Королева-регентша Мария Медичи



В истории французской монархии нет, пожалуй, другого примера, когда королева-мать на протяжении четверти века оспаривала бы власть у собственного сына-короля. Такой уникальный пример дала Мария Медичи, вдова Генриха IV, мать Людовика XIII, завершившая свою жизнь в добровольном изгнании, оставленная всеми, кто прежде искал ее расположения и покровительства.

Знал бы Генрих IV, как распорядится его супруга наследием, которое он старательно и скрупулезно собирал на протяжении полутора десятилетий, что занимал французский престол, трижды подумал бы прежде чем просить ее руки у великого герцога Тосканского…

Будущая королева Франции родилась 26 апреля 1575 года во Флоренции, которой с 1574 года управлял ее отец, великий герцог Тосканский Франциск I Медичи. По матери, эрцгерцогине Иоанне Австрийской, Мария Медичи приходилась внучкой императору Священной Римской империи Фердинанду I.

Рано проявившийся у нее интерес к изящным искусствам и естественным наукам Мария, по-видимому, унаследовала от отца, который в ущерб государственным делам отдавал время научным занятиям, увлечению архитектурой и тому, что впоследствии назовут дизайном. Герцог был и страстным почитателем алхимии, что также передалось Марии, его шестой по счету дочери от первого брака.

В апреле 1578 года очередными родами умирает тридцатилетняя Иоанна Австрийская. Четыре месяца спустя овдовевший герцог вступает в брак со своей давней любовницей Бьянкой Капелло, принадлежавшей к знатному венецианскому роду.

Раннее детство осиротевшей в три года Марии, проходившее во дворце Питти, было скорее безрадостным. Она, как ее сестры и единственный брат, лишившись материнской любви и заботы, не нашла их у мачехи, которая интересовалась только собственным сыном, рожденным еще до ее брака с герцогом.

В двенадцать лет Мария потеряла и отца, умершего от малярии в возрасте сорока шести лет. После смерти в 1582 году пятилетнего Филиппо, единственного сына Франциска I, тосканский престол унаследовал брат герцога Фердинанд I, который взял на себя попечение над племянницами.

Фердинанд был женат на Кристине Лотарингской — любимой внучке Екатерины Медичи, королевы Франции. В отличие от недоброжелательной к девочкам-сироткам Бьянки Капелло Кристина сострадала племянницам и искренне заботилась о них. С ней возникла первая ниточка, которая впоследствии приведет Марию Медичи в Париж.

Вопреки существовавшему до недавнего времени мнению о невежественности Марии Медичи она, как и ее сестры, получила неплохое образование и надлежащее принцессам воспитание. Большой интерес Мария проявляла к точным и естественным наукам, в особенности к химии и минералогии. Она могла часами рассматривать и изучать драгоценные камни, знала в них толк. Другими ее страстными увлечениями были музыка, танцы и уроки рисования под руководством Жакопо Лигоцци, известного флорентийского художника и гравера. Мария неплохо играла на гитаре и лютне, с удовольствием исполняла вокальные партии, участвовала в театрализованных постановках.

Впоследствии, когда она станет королевой Франции, Мария Медичи будет играть важную роль в культурной жизни Парижа. Она возьмет под свое покровительство людей искусства — музыкантов, архитекторов и художников. В круг ее друзей входили Гвидо Рени, художник болонской школы, и фламандский художник Питер Пауль Рубенс, который создаст для нее 24 живописных полотна (так называемый цикл Марии Медичи), хранящиеся ныне в Лувре. Ее стараниями в 1615–1631 годах в самом центре Парижа будет построен Люксембургский дворец, красивейший архитектурный ансамбль французской столицы. Он станет личной резиденцией Марии Медичи, а впоследствии — резиденцией сената.

При всей любви к искусству Мария Медичи с молодых лет не отличалась большим умом и самостоятельностью суждений, чему способствовало чрезмерное религиозное воспитание, сделавшее ее подверженной внешним влияниям. Ближайшее окружение девушки-подростка ограничивалось ее старшей (на двенадцать лет) сестрой Элеонорой и камеристкой Леонорой Дори (Галигай). Когда Элеонора выйдет замуж за герцога Мантуанского и навсегда покинет Флоренцию, Леонора, несмотря на разделявшую их пропасть в социальном положении, останется единственной подругой и конфиденткой Марии Медичи. Сближало их и то, что обе они были выкормлены одной кормилицей и считали себя молочными сестрами.

К двадцати годам Мария превратится в рослую, склонную к полноте, но с прекрасной осанкой, привлекательную белолицую шатенку. Единственный недостаток — слишком маленькие при внушительном росте и фигуре глаза. По характеру она была законченным меланхоликом — апатичной, равнодушной ко всему, что не входило в круг ее интересов, ленивой, но при этом, как со временем выяснится, властолюбивой и болезненно ревнивой особой.

Накопленные поколениями рода Медичи богатства вывели тосканскую принцессу в первый ряд завидных европейских невест. Фердинанду I, ее дяде и опекуну, было из кого выбирать. В результате серьезных размышлений он сделал выбор в пользу графа Франсуа де Водемона[5], младшего брата своей супруги герцогини Кристины Тосканской.

Вопрос, казалось, был решен, но в это время неожиданно появляется еще один претендент на руку принцессы Тосканской — король Франции Генрих IV. Правда, вот уже двадцать семь лет, как он женат на Маргарите Валуа, дочери Екатерины Медичи и Генриха II, но вот-вот будет получено согласие папы на развод. И действительно, в октябре 1599 года папа Климент VIII аннулировал брак Генриха IV и Маргариты Валуа, согласившейся на развод в обмен на сохранение за ней королевского титула и получение солидной финансовой компенсации.

Фердинанд I не мог устоять от искушения породниться с одним из самых влиятельных монархов Европы — королем Франции и Наварры, своим недавним союзником в войне против Испании.

Что касается Генриха IV, то его выбор в пользу Марии Медичи имел свою подоплеку. Во-первых, королю Франции срочно был необходим наследник для утверждения на троне новой династии — Бурбонов. За двадцать семь лет брака Маргарита Валуа так и не смогла подарить мужу столь желанного дофина. В этом смысле молодая, цветущая Мария Медичи представлялась вполне подходящей партией. К тому же, и это было очень важно, она приходилась внучкой императору Фердинанду I, что, по мысли Генриха IV, должно было послужить дополнительной опорой для легитимации его не вполне устойчивого трона. В-третьих, король Франции, испытывавший острые финансовые трудности, рассчитывал получить за невестой солидное приданое.

В результате непродолжительных переговоров к марту 1600 года удалось согласовать все детали брачного контракта, по которому жених получал в качестве приданого за невестой 600 тыс. золотых экю (2 млн ливров), из которых половина суммы пошла на оплату давнего долга французской казны перед банком Медичи. По этому поводу Генриетта д’Антрег, тогдашняя любовница Генриха IV, дала невесте короля хлесткое прозвище «толстая банкирша» («la grosse banquière»).

5 октября 1600 года в знаменитом кафедральном соборе Флоренции Санта-Мария-дель-Фиоре состоялось предварительное «бракосочетание по доверенности» («mariage par procuration»). Отсутствующего жениха представлял Роже де Сен-Лари де Бельгард, великий конюший (обер-шталмейстер), один из ближайших сподвижников Генриха IV.

23 октября 1600 года будущая королева Франции навсегда покидает родную Флоренцию и, сопровождаемая свитой из двух тысяч человек, отбывает в Ливорно, где поднимается на борт корабля, доставившего ее 3 ноября в Марсель. Там 25-летнюю Марию встречает Антуанетта де Понс-Либерак, графиня де Ларош-Гийон, маркиза де Гершевиль, назначенная старшей придворной дамой королевы. Новобрачной с трудом удается скрыть свое удивление, смешанное с негодованием, когда ей сообщают, что занятость государственными делами не позволила ее супругу лично прибыть в Марсель.

Проведя некоторое время в столице Прованса, Мария Медичи отправляется в Лион, куда прибывает 3 декабря. Личное знакомство молодоженов состоялось спустя шесть дней. 9 декабря после совместного ужина они проводят первую брачную ночь. Приехавший в Лион папский легат 17 декабря дает молодоженам благословение и венчает их, после чего все отправляются в Париж.

Девять месяцев спустя, 27 сентября 1601 года, Мария Медичи дарит супругу желанного дофина. Его назовут Луи. За последующие девять лет она родит еще пятерых детей. Одну из дочерей Мария с согласия короля назовет Кристиной, в честь своей флорентийской благодетельницы-тетки Кристины Лотарингской.

Непостижима материнская душа в предпочтениях к своим детям. Любимцем Марии Медичи станет вовсе не первенец Луи, а предпоследний ее ребенок Гастон, герцог Анжуйский, который в ноябре 1611 года получит титул герцога Орлеанского. Именно его она хотела бы видеть на троне, но, увы, ничего изменить не могла. В дальнейшем королева-мать всегда будет вставать на сторону своего любимчика в его упорном соперничестве со старшим братом.

Освоившись на новом месте, Мария обнаружила, что ее изначальные представления о супружеской жизни не соответствуют реальности. Пятидесятилетний король совершенно открыто, даже демонстративно, сожительствовал с фаворитками и многочисленными любовницами, от которых имел внебрачных детей. А одно время — между 1607 и 1609 годом — Генрих IV, казалось, и вовсе забыл о существовании супруги, перестав посещать ее спальню. Зато он никогда не обходил вниманием других привлекательных женщин.

Мария чувствовала бы себя совершенно одинокой при чужом дворе, если бы не любимая компаньонка Леонора и ее муж — Кончино Кончини, дворянин из свиты, сопровождавшей ее в Париж, где Леонора и Кончино с благословения королевы в июле 1601 года сочетались браком.

Глубоко уязвленное женское самолюбие Марии Медичи не желало смириться с тем унижением, в которое, как она считала, ее постоянно ввергал неверный супруг. Невыносимо унизительно для нее и упорное нежелание Генриха IV короновать жену. Пройдут долгие десять лет, прежде чем он согласится на этот шаг, отправляясь на войну, которая могла затянуться на неопределенное время. Столь желанная Марией Медичи коронация состоялась 13 мая 1610 года в королевской базилике Сен-Дени.

А на следующий день Генрих IV был убит религиозным фанатиком Равальяком, что немедленно породило понятные в тех обстоятельствах слухи о причастности Марии Медичи к убийству короля.

Так или иначе, но 14 мая 1610 года внезапно овдовевшая Мария Медичи неожиданно для себя оказалась в положении регентши при восьмилетием Людовике XIII.


Король, намеревавшийся править еще многие годы, не оставил завещания. Кое-кто говорил о его намерении учредить — в случае неожиданной смерти — Регентский совет в составе пятнадцати особо доверенных лиц. Но на практике все оказалось не так просто. Чуть ли не в день гибели Генриха IV вспыхнула ожесточенная борьба партий и кланов, в которую был вовлечен и Парижский парламент[6]. Была высказана идея созыва Генеральных штатов (собрания всех трех сословий Франции — духовенства, дворянства и верхушки городской буржуазии). Однако внезапно обнаружившиеся в большом количестве сторонники королевы добились отклонения этого предложения. Дело осложнялось тем, что во Франции в то время не существовало никаких установлений, регламентирующих учреждение регентства.

Возникшей неразберихе и неопределенности был положен конец после того, как герцог д’Эпернон, один из фаворитов покойного короля, переметнувшийся на сторону Марии Медичи, явился в парламент с внушительной охраной и объявил, что король перед смертью успел якобы сообщить ему свою последнюю волю — доверить регентство королеве до совершеннолетия дофина. И добавил, что как генерал-полковник пехоты (одна из высших военных должностей) он, д’Эпернон, гарантирует верность войск королеве-регентше и сохранение общественного порядка.

В поддержку идеи регентства высказался первый президент парламента д’Арле, после чего магистраты без всякой дискуссии одобрили кандидатуру королевы в качестве регентши при малолетнем Людовике XIII до достижения им необходимых для самостоятельного правления тринадцати лет. Одновременно они возложили на королеву-мать ответственность за воспитание и обучение юного короля. Все это происходило в то время, когда убитый король еще не был даже предан земле. Счет шел на часы и минуты.

На следующий день, 15 мая, состоялось заседание парламента с участием Марии Медичи и восьмилетнего Людовика XIII. Генеральный адвокат парламента, представлявший интересы королевы, расписал все ее несравненные достоинства. В заключение своей речи он высказал высокочтимой ассамблее просьбу официально подтвердить ее вчерашнее постановление, разрешив опубликовать его во всех бальяжах и сенешальствах королевства. Канцлер Брюлар де Силлери начал обход присутствующих, с тем чтобы каждый проголосовал. Первым был юный король, затем королева-мать и далее в строгой иерархии все участники заседания. Завершив обход, канцлер вернулся к возвышению, на котором располагался мальчик-король, и огласил постановление парламента, утверждающее королеву-мать в ее функциях регентши королевства. Постановление было оформлено в виде доверенности Людовика XIII своей матери на управление делами до достижения им необходимого возраста зрелости.

Мария Медичи в одночасье обнаружила, как, оказывается, много у нее неведомых прежде приверженцев и почитателей. Придворные теснились у нового трона в едином желании быть к нему предельно близко. Среди них не видно только одного, вчера еще всемогущего человека — герцога де Сюлли. Узнав о смерти своего покровителя, сюринтендант финансов укрылся за мощными стенами Арсенала и не выходил за его пределы. В решающий момент ему не хватило мужества. Судьба страны в первые дни нового правления определялась без его участия. Вокруг Марии Медичи были герцог д’Эпернон, канцлер Силлери, президент Парижского парламента Жаннен, государственный секретарь де Виллеруа. В этот момент на сцену вышел из тени и Кончино Кончини, давно уже освоившийся в спальне 35-летней королевы.

Он ловко воспользовался обидой Марии Медичи на мужа-короля, фактически оставившего ее, и сумел обратить в свою пользу желание королевы отомстить неверному Генриху. Постепенно, шаг за шагом, он привязал к себе скучавшую королеву и стал дня нее незаменимым советником во всех делах. Ко времени убийства Генриха IV влияние Кончини на Марию Медичи стало поистине безграничным. Самое удивительное в этой, казалось бы, банальной интрижке состояло в том, что в отношения Кончини с королевой была посвящена его жена Леонора. Впоследствии поговаривали, что именно она толкнула Кончини в объятия своей госпожи, чтобы прочнее связать королеву с их семьей и таким образом обеспечить будущность мужа, вынашивавшего далекоидущие планы.

Со смертью короля Кончини решил, что наконец-то настал его час. Тщеславный флорентиец вознамерился, ни много ни мало, встать во главе Королевского совета. Мария Медичи сделала его маркизом, а в 1613 году — даже маршалом Франции, хотя ее фаворит не участвовал ни в одном сражении, никогда, ничем и никем не командовал. Новоявленный маршал д’Анкр был осыпан своей покровительницей всеми возможными милостями. Среди прочего он получил почетный титул «светлейший». Но по мере возвышения авантюриста нарастала и всеобщая ненависть к нему.

Генрих IV, осведомленный о роли Кончини при Марии Медичи, терпел нахала-иностранца, только чтобы не ссориться с женой. Смертельного врага имел Кончини в лице герцога де Сюлли, который неоднократно пытался удалить итальянца из Парижа, но всякий раз наталкивался на решительное сопротивление королевы. После 14 мая 1610 года судьба самого Сюлли оказалась под вопросом. Кончини энергично добивался удаления своего недруга и в начале 1611 года добился своего: королева дала отставку ненавидимому ею Сюлли, с которым у нее при жизни короля происходили частые столкновения. Однажды, когда Мария Медичи в припадке ревности подняла руку на мужа в присутствии его министра, Сюлли даже заявил ей, что она может лишиться головы. Сюринтендант нередко отказывал королеве в выдаче запрашиваемых ею сумм. С удалением Сюлли старательно пополнявшаяся им казна, надежно хранившаяся в подвалах Бастилии, была, по существу, отдана на откуп Марии Медичи и ее фавориту. Вслед за Сюлли от власти постепенно стали отстраняться и другие соратники Генриха IV.

Устранение одного из вождей гугенотов вызвало тревогу и волнения в их среде, но Мария Медичи в упоении от обретенной власти поначалу не придала этому никакого значения.

Едва став регентшей, Мария Медичи ищет опоры у испанской партии. Наряду с Кончини ее главными советниками становятся папский нунций и испанский посол. Ее первые шаги на внешнеполитическом поприще были направлены на нормализацию отношений с Габсбургами. Едва начавшиеся военные действия были немедленно прекращены, а армия возвращена на постоянные квартиры. У Марии Медичи даже возникает мысль о династическом примирении с Австрийским домом: дофин должен жениться на испанской принцессе. В Мадриде намерения регентши встретили самую горячую поддержку. Начались конфиденциальные переговоры об условиях заключения брака.

26 января 1612 года Мария Медичи объявляет на Королевском совете о предстоящей женитьбе десятилетнего Людовика XIII на дочери короля Испании Филиппа II инфанте Анне Австрийской, а уже 25 августа того же года, в день св. Людовика, в Париже был подписан брачный договор, согласно которому бракосочетание наметили на конец 1615 года, когда жених и невеста достигнут необходимого возраста зрелости.

За короткий срок казна, старательно пополнявшаяся Генрихом IV и Сюлли, изрядно истощилась. Всего за три года Мария Медичи, ублажая новых фаворитов и покупая покорность осмелевших после смерти Генриха IV принцев, растратила почти все, что полтора десятка лет собирал ее муж. Только на бриллиантовое ожерелье, заказанное для невесты короля в качестве приданого, было истрачено 450 тыс. ливров. Когда же поток подарков и пенсий грандам иссяк, они один за другим стали покидать Париж, отправляясь в свои владения и наместничества. За исключением Гизов и д’Эпернона все принцы выехали из столицы в знак протеста против усиливавшегося влияния маршала д’Анкра.

Недовольные выдвинули требование созыва Генеральных штатов для рассмотрения положения дел в королевстве, которое, по их мнению, стало крайне неблагополучным. Отвергнув регентство королевы-матери, «оппозиция принцев» выдвинула кандидатуру принца Конде на пост наместника королевства до совершеннолетия Людовика XIII. Одновременно принцы потребовали удаления министров, которые ориентируются на Мадрид.

Истощение казны имело следствием усиление налогового бремени, в свою очередь стимулировавшее нарастание широкого общественного недовольства. Однако наблюдавшееся брожение странным образом уживалось с апатией и не принимало агрессивных форм. Слишком много крови было пролито в религиозных войнах, недобрая память о которых еще не изгладилась. Конде и его сторонникам не удалось в тот период развязать новую гражданскую войну. Может быть, по этой причине принцы пошли на компромисс с королевой, подписав 15 мая 1614 года так называемый Сент-Менеульский договор. Признав окончательно регентские права Марии Медичи, аристократическая оппозиция сумела добиться многого из того, на чем настаивала: созыва Генеральных штатов, новых даров в виде наместничеств и других доходных мест и т. д. Но принцам не удалось добиться главного — удаления Кончини-д’Анкра. Мария Медичи держалась за него до конца.

По мере приближения совершеннолетия дофина все чаще Мария Медичи задумывалась над тем, как продлить свое регентство. Благодаря компромиссу с принцами она сумела остаться чем-то вроде наместницы и главы Королевского совета и после того, как 27 сентября Людовик XIII стал формально суверенным королем.

Церемония передачи правления состоялась 2 октября 1614 года. На тринадцатилетнем Людовике XIII было бриллиантовое ожерелье стоимостью 900 тыс. ливров. За спиной короля стояли его младший брат Гастон, герцог Анжуйский, принц Конде, другие принцы крови согласно строгой иерархии. Здесь же присутствовал весь двор и нотабли Франции. Но по существу, и после 2 октября мало что изменилось. Власть короля-подростка была чисто номинальная, и всем по-прежнему заправляла его мать, действующая по наущению маршала д’Анкра.

В соответствии с договором в Сент-Менеуле в течение лета 1614 года по всей Франции проводились выборы делегатов в Генеральные штаты. Впервые Генеральные штаты были созваны во Франции в 1302 году. Важнейший институт феодальной сословной монархии, они выражали интересы всех трех сословий: духовенства, дворянства и городской верхушки, — но со временем стали использоваться королевской властью для упрочения своих позиций в борьбе с сепаратизмом отдельных провинций и местничеством аристократии.

Генеральные штаты 1614 года стали предпоследним собранием трех сословий Франции перед Французской революцией конца XVIII века. Они открылись 27 октября 1614 года в Париже, в большом зале Бурбонского дворца. На почетном месте восседал совсем еще юный Людовик XIII. Справа от него — Мария Медичи, затем Маргарита Валуа, первая супруга Генриха IV, за которой сохранился королевский титул, и Елизавета Французская, которой скоро предстояло отправиться в Мадрид. Слева — младший брат короля Гастон и сестры.

Выждав, пока установится тишина, король поднялся и произнес написанную для него краткую речь, обращенную к депутатам. Заверив их в своей любви к народу Франции, Людовик XIII сказал, что его воля будет объявлена депутатам канцлером де Силлери. Таков был порядок, установленный еще в XIV веке.

Канцлер — сухой старик с бородой, как у Генриха IV, терявшийся в горностаевом воротнике, — поднялся с места и начал речь, продолжавшуюся более часа. Бездарный, бесхарактерный человек, он удерживался у власти благодаря невероятной ловкости и полной беспринципности. Канцлер не был оратором, и депутаты с трудом слушали его путаную речь, в которой он исхитрился не затронуть ни одной из многочисленных проблем, волновавших общество.

Вслед за ним один за другим выступили председатели сословных делегаций, а затем все взоры устремились в сторону главного «виновника» созыва Генеральных штатов — принца Конде. Богатейший человек Франции, принц Конде отличался невероятной скупостью и безграничными амбициями. Он открыто претендовал на высшую власть в королевстве. Не обладая полководческими талантами, Конде видел себя по меньшей мере коннетаблем Франции, то есть верховным главнокомандующим, вторым лицом в государстве — своего рода вице-королем. В этом его желания шли вразрез с аналогичными притязаниями Кончини-д’Анкра. Именно от него ждали развернутого выступления по всем насущным вопросам. К всеобщему удивлению, надменный принц не обнаружил никакого желания взять слово.

После затянувшейся паузы заседание было объявлено закрытым. Теперь предстояла напряженная работа по сословным палатам, каждая из которых должна была выработать свой наказ королю. В середине ноября 1614 года возник довольно острый конфликт между второй (дворянской) и третьей (буржуазной) палатами по вопросу о так называемой полетте — ежегодном денежном взносе чиновников в казну за занимаемую ими должность. По существу, чиновничество получало должности в неограниченную собственность. Дворянская палата включила в свой наказ требование об отмене полетты, а третье сословие, не желавшее отказываться от этой бенефиции, настаивало на ее сохранении. Со своей стороны, буржуа выдвинули требование сократить пенсии и другие многочисленные выплаты дворянству. Возник своего рода «межклассовый» конфликт, урегулировать который удалось епископу Люсонскому (будущему кардиналу Ришелье), склонившему обе палаты к компромиссу.

Конфликт по вопросу полетты и пенсий не был единственным в ходе работы Генеральных штатов. В декабре 1614 года произошел инцидент — на этот раз между третьим сословием и блоком духовенства и дворянства. Суть конфликта сводилась к требованию третьего сословия укрепить суверенные права королевской власти, осудив все попытки ее ограничения как внутри Франции, так и извне. «Король — суверен Франции, — гласила резолюция третьей палаты. — Он обязан своей короной одному только Господу Богу. Нет на земле никакой другой силы… которая имела бы право на его королевство и которая могла бы лишить его короны, равно как и освободить его подданных под каким бы то ни было предлогом от верности ему и повиновения».

Всем стало ясно, что это требование направлено, с одной стороны, против эгоистических, местнических поползновений аристократии, пытавшейся отстоять свои древние права, а с другой — против претензий Святого престола диктовать свою волю галликанской церкви и королю Франции.

Позиция третьего сословия, безусловно, отвечала интересам королевской власти, однако сама эта власть была серьезно скомпрометирована четырьмя годами регентства Марии Медичи. Опасаясь новой вспышки гражданской войны, Королевский совет искал компромиссное решение и в конечном счете предпочел встать на сторону духовенства и дворянства. Эдиктом Людовика XIII, составленным советниками Марии Медичи, третьей палате было запрещено включать в наказ наделавшую столько шума резолюцию.

Воодушевленные победой духовенство и дворянство перешли в наступление и потребовали существенного сокращения государственных расходов, а также отмены полетты. Начались первые, пока еще косвенные, нападки на расплодившихся при дворе Марии Медичи фаворитов и нечистых на руку авантюристов. Раздавались пока отдельные, но все более настойчивые требования установить строгий контроль над финансами. Более того, впервые был поставлен вопрос об изменении состава Королевского совета. Неизбежно возник и вопрос о двоевластии — юного Людовика XIII и Марии Медичи.

Подавляющее большинство депутатов от духовенства высказались за сохранение двух центров власти. Убедить две другие палаты согласиться с мнением духовенства было поручено все тому же епископу Люсонскому, который, надо сказать, успешно справился и с этим деликатным делом.

Палаты в конечном счете поддержали закулисные притязания королевы-матери, не желавшей отдавать власть своему сыну-королю. С этого момента епископ Люсонский был допущен в ближний круг Марии Медичи. Именно ему было поручено стать докладчиком от первой палаты при окончательном редактировании наказа королю.

Завершение работы Генеральных штатов было омрачено выступлением докладчика от третьей палаты, Франсуа Мирона. Он напомнил депутатам о бедственном положении народа, терпящего притеснения и лишения, о необходимости реформ и усилении королевской власти — защитницы простого народа. Мирон передал требования своего сословия: регулярно (не реже одного раза в десять лет) созывать Генеральные штаты, строго контролировать «правильное» распределение финансов и государственных должностей. В наказе третьего сословия говорилось также о необходимости соблюдения равенства всех перед законом, об отмене чрезвычайных трибуналов, поощрении торговли и ремесел, отмене внутренних таможенных барьеров и принятии ограничительных мер в отношении иностранных торговцев, о сокращении пенсий сановникам и т. д.

Это выступление вызвало откровенное недовольство духовенства и дворянства.

12 марта 1615 года Людовик XIII закрыл Генеральные штаты словами: «Господа, я благодарю вас за усердный труд… Я поручу изучить ваши наказы и дам вам ответ».

Своего обещания король не выполнит. Наказы сословий не были даже изучены, а специальная комиссия представителей трех сословий, призванная оказать помощь Королевскому совету в подготовке соответствующих решений, прекратила свое существование, не успев даже собраться.

Мария Медичи в то время интересовалась совсем другим — предстоящей женитьбой дофина на испанской принцессе, что должно было, по ее мысли, примирить Бурбонов и Габсбургов. Задуманный ею династический союз должен был получить дополнительную прочность за счет своеобразного брачного обмена: ее старший сын-король сочетается браком с инфантой Анной Австрийской, а ее старшая дочь Елизавета (Французская) отдается в жены инфанту Филиппу, герцогу Астурийскому, наследнику испанского престола (будущему Филиппу IV).

В последних числах сентября 1615 года из Парижа на юг Франции, в направлении франко-испанской границы, двинулся внушительный кортеж — весь цвет французского двора во главе с Людовиком XIII, Марией Медичи и принцессой Елизаветой. Тысяча отборных всадников под командованием незаменимого герцога д’Эпернона обеспечивала безопасность продвижения.

Мария Медичи оставляла Париж с тяжелым чувством. Незадолго до этого Конде и его сторонники выпустили манифест, в котором говорилось (и это было правдой), что Королевский совет не выполняет наказов Генеральных штатов и не намерен осуществлять необходимые преобразования. В манифесте также осуждалось навязанное Франции королевой-матерью заключение двойного династического союза. Особое беспокойство у Марии Медичи также вызывало оживление гугенотской оппозиции. Возникала вполне реальная угроза новой вспышки внутренней междоусобицы. Для предотвращения возможности захвата столицы врагами она оставила там две тысячи швейцарских гвардейцев, возложив ответственность за обеспечение безопасности и порядка в Париже на старейшего маршала Франции де Буадофена. Маршалу было приказано контролировать возможное передвижение вооруженных формирований Конде, сосредоточенных в районе Клермон-ан-Бовези.

9 ноября королевский кортеж достиг конечной цели путешествия — приграничного города Бидассоа, расположенного на франко-испанской границе. Туда же прибыла не менее внушительная испанская делегация. В тот же день состоялась торжественная церемония обмена невестами: тринадцатилетней Елизаветы Французской на четырнадцатилетнюю Анну Австрийскую.

В течение нескольких последующих дней шли переговоры, сопровождавшиеся ежевечерними пиршествами. 25 ноября 1615 года все формальности были улажены, после чего четырнадцатилетний Людовик XIII и Анна Австрийская провели первую брачную ночь. На следующий день французский двор покинул Бидассоа и отправился в обратный путь.

Королева-мать могла быть всем довольна, если бы не постоянные мысли о Конде. От агентов, рассылавшихся во все концы, ей стало известно, что крупному отряду Конде удалось обойти заслоны королевских войск и прорваться на юг. Не исключалось даже нападение мятежного принца на королевский кортеж, и поэтому были приняты дополнительные меры безопасности. Но все обошлось: кортеж благополучно вернулся в столицу.

Начало нового, 1616 года принесло надежду на мирное урегулирование конфликта между Марией Медичи и недовольными принцами. Не сумев собрать достаточно сил для похода на Париж, Конде и его сторонники вынуждены были искать пути примирения с центральной властью. В середине февраля в районе городка Луден начались мирные переговоры. 3 мая 1616 года там было подписано соглашение, по которому принцы, и в первую очередь Конде, добились от правительства новых уступок (губернаторств, замков, денежной компенсации за понесенные военные издержки и т. д.). Государству эти уступки обошлись в 20 млн ливров, дополнительно выкачанных из податных сословий.

За подписанием мирного соглашения последовали серьезные перемены в Королевском совете. Принцам не удалось добиться удаления Кончини, зато Мария Медичи использовала соглашение для окончательного отстранения от власти «барбонов» («бородачей») — старых соратников Генриха IV. Канцлер Силлери уступил место первому президенту парламента Экса дю Вэру. Жаннен, удержавшись в Королевском совете, потерял пост генерального контролера (министра) финансов, доставшийся сьеру Барбену — доверенному человеку Марии Медичи. Внешнеполитические дела были переданы из рук Виллеруа ставленнику Кончини — Клоду Манго, первому президенту парламента Бордо.

Между тем в Париже участились случаи открытых нападок на Кончини и его жену. По рукам ходили многочисленные памфлеты оскорбительного характера, направленные против маршала д’Анкра.

Как-то незаметно при дворе появляется новое лицо — любимец юного короля Альбер де Люинь. Выходец из обедневшей провансальской дворянской семьи, он служил пажом при Генрихе IV, определившем его к малолетнему дофину наставником по военному делу и охоте. Альбер де Люинь — непревзойденный мастер соколиной охоты — пристрастил к ней и Людовика XIII. Будучи почти на двадцать лет старше короля, Люинь сумел завоевать доверие Людовика XIII, стать его ближайшим другом и советником. Именно под влиянием Люиня прежде покорный и безропотный сын, к неудовольствию королевы-матери, обнаруживает стремление к самостоятельности, переходящее в неповиновение. Встревоженная правительница очень скоро поняла, кто направляет ее сына. Поначалу она попыталась договориться с Люинем, осыпав его милостями: доверила ему управление замком Амбуаз и даже ввела в состав Королевского совета. Увы, ожидаемого сближения не произошло. Люинь не обнаруживал никаких признаков благодарности.

Под влиянием своего старшего друга Людовик XIII все дальше отдалялся от матери; положение подконтрольного суверена уже не устраивало его. А после женитьбы недовольство угнетавшим его влиянием властной матери приняло у короля столь откровенную форму, что Мария Медичи вынуждена была пойти на уступки и допустить юного короля к реальному, а не только представительскому участию в решении государственных дел.

Осуществив перемены в Королевском совете, Мария Медичи сумела провести на ключевые посты своих ставленников и людей Кончини. Оставалось убедить строптивого Конде, опять собиравшего армию в окрестностях Бурже, пойти на переговоры. Эту важную миссию она доверила своему новому советнику епископу Люсонскому, которому удалось склонить Конде войти в Королевский совет. Когда 17 июля 1616 года вождь оппозиции неожиданно для многих прибыл в Париж, Мария Медичи устроила ему пышный прием. Пообещав ему новые уступки и льготы, королева-мать добилась от Конде хотя бы внешнего примирения с Кончини.

Епископ Люсонский, организатор примирения, был назначен ею на пост государственного секретаря по иностранным и военным делам. Так началась министерская карьера будущего кардинала Ришелье.

Однако уже через полтора месяца Мария Медичи обвинила Конде в подготовке свержения Людовика XIII, приказала арестовать его и заключить в Бастилию.

Хорошо рассчитанный удар произвел должное впечатление. Никто не ожидал от апатичной королевы-матери столь решительного шага. Сторонники Конде спешно покинули Париж и затаились. Попытка вдовствующей принцессы Конде — матери вождя оппозиции — поднять мятеж в столице была подавлена в считаные часы.

5 октября 1616 года два мятежных принца — Майенский и Лонгвиль — объявили о прекращении сопротивления и подчинении центральной власти. Лишь герцог де Буильон, укрепившийся в Седане, и герцог де Невер, губернатор Шампани, решили продолжать борьбу, но спустя полгода стороны пришли к миру.

Наступившей в середине апреля 1617 года мирной паузой поспешили воспользоваться противники временщика Кончини. Особую активность — конечно же, закулисную, — проявлял Альбер де Люинь, который сумел убедить Людовика XIII в необходимости положить конец влиянию маршала д’Анкра на том основании, что тот посягает на его королевское достоинство.

И действительно, непомерные амбиции Кончини перешли все границы. Однажды на заседании Королевского совета он шокировал всех своей наглостью, самовольно заняв место отсутствовавшего в тот день короля. Кончини откровенно домогался звания коннетабля Франции и настолько зарвался в своих притязаниях, что перестал обращать внимание на предостережения своей более осмотрительной супруги, тщетно уговаривавшей его поскорее уехать подобру-поздорову в Италию, прихватив нажитое при французском дворе. Даже Мария Медичи, если верить мемуарам Ришелье, порядком уставшая от домогательств ненасытного флорентийца, советовала ему покинуть Францию. Однако маршал д’Анкр не внял разумным советам. С упорством фанатика он продолжал верить в свою звезду, не догадываясь, что она уже близка к закату.

Преодолев страх и сомнения, король дал согласие на акцию, которая была доверена капитану королевских мушкетеров Николя де л’Опиталю де Витри.

На 24 апреля 1617 года была назначена королевская охота. В церемонии сборов и проводов короля должны были участвовать все придворные, в том числе, разумеется, и маршал д’Анкр, который почему-то опаздывал. Собравшиеся ждали выхода короля, но он все не появлялся. В эти минуты Людовик XIII вместе со своими доверенными лицами — Люинем, д’Орнано и Ботрю — находился во внутренних покоях. Все заметно нервничали.

Около 10 часов утра в сопровождении свиты из шестидесяти вооруженных дворян на подъемном мосту Лувра появился маршал д’Анкр. Навстречу ему вышел де Витри и, подойдя вплотную, решительно сказал: «Именем короля, вы арестованы!» — «Я?» — упавшим голосом произнес Кончини, инстинктивно сделав шаг назад. В этот момент вышедшие из-за спины де Витри четыре мушкетера одновременно выстрелили ему прямо в лицо. Кончини упал как подкошенный. Несколько человек из свиты Кончини выхватили шпаги и изготовились к бою, но де Витри, поставив ногу на бездыханное тело маршала, предостерег их: «Господа, я действовал по приказу короля!» При этих словах охрана поверженного временщика поспешила рассеяться.

Услышав выстрелы, Людовик XIII отправил д’Орнано к месту происшествия. Через несколько минут тот вернулся и коротко сказал: «Сделано». Король спустился в зал, выходивший окнами во двор. Д’Орнано помог взобраться ему на подоконник. Увидев снизу короля, де Витри и группа его единомышленников стали кричать: «Vive le Roi!»

Юный король был возбужден не менее заговорщиков. «Большое спасибо! Большое спасибо всем! — повторял он. — С этого часа я король! Пусть пошлют за старыми служителями моего отца и бывшими членами Совета. Я намерен управлять с их помощью». На поиски «барбонов» отправили королевских камердинеров.

Спустя некоторое время Людовик XIII лично приветствовал изумленных неожиданным приглашением соратников Генриха IV — Виллеруа, Жаннена, Ломени и Поншартрена. Он обнял Виллеруа, сказав, что Господу было угодно освободить его от маршала д’Анкра и что теперь он возвращает бывшего государственного секретаря и его коллег на их прежние посты.

Тело Кончини было спешно похоронено в склепе храма Сен-Жермен-л’Оксеруа. Но уже на следующий день кем-то подстрекаемая толпа разгромила склеп. Труп вытряхнули из гроба и поволокли на веревке по улицам Парижа к Новому мосту, где в свое время фаворит приказал установить виселицу для проведения публичных казней. Теперь на той самой виселице вздернули самого Кончини. Но обезумевшей толпе этого показалось мало, и она разорвала останки ненавистного временщика буквально на части.

Любопытна реакция на убийство Кончини той, кто в течение семи лет была игрушкой в его руках. Мария Медичи не обнаружила ни гнева, ни грусти, ни жалости. «Пусть мне более никогда не говорят об этих людях (о супругах Кончини. — П. Ч.), — заявила королева-мать. — Я их предупреждала. Они должны были уехать в Италию…»

Еще удивительнее поведение маршальши д’Анкр — Леоноры Галигай. Назвав покойного мужа «спесивым безумцем» и напомнив, что неоднократно предлагала ему покинуть Францию, вдова добавила: «Если он убит, значит, это угодно королю». Столь же безучастно отнеслась Леонора и к вторжению в ее покои в Лувре мушкетеров де Витри, изъявших все ценности. Она лишь с мрачной усмешкой наблюдала за тем, как они заталкивали куда попало ее шелковые чулки. Мушкетеры доставили ее в Бастилию, позже она была переведена в Консьержери. 8 июля 1817 года по приговору парламентского суда, обвинившего Леонору Галигай в колдовстве, она была обезглавлена на Гревской площади, и там же сожгли ее тело.

В последующие дни свои министерские посты один за другим потеряли все ставленники Марии Медичи и Кончини, включая епископа Люсонского. Стало ясно — с убийством Кончини завершается и неоправданно затянувшийся период правления королевы-матери.

Сама Мария Медичи уединилась в своей половине Лувра и несколько дней не выходила оттуда. Вскоре король уведомил мать, что намерен обходиться с ней как подобает почтительному сыну, но управлять отныне намерен самостоятельно и единовластно. Одновременно он распорядился заменить ее охрану, поставив у дверей мушкетеров де Витри, который в благодарность за убийство временщика получил маршальский жезл и баронский титул. Впоследствии он станет герцогом.

Десять дней спустя Людовик XIII нанес визит Марии Медичи и объявил свою волю — она должна покинуть Париж. За ней сохранялись все ее владения и доходы.

Утром в день отъезда матери король еще раз побывал у нее. Встреча эта была почтительно-прохладной. Под маской равнодушия Марии Медичи с трудом удавалось скрывать оскорбленное самолюбие. «Она вышла из Лувра просто одетой, в сопровождении всех своих слуг, — описывал кардинал Ришелье обстоятельства отъезда королевы из Парижа. — Лицо ее было печально. Не было никого, кто при виде этого почти похоронного зрелища не испытал бы сострадания».

Рисуя в самых сочувственных выражениях отъезд королевы, Ришелье вместе с тем говорит и о враждебных настроениях по отношению к ней. «Неприязнь к ее правлению была столь глубокой, — замечает он, — что народ не воздержался от отдельных непочтительных выкриков при ее появлении, и эти выкрики она восприняла столь болезненно, что черты ее лица заострились, а в сердце образовалась кровоточащая рана».

3 мая 1617 года длинная вереница карет уносила из Парижа тех, кто по предписанию короля или по доброй воле должен был разделить судьбу вчерашней правительницы Франции.


…Мария Медичи еще возвратится в столицу, она помирится с сыном-королем и попытается вернуть былое влияние на него и государственные дела, но все ее старания окажутся тщетными. Впереди королеву-мать будет ожидать окончательный разрыв с Людовиком XIII, участие в антиправительственных заговорах, побег за пределы Франции и скитания по европейским дворам. Смерть настигнет 67-летнюю королеву-изгнанницу 3 июля 1642 года в Кельне, где она обрела последнее пристанище в доме своего друга Питера Пауля Рубенса, которому покровительствовала, когда была на вершине власти. Но все эти события относятся уже к истории царствования Людовика XIII.


Загрузка...