцы или хорошая оценка по физре в школе? Я иногда из любопытства читаю разные форумы, там родители больных детей на моего отца буквально молятся. Ну вот и при чем тут отжимания?

– Сдашь, Джинни.

Распахивая глаза, я даже чуть приподнимаюсь, чтобы посмотреть на Гордея. Спрашиваю удивленно:

– Ты смотрел?

– Читал, – улыбается он уголком губ.

– Ого.

Собираю свое тело в кучу и сажусь, обхватив руками колени. Наумов пожимает плечами и поднимается на ноги.

Говорит:

– Что тебя так удивляет? Что я знаю алфавит?

– Нет, просто… – немного теряюсь, – не знаю, мало встречала парней, кто читал «Гарри Поттера».

– Не с теми общаешься, Машу. Подтянешься?

– Чего? – выдаю с возмущением.

Он кивает на перекладину турника около шведской стенки:

– Давай, покажи мне.

– Этого вообще нет в нормативах!

– В твоих – есть.

– Чего? – повторяю тупо.

– Машу, и ты еще называла меня тупым? Нужно подтянуться два раза.

– Два? – переспрашиваю с надрывом, как будто мы в спектакле.

Наумов смотрит на меня с откровенным весельем во взгляде. А когда улыбается, я замечаю, что у него на щеке появляется полукруг. Как будто дополнительный смайлик.

Отвожу взгляд и заявляю твердо:

– Я не смогу.

– Придется смочь, – Гордей берет меня за локоть и тянет наверх.

Послушно поднимаюсь на ноги и замираю, глядя ему в глаза. Если бы не знала анатомию, решила бы, что мое сердце увеличилось в размерах и тяжело толкается в ребра, завоевав все место в грудной клетке. Из-за непривычной физической нагрузки. Точно.

Наумов отпускает меня и первым отходит. Устанавливает турник на такой высоте, чтобы я могла достать и делает приглашающий жест рукой.

В сотый раз за день тяжело вздыхаю и тоскливо смотрю на перекладину. Какое-то непрекращающееся унижение. Почему физкультуру нельзя сдать в теории? Я бы что угодно выучила!

– Давай, Джинни, – ободряюще говорит мне новоиспеченный тренер, – запрыгивай.

– Слишком высоко, – отвечаю упрямо и вытягиваю наверх руку.

Смотрю на Гордея с непонятным даже для себя самой вызовом. Я бы достала, если бы действительно постаралась. Но Наумова это не смущает. Без раздумий он подходит, обхватывает с обеих сторон мою талию под ребрами, и отрывает от земли. Делает это так легко, как будто я вешу не больше баскетбольного мяча.

Ладони у него теплые и крепкие, а прикосновение жжется даже через футболку. На автомате цепляюсь за перекладину турника и висну на ней, как безвольный мешок.

Гордый смотрит на меня внимательно и сообщает:

– Ты просто висишь.

– А что еще мне делать? – пыхчу, чувствуя, как пальцы соскальзывают. – У меня руки слабые.

– Дело не в руках.

И он вдруг сам хватается за тот же самый турник и повисает на нем, прямо напротив меня. Наши тела соприкасаются по всей площади. Задыхаюсь.

Наумов тем временем говорит спокойно:

– Я покажу. Обхвати ногами.

Напрягаю шею, чтобы отвести свою голову максимально далеко. Ошарашенно смотрю ему в глаза, в шоке от собственных ощущений. Все огнем горит. Очаги там, где он меня касается. Спрашиваю непослушными губами:

– Как?

– Закинь ноги на талию.

Делаю, как Гордей говорит, и он смотрит мне в глаза. Контакт убийственный. Какие, к черту, красные кровяные тельца? Не кровь, а магма течет по венам.

Он напрягает мышцы и подтягивает наверх нас обоих. Животом чувствую кубики его пресса. Боже, кажется, умираю. Или жива еще?

Под моими бедрами его косточки, и я про себя проговариваю – верхняя передняя подвздошная кость. Только тут немного трезвею.

Наумов говорит мне:

– Не руки тянут наверх, задействовано все тело. Попробуй почувствовать лопатки, они должны работать.

Но работают не мои лопатки, а Гордей за нас двоих. Дает мне инструкции, спрашивает:

– Понимаешь?

А я вообще ничего не понимаю. Просто стараюсь делать хоть что-то, чтобы ему не было слишком тяжело поднимать и свой вес, и мой.

– Давай, рыжик, подтягивай себя спиной. Я же чувствую, что ты ничего не делаешь. Руки в конце дотягивают уже. Пресс напряги.

– Да нет у меня пресса! – выдыхаю раздраженно.

Все злит. Его спокойный и назидательный тон, мои собственные эмоции и главное – физиология. Организм беснуется.

Но я всеми силами стараюсь уловить смысл того, что говорит Гордей. Пытаюсь следовать указаниям и вдруг с удивлением обнаруживаю, что у меня что-то получается. Если делать упражнение правильно, оно, оказывается, выглядит уже не таким невыполнимым. Конечно, без Наумова я бы не подняла вес собственного тела на руках, но впервые понимаю, что не безнадежна. Он подтягивает нас еще несколько раз, сопровождая все комментариями, а потом ступает на пол и помогает мне спрыгнуть.

Гордый смотрит прямо на меня, а я старательно обшариваю взглядом все вокруг. К такой близости я была не готова.

Он заключает ровно, почти даже не сбившись дыханием:

– Умница. Бег покажешь?

– Ты на просмотре, что ли?

– Машу, не мешай собирать пазл. Это зал для маленьких, пробегись.

– Когда сядем делать уроки, – шиплю раздраженно, – тебе конец.

Наумов только хмыкает:

– Договорились.

Он гоняет меня еще полтора часа, и я совсем выбиваюсь из сил. К концу этой странной тренировки ненавижу не только спорт, но и самого Гордея. В этом есть жирный плюс – прикосновения Наумова больше меня не волнуют. Мне просто хочется, чтобы он от меня отстал. Он, Алевтина Борисовна, мой отец и ведьма-физручка. Просто отвалите и дайте прилечь где-нибудь в углу!