Право на жизнь

Глава 1.

Ночь спустилась незаметно. Змеей проползла по узким улочкам, вкралась в каждый дом, комьями мрака расползлась по небу. И тут же в окнах один за другим вспыхнули мерцающие дрожащие огни лучин. Вскоре хрупкие язычки пламени пестрили в каждом тереме.

С севера тянуло тяжелым пряным ароматом свежего сена, клевера, каких-то сладких трав. Ночью запахи ощущаются особенно остро. Так же, как и звуки. А оными ночной мир наполнялся невероятно быстро. Где-то рядом неуверенно, а затем все смелее застрекотал кузнечик. Вот, к нему присоединился еще один менестрель. И еще. Вскоре мириады звуков слились в одну цельную, чарующую мелодию, изредка нарушаемую лишь уханьем филина, да конским ржанием. Хотя, эти на первый взгляд суматошные звуки лишь придавали живой музыке новый, таинственный окрас.

Вдоль дороги пробежал грязный ободранный пес. Животное жадно вдыхало ароматы, витающие в ночном воздухе, тщетно надеясь различить среди них запахи еды. Но чуткий нос уловил лишь вонь горячего пота и тяжелое надсадное дыхание. Странный хищный аромат шел откуда-то с дерева, там, в лиственной кроне пряталось нечто. Нечто, навевающее страх. Пес поджал хвост, и, скуля, побежал прочь. Хищник, скрывавшийся в ветвях, был ему не по зубам.

Северьян сидел, плотно прислонившись к широкому, шершавому стволу векового дуба и щуря глаза, вглядывался в полуночный сумрак. Мертвенно бледный лунный свет окропил крыши близлежащих теремов, пробежался по пустынным улочкам, заглянул в каждый укромный закуток, затем медленно переместился севернее, туда, где возвышалась громада дома-крепости, оплота князя Владимира. В полумраке стали видны окна-щелочки, выделявшиеся на отвесных стенах уродливыми рваными ранами. Сейчас в них зияла неразбавленная тьма.

Громко ухнул филин. Северьян встрепенулся, медленно и плавно, словно змея, перетек от одной ветви к другой и снова замер в ожидании. Рядом раздалось приглушенное конское ржание, от одного из теремов отделилась покачивающаяся тень и исчезла где-то в районе конюшни. Не иначе, как кто-то из богатырей загулял. Надо быть осторожнее. Слишком легко поддаться первой панике и провалить продуманный до мельчайших деталей план.

Северьян осторожно извлек из-под складок темной ткани короткий, тонкий клинок и, плавно переместившись с толстой ветки, соскользнул вниз по стволу. Мелкими короткими шажками он перебежал от дерева к ближайшему терему, затаился, вперив взгляд во тьму. Стена княжеской крепости проступала в лунном свете, и казалась чем-то нереальным, нечеловеческим. Северьян перевел дух. Осторожно присел, ловя чуткими ноздрями терпкий влажный воздух. Теперь от княжеского терема его отделяло шагов сто.

Порог освещали задорные, мерцающие огни факелов. Возле дверей дежурили двое. Один широкоплечий, высокий, но уже в летах богатырь. Хотя мощь с годами не ушла — вон, как палицей поигрывает, точно пушинкой. Другой — молодой, даже бородой еще не обзавелся, но тоже может стать обузой.

— Устим, — обратился молодой к старому, — когда ж ты, наконец, отдашь Родянку мне в жены?

— Молод еще, — буркнул старый воин, опершись на палицу. — Вон, даже усы не пробились, а ужо дочку обрюхатить собрался!

Молодой витязь гордо вскинул голову.

— Что ж, по добру не хочешь, а зря. Дождешься, убежим мы с Родянкой в леса, к обозам прибьемся, а там где-нибудь да осядем!

— Опомнись Ледяк! — Прошипел старик. — Али урина в голову ударила? Куда вы побежите? Кому вы нужны в дальних краях? Здесь ты дружинник князя русского, а кем станешь там? Земледельцем? Траву растить будешь и коров пасти? Поверь, не стоят бабы того, чтоб ради них всю жизнь испоганить!

Ледяк недоверчиво засопел и отвернулся. Обиделся видать.

Северьян слышал каждое слово. Богатыри рассорились. Самое время вершить задуманное.

Перехватив удобнее короткий меч, Северьян тенью скользнул к стене княжеского терема. Сейчас надо действовать быстро и осторожно, дабы не вызвать лишнего шума. Откуда-то из подкладки он извлек на свет тонкий острый кинжал с крупными зазубринами по краям. Знающий человек понял бы, что зазубрины сделаны не просто так. Пронзенный таким лезвием не подлежит исцелению, слишком рваные и корявые получаются раны. И вырвать такой нож можно лишь вместе с обширным куском плоти… Северьян набрал в грудь воздуха, затем бесшумно скользнул к стражам.

Действовал убийца бесшумно и молниеносно. Последнее, что успел увидеть Устим, странную черную фигуру, и два темных глаза, холодно глядящих из прорези маски. Спустя мгновение богатырь повалился наземь, выронив палицу из рук. Кинжал пронзил ему правую глазницу. Ледяк оказался проворнее. С молчаливой решимостью, свойственной обреченным витязь бросился на врага. Он успел выхватить меч и даже размахнуться. Короткий клинок убийцы мелькнул всего раз. Ледяк с хрипом повалился, держась руками за распоротое горло, конвульсивно дернул ногами и затих.

Северьян удовлетворенно хмыкнул. Стражи оказались неподготовленными и довольно-таки неуклюжими. Что ж, тем проще будет устранить заказанного человека. Короткий одноручный меч исчез в подкладках одежды. Уцепившись за навес, Северьян легко подтянулся на руках, и словно кошка, вцепился в бревенчатую стену, что при его недюжинном весе и росте было непросто. Медленно переставляя ноги с уступа на уступ, он двинулся вверх по стене к ближайшему оконному проему. Войти через дверь — верх глупости. Обязательно заметят стражники или служанки, а может еще какое охранное заклятие стоит, в таком деле случайностей не избежать. Тогда придется уходить ни с чем, а это означает, что заказ останется невыполненным. Северьян еще никогда не проваливал дела, тем и славился. А потому выгоревшее дело ставит крест на всех его планах. Остается только смерть. Но на тот свет он не спешил. Потому действовал размеренно и осторожно.

Проем окна встретил холодной непроницаемой тьмой. Был он узкий и кособокий, ни один богатырь не пролез бы через эту щель. Северьяна эта преграда не пугала. Он согнулся, словно превратившись в безвольную груду мяса, осторожно втек в проем. Тело его, распластанное по стене, было похоже на змеиную шкуру. Кости, казалось, исчезли, руки превратились в плети. Так же бесшумно он спустился на пол, мгновенно преобразившись. Теперь в его фигуре сквозила прыть загнанного волка. К такому без дротика не подойдешь.

По комнате расползлись запахи хмельного меда и ладана. Воздух был густой и влажный, хоть топор вешай. Северьян жадно вдохнул терпкий, щекочущий ноздри аромат, неуверенно озираясь по сторонам. Вскоре глаза привыкли к темноте, и во мраке начали медленно проступать силуэты неказистой мебели. Неуклюжий обеденный стол скособочился возле стены, подле него узкая неудобная лавка. Если это и есть трапезная Князя, то, значит, живет он совсем не по княжески. Истинный аскет. Северьян даже позволил себя восхититься простотой вкусов Владимира, но тут же взял себя в руки. Все чувства прочь. Лишь холодный рассудок способен противостоять всем напастям и неожиданностям.

Бесшумно переместившись к низкой дубовой двери, Северьян неторопливо ощупал косяк. Так и есть, петли не смазаны, да и проржавели порядком. Придется рискнуть. Внутренне передернувшись, спрятав короткий клинок в ножны под подкладкой, убийца медленно, осторожно толкнул дверь. Что-что, а риск он не любил. Петли тихо, но пронзительно заскрипели. В полнейшей тишине звук был подобен раскату грома. Северьян вжал голову в плечи. Вспотевшая ладонь легла на удобную рукоять меча. Но, похоже, все обошлось. Нет ни воплей кухарок, ни топота разгневанных дружинников. Лишь тишина.

Северьян мгновенно проскользнул в дверной проем. Комната, в котороую он попал, была огромной и пустой. Не иначе, как светлица. А где же опочивальня князя?

Вглядевшись, он различил на другом конце комнаты еще одну дверь. Она оказалась еще меньше предыдущей, вся скукоженная и кособокая. Быть может это и есть его цель? Нет, слишком уж просто бы это было. Не целясь, попасть сразу в яблочко. Но, другого пути нет, разве что обратно возвращаться. Теперь только вперед.

Молнией он пересек разделяющее расстояние, остановился, дернул ручку. Дверь распахнулась легко, даже не скрипнула. Помещение открылось небольшое, темное, лишь на столе потрескивая, тлела лучина. В сумрачном мглистом пламени были видны расположенные вдоль стен кровати челяди. Сейчас лежбища заполнены спящими людьми. Слаженный мощный храп раскатывался по каморке, сотрясая стены. Северьян облегченно вздохнул. А он еще боялся нашуметь, скрипнув дверью!

На ближайшей кровати кто-то заворочался. Северьян застыл, не дыша, не шевелясь, точно статуя Перуна на капище. То проснулась одна из служанок, светловолосая в теле девка. Распахнула свои огромные глаза и в ужасе уставилась на Северьяна. Полные губы медленно раскрылись для крика. Но из горла вырвался лишь хрип. Короткий клинок убийцы рассек шею девушки, перерезал голосовые связки и шейную артерию. Этими, бесшумными способами умерщвления наемник владел в совершенстве. Что поделаешь, против глупой девки Северьян ничего не имел. Против остальной челяди тоже. Но работа есть работа. Тишина должна быть абсолютной. Никаких проблем и недочетов за спиной.

Закончил он минут через десять. К этому времени покои челяди напоминали мясную лавку во время бойни. Мертвы были все. Северьян точно проверил — десять человек. Вытерев лезвие о мешковину подстилок, убийца двинулся дальше.

В комнате челяди две двери. Одна вела в чулан, маленький и заваленный всевозможным хламом. Северьян обследовал и его, тщательно, подробно, не упустив ни одной детали. Возможно, придется скрываться именно здесь. Другая вела в длинный просторный коридор, в левую стену уродливыми провалами врезались большие неказистые окна. Туда Северьян вошел осторожно, озираясь по сторонам. И сделал это не зря. Возле одного из окон стоял, облокотившись на огромный меч, стражник. Широкоплечий, высокий, в расстегнутой до пупа простой рубахе. С головы свисает длиннющий чуб, в ухе массивное кольцо, черты лица при лунном свете, будто лик вырезанного из дерева бога. Убийца ему подстать, может чуть уже в плечах и пониже. Но у Северьяна сила во внезапности и подлости. Можно ударить и в спину, лишь бы задание исполнить.

Сделав несколько несмелых шагов, Северьян остановился в недоумении. Его учили бесшумно передвигаться и в белокаменных палатах Царьграда, и в дремучих лесах Руси, но ходить по высохшим скрипящим половицам он не умел. Да и какое может быть умение, когда речь идет лишь о весе? Тут только с крыльями можно пройти бесшумно. Вернее пролететь.

А у стражника вдруг задергались крылья носа, вспыхнули злые, настороженные глаза. Северьян без труда понял, что его услышали. В следующее мгновение он с трудом увернулся от разящего меча воина. Тут же сгруппировался, выставил блок коротким клинком. Меч стражника лавиной обрушился на убийцу. Северьян, от молодецкого удара отлетел к окну, но сразу вскочил и бросился на витязя. Еще никому не удавалось безнаказанно его унижать. Но боец делал это с легкостью, и, похоже, не слишком утруждался, ставя блоки и, контролируя недюжинную силу, ловко сбивал убийцу с ног.

Снизу послышался рассерженный треп и крики, потом раздался громкий вопль, кто-то наткнулся на оставленный сюрприз в лице десятка свежих трупов. Зато, у противника, наконец, начали сдавать силы. Витязь двигался уже не так быстро, часто промахивался, но и Северьян растерял долю выносливости и умения. Его удары переставали быть острыми и точными. А в голове стучала одна мысль — дело провалено! Теперь надо хотя бы не опозориться и прикончить столь назойливого стражника. Ведь именно он стал причиной провала. А причины следует устранять. Даже ценой собственной жизни. Да только не так просто было справиться с сородичем, это не хилым Царьградцам кости ломать, и не печенегам черепа, как орехи колоть. К нему будто прилили новые силы, и боец стал драться еще ожесточеннее. Северьян чувствовал, еще миг, и он сам пропустит удар. А в том, что удар будет смертельным, сомневаться не приходилось.

Дверь за спиной заскрипела и распахнулась. Коридор осветили факелы, раздались оживленные голоса. Краем глаза Северьян заметил, что в дверном проеме столпились воины и челядь. Все, как один обезумевшие, на лицах сумасшедшие оскалы.

— Давай, княже, убей эту тварь! — Раздалось из толпы.

Княже! То есть князь! Северьян удивился и испугался. Неужели его противник — сам русский князь? И тут же пропустил удар плашмя. Левое плечо онемело, но Северьян перекинул клинок в правую руку и снова ринулся в бой. Так вот каков князь русов! Не толстый зажравшийся боров, как священники Царьграда. Настоящий боец! Таким и должен быть настоящий правитель!

В подкладке накидки теплились два метательных ножа. Сейчас или никогда! Надо убить противника, исполнить долг. А как убить, исподтишка ли, в честном ли бою — не имеет значения. Важен результат. Тогда можно и умереть, так учил Северьяна наставник. В руке сверкнуло острое лезвие. Мгновение, и нож устремился в князя. Но толи онемевшая рука дала осечку, толи противник оказался умнее, нож пролетел мимо и с дребезжанием впился в стену.

— Да он правил поединка не соблюдает! Бей его!

И люди хлынули в широкий коридор, поглотив необъятной волной и князя, и резные окна. Северьян взвыл. Все! Проиграл. Но нет, еще есть шанс. Затаиться, и повторить атаку, лишь бы вырваться сейчас!

Вопреки ожиданию ворвавшихся, убийца не сверкнул безрассудством и не бросился на толпу с идиотизмом берсерка. Развернувшись, Северьян заткнул меч в ножны и бросился бежать. Он не оглядываясь, перебегал из комнаты в комнату. Позади раздавались крики и вопли, но Северьян не останавливался. Дверь за дверью мелькали перед глазами, словно в кошмарном сне.

Когда огромный зал остался позади, он перевел дух и снова прислушался. Тихо. Значит, отстали. Или устроили засаду впереди. Тогда все одно пропадать.

Смело взявшись за ручку, Северьян потянул дверь на себя, и тут услышал за спиной тихое рычание. Пес не мог издать такой звук, не был этот рык и предупреждающим ворчанием тигра, с которым убийце, будучи в далеких землях, тоже приходилось сталкиваться не раз. Тогда кто?

Клинок затрепетал в руке, Северьян резко развернулся. Тут же, не удержав равновесия, он распластался на полу, точно безусый юнец, впервые взявший в руки меч. Магия Движения, будь она неладна, не сумел вовремя подставить блок, теперь расплачивайся. Краска стыда залила лицо, благо Северьян был в маске, незнакомцу не увидеть растерянности и злобы на лице убийцы. Убийца должен быть хладнокровен.

Не поднимаясь с пола, Северьян обвел взглядом комнату, ища противника мага. Но только никаких магов в комнате не было. Возле двери стоял получеловек-полумедведь. Странный монстр был облачен в просторные белые одежды, которые сглаживали его медвежью осанку, но полностью скрыть, конечно, не могли. Опирался он на толстый резной посох, похоже, волховский. Чудовище тихо рычало и скалилось, показывая два ряда острых зубов. Неужели этот урод и есть таинственный маг? Северьяна передернуло. В следующее мгновение он выхватил из-за пазухи последний нож и швырнул его в противника, и, не дождавшись, пока тот достигнет цели, выставил меч и бросился на медведя.

Нож, точно мотылек на лучине, вспыхнул и рассыпался в прах, так и не достигнув странного мага. Но Северьян и не рассчитывал на скорую победу, надеясь только отвлечь внимание колдуна. Дальнейшее убийца помнил с трудом. Кажется, он успел добежать до мага и замахнуться, да только монстр отбил удар, как взрослый воин пробивает неумелую оборону юнца. Северьян еще раз попытался достать мага мечом, но руки вдруг стали вялыми и непослушными. Клинок выпал из ослабевшей кисти, со звоном грохнулся на пол. Хрипя, точно раненый волк, убийца пытался дотянуться до противника, но кособокая фигура в белых одеяниях ускользала с несвойственной для ее размеров прытью. Потом глаза заволокла темная вуаль забвения, и Северьян лишился чувств.

Глава 2.

Белоян рассеянно переступал с ноги на ногу, сокрушенно покачивая громадной, как котелок, башкой. Белые одеяния на его медведеподобном теле колыхались в такт топтанию, отчего Верховный Волхв походил на огородное чучело. Очень хорошее огородное чучело.

Владимир сидел за столом, нервно сжимая в руках золотой кубок, бросал на Белояна короткие, отрывистые взгляды, тут же кривился и приговаривал:

— Ох, ну и рожа у тебя, ну и рожа!

Белоян не злился на него. Князь действительно волновался. И скрывал свои терзания за глупыми несмешными шутками, которые уже и так давно притерлись. Это ночное происшествие основательно покоробило уверенность князя в собственной дружине. Да что там дружине! Тепереча и в собственном тереме было небезопасно! Конечно, это далеко не первое покушение. В Царьграде уже давно подумывали о его свержении. Небольшое Росское княжество отчего-то стало Византии поперек горла. Но решиться на такие конкретные действия, послать убийцу — это уже перебор. Да и наемник был непростой. Действовать так открыто, пробраться под носом у дружины и слуг и при этом не потревожить охранные чары мог далеко не каждый. Не приди князю в голову пройтись ночью по терему, проверить охрану, лежать бы ему с перерезанной шеей в светелке. Конечно, Владимир был бойцом куда лучшим, нежели князем, но врасплох можно застать даже Илью Жидовина. И тогда уж никто, даже Верховный Волхв не смог бы вернуть к жизни груду мяса и костей.

— Как же тебе удалось то охомутать нашего гостя? — Процедил сквозь зубы Владимир, тряхнув длиннющим чубом. — Неужели испугал своей рожей?

— Далась тебе моя рожа, — сокрушенно покачал головой Белоян. — А утихомирить его было действительно непросто. Убийца умел ставить щиты против магии. Прежде, чем удалось охомутать его, он чуть было до меня не добрался. Ох, ну и сил же я на него потратил!

— Ничего, — усмехнулся Владимир. — Сил у тебя предостаточно. Хватка медвежья!

— Да не в этой силе дело! — Отмахнулся Верховный. — Нужно еще и духовную мощь постичь!

Князь, перекосив рожу, отвернулся.

— Ой, не утомляй! Ты бы видел, как я с ним рубился. Все силы потратил, а ему хоть бы хны. Знал только, отмахивался ножиком. Или мечом. Кто его разберет. Маленький был, короткий. Да теперь это все не важно. На рассвете казним тварь, и забудем.

— Не торопись княже, — одернул его Волхв, — Я думаю, пригодится он нам еще.

— Да ты что, медвежья башка, сдурел! — Осерчал Владимир. — Хочешь тварюгу в живых оставить?

— Есть такая мысль, — согласился Белоян, — ты мне еще спасибо скажешь, княже. И не буянь раньше времени. Пира дождись. Тебе разве не интересно узнать, кто наслал на тебя этакое чудо, что даже твоя хваленая воинская хватка не помогла?

— Да ясно кто! — Отмахнулся Владимир. — То козни Царьграда. Не любят они меня, ох не любят.

— А за что тебя любить?

В коридоре послышался громкий топот, будто стадо вепрей в терем впустили. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два богатыря. Один, как пивная бочка, широкий мощный богатырь, да только по лицу не скажешь — темное, загорелое, лишь белки глаз хищно блестят. Другой жилистый, подтянутый, взгляд хитрый, злой, но возраст тоже угадывается с трудом. В глазах обоих недоумение и удивление. То были Люготич и Куман, богатыри, из личной охраны князя.

— Слышал я княже, неприятность с тобой приключилась, — пробасил Люготич, поправляя меч на поясе.

— Да уж, неприятность, — хмуро покосился Владимир. — Плохих ты ко мне дружинников приставил. Положили их, как юнцов безусых, те даже пикнуть не успели.

— Полноте, княже, — процедил Куман. Зашевелились желваки, в глазах мелькнул холод. — Молодцов мы с Люготичем сами отбирали. Если и пали они, то явно в бою неравном.

Владимир заскрежетал зубами.

— Что ж, бой был действительно неравный. Их двое супротив одного.

— Брешешь, князь! — Сжал кулаки Люготич, — не могли они так дешево жизнь свою отдать.

— Придержи язык! — Рявкнул Владимир, ударяя кулаком по столу, — Псы брешут, а князь говорит!

— Прости княже, — стушевался богатырь, — язык мой — враг мой. Но никак я поверить не могу, что дружинников так просто одолел какой-то басурман иноземный!

— Он и не басурман, просто оделся, как Ящерово отродье. А на поверку русичем оказался… Хотя и дрался, как степняк. Без труда узнал многие приемы, — хмыкнул Владимир.

— И как только у него рука поднялась на сородича! — Взревел Люготич.

— Не буянь, Люготич, — подал голос Белоян, — не силой взял их убийца, подлостью и хитростью одолел. Сзади подкрался.

— Все равно, что же это за богатыри такие, что врага не учуяли. Расслабились видать на казенных харчах, зажрались. Тогда сами виноваты! — Заявил Куман.

Богатыри беспомощно переступали с ноги на ногу. Все было сказано. Другие разговоры лишь никчемное словоблудие.

— Прости, что побеспокоили, княже, — поклонился Люготич, — доброго тебе здравия!

С этими словами богатыри покинули трапезную, оставив Владимира наедине с Верховным Волхвом.

Белояну, наконец, надоело топтаться, и он с кряхтением примостился на лавку подле Владимира. Несчастная лавчонка болезненно заскрипела. Владимир криво улыбнулся:

— Так ты мне всю мебель перепортишь!

— Ничего, ты князь богатый, новую закажешь. Прямиком из Царьграда.

Князь зло заскрипел зубами.

— Не напоминай!

— Хорошо, — согласился волхв, — оставим Царьград в покое. Ты мне вот что скажи лучше, не хочешь ли повидать наемника?

— Чур, тебя, Медвежья башка! Никак меду обожрался?

Волхв промолчал.

— Ну не сердись, Белоян, пошли посмотрим пленника, — молвил князь.

— Я больше не буду тебе навязываться, — пробасил Верховный, с кряхтением поднимаясь с лавки. — Если не хочешь, можешь не идти. Я и сам с ним разберусь.

— Сказал же пойду, значит пойду! — Буркнул Владимир. — Давай, веди, медвежья башка.

Пленника держали не в срубе, как решил поначалу Владимир. Ему отвели место в самой глубокой темнице княжеского терема. Там все замки затянуты сильнейшими чарами, стражники через каждых два шага стоят, их тут, наверное, больше, чем пленников. Говорят, сам Острозуб по молодости мастерил замки, да такие, что без особого умения вовек не отворишь. Князь вслед за Белояном спустился по узкой винтовой лестнице. Все ступеньки мокрые и скользкие, Белоян поскользнулся и лишь чудом не упал. Пахнуло гнилью и сырой землей, холодный, как в погребе воздух, обжигал легкие. Со стен свисали лохмотья паутины, деревянные перекрытия подгнили и кое-где болтались трухлявыми обрубками. В тех местах дерево было заменено камнем. Когда спустились еще ниже, отовсюду накатила такая смертная тоска, что хоть на стену бросайся. Не зря темницу называют погибельной, еще древние вершили здесь недюжинное волховство. Она желание жить и волю забирает, а взамен поселяет в сердце холод и безразличие. Долго находиться здесь опасно, потому и стражников каждое утро меняют.

— Ну и жуткое же место, — передернулся Владимир, крепче сжимая рукоять меча, с которым он не расставался даже во сне.

— Да, здесь такие чары творились, что мне и в страшном сне не привиделись, — вздохнул Белоян, размашисто шагая по узкому длинному коридору. На стенах чадили масляные факелы. Будь коридор поуже, и Верховный попросту бы не пролез, или уж точно посшибал плечами все факелы. Вскоре коридор закончился, и они вошли в полумрак темного зала, освещаемого несколькими лучинами. Вдоль четырех стен располагались крепкие дубовые двери темницы. Возле каждой стояли дружинники, на лицах уже читалась усталость и безразличие. Скоро их сменят.

— Здесь он, голубчик, — махнул Белоян в сторону массивной двери.

— Ну, его и упрятали, — Владимир покачал головой. — Скажи мне Волхв, почему это я узнаю про все последним. Уж и не думал, что княжеская темница… такая!

— Какая уж есть, — буркнул Белоян. — Да тут окромя ночного убийцы и нет ни кого!

— Так отчего ж столько стражи возле каждой двери? — Удивился Князь.

— Чтоб дружину к порядку приучить. За малейший проступок их посылают сюда, пустые срубы сторожить.

— Но почему воров то и разбойников здесь не держат?

— Да неделя здесь все равно, что всю жизнь в срубе просидеть. Даже смертников сюда не пущают. Люди же!

По приказу Владимира стражи отворили дверь и Князь вслед за Волхвом, в волосатой лапе которого откуда ни возьмись, появился факел, шагнув в темень каморки. Яростные язычки пламени пробежались по стенам темницы, обнажив древние, заросшие мхом и плесенью каменные плиты с чудными письменами.

— Это охранные заклятия, — пояснил Волхв. — Здесь можно и мага удержать.

Рассеянный свет факела вырвал из мрака широкоплечего подтянутого человека. Руки его, в отблесках пламени казались болезненно желтыми, с бронзовым отливом, без капли жира, в крепких, словно выточенных из слюды узлах мускулов играла животная, дикая сила. Кисти были прикованы к стене, ноги чудовищным монстром ухватили крепкие дубовые колодки.

— И это он? — Скривился Владимир. — Да, ночью, в темноте он выглядел куда мощнее и больше. А здесь… воин как воин, ничего особенного!

— Ты на внешность не смотри! — Остерег Белоян. — Тебе мало было ночной драки? Повторить хочешь!

— Да успокойся ты, медвежья башка, — буркнул Владимир, — верю я тебе.

Пленник поднял голову. На Князя уставилась пара бездонных омутов-глаз. Владимир отшатнулся. Удивительно, глаза пленника черные, как две бездны, но волосы светлые, русые, спадают на плечи спутанными кудрями. Нос тонкий хрящеватый, смешно вздернут, но подбородок крепкий, скулы острые, выпирающие. Губы плотно сжаты, тонкие прямые брови выражают полную безмятежность и отрешенность.

— Ну, что скажешь, тварь? — Злобно спросил Князь.

— Да я лучше помолчу, — улыбнулся пленник, обнажив два ряда белых острых зубов.

— Нет, ты будешь говорить! — Крикнул Владимир, сжав кулаки.

— Убей меня, князь и покончим с этим.

Яростный смерч взвился к потолку. Так дерзить Владимиру еще ни один узник не осмеливался.

— Будь по-твоему! — Злобно оскалился Князь, выхватывая меч.

Белоян остановил его.

— Опомнись, Княже! Он же только этого и ждет! Для него смерть — избавление, искупление грехов! А смерть от чужой руки так вообще благодатень божья!

Волхв угадал. Пленник зло заскрипел зубами, руки напряглись, толстенные цепи натянулись и заскрипели.

— Убей меня князь! — Прохрипел он. — Убей!

Владимир зло ухмыльнулся.

— Так вот в чем дело! Спасибо, Белоян, что подсказал. Нет уж, не убью я тебя, покуда не узнаю все, что мне нужно! Тебя будут исправно кормить и поить, и ты, быть может, доживешь до старости, только к тому времени разум твой будет изъеден червем тоски и отчаяния. И смерть твоя будет медленной и мучительной.

Князь бросил взгляд на Белояна. Тот одобрительно кивнул, дескать, верной дорогой идешь, княже.

— Хорошо, — обреченно кивнул пленник, — что ты хочешь знать Князь?

— Как звать тебя, откуда ты, кто тебя послал?

— Имя мое ничего тебе не даст, хотя я и славянин, но жил не в здешних землях. Ты можешь звать меня Следящим. Там, откуда я пришел, солнце встает с востока и исчезает на западе, это столь далеко от твоих владений, что и знать об этом не стоит. А послали меня маги Царьграда, дабы лишить землю русов законного правителя. Но это ты знаешь и без меня.

— Складно ты гуторишь, — вклинился в разговор Белоян, — говорить говоришь, а на вопросы не отвечаешь. Выходит, и имени у тебя нет, и родом ты через тридевять земель, хотя по повадкам и внешне типичный славянин. И дело твое просто до невозможного. Не те это ответы, ох не те. Князь, добрая душа может и не отличит подвоха, но я то знаю искусство уводить словом. —

Странный ты какой-то, — обратился Северьян к Верховному, — вроде не человек, а говоришь по-человечьи. Говорят, что ваши бабы спят с медведями, а потом на свет появляются такие уроды. Ты случаем, не один из них?

Белоян глухо рассмеялся, будто сова ухнула из дупла, явил на свет два ряда крепких клыков.

— Пытаешься вызвать ярость, глупец! Все что ты видишь, я наволховал сам, дабы обыденные дела не мешали мне в моих познаниях мира, волхованию, мыслях о высоком. Хошь и тебе такую рожу наколдую! Вон, я князю предлагал, так он отказывается.

Пленник хохотнул.

— Ты волхв не так прост, как кажешься! Что ж, спрашивай, что хочешь. Я тебе отвечу.

— Нечего мне у тебя спрашивать. Имя твое меня не интересует, как и вся твоя прошлая жизнь, это мне известно. Подославших тебя я и так знаю. Мне от тебя нужно большее.

— Что же?

— Клятва в верности Князю Владимиру!

На миг показалось, что вековые стены не выдержат и рассыпятся в прах. Гнев и удивление зарделись в глазах Владимира, руки с хрустом сжались в кулаки.

— Ты, что Белоян, белены объелся! — Взревел Князь. — Зачем мне дался этот выродок?!

— Не горячись, княже. Ты привык сначала рубить мечом, а потом думать. Сейчас доверься мне, я уж как-нибудь подумаю за нас двоих.

— Волхв, не слишком ли ты много на себя берешь, — дернулся Северьян. — Слово то я дам, а потом сам и заберу назад. Я ведь хозяин своего слова, сам дал — сам взял.

— Нет, я знаю цену твоему слову, Северьян. Воспитавшие тебя хотя и были злыми и кровожадными воинами, но все же умели держать слово. — Верховный буравил пленника выжидающим взглядом. Убийца внутренне передернулся: оказывается, старый колдун знает куда больше, чем можно было подумать! Да и стар ли он вообще?

Мысли пролетели стрелой, спущенной с тетивы умелого лучника. На лице Северьяна не дрогнул ни один мускул, лишь расширились пронзительно черные зрачки, но в полутьме подвала посторонний не мог этого заметить.

— Но, зачем я буду это делать? Клятва связывает меня по рукам и ногам!

— А затем, что после того, как ты выполнишь Князевы поручения, ты сможешь вновь распоряжаться своей жизнью. И смертью.

— Распоряжаться своей жизнью… Звучит заманчиво. Но как я могу верить слову Князя.

— Я свое слово всегда держу! — Зарычал Владимир. Рука его снова потянулась к мечу.

— Успокойся, Княже, — одернул его Волхв, — это всего лишь очередная попытка вызвать ярость.

— Причем попытка неудачная, — ухмыльнулся пленник.

— Ну, так как? Согласен? Учти, это твой единственный шанс выбраться отсюда и достойно умереть. Иначе… я постараюсь сделать так, чтобы твоя встреча с костлявой состоялась очень и очень нескоро. Провести сотню-другую лет запертым в темном подвале, живя лишь короткими отрывистыми видениями да надеждой увидеть дневной свет?!

Брови Северьяна сошлись на переносице, глаза пристально уставились на Верховного Волхва. На князя он даже внимания не обратил, будто перед ним стоит не правитель земли русской, а так, челядь грязная.

— Я подумаю, — молвил пленник.

— Сроку тебе до завтрашнего утра, — сказал, как отрезал Белоян, — больше разговоров не будет. К рассвету к тебе зайдет дружинник, ты передашь ему только одно слово, да или нет.

С этими словами он вышел из сруба. За ним пулей выскочил Владимир.

— Зачем ты это затеял, медвежья твоя башка, зачем? — Не унимался он.

— Всему свое время, Княже, — криво улыбнулся Верховный Волхв, — всему свое время.

Глава 3.

С потолка капала какая-то дрянь. Этот звук, монотонный и однообразный бил по ушам, точно молот по наковальне. Отвлечься от него невозможно, ибо внимание приковать больше не к чему. Повсюду тьма. Густая, масляная, она неторопливо расползалась по маленькой тесной каморке, сковывала разум, чувства. Даже тренированное зрение Северьяна оказалось здесь бессильно. Воздух был затхлым, густым и холодным. Северьян вдыхал его с трудом, часто срываясь на злой режущий горло кашель. Нет, Князь определенно ошибается. До старости Северьяну здесь не дотянуть. Умрет от какой-нибудь хвори, это точно. Нет, как же глупо попался! Надо же, не совладать с Князем в честном поединке, срам то какой! Но тут уж Царьградские прихвостни подкачали, не предупредили, что князь — сам боец хоть куда. Теперь остается одно, согласиться с предложением Волхва или отказаться. Но, можно ли доверять княжескому слову? Наверное, можно. Одно неприятно, этот уродливый Волхв говорил о каком-то деле. Так просто не отпустят, всем чего-то надо. Царьградским магам услуги наемного убийцы, этим русам… а кто их знает, дикий народ. Усмехнулся. Сам ведь тоже из их племени, хотя и взращен иной землей. Землей истинных варваров. Но правитель у русов мудрый, хоть и горяч на руку. Ничего, с возрастом это пройдет. Если доживет до старости, конечно.

В запястья зло врезались бронзные колодки. Это кузнец перетянул, специально, что руки не выскользнули. Теперь даже если попытаться их вытащить, вся кожа на колодках останется. Да и хлопотно это, убивать себя пустыми руками. Но что-то делать надо. Быть может согласиться с требованиями Князя, а потом выбрать удачный момент, да и прикончить его? Тогда дело можно считать законченным. А в Царьграде ждет достойная награда. С таким богатством можно зажить там богато и знатно. Теперь в купцы может даже нищий пробиться… если денег раздобудет. Но нет, не мог Северьян нарушить данного слова, и забрать его назад не мог. Так что обещание сковывает его по рукам и ногам. Выхода нет, сбежать невозможно. Тут даже стены так и жарят колдовством.

Так, мучимый сомнениями и душевными распрями, Северьян погрузился в больной и тягостный, полный кошмаров сон.

Когда на небо выползла первая черная, как смоль туча и тугие холодные капли оросили сухую, потрескавшуюся после засухи землю, из-за двери покосившейся хижины показалась лысая, точно сморчок голова старого Валима. Выцветшее, испещренное словно бороздами, глубокими морщинами лицо его расплылось в корявой зияющей кровоточащими деснами улыбке. Мимо, шаркая ногами, проходил Городон, кинул взгляд на старика, улыбнулся в ответ.

— Вот, дед Валим, и дожил ты до первого дождя. А говорил, что раньше в могилу сойдешь!

— Эх, Городон, — хриплым, больным голосом отвечал старик, — рад я, что окроплю напоследок старческие кости живой водой. Не хотелось помирать, радости людской не увидев.

— На все воля Рода, — махнул рукой Городон, — и наша с тобой жизнь в его власти. Что в книге судеб написано, того уже не вычеркнешь. А сейчас, радуйся, веселись вместе со всеми, покуда живы мы и целы наши дома!

С этими словами воин подхватил точно пушинку, примостившуюся на завалинке секиру, и твердой походкой зашагал в сторону собиравшейся на опушке толпы. А старый Валим остался радоваться в одиночестве. Потирая больные в синих выпирающих узлах ноги, поднял подслеповатые мутные глаза к небу. Темные, седые облака закрыли собой полнебосвода, вдалеке, где-то на окраине хвойного леса рокотал гром, давился раскатами и урчал, словно огромная болотная жаба. Сгорбленные, будто под тяжестью невероятной ноши, деревья встрепенулись; подбадриваемые порывами ветра, увядшие листья на глазах распускались, наливались живительным соком. Пожухшая, полинялая трава выпрямляла спину, вялые стебли поднимались, тянулись к вожделенной влаге, как дети тянутся к груди матери. Природа оживала на глазах, а это значило, что урожай не пропадет назло Ящеру; звери вернутся в леса — будет простор охотникам; река наполнится водой и селяне не погибнут от жажды.

— Хвала Сварогу! — прошепелявил Валим и, прикрыв гноящиеся веки, подставил лицо свежему дождю. Кристально прозрачные капли скатывались по щекам, словно слезы, замирали в расщелинах морщин, застывали в глазных впадинах. Крупные капли, точно землю орошали сухие потрескавшиеся губы.

На поляне веселились селяне. Молодые девки завлекали мужиков в кусты, бабы постарше горланили песни. Старики, кто еще не растерял силы, суетились среди молодых, поучая нерадивых отроков премудростям жизни, другие же, подобно Валиму, примостились на завалинках.

— Наши боги всегда с нами! — раздалось рядом. Валим открыл глаза, неясным взором вгляделся в широкую, чуть сгорбленную фигуру с посохом в руках. Между тем фигура приставила посох к стене, а сама примостилась рядом со стариком. Вперив мутный взгляд, Валим наконец разглядел хмурое лицо волхва Лукия. Длинные седые волосы водопадом спадали ему на плечи, на лбу перехваченные обручем. Широкие надбровные дуги скрывали цепкие зеленые глаза, узкие обычно плотно сжатые губы теперь тронула легкая, мимолетная улыбка.

— Боги помогают достойным, — хрипло сказал старик, — а ты Лукий, что не веселишься со всеми?

— Не мое это дело, зайцем скакать, да подолы девкам задирать, — усмехнулся волхв, — моя забота весь беречь да людей лечить. Да и стар я уже… — Лукий потянулся, тяжело зевнул.

— Не тебе о старости горевать, — молвил Валим, — ты еще и половину моей жизни не прожил, а уже судьбой гнушаешься.

— Нет, Валим, не судьбой я гнушаюсь, — мрачно сказал волхв. Взгляд его устремился куда-то вверх, за облака, там, где расправив крылья в личине сокола парит Род, — сон мне был вещий. Снилось, что пришли на наши земли черные безликие люди… не хочу говорить, но, боюсь, не долго нам осталось…

— Плохой сон, — подтвердил Валим, кривясь, потирая больную ногу.

— Вещий сон, всегда плохой, — тихо сказал волхв, — чую я перемены страшные. Пройдут они по земле Русской, словно дикий вепрь по огороду, взрыхляя основы, сжигая веру черным пламенем. Сам Ящер в страхе попятится перед новым злом, которое тяжким бременем ляжет на наши плечи.

— Смолкни, волхв, — хмуро сказал Валим, — не сей преждевременную беду своими словами. Лучше глянь окрест. Люди веселятся, радуются дождю, сотворенному при помощи Сварога твоими руками и возносят хвалу богам.

— Ты как всегда прав, Валим, — тяжело вздохнул Лукий, — а я, словно глупый отрок, брызгая слюнями вещаю о конце света, не разобравшись толком в собственных мыслях.

— Волхв должен сомневаться, иначе какой он волхв, — дружелюбно буркнул старик, вперив взгляд перед собой, где по раскидистыми ветвями дуба бегали и кричали мальчишки.

— Смотри, что Северьяшка вытворяет, — засмеялся волхв, словно ребенок, тыкая пальцем в дерущихся детей, — один супротив троих, — могучий воин вырастет. Хотя я все-таки надеюсь сделать из него волхва…

Лукий тяжело вздохнул. Мать мальчика убила себя, когда суженый ее погиб на охоте. Волхв корил ее и поныне. Не должна была она так просто уходить, бросив свое дитя на произвол судьбы… не должна… Когда она умерла, Северьяшке было два года. Повезло мальчонке, он так и не узнал, что значит потерять мать. Тогда-то волхв и взял его под свою опеку, остальные селяне не хотели принимать мальца в свою семью.

— Волхв из него не получится, — крякнул Валим, — Лютичи — могучие воины… Северьян, пострел шустрый, а ежели кто его обидит, спуску не даст ни кому. Эх, постреленыш! — усмехнулся Валим, — сколько говоришь весен ему?

— Семь, — шепнул Лукий.

А в это время Северьян, уже одолев Ледяшку и Зубра, зарычав, словно волк, повернулся лицом к стоящему на ногах Ярке. Тот, крикнув напоследок, утирая слезы, побежал к дому. А Северьяшка, бросив пренебрежительный взгляд на поверженных противников, неторопливо зашагал к сидящим старикам.

— Здоровья тебе дед Валим, и тебе дед Лукий, — поклонился он.

— За что побил мальчишек? — Серьезно осведомился Лукий, но в глазах волхва плескалась веселая задорная искорка.

— Они говорили, что Ящер сильнее Рода! Ведь это неправда?!

— Конечно неправда! — Заявил волхв.

— Ну вот и я им говорю то же, а они не слушают, — виновато потупил взор Северьян.

— Только ли из-за этого? — Хитро прищурился Валим.

— Нет, — признался мальчонка, — Зубр обозвал Дубравку глупой девчонкой.

— Значит из за девушки! —Засмеялся старик, — добро!

— И как ты только справился с ними, — всплеснул руками волхв, — ребята же старше тебя.

— Старше, но глупее! — Важно заявил Северьян. Тут же, засмеявшись, он развернулся и побежал к другим ребятишкам, весело крича и размахивая над головой сухой веткой.

— Ты прав, — шепнул Валим на ухо Лукию, — добрый витязь будет…

Сложно было сказать, наступило ли утро, или быть может, тело просто больше не нуждалось в отдыхе, но Северьян проснулся. Потянулся, повращал затекшими, и наверняка посиневшими руками, распрямил согнутую в три погибели спину. Сон, раненым зверем, медленно отступал, брызжа слюной, но, понимая, что упустил законную добычу. К тому времени, как заскрипела отпираемая дверь, пленник уже принял решение. Свет факела больно резанул по привыкшим к мраку глазам, Северьян зажмурился.

— Эй, дурачина! — Раздался хриплый мужской бас. — Что передать князю?

— Я согласен! — Ответил пленник. И тяжело вздохнул.

За ним пришли лишь к вечеру. Ловко расковали колодки, подхватили под руки, и потащили прочь из темницы. Когда, в свете факелов он разглядел их, то немало удивился. Нет, не простых дружинников прислал за ним Князь. Один, огромный грузный, но силен, как медведь. Другой высокий, подтянутый, глаза злые, лицо скуластое, нос тонкий, хрящеватый. Прямо лис в человечьем облике.

— Куда его, Люготич? — Спросил он у гиганта.

— К Владимиру в палаты. Приказ Князя.

— Да что он, совсем разума лишился!? — Воскликнул высокий, ослабив хватку, — может Владимир в свой терем всех воров да разбойников пригласит?

— Не наше это дело, Куман, приказы княжеские обсуждать. Сейчас оттащим его в терем, оседлаем коней и прямиком на заставу, в степь бескрайнюю. Там нам никто не указ!

— Эх, умеешь ты утешить! — Засмеялся Куман. — Ну, потащили.

Крепкие пальцы снова с силой вцепились в запястье. Северьян чуть не завыл от боли, но виду не подал, лишь сжал до хруста зубы. Теперь уже точно терять нечего.

С потолка свисали громадные клубки паутины и клочья старой замшелой коры, пахло кислятиной и крысиным пометом. Северьяна протащили по темным глухим коридорам, затем выволокли из темницы и потащили прямиком к княжеской трапезной. Из-за дверей высовывались любопытные лица челяди, дети зло смеялись и тыкали пальцами. Северьян сохранял на лице полнейшую невозмутимость, но в глубине души ему хотелось выхватить меч и порубить их всех в мелкую стружку. Слуги, казалось, прочли его мысли, с лиц их сползли любопытные улыбки, как шкура змеи во время линьки. Спустя мгновение все они скрылись из виду, словно муравьи, выскользнув всей гурьбой через дверной проем.

Трапезная Князя располагалась ярусом выше, там, где Северьян по воле обстоятельств оказался позапрошлой ночью. При дневном свете, обильно проливавшемся через распахнутые ставни, зала оказалась еще проще и неказистее, нежели ночью. За простым, неуклюже сколоченным столом восседал князь. Подле него расположился Волхв, еще страшнее и угрюмее, чем обычно. Медвежья морда вся сплошь заросшая жесткой, как щетина шерстью сохранила на себе след тяжелой бессонной ночи. Мелкие глаза, под нависшими бровями покраснели, Верховный время от времени жутко скалился, и не знающему человеку было невдомек, что он всего лишь зевает. Северьян даже дернулся от неожиданности, но быстро понял, что быть съеденным заживо ему не грозит. Хоть князь и жил просто, но питался, как и надлежит князю. Стол украшали разнообразные блюда. Жареный поросенок с гречневой кашей источал одуряющий аромат, утка, запеченная в собственном соку, так и просилась в рот, а уж бутыль вина, похоже, прямиком из Царьграда к столу пожаловала.

— Садись, садись, — буркнул князь, прикладываясь к золотому кубку. Видно было невооруженным глазом, насколько претит ему общество убийцы. Волхв держался не в пример дружелюбнее. Проследил, чтобы Северьяна усадили за стол, придвинул ему миску, до краев наполненную какой-то вкуснятиной. Северьян не был силен в знании традиционно русских блюд, лишь кое-что помнил из далекого, приходящего во снах детства, но накинулся на несчастную миску, как коршун на добычу. Голод давал о себе знать, и он, нисколько не стесняясь недовольно фыркающего князя, наполнил кубок стоящий поодаль кубок Царьградским вином под самую кромку и под недовольный взгляд Владимира залпом осушил его. Что ж, если хотели отравить — тем лучше. Но только вряд ли стоит на это надеяться.

— Чернь, — буркнул князь, — Так жрет только чернь и… богатыри. Но на то они и богатыри…

— Это значит, у тебя все богатыри — чернь? — Нагло ухмыльнулся Северьян, подловив князя на слове.

— Ты богатырей не тронь! — Взревел Владимир. — Тебе до них, как креветкой до Киева!

— Так прямо и креветкой? — Усмехнулся Северьян, ловя на себе бешеный взгляд князя.

Белоян как всегда вмешался вовремя. Еще секунда, и голова убийцы, капустным кочаном откатилась бы прямиком под стол. Когда злосчастное лезвие клинка устремилось к горлу пленника, Волхв что-то забормотал. Меч в руках Князя затрясся мелкой дрожью, так и не испив крови обидчика. Через мгновение меч с выпал из руки Владимира, и с грохотом обрушился на пол.

— Успокойся, княже, — процедил Белоян. — Ярость, она только в бою оправдана.

— Никогда так больше не делай, — прохрипел Владимир, поднимая меч с пола, — слышишь, Волхв, никогда!

Белоян промолчал. Но в зале явственно повеяло холодом и отчуждением.

— Сейчас. Говори, — Верховный Волхв тоже разозлился, и слова, обращенные к Северьяну, вырывались резкими и отрывистыми всхрипами. Что говорить, ясно и так. И убийца, вздохнув, выложил как на духу:

— Я клянусь в верности князю русскому Владимиру и передаю свою судьбу и жизнь в его руки. И пусть он распоряжается ею в свое усмотрение…

— Достаточно, — прошипел Владимир. — Уведите его.

В этот злосчастное утро судьба Северьяна так и не решилась. Не решилась она и на следующий день. Убийца провел сутки в ожидании заслуженной смерти, но, похоже, костлявая нарочито избегала свидания с ним. На этот раз его не повели обратно в темницу, а посадили в обыкновенный сруб, где Белоян предварительно сотворил парочку запирающих заклятий. Но, вопреки предположениям пленителей, Северьян и не пытался сбежать. Не пытался он и свести счеты с жизнью. Слово, решающее слово было произнесено, и нарушить его Северьян попросту не мог. Теперь его жизнь и судьба в распоряжении Князя. И он может сделать с убийцей все что пожелает. А пожелать он может многого. Но, возможно, что Владимир вопреки совету Волхва решит избавиться от Северьяна? Тем лучше. Разве не об этом мечтал Северьян? Быстрое избавление от терзаний, обязательств, принципов, и никаких больше ограничений. Впрочем, теперь все это уже не важно. Теперь жизнь его находится полностью в распоряжении князя. Клятва — дело святое.

К вечеру в сруб явился сам Верховный Волхв. Постоял, посопел, хмуря жесткие медвежьи брови, потом развернулся и вышел прочь. Явился он спустя час, злой, уставший, будто только одним и занимался, что деревья из земли выкорчевывал. Молча подошел, извлек из кармана белой тоги ключ, и долгое время возился с хитрыми замками, сковавшими ноги Северьяна. Наконец он закончил, и убийца вздохнул с облегчением — затекшие ноги медленно, но верно обретали чувствительность.

— Поднимайся, дурень! — Зло рявкнул Белоян, первым шагнув к выходу. Северьян прихрамывая, поспешил вслед за ним.

На улице было темно и тихо, пахло навозом, сеном и еще Ящер знает чем, Северьян вдохнул полной грудью и тут же закашлялся, привык к подвальному холодному духу, уличный воздух теперь хуже дыма.

Они пошли вдоль высокой, частоколом, деревянной стены. Из темноты недоверчиво косились стражники, держа наготове луки. Северьян усмехнулся: Волхв оказывается, не слишком доверяет слову убийцы, раз выставил такой эскорт. Белоян, будто прочитав его мысли, сказал:

— Распоряжение Князя. Он все еще не верит твоим словам, придется доказывать делом.

— А кому же он верит? — Невпопад спросил Северьян.

— Да никому. Он себе на уме, что в голову взбредет, то и вытворяет. Молодой еще, горячий. Остепенится, по-другому думать станет.

— Что-то ты со мной слишком разоткровенничался Волхв, — убийца подозрительно прищурился. — Никак, гадость какую затеваешь?

Белоян беспечно усмехнулся.

— Нет, Северьян. Ничего дурного на уме у меня нет. Думаю, как лучше тебя на прочность проверить, работенку хочу придумать, да никак не выходит.

— Не морочь себе голову бессмысленными проблемами, Волхв. Доверься року, он сам изберет мне путь.

Задумчиво зевнув, Белоян хлопнул огромной пастью так, что клацнули зубы.

— Может ты и прав, Северьян, порой судьбе довериться самое подходящее дело, — и между делом добавил. — Вот гляжу на тебя, умный ведь, слов зря на ветер не бросаешь, и силен, как бык. Так чего ж тебе не жилось как всем, почему потянуло на кровавые дела? Мог бы ведь в дружину, а не… Ты же русич!

— Смешной ты, Волхв. — Оборвал его Северьян. — Пытаешься наставить на путь истинный, да опоздал ты уже лет на двадцать. Да, я русич, но я не выбирал свой путь, судьба распорядилась выбить из меня все человеческое, но я теперь иду свободно и легко и горжусь своим промыслом. Совершенных убийц найти очень сложно, а я полноправно считаю себя одним из них. Только кодекс убийцы гласит вещи очень для меня неприятные. Я так погряз в обещаниях и клятвах, что теперь уж сам не знаю, кому я все-таки служу. То, что я перестал быть хозяином, как своего тела, так и души, я понял уже давно. Теперь лишь смерть может исправить все ошибки. Но я и ее вручил в руки твоего Князя.

— Что ж, я понимаю тебя. Честь — штука тонкая, береги ее, если можешь. А я уж постараюсь сделать так, чтобы Князь не слишком на тебя давил и не злоупотреблял в поручениях. Но ты сам выбрал свой путь, так что иди по нему покуда простирается дорога.

— Мне больше ничего не остается, — вздохнул Северьян.

Вслед за Белояном он вошел в небольшой приземистый дом. Дверь за спиной громко хлопнула, и Северьян оказался в полной темноте. Рядом что-то скрежетнуло, то волхв поджег лучину, и комната осветилась тусклым дрожащим светом.

— Здесь ты будешь жить, — просто заявил Волхв.

Что и говорить, домишко не блистал роскошью и не многим отличался от сруба. В центре комнаты скособочился широкий приземистый стол, с одной узкой лавчонкой слева, у стены некое подобие кровати — жесткая лавка чуть пошире той, что подле стола. Над ней окно, маленькое, затянутое серой тряпкой.

На полу подозрительно шебуршало. Северьян посмотрел под ноги и ужаснулся, по полу суетливо носились тараканы. Их было много, все крупные, с палец толщиной, похожие на большие подсолнуховые семечки.

— Что поделаешь, без них никуда, эти черти везде живут, как их не гоняй, — виновато молвил Верховный. Северьян только сейчас вспомнил, что он в комнате не один.

— И мне здесь жить? — Неверяще переспросил он.

— Угу. Обустраивайся, располагайся, в общем. Это конечно не царские палаты, но куда лучше темницы. С рассветом принесут еду, а сейчас лучше спи, утро вечера мудренее.

Сказал и вышел прочь, громко хлопнул дверью.

Северьян прислушался, не заскрипит ли внешний запор, но посторонних звуков не было. Значит, все же доверяет Волхв, не боится побега. Опустошенный, он сел на узкую неудобную лавку, заменившую кровать. Под ногами снова захрустело, несколько раз наступил на тараканов. Хорошо хоть обувку вернули, голыми ступнями да по этим тварям, очень уж неприятное занятие.

На душе неприятно скребли кошки. Что-то уж слишком разоткровенничался со своим пленителем, не стоило этого делать. Кто знает, что на уме у Волхва. Он ведь уже и не человек, так, оборотень какой-то. Хотя, с другой стороны, терять нечего. Уже нечего.

Еще раз, оглядев неказистую комнатушку, Северьян забрался с ногами на лавку, прикрылся предусмотрительно положенной в ногах шкурой и закрыл глаза.

— Ну, здравствуй, новый дом, — с усмешкой пробормотал он и моментально заснул.

Глава 4.

В эту ночь Владимиру не спалось. Князь долго ворочался, в полудреме чудились всякие мерзости, стражники с отрубленными головами, синяя змея, затаившаяся под кроватью. От каждого постороннего шороха Владимир дергался, хватался за меч, но снова закрывал глаза, и все начиналось сначала, оскаленные рожи, желтые клыки и еще Ящер знает что. Предчувствия. То, чему так или иначе приходилось верить. Владимир не был Вещим, как его далекий предок Олег, но чуять беду наперед удавалось и ему.

Больше не пытаясь заснуть, он поднялся, встряхнулся, умылся холодной колодезной водой, и смело вышел на крыльцо.

— Не спится, Княже? — Пророкотало рядом что-то большое и хмурое. Владимир дернулся.

— Опять дуришь, медвежья башка, — беззлобно проворчал он. — Аж сердце в пятки ушло. Ну скажи мне, Белоян, как тебе при твоем, гм… твоей… несуразности и неуклюжести удается так тихо подкрадываться? Не будь ты Верховным Волхвом, точно взял бы тебя в сотники. А то и в тысячники.

Белоян ухмыльнулся. Потом посерьезнел.

— Не пойму, что с тобой, Княже. То слова от тебя не дождешься, а тут изливаешься, будто вода в речке бежит. Видать, правы были предки, говоря, чем сквернее на душе, тем сильнее разбалтывается язык. Что с тобой, Князь? Никак беду чуешь?

— Точно. Чую. А тебе откуда известно?

Белоян поперхнулся.

— Ну, мне вообще-то положено знать. Все-таки, какой никакой, а Верховный Волхв.

— Будет что-то.

— Обязательно будет. — Согласился Белоян. — Базилевс не уймется, пока не увидит твою буйную голову на серебряном блюде.

— Не увидит!

Белоян остановил его жестом.

— У нас и другие дела есть. Ты же знаешь, каково сейчас на границах. Все давят, норовят куш урвать. А тут еще и свои ополчились.

Владимир нахмурил брови.

— Снова древляне?

Волхв кивнул.

— Они самые. Дань платить отказываются, наших послов в шею прогнали. На тебя, княже, бочку катят.

— Так надо кинуть на них войско и дело с концом!

Белоян криво улыбнулся, обнажив кошмарные клыки.

— Кого посылать, Княже? Своих на своих же? И так на границе покоя нет. Спасибо тысячникам Илье да Добрыне, что держат еще заслоны. А печенегов посылать — себе дороже. Они же, как звери, набросятся, камня на камне не оставят.

Владимир сокрушенно обхватил голову.

— Ты как всегда прав, Белоян. Не хватает мне твоей мудрости.

— Ничего, ты еще остепенишься, станешь хорошим правителем. Кровь молодецкая не унялась, да это и к лучшему, конечно. Мудрость, она с годами приходит.

— Так что же делать нам?

Белоян прищурился.

— Не забыл еще нашего пленника, княже?

— Как же, — заскрипел зубами Князь, — помню.

— Он-то и решит наши проблемы.

— Неужели все может уладить один человек?

Верховный почесал затылок.

— Надеюсь, что сможет. Ты ведь еще помнишь, как мы расправились с первым предводителем мятежников?

Князь хмыкнул.

— Как же не помнить. Четвертовали его на глазах честного люда. Так сразу все бунтари поутихли.

— Сейчас так не получится. Народ уже на взводе. Если снова творить открытый безпредел, можно нажить себе серьезного врага.

— Тогда как?

— Убийство. Убийство исподтишка. Не слишком честно, но эффективно.

— Значит, у бунтарей снова появился предводитель?

— Да. Выходец из простого люда, звать Данилой. Брат казненного заговорщика. Искоростень снова гудит, как пчелиный улей.

— Ага, крепкие семейные узы. Что ж, тем лучше. Нет там у него случаем, иных родственников?

— Усмехнулся Владимир.

— Нет. Теперь главное убить бунтаря, и тогда рухнет вся основа. Одно плохо, княгиня Огневица поддерживает бунтовщиков. Но народ, как стадо буйволов. По одиночке любой волк завалить может. А против целого стада и стая волков не устоит. А уж если у стада и вожак есть… Я думаю, княгиня Огневица откажется от союза с бунтовщиками, если…

— Не продолжай. Без тебя понял. Только не просто это будет — умертвить главаря. Древляне вышли из подчинения. Стольный град, сиречь Искоростень стал похож на неприступную крепость, не всякое войско одолеет. У них свои законы, да и чужаков не слишком жалуют. Сможет ли убийца туда проникнуть?

Белоян тихо зарычал. Князь дернулся, но, приглядевшись, заметил, что Волхв попросту смеется.

— Князь, неужели ты сомневаешься в способностях Следящего?

— Следящего? А у него что, имени нормального нет?

— У них не принято называть имена врагам. — Тихо сказал Волхв, сменив тон.

— У них? — Переспросил князь. — У кого это, у них?

Волхв дернул плечами.

— Я не бог, княже. Могу лишь предположить. Судя по повадкам, он учился у степняка. Погляди на его движения, короткие взгляды… А смеюсь я потому, что ты говоришь как глупый отрок. Неужели забыл историю в собственном тереме?

Владимир осекся. Бойню в тереме он помнил хорошо. Пришлось сменить всю челядь, ибо прежняя годилась разве что на корм свиньям.

— Волхв, нас от древлян отделяет лишь Киянский лес, но пройти его может не каждый. Кругом болота, нечисть еще не всю повывели. Да и идти там не день и не два.

— Я думаю, он справится, — прошептал Белоян. — Вернее сказать, я уверен в удаче.

Князь дернулся.

— Я не верю в удачу. Я приемлю лишь успех.

Проснулся Северьян от тихого смеха над головой. Осторожно приоткрыл глаза. Над ним склонились две молодые девахи, с интересом разглядывая непонятного гостя. Дородные, в теле, голубые глаза смотрят насмешливо, на пухлых губах улыбки, белые, как жемчуг зубы так и сверкают.

— Смотри, — шептала одна другой, — вроде похож на русича…

— Может он и не человек вовсе? — Настороженно шепнула другая.

— А кто?

— Ящер их разбери! Главное, что Волхв сказал за ним приглядывать.

— Вот и приглядим. Уж этот не страшнее Белояна. Даже симпатичный.

Северьян резко подскочил на кровати, тихо зашипел. Девки подскочили, как ошпаренные, и с истошными воплями ринулись из комнатушки. Убийца тихо засмеялся. Какие же бабы здесь смешные и глупые. Женщина должна поддерживать мужчину, давать мудрые советы. Эти же не способны даже трех слов связать, куда уж им советы давать. Зато все остальное при них. Сочные, спелые, как налитые сахаром персики. Так и норовишь сорвать. Северьян хмыкнул. Что и говорить, красивые они. Хоть и дуры.

Он неохотно поднялся с лавки, скинул на пол шкуры. На столе уже стоял завтрак. Ломоть мяса с гречневой кашей и полная крынка молока. Северьян ел с удовольствием, тихо причмокивая. А в маленькую щелку в двери подглядывала молодая служанка.

— И вовсе он не страшный, — тихо шепнула она своей подруге. — Сам хоть и худоват, а ест за троих.

— А ручищи-то какие! Мускулы, как корни дуба.

Северьян слыша тихий шепот за дверью, сначала не обращал внимания, но потом, усмехнувшись, проговорил с набитым ртом.

— Что ютитесь за дверью? Заходите!

Петли тихо заскрипели. Вошла лишь одна девка, вторая испугалась и убежала. Северьян обрадованно улыбнулся. Одна все же лучше, чем ни одной.

— Звали? — Осведомилась она.

— Звал. Проходи, садись.

Та послушно подошла, села напротив. Северьян продолжал неторопливо жевать, потом пристально посмотрел девке в глаза. Та шарахнулась, как пуганый заяц, но не убежала. Все-таки пересилила страх. Северьян одобрительно хмыкнул, значит не так уж все и плохо.

— Ну и чего вы так меня боитесь?

— Мы не боимся… А, правда, что ты всех слуг Князя убил?

Северьян изобразил гримасу раненого зверя, тихо зарычал. Девка снова шарахнулась, в голубых глазах плескался ужас, будто перед ней сидел голодный волк.

— И меня тоже убьешь? — Служанка того и гляди намеревалась потерять дар речи.

— Нет, тебя я убивать не буду. Тебя я целиком съем! — Рявкнул он и повалил девку на кровать.

Та поначалу сопротивлялась, даже кричала, но, поняв что есть ее не будут, а совсем даже наоборот, орать перестала. Пухлые сочные губы раскрылись, из груди вырвался томный вздох.

— Так то лучше, — хмыкнул Северьян, срывая с нее сарафан. На какой-то миг в голове вспыхнуло родное небо, лица родных…

— А гори оно все огнем! — Буркнул он и покрепче обхватил разгоряченное тело служанки.

Проснулся он лишь к вечеру. Девки рядом не было, пустых тарелок тоже. Взамен них на столе взгромоздились наполненные разнообразной снедью вкусно пахнущие глиняные горшочки, крынка с медовухой и большой ломоть хлеба. На столе возле лакомства бездымно тлела лучина.

— Будто на убой готовят, — усмехнулся убийца, открывая горшочек за горшочком. Аромат пряного мяса ударил в ноздри. Северьян опорожнял один горшок за другим, пока, наконец, после пятого не откинулся на неудобном стуле, слегка ошалевший. Будто ожидая этого момента, дверь заскрипела, и, шаркая ногами, в комнату вошел Белоян. В неизменно-белых одеяниях он в свете лучины походил на одинокое привидение.

— Приветствую.

— И ты здравствуй, колдун, — проговорил Северьян.

Верховный обошел комнату, умудрившись раздавить с десяток тараканов. Остальные в панике разбежались кто куда, прячась от неуклюжего волхва.

— Неплохо устроился. Видишь, и на Руси жить можно.

— Ну конечно можно. В хлеву, со свиньями тоже жить можно. Хоть и не приятно, — съязвил убийца.

Белоян нахмурился, но сделал вид, что пропустил оскорбление мимо ушей.

— Нашлось для тебя дело, Северьян.

— Никак испытать решили? Ну, попробуйте. Доселе у меня не было осечек.

— А как же князь? — Наступил на больной мозоль Белоян.

Северьян бросил на Волхва испепеляющий взгляд.

— Ваш князь не князь, а демон. Я просто не знал. Иначе бы не промахнулся.

— Ну конечно, ваша цель — победа любой ценой!

— А что в этом плохого? —Удивился убийца.

Белоян нахмурил кустистые, как щетки, брови. Огромные, как бревна, лапищи с грохотом опустились на стол. Тот затрещал, зашатался, но выдержал.

— Да то и плохо, что неуместна бойня ради бойни! Если в поединке нет красоты, то это и не поединок вовсе, а так, бессмысленная резня.

— Резня не бывает осмысленной. Любые жертвы напрасны. Но воин должен понимать, что битва — грязное дело. А в грязном деле уместны любые подлости.

Волхв тяжело вздохнул. Когда два человека говорят на разных языках жизни, им сложно понять друг друга.

— Мне нечего тебе противопоставить, Северьян. Ты русич, хотя и рос в иных землях… Степняки навязали тебе свои законы но в душу им не проникнуть… Надеюсь, рано или поздно ты поймешь… наверное, поймешь и почувствуешь, как меняются твои взгляды. Впрочем, в предстоящем деле это не в коей мере не коснется нашего разговора. Тебе придется делать то, что ты умеешь в совершенстве.

Северьян вперил в Белояна тяжелый холодный взгляд.

— Убивать? Что ж, здесь твоя правда, волхв. Но, надеюсь, ты не пошлешь меня убивать Базилевса? Его мне не одолеть, как бы не старался. Там такие маги, что даже ты близко не подойдешь…

Из горла Белояна вырвались квакающие звуки. Лишь знающий его человек понимал, что верховный попросту смеется.

— Нет, Северьян. Я не собираюсь жертвовать тобой. К тому же это как-то… неправильно. Он же, насколько я понимаю, и послал тебя убить князя. Обратный удар здесь неуместен. Все гораздо проще.

— Кто жертва?

— Бунтарь. Пройдоха. Поднял восстание среди древлян и перекрыл Киеву золотоносную жилу.

— Налоги не платят? Это и понятно. Князь ваш воистину собака, так ведь называют его за спиной слуги?

Белоян скрестил на груди мощные волосатые руки. Он не любил, когда оскорбляли Владимира, но Северьян, к сожалению был абсолютно прав.

— Сейчас Руси больше всего нужна собака. Вернее, цепной пес, исправно охраняющий владения.

Северьян прошел от стены к стене, сел за стол, задумался.

— Надеюсь, ты понимаешь, Волхв, что мне нужно больше информации.

Верховный поставил посох к стене, присел рядом.

— Я доверил тебе немало, Северьян. Не подведи меня.

Убийца вперил тяжелый взгляд в Белояна.

— Скажи, волхв, откуда ты знаешь мое имя?

Белоян медленно потянулся, косо посмотрел на Северьяна.

— Сорока на хвосте принесла… или звезды поведали, какая разница. Я знал, что ты появишься… иногда я умею заглядывать вперед…

Северьян поежился. От волхва веяло такой силой, что сердце судорожно сжималось в маленький ледяной комок, норовя выпрыгнуть из груди. Вперед он заглядывает, выкрутился… наверняка видит будущее, как на ладони, да еще и мысли читает. Такой может, если захочет…

Глава 5.

Северьян слушал Волхва внимательно, стараясь не упустить не единой детали. Верховный ничего не скрывал от убийцы, и тот, вопреки неприязни, не исключено, что взаимной, стал поневоле доверять этому получеловеку-полумедведю. Белоян не хотел ему зла, но и особой любви не питал. Потому отношение его к Северьяну было скорее сродни скряге, корпящем над дорогой вещью. Иметь наемного убийцу в числе слуг — не так уж и плохо. Со стороны же Северьяна, находясь на Руси, хорошо иметь поддержку столь важной персоны, которая в любой момент может заступиться, спасти от смерти… Ящер побери, еще недавно Северьян думал, что смерть — единственный выход. А теперь рассматривает подлое соглашение на предмет выгоды!

— Это все, — закончил Белоян подробный рассказ.

— Когда я должен выступить?

— Через два-три дня.

— Поклажа, оружие?

— Никаких излишеств. Наши умельцы изучили твой клинок и состряпали нечто похожее, но гораздо более подходящее к обстановке. Выйдешь утром, затемно. Никто не должен тебя видеть, никто не должен знать, что ты уходишь и куда ты уходишь. Коня тебе не дадут, отправишься в путь, переодевшись каликой. Оружие — замаскированный под меч посох.

— Это не все. Мне еще понадобятся метательные ножи.

— Те маленькие тонкие кинжалы? Ты их умело кидаешь. Да, я думаю, они тебе пригодятся.

Убийца положил руки на стол.

— Их должны принести уже сегодня. И меч тоже.

Белоян нахмурился, черные кустистые брови сошлись у переносицы, крылья носа трепетно задергались.

— Не доверяешь нашим кузнецам? Сам Острозуб с ним работал.

Северьян замотал головой.

— Нет, дело не в доверии. Мне придется полагаться на оружие. Посему я должен его испытать.

— Твое право. — Согласился Белоян. — Оружие будет доставлено. Наверное, тебе нужно особое место… для тренировки?

— Нет. Сойдет и это.

— Как знаешь. Учти, я полагаюсь на тебя. Не подведи меня.

Северьян усмехнулся.

— Я же дал слово.

Белоян больше ничего не сказал, развернулся на пороге с медвежьей грацией, и вышел из терема-тюрьмы. Северьян остался в полном одиночестве, но не надолго. Не успела догореть и первая лучина, как дверь распахнул невысокий кряжистый дружинник. Молча, вошел, сгрузил со спины мешок и, не проронив не слова, вышел, плотно закрыв дверь. Волхв выполнил свое обещание. В объемном мешке кроме прочих принадлежностей, оказались два меча, один — личное оружие Северьяна, Род знает сколько лет служившее верой и правдой, другой — поделка Русских мастеров, еще мощнее, лезвие широкое, но тонкое, заточенное до невозможного. Заточку острия почти невозможно увидеть, столь искусно выполнен клинок. Но кузнец, ковавший его, рассчитывал вес на кряжистого жилистого богатыря. А Северьян, по примеру степняков, привык обходиться оружием полегче. Его меч был легкий, прочный, способный как противостоять удару тяжелого двурушника, так и работать в качестве ножа. Приходилось выбирать между маневренностью и силой. Поразмыслив, убийца извлек из мешка точильный камень и нож и принялся за работу.

Он провозился почти всю ночь, но к утру погнутые поцарапанные ножи выглядели, как новые и были заточены до невероятнейшей остроты. Меч-посох пришлось полностью переделать. Приноровиться к новому оружию было непросто. Самодельный клинок был плохо сбалансирован и все время уводил влево. Еще труднее было научится быстро вынимать его из ножен. Но и с этим убийца справился, не сильно напрягаясь. Все это время служанки исправно носили ему еду и питье. Северьян машинально ел, и тут же снова принимался за дело. Когда работа была полностью закончена, Северьян осторожно сложил готовое к бою оружие в мешок и, укрывшись теплыми шкурами, улегся на неудобную лавку и уснул мертвым сном, проспав целые сутки.

Разбудило его настойчивое покашливание Волхва. Белоян с интересом смотрел на сонного убийцу.

— Этим утром ты отправляешься. Не проспи все на свете.

Северьян промолчал.

— Ты уже подготовился?

Кивок. Большего Белоян и не ожидал.

— Тем лучше. Уйдешь рано, обязательно оставаясь незамеченным. О тебе уже ползет слух по княжескому двору, скоро, боюсь, перекинется дальше. Так что действуй осторожно, но как можно быстрее. Не исключено, что мятежники будут готовы к твоему визиту.

Снова кивок. Это уже начинало раздражать.

— Вопросы, пожелания есть?

— Когда я вернусь, хочу чтобы у меня была палата попросторней, с большим окном и удобной кроватью, а не этой узкой лавчонкой. Хоть на какие-то привилегии я имею право?

— Обсудим по возвращении, — отбрехался Верховный. — Дверь отопрут с первыми проблесками на небе.

— Хорошо. А теперь оставь меня одного, Волхв, — попросил Северьян, — мне надо хорошенько выспаться перед дорогой.

— Настоящему мужчине хватает и четырех часов для сна, — пробурчал Белоян.

Северьян, с грацией кошки соскользнул с лавки и оказался рядом с Волхвом, уловив его тяжелое дыхание. Убийца даже заметил, как Волхв крепче вцепился в волшебный посох.

— Я не настоящий мужчина. Я ассасин, наемный убийца. Мне хватает того, чего хватает. А то, чего мне не хватает — мне не нужно.

Оставив озадаченного Белояна топтаться у двери, он тотчас юркнул обратно к лавке, и через мгновение уже лежал, укрытый шкурами, и кажется… спал. Верховный сокрушительно покачал головой, и вышел из кельи, тихо притворив за собой дверь. Будто действительно боялся потревожить покой спящего.

Лукий не спал, когда распахнулась дверь и в избу ворвался запыхавшийся, свирепый Городон. Волхв не сразу увидел рану на груди, тянущуюся до самого пупа. На пол неспешно капала темная кровь. Воин тяжело дышал, секиру еле волочил за собой, сказывалось ранение.

— Что случилось? — Волхв кряхтя, поднялся, оперся на посох.

— Степняки, — прохрипел Городон, кривясь от боли. — Они уже здесь…

Лукий тяжело вздохнул, глаза волхва наполнила тоска.

— Я же говорил, что они придут… Говорил, а ты не верил. Теперь расплачиваться придется всем…

Волхв замолчал. Из-за двери опочивальни показалась маленькая, обрамленная копной светлых волос голова Северьяна. Мальчишка слушал все, и теперь, закусив губу, таращился на взрослых. Лукий встретился с Северьяшкой взглядом, невольно отпрянул. Малец смотрел совсем не по детски…

— Мы все умрем? — Тихо спросил он.

— Не все, — ответил Городон, тяжело опираясь на огромную секиру. Повернулся к Лукию.

— Выбора нет. Надо уводить женщин и детей в леса, авось хотя бы им удастся спастись.

Лукий согласно кивнул. Он знал, что темнолесье все еще кишит голодными упырями, да и лешие нынче распоясались, творят, что хотят, твари безмозглые. Но выбора нет. Степняки хуже нечисти.

— Ты прав. Поднимай всех, собирай мужчин…

— Уже, — молвил Городон. — Уже собрал.

Мужчины перевели взгляд на Северьяна. Тот встал, гордо выпятив костлявую грудь и худющие плечи.

— Я не пойду в лес! — Отчеканил он. — Я тоже мужчина, и буду воевать, как мужчина…

Тихо скрипнула дверь, и Северьян тотчас же распахнул глаза. Несколько секунд привыкал к темноте. Потом темная комната, наконец, обрела очертания, окрасившись мертвенными бледными цветами. Он вскочил с постели, открыл мешок и принялся облачаться в балахон странника, как у двери скрипнула половица. Убийцу спасла лишь реакция. Он сделал сальто из неудобного положения, с полуприсяда, уходя с просвечиваемой части комнаты. В этот момент раздался резкий пронзительный свист. В стену, где он только что стоял, на уровне головы воткнулись, прозванивая, оперенные стрелы. В проходе появилась темная фигура. Не раздумывая ни секунды, Северьян выхватил подготовленные ножи. Первый кинжал сорвался с руки и исчез в дверном проеме. Сдавленный хрип, раздавшийся из-за двери, ясно дал понять, что нож достиг цели.

Нервы натянулись, как канаты. Северьян схватил в охапку мешок с амуницией, закинул на плечо и выскользнул в дверной проем. Сейчас главное не суетиться. Похоже, кто-то пытается обтяпать свои делишки за спиной Волхва и Князя. И этот кто-то определенно вознамерился исключить Северьяна из мира живых. Убийца, в общем-то, только этого и добивался, но гордость бойца не позволила ему подставиться под стрелы. Слишком смешная, нелепая смерть.

Коридор пересекала голубоватая полоса света. Из окна под потолком смотрела полная луна. Северьян крепче стиснул зубы. Полная луна — признак скорой беды. Тишина вокруг тоже угнетала. Не слышно привычных ночных звуков, мышиного шебуршания, тараканьей суеты.

— Он где-то здесь, — раздался впереди сдавленный шепот, — будь осторожнее, он не так прост.

Северьян замер. Звуки стихли, слышалось лишь тихое ритмичное поскрипывание половиц. Пригнувшись, он сделал несколько маленьких шажков и с колена метнул в пространство несколько ножей. Те скрылись в непроницаемой мгле.

— Ложись! — Кто-то громко крикнул, уже не скрываясь, или просто не ожидая нападения. Тотчас в ответ засвистели дротики. Все прошли над головой.

“Сейчас или никогда” — решил Северьян. Спрятав оставшиеся ножи, он выхватил из мешка меч-посох. Лезвие вышло из ножен с приглушенным лязгом, в ответ, на который в сторону убийцы вылетело еще несколько каленых болтов. Блик мертвенного света луны проскочил по лезвию.

— Давай! — Шепнул кто-то спереди.

На другом конце коридора вспыхнули факелы, рваными всполохами высветив стены и нападавших. Их было трое. Вернее, осталось трое. Четвертый распростерся на полу. Из-под грузного тела текла маслянистая густая кровь. В свете факелов она казалась черной.

— Вот он! — Завопил ближайший, поднимая лук.

Северьян не дал ему шанса. Хищным прыжком, будто дикая кошка, он преодолел разделяющее их расстояние. Лицо охотника исказила гримаса отчаяния. Он еще не знал, что бывает, когда в одном человеке совмещена сила русича и прыть степняка, и попытался выхватить из ножен короткий меч, но не успел. Росчерк прямого лезвия, и голова несчастного, точно кочан капусты, слетела с плеч. Фонтаном хлынула кровь из разорванных артерий. Двое оставшихся на миг остановились, не веря своим глазам. Их замешательство длилось не долго. Через несколько секунд оба вцепились в луки, вставляя новые стрелы. Это было их ошибкой. Меч Северьяна взвился дважды. Один из охотников лишился правой руки, у второго наискось был распорот живот. Из него пузырясь, вывалились сизые, в кровавых разводах кишки. Тот с ужасом и удивлением смотрел на собственное брюхо, неумелыми непослушными руками пытаясь запихнуть внутренности обратно. Северьян прекратил его мучения одним ударом. Череп охотника разлетелся, как спелый орех. Знакомый запах ржавчины расползался по коридору. Так пахла свежая кровь.

Второго нападавшего сразил шок. Он непонимающе щупал обрубленное плечо, из которого фонтаном хлестала кровь и, похоже, никак не мог сообразить, куда же девалась рука. Через несколько секунд он упал, обессилевший от потери крови. Факел выскользнул из его руки и упал в кровавую лужу. Зашипел, затухая. Помещение снова погрузилось во тьму.

Северьян вытер клинок о штанину убитого. Кажется, охотников за головами больше не будет. Убийца с интересом обшарил карманы нападавших, но не обнаружил ничего интересного, кроме, разве что короткого загнутого кинжала, определенно иноземного. Да и нападавшие не сильно походили на Русичей. Все как один узкоглазые и плосколицые. Либо печенеги, либо хазары. Но чем им мог насолить Северьян? Хотя, может быть они всего лишь исполнители. Такие же наемники, как и он сам? Но действовали как беспомощные котята: неумело, глупо и бездарно. Они заслужили такой смерти.

Оставаться здесь дольше не имело смысла. Уже и небо посветлело. Скоро первые селяне появятся на улицах. Тогда скрыться будет сложнее. А трупы пусть убирают князь с Волхвом, и сами разбираются, откуда в тереме печенеги. Северьян выскользнул в открытую дверь, оказавшись в просторной светлице с огромными оконными проемами. Подтянувшись на руках, он без труда взобрался на выступающее бревно и выпрыгнул в окно. До земли было не так уж и мало. Убийца вовремя спохватился, кидая под ноги мешок, чем и спас себя от ушибов и увечий. Неудачно перекатился, поморщился. На улице было тихо и спокойно. Ни пьяных воплей, ни случайных шорохов и криков. Лишь слышалось размеренное уханье совы да свист теплого шершавого, как язык собаки, ветра. Северьян спокойно извлек одежу калики, неторопливо облачился в объемный, скрывающий фигуру наряд из мешковины. При себе он оставил лишь меч-посох, да найденный трофейный кинжал. Остальное добро закопал в землю, под широким вековым дубом, в кроне которого он прятался, охотясь на Князя. Негоже калике путешествовать с мешком за спиной. Его удел бродить по дорогам, питаться диким медом да акридами. Убийца криво усмехнулся, утрамбовывая землю. Вот и будет заначка на случай непредвиденный. Князь он князь и есть, кто знает, что ему еще взбредет в голову.

Больше Северьян в Киеве не задержался. Пройдя по сонным неуютным улочкам, да по городской ярмарке, он вышел к главным воротам. Стражники сидели расслабленные, всматривались в темноту, но свет масляных факелов не давал возможности разглядеть землю даже в десяти шагах от ворот. Стена приближалась быстро, убийца слился с ней воедино и дальше шел медленно осторожно, стараясь не попасть в обзор сторожевых башен. Стражи не видели Северьяна, просто смотрели за стены а не в недра города, так что выбраться не составило труда. Северьян змеей юркнул в чуть приоткрытые ворота и был таков.

Глава 6.

Багряное, распластавшееся комком первородного огня светило, медленно и неторопливо выплывало из-за горизонта. Серое небо, доселе суровое и хмурое, пересекли дикими зигзагами веселые полосы солнечного света. Казалось, что виднокрай охватил пожар, столь ярки и красивы были утренние всполохи. Повисев немного над сонным лесом, солнце поползло выше, меняя свой цвет от пурпурного к оранжевому, и чем выше оно поднималось, тем ярче и золотистее становились лучи.

Северьян долго брел по открытой степи, на виду у дозорных Князя и голодных ворон, кружащих повсеместно, пока, наконец, не вышел к березняку. Лес встретил его приветливым шебуршанием листвы, птичьим пением, суетностью мелких зверьков. Вот, соскочив с ели, проскочила белка, а неповоротливый грузный еж даже не потрудился уйти с дороги. Свернулся клубком, да так и остался лежать, напуганный. Северьян обошел его стороной. Увидев поворот, тотчас же свернул с вытоптанной повозками колеи и пошел по неширокой лесной тропинке, с удовольствием наблюдая за рождением нового дня. Лес, тихий и таинственный огласило веселое щебетание птиц, листья на деревьях свернувшиеся и пожухлые распрямлялись, наливаясь живительной силой, подставляясь под жаркие лучи восходящего солнца. До поры молчавший, березняк вмиг превратился в шумную веселую ярмарку. Чехарда птичьих пений переплеталась с постукиваниями дятла, шебуршаниями белок и зайцев. Хаос разнообразных звуков захватывал и веселил душу. Северьян с удивлением смотрел на творящееся вокруг, и в груди убийцы закипали дремавшие, неизвестные доселе чувства. Это не было похоже на привычную глазу степь. Все казалось таким живым, зовущим и чистым, что становилось похоже на сказку. И дорога казалась легкой и беспечной. Когда хотелось пить, Северьян набирал воды из мелких ручейков, журчащих повсеместно, куда не кинь взгляд. Голод легко утоляли дикие яблоки, которые хотя были кислыми, вырви глаз, но вполне годились в пищу. Пригодились и припасенные ножи. Вечером, когда на солнце уже скрылось за виднокраем, одним из них убийца без труда завалил крупного мясистого тетерева. Северьян обвалял его в мокром песке, набрал березовой коры и сухих веток, и щелчком пальца разжег огонь. Этим нехитрым заклятиям он обучился еще в детстве, которое он почти не помнил, но они помогали ему и по сей день. Когда костер начал истлевать, Северьян разбросал угли и извлек закалившийся шар. Легко расколол его надвое. Из трещины хлынул пахучий мясной сок. Запах был воистину одуряющим. Северьян отрезал припасенным ножом крупный кусок, и впился зубами в нежную мякоть, разбрызгивая жирные маслянистые капли. Мясо хоть и было несоленым, но, вкус его был куда лучше, чем у диких яблок. Северьян так увлекся трапезой, что даже не услышал шорох кустов позади.

— Доброго тебе здоровья, незнакомец, — раздалось из-за спины.

Северьян подскочил на месте, выронив кусок. Руки лихорадочно искали посох. А обладатель голоса между тем вышел вперед. Убийца сразу успокоился, но посох-меч все же придвинул поближе. Перед ним стоял согбенный старик. Борода его снежно-белая, доставала до груди, седые волосы локонами спадали на плечи. В руках старец сжимал длинный сучковатый посох, ничуть не похожий на подделку Северьяна.

— Похоже, зря я сюда забрел, — пробормотал он, пятясь, — просто увидел огонек впереди. Дай, думаю, загляну, авось не прогонят калику странствующего.

Северьян натянул капюшон, указал на затухающий костер.

— Присаживайся, странник. Угощайся, чем Род послал.

Старик довольно хмыкнул. Тут же уселся, и без лишних слов оторвал сочную ножку.

— Видать, Род тебя любит, мил человек, раз посылает такие угощения! — Пробормотал он сквозь зубы. — Род любит сильных.

— Да какой я сильный, — махнул рукой Северьян, — такой же странник, как и ты.

— Ага, а глухари тебе с неба падают, уже зажаренные.

Северьян дернулся. Рука его потянулась к посоху. Этот старик определенно не так прост, как кажется. А старец будто услышал его мысли.

— Не страшись, мил человек, тайны мне твои не нужны.

— Нет у меня ни каких тайн, — буркнул убийца в ответ.

Старик согласно закивал в ответ, вгрызаясь в мясо. А Северьян подозрительно прищурился. Зубы-то у старца не по старчески крепкие, да клыки торчат волчьи.

— Скажи мне, Старик, откуда ты взялся? — Медленно начал он. — Ведь не было тебя, и подкрался уж больно тихо.

А дед будто и не слышит его слов. Жует себе и жует.

— Погоди, незнакомец, дай насытиться, а потом и расспрашивай, — тихо сказал старик.

А от глухаря уже почти и ничего не осталось. Старик, как волк, набросился на угощение. Вот уже и последнее крылышко исчезло у него в глотке.

— Ну как, насытился?

— Еще нет!

Старик медленно поднялся. Согбенные плечи его распрямились, руки стали длиннее и шире. Это был уже не старик, великан, по сравнению с Северьяном. Убийца бросил короткий взгляд вперед, там в траве лежал замаскированный клинок. Северьян слышал от Белояна, что Киянский лес наполнен всякой нечистью. Но не думал, что так скоро придется столкнуться с ней воочию. А старик тихо зарычал. Он стоял и улыбался, обнажая длинные, звериные клыки.

— Кто ты?

Северьян уже стоял на ногах, напротив старца, держа в руке посох.

— Хозяин этих мест! Ты — моя добыча! — Проревел старик.

Слишком все было хорошо до поры до времени. Северьян понимал, что неспроста это. Но не ожидал столь скорой развязки. Вот уж богата Русь уродцами да монстрами. Взялся бы князь, да повывел всю нечисть из окрестных лесов. Так нет, теперь приходится еще и с нелюдями бороться. Какой уж там убийца-наемник, самый настоящий богатырь! Может опосля в дружину к Владимиру податься? Сразу сотником сделает…

— Уходи, старик. — Тихо сказал Северьян. — Кем бы ты ни был, но я не твоя добыча.

Лицо старца перекосила жуткая гримаса. Миг — и перед Северьяном стоял самый ощерившийся, тихо рычащий вурдалак. С волосатой морды стекала густая слюна, желтые злые глаза сочились желчью. Шерсть, серовато черная, лоснилась, блестела, лапы, широкие как поленья, венчали длинные, острые когти.

Меч выскользнул из ножен, как живой, и тут же запел, затрепетал в руке, вожделея свежей крови. Вурдалак бросился первым. Мелькнули длинные когти, Северьян увернулся. Лезвие, описав дугу, распороло монстру брюхо. Еще взмах — и туловище вурдалака развалилось надвое, истекая зеленой кровью. Запах гнили расползался в воздухе, Северьян поспешил прочь, вытирая меч о траву. Зелень, где ее коснулась вурдалачья кровь, скукожилась и засохла. Красота, столь привлекшая внимание убийцы, оказалась не более чем приманкой, как яркий цветок с крупными ядовитыми шипами. Все вокруг лишь ширма, прикрытие для грязи. — Решил Северьян. Одного урока ему хватило, чтобы больше не верить собственным чувствам.

Ночь он провел на дереве, крепко привязавшись к стволу припасенной веревкой, и двинулся в путь с первыми лучиками солнца. Вытоптанная тропинка то скрывалась в зарослях травы, то снова выползала, но уже дикая, неухоженная. Северьян сам выбрал этот путь. Можно было обойти лес, как это и делали сборщики дани, но двигаться в открытую, по степи было довольно опасно. Кто знает, вдруг князь изменил свое мнение и уже выслал вослед погоню? Эти владыки такие непредсказуемые. А здесь, в лесу, все-таки было тихо и спокойно. И если и стоило ждать опасности, так не от людей. Нечисть хоть и была злобной и неутомимой, но куда этим глупым тварям до людского коварства и подлости.

Вскоре березняк закончился. Его сменило темнолесье; хмурые вековые ели смотрели настороженно, пробираться через буреломы становилось все труднее. Раньше Северьян двигался легко и быстро, преодолевая огромные расстояния. Теперь путь стал тернистым, и движение замедлилось втрое. Ночью убийца набрел на медвежью берлогу. Косолапый спал, недовольно почесывая бок когтистой лапой, и не обращал на вторгнувшегося ни какого внимания. Северьян лишь полюбовался на хищника, от которого, говорят и появились люди, и двинулся дальше. Теперь он шел даже ночью, не оставляя времени для сна. Трое суток провел он на ногах, разбирая завалы и, преодолевая чащобы, пока, наконец, не выбрался из цепких объятий злого темного леса прямиком на чистую поляну. Это было так необычно, столь резко отличалась живое бескрайнее поле от черных чертогов темнолесья. Будто кто-то обрубил топором на две половинки, отделив столь непохожие части света. Громада деревьев стояла позади непроходимой стеной, и манила своей таинственностью и неприступностью. Северьян был искренне рад, что, наконец, выбрался из бескрайних дебрей. Так приятно было снова увидеть теплое жаркое солнце, купаться в его золотых лучах. Он уснул прямо на голой земле, крепче сжав меч-посох. Трава для него была теплее любого ковра, а солнце, щиплющее глаза уже не слепило. Северьян слишком устал, чтобы обращать внимание на окружающее его. Забвение накатило сразу, едва он прикрыл глаза.

…Повозки, запряженные конями, вперевалку двигались по плохо протоптанной, поросшей невысокой травой, колее. Солнце, багряное, кровавое, надвигалось со стороны села, предвещая страшное действо. Дети, еще не осознавая опасности, считая все лишь веселым приключением, шумно галдели, их пытались унять женщины, на всех цыкали старики… те которые были не в состоянии держать оружие, но все-таки могли править телеги. Спереди надвигалась громада леса, такая темная и мрачная, как стена диковинного замка. Северьян никогда не видел больших городов но от Лукия слышал, что есть такие, в которых стены, не чета забору в селе, бревна выше макушек деревьев в сосновом бору, стоят частоколом, через каждые двадцать шагов сторожевые башни… Северьян тяжело вздохнул, уселся в повозке поудобнее, поджал ноги. Он не хотел оглядываться, но все же не удержался, бросил косой взгляд назад. Там, рядом с весью толпились вооруженные мужчины. Не у каждого был меч, многие держали в руках сучковатые дубины, кое-кто вышел с вилами, другие весело помахивали тяжелыми молотами. Среди них скалой возвышался Городон, секира в его руках отливала багрянцем, кровавые сполохи восхода весело бегали по бронзному основанию, на миг озарив лицо воина, спокойное и серьезное, глаза — два угля, губы плотно сжаты, черные широкие брови сошлись у переносицы. В свете утренней зари Городон казался отлитым из бронзы одного из воплощений Зверобога. Рядом стоял волхв, в неизменно черном одеянии, в руках загадочный резной посох, такого Северьян еще не видел, хотя жил у Лукия почти с рождения. Мальчонка сглотнул слюну, отвернулся. Он знал, что мужчины шли на погибель, просто для того чтобы дать шанс уйти повозкам. Северьян хотел остаться с ними, кричал, ругался, грозился убежать… но волхв ясно сказал, что Северьян должен идти вместе со всеми, и мальчик послушался его, потому что привык слушаться Лукия и любил его, как отца и мать вместе взятых, которых Северьян никогда не знал…

А лес все приближался, и вскоре кроны деревьев сомкнулись над повозками.

— На кого же они нас покидают, — услышал мальчишка тяжелый вздох одной из молодых девок.

— Они идут на смерть ради жизни, — тихо сказал Северьян. — Идут, чтобы мы могли спастись…

Девка посмотрела на мальца с ужасом, и этот ужас отразившись в черных, как смоль, глазах Северьяна передался ей с удвоенной силой. Она тихо застонала, с глаз катились слезы.

— Как ты можешь, — прошептала она, — какой ты жестокий.

Я не жестокий, — кричало сердце, — мне так же плохо, как и вам. Но Северьян заставил себя усмехнуться, совсем по взрослому, без тени сомнения и страха. А слезы так и подступали к глазам, норовя сорваться, хлынуть водопадом, смести все вокруг… Северьян стиснул зубы, зорко уставился вперед. Он так и не заплакал…

Ночью он проснулся от настойчивого шороха. Рука инстинктивно сжала рукоять меча, глаза медленно открылись. Рядом, шагах в трех, стоял волк. Самый настоящий волк. Таких, пожалуй, встретишь не в каждом лесу. Крупный, под короткой черной шерстью перекатываются бугры мышц, умные желтые глаза глядят настороженно. Секунда не прошла, как Северьян, с прытью кошки отскочил в сторону, ощерился, не хуже любого хищника. Меч заплясал в его руке, выделывая замысловатые крюки. Волк не сдвинулся с места. Просто стоял и смотрел на Северьяна, будто пялился на выходки юродивого на базаре. Убийца опешил. До сих пор он ожидал, что хищник нападет первым, но волк совсем не собирался этого делать. Просто стоял и ждал. Интересно, чего?

Нервы начали сдавать. Северьян сделал несколько воинственных выпадов. Волк без труда уворачивался. Отступая, недовольно ворчал, но по прежнему оставался в стороне, всем своим видом показывая, что драться не собирается. Убийца уже решил сломя голову броситься в нападение, или уйти ни с чем, пока вдруг в ночном полумраке не различил впереди женскую фигуру.

— Уголь, ко мне!

Незнакомка подошла поближе и Северьян смог разглядеть ее. Девушка была красива, так же, как и ее нежный мелодичный голос. На ней почти не было одежды, не считая коротенькой, обмотанной вокруг талии шкуры. Черные волосы волнами спадали на плечи, на лбу перехваченные обручем. Лица он не разглядел, но все остальное… Все остальное у нее было на месте и даже с избытком. Волк кинул на Северьяна полный пренебрежения взгляд и затрусил к прекрасной незнакомке. Подошел, потерся мордой о ее ногу и сел рядом.

— Приветствую тебя, прелестница, — выдавил из себя убийца.

— Кто ты такой, и зачем пришел в мой лес!? — Сразу перешла в штыки девушка.

Холодок пробежал по коже. Неприятный, саднящий озноб вкрался глубоко внутрь, застудил сердце, одурманил разум. Северьян сощурил глаза. Пальцы левой руки легли на рукоять меча.

— Ты невежлива, незнакомка. Я всего лишь странник, и зашел сюда случайно. Ни на что не претендую и с рассветом покину твои гостеприимные владения.

Последние слова он выдавливал из себя с особым злорадством, стараясь поддеть странноватую хозяйку. Сама она не выглядела опасной, несмотря на колчан со стрелами за спиной и короткий лук в руках. Но волк был реальной угрозой. Вступить в схватку с таким — значило обречь себя на смерть. Северьян лихорадочно размышлял, не зная, что делать.

Проблема решилась сама собой. Девушка потупила взгляд, отвернулась.

— Прости меня, незнакомец. Ты, наверное, неплохой человек, только я теперь уже никому не верю.

— Кто ты? — Пришла очередь Северьяна задавать вопросы.

— Я Ведунья, хранительница ведьминой поляны, — ответила девушка.

— Много вас развелось, хранителей. Один уже полез давеча, тоже хозяином называл себя. Хотел сожрать. Надеюсь, ты не питаешься человечиной? А то от вас, нечистых, всего ожидать можно.

Девушка сверкнула очами.

— Да как ты смеешь! Ты… ты… да я…

И разрыдалась. Северьян не намеревался ее утешать. Он вообще уже начал жалеть, что завел этот разговор. Надо было просто убраться подобру-поздорову, оставив в покое этот негостеприимный уголок. Чего убийца не любил, так это выслушивать чужие жалобы. И терпеть не мог слезы. Но почему-то так хотелось утешить эту маленькую, беззащитную…

— Успокойся, — бросил он, — ничего ведь не случилось. Слезы твои никому не помогут, потому что на них уже давно никто не обращает внимания.

Ведунья встрепенулась.

— Ты не человек, — подозрительно прошептала она. Волк, до этого сидевший смирно, приподнялся, тихо зарычал.

— А кто же?

— Люди не могут устоять перед слезами Ведуньи, — напряженно сказала девушка. — Значит ты не человек.

— Я видел много слез. И разучился им верить, — ответил Северьян. — Давай просто разойдемся. Мне недосуг тебе мешать, охраняй себе свои владения. Я мешать не буду.

С этими словами он легко перехватил посох-меч и неторопливо зашагал в обход такой милой Ведуньи и такого страшноватого Волка в сторону прорывающихся на горизонте верхушек деревьев. В вечерней мгле они казались сплошной, бесконечной стеной. Стеной, опоясывавшей поляну, как клетку. Северьян поежился, на миг, ощутив себя пленником. В памяти всплыли стены сруба.

— Подожди, странник, — окликнула его девушка. — Не обижайся. Мы, Ведуны, гостеприимный народ. Были. Но теперь каждый норовит нам навредить, обзывают нечистой силой. А ведь мы совсем не такие плохие, и ворожба наша добрая, светлая.

— Не мне решать, — буркнул Северьян, — у меня своя дорога. У тебя своя.

— Но я могу тебе помочь!

— Мне не нужна помощь.

Больше он не останавливался, несмотря на окрики девушки. Ведунья она, или нет, но связываться с магией Северьян не хотел. Себе дороже выйдет. К тому же, кто знает, светлые они или темные. Тот, кто называет себя хозяином, уже обречен на жадность. У Северьяна не было ни чего. Даже собственная жизнь отныне ему не принадлежала.

Стена леса все приближалась, становясь выше и осязаемее. Острые верхушки были похожи на частокол стены, не хватало лишь сторожевых башен, да вечно пьяных горлопанящих стражей. Северьян почти успел вторгнуться в негостеприимную чащобу, когда дорогу ему преградил волк. Не рычал, не бросался, просто встал на пути.

— Ты все-таки решил уйти, странник, — раздался за спиной знакомый мелодичный голос. — Ты меня огорчил.

Потом вдруг голова стала пустой и легкой, перед глазами засияла белая муть и Северьян упал без чувств.

Глава 7.

С утра ко двору Владимира заявился Люготич. Большой, неуклюжий, он ворвался в трапезную Князя как ураган, сметая все на своем пути. Сбросил с плеча тяжеленный, в три пуда весом меч и без приглашения сел напротив. Владимир был терпелив и умел прощать богатырям дерзость. Особенно таким великим воинам, как Люготич.

— Ну, с чем пожаловал? — Рассерженно спросил он.

Князь вообще недоумевал. Люготич вроде собирался уехать назад на заставу и вплоть до пира не появляться. Но нет, отчего-то все еще здесь. Никак случилось что-то очень серьезное?

— Пленник князь. Он сбежал. — Рассеял догадки Люготич.

Владимир нахмурил брови. Хороший воин Люготич, но порой простой, как пень. Князь так хотел оставить побег пленника в тайне, но не получилось. Теперь, наверное, вся дружина на ушах стоит. Люготич полководец, ему дружину поднять, как два пальца…

— Знаю, что сбежал. — Тихо, сдерживая ярость, отчеканил Владимир. — Это было подстроено. Мной.

Люготич удивленно отпрянул, чуть не свалившись со стула, который и так скрипел под богатырем и норовил позорно развалиться.

— А убийство печенегов тоже было подстроено?

Пришел черед удивляться Князю.

— Печенеги? А они при чем?

— В чертогах терема, возле двери пленника, валяются раскромсанные тела.

Владимир тяжело вздохнул. Так, час от часу не легче. То челядь порубленная в капусту, теперь еще какие-то печенеги. Не слишком ли много трупов для княжеского терема? Может, пора сменить обстановку. А то и вовсе построить неприступную крепость из камня, на манер Царьградских домов?

— А с чего ты взял, что это дело рук пленника? — Наконец вымолвил князь.

— В телах троих из них мы нашли метательные ножи…

Владимир окончательно посуровел.

— Давай, говори, что еще у нас плохого.

Люготич собрался с силами и выпалил, как на духу.

— Убитые — послы Печенежского хана Кучуга, приехали обсудить пошлины и подготовиться к Пиру. С их слов, хан самолично решил наведаться в Киев.

— Значит, послы. Это плохо. Но почему они напали на Следящего?

— Кого? — Удивленно переспросил Люготич.

— Так называл пленника Белоян. Уж и не знаю, почему.

Князь, как в воду глядел, упомянув Верховного. Он ввалился в дверь через минуту, большой, запыхавшийся. Владимир криво улыбнулся, бросив приветственное:

— Ну и рожа у тебя, Волхв!

Белоян пропустил шутку мимо ушей, лишь приветливо кивнул Люготичу и уселся на свободный стул. Сразу же повисла напряженная тишина, холодок пробежал по стенам.

— Что скажешь, Верховный? — Вежливо спросил Люготич.

— Я лучше вас послушаю. — Молвил Белоян. — Так, что у нас случилось прошедшей ночью? Я Верховный Волхв, а обо всем узнаю последним.

— Трупы. Везде трупы. И войны-то еще нет, а уже смерть добралась и до княжеских покоев, — тихо прорычал Люготич.

— Так вы о Северьяне! — Догадался Волхв. — Я уж думал, чего новенького случилось. Да, хорошо он уделал послов печенежских, ничего не скажешь.

Князь посмотрел на Волхва как на обезумевшего, разве что не отодвинулся в сторону. Может волхв поутру наколдовал чего-то не того, и теперь попросту лишился разума? Или меда сожрал слишком много, вот он и ударил в голову?

— Опомнись, Верховный! Теперь уж войны не избежать! Этим воспользуются все! И Царьград в долгу не останется, кинет на нас своих крестоносцев, и хазары, как стервятники, уже кружат над нами, только и ждут скорой добычи!

— Войны не будет, — остудил Волхв его пыл, — разве что пошумят печенеги, да затихнут. Никакие это не послы, убийцы наемные. И присланы были, похоже, с единственной целью. Прикончить нашего пленника им захотелось! Но не удалось, не на того напали!

— Но зачем? — Удивился Люготич.

— Соизволь ответить, верховный! — Съязвил князь.

— Козни это. Узнать бы чьи. Скорее всего, опять Царьград шалит. Видать узнали, что мы убийцу ихнего охомутали, вот и решили избавиться. Чуют опасность.

— Чуют, — согласился князь, — и есть на то причина.

Волхв нахмурился, в глазах, глубоко сидящих под нависшими надбровными дугами, полыхнули два злых огня.

— Много звезд на небе, княже. И ярче есть, и красивее. Но эта, на которую ты позарился, не для тебя.

— Мы еще поглядим, — проговорил сквозь зубы Владимир. — Поглядим. Пройду по руинам Царьграда, но ее возьму…

— Погляди, погляди, — передразнил его Волхв. — Гляделки поломаешь. Ты сейчас другой головой думай, той, что с чубом рыжим. Если печенежский каган вместо послов к нам убийц подослал… Ему это без надобности, он-то и про пленника, небось, узнал от Царьградских прихвостней.

Владимир вскинул густые брови.

— Так ты считаешь…

— Да, печенеги могли заключить некий договор с Царьградом.

— Но зачем? Не могут сойтись такие разные народы. Печенеги — такие же варвары, как и мы. Они еще помнят про воинскую честь…

— Кто их знает, зачем. А уж общего им найти труда не составит. Печенеги уже не те, развратила их Царьградская роскошь. Она и нас развратила.

Владимир сжал кулак.

— Эх, взять бы сейчас, да и раздавить Царьград, как таракана…

Белоян пристально посмотрел в горящие злым огнем глаза князя. Шумно вздохнул, опуская тяжелую лапу Владимиру на плечо. Князь горяч, может и сорваться, совершить непростительное безумие. Но он прав, Царьград с его разращенной жизнью и гнилостными интригами должен рано или поздно рухнуть.

— Не время еще, княже, не время, — тихо сказал Волхв.

Сознание возвращалось медленно. Северьян то выплывал из небытия, то снова нырял в море забвения. Когда, наконец, голова прояснилась, и он открыл глаза, вокруг стояла непроглядная мгла, или… Северьян серьезно задумался. Неужели она ослепила его? И это, значит, проявлять доброту? Все-таки их магия совсем не такая добрая, каковой она ее расписывала. Мир, в котором добро злое уже обречен на вымирание. А здесь даже добро с кулаками…

Краем уха он уловил легкий шорох. Северьян поднялся, удивленно замечая, что руки и ноги свободны. Тотчас накатила волна разочарования. Естественно, слепца даже связывать не нужно. А посторонний шум все приближался. Потом на миг вдруг что-то сверкнуло, и Северьян прозрел. Вернее, увидел свет факела, зажженный Ведуньей. Рваные блики пламени осветили невысокий свод потолка, резные колонны по углам и большую кровать, на которой лежал он сам. Ведунья стояла напротив, одетая в соблазнительную шелковую накидку, сквозь которую просвечивались контуры ее тела, такие соблазнительные, что убийца с трудом удержал себя в руках.

— Зачем я здесь? — Тихо спросил Северьян.

Девушка подошла ближе.

— Я последняя в этом лесу. Если у меня не будет потомства, мой род вымрет. Ты единственный, кто достоин…

Северьян прервал ее, вскакивая с кровати, только сейчас заметив свою наготу. Ведунья звонко рассмеялась.

— У тебя сильное тело, странник. Совсем не похожее на истощенных сморщенных калик. Ведь ты выдавал себя за одного из них, верно?

— Отпусти меня, — тихо простонал Северьян, — уйди, ведьма!

— Перестань ты, право слово, — звонко засмеялась Ведунья, — не съем же я тебя!

Убийца чувствовал, как ноги предательски затряслись. Он никогда не боялся, но отчего-то связь с этой девицей вызывала в нем лишь ужас и отвращение. Меч! Где же меч? Северьян знал немало приемов, отнимающих жизнь, и для многих из них достаточно было иметь пару крепких рук, но почему-то его пугали даже прикосновения к ведьме.

— Иди же сюда! — Ведунья уже не просила. Она требовала. И в голосе ее, доселе приятном и нежном заскользили визгливые нотки. — Иди! Мне нужен мужчина!

— Перебьешься! — С отвращением проговорил Северьян. Руки быстро задвигались, сплетая заклятие ползущего огня. Это то немногое, что он умел творить собственными руками, не раз выручало его в трудную минуту. Правда повторить его дважды не мог. Сила для восстановления набиралась несколько лет, ведь Северьян не был магом. С пальцев сорвалась огненная струя. Змеей она пробежалась по полу, охватывая жадными язычками все, что попадалось на пути. Белоснежные простыни, ковры, обитые гобеленами стены — она жрала все, без разбора. Ведунья закричала. Это был не вопль отчаяния молодой девушки. Звериный рык вырвался из ее глотки. И сама она стала преображаться. Красивые руки вытянулись, стали сухими и жилистыми. Лицо преобразилось, появились уродливые, точно шрамы, морщины, нос вытянулся, стал похож на орлиный клюв.

— Как ты посмел! Как ты мог осквернить мое жилище, глупец! — В голосе ее уже не осталось ничего человеческого.

— Как посмел, так и посмел, — пробурчал Северьян. — В следующий раз не будешь чары наводить, ведьма проклятая!

Преобразившаяся Ведунья кинулась на него, жадно клацая челюстями, взгромоздилась на небольшой стол и прыгнула на Северьяна. Он даже не пытался отбежать, хотя мог сделать это без труда. Северьян сбил ее ударом руки в солнечное сплетение. Цепкие пальцы разорвали кожу, раздробили кость. В ладони осталось трепыхаться ведьмино сердце. Ведунья кулем свалилась наземь, захрипела. Изо рта ее хлынула кровь.

— Ты безумец! Ты убил меня! — Прошипела она. — Убил последнюю хранительницу ведьминой поляны!

Северьян вытер руку о кусок белой простыни, которую не успело сожрать жадное пламя.

— Убил — тем лучше. Такие поляны надо выжигать. Под корень!

В комнате бушевал пожар. Огонь добрался и до верхатур, теперь пожирая обитые коврами стены и потолок. Едкий синий дым прокрался в ноздри. Северьян закашлялся, выплевывая вместе со слюной сгустки копоти. Он еще раз оглядел комнату. Здесь не было ни его одежды, ни оружия. Значит, надо искать где-то еще. Дым уже вкрадывался в глаза. Смахнул слезы, убийца побежал к другому концу комнаты, куда еще не успело добраться пламя, и где в смутных всполохах пламени виднелся дверной проем.

Два желтых уголька виднелись там. Северьян побежал, но тут же попятился, различая тень. Из темноты неизвестности к нему приближался волк. Шел он медленно, неторопливо, ибо являлся абсолютным хозяином положения. Убийца же наг, безоружен, и был вполне легкой добычей для зверя. Северьян медленно отступал назад, но вскоре отступать было некуда. Огонь, пожравший полкомнаты, теперь переползал все ближе к выходу. Северьян чувствовал голой спиной надвигающийся жар. Еще немного, и на спине появятся волдыри. А волк подходил все ближе.

— Уголь? — Неуверенно спросил Северьян. — Уголь, так ведь тебя зовут?

Волк не торопился нападать, но подходил все ближе, вынуждая убийцу напасть первым или попытаться прорваться. Северьян съежился. Никогда еще его так не пугало приближение скорой смерти. Раньше он считал ее просто избавлением, но когда припекло… Все оказалось не так красиво и романтично. Одно дело — погибнуть в честной схватке. Другое — сгореть заживо… с разорванной глоткой…

— Уходи! — Прошипел убийца. — Уходи отсюда, черная тварь!

И прыгнул вперед.

Его спасла лишь случайность. Зверь ожидал прыжка, и сиганул сам, раскрыв клыкастую пасть, но человек поступил иначе. Северьян сделал прыжок с подкатом, пролетев прямо под волчьими когтями. Огромный черный силуэт волка вмиг стал золотым. То впивались в звериную плоть неугомонные языки пламени. Раздался разрывающий душу вопль. Вопль отчаяния. Сразу запахло паленым, то сгорала шерсть преданного зверя.

Северьян, не останавливаясь, выскочил в дверной проем и бросился вверх по ступеням. Сзади раскатилось умирающее рычание. Прямо за спиной вылетел визжащий огненный ком, в котором с трудом угадывался тот мощный черный зверь. Теперь это был обгоревший, все еще пышущий пламенем кусок мяса, каким-то загадочным образом передвигающийся. Через минуту все было кончено. Череп зверя не выдержал и лопнул от перегрева. Стены обрызгали мутные серо-красные комья мозга.

— Собаке собачья смерть, — плюнул убийца вниз, и побежал по ступеням. Огонь быстро выбирался из комнаты. Клубья дыма уже забрались и сюда. Северьян, бежал вверх, постоянно кашляя и отплевываясь. Не дышать он не мог, а дышать было уже не чем.

Выше располагалась еще одна крохотная комнатушка. Здесь Северьян нашел свою одежду и оружие. Только выхода не обнаружил. Облачившись в балахон и перехватив поудобнее посох-меч, он вытащил из-за пояса кинжал, и провел им по невысокому потолку. Вниз посыпалась земля. Северьян намотал на конец посоха кусок тряпки, поджег щелчком пальцев. Пламя высветило вверху сплошной слой свежей земли. Так вот откуда этот кладбищенский запах! Значит ведьма затащила его под землю! Хорошенькое дельце!

Чтобы выбраться из западни, Северьян сначала попробовал раскопать чернозем над головой, но безуспешно. Земля постоянно сыпалась ему на голову, но отчего-то вдруг вновь принимала прежний облик. Вырытые места затягивались, будто шрамы на паршивой собаке. А огонь снизу поднимался все выше, охватывая пламенем ступени. Вскоре земляной потолок стал виден и без факела. Тут Северьян разглядел в сторонке невзначай примостившееся бронзные кольцо. Подбежал, потянул за него. В ту же секунду пласт земли рядом с ним провалился, образовав небольшую удобную лесенку. Северьян бросился по ней сломя голову, уже чуя свежий воздух. Вырвался, безумный, тяжело дышащий. Глаза слезились от едкого дыма, сердце стучало, как молот кузнеца, болезненно и резко. Он все еще не верил в очевидное, неужели ушел, неужели смог!?

На землю змеей сползла ночь. Полная луна злобно ухмылялась, разглядывая статную темную фигуру с посохом в руке, которая быстро убегала от огромной норы, выкопанной прямо на холмике. Из дыры столбом валил сизый дым.

Глава 8.

Повозки змеей растянулись вдоль утоптанной колеи. Далеко уйти не удалось. Тропинка закончилась, дальше лес взрылся непроходимыми буреломами. Пройти можно было только пешком, да и то не всяк мог прорваться сквозь плотно сцепленные, сросшиеся ветви. Повсюду чавкало, хлюпало, земля была взмокшая и неустойчивая, кони недовольно ржали, норовя скинуть неугомонных седоков и перевернуть телеги. Паника поглотила всех и вся.

— Мы все здесь умрем! — простонала женщина.

Тотчас ее вопль подхватили остальные. Старики не могли унять впавших в отчаяние женщин. Дети удивленно таращились на матерей. Они все еще считали поездку увеселительной прогулкой.

— Что будем делать? — К Северьяну подошел Зубр, подозрительно прищурился.

Северьян скривился, отвернулся. Он с трудом переносил Зубра. Он был всего на три весны старше Северьяна, а вел себя, будто взрослый, задавался, смотрел на других свысока.

— Дальше идти нельзя, — рассудил Северьян. — За чащей начинаются болота, а там голодные упыри…

Упырей он не видел, но не раз слышал рассказы Лукия о болотной нечисти, и имел представление, о чем говорил.

— Упыри упырями, но позади степняки… а они еще хуже…

Северьян задумался. Выхода попросту не было. Оставалось лишь надеяться на чудо.

— Подождем, — решительно заявил он. Затем залез на повозку, крикнул совсем уж по взрослому. На него тотчас обратили внимание, затрепетали.

— Выждем, пока не сядет солнце, — сказал Северьян. — А потом мы с… Зубром вернемся и разведаем, что к чему. Может и нет ни каких степняков, а может… ушли уже.

Северьяна передернуло. Он знал, что если степняки уйдут, на месте села останется лишь выжженное пепелище… Северьян так ясно представил себе гору мертвецов, и среди них Лукия, Городона… Мальчик еле сдержался, унял предательскую дрожь.

— Не бойся, Северьяша, — к мальцу подошел старый Валим, и теперь гладил Северьяна по голове. Не удержался мальчишка, вцепился в деда, как клещ, и тихо, беззвучно зарыдал. В этот раз он зарекся никогда больше не плакать…

Северьян долго лежал на траве, вдыхая свежий, напоенный ароматами трав и цветов воздух. Это было похоже на глоток воды в пустыне — так разительно отличался он от спертого, загаженного смогом и гарью духом подземелья. Рядом, в каких-нибудь двадцати шагах высилась громада леса. Северьян сам не мог понять, какая сила донесла его тело до самых деревьев. А вдалеке, на расстоянии взгляда, из небольшого холмика на поляне в небо поднимался дым. Потом земля застонала, задрожала и осела, навсегда засыпав ведьмин курган.

Страх остался позади. Еще сам не веря, что все кончилось, убийца поднялся на неустойчивых ногах, сделал несколько шагов, опираясь на посох. С трудом, превозмогая самого себя, он добрался до леса, вошел в неприветливую чащу, и там повалился без сил, через минуту забывшись тяжелым неуютным сном.

Утро встретило его изморосью и пронзительной прохладой. Трава за ночь покрылась росой, даже земля размокла, и теперь елозила под ногами, норовя ускользнуть в самый неподходящий момент. Северьян недоумевал. Неужели, был дождь? Но почему он не помнит этого? Разве может быть сон столь крепким? Северьян не стал ломать голову, собрал свои скудные пожитки и двинулся дальше. Да какие пожитки собирать-то? Одежда, нож да посох — вот и все его снаряжение.

Деревья сменяли друг друга, от их обилия рябило в глазах. Желудок стонал, пустой, Северьян скривился, живот скрутил приступ голода. Проклятая ведьма затащив его в свое логово даже не соизволила накормить. Хотя, он бы и сам отказался. Но желудку было наплевать на все приключения хозяина. Он требовал пищи.

Найти ее оказалось не так уж и просто. Ножи Северьян потерял, когда убегал из ведьминого логова. Возвращаться обратно искать их у него не было ни малейшего желания. Охотиться с мечом почти невозможно. Птицу не собьешь, глухарей в такой чащобе нет, а звери покрупнее порядком пуганые, чуют приближение человека и прячутся. Северьян попробовал пожевать листья, но с отвращением выплюнул. Эта пища не годилась. Хвойные иголки тоже не отличались отменным вкусом, но на первое время подошли и они. Северьян даже подумывал отыскать на худой конец, берлогу медведя, но вскоре его проблемы решились сами собой. Бесконечная непреодолимая стена леса медленно расступалась. Ели и сосны сменились дубами и кленами, их в свою очередь сменил светлый редкий березняк. Здесь росли большие, невзрачные, но крупные грибы-подберезовики. Набрав целую горку, Северьян развел костер, и вскоре уже лакомился жареными грибками, нанизанными на ветки. Вместо привычной соли подошла зола, воду он собрал с крупных скопивших утреннюю влагу листов лопуха. Сытно поев, Северьян двинулся дальше, и вскоре березняк кончился. Впереди, как на ладони лежала небольшая уютная деревушка.

Шесть домов, небольшое, засеянное поле, да покосившаяся гнилая ограда окрест домов. Северьян совсем не был уверен, что все дома — жилые. Два из них выглядели настолько покосившимися и вросшими в землю, что не возникало даже подозрения о наличии в них маломальской жизни, тех же клопов да тараканов. Да и откуда здесь жизнь, в такой глуши. Только безумцы могли поселиться здесь.

В деревне царило запустение. Это лишь издали, с возвышения казалось, будто она обитаема. Судя по всему, дома были оставлены давно. То, что Северьян принял за засеянное поле, оказалось поросшей бурьяном канавой. Все остальное, к чему бы Северьян не прикасался, от дряхлости разваливалось, рассыпалось в прах. Он полазил по окрестностям, но нашел лишь давно выцветший собачий скелет. В дома лучше было не соваться. Крыша одного уже провалилась внутрь. Ошметки досок уродливыми рваными ранами торчали из проломленной верхатуры. Другой дом норовил рухнуть целиком, покачиваясь даже от неуверенных порывов загулявшего ветерка. Северьян обошел его стороной, дабы не потревожить и без того хрупкое равновесие старой избы. Еще три оказались в столь же плачевном состоянии, и лишь один, выструганный из вековых дубовых бревен, все еще был крепким и кряжистым, и выглядел моложе остальных. Возраст его выдавали лишь ушедшие глубоко в землю сваи, да окно, нынче оказавшееся на уровне двери. Северьян, пробуя посохом пол на крепость, осторожно влез через зияющий чернотой провал окна.

В доме, вопреки влажности снаружи, и почти подвального расположения, было сухо и тепло. Дубовые бревна сохраняли обжитость и поныне, всасывая в себя влагу и сырость. Северьян обошел дом изнутри. Потолок немного подгнил и покосился, но все еще уверенно держался. В избе, не слишком большой, но все-таки просторной, обнаружился стол с подломленным основанием и две расколотых лавки. У левой стены раскорячилась старенькая, с завалинкой, печка. Она оказалась снизу до верху опутана паутиной, закопчена. Как и прочую, оставшуюся от прежних хозяев обстановку, ее покрывал толстый слой толи грязи, толи пыли, ровная поверхность которой нарушалась лишь маленькими прогалинками. Наверное, следы крыс. Удивительно, как они только здесь выжили?

Все-таки в доме было тихо и уютно. К тому же, Северьяну уже надоело спать под открытым небом. Он кое-как починил поломанные лавки, соорудил стол. В березняке набрал коры и сухого хвороста, затопил печь. Та оказалась вполне годной, и вскоре в ней затрепетал осторожный, неуверенный язычок пламени. Северьян сходил в лес и набрал полную охапку грибов. Подберезовиков нынче, как грязи — с голоду не умрешь. Только по прежнему хотелось пить.

Северьян в очередной раз обошел маленькую деревушку, и за старым, кренящимся под дуновениями ветра домом, нашел колодец. Удивительно, но вода в нем оказалась прозрачной и свежей, затхлости и гнили не ощущалось. Только достать ее не представлялось возможным. Спускаться вниз — себе дороже. Бревна размякшие и склизкие, и неизвестно, какая глубина там, дальше. Ведра, даже самого плохонького, подле колодца не обнаружилось.

Нырять Северьян и не стал. Отковырнув более-менее крепкую доску от забора, он использовал ее, как лопату, выкопав прямо возле колодца небольшую ямку. Та, вскоре, наполнилась водой. Сначала грязной и мутной, но вскоре песок осел. Северьян пил медленно, смакуя каждый глоток. Проблема с водой была решена. Клял он себя лишь за то, что не удосужился потребовать у Волхва хотя бы маленькой баклажки. Можно было бы не заботиться постоянным поиском воды.

С наступлением темноты дневная жара спала, в воздух вкрались капли заутренней росы, откуда ни возьмись, появился легкий прохладный ветерок. Северьян вздохнул полной грудью. Воздух был чистым и удивительно свежим. В полумраке безлунной звездной ночи одинокие, корявые деревья были похожи на злобных оборотней, притаившихся, ожидающих случайного путника. А в избе было тепло и уютно, в печи поспевали грибы, свет лучины успокаивал и клонил ко сну. Но Северьян не торопился спать. Покопавшись на чердаке он нашел среди старой утвари цельный глиняный горшок с отколотой ручкой. Не баклажка, конечно, но тоже сойдет. Набрал в нее воды, поставил на стол. Вскоре поспели грибы. За это время Северьян уже успел нагулять себе достаточный аппетит и набросился на еду, как голодный волк на беспомощного ягненка. Но еды оказалось куда больше, чем смог вместить вечно недовольный желудок. Запив трапезу колодезной водой, он кое-как устроился на лавке, и под шум леса и уханье совы, сладко задремал.

Разбудил его тихий шорох. Показалось, что кто-то крадется по полу. Северьян встрепенулся, схватился за посох. Но в избе было пусто. Лишь сухо потрескивали дрова в печке, да неяркие всполохи пламени рваными цветами освещали убогую лачугу, да на столе… На столе возле недоеденный грибов копошилось маленькое волосатое существо, в два мужских кулака размером. Сначала Северьян принял его за крысу, но, подкравшись поближе, понял, что ошибся. На столе сидел маленький, заросший мехом человечек, или нечто на него похожее. У человечка были крохотные совершенно голые, смешные ручонки, насупленная сосредоточенная морда и короткие, в кукольных штанишках ноги. Пояс его перехватывала нитка, на которой болталась длинная костяная игла. Маленький человечек столь сосредоточенно уплетал жареные грибы, что не заметил приближения Северьян. А когда заметил, даже не попытался убежать, а хмуро уставился на него парой крохотных угольков-глаз.

— Ну что пялишься, дурачина! — Пробасил человечек. — Домового что ли ни разу не видел?

— Не видел! — Честно признался Северьян. Убийца не раз встречал на своем жизненном пути карликов, и просто уродов, но это существо не было ни тем, ни другим. Лишь веяло чем-то далеким и знакомым из забытого детства…

— Ну, тогда любуйся. Только жратву не отнимай!

— Не отниму, — усмехнулся Северьян. — Скажи, откуда ты такой взялся на мою голову?

— Как откуда? — Пробормотал домовой с набитым ртом. — Дом построили, я и появился!

— Но нельзя же просто появиться?

— Значит можно! — Безапелляционно заявил он. — Это вы люди, всякими глупостями занимаетесь. А мы домовые — существа бесполые. Нам и так хорошо живется.

Северьян подвинул неудобную лавку и уселся напротив стола.

— И долго ты здесь… обитаешь?

Домовой недовольно фыркнул.

— Сказали же тебе, дурья башка, с тех пор, как дом построили!

— Это тебе выходит…

— Сто третий годок пошел, — перебил Северьяна домовой.

— А выглядишь куда моложе, — улыбнулся убийца. — Но как ты тут живешь? Люди-то давно ушли!

— Они вернутся. Обязательно вернутся, — убежденно пробормотал домовой. — Меня ведь оставили. Когда вспомнят, обязательно вернутся.

Северьян вздохнул. Он не страдал от избытка чувств, и сострадание к этому существу его не мучило. Но все-таки неприятно было смотреть на убежденную уверенность маленького существа, непонятную преданность к прежним хозяевам дома. Как они могут вернуться, если уже век канул в лету.

Домовой к этому времени насытился, и, отдуваясь, как старик после пробежки, начал медленно сползать со стола. Маленькие ножки никак не доставали до лавки, пришлось ему подсобить.

— Не лезь! — Обиженно рявкнул домовой, но помощь принял, и вскоре стоял на полу.

— Как звать-то тебя, домовой? — Спросил Северьян.

Тот фыркнул, горделиво насупился.

— Всяким дурачинам знать не положено. Но тебе, так и быть, скажу. Доробеем меня звать. А прежние хозяева звали просто Дорей.

Домовой задумчиво почесал маленькую волосатую башку.

— Слушай, дурья башка, а оставайся-ка ты здесь? — Предложил он неуверенно. — Хозяйство заведем, баньку отстроим, жить будем лучше прежнего.

— Нет, Доробей, — молвил Северьян, — с тобой каши не сваришь. Вон, гляди, даже пожрать себе раздобыть не смог. Это ж, сколько ты голодал?

— Много, — буркнул домовой, ковыряя носком ноги расщепленную доску. — Я домовой. Мне в доме сидеть положено, а не по лесам шататься! Я покой в доме должен хранить!

— Ну, покой здесь и без тебя хранится. Ни единой живой души… окромя тебя конечно. Да и есть ли она у тебя, эта самая душа?

— Душа есть у любой живой твари, а я животинка особенная! Вот!

Северьян слез с лавки, подошел к растопленной печке, погрел руки. Домовой немного помолчал, но, видимо молчание претило его природе, как он снова разразился длинной тирадой!

— А мы чо! Мы люди простые, не чета всяким ходокам! Ничем и не блестим. Просто живем себе. Вот! — Потом вдруг о чем-то задумался и выпалил. — Слушай, дурья башка, а давай я с тобой пойду?

— Но ты же собирался хозяев ждать? — Хитро прищурился Северьян.

Домовой горестно вздохнул, смешно дернул маленькими руками.

— Не вернутся они, знаю. Да и умерли они уже давно. Не хочу умирать вместе с домом, даже если в нем родился! Хочу мир посмотреть!

— Ах, непоседа! — Северьян засмеялся. — То хочешь покоя, то путешествий. Ты уж реши, чтоб потом не жалеть!

— Так не берешь, значит? — Подозрительно протянул Доробей.

— Но почему уж не беру? Ты маленький, мне проблем не доставишь, да и время коротать будет с кем. С таким болтливым собеседником как ты, точно не соскучишься!

— Это я лишь поначалу болтливый, — Заверил его домовой. — Я же с людьми не общался уже лет пятьдесят!

— Уважительная причина, — согласился Северьян. — Если хочешь болтать, болтай. Только в чем я тебя понесу? Своими же ногами ты за мной не поспеешь.

— Да, проблема! — Серьезно задумался Доробей. — Хотя, пожалуй, есть у меня одна вещица!

Домовой, запыхтев, скрылся за печкой. Оттуда долгое время раздавалось шебуршание и скрежет. Наконец Доробей выполз из укрытия. За собой он волочил внушительного вида тряпку, при ближайшем рассмотрении оказавшейся самой, что ни на есть котомкой.

— Вот! — Довольно изрек домовой. — Ну, чего уставился, помог бы лучше!

Северьян поднял поизносившуюся, но все еще годную котомку. Выглядела она не самым лучшим образом. Грязная, с крупными заплатами. Внутри оказался шмоток паутины и куча всякой грязи, включая дохлых тараканов и мышиный помет.

— Ничего, пожалуй сойдет. Для тебя, — решил он.

— Вот и я так думаю, — согласился домовой.

Глава 9.

Северьян покинул заброшенную деревню в полдень. Солнце уже выкатилось в голубое безоблачное небо и теперь бесстыдно пялилось на одинокого путника, обжигая его своим жарким дыханием. Домовой, поначалу сидел у Северьяна на плече, но вскоре жара доконала его, и Доробей ворча сполз обратно в котомку, где среди предусмотрительно набранных в дорогу свежих грибов он чувствовал себя довольно вольготно. Северьяну приходилось туго. Пока не кончилась степная прогалина, пот лился градом с его лица и волос, пропитывал насквозь мешковину балахона. Посох теперь не помогал и казался обузой. То же можно было сказать и о котомке, которая утомительно болталась на плече. Но всему свойственно заканчиваться. Кончилась и степь. Ее сменил хвойный лес, принесший долгожданную прохладу. Воздух здесь стоял сырой, с запашком гнильцы, приятно разбавленный ароматом хвои.

Домовой, обрадованный переменами, выполз из котомки, и снова взгромоздился на плечо, вцепившись в ткань маленькими ручками, будто ручной сокол.

— Однако! — Удивленно вторил он, смотря по сторонам. — Широк мир, широк! — И втихомолку приговаривал. — Я бы сузил.

Северьян лишь усмехался над несчастным домовым, участь которого — всю жизнь провести на одном и том же месте. Он бы точно не смог…

Лес был хмурым и неприветливым, но выглядел довольно ухоженным. Неужели все это Киянский лес? — Думал Северьян. — Или я просто сбился с курса? Ни тебе завалов, ни валежин, ни полуприсохших болот. Вскоре, Северьян понял, почему. За высокой, старой елью ему открылась широкая, вытоптанная лошадьми и повозками колея. Убийца встрепенулся, домовой тоже почуял перемену настроения человека.

— Что случилось? Чем ты так озабочен? — Нетерпеливо пробормотал он.

— Лезь в сумку, — буркнул Северьян, — Похоже, мы вышли в людное место. Знать бы только куда. По словам Белояна на пути в Искоростень ничего подобного быть не должно. Похоже, заплутал я.

— А что такое Искоростень? — Спросил домовой.

— Город людей, — начал дотошно объяснять Северьян. — Там много домов, очень много, и все они большие и красивые, не чета твоей деревеньке.

— Мой дом тоже большой и красивый, — Доробей вступился за родные места. — Был.

— Вот именно, что был. А Искоростень есть. И туда я иду.

— А зачем?

Любопытству домового не было предела. Северьян хмыкнул, задумавшись. Не станет же он рассказывать Доробею, какова настоящая цель путешествия.

— Я странник. Мне нравится ходить из города в город.

— И чего в этом хорошего? — Удивился Доробей. — Как можно жить, не имея постоянной крыши над головой, дома, где можно отдохнуть и развеяться. Дома, где тебя всегда ждут.

— Можно, — вздохнул Северьян. — Не я выбрал этот путь. Но мне по нему идти.

Больно кольнуло сердце. Северьян сжал зубы, нахмурился. Не по своей воли он лишился крыши над головой, не по собственному желанию оказался здесь. Будь проклят Царьград и Русь вместе с ним! Быть обреченным на скитания, не самая вольготная стезя.

— Ну иди, иди, авось дойдешь, — мрачно пробурчал домовой и полез в котомку прятаться.

А Северьян отряхнулся, ссутулился, скрывая непомерно широкие плечи, натянул на голову капюшон, так чтобы не было видно лица, и побрел вдоль свежевытоптанной колеи вперед. Птицы здесь пели не так весело, все больше шугались человека, и улетали прочь, лишь завидев сутулую фигуру. Зверье тоже оказалось пуганым. Белки, как сумасшедшие прятались в дуплах, выскочивший на дорогу заяц рванул наутек, как ошпаренный. Видать местные жители, кто бы они ни были, запугали зверье до невозможного.

Когда солнце вышло в зенит, и медленно поползло вниз, кренясь к виднокраю, Северьян услышал стук копыт и громкий разговор. Вскоре, впереди ясно различил три тени. Тени оформились во всадников. Скорее всего, это и были местные земельные хозяева, вельможи. Троица весело перебрасывалась между собой глупыми репликами, пока один из них не заметил Северьяна.

— Смотрите-ка, кого к нам Ящер занес! — Весело загоготал молодой светловолосый парень, только недавно переросший отроческий возраст, но уже успевший познать вкус власти. Это сразу было видно по его поведению, повадкам.

— Да это же самый настоящий калика! Нищий! — Воскликнул второй его спутник. Выглядел он еще моложе и, судя по схожим чертам лица, был младшим братом светловолосого.

— Ну, ответь нам, нищий, чего видел на свете? — Усмехнулся третий, самый старший в троице. Черные длинные волосы, густая борода, да и доспехи не чета ярким, как у попугаев железкам двух других. Этот третий, скорее всего, был приставлен телохранителем к двум неуемным богатеньким детишкам, дабы пресекать все попытки покушения на их драгоценные персоны.

— Много чего видел, — тихо сказал Северьян, сгорбившись еще сильнее, бросая короткий взгляд на меч, свисающий с пояса бородача. Рукоять простая, без узоров, сразу виден хороший клинок.

— Так расскажи! — Рявкнул светловолосый. — Что ты знатным людям голову морочишь, заставляешь слова из себя вытягивать!

— Не извольте гневаться, — смиренно пробормотал Северьян, еще сильнее ссутулившись, — я всего лишь больной человек, калика перехожий. Зла ни кому не сделал…

— Да плевать нам, сколько зла ты сотворил! — Рявкнул младшенький. — Отвечай на вопрос моего брата, смерд!

Северьян тихо заскрипел зубами, успокаиваясь. Не стоило привлекать к себе лишнее внимание. А смерть троих бояр в лесу, что еще может меньше привлечь оное? Конечно, можно попытаться списать все на лесных разбойников. Но кто знает, обитают ли здесь такие?

— Видел я леса дремучие, реки широкие, озера глубокие, — заунывно прогундосил Северьян, — зверей лесных неведомых, птах красивых, золотокрылых…

— Что-то ты завираешь, калика! — Остудил его бородач. — Каких еще птиц золотокрылых? Не бывает таких!

— Лжец! Он посмел лгать нам! — Истерично взвизгнул светловолосый отрок. — Плетьми его надо, плетьми, чтоб неповадно было!

— Зачем плетьми! — Забормотал Северьян. — Плетьми не надо!

— Надо! Надо! — В один голос вторили братья.

Бородач лишь вздохнул.

— Извини, калика, господам угодно.

И подал светловолосому кнут.

Первый удар пришелся как раз между лопаток. Северьян чуть не взвыл, но сдержался, лишь крепче вцепился в посох.

— Еще, еще! — Орал истеричный братец.

Кнут все опускался и опускался. Северьян чувствовал, как под балахоном всходит лоскутами кожа. Что-то теплое потекло по спине. Убийца крепче стиснул зубы. Пока можно терпеть, надо терпеть. А когда уж совсем невмоготу… К этому все и шло.

— Хватит! — Рявкнул бородач. Северьян с благодарностью покосился на него.

— Не тебе указывать нам, слуга! — Завопил светловолосый. — Ты такой же смерд, как и он.

Бородач больше терпеть не стал. Вырвал из рук отрока кнут и врезал ладонью наотмашь ему по сусалам. Светловолосый пронзительно вскрикнул, откинувшись на седле. Даже оплеуха этого воина выбила из барского отпрыска дух. Братец светловолосого даже не пикнул. Глаза его излучали безумие и ужас.

— Не бей меня! — Полупросил полуумолял он.

Бородач не обратил на вопли отрока ни малейшего внимания. Полуобернулся к Северьяну.

— Уходи отсюда, калика, подобру-поздорову. В следующий раз так не повезет.

Северьян благодарно кивнул и свернул с дороги обратно в лес. Там он упал на траву лицом вниз и долго лежал, пытаясь унять ноющую саднящую боль. Кожа на спине горела, рваные раны исходили кровью, которая, засыхая, приставала к балахону.

Из сумки выбрался домовой, с печалью посмотрел на спутника.

— Эй, дурья башка, ты жив? — Участливо поинтересовался он.

— Жив, жив, — прохрипел Северьян.

— Но почему ты их не остановил, почему не помешал? Я хоть и домовой, но силу людскую чую. Ты силен, хоть и стараешься казаться слабым.

— Я не могу… я должен казаться слабым, чтобы обмануть…

Он запнулся, потеряв сознание от боли. А домовой еще долго ходил вокруг, размахивая маленькими ручонками, и шепча какие-то замысловатые наговоры.

Боль тянула жилы и разрывала нервы. Северьян проснулся с диким криком, и сразу почувствовал, как на спине начали лопаться только-только поджившие раны. Домовой спал рядом. Услышав крик человека, он тотчас проснулся и принялся хлопотать вокруг Северьяна. Тот лишь лениво отмахивался от поползновений Доробея проявить заботу. Северьян давно уже привык заботиться о себе сам.

— Слушай, Доробей, — тихо сказал Северьян. — Мне нужна вода. Много воды. Ты не чуешь, нет ли поблизости озера?

— Что я тебе, пес, чтобы чуять? — Обиделся домовой. Но потом снисходительно добавил. — Что такое озеро, я не знаю, но у нас в деревне был пруд.

— Час от часу не легче, — простонал Северьян. — Мне не поможет деревенский пруд. Надо что-нибудь поближе.

— Тогда поднимайся! Нечего разлеживаться! — Рявкнул Доробей.

— Так ты умеешь…

— Умею, умею. Пруд рядом, за теми зарослями…

Домовой указал на широкие громадные листья папоротника. Северьян вцепившись в посох, скрипел зубами от боли, но исправно пошел за забавно семенящим Доробеем, который умудрялся перескакивать через высокие ветки и разгребать маленькими ручонками листья папоротника.

За обильной растительностью открылся красивый вид на маленькое лесное озеро. Берег его зарос невысокими камышами и осокой, вдоль обильно цвели цветы и порхали крупные бабочки. Ветви ольхи сгибались к воде, красиво переливаясь в лучах заходящего солнца. Рядом понурили головы невысокие молодые клены. Облетевшие листья их чудными корабликами плавали по поверхности озера.

Северьян скрипя от натуги зубами, стянул с себя балахон.

— Да, ну и покромсали тебя! — Донесся снизу оценивающий бас домового.

Злобно зыркнув назад, Северьян полез в воду. Она была теплой и мягкой, Северьян окунулся, смывая со спины засохшую кровь, грязь. Боль тянула жилы, но он терпел. Потом выбрался из воды и сполоснул окровавленный балахон. Короста легко смывалась с мешковины, так что очистить одежду не составило особого труда. Немного ныли замотанные в лапти ступни, но это было делом поправимым. Вскоре он сидел на берегу, и мелко дрожал от холода, пока его одежда неторопливо просыхала под состряпанным на скорую руку костром. Домовой бродил рядом, недовольно ворчал и требовал еды. Северьян сорвал с дикой яблони маленький зеленый плод, протянул его Доробею. Тот недоверчиво покосился на яблоко, но все-таки попробовал. Северьян ожидал, что домовой сейчас начнет отплевываться и ругать его, на чем свет стоит, но тот, на удивление, с удовольствием грыз кислое яблоко и жмурился от удовольствия.

— Люблю кислое, — объяснил он недоумевающему Северьяну.

Глава 10.

Ночью пошел дождь. Холодные крупные капли легко прорывались сквозь деревья, лавиной обрушиваясь на несчастных путников. Костер погас в мановение ока, Северьян даже не успел встрепенуться, как от огня осталось лишь шипящее затухающее пепелище. Доробей поворчал и спрятался в сумку. Но и она не оказалась достаточным укрытием от злобного ливня. Земля взмокла от дождя, уровень воды в озере медленно повышался. Вскоре близрастущие цветы поглотила вода.

Пришлось отступать обратно к дороге. Колея оказалась взмокшей и залитой водой. Северьян брел по расплывающейся под ногами глинистой жиже. Посох глубоко уходил в землю, ноги проваливались по колено. Северьян промок с головы до ног, и теперь лишь бессильно волочился вверх по дороге, лениво перемешивая ногами зловредную грязь. Ливень срывался вниз бесконечными водопадами воды, бесстыдно вгрызаясь в изможденную от обилия влаги земную плоть. Вдруг все кончилось. И сразу накатила щемящая, давящая тишина, разбавляемая лишь журчанием стекающей с веток воды.

— Неужели, все! — Из промокшей насквозь сумки выбрался домовой. Он тоже взмок с ног до головы. На недоумевающий взгляд Северьяна он пробормотал:

— Я там, в котомке, плавал. Среди грибов. Они расплылись и начали гнить.

Северьян поспешил избавиться от содержимого сумки. На землю вылилось немного грязной воды и грибная каша, в которую превратился запас провизии.

— Ничего, — утешил его домовой. — Дождь прошел. Теперь грибов навалом будет.

— Это вряд ли, — вздохнул убийца. — Воды слишком много. Грибы сейчас пойдут водянистые…

Весь остаток ночи Северьян провел на ногах. Все еще горела спина, но чувствовалось, что раны зарастают, как на паршивой собаке. Домовой забрался в сумку, и оттуда раскатывался его довольный храп, ничуть не тише храпа человека. Северьян поначалу злился, но вскоре махнул рукой и побрел дальше, не обращая внимания на такие мелочи.

К утру Северьяну повезло. На дороге сидел жирный заяц, недовольно водил по сторонам носом, принюхиваясь, пытаясь уловить в сыром воздухе новые запахи. Северьян бесшумно подкрался сбоку, и на расстоянии броска осторожно вынул из-за пазухи кинжал. Заморский нож был грамотно сбалансировал, чем приятно удивил убийцу. Бросок, и блеснувшее лезвие воткнулось в бок русака, пробив ребра и разорвав сердце. Заяц дернулся, попытавшись убежать, но на краю колеи рухнул замертво. Из раны потекла густая, почти черная кровь. Северьян выдернул нож, вытер о траву. Добыча была достойной.

Когда проснулся Доробей, и по привычке бормоча что-то несуразное, принялся чесать свою волосатую башку, Северьян уже выкатывал из костра огромный шарообразный камень.

— Ты что, с ума сошел? — Оторопел домовой. — Я камни не ем. Ты, насколько я знаю тоже.

Но когда Северьян, хмыкнув, расколол камень надвое, и в нос ударил невероятный, дурманящий аромат свежезапеченого мяса, домовой тотчас замолчал, и жадно облизнулся.

— Видать, и камни съедобными бывают, — вздохнул он. — Вот, поведешься с каликами, научишься есть всякую гадость…

Через минуту он, чавкая, уплетал горячее, сочное мясо. Северьян тоже не церемонился с трапезой, и вскоре от несчастного зайца остались лишь разгрызенные кости.

— Жить, все-таки, хорошо, — изрек домовой, удобно устраиваясь на сумке. — Не понимаю, как другие могут все время на одном месте…

— Все зависит от места, — молвил Северьян. — Иногда и одного вполне достаточно.

Время до рассвета они провели в лесу и лишь засветло вышли на проселочную дорогу. Колея все расширялась, становилась более утоптанной. Здесь ходили люди. Отпечатки босых, и не только, ступней пестрили повсеместно. А вскоре впереди появился невысокий частокол, опоясывавший небольшой, по Киевским меркам поселок.

Над небольшими воротами, как и положено, сидели стражники. Оные спали прямо на посту, лениво распластав жирные тела в неудобных башенках. Один приоткрыл глаза, узрел Северьяна. С кряхтением поднялся, опираясь на ржавое копье.

— Стой, кто таков?

— Калика перехожий. Хожу по миру, любуюсь красотами…

Стражник сурово шмыгнул носом.

— Ну и иди себе, любуйся… мимо.

Северьян нахмурился. Не любил он, когда вот так, без приглашения выкидывают. И наглых, упивающихся властью дураков он просто ненавидел. Когда хитрый у власти — жди беды, но когда престол занимает дурак, лучше сразу пойти и повеситься на ближайшей березе.

— А не подскажешь ли, добрый человек, далеко ли до Искоростеня? — Нарочито вежливо спросил Северьян.

— Зачем тебе Искоростень? — Насторожился воин.

— Хочу узреть красоты стольного града древлян!

Стражник расплылся в улыбке. И у этого расплывшегося борова оказалось свое слабое место.

— Да, наш город красив! Там такие терема, такие стены! А уж корчмы… одна другой краше! А каких там кабанчиков подают… Ладно, калика перехожий, заходи в Перелесье, здесь тоже корчмы не хуже.

— А что это за Перелесье? — Удивился Северьян.

— Перелесье — это наш город. Даже князь Владимир не знает о его существовании.

— А вы тоже древляне?

— И древляне, и кияне, все здесь. Перелесье — город пограничный. От него столько же верст до Искоростеня, сколько до Киева. — Гордо изрек стражник.

— А как вымеряли то? — Удивился Северьян.

Стражник задумался.

— Да откуда мне знать? Раз сказал, вымеряли, значит вымеряли. Ну что встал, проходи уж.

— Дык, ворота закрыты. — удивился Северьян.

— А ты толкни створку, они и откроются. Не немощный, небось…

Городок был небольшой, но уютный. Северьян сразу заприметил корчму — одну из тех, о которой так сочно рассказывал стражник. Внутри было жарко, и стоял такой дым, хоть топор вешай. Пахло жареным мясом, чесноком и перегаром. В корчме стоял такой гвалт, что казалось, стены задрожат и рухнут под его напором. Никто не обращал на Северьяна внимания, каждый был увлечен трапезой. Этого было вполне достаточно. Убийца нашел свободный угол у стойки, присел и задремал.

Его разбудил пьяный глас над головой. Приоткрыв глаза, он увидел огромного волосатого мужика, который громко орал, сотрясая пудовыми кулаками. И вопль возмущения был обращен как раз к Северьяну.

— Ишь, до чего распустились эти нищие! — Кричал мужик. — К честным людям в корчму заходят! Разносят с собой заразу всякую! Вы посмотрите на него, он же почти дохлый! Сидит и гниет здесь, а мы едим!

— Не шуми, — тихо сказал Северьян, — я сейчас уйду.

— Нет, теперь ты никуда не уйдешь! — Загоготал мужик.

Его оттолкнул другой, высокий, худосочный, загорелый, с копной пепельных волос и серыми выцветшими глазами, цепко глядящими из-под опущенных бровей.

— Оставь, калику, боров, — сказал он, и в тот же миг гвалт в корчме затих. Десятки пар глаз уставились на них, ожидая скорой расправы. — Оставь, — повторил мужчина. — Глумиться над слабейшими — удел слабаков.

— Да как ты смеешь, жалкое отродье, — заголосил пьяным голосом мужик. — Да я тебя…

Что случилось дальше, никто не понял. Еще секунду назад здоровенный бугай крепко стоял на ногах, и вдруг рухнул, как подкошенный. Самые внимательные заметили, как мелькнул молнией, кулак худосочного мужчины. И все.

Воздух начал медленно закипать. Над потолком, уже казалось пробегали искры. Все молчали. А боров не поднимался. Разрядил обстановку хозяин корчмы. Вышел, натужно засмеялся, громко крикнув.

— Да ведь он пьян! Напился, как свинья и упал!

Тотчас по залу прокатилась волна хохота, и через секунду уже никто не обращал внимания на “пьяного”. Лишь корчмовщик подошел к Северьяну и заступившемуся за него, и тихо со злобой прошептал.

— Помогите оттащить эту тушу. Похоже, ты убил его, герой.

— Я не стоил того, — тихо пробормотал Северьян.

— Стоил, не стоил — какая разница, — отмахнулся мужчина. — Дело-то уже сделано.

Втроем они выволокли неподъемную тушу на задний двор и бросили возле хлева. Присыпали сеном, привалили досками. Хозяин корчмы облегченно вздохнул, вытирая лоб.

— Кажись, пронесло. Оставим здесь, авось нескоро найдут. А коли найдут, решат, что помер от пьянства.

— Почему ты нам помогаешь? — Удивился Северьян.

Хозяин бросил брезгливый взгляд на распростертое тело, хмыкнул, потирая толстые, волосатые ручищи.

— Этот болван Щукарь все время мне не нравился. То пожрет и не заплатит, то столы в корчме поломает. Теперь уж ничего сотворить не сможет. Оно и к лучшему. А вы бы, ребята, убирались отсюда подобру-поздорову. Кто знает, чем все это кончится.

Мужчина остановил его.

— Не гони, хозяин. Отобедаем и уйдем.

— А у меня, этого, денег-то нет, — тихо сказал Северьян.

— Я угощаю, — мужчина снисходительно улыбнулся. — Вам, каликам, деньги и не положено иметь.

В корчме по прежнему было людно. Никто уже не обращал внимания на калику и его спутника. Слуга-отрок боязливо подошел к их столу, принял заказ и скрылся за стойкой. Хозяин корчмы все еще чувствовал себя не в своей тарелке, и нервозно поглядывал на неугодную парочку и грыз ногти.

Отрок обернулся быстро, принеся две огромных миски с гречневой кашей и мясом, крынку молока и кувшин с медовухой.

— Ну, расскажи, калика, каким ветром тебя занесло в Перелесье.

Северьян был предельно откровенен.

— Шел я через лес к славному городу Искоростеню, да заплутал немного.

— Отчего ж заплутал? — Удивился мужчина. — От Перелесья до Искоростеня рукой подать… если дороги знать верные. Как звать-величать то тебя, калика?

— Я давно забыл свое имя, отказавшись от мирской жизни. Называй меня, каликой, как и раньше.

— Как знаешь. Меня можешь называть… Лукой.

Северьян задумался.

— Не понимаю тебя, Лука. Зачем открывать случайному путнику свое имя?

Лука усмехнулся.

— Случайный, или не случайный — еще не известно. Я ведь тоже в Искоростень иду. А вдвоем всегда веселей, чем одному.

— Твоя правда, Лука, твоя правда. Но к чему тебе-то идти к древлянам? Они, насколько я знаю, не слишком гостеприимны.

— Потому что я там живу, — усмехнулся мужчина.

— Тогда зачем ты здесь, прости мое любопытство? — Северьян смиренно поклонился.

— Любопытство не порок, — успокоил его Лука. — Калике положено спрашивать, он ведь — кладезь мудрости…

— Ты чего-то путаешь, Лука, — пробормотал Северьян. — Я всего лишь странник, скиталец, уставший от мирской жизни. А совсем не мудрец.

— Странник — самый большой мудрец! — Заявил Лука, отправляя в рот огромный ломоть мяса. — Он же путешествует по всему свету…

В котомке у Северьяна что-то зашебуршало. Лука встрепенулся, но убийца успокоил его жестом.

— Это мой друг.

Из сумки, пыхтя, выбрался домовой. Огляделся, обиженно фыркнул.

— Здрасте, — буркнул он. — Уже жрут, а мне никто не предложил.

— Домовой? В котомке? — Удивился Лука. И тут же покатился со смеху.

Доробей поднял на него испепеляющий взор.

— Ты что, еще один дурак, домового не видел?

— Да какой же ты домовой, раз с каликой путешествуешь! — Засмеялся Лука. — Ты теперь кочевой!

Глава 11.

Сытно поев, разношерстная компания тронулась в путь. У Луки, как оказалось, тоже не было коня. Тот хотел купить оного, но, прислушавшись к совету Северьяна, делать этого не стал. Налегке путешествовать лучше, когда ничего не обременяет. А коня кормить надо, поить. Да и жалко животинку без дела пользовать. Не так уж далек путь, как кажется. Но провизией Лука все же запасся. Лепешки, вяленое мясо и баклажки с водой он уложил в свою сумку, а то, что не влезло, отдал Северьяну. Неужели доверяет? — Удивился убийца.

Еще засветло они преодолели березняк, и вторглись в густые, непролазные дебри темнолесья. Воздух здесь был сырой, влажный и отдавал прелой листвой и болотом. Вокруг шуршало, повизгивало, булькало. Под ногами бегали мелкие гады, то и дело шмыгали змеи, а уж лягушки сидели на каждой ветке, поглядывая пустыми бессмысленными глазами и протяжно квакали.

— Здесь пока спокойно, — объяснял Лука Северьяну, — бояться нечего. Зато завтра мы войдем в зачарованный лес. Там нечисть ночами бушует так, что не всяк богатырь живым выйти сможет.

— Так зачем мы туда идем? — Удивился Северьян.

— Потому что с нечистью сладить куда проще, чем с дрягвой.

— С дрягвой?

— Дряговичи — еще один местный народец. Ты калика и, правда, на мудреца не тянешь. Так вот, они живут на болотах, и на людей не слишком похожи… Скорее на упырей. Им и поклоняются. Попасть им в руки пострашнее будет, чем умереть в битве с нечистью. Ты, калика не бойся. Я воин неплохой, за нас постою! — Лука положил руку на рукоять меча.

Меч и правда был знатный — ручка из бронзы, обитая деревом, клинка не видно, но чувствуется, что кован на совесть. Хотя не чета клинку Северьяна, закаленного в специальных растворах, пролежавшего сотню лет в земле, для пущей твердости.

— Твоя воля, Лука, — согласился убийца. — Я иду за тобой.

— Ага, а мое мнение никого не интересует? — Раздался недовольный бас из котомки. — Ну и ладно, вспомните еще Доробея, когда припечет.

Путники весело засмеялись.

Белые стены, мраморный пол, резные колонны… Здесь, в Царьграде даже солнце отливало белизной, на которой проскакивали мраморные прожилки. Базилевс сегодня был не в духе. Маги послабее поспешили скрыться с его глаз, лишь Протокл развалился на пуховых подушках и с интересом наблюдал за истеричными жестами Владыки.

— Что же это творится! — Бормотал он. — Он же наш, наш ставленник! Как Владимиру удалось переманить его на свою сторону?

Протокл лениво зевнул.

— Я предупреждал, Владыка, что шансы на успех не столь уж и велики. Наемник был силен, но Владимир оказался сильнее…

— Тогда почему исчезли посланные нами убийцы?

— Северьян оказался сильнее их. Сильный побеждает слабого, закон жизни, не более того. По крайней мере, мы скомпрометировали печенегов в глазах Росского князя. Теперь уж Владимир будет относиться к ним настороженно, что породит конфликты, а возможно и станет причиной отчуждения, расторжения альянса, а затем…

Базилевс прервал его.

— Больно мудреные слова говоришь, Протокл. Но учти, словами ты мало чего добьешься. Северьян все еще жив, и не исключено, что нам еще предстоит с ним встретиться.

— Ты боишься! — Удивился Протокл. — Базилевс боится обыкновенного наемного убийцы!?

— Необыкновенного, — прошипел сквозь зубы тот. — Обыкновенные долго не живут…

Деревья мелькали перед глазами, Северьян бежал через старый заболоченный ельник, отплевывался, фыркал. Рядом, пыхтя, несся Зубр, язык на плечо, ноги заплетаются. Давно стемнело, видимость терялась уже через десяток шагов, лишь полная луна, выкатившаяся на небо, позволяла различать местность окрест. Хотя, что здесь различать, вокруг-то одни деревья…

Они за несколько часов добрались до березняка, прилегающего к селу. Здесь остановились, отдышались. Северьян тяжело хрипел, горлом рвались всхлипы. Мальчонка с трудом выдержал этот пробег.

— Подкрадываемся тихо, — сказал он. — Главное, чтобы нас не заметили… иначе…

Что будет иначе, ребята догадывались. Степняки дикий народ, они и детей убивают, жмурясь от удовольствия…

Чем ближе подходили к селу, тем яснее слышались громкие голоса, смех, вопли. Вскоре, через поредевший березняк мальчишки различили огни. Подкрались поближе, выбрались на самую опушку, да так и застыли от ужаса.

По селу шастали степняки. Невысокие, узкоглазые, в рваном свете разведенных повсеместно костров они казались чудовищами, нечистью, выбравшейся из глубин леса. Северьян тяжело охнул, дернулся.

К забору был прибит мужчина. Ребята с трудом узнали в нем Городона. В ладони воина впились длинные каленые стрелы, жуткие деревянные колья были вбиты в ноги. В теле торчало еще несколько стрел, две в животе, одна в плечо и еще одна безвольно болталась в бедре, упершись в мышцу. Глаз у Городона не было, вместо них зияли кровоточащие пустые глазницы.

— Что же это творится? — Шумно выдохнул Зубр, поперхнувшись собственными словами.

— Степняки… звери, — тихо прошептал Северьян.

Вдруг, позади зашелестели кусты, и что-то тяжелое толкнуло в спину. Северьян ойкнул, отлетев на несколько шагов. Вслед за ним кувыркнулся Зубр. Ребята приподнялись, оглянулись…

Позади стоял один из убийц. Нагло ухмыляющийся, он медленно достал из-за пояса длинный гнутый нож и со звероватой улыбкой медленно подошел к мальчишкам.

— Бежим! — Крикнул Северьян, вскакивая с земли.

Зубр рванул вслед за ним как горный козел, шумно дыша и отплевываясь. Видать, наглотался земли. На миг Северьян огляделся. Степняк не бежал за ними, лишь медленно, неторопливо шел, грозный и жестокий, как скала.

Северьян припустил, так что пятки сверкали, прямиком в обход села, чтобы снова скрыться в лесу. Под ногами хлюпала непросохшая после дождя земля, перед глазами уже двоилось, мелькали мелкие черные пятна. Главное не упасть, — вела настойчивая мысль, — иначе конец… Но почему степняк не стреляет?

Прохлада сурового утра заставила Северьяна проснуться. Он неохотно открыл глаза. Лука уже сидел рядом и водил точильным камнем по клинку. Завидев калику, улыбнулся.

— С добрым утром, странник!

— И тебе того же, — буркнул Северьян. — Когда двинемся в путь?

— Да хоть сейчас! — Обрадовался Лука. — Перекусить не хочешь?

— По утрам не ем. По утрам я пью, — вымученно улыбнулся Северьян. Он и сам не понимал, чем вызвано столь резкая перемена настроения. Что-то сверху, большое и черное угнетало его. Все время чудились глаза за спиной, в ушах раздавался пронзительный шепот. Причина его была не ясна, но… Оставалось лишь пресловутое “но”, которое он не мог объяснить.

Домовой так и не показывался из сумки. Очевидно, видел очередной сон, и просыпаться не собирался. Хвойный лес снова сменился светлой дубовой рощей, и путники вышли на проселочную дорогу.

— Это последняя деревня на пути в Искоростень, — дотошно объяснял Лука. — Здесь можно будет сытно поесть, выспаться и запастись провизией. Дальше ни одной живой души мы не встретим… Если повезет, конечно. Впрочем, я не уверен, что у дряговичей есть душа. Они ведь такие же мертвяки, как и упыри.

Северьян про себя усмехнулся. Белоян говорил, что на пути в Искоростень нет ни одного обитаемого места. Ан вот как на деле обернулось!

— Эх, калика, знал бы ты, какая у меня красивая невеста! — Вздохнул Лука.

— Так чего же ты убег от нее? — Удивился Северьян. — Жил бы поживал, да добра наживал.

— Нет. У меня еще дела остались. Неотложные. Вот закончу и сразу за свадебку!

— Как знаешь, — бросил Северьян. — Тебе виднее.

Они неторопливо брели вдоль проселочной тропинки, беседуя о высоком и не очень, когда кусты впереди вдруг зашуршали, и на дорогу выскочили двое звероватого вида мужиков. Оба похожи на медведей, в грязных холщовых рубахах, подпоясанных веревками, в руках топоры. Наглые, самоуверенные, они выходили, не опасаясь сопротивления.

— Стоять! — Рявкнул один, повыше, покряжистее да пошире в плечах. — Куда путь держите?

— Вперед! — Сквозь зубы проговорил Лука. — И вам лучше посторониться!

— Посторонимся, как придет время, — усмехнулся разбойник. — Только есть одно дельце. Вы идете по нашей дороге, а потому обязаны заплатить оброк.

— Ну и каков оброк? — Прищурился Лука.

— Все что у вас есть! — Загоготали бугаи. — У калики-то отнимать нечего, а ты выглядишь богатеньким. И меч знатный! Нам в хозяйстве пригодится.

— Сожалею, но он и мне нужен! — Рука Луки легла на рукоять. — А если по нраву пришелся, попробуй, отними!

— Не шути с нами! — Молвил мужик. — Мужики, выходите!

Снова зашевелились кусты, и на дорогу вышли трое. Северьян полуобернулся. Сзади еще парочка разбойников поигрывала ржавыми кинжалами.

— Да их тут целая банда, — усмехнулся Лука. — Калика, как я начну, прыгай в кусты. Авось спасешься!

— Негоже оставлять товарища в одиночестве, — сказал Северьян, поднимая посох. — Думаю и я кой на что сгожусь. К тому же сгинешь ты, куда невесте твоей деваться? В монастырь идти?

— Твоя правда, друг! — Ответил Лука. — Выберемся, будь моим другом верным на веки вечные!

Северьян напрягся, обводя затравленным взглядом разбойников.

— Лука, когда я шагну вперед, займись теми, что сзади.

— Но как ты сладишь… их же пятеро!

— Делай, что говорят! — Прошипел Северьян. — Теперь давай!

Разбойники не ожидали нападения от калики. Стоявший спереди коренастый бородач так и не успел удивиться, заметив, как сморщенный нищий вдруг распрямляется, а его резной посох отчего-то блестит на солнце. Через мгновение бугай упал, разрубленный надвое. Четверо оставшихся не растерялись, и бросились на Северьяна, надеясь задавить, подмять под себя. Когда четверка уже была близко, убийца пригнулся, и крутанул клинок полукругом. Затем вверх и наискось. Трое сразу упали. У одного было перерезано горло, еще двое со стоном повалились, держась за распоротые животы. Последний оставшийся попятился, и с воплем бросился в кусты. Клинок Северьяна настиг его и там.

Когда убийца выбрался из кустов, на поляне все было кончено. Лука расправился с двумя оставшимися, и теперь, запыхавшийся, чистил о траву клинок. Завидев Северьяна, дернулся, но тут же успокоился, увидев, как исчезает чудо-меч в ножнах посохе.

— Да, странный ты, калика, — нервно усмехнулся он. — Если бы все странники так управлялись с мечом, пожалуй, нам, воинам нечем было бы заняться.

— Дела давно минувших дней, — тихо проговорил Северьян. — Потому я и стал изгоем.

— Не понимаю! — Искренне удивился Лука. — С таким умением как у тебя можно устроиться где угодно и жить себе припеваючи. Почему ты скитаешься по дорогам без гроша в кармане?

— На то есть своя причина. Что одному — раздолье, то другому — смерть.

Лука поднялся, похлопал Северьяна по плечу.

— Зря ты все-таки стал каликой. В тебе же молодецкая кровь так и играет, это сразу видно… Ладно, придем в Искоростень, авось подберу тебе работенку, коли не побрезгуешь.

— А ты там большой человек? — Удивился Северьян.

— Большой не большой, но и не маленький. — Загадочно проговорил Лука.

— Если дойдем, — пробурчал убийца. — Давай лучше, обыщем этих ловцов удачи. Может, чего путного найдем.

В карманах разбойников ничего особо ценного не нашлось. Немного монет медью и серебром, ржавые топоры, ножи и всякая требуха. Путники взяли только деньги, остальное бросили в кусты, равно как и трупы разбойников.

К деревне они вышли лишь затемно, под вопли совы и вой волков. Стражник на воротах долго не хотел их пускать, но за пару серебряников все же смилостивился и открыл ворота. Здесь и корчма была, маленькая, кособокая, подстать домам. Но из печной трубы исправно валил дым и пахло жареным мясом. Северьян голодно облизнулся. После схватки всегда хотелось есть, и сейчас желудок, разбуженный пряными запахами сладко заныл, предчувствуя сытную трапезу.

В корчме было пусто, лишь спал за стойкой загулявший работяга, да хозяйка, статная коренастая дама припекала прислужников-отроков. Увидев гостей, приветливо заулыбалась, а когда на столе появились монеты, тотчас начала суетиться, накрывая на стол.

— Угощайтесь, гости дорогие! — Молвила она, самолично устанавливая на стол всевозможные яства. — Угощайтесь. Быть может, это последний раз вы так сытно поедите…

— Что-то ты темнишь, хозяюшка! — Нахмурился Лука. — Давай, рассказывай, что случилось?

— Да, все нормально, — попыталась выкрутиться она. — Только ночью лучше не высовывайтесь… и гулять не ходите, мало ли что?

— Что еще за мало ли? — Влез в разговор Северьян. — Ты уж выкладывай все на чистоту!

— Какая тут чистота! — Вздохнула хозяйка. — Посетители все разбежались, подумываю закрываться. Житья никакого нет!

Путники переглянулись. Тут еще из котомки вылез домовой.

— Батюшки, а это что за чудище? — Пролепетала хозяйка.

— Сама ты чудище! — Рявкнул Доробей. — Домовой, я. Вернее, кочевой.

Женщина перевела дух, даже улыбнулась.

— Никогда не видела живого домового. А где ты живешь?

— В сумке. — Объяснил Доробей. — Раньше у меня был дом, а тепереча я птица вольная.

Хозяйка вздохнула.

— Я бы предложила тебе поселиться здесь но… Здесь скоро не останется ни одной живой души.

Путники приготовились слушать. Даже домовой с интересом уставился на хозяйку, приговаривая.

— Давай, не тяни кота за хвост, рассказывай.

— Нечто. Оно приходит в деревню каждую ночь и если не заперты двери или оконные ставни…

— Байки травить все мастера, — усмехнулся Лука. — Я в прошлом месяце заходил сюда, и все было нормально.

— Не верите, сами убедитесь, — обиделась хозяйка. — Оно придет и за вами.

— Это мы еще поглядим, — молвил Северьян. — Хозяюшка, нам бы комнату на ночь.

— Идемте за мной, и помните, что я вам сказала. Много людей сгинуло, те, кто остались живут в страхе…

— Мы не глупцы, чтобы лезть на рожон. — Успокоил ее Северьян.

Комната оказалась маленькой и уютной. На столике у плотно запертого окна горела лучина, вместо неудобных узких лавок вдоль стен расположились вполне терпимые, прикрытые холщовыми покрывалами кровати. На полу лежала медвежья шкура, значительно полинявшая, но сохраняющая тепло.

— За комнату с вас два серебряника, — заявила хозяйка. — Деньги вперед. Кто знает, проснетесь ли вы завтра. И еще, совет мой вам. Услышите голоса, не подходите к окну и двери, как бы они не просили. Если откроете, пиши, пропало. Найдут вас утром без кровинки в теле…

Лука расплатился с хозяйкой и она, пожелав покойной ночи, закрыла за собой дверь, и путники остались наедине с неприятным осадком от рассказанного. Северьян тотчас завалился на постель. Лука последовал его примеру. Один Доробей забрался на стол, и с важным видом меряя шаги вокруг лучины, бормотал.

— Что-то не нравится мне все это, ох не нравится.

— Тебе то что, — засмеялся Лука, — ты сам из этих, из нечисти… А мы — самые, что ни на есть жертвы. Так что спи, не бойся.

И лишь Северьян не проронил не слова, глядя в потолок, где среди плохо сцепленных досок плел незамысловатую паутинку маленький черный паучок. Он и не заметил, как сон подкрался к нему сзади, и набросил на глаза черную вуаль.

Глава 12.

Проснулся Северьян от странного шороха за окном. Тлевшая до поры, до времени лучина вдруг потухла, будто под порывом сильного ветра. Глаза быстро привыкли к темноте, и убийца поднялся. Огляделся. Лука крепко спал, слышен был его здоровый храп. У него на подушке примостился Доробей. Храп домового ни в чем не уступал Луке. И снова подозрительный шорох. Северьян напрягся, бросил взгляд на оконные ставни. Те двигались взад-вперед, тихо поскрипывая.

Убийца растолкал Луку. Тот, недовольно щурившись, начал ругаться.

— Ну и какого Ящера ты меня разбудил, калика?

Северьян приложил палец к губам, указал на ставни. Те уже начали трещать под напором чего-то неведомого. Луке большего объяснять не требовалось. Он пулей соскочил с кровати, выхватил из ножен меч.

— Думаешь, хозяйка правду говорила?

— Сам видишь, — указал Северьян на прогибающиеся ставни.

Вдруг все стихло. Медленно отступило напряжение, Лука облегченно вздохнул.

— Неужели кончилось!

— Пустите меня… — раскатился по комнате тихий низкий шепот. — Пустите…

— Ты слышишь! — Пробормотал заплетающимся языком Лука.

Северьян кивнул, беря в руки посох.

— Пустите… — снова заговорило нечто.

— Ты кто? — Громко спросил Северьян.

Нечто, похоже, не ожидало, что ему будут задавать вопросы, потому задумчиво притихло. Затем томный шепот снова раздался в комнате.

— Я тот, кто подарит вам счастье и забвение…

— А вечную жизнь? — Нервно усмехнулся Лука. — Ее не подаришь?

Голос обрадовался.

— Конечно, подарю! Только пустите! Меня мучит жажда!

Северьян с Лукой переглянулись.

— Ну что, пустим незваного гостя? — Предложил Северьян.

— Ты что! Забыл, что хозяйка говорила? Найдут нас обескровленными…

— Не бойтесь, — снова встрял голос. — Вы будете жить…

— Заткнись! — В один голос рявкнули путники. — Не видишь, мы думаем.

— Не вижу, — честно признался голос. — Вот если бы вы открыли ставенки…

— Ишь как ему неймется! — Усмехнулся Северьян. — Видать шибко оголодал.

Затем сказал шепотом Луке.

— По моему сигналу открывай ставни…

— Эй! — Возмутился голос. — Говорите громче, я ничего не слышу!

— Давай! — Шепнул Северьян, вынимая клинок из ножен.

Лука распахнул ставни.

— Мать честная! — Отпрянул он от окна, хватаясь за меч.

В оконном проеме висел человек. Странный, немого бледный, с глупой улыбкой на бесстыжем лице. Передние зубы у него странно выпирали, будто клыки у волка. Человек миролюбиво протянул руки. Желтые зрачки его бестолково пялились на путников.

— Не бойтесь, это не больно, — успокаивал он.

Северьян невольно почувствовал, как разум медленно окутывает слабость, в сердце вкрадывается равнодушие, высасывающее все силы. Лишь этот странный человек может помочь… Убийца тряхнул головой, прогоняя прочь наваждение. Посмотрел на Луку. Тот с отвисшей нижней челюстью преданно пялился на бледного летуна. А тот, будто усердный маг, заучивающий заклинание, вторил.

— Не бойтесь, это не больно…

Наконец Северьян вспомнил, зачем у него в руке меч. И поспешил применить его по назначению. Рука летуна, отсеченная по локоть, бессильным обрубком упала на пол. Бледнолицый взвыл, отшатнувшись к стене.

— Бойся, — прошипел Северьян. — Это будет больно…

Летун отчего-то перестал летать, медленно отступая к кроватям.

— Брось меч, — истерично шептал он. — Вампира нельзя убить клинком.

— А я все-таки попробую, — нехорошо улыбнулся Северьян, занося меч.

Лезвие дважды взлетело в воздух. В мановение ока называющий себя вампиром лишился второй руки и ноги.

— Глупец! — Визгливо кричал он. — Я бессмертен. Даже если ты отрубишь мне голову, она прирастет обратно!

— Прирастет. — Согласился Северьян. — Если приставить к шее. А если не приставлять — не прирастет.

Меч взлетел еще дважды. Первый удар лишил вампира последней ноги, второй не в меру болтливой головы, которая не перестала болтать даже после отсечения. Северьян вздохнул, присаживаясь на кровать, вокруг человеческих обрубков.

— Теперь попробуй, полетай! — Деловито заявил он.

— Не получается, — прохрипела голова. — Если бы ты приставил все на свои места…

Северьян не обращал на болтовню башки ни какого внимания. Гораздо больше его заинтересовала безумная рожа Луки. Чтобы привести его в чувство, пришлось всыпать ему пару крепких затрещин.

— А? Что? — Забормотал тот, приходя в себя. Увидев Северьяна, успокоился. Потом, вторя своим запоздалым мыслям, спросил. — А где этот мужик, ну что в окне висел?

— Здесь я! — Завопила голова.

— Что за мать честная, Ящер ее раздери? — Выругался Лука.

— Это и есть ночной гость, о котором нам хозяйка рассказывала. — Объяснил Северьян. — Насколько я успел заметить, он бессмертный. Но в таком состоянии абсолютно неопасный.

— Ну и дела! — Лука задумчиво потер затылок. — Похоже, я пропустил самое интересное!

— Да нет, ты еще кое-что увидел, — усмехнулся убийца. — Зато он пропустил все.

Северьян указал пальцем на мирно похрапывающего на подушке домового. Тот даже не шелохнулся, лишь смешно дернул маленьким носом-пуговкой и перевернулся на другой бок. Ничто не могло нарушить его мирный, полный сладких грез, сон.

Утро было безумно неспокойным. Хозяйка, увидев расчлененное тело, упорно кричала и замолчала, лишившись чувств. Северьян с Лукой долго приводили ее в сознание, а потом столь же долго объясняли ей, что же произошло на самом деле. Когда, наконец, она поняла, что именно пытались втолковать ей странные постояльцы, радости ее не было предела.

— Спасители вы мои! — Громко рыдала хозяйка на груди у Луки.

— Да я чо, я ни чо, — оправдывался он. — Это все калика.

Северьян стоял в сторонке и мирно беседовал с Доробеем, рассказывая засоне события прошлой ночи. А счастливая хозяйка все никак не могла успокоиться. Суетилась, пытаясь что-то сделать. Но что именно хотела сделать, не знала, и все валилось у нее из рук. Северьян посмотрел, досадно хмыкнул. До чего же женщины нерасторопны, и как легко сбить их с толку. Достаточно хорошенько обрадовать и можешь делать все, что захочешь.

— Радость-то какая! И уезжать теперь никуда не надо! Только что теперь с этим злыднем делать? — Покосилась она на суповой набор ног, рук и единственной головы.

— Да ничего делать не надо, — сказал наконец Северьян. — Оттащите его на улицу, и закопайте на заднем дворе.

— Не надо на улицу! — Вдруг заголосила голова, — куда угодно, только не на улицу!

Хозяйка, Лука и домовой непонимающе переглянулись.

— Я, кажется, понял, — улыбнулся Северьян. — Он дневного света боится.

Останки вампира даже не пришлось закапывать. Как только их вынесли на улицу, под лучами утреннего солнца они вспыхнули сине-зеленым пламенем и превратились в горстку пепла.

— И никаких тебе забот, — вытер Лука руки о штаны. — Не пора ли нам, калика, в путь?

— Самое время, — согласился Северьян. — И так уже рассвет проворонили, придется под полуденным солнцем жариться.

— Может останетесь подольше? — Предложила хозяйка. — Еда и ночлег за счет заведения?

— Нет, пора, — решительно заявил Северьян. — Спасибо хозяюшка, за хлеб, за соль и за нескучную ночь.

Хозяйка кокетливо потупилась.

— Приходите в любое время! Вы всегда здесь самые званные гости!

Когда путники вышли за пределы деревни, Лука самозабвенно улыбнулся.

— Все-таки приятно помогать людям! Благодарность, которую они испытывают, слаще любого меда!

— Да, — согласился Северьян. — Это действительно приятно.

Лишь из сумки раздавался недовольный голос домового.

— И куда вы так спешите? Могли бы хоть погостить день другой! И вообще, чего я с вами поплелся? Надо было оставаться жить у хозяйки! Уж она бы про меня не забыла!

— Да ладно тебе, — молвил Лука. — Мы же теперь герои! Убили нечисть иноземную!

— Ничего, — мрачно утешил его Северьян. — Иноземную-то убили, теперь с прочими бы совладать.

К обеду странники свернули с последней, вытоптанной человеческой ногой колеи и вторглись в непроходимые лесные дебри. Здесь они приостановились, перекусили и двинулись дальше настороже.

— Мы уже на границе зачарованного леса, — объяснял Лука. — Здесь зверье ведет себя странно. Так что будь начеку.

Северьян смутно представлял, что значит это пресловутое “странно”. Но быть осторожным он умел. Под ногами звонко хлюпало и чавкало. С деревьев свешивались какие-то склизкие отростки, расставленные, будто специально, паутины постоянно налипали на лицо. С верхушек сосен то и дело падали шишки, и громко, показывая свое недовольство, каркали крупные, просто огромные вороны. Из-под огромных листов папоротника вдруг выскочил большой серый заяц.

— Смотри-ка, — удивился Северьян. — Добыча сама идет к нам в руки.

— Осторожнее! — Успел крикнуть Лука.

Заяц вдруг зарычал и кинулся на Северьяна. Тот успел лишь выставить перед собой посох. Лука среагировал быстрее. Его меч выскочил из ножен и в мановение ока рассек тушу зайца надвое.

Северьян отполз в сторону, поднялся, придерживаясь за посох.

— Что это было? — удивился он.

— Наваждение, — молвил Лука. — Мы уже в зачарованном лесу.

— Гляди! — Воскликнул Северьян.

Разрубленный пополам засиял пронзительным зеленым светом и исчез. На его месте остался лежать полуразложившийся, истлевший скелет. Волчий скелет.

Глава 13.

— Не нравится мне это место, — честно признался Северьян. — Кем бы ни были дряговичи, но они все-таки люди, а это…

— Это звери. Заколдованные звери, — сказал Лука. — Лучше держи меч наготове, здесь от каждого куста нужно ждать беды. Через дрягву мы все равно не пройдем. Они живут на болоте… И лишь они знают обходные пути. Мы просто завязнем в непроходимой жиже.

Северьян поморщился.

— Но князь Владимир ведь посылает своих прислужников за данью? Не через дрягву и не по зачарованному лесу они же ходят?

На миг в глазах Луки промелькнуло бешенство.

— Владимир — пес. Сидит на цепи и брешет окрест. Но от древлян он больше ничего не получит!

— Я всего лишь странник, — миролюбиво пробормотал Северьян, — мне чужды ваши распри.

— Прости, я увлекся, — примирительно сказал Лука. — Ты же знаешь, я сам из древлян. А ответ на твой вопрос очень простой. Добираться по проложенной колее на добрый десяток дней дольше, чем окрестным путем. К тому же, по дороге постоянно снуют то разбойники, то стражники Владимира, и еще неизвестно, кто из них хуже. Тем более что отсюда нам все равно не выбраться к дороге. Придется возвращаться аж к самому Киеву.

— Я просто хотел как лучше… извини…

— Нет, это ты прости меня, калика, что втравил тебя в эту опасную передрягу. Хотел побыстрее до Искоростеня добраться, потому и пошел здесь…

Северьян промолчал. Зато, наконец, из котомки выбрался сонный домовой, любитель поболтать. Протер маленькие заспанные глазенки, сочно зевнул, растопырив руки, так, что чуть не свалился обратно в сумку.

— С добрым утром, — пробормотал он.

— Какое утро, вечер уже, — усмехнулся Лука. — Пока ты спал, наш друг калика уже успел подраться с зайцем. Ели отбился.

Доробей весело засмеялся.

— С зайцем? Это на него похоже!

— Погоди у меня, — шутливо пригрозил Северьян. — Сейчас возьму и брошу в лесу!

— И кто же из меня тогда получится, — задумался Доробей. — Лесничий?

— Нет, Леший, — подсказал Лука. — Хотя, нынче леших не встретишь. Забредала к нам, помню троица толи героев, толи дураков. Лешего искали. Не знаю, нашли, али нет, но что искали, помню точно.

Впереди зашумело, зачавкало.

— Ась? Кого искали? — Раздался поскрипывающий голос из кустов.

— Лешего, — тупо повторил Лука, вглядываясь в заросли. — Ты кто?

— А ты кто?

— Я человек. И у меня меч, так что лучше не выходи.

— Да я и не тороплюсь.

Северьян с Лукой, не сговариваясь, извлекли мечи из ножен.

— Выходи! — Крикнули они в один голос. Домовой предусмотрительно спрятался обратно в котомку, и теперь из нее торчала лишь его любопытная волосатая голова.

— Не поймешь вас, то выходи, то не выходи, — проворчал голос.

— Лучше выйди, — предложил Северьян.

— А мечом рубить не будете?

— Это еще поглядим. По обстоятельствам. — Решил Лука.

В кустах зашуршало, но снова стихло.

— Тогда я лучше здесь посижу.

— А что ты там делаешь? — Зачем-то спросил домовой.

— Не ваше дело! — Рявкнул некто из кустов.

— Как знаешь, — обиделся Доробей. — Я просто спросил…

Северьяна уже начал раздражать надоедливый собеседник и он, тихо подкравшись к кустам, срубил верхушки одним взмахом меча. Кто-то испуганно вскрикнул, ветки задергались, раздался треск, будто упало что-то большое и тяжелое. Когда листья с ветками осыпались наземь, взору путников открылась смешная картина. Маленький упитанный старичок со смешной козлиной бородкой сидел на заднице, и ошалело пялился на Северьяна.

— Ты чего уселся-то, мокро ведь! — Молвил убийца.

— Так ты думаешь, я по своей воле уселся, злыдень! — Закричал старичок. — Стою я себе за кустами, и вдруг что-то острое вжик! Чуть голову с плеч не снесло!

— А чего прятался? — Спросил Лука.

— Боялся, — признался старичок. — Нонче кого только в лес не заносит. И хорошие попадались люди, и злодеи, — покосился он на Северьяна, — вроде вас.

— Не злодеи мы, дедушка, — улыбнулся Лука. — Путники мы, ищем выход из зачарованного леса.

Дед горделиво усмехнулся, поглядывая на путников, как на козьи катышки. Северьяну даже обидно стало. Может, снести голову старику? Так, на всякий случай. Ведь тоже нечисть, хоть и пугливая.

— Какого еще зачарованного? До него еще идти и идти!

— Как же? Я ведь помню, где он начинается, — гнул свое Лука.

— Начинался, — буркнул старичок, — ты хотел сказать, начинался. Теперь ворожба иссякает, чары слабеют. И лес заколдованный все меньше и меньше становится. Это в давние времена любой человечишка, забредший сюда, исчезал бесследно. Нонче же умудряются весь лес излазить вдоль и поперек, да еще и уйти беззаботно. Эх, не за себя, за державу обидно!

— Ты не горюй, дедушка, может и к лучшему оно? — Сказал Лука. — Колдовство исчезнет, людям легче жить станет.

— Так то людям, — вздохнул он.

— А ты тогда кто? — Хором спросили путники.

— Лесовик я, — гордо заявил он.

— Может леший? — Переспросил Северьян.

— Сам ты леший, нелюдь проклятый! Лесовик я. Дед-Лесовик. Слежу в лесу за порядком, случайных путников в гиблые места завожу.

— Зачем же так?

— А чтоб неповадно было в такие дебри лазить! А то шастают, как у себя дома, ишь распустились! Будто другого места найти не могут. А как богатыри привалят, так вообще спасу нет. Лешие под корягами прячутся, кикиморы не вылезают из болот. Даже русалки, на молодцев падкие, теперь редко высовываются. Этим витязям подвиги нужны, за славой гонятся. Всех змеев повырезали, у русалок хвосты отрезают, потом ходят, бахвалятся. А нечисти посерьезнее вообще житья нет. Кощей здесь был, так убежал подальше. Упыри все повымерли, а которые остались, те ближе к дрягве. Недавно прохожий витязь последнего волкодлака прирезал. Так что же прикажешь делать, коли сюда лезут все, кому не лень? А вы случаем, не подвиги вершить пришли?

— Нет, мы просто странники. Прости, что потревожили твой покой, Лесовик, — сказал Лука. — Но нам очень надо попасть на другую сторону леса. Помоги нам.

Дед лесовик нахмурился, почесывая жалкую грязную бороденку.

— Конечно, надо бы вас проучить, ну да ладно, помогу я вам немного. Но провожать не провожу, даже не просите. Стар я стал, кости хрустят. К тому же, кто меня знает, вдруг взыграют старые желания? Заведу вас в болото, или уморю в ведуньеном кругу.

— Не надо нас морить, — зло просвистел Северьян. — Мы и сами уморим, кого хочешь.

Старик не обратил на его слова внимания.

— Слушайте меня, человеки и запоминайте. Хоть и растерял силу зачарованный лес, но все еще может устроить вам взбучку. Так что слушайте. Пойдете прямо, пока не уткнетесь в зеркальное озеро. Кругом вам его не обойти, везде болото. Там уж будьте посмекалистей и не попадите впросак. За озером дебри хищного леса. Секрета не открою, скажу лишь — опасайтесь деревьев. А дальше… дальше уже и не помню, стар я стал.

— И на том спасибо, дедушка, — поблагодарил его Лука.

— Ага, спасибо. А теперь проваливай, старый хрыч, — бросил Северьян. — Толку от тебя никакого.

Дед-лесовик приостановился, бросил косой взгляд на убийцу.

— Берегись, нелюдь, — тихо сказал он. — Придет время, и тебе придется выбирать. Помяни мои слова и сделай правильный выбор. Впрочем, это касается каждого из вас.

С этими словами он подпрыгнул, похлеще матерого волка, и скрылся в кустах. А путники еще несколько минут стояли и тупо пялились на примятую траву и колыхающиеся заросли. Уже и не верилось, был ли этот дед на самом деле или просто пригрезился. Лес-то замороченный, завороженный.

— Вот так встреча! — Лука почесал затылок. — Интересно, что это дед говорил насчет выбора, калика?

— Не знаю, — молвил Северьян. — Рано или поздно все мы делаем выбор, и далеко не всегда правильный…

Всю ночь без сна и отдыха брели путники по зачарованному лесу, пока к утру не вышли к огромному лесному озеру. Уже издалека слышны были кваканье лягушек да заунывные вопли выпи — болотной цапли. Под ногами хлюпала глинистая земля, острые стебли осоки обрезали ноги, и росли повсеместно, даже вдалеке от озера. Над водной гладью рваными лоскутами стелился мутный туман. Вблизи берега летали стрекозы и плавали водомерки. В воздухе витал нежный аромат раннего утра, смешивающийся с туманными солоноватыми запахами озерной воды и пряной свежести елей.

— Ты смотри, похоже, не врал дед! — Удивился Северьян, глядя на гладкую, колышущуюся под дуновением ветра поверхность озера.

— Красотища-то какая! — Воскликнул Лука.

— Осторожнее, — предупредил заранее домовой. — Попомни слова лесовика, не подходи близко…

— Он сказал “будь посмекалистей и не попади впросак”, — подметил Северьян. — Насчет опасности он ничего не говорил.

Лука поднял руку, призывая к вниманию.

— Вы как хотите, а я предлагаю здесь отдохнуть. Мы ведь всю ночь шли без сна и отдыха, а лучше места нам просто не найти. А потом уж будем думать, как переправиться на другую сторону.

— Согласен, — поддержал его Северьян.

Доробей лишь обреченно вздохнул.

— Ладно уж, давайте, спите. Я вас покараулю.

Лука усмехнулся.

— Еще бы. Ты же всю ночь дрых в котомке, пока мы ломились по лесу, как вепри через огород. Теперь бессонница мучит.

Домовой недовольно фыркнул.

— Ничего, попомните еще мои слова!

— Попомним, — согласился Лука, укладываясь на сырую теплую траву. Рядом примостился Северьян.

— Если что — сразу буди, — сказал он Доробею и тотчас уснул. Его примеру последовал и Лука. Лишь домовой не спал. Он забрался на сгроможденные в кучу сумки и стал наблюдать за озером. Занятие это очень скоро ему наскучило, и Доробей, чтобы развлечься начал бродить вокруг дерева. Он наворачивал круг за кругом, в безуспешных попытках убить время. А ровная доселе водная гладь вдруг пошла пеной и пузырями, заколыхалась, и из воды вынырнула голова.

Домовой подскочил на месте, и с криком “Я же предупреждал!” побежал будить людей. Лука проснулся сам, увидев запыхавшегося домового, понял, что дело не ладно. Тотчас же схватился за меч.

— Что случилось? — Спросил он.

— Там… из воды… голова! — Путано объяснял Доробей.

Лука посмотрел на озеро и сам все понял. Из воды торчала голова, потом к ней прибавились плечи, потом крупные, налитые как персики, груди.

— Русалка! — Неверяще прошептал Лука.

— А это что за напасть? — Спросил проснувшийся Северьян.

— Русалка, это речная дева. — Начал объяснять домовой. — Говорят, что все русалки — дети водяного, только папашка их не сахар. И утопить может, и жизненную силу высосать. У русалок есть близкие родственницы — кикиморы. Только кикиморы живут в болотах. А русалки в чистых, проточных водах.

— Да ты прямо мудрец, — улыбнулся Северьян, краем глаза поглядывая на русалку. — А кто отец этих… кикимор?

— Ящер их знает! — Сказал домовой. — Кикиморы вроде вообще… бесполые они, как и мы. Фигура вроде ничего, а так…

— Ладно, оставим кикимор в покое, — ответил Северьян, на всякий случай взяв в руки посох.

А загадочная дева все приближалась. Возле берега залезла на большой булыжник и стала стрелять глазками в сторону путников.

— Дела, — выдохнул Северьян, увидев, что вместо ног у русалки огромный рыбий хвост, покрытый крупной, как кольчужные кольца, чешуей.

— Пошли посмотрим, — предложил Лука.

— Давай, — согласился Северьян. — А ты, Доробей, карауль наши вещи.

— Ну конечно, — фыркнул домовой. — Как по русалкам, так сами, а как вещи, так Доробей…

— Тебе же все равно, ты бесполый… вернее бесполое, — осадил его Северьян.

А русалка только и ждала путников. Сразу заулыбалась, показывая ровные, белые как жемчуг зубы. Глаза темные, с голубоватым отливом, завлекающие. И симпатичная в общем девка. Только кожа ее была сине-зеленая, как болотная тина, а вместо ног болтается длинный, в крупных чешуйках, хвост.

— Здравствуй красавица! — Поприветствовал деву Лука.

— Здравствуй, красавец! — Обворожительно улыбнулась русалка.

Северьян демонстративно поклонился, но русалка сделала вид, что не заметила его.

— Ты здесь живешь? — Задал Лука наиглупейший вопрос.

— Ну конечно! Я же русалка! — Звонко рассмеялась дева. — Как тебя зовут?

Северьян задумался. Надо было перебираться на другой берег, а речная дева вполне могла бы в этом подсобить. Надо брать быка за рога… вернее, речную деву за хвост.

— Называй меня Лукой.

— Лука… странное имя. Я Истра.

— Красиво, — протянул Лука. — Как будто бег речной воды по камням!

— Ты очень складно говоришь! И ты мне нравишься.

В их идиллическую беседу наглым образом вторгся Северьян. Громко кашлянул, сложил губы трубочкой, собираясь с мыслями. Что действительно умел убийца, так это складно говорить в самый подходящий момент.

— Уважаемая госпожа русалка, — церемонно проворковал он. — Позволь мне попросить тебя оказать несчастным путникам маленькую услугу?

— Какой милый у тебя друг, — улыбнулась дева. — Что он хочет?

— Не знаю, но догадываюсь…

Северьян злобно зыркнул на Луку. Догадывается он… Сейчас бы все догадывалки ему пообломать, да засунуть… Неужто и правда увлекся этой здоровенной рыбиной? Вот уж бабник, невеста ждет, а он с русалками шашни крутит.

— Не могла бы ты, о, речная дева, помочь нам перебраться на другую сторону озера?

Русалка замялась.

— Я вообще-то не речная дева, а озерная. А переправить я вас могу, но…

— Что еще за но? — Переглянулись путники.

— Но что мне за это будет?

— А как насчет помощи ближнему, или скажем взаимовыручка?

Русалка усмехнулась.

— Какая еще взаимовыручка? Вы — люди, я — водяная, то есть озерная. Вот если бы я чего-нибудь получила взамен.

— Например? — Прищурился Северьян.

— Например, этого красавчика!

Русалка во все глаза уставилась на Луку. Тот покраснел, как вареный рак. — А я чо, я никакой и не красавчик, — невнятно пробормотал он.

— Похоже, допрыгались, — Северьян тяжело вздохнул. — Теперь придется плавать.

Глава 14.

— Нет, не хочу и не буду! — Брыкался Лука, когда Северьян втолковывал ему свою идею. — Она ж тоже женщина. Грех — обманывать дурака и женщину.

— Если дело того стоит — то не грех, — сказал Северьян. — Ты гляди, она то сейчас тобой заинтересовалась, а вдруг разинтересуется? Тогда что, вплавь добираться? Так ее сородичи быстро нам ноги оттяпают. По самые уши.

Лука упорно упирался.

— Все равно не хочу. А вдруг она не такая уж и глупая?

— Вот мы и проверим!

Лука ломался долго, трещал по швам и, наконец, сдался. Подошел к деве, обреченно вздохнул.

— Я согласен.

Русалка нахмурилась.

— Не надо так печалиться, витязь. Не на век же я тебя беру, а так, пока не надоешь!

— А потом что, на корм рыбам?

— Почему на корм? — Спросила она, но тут же спохватилась. — Не мели чепуху, ты еще не знаешь, какая я лю… лю…

— Любвеобильная, — подсказал Северьян. — Ладно, любвеобильная. Давай-ка, переправляй нас на другую сторону. Переправишь и можешь забирать Луку. Только с условием вернуть в целости и сохранности.

— Уж постараюсь, — улыбнулась она и скрылась в воде. Через минуту-другую вынырнула, таща за собой огромный лист кувшинки. Был он большим и широким, так что места для двух человек и одного домового здесь было с избытком.

— Давай, вези, — молвил Северьян, когда путники взгромоздились на лист.

— Сейчас, только плавники почищу! — Обиделась русалка. — Что я вам, конек морской?

— Вези. Пожалуйста, — выдавил из себя убийца.

— Хорошо, уговорили. Но ты, красавчик приготовься.

А Лука настолько вошел в роль, что сидел на листе, повесив голову, и обреченно бормотал:

— И чего я с вами там буду делать. Вы же русалки склизкие, зеленые.

— Ничего, — утешила его озерная дева. — Поживешь с нами — позеленеешь!

На другом берегу густо зеленела мясистая осока. Северьян соскочил первым, стащил вещи. За ним неохотно, лениво спрыгнул Лука. Постоял, отряхнулся, оглянулся. А дева озерная вовсю стреляла глазами и размахивала руками.

— Ну, иди сюда красавчик! — Раскрыла русалка объятия.

— Спасибо, — попятился Лука. — Я как-нибудь в другой раз… потом…

— Но как же уговор? — Вспылила озерная дева.

— Ну что ты шумишь! — Рявкнул Северьян. — Он же сказал, потом! Вот и жди!

Чудаковатая троица неторопливо уходила вглубь леса, а вслед им неслись звонкие, непечатные пожелания русалки. Только путников это не очень тяготило. Лишь Лука время от времени вздыхал, приговаривая:

— Эх, нехорошо получилось…

— Нехорошо, — согласился Северьян, — зато как приятно…

Крепкие дубовые стены трещали под напором бушевавших в голове Волхва мыслей. Белоян заложил руки за спину, и, отчеканивая каждый шаг, прогуливался от стены к стене. У входа стоял Владимир, подбоченившись, и устало смотрел на Белояна.

— Ну что, нет вестей? — Участливо поинтересовался Князь.

— Нет, — вздохнул верховный волхв. — Последний раз его видели стражники уходящим в сторону леса. И все. Как сквозь землю провалился.

— Может, сгинул уже? А что говорят стражи на дорогах?

— Никто его не видел. Задержали пару калик, но оба оказались не теми. Скрылся наш Северьян. Исчез.

Владимир зло зыркнул на Волхва.

— Сам же говорил, мол, пленник — человек слова.

— Да кто знал-то! Кто знал! — Взбеленился Волхв. — Я был уверен, что он не подведет!

— Ладно, не шуми, Белоян. — Князь крепко обнял волхва. — Я знаю, ты хотел как лучше. Подождем, может еще не все потеряно…

— Подождем. А что там с древлянами?

— Вроде все тихо. Бунтовщики не шумят, но и дань не платят. Сомнительное равновесие.

— Да уж, сомнительней некуда, — вздохнул Белоян. — Хорошо княже, будем ждать…

— Добегались! — Крикнул Зубр, затравленно пятясь.

Спереди надвигались еще три тени. Блики костра выхватили узкие глазные проемы и жуткие улыбки-оскалы приближающихся степняков.

— Твари! — Северьян крикнул, бросился на взрослых мужчин с кулаками. Тотчас отлетел назад, схлопотав сильную оплеуху.

— Белокожая свинья! — Рявкнул узкоглазый убийца, вытирая окровавленные костяшки пальцев. — Ты испачкал своей гнилой кровью мою руку!

Северьян поднялся, пошатываясь, смахнул с разбитых губ кровь, сплюнул.

— Вы все твари! И вы все умрете!..

…Связанных, мальчишек притащили к большому костру, кинули наземь, возле беснующихся, горлопанящих степняков. Северьян приподнял голову, уставился на костер, не веря своим глазам. В огне метался человек, Северьян узнал в мечущемся волхва Лукия. Бесполезно. Его крепко привязали к деревянному столбу… человек сгорит быстрее, чем расплавятся веревки…

— Нелюди, — выдохнул Северьян, пытаясь подняться, — проклятые нелюди…

Слез не было, он попросту не мог плакать, душу переполняла ненависть, такая ясная и горячая, как взор семилетнего мальчишки. Он стонал от бессилия, пытаясь перегрызть веревки, а над ним стояли степняки и довольно хохотали.

— Говори, русин,, где ваш женщины? — Крикнул лысый, как колено нелюдь Северьяну. Мальчишка плюнул ему в лицо…

— Перебьешься, тварь.

Руку вывернуло из суставов, он почувствовал, как хрустят кости, лопаются сухожилия. Северьян с трудом сдержал крик, но с губ все же сорвался пронзительный стон.

— Ты смотри-ка, крепкий попался, — ухмыльнулся степняк.

Подошел к Зубру, замахнулся ногой.

— Не бейте меня! — Закричал Зубр, сжавшись в комок, — не бейте, я все скажу!

— Не смей! — Прохрипел Северьян, — Не смей, слышишь…

Что-то тяжелое ударило по голове, и мальчишка лишился чувств. Лишь отголоском мысли все еще витало в туманном рассудке:

— Не смей…

В лесу, как в сказке, чем дальше, чем страшнее. Северьян шел впереди, нервно оглядываясь, озираясь. Из-под каждого куста ему мерещились чьи-то злобные глаза, в ушах шипело, пыхтело и чавкало, казалось весь лес вдруг ожил, и ополчился против путников. Домовой спрятался в сумку и не показывался, лишь чувствовалась через ткань, как он дрожит. Лука тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Поначалу просто вперил взгляд в спину Северьяна, но не выдержал, вынул из ножен меч.

— Стой, калика, не могу я больше! — Взревел Лука, как раненый медведь. — Выходи, чудище, кто бы то ни было!

Но лес молчал, лишь злобно шелестела листва, да в сосновом бору раскатывалось эхо. Не так-то просто, оказалось, ходить по зачарованному лесу. Лука и сам не знал, что настолько.

— Уймись! — Рявкнул Северьян. — Это всего лишь наваждение! Если будешь ему потакать, всех жизненных сил лишишься!

— А ты откуда знаешь, калика? — Злобно прошипел Лука. — Или ты вовсе не калика? А кто? Черный маг?

— Заткнись и иди, — мрачно посоветовал Северьян. — Не нагоняй беду.

— Беду? Нет, это не я, это ты ее нагоняешь! Да ты и не человек вовсе!

Северьян крепко вцепился в посох, так что затрещала в ладонях рукоять. Он чувствовал, как закипает в груди злость, неуемная, непреодолимая. Хотелось наброситься на этого выродка, вырвать ему сердце… Убийца закрыл глаза. Что же это такое? Он ведь должен быть хладнокровным! Злоба не может взять верх над разумом, чувства всегда слабее. Только почему так хочется вцепиться в горло этому… Лес! Он насквозь пропитан злобой и ненавистью! Это лишь наваждение, только наваждение иное. Это не волк в личине зайца и не трехголовый змей, сотканный из дыма. Оно поднимает внутренние, доселе дремавшие инстинкты. Превращает человека в зверя!

От мыслей Северьяна отвлек вопль Луки.

— Убью, посланник Ящера! — Витязь бежал на него с вздернутым над головой мечом, намереваясь обрушить его, несомненно, на голову Северьяна.

Убить! Растоптать тварь! — Была первая мысль. Но Северьян переборол ее. Он привык убивать, руководствуясь холодным расчетом, взвесив все за и против. А рубить с плеча, потакая навязанной извне злобе… Не бывать этому!

Меч вылетел из рук Луки будто деревянный. Отлетел и плашмя упал в траву. Витязь, обнаружив потерю оружия, нисколько не смутился. Зарычав, как раненый медведь, он бросился на убийцу с голыми руками. Когда он был уже рядом, и его руки-клещи, мелькнули у Северьяна перед лицом, убийца ударил. Он ударил всего единожды, рукоятью меча-посоха в солнечное сплетение. Лука еще несколько секунд стоял на ногах, вперив бессмысленный взгляд в пустоту.

— Уймись, — тихо выдохнул Северьян.

Лука рухнул на землю, как мешок с дерьмом. Северьян осторожно поднял витязя, взвалил на закорки.

— Ты его убил? — Вылез из сумки домовой.

Северьян бросил на него уничижающий взгляд.

— Я что, похож на убийцу?

Осекся. Он не был похож, он был им. Но домовой понуро опустил голову.

— Прости, калика, что-то я тоже не в себе. Просто, чары этого леса таят в себе зло. И противостоять им может лишь еще большее зло.

— Я и есть зло, — тихо усмехнулся Северьян, — зло праведное.

До поздней ночи шли путники по зловещему лесу, а он все не кончался. Северьян был уверен, что Киянский лес давно остался позади. Но, куда в таком случае, ведет Лука? Сам виновник столь утомительного путешествия в бессознательном виде покоился у убийцы на плече. И приходить в себя не собирался.

Постепенно силы иссякли. Северьян выбрал подходящее место для ночлега, скинул с плеча непосильную ношу и упал на траву. Гудели руки, ноги, но еще сильнее болела голова. Не так просто бороться с сидящими глубоко внутри звериными повадками. Человек самый страшный зверь, когда ведет себя как зверь. Мстить и ненавидеть — его привилегия. Животные на это не способны.

На небе сусальным золотом рассыпались звезды. Крупные, как орехи, они безмятежно сияли в безоблачном, черном, как смоль, небе. У них не было проблем, забот, переживаний. И огонь их, яркий до белизны, не грел, а только обжигал леденящим ужасом. Ужасом скорой беды. Желтовато-белые, они сплетались в причудливые фигуры, одна другой изощренней.

Доробей сидел на коленях у Северьяна, и наблюдал за их причудливым бегом. На смешной волосатой мордочке промелькнула тень меланхолии, тягостной задумчивости. Домовой, увидев небо, как и любой человек, поддался власти высоты, красоте и величию.

— Звезды, как люди, — тихо сказал он. — Есть яркие и тусклые, есть желтые, белые, красные… Но все они рано или поздно падают… и умирают.

— Смерть — основа мироздания. — Молвил убийца. — Некоторые страшатся ее, оттягивая жалкое существование, другие ее ищут, но не могут найти. Но рано или поздно все ее получают… Безотказная женщина, вот что такое смерть…

— Ты и впрямь мудрец, калика, — убежденно заявил домовой. — Только, почему ты никогда не говоришь своего имени? Это секрет?

— Нет, — улыбнулся он. — Если тебе угодно, называй меня Северьяном.

У дерева послышался хруст и сдавленное, сиплое дыхание. Это приходил в себя Лука. Северьян не спешил ему помочь. Сидел себе спокойно, тыкая палкой в костер, уплетая между делом остатки запасов.

— Что со мной случилось? — Лука удивленно таращился по сторонам. Ноги его почти не держали, витязь качался, как тростник на ветру. — Где я?

— Очнулся? — Усмехнулся Северьян. — Ну, чего помнишь?

— Помню, как убегали от русалки, потом темный, злобный лес… и дальше непроницаемая мгла!

— Все не так уж и плохо, — тихо вздохнул убийца.

— А что было? — Всплеснул руками Лука.

— Ты ополоумел, и бросался на меня, как голодный медведь. Намерения твои были ясны невооруженным глазом…

— Я… пытался убить тебя? — Удивлению Луки не было предела.

— Пытался. Но, как видишь, не убил.

— А почему у меня так болят ребра?

Лука прикоснулся к груди и сморщился от боли. Северьян повел бровью, отворачиваясь в сторону. Видать, действительно немного переборщил с ударом. Вот так всегда, хочешь, как лучше, а получается наоборот.

— Потому что мне тоже надо было как-то защищаться, — просто ответил Северьян, догрызая заплесневевшую лепешку.

Лука так и сел. Несколько минут бессмысленным взглядом обводил окрестности, почесал затылок. Голова была пустая, как котелок. Разве что ветер не сквозил из уха в ухо.

— Я сошел с ума?

— Нет, просто чары леса скрутили тебя в бараний рог. Ты скажи мне лучше, Лука, зачем ты затащил меня… гм… нас в эту чащобу? Ты говорил, что знаешь, как пройти к Искоростеню, но сам здесь ни разу не был. Иначе лес заворожил бы тебя давно, еще в прошлый раз.

Лука понуро опустил голову.

— Это только моя вина. Мне нельзя появляться на дорогах… Если стражи Владимира найдут меня, мне от них не отделаться… Убьют, любой ценой убьют…

Северьян усмехнулся.

— Чем же это ты так провинился перед князем? Никак позарился на его любимую рубаху?

— Было дело. — Вздохнул Лука. — Я бы не хотел говорить.

— Что ж, ты имеешь право на тайну, — согласился Северьян, — но в следующий раз будь добр предупредить, прежде чем начнешь строить козни… Если бы не твоя “предусмотрительность”, мы бы уже были в Искоростене!

Лука даже не пытался оправдываться. Плечи его опустились, шея согнулась под немереным грузом головы. Он поступил подло и понимал это. Но сделал это не единожды. Об этом Северьян еще не знал.

Глава 15.

Рано утром они тронулись в путь. И чем дальше они уходили в лес, тем гуще становилась растительность, тем сильнее смыкались кроны деревьев. Дневной свет, прорывавшийся сквозь листву, теперь исчез вовсе. Дальше деревья росли настолько часто, что приходилось продираться между ними, царапая руки ноги, превращая одежду в груду рваного тряпья.

— Ничего, — кряхтел Лука, прорываясь через завал, — в вирии нам зачтется…

— Не уверен, что нас сейчас кто-то видит, вон, как кроны смыкаются, — криво усмехнулся Северьян. — Так что пыхти спокойно, счеты потом подводить будем.

— Да уж, — согласился Лука. — После наших проделок в Вирий могут и не пустить.

— Осторожнее! — Донесся из котомки возмущенный вопль домового. — Все бока мне отдавите!

Неожиданно густые, поросшие мхом деревья расступились, являя взору невероятное зрелище. Огромная, залитая солнечным светом поляна играла всеми цветами радуги. Столь пестро и ярко была она усажена разнообразными цветами, что у путников начали разбегаться глаза.

— Красотища-то какая! — Восторженно прошептал Лука, намереваясь выйти в солнечный круг.

— Стой! — Рявкнул Северьян. — Не двигайся!

Лука дернулся, как от удара мечом.

— Ты что, калика, сдурел? Так и разума лишить можно!

— Не торопись. Вспомни лучше слова лесного старца.

— Какие еще слова?

— Дикие деревья? Помнишь?

Витязь улыбнулся.

— Ну, какая здесь дикость? Просто красивая поляна!

— Ведьмина поляна тоже красивая, — проворчал Северьян. — А я еле ноги унес.

— Нам все равно идти вперед, так не обходить же эту красотищу стороной?

Северьян отмахнулся.

— Шут с тобой, Лука. Пошли, раз ты так хочешь.

Поляна и правда блистала непревзойденный великолепием. В невозможном, нереальном переплетении сплелись маки и незабудки, ромашки и лютики, васильки и иван-чай. Столько разных, неповторимых запахов захлестывали, кружили голову, путали взгляд. Северьян вдохнул полной грудью и закашлялся. Пыльца разноцветная, подстать цветам, поднялась пестреющей волной и тотчас осела. Даже домовой взирал на все вокруг с немым восхищением.

Что-то смутило Северьяна. Нет, это не была нереальная красота поляны, и ее гладкость и чистота тоже не имело отношения к назревающему в груди волнению. Испугало убийцу другое. На всей поляне, ни на едином цветке не было ни пчелки, ни бабочки. Даже случайной мухи, и той невозможно отыскать.

— В зачарованном лесу все — обман, — тихо пробормотал себе под нос Северьян. — Обман, навязанный колдовством… Лука, беги!

Северьян крикнул, что было мочи, и витязь не стал переспрашивать: сразу уловил верные нотки в голосе спутника, но было уже поздно. Из земли, там, где мгновением раньше росли нежно-синие васильки, вырвался гибкий, как змея корень, схватил Луку за ноги. Витязь не смог удержать равновесие. Так и грохнулся, точно мешок на голую землю.

— Меч, меч тащи! — Дурным голосом заорал Северьян.

Разномастные цветы таяли прямо на глазах, будто заутренний туман на реке вдруг исчезает под яркими лучами светила. На их месте один за другим вылезали из земли уродливые корни. Один из них, извиваясь, тянулся к ногам Северьяна. Убийца подпрыгнул так, как, наверное, никогда не прыгал раньше. Посох привычно развалился надвое. Лезвие меча буквально вспыхнуло, отражая блики полуденного солнца. Клинок обрушился молниеносно, отсекая отросток. Корень конвульсивно дернулся, разбрызгивая во все стороны черную маслянистую кашу. В ноздри вкрался запах тухлятины, будто на поляне устроили жертвоприношение и забыли убрать результаты сего пиршества.

Обрубок скрылся в земле. Вместо него, взрыхляя землю, точно дождевые черви, выскочили еще три. Один схватил Северьяна за предплечье. Убийца с трудом удержал меч в руке. Но корни были настырными. Тотчас другой обвил голенище правой ноги, а третий рванулся к горлу. В мановение ока он перекинул злополучный клинок из выведенной из строя правой в свободную левую. Вовремя. Еще один отросток устремился к лицу. Северьян сделал единственное, что он успел: увернулся. Острие корня пронеслось мимо, обдав щеку жаром. В ту же секунду меч в левой руке будто ожил. Жадное, требующее жертвы лезвие рубануло наискось, и злополучный корень упал на землю. Обрубок извивался как хвост ящерицы, в предсмертных конвульсиях разбрызгивая черную, дурно пахнущую слизь. Два других, извиваясь змеями, задергались, крепче сжимая голенище. Ноги подкосились. Северьян упал плашмя, в полете успев отсечь злополучный корень, связывающий ноги. Только тело его соприкоснулось с землей, тотчас из разрыхленной почвы вырвались сразу два, сковывая движения, прижимая непослушное тело к земле. Еще один, неприятно колючий, обвился вокруг шеи и начал неторопливо сжимать горло. В свободной руке Северьян по-прежнему крепко сжимал меч, но воспользоваться им не мог. Растения крепко держали убийцу.

— А ну пошли прочь, гадины! — Услышал Северьян под ухом пронзительный вопль. То Доробей выбрался из котомки и теперь тыкал злополучный корень длиннющей костяной иглой.

— Не туда! — Крикнул ему Северьян. — Возле руки отгоняй!

Неизвестно, чувствовали ли хищные растения боль, но когда домовой вогнал иглу под самое основание диковинного корня, тот, разбрызгивая черную кровь, сразу отпустил Северьяна. Убийца не растерялся, только и ожидая этого момента. Ударил мечом по спутавшим ноги корням. Обрубки полетели во все стороны, безумно извиваясь. Один сбил с ног Доробея.

— Ящерово отродье! — Заорал домовой, отталкивая шевелящийся отросток.

Северьян в это время уже срубил корень с шеи и теперь, напрягая силы, пытался стянуть злосчастный обрубок, перекрывающий дыхание.

— Лука, ты где? — Крикнул он, сбрасывая омертвевшие отростки.

В ответ раздалось лишь бессвязное мычание. Северьян подхватил воинственного домового, сунул в котомку. Уродливые отростки не унимались, диковинно изгибаясь, пытались наброситься на убийцу. Северьян рубил направо и налево, как косарь на заросшем бурьяном поле. Земля под ногами уже чавкала и пузырилась, залитая черной слизью. Наконец, он нашел Луку. Витязь был с ног до головы спеленан хищными корнями, и теперь оные определенно затягивали его в землю.

Северьян на мгновение растерялся. Сейчас начать рубить корни, можно случайно снести башку и Луке. А те все лезли и лезли из земли, оголодавшие, ненасытные. Там где только что горой валялись обрубки, теперь снова взгромоздилась стена извивающихся щупалец. Так не выбраться, — решил убийца. — Надо найти источник. Помнится, дед-лесовик говорил о хищных деревьях, отнюдь не о корнях.

Растерянность как рукой сняло. Тотчас цепкий взгляд выловил среди лесной чащи четыре толстенных дерева. Как же он сразу не заметил? Деревья и вправду выглядели живыми и хищными. Черные, с зеленым отливом стволы выглядели гладкими, отлитыми из металла и тщательно заполированными кузнецом. Ни единого сучка, не дупла, лишь искривленные гладкие стволы, да причудливо изогнутые ветви, на которых дышит, копошится ядовито-зеленая листва. Не деревья, а выродки какие-то.

Действовать надо было молниеносно. Проклятые отростки уже затащили Луку по уши в землю, лишь упирающиеся кисти рук были видны среди копошащихся корней. Мечом он так и не успел воспользоваться.

Северьян, срубая под корень все на своем пути, побежал. Деревья, будто уловили его мысли. На пути возникали все новые и новые отростки. Северьян рубил их, чувствуя, как разогрелся в руках клинок, как ноют от натуги мышцы, как напрягаются, намереваясь порваться, жилы. Пот градом катился по лицу, руки взмокли. Сейчас убийца боялся одного, что меч вдруг выскользнет из потных ладоней. Тогда конец.

И он сжимал клинок все крепче и крепче, так что трещала в руке дубовая рукоять, стонала под давлением пальцев и молило о пощаде. Зато клинок пел, кричал и стонал, звук с которым он каждый раз поднимался, можно было сравнить лишь с соединенными воедино трезвучиями, перерастающими то в шепот, то в свист.

Хищные деревья задергались, чуя приближение человека, листья их заколыхались, задергались в агонии. И было с чего. Клинок, вошедший в раж, крушил все. Теперь не хозяин управлял им, а меч руководил действиями хозяина, довлел над ним своей несокрушимой железной волей. Деревья оказались на редкость крепкими. От первого же удара Северьян с трудом удержал в руке меч. Так отскочил он, отпружинил от крепкого ствола. Но зарубка осталась. Большая зарубка. Он ударил еще раз, и еще, и бил раз за разом, изнемогая, но продолжал рубить. Из глубокой раны на стволе потекла густая черная слизь. Теперь уж Северьян не сомневался, кому именно принадлежат хищные корни. Первое дерево даже не пришлось дорубать до конца. Северьян просто толкнул его, и ствол, под чудовищным напором собственного веса завалился на бок. Черная кровь хлынула фонтаном, раздался тихий стон, и кипа корней на поляне опала безвольными палками. Со вторым деревом было проще, ствол его оказался тоньше и почти не противился ударам клинка. Когда рухнул он, тянущие Луку в землю корни бессильно дернулись и замерли. Оставшиеся деревья уже не покачивались, они трепетали, чуя приближение смерти. Северьян слышал в голове тихие, молящие о пощаде голоса, чувствовал их страх и ужас. Но на лице его играла злая широкая улыбка. Не улыбка — оскал. Оскал хищника, настигающего свою жертву…

Когда последнее дерево рухнуло под сокрушающими ударами, и Северьян в изнеможении упал на траву, небо уже затягивала хмурая пелена вечера. Меч, выпавший из безвольной руки, подвергшийся закалке сотен печей и выдержке нескольких сотен лет в земле, меч, который невозможно сломать или затупить теперь покрывала сетка мелких трещин и зазубрин. Сталь выдержала, но выдержала, отдав все свои силы человеку. Или просто человек оказался сильнее металла? Северьян этого не знал, и знать не хотел. Ему даже не было жалко своего верного клинка, от которого впрочем, осталось лишь лезвие. Он просто устал.

Как только первая волна бессилия спала, Северьян пошел помогать Луке. С трудом заставил опустошенное, выжатое тело подняться, он, опираясь на меч, неторопливо зашагал к спеленанному по рукам и ногам витязю.

Лука лежал, чуть постанывая, но, уже не пытаясь выбраться. Он, должно быть, давно успел похоронить и себя и Северьяна, теперь лишь ожидая, когда неведомая сила затащит его под землю. Услышав над головой удары, он понял, что это конец, и зажмурился. А когда открыл глаза, на него с прищуром смотрел взмокший, перемазанный с ног до головы в черной жиже калика.

— С возвращением на этот свет, — тяжело улыбнулся Северьян.

Лука оторопело таращился на спасителя, и не понимал, толи ему это мерещится, толи его бренное тело давно уже в вирии. Но почему тогда здесь же и калика?

— Слава Роду, я что, жив? — Удивленно пробормотал он.

— Жив, — согласился Северьян, — причем гораздо живее меня.

В этот момент изломанный искореженный клинок не выдержал напора человеческого веса и сломался прямо посередине. Северьян, не устояв, упал рядом с Лукой, прямо на покрытую черной смоляной жижей землю.

— Меч сломался, — тихо сказал Лука. — Жаль.

— Жаль, — отрешенно молвил Северьян.

Глава 16.

Ночь упала незаметно, будто закрыли небо крылья гигантской птицы, да так и остались висеть на веки вечные. Ни единой звездочки не вспыхнуло не бесконечно черном небосводе, лишь луна бледным расплывчатым пятном распласталась, не в силах сдвинуться с места и была похожа на зажившую рваную рану. Путники брели молча, лишь тихо сопели от натуги, да из котомки раздавался мерных храп домового. Северьян брел, спотыкаясь, неуверенно опираясь на новый, выточенный засветло из ветви хищного дерева посох. Этот хоть и выглядел необычно, но был самым обыкновенным куском деревяшки, не чета старому мечу-посоху, который пришлось выбросить. Как оружие он был совершенно бесполезен, а тащить лишнюю поклажу — себе дороже. Меч Луки также не нашли. Толи он был погребен среди многочисленных корней, толи просто крепко увяз в земле, клинок был безвозвратно утерян. Лука даже порывался разгрести несметное количество отмерших обрубков, но те, в свою очередь отчего-то перестали быть гибкими, одеревенели. Пришлось бросить бесполезное занятие и оставить все, как есть. Теперь на поясе у Луки болталась большая сучковатая дубина, а у Северьяна окромя нового посоха остался кинжал, который он чудом умудрился сохранить. Лишь благодаря ему удалось состряпать себе некое подобие оружия, учитывая то, что Лука неплохо махал палицей, а в руках Северьяна даже палка становилась смертельным оружием.

Путники двигались налегке. Кроме утерянного оружия, как бы то ни было, возникала еще одна проблема. Сумки, доверху набитые припасами, нынче полностью опустели. И теперь, люди шли, сглатывая слюни и борясь с наступающим голодом. Но и с ним можно было бы бороться, организм привыкает и к голоданию. Была бы вода. Таковой, к сожалению, не наблюдалось, а баклажка Луки уже давно опустела. Легче всего приходилось домовому. Он мог годами обходиться без воды и пищи. Людям куда тяжелее. Ведь шли-то они не по простому лесу… завороженному. Тут каждый пруд, каждый источник таит в себе подвох. Хлебнешь из родничка воды, а водица-то мертвая. Или того хуже, встретится лесной ручеек, а окажется, что это ведьмин исток. Глоток, другой, и не заметишь, как блеять начнешь. А там уж и рога отрастут, и копыта появятся, все, как говорится, козлиные причиндалы.

Северьян не единожды порывался напиться из возникающих кое-где источников, но Лука оттягивал его в сторону, рассказывая, чем может обернуться такая выходка.

— Ничего, — приговаривал он, облизывая пересохшие губы, — скоро зачарованный лес кончится, и по краям будут болота. Там вода, конечно, не такая чистая, как в ручьях, с гнильцой и запашком, и пронести может, зато точно в козла не превратишься.

А Северьян шел, скрипя зубами. Он уже был готов и в козла превратиться, и в змея, только бы напиться. Не привык он к таким условиям, не привык, хотя думал, что может все. Что для одного — раздолье, то для другого — смерть, — приговаривал он, злобно ругаясь и пиная все, что попадается под ноги.

Доробей сидел в котомке и смиренно молчал. Очень не хотелось попасть под горячую руку калики. Он хоть и человек ученый, но в сердцах так звездануть может, мало не покажется!

А жажда мучила все сильнее, подступая комком к горлу, мешая думать, мешая воспринимать. И когда, к полудню, путники, наконец, наткнулись на поросшее мхом и Ящер знает чем еще болотце, ликованию людей не было предела.

— Все, — облегченно вздохнул Лука. — Дошли.

Зачарованный лес остался позади. Жадно хлебая тухлую, дурно пахнущую воду, Северьян все равно ощущал себя на седьмом небе. Вот что значит обрусел. Свыкся с отвратительными условиями жизни, стал радоваться каждому новому мгновению, каждый восход солнца встречал лучезарной улыбкой. Все-таки что-то было в этой, наделенной странными свойствами гиперборейской земле. Что-то тянущее и зовущее, манящее и дразнящее, будто стоишь перед входом в неизведанную пещеру. Просыпались дремавшие до поры корни, корни уходящие в далекое детство… Русич всегда остается русичем, где бы он ни был, что бы не делал, как бы не жил… Но что совершенно точно радовало сейчас Северьяна, так это хмурая давящая тяжелым взглядом в спину масса лесной стены. Хватит колдовства, — решил Северьян, сплевывая тину и ряску, — наколдовались уже по самое некуда.

Идти по тонюсенькой тропинке, когда с одной стороны прижимает лес, а с другой непроходимая болотная топь, было боязно. Даже Северьян ощущал тяжелую, нависшую над людьми атмосферу ненависти и недоброжелательства, исходящую от каждой травинки, каждого кустика. Возникла и еще одна проблема, когда зачарованный лес остался позади. Это налетевшие невесть откуда комары, да слепни, облепляющие людей с ног до головы. Путники поначалу остервенело, лупили себя ветками, чуть позже лениво отмахивались, а к вечеру и вовсе смирились. Только тогда лавина вредных кровососов, наконец, поутихла, насытившись.

Темнело. Медленно, солнце уползало за виднокрай, оставляя на небе пунцово-багряные разводы, будто там только что дрались насмерть боги. И теперь кровь одного из них так и осталась тлеть на сереющем небе.

Со стороны болота раздавались странные, порой даже страшные звуки. Под ногами привычно хлюпало и чавкало, натужно квакали болотные жабы, из-под ног расползались мерзкие скользкие гады. Северьяну хоть бы хны, идет, лишь подозрительно по сторонам оглядывается, а Луку страх пробрал. Вспомнил, что рассказывала прабабка про лягушек. Говорила, что это, мол, утопленники, сгинувшие ли в озерах, в морях, без разницы. И рано или поздно они снова превратятся в людей. Или не в людей. А в упырей. Кто их разберет, этих тварей склизких? Да только все равно боязно.

Протяжно выла выпь. Даже Северьян не выдержал ее заунывного вопля, дернулся, встрепенулся, точно нахохлившийся орел. Со стороны леса медленно поднималось пугающее, зеленоватое сияние.

— Что это? — Завидев свечение, пробормотал Лука.

— А я почем знаю? — Буркнул Северьян. — Туман, наверное.

— В лесу?

— Почему бы и нет!

Но, к сожалению, доводы калики отнюдь не казались Луке убедительными. Да и самому убийце они таковыми не казались. А свечение медленно поднималось все выше и выше. Вскоре оно достигло крон самых высоких деревьев.

— А говорил, что прошли зачарованный лес, дурак! — Злобно прошипел Северьян.

— Да кто же знал? — Виновато пробормотал Лука, хватаясь за палицу.

Северьян хмуро посмотрел на него, покачал головой.

— Не думаю, что это нам поможет. Не каждую нечисть можно дубиной да по башке.

— Это почему? — Искренне удивился Лука.

— Да потому что у нее, сиречь нечисти, башки может и не оказаться, — закончил мысль Северьян. И на беду свою оказался прав. Со стороны леса, там, где образовалось таинственное сияние, стали ясно слышны голоса.

Сначала это был просто монотонный гул, какой обычно бывает в крупных городах на базарах, затем стали различаться отдельные фразы и реплики.

— Черное возьмет черное… болью насытятся живые… души сгорают в пламени… — вторило злобное эхо злым невнятным голосам, идущим из леса, и становящимися все громче, все различимее.

Северьян хмуро косился на болото, прикидывая пути к отступлению, да что там отступлению, — побегу, когда Лука схватил его за плечо.

— Смотри! — Заплетающимся языком проговорил витязь.

Сквозь деревья, из сине-зеленого пламени выходили фигуры. Все они были облачены в доспехи, висевшие на них, словно рубахи на пугалах. Приглядевшись, Северьян понял почему. Стоящие на границе леса были самыми настоящими призраками. Призраками давно умерших богатырей, сгинувших в зачарованном лесу, души которых так и не нашли успокоения…

У некоторых еще сохранились лица, но кожа обтягивала черепа, как пергамент, и выглядела потрескавшейся, рваной. Из пустых глазниц на путников смотрела темнота. Другие были в куда более плачевном состоянии. Продырявленные черепа, кое-как крепившиеся на некрепких позвонках, оторванные нижние челюсти, все это было лишь цветочками. Среди войска мертвецов попадались даже с топорами в черепах и все, как ежи, истыканные стрелами. Зрелище еще то! Финал в этой безмолвной сцене поставил предводитель, напрочь лишенный головы. Впрочем, оную он держал в руках, и держал очень даже крепко.

— Кажется, это конец, — заунывно протянул Лука, хватаясь за палицу.

— Брось, — скривился Северьян. — Они же призраки. Что с них будет?

— Будет, еще как будет! — Мрачно обнадежил Лука.

Мертвое войско уныло колыхалось под порывами ночного ветра. Предводитель приставил голову к шее, и та затянула странную, заунывную песню, от которой у путников волосы встали дыбом.

— Что им надо? — Пробормотал Лука.

— Не знаю. Но, скорее всего, наши души, — прошептал Северьян в ответ.

Войско, заметив людей, оживилось. Кошмарные, выползшие из Ящерова царства создания тихо смеялись, обступая путников полукольцом. Там, где проплывали призраки, земля высыхала, трескалась, а трава истощалась прямо на глазах, обращаясь в пепел.

— А ты говоришь, что с них будет? — Вякнул Лука. — Так посмотри!

Северьян смотрел, как обугливается осока, как пытающиеся убежать лягушки вспыхивают синими факелами и осыпаются горстками пепла. И так захотелось ему жить, мочи нет.

— Бежим! — Заорал, что было силы убийца.

— Куда?! — Прокричал в ответ Лука.

— На болото!

— Так потопнем ведь!

Голос витязя был умоляющим.

— Не потопнем, так сгорим. Выбирай!

Выбирал Лука недолго. Тотчас припустил вслед за Северьяном, неумело прыгая по кочкам. Болото, казалось, щадило незваных гостей, само подставляя кочки и коряги, уберегая от гибельных мест. Дважды Лука спотыкался, падал лицом в болотную жижу, но поднимался, и бежал след в след за Северьяном. Тому тоже приходилось несладко. Быть первопроходцем всегда тяжелее, чем плестись позади. Убийца спотыкался о коряги, поскользнулся на подвернувшейся под ногу лягушке, и к завершению сих неприятностей, по пояс провалился в кишащую пиявками и другими склизкими гадами болотную жижу. С трудом выбрался, отряхнулся. Призраки все не отставали, неторопливо ступая на болотную топь. Мимо пронесся Лука. Северьян поспешил за ним, чувствуя, как больно напрягаются легкие, выталкивая вонючий, гнилой воздух.

— Помогите, — раздался впереди крик Луки и звонкий плеск.

Северьян упал, споткнулся. Побежал дальше. Снова упал, чувствуя, как тело медленно погружается в гнилостную болотную жижу. Грязная вода пропитала насквозь балахон. Набухшая ткань лишь сильнее тянула на дно. Северьян неуверенно барахтался, завязая в топи все сильнее и сильнее. Вот и конец пришел, — решил он, закрывая глаза, когда вонючая слизь стала забираться в нос и рот. Потом болотная тина сомкнулась над головой, и мир, вспыхнув мириадами красок, окунулся в такую нежную, как рука матери и такую спасительную пустоту.

Глава 17.

Он не помнил, как людей уводили в полон. Смутно всплывали в памяти лишь голые потные спины, кнут надсмотрщика да жесткие деревянные колодки, впивающиеся в руки.

В чувства Северьян пришел лишь на невольничьем рынке. Он, и еще несколько мальчишек стояли на всеобщем обозрении, каждый мог подойти, пощупать, проверить зубы…

Тогда то и подошел странный узкоглазый мужчина в черной накидке. Посмотрел Северьяну в глаза, усмехнулся, уловив ненависть во взгляде мальчишки.

— Такой-то мне и нужен, — распевно молвил мужчина, — я беру этого…

…Северьян тихо стонал, когда странный человек вел его через базар.

— Помни мальчишка, — тихо говорил он. — Я научу тебя всему, что умею сам… Я сделаю из тебя настоящего убийцу. Убийцу, каких не видел свет…

— Я хочу убивать, — тихо сказал Северьян.

Мужчина горько усмехнулся.

— Я знаю, что ты хочешь… в тебе столько ненависти и злобы… ты сможешь…

— Как тебя звать? — Тихо спросил мальчишка.

— Отныне называй меня Следящим… Когда-нибудь ты тоже будешь носить это имя…

Голова трещала, будто старый засохший дуб под злыми порывами урагана. Так странно было ощущать себя мертвым, слишком уж много боли и вони. Северьян открыл глаза. Вокруг была тьма, хоть глаз выколи. Неужели Вирий! На небе, оказывается темно! — огорчился убийца. И тут же пришла иная мысль. Если только это небо… Рядом раздавался тяжелый мученический стон. Похоже, занесло прямиком к Ящеру, — тяжело выдохнул Северьян. — Это ж надо, нет бы к своим богам попал, не так обидно было бы. И все-таки, кто же это стонет? И почему так воняет?

После нехитрых действий Северьян понял, что воняет он сам. Наверное, тело все еще перегнивает в болотах, а дух плотно связан с телом. Или же, или же…

Додумать он не успел. Рядом кто-то очень громко чихнул.

— Кто здесь? — Крикнул убийца, и подивился хрипоте собственного голоса.

Что бы там не говорили, — решил он, — но жизнь на земле куда лучше этой, послесмертной…

— А кто ты? — Раздался знакомый голос.

— Лука? — Неверяще переспросил убийца. — Ты тоже здесь?

— Где здесь?

— Не знаю, — признался Северьян. — Толи на небе, толи у вашего Ящера в чертогах.

Рядом раздался скрип. Это Лука почесывал башку.

— Нет, точно не в вирии. В вирии светло и облака. А где здесь облака? Одна вонь да темнота. На Ящерово логово тоже не похоже, огонь должон быть… Слушай, — осенила Луку догадка, — может быть мы в плену у кого-то из твоих богов?

— Нет, что ты, — возмутился Северьян. — У меня те же боги, что и у тебя. И уж точно не воняет тухлой рыбой…

— Тухлая рыба говоришь, — подозрительно пробормотал Лука. — А ведь и правда рыба.

Что-то знакомое показалось в этом Луке. Знакомое, до коликов в животе, который, между прочим, был совершенно пустым и уже недовольно ворчал, требуя какой-нибудь еды.

— Дрягва, — прошептал он. — Ящер меня раздери, Дрягва!

— Ну и причем здесь дрягва? — Спросил Северьян.

Если бы Северьян чего-то видел, он бы заметил странное выражение на лице Луки.

— Слушай, калика, а тебе не приходило в голову, что мы не умерли?

— Как так не…

Северьян запнулся. А ведь и правда, с чего он взял, что умер? Конечно, болото есть болото, но ведь его могли и вытащить! Тогда понятно, почему от одежды так пахнет тухлятиной, а на руках и лице засохшая грязь, которая так и отваливается противными комками.

— Ну, убедился? — Раздался довольный голос Луки.

— Может ты и прав, — неуверенно согласился Северьян, — но где мы?

Из темноты раздался недовольный вздох.

— Лучше бы мы остались на болоте… Мы в плену у дрягвы!

Северьян осторожно поднялся. По его мнению, плен отнюдь не представлялся концом света. Отовсюду можно выбраться. А это место ну никак не тянуло на исключение из правил. Слишком уж вонючее оно было.

— Что ж, по крайней мере, мы живы, — тихо обронил он, пытаясь отыскать на ощупь стену.

Таковая обнаружилась в десяти шагах. Она оказалась деревянной, плохо обработанной и… мокрой. Противной, склизкой и мокрой. Похоже, дерево начало основательно гнить. Северьян поднатужился. Доски неуверенно хлюпнули и стали поддаваться.

— Эй, что ты там делаешь? — Раздался взволнованный голос Луки.

— Пытаюсь нас спасти, — прокряхтел Северьян.

Доска начала трещать и расщепляться. Тут, как назло, за стеной раздались шаги и приглушенные голоса. Заскрипел отпираемый засов, несмазанные петли натужно взвизгнули, и темноту разорвал луч света. Северьян смог увидеть и заросшие мхом, покрытые гнилью дощатые стены, грязную, взмокшую землю под ногами, кучу несвежего сена в углу и тушу Луки, который так и не соизволил подняться, и сейчас сидел, подслеповатым взглядом таращась на открытую дверь, в которой просвечивались два силуэта. Один повыше, поплечистее, а другой худосочнее и несуразнее. При всем при этом оба, пожалуй, ростом никак не выше Северьяна. Но было нечто такое, что ставило их обоих выше путников. В руках каждый держал длинную палку, с крюками на конце. Северьян представил эти крюки у себя в ребрах, и ему стало не по себе. Тот, что повыше хмыкнул, заметив неудачную попытку побега. Северная стена так и осталась прогнутой.

— Ну и кто у вас за главного? — Спросил он. Голос был низкий, сиплый, будто лягушка вдруг заговорила.

— Мы равны, — осторожно начал Северьян. — Мы просто путники, заблудившиеся в лесу…

— Молчи, киянин! — Рявкнул мужчина, — с тобой мы по-другому говорить будем. Теперь пусть твой прихвостень, — указал он пальцем на Луку, — что-нибудь расскажет.

Дневной свет упал на лицо странного мужика. Был он худой и тощий, щеки ввалились так, что проступали кости черепа, подбородок зарос негустой, плохо растущей щетиной, волосы одним сплошным колтуном сплелись в какую-то несуразицу, будто горящий огонь вдруг замер, и мгновение его движения перенесли прямиком на голову болотного жителя. В руке он сжимал самую обыкновенную острогу.

— Я не прихвостень, — Лука нахмурил брови. — Я древлянин! И мы с каликой…

— С каликой? Насмешил! Этот бугай — калика? Ты бы еще сказал упырь — пустынник.

— Это вам лучше знать, сами-то на упырей похожи! — Огрызнулся Лука.

Северьян до поры, до времени помалкивал, но уже на всякий случай прикидывал, куда ударить первого, чтобы сразу выбить острогу. Второй не опасен, главное вовремя заткнуть рот…

— Мы не упыри! — Вскричал болотник. — Мы жители дрягвы!

Лука усмехнулся.

— Дрягодуры значит? Или дряги? А может…

— Дряговичи мы! — Поправил молодой. — Мы свободный народ! Никто нам не указ! Ни Владимир, ни Огневица, ни хан печенежский!

Закончить он не успел. Северьян достал его в прыжке, пяткой выбивая челюсть. Дрягович отшатнулся, но не упал. В руках его засвистела острога. Убийца ушел с линии удара, тотчас переключившись на молодого, который медленно, шаг за шагом отступал к выходу. Дойти ему Северьян не дал. Дикой кошкой сиганул к двери, перекрывая путь. У молодого дрожали руки, острога ходила ходуном. Северьян отметил, что это всего лишь мальчишка, сопливый безусый отрок, который не то, что острогой ударить, ходить толком не научился.

— Уйди, убью! — Верещал парнишка, тыкая острогой.

Северьян легко перехватил ее, выбил из детских рук, а самого мальчишку отправил оплеухой к дальнему углу. Острога удобно легла в руку. Вовремя. Острые шипы пронеслись около лица, обдав Северьяна жаром напополам с холодом. Если бы эта штуковина воткнулась в голову…

Он отскочил, перехватывая острогу поудобнее. Похоже, начал соображать и Лука. Витязь поднялся, встал в глупую стойку, хлопая себя по бедру. Накуси-выкуси. Дубины на поясе не оказалось.

— Уйди! — Крикнул ему Северьян. — Сам справлюсь!

Острога прочертила полукруг, сбивая дряговича с ног. Тот был неплохим бойцом, оружие не выронил, но в том был его промах. Длинный шест мешал маневренности, сковывал движения лежачего. Северьян не стал его убивать. Стукнул тупым концом остроги по голове. Дрягович ойкнув, замолчал. Из дальнего угла раздавался плач мальчишки. Лука дернулся, помочь, утешить, но Северьян прикрикнул на него, и витязь нехотя поплелся к выходу.

Далеко уйти они не успели. Только выскочили за дверь, и сделали несколько шагов. Дальше бревенчатая кладка кончалась, начиналась нескончаемая топь. Болоту казалось, не было края, лишь нагромождение небольших домиков дрягвы создавало иллюзию обжитости, сужала невероятные размеры заболоченного озера. Или реки. Что именно это было, теперь догадаться сложно.

— Ну и что дальше? — С надеждой спросил Лука.

— Дальше вплавь, — пожал плечами Северьян и спустился в болото. Воды оказалось всего по колено, а дно, хоть и было скользким и илистым, все-таки было надежной опорой и уезжать из-под ног не собиралось.

Северьян огляделся. Из домов в округе уже высовывались любопытные. В основном, женщины и дети. Интересно, а где же все мужчины?

Впрочем, оных пришлось ждать не долго. Появились и мужчины, причем в руках их окромя острог были довольно приличные луки и дротики, точь-в-точь как у Владимирской дружины. Завидев пленников, неуверенно бредущих к видневшейся вдалеке кромке леса, они, выкрикивая угрозы и ругательства, кинулись вдогонку. Северьян понимал, что уйти не удастся. Он не питал иллюзий на свой счет и на счет Луки, но это было делом чести, пытаться до самого конца. Единственная проблема тяготила его. Исчезла сумка, а вместе с ней и Доробей. Как он? Сумел ли выбраться, или сгинул в болоте? А может, его тоже поймали дряговичи и теперь сварили из домового суп? Кто знает вкусовые пристрастия болотников. Они наверняка и лягушек едят. Вдруг и упырями не брезгуют?

Хотя нет, говорят, они упырей почитают, поклоняются им. Северьян передернулся от отвращения. Любых богов можно принять, но поклоняться болотной нечисти — верх презрения небес. Как только боги терпят этих нелюдей?

Дряговичи были отнюдь не глупы. Не суетились, а неспеша окружали пленников. Северьян поудобнее взял острогу, намереваясь умереть в бою, Лука последовал его примеру. Слышалось его тяжелое дыхание и хрип. Витязь совсем выдохся. Устал. Северьян хорошо понимал его. Он и сам притомился искать проклятый Искоростень, который уже начинал казаться заколдованным. А может, таковым и был. Не зря ведь говорил Белоян, древлянская княгиня Огневица — маг, каких мало. Так может она, зная о приближении убийцы, окутала город чарами?

Круг замкнулся. Теперь дряговичи подходили все ближе, ощетинившись острогами и легкими луками.

— Бросайте остроги! — Рявкнул кто-то. — Иначе можете начинать считать дыры на своем теле.

Северьян цепким взором оглядел толпу. Ни одного человеческого лица. Все оплывшие, обрюзгшие. Кожа серая, с зелеными разводами. Губы синие, как у русалок, и глаза пустые, бесцветные. Нелюди. Живут с упырями. А тут уж люди зря не скажут. С кем поведешься от того и наберешься…

— Ну!? — Поторопил дрягович.

Медленно, убийца опустил острогу. Разжал кулак, и палка с хлюпаньем упала в воду. Северьян тотчас же вдавил ее в землю, оглядываясь вокруг, запоминал ориентиры. На следующий раз будет припрятано какое никакое, а оружие. Если конечно, болотники не найдут острогу… И если будет следующий раз.

Но, похоже, дряговичи не собирались убивать пленников. По крайней мере, они не сделают этого прямо сейчас, а значит, есть шанс выкрутиться. Северьян толкнул Луку в бок. Тот держался за острогу, как за палочку-выручалочку и никак не хотел отпускать. Пришлось ему помочь. На недоуменный взгляд, Северьян коротко бросил:

— Так надо, — и утешил. — Не боись, еще побарахтаемся…

Кто-то больно ударил по спине. Слова так и остались висеть на языке, а убийца грохнулся лицом в вонючую болотную воду. Рядом раздался плеск. Досталось и Луке. Северьян попытался подняться, но наткнулся на что-то острое. На миг мелькнуло серое, землистое лицо болотника. Потом в живот впечатался тупой конец остроги. Северьян снова упал. Его ударили по голове, да так, что вспыхнули искры. А потом, обнаглевшие озверевшие дряговичи навалились всем скопом, и Северьян потерял счет ударам…

Очнулся он, лежа на сырой холодной земле. Руки были крепко связаны за спиной и основательно затекли, так, что пальцев почти не чувствовал. Ноги тоже были перехвачены крепким лыком, но не сильно. Видимо, болотники решили, что с пленников хватит и этого. Северьян оглянулся, радостно отметив, что видит окружающую обстановку. На этот раз их положили не в темном бараке, а всего лишь скинули, будто мешки, под навес.

Ночь была безлунная, лишь одиноко поблескивали пробивающиеся сквозь пелену тумана редкие звезды. Лука был уверен, что это маленькие золотые гвозди, которыми Род прибил небо. Что ж, это его право, пусть думает, что хочет.

Руки саднили, когда Северьян начал разрабатывать кисти. Похоже, он поцарапал кожу. С запястья потекло что-то теплое. Сжав зубы, Северьян удвоил усилия. Вскоре он почувствовал приток крови к пальцам и неприятное жжение и покалывание. От крови, сочащейся из ран, веревка размокла и теперь немного ослабла. Недостаточно, чтобы освободиться, но хватает, дабы не перетягивать жилы. Убийца облизнул распухшие, пересохшие губы. Усмехнулся, тотчас скривившись от боли. Он был рад, что не видит свое отражение. И все-таки, как смешно. Лежать рядом с водой, и хотеть пить.

Северьян немного приподнялся, насколько позволяли связанные за спиной руки, огляделся. Луки рядом не было, под навесом он был один. Навес располагался в самом дальнем конце села, в доброй сотне шагах от ближайшего дома. Северьяна не оставили одного. Неподалеку, на небольшой, похожей на плот, площадке сидел охранник, держа в руке дротик. Через плечо перекинут короткий меч. Значит, все-таки что-то задумали, для чего-то оставили в живых. Но где же Лука?

— Что, уже очухался?

Северьян не был сторонником беседы с врагом (теперь он уже не сомневался что дрягва — враг), но стражник думал иначе.

— Молчишь? Ну, молчи, молчи. Коли не интересно узнать, что с твоим другом сделают…

Стражник так и напрашивался на беседу. Северьян не стал упускать шанса.

— Что с ним? — Прошепелявил он распухшими губами.

Болотник усмехнулся.

— Хорошо тебя отделали! Это видно! Я и сам бы не прочь был, да вовремя в селе не оказался. А теперь уже не разрешают… Неча наших мужиков обижать!

— Что с моим другом? — Повторил вопрос Северьян.

— Не торопись ты так, а то беседы не получится. Я тут сижу на посту почти каждый день. Скука смертная, а наши говорить не шибко любят. Как поймают пленников, так я сними и треплю языком, пока…

Запнулся.

— Пока что? — Насторожился убийца.

— Пока живые! Сегодня твоего друга оденут, обуют, накормят… А завтра его ждет почетная участь…

— Участь не может быть почетной, — перебил его Северьян.

Стражник ухмыльнулся.

— Складно говоришь! Небось, настоящий мудрец! Я бы записал, если бы писать умел, хе-хе… Так вот, ждет его участь жертвы. Привяжут его к столбу и созовут упырей. Говорят, это высшая благодать — умереть от их рук. Хотя по мне, да простят меня владыки болот, брр… так сгинуть не хочется.

— Но зачем? — Удивился Северьян. — Зачем отдавать людей упырям?

— А у нас с ними что-то вроде перемирия. Мы им сами жертвы приносим, а они нас не трогают!

— Променяли соплеменников на союз с нечистью!? Нелюди, вы самые настоящие нелюди!

— Но ты! — Рассердился дрягович. — Ты, того, не очень то шуми! А то не посмотрю на приказ, так накостыляю, мало не покажется!

Северьян стиснул зубы, но промолчал. Надо было убегать. Спасаться любой ценой. Плохо, что Луку отвели в другое место. Теперь еще этого глупого русича придется искать!

От мыслей его отвлек шорох возле настила. Северьян замер и прислушался. Шорох повторился. Потом что-то зашебуршало, и из-под доски раздался тихий шепот.

— Не ждали?

— Доробей!? — Неверяще прошептал Северьян.

— Он самый. Теперь молчи, не привлекай внимания. Видишь, как охранник подозрительно косится.

Страж косо поглядывал на Северьяна, но скорее не подозрительно, а назойливо. Видать, дряговичам действительно жилось скучно. Да какое может быть веселье на болотах-то!

Глава 18.

Северьян сидел тихо, время от времени поглядывая на охранника. Того вконец разочаровал необщительный собеседник, и болотник уставился невидящим взором куда-то вдаль. Наверное, надеялся различить на болотной воде вынырнувшего упыря, али русалку. Вернее, кикимору. Русалка — нечисть щепетильная, в болотах не живет.

За спиной пыхтел Доробей. Домовому приходилось нелегко. Путы были сделаны на совесть. Костяная игла гнулась и трещала, но, слава Роду, не сломалась. А веревочка, волокно за волокном, становилась все тоньше, пока вконец не иссякла.

— Довольно, — прошептал Северьян. — Дальше я сам.

— Погоди, — раздался в ответ недовольное шипение домового. — Я почти закончил.

Северьян ждать не стал. Напряг руки, чувствуя натяжение волокон.

Веревка лопнула с тихим хлопком. Холодок пробежал внутри. Северьян внутренне сжался, поглядывая на стражника. Но тот и краем уха не повел, полностью погрузившись в созерцание. Вот, во что превращает людей безделье!

Развязать ноги оказалось делом плевым. Путы были некрепкие и стягивали лишь ступни. Да и узел оказался слабоват.

Даже когда Северьян неуверенно поднялся на ноги, охранник не обратил на него внимание. А когда все-таки заметил приближение пленника, было уже поздно. Дрягович не успел ни вскинуть лук, ни схватить острогу, даже вскрикнуть ему не дала цепкая рука убийцы, зажавшая рот. Северьян перехватил извивающегося болотника за горло, надавил на позвонок в основании шеи.

Тихо хрустнуло, будто сломалась сухая ветка под ногой. Стражник осел на землю, уже безмолвный, неживой. Северьян оглянулся вокруг. Тихо. Ни души. Лишь ото всюду раздается лягушачье пение. Прихватив лук и острогу, он осторожно спустился в воду.

— А как же я? — Раздался с берега жалобный крик домового.

— Сейчас, — ответил Северьян. — Сейчас.

Эх, броситься бы прочь! Время для побега — лучше не придумаешь. Но бросать Луку нельзя. Северьян не слишком верил в понятие дружбы, но с этим глуповатым древлянином он прошел огонь и воду, и не хотел бросать его на произвол судьбы. К тому же где-то в Перелесье Луку ждала невеста. А Северьян понимал, как тяжело порой ждать, зная, что ожидание напрасно. Нет, он не бросит Луку. Но и искать его сейчас, впотьмах — бесполезное занятие. Надо дождаться утра. Утро вечера мудренее будет. Авось повезет…

Северьян не слишком полагался на исконно русское “авось”, но за неимением иных вариантов этот казался ему лучшим. Он подхватил Доробея, сунул за пазуху.

— Холодно, — пожаловался домовой. — И мокро.

— Ничего, потерпишь, — усмехнулся Северьян, опускаясь глубже и глубже в прохладную воду. Теперь надо было найти подходящее место, где можно переждать. И он нашел, расположившись прямо под бревенчатым настилом неподалеку от жилых домов. Расстояние между водой и верхом было довольно большое, Северьян стоял в воде по грудь. Но если уровень поднимется, придется менять место. Северьян замер, прикрыл глаза. Спать было нельзя, но подремать самое время. И он задремал, не переставая слушать окружающий его мир.

Что-то мерзкое и холодное попало в рот. Противно до жути, будто проглотил живую лягушку. Лука поморщился, открывая глаза. Сделать это удалось не сразу. Веки слиплись от крови и никак не хотели подниматься. А руки, будь они неладны, оказались крепко связаны за спиной. А что еще ждать от нелюдей дряговичей. С упырями, как известно, просто так не сходятся!

Глаза все-таки открылись. Мутным взором Лука осмотрелся, остро вглядываясь в отдельные детали. Лежал он отнюдь не в бараке. И калики рядом не было. Над ним склонилась пожилая женщина. Дряблые серые руки держали большую миску, которую она в очередной раз попыталась поднести ему ко рту.

Лука замотал головой, морщась от отвращения и боли. Кто знает, чего они там намешали? По крайней мере, вкус отвратительнейший.

— Пей, — тихо сказала женщина, — это поможет тебе не чувствовать боли.

— Боли? — Тупо переспросил Лука.

— Завтра, когда тебя отведут на корм упырям, этот напиток придаст тебе сил… и ты не будешь ничего чувствовать.

Упыри! Лука с детства боялся упырей. Он и лягушек-то на дух не переносил, шарахался, как от юродивых. А его собирались скормить упырям, этим громадным злобным лягушкам-переросткам! Лука затрясся мелкой дрожью.

— Пей, — тихонько попросила женщина. — Мне жаль тебя, мальчик, но я ничем не могу тебе помочь, пей.

— А как это будет? — Тихо спросил он. — Я просто усну и ничего не почувствую?

— Нет, ты просто перестанешь чувствовать боль… Но не уснешь. Пей.

И Лука выпил.

С утра в поселке дрягвы царила суета. Воины, вооруженные дротиками и острогами шныряли, обыскивая каждый уголок. Северьян слышал, как они ругались, причина сему была очевидна. Найден мертвый стражник, а пленника и след простыл. Ничего, сейчас успокоятся, — решил убийца и оказался прав.

Мужчины побегали, посуетились и вроде бы поуспокоились, решив, что пленник ушел еще ночью, и ловить его теперь бессмысленно. В этом была доля истины, если бы на месте Северьяна оказался кто-то другой. Но убийца не собирался уходить с пустыми руками.

Возле дальнего небольшого домика суетились женщины. У входа стояли два воина, вооруженные острогами. Северьян довольно хмыкнул, отмечая про себя местоположение оного. Здесь, именно здесь держали Луку, готовили в жертву.

— Ну и как, ты придумал что-нибудь? — Домовой, ежась, выбрался из-за пазухи.

— Сиди! — Цыкнул на него Северьян.

— Ну конечно, сиди! — Возмутился Доробей. — А там, между прочим, холодно и противно!

Северьян молча засунул домового обратно за пазуху, и медленно поплыл под домом. Здесь был открытый участок, его надо было преодолеть одним махом. За ночь уровень воды опустился, и проплыть под водой не представлялось возможным. Северьян замер возле выхода и стал ждать.

Вскоре, суета возле дома прекратилась. Женщины, поохав, разбежались, оставив стражей одних. Из дверного проема показалась веснушчатая физиономия Луки. Его приодели в чистое, вымыли, судя по здоровому цвета лица, накормили. Северьян нервно облизнулся, сглатывая слюну. Он бы сейчас и от лягушки не отказался, да только эти бестии хитрые. Только он к ним, те сразу в воду и след простыл. А Луку между тем вывели на площадку, перед этим крепко связав за спиной руки. Северьян присмотрелся и отметил, что взгляд Луки лишен всякой осмысленности, прямо зомби, а не человек.

К берегу причалил большой плот. На нем стояли еще пятеро, все как один в каких-то травяных кольчугах, с острогами в руках. Даже луков нет. Это хорошо. Северьян довольно хмыкнул. Уворачиваться от разящих болтов его не прельщало. А выстоять против десятка острог, при этом имея лук — дело вполне простое. Надо бы еще Луку в чувства привести, а то стоит, как береза на ветру, того и гляди, сдует.

А плот медленно, неторопливо, словно огромная жаба, отчаливал от берега, лениво подгребая в сторону леса, черной полосой маячившей на горизонте. Уже и солнце поползло в небо, белесое, неяркое. Казалось, что это и не солнце вовсе, а так, поделка болотников.

Угнаться за плотом было не просто. Но нельзя было подставляться, позволить заметить себя с берега. Слишком рискованно. Северьян дождался, пока плот отплывет подальше, набрал в грудь побольше воздуха, посоветовав того же домовому, и нырнул. Плыть в тяжелой, давящей воде было непросто. Под ноги то и дело попадались длинные лохмотья водорослей, запутывавших ноги не хуже дрягвинских веревок. Наверняка, они их из водорослей и делают!

Когда легкие стали разрываться от натуги, а в ушах настойчиво застучали барабаны, Северьян все-таки вынырнул. Медленно неторопливо всплыл, оглядываясь. Плот был в каких-нибудь двадцати шагах, и теперь плыл медленно, размеренно. Похоже, дряговичи никуда не торопились, и ритуал сей обещал растянуться надолго.

Из-за пазухи, недовольно ворча и отплевываясь, выбрался домовой.

— Вот, — ворчал он, — поведешься с вами, с людьми, и плавать научишься, и рыбой станешь. Я теперь уже не домовой, а самый настоящий водяной.

— Нет, — улыбнулся Северьян, — водяной весь зеленый, в водорослях и тине.

— А я в чем!? — Взревел домовой так, что чуть на плоту не услышали.

Северьян посмотрел на своего маленького спутника. А тот весь перемазан в тине, с головы, будто волосы, свисают водоросли.

— Водяной, домовой, ты все-таки кочевой! — Решил убийца, запихивая Доробея обратно и теперь не скрываясь, медленно поплыл вслед за плотом.

Глава 19.

Утром ничего не соображающего Луку усадили за стол. Пленнику развязали руки, но по бокам встали двое. Голова отчего-то была, как чугунная. Наверное, от снадобья, которым его поили ночью. Лука тряхнул головой, пытаясь согнать наваждение. Воины тотчас напряглись, остроги в их руках скрежетнули. Убежать не удастся, — решил Лука, оглядываясь окрест.

— Сейчас тебя будут кормить! — Громко сказал воин, стоящий по правое плечо. — Ешь все, что дают!

Лука согласно кивнул. Сейчас есть он хотел даже больше, чем жить.

В дом, постучавшись, вошли два отрока с подносами. Особо радоваться Луке не пришлось. В качестве еды ему предлагали лягушачьи лапки, сырую рыбу и какую-то дурно пахнущую зелень, которую довольный дрягович отчего-то назвал капустой. Видел Лука такую капусту! Возле отхожего места у дома росла и сорняком называлась!

— Ешь! — Повторил суровый воин.

Лука поморщился, но желудок требовал своего, недовольно урча и скребясь о ребра. На! — Мстительно подумал Лука, отправляя в рот порцию сорняков, — подавись, брюхо ненасытное! А потом одумался. Так если он брюху мстит, он же и себе плохо делает!

К зелени он больше не притронулся. Лягушачьи лапки тоже проигнорировал, зато схрумкал всю рыбу. Сырая ли, жареная, рыба она и есть рыба.

Отроки по его сигналу послушно убрали со стола. Один вернулся с большим кувшином, в котором плескалось что-то темное, попахивающее тиной.

— Что это? — Подозрительно спросил Лука.

— Пиво, — улыбнулся отрок, обнажив неровные, через один, зубы. — Ням, ням.

Лука еще раз подозрительно принюхался.

— А пахнет как моча! — Сказал он.

Отрок зарделся, жеманно улыбнулся.

— Да я так, — пробормотал он, — для аромату!

Вскоре Стражи подхватили Луку под руки и вывели на белый свет. Вокруг царила суета. Мужчины с острогами бегали по селу, ругались, ссорились. Лука осмотрелся. Калики не было. Если его и содержали в другом доме, то сейчас он должен был показаться, не в одиночку же отправляться на корм упырям! Но калика все не появлялся.

Неужели убег?! — Мелькнула спасительная мысль, тотчас омраченная другой. — Если и убег, то уже не вернется!

— Сюда! — Подтолкнули его в спину, толкая на самый край мостика. Руки перехватили за спиной веревками, как обычно перетянув так, что пальцы отнялись уже через минуту. Лука посмотрел на болото. Зеленая, стоячая жижа колыхалась, поджидая его. Ему уже началось казаться, что из воды выныривают один за другим упыри, и в каждом всплеске ему чудились сморчковые, зеленые головы с белыми зрачками. Через некоторое время со стороны деревни выплыл большой плот с болотниками на борту. Обогнув близлежащие дома, он причалил прямо к мостику, стукнув бортом о край.

— Залезай! — Крикнули ему.

— Спасибо, что-то не хо…

Удар в спину лишил равновесия, и Лука, дабы устоять на ногах, соскочил на плот. Его тотчас подперли плечами, на случай если тот от безысходности решит сигануть в воду. Потом вылавливать здорового взрослого мужика, который еще и сопротивляется — занятие довольно-таки сложное.

Луку мутило. Голова болталась, как чугунная, по ней будто стучал огромный колокол. Вслед за страхом, который грыз витязя всю ночь, пришло безразличие. Он тупо оглядывался вокруг, и улыбка блаженного гуляла по его устам. Упыри уже представлялись милыми зелеными лягушками, которые…

— Слушай, похоже, он свихнулся! — Молвил один из стражников, подозрительно глядя на Луку.

— Да не, дурит просто, — неуверенно ответил другой. — А может и не дурит! Эй, мужик, очнись!

— Ладно, брось, — отмахнулся стражник. — Упыри и такого сожрут.

— Но им больше нравится, когда жертва сопротивляется…

От слова “упырь” Лука нервно подрагивал, а улыбка его становилась все шире. Вскоре ему начали мерещиться упыри повсюду. Один, особенно настойчивый, упорно следовал за плотом, но вскоре скрылся, отстал, но вскоре возник вновь, и уже не отставал. Стражники отчего-то его не замечали, весело переговаривались, травили байки. Договор с упырями и в правду чего-то да стоил.

— Все, приплыли! — Объявил один, причаливая к небольшому шагов в десять островку, на котором так предусмотрительно торчали из земли три столба. На всех болтались обрывки веревки. На одном, в петле так и осталась висеть чья-то, отъеденная по локоть, рука. Кожа на ней уже сгнила. Вонь стояла такая, хоть вешайся. Все вокруг дышало, хлюпало, стонало, исходило белесой пеной…

— Куда вешать будем, — переговаривались стражники. — Как бы столб не рухнул, глянь, какой бугай…

А из воды, одна за другой, как в страшном сне, стали выныривать сморчковые головы. Взгляд белесых, лишенных зрачков глаз был прикован к творящемуся на островке действу. Лука бросил обреченный взгляд по сторонам, сглотнул слюну и приготовился умирать…

Северьян плыл за плотом, не отставая. Луки почти не было видно, лишь голова его, с копной пепельно-русых волос выделялась на фоне бесцветных, серых лиц дряговичей. Витязь выглядел поникшим, но было с чего. Когда тебя везут на званный обед, и в роли обеда предлагают выступить тебе самому, сие может выдержать не каждый. Плот немного покачивало. Он то погружался левым боком в воду, то снова выравнивался. Северьян даже подумал, вдруг повезет, и плот опрокинется. Навыками боя в воде он обладал, и не сомневался, что справится с семерыми. Но удача нынче была не в духе, и пропустила мольбы Северьяна мимо ушей. Плот, избегнув всех напастей, достиг берега маленького, выступающего из воды островка, на котором взгромоздились крест-накрест, три столба. Северьян посмотрел, передернулся. Вот уж раздолье упырям.

Луку, между тем, стащили с плота. Витязь немного оклемался, и теперь предпринимал унылые попытки сопротивляться. Всемером, дряговичи свели его старания на «нет». Уже через полчаса, потные, запыхавшиеся, они привязали Луку к столбу.

— Ну, красавец, теперь жди! — Отчетливо услышал Северьян голос стражника.

Дослушать он не успел. Что-то вдруг схватило его за ногу и потащило вниз. Такой же груз вцепился в другую ногу. Из-за пазухи выбрался Доробей, недовольно верещащий и отплевывающийся.

— Ты что, утопить меня захотел! — Закричал он. — Я же спал! Даже дыхание задержать не…

Домовой не договорил. Говорить было не кому. Там, где только что был Северьян, расходились лишь широкие разводы. Потом под водой что-то хлюпнуло, и вверх всплыло зеленое облако. Вслед за ним вынырнул Северьян. Глаза его были безумными.

— Упыри, — отплевываясь, прохрипел он, — они повсюду!

И махая руками, как мельница, погреб к берегу. Из воды одна за другой появлялись головы упырей. Вскоре ими, будто кочками, была усеяна вся поверхность заболоченного озера.

Дряговичи заметили Северьяна, когда он был у берега. Стражники бросились с острогами, но завидев в руках убийцы лук, медленно, шаг за шагом отступали. Стрела была всего одна, но никто не хотел стать героем и получить ее первым. Бешено улыбнувшись, Северьян вышел на берег. С балахона, потяжелевшего на добрый пуд, стекала зеленая вода. Она текла отовсюду, и оттого убийца выглядел еще страшнее.

— Ну все, — тихо сказал он, — навоевались, болотники!

Цепкие глаза прошлись по растерянным, испуганным лицам дряговичей. Раньше ему нравилось ощущать чужой страх, купаться в его шелковых волнах, испивать ужас до дна. Но теперь, глядя на сгорбленных болотников, он испытывал лишь брезгливость и отвращение. Будто наступил на жабу, и скользкие склизкие кишки ее, будто черви, выползи из-под подошвы. Нельзя отдавать душу нечисти, иначе сам становишься нечистым. Нельзя предавать свое племя, свои корни. Когда человек жертвует человеком ради нелюдя, он сам становится нелюдем.

Злоба, дикая злоба горела в сердце синим пламенем. Северьян наложил стрелу, натянул тетиву.

— В воду, твари! В воду! Вас уже ждут! — С мстительным удовлетворением проговорил он.

Тут у дряговичей сыграл инстинкт выживания. На храбрость это никак не было похоже. С криками отчаяния они бросились на Северьяна. Стрела со свистом сорвалась с тетивы. Сраженный наповал болотник упал. Остальные приостановились, но, увидев, что стрел больше нет, кинулись с радостным гиканьем, выставив остроги остриями вперед. Северьян отбросил в сторону бесполезный лук. Придется отбиваться от безумных болотников их же оружием. Острога в руках предательски дрожала. Северьян хрипло рассмеялся.

— Лучше бы вы пошли к упырям!

Дряговичей оставалось всего шестеро. Немного, если правильно распорядиться умением. Они бросились всем скопом, но строя не нарушили. Сейчас бы меч в руки. Северьян с сожалением поморщился, вспоминая клинок. Не стоило сожалеть о том, чего не вернуть. Надо довольствоваться тем, что есть. Убийца покосился на острогу. Этой ничего не перерубить, только колоть.

В последний момент, когда болотники были уже в трех шагах, а острия их острог еще ближе, Северьян откинул бесполезную в ближнем бою палку в сторону. Руки — вот то, чему он доверял не меньше, чем мечу. А порой даже больше.

Острие остроги прошло рядом с животом. Убийца ударил наискось, ребром ладони. Черенок с хрустом переломился. Дрягович с ужасом взирал на бесполезную палку, оставшуюся у него в руках. Северьян подскочил к нему, нарушив строй, цепкие пальцы сжались на хлипкой, по-детски тонкой шее. Позвонок тихо треснул. Болотник осел в руках, превратившись в бесполезный кусок мяса. Северьян поднял тело, и кинул на дряговичей. Трое упали, выронив остроги, острия которых воткнулись в мертвое тело их сородича. Тут Северьян заметил, что на поясе у мертвеца болтается нож. Его нож, который, как думал убийца, остался еще в болоте.

Заморский, неизвестной работы клинок мгновенно перекочевал с пояса мертвеца в руку Северьяна. Троица, пытающаяся подняться, так и не смогла этого сделать. Мгновение, и все трое хрипели, держась руками за перерезанные горла.

Осталось еще трое. Но этих смерть сородичей напугала до дрожи в коленках.

— Бросьте остроги, и идите в воду! — Предложил Северьян. — Или идите ко мне и погибните, как мужчины!

С лезвия ножа капала кровь. Темная, она медленно скапливалась на кончике, и падала крупными каплями под ноги. Это доконало дряговичей. С воплями они побросали остроги и кинулись в мутную воду. Наверное, они надеялись, что договор с упырями больше чем просто договор. Но, нечисти оказалось все равно, кого жрать. Дряговичи не успели даже вскрикнуть, как тела их исчезли под водой. Из глубины булькнуло. В зеленой воде разводы крови выделялись особенно ярко…

Вытерев пот со лба, Северьян обернулся. Лука, наконец пришел в себя, и теперь отчаянно пытался выбраться.

— Ну что стоишь, помогай! — Крикнул он, пытаясь освободить руки. Северьян срезал веревки одним махом, и Лука рухнул наземь, громко выругавшись.

— Быстрее поднимайся! — Крикнул Северьян, пристально оглядываясь вокруг.

Темнело очень быстро. Солнце, выползшее на миг, давно скрылось и теперь серое небо темнело с каждым мигом. А упырей становилось все больше. И, похоже, трапезой из трех болотников они не удовлетворились. Лука уже отряхнулся, и стоял рядом, злобный и дрожащий. Он был по пояс обнажен и Северьян, не без зависти разглядывал мощные пластины мускулов, руки, будто вырванные из земли корни дуба, замысловато переплетенные. И лицо, обычно глуповатое и смешное, сейчас выглядело поистине мужественно. Крепкие, выпирающие скулы, широкий волевой подбородок с ямкой, и глаза, серые, цепкие.

— Их много, — с прищуром сказал он, примеряя в руке острогу.

— Можно покидать тела убитых, и пока упыри будут расправляться с ними, попробуем убежать. Вернее уплыть. На плоту.

— Это единственный выход, — согласился Лука. — Я думаю, не стоит тянуть.

— Точно, — молвил Северьян.

Что-то вдруг взволновало убийцу. Конечно, Доробей. В пылу схватки Северьян совсем забыл про домового. Неужели затоптали?

— Не меня ли ищите? — Раздался с земли недовольный голос. — Ты, дурья башка, мог бы быть и поаккуратнее. Я тут так грохнулся, что чуть башку не сломал.

Северьян улыбнулся, сгробастывая домового и запихивая обратно за пазуху. Что и говорить, он был очень рад тому, что Доробей остался жив.

— Потом поговорим, — тихо сказал Северьян, пряча кинжал за пояс. Острога удобно легла в руку. Шансы спастись имелись, но они были столь ничтожны, что оставалось лишь улыбаться, да надеяться на исконно русское “авось”. Северьян сделал это не без труда.

Глава 20.

Небо будто упало на землю, разом накрыв всех и вся. Упыри больше не прятались в болоте, а целеустремленно направились к берегу. Вскоре стали видны их сутулые плечи и хилые торсы. Но тварей было невероятно много. И все прибывало.Лука стоял на берегу, держа на плечах мертвого дряговича.

— Давай! — Крикнул Северьян.

Труп грохнулся в воду, подняв тучу брызг. Второе тело полетело следом. В ту же секунду упыри, доселе шедшие медленно, набросились на тела, как шакалы на падаль, распихивая друг друга, размахивая длинными, гибкими, как плети руками, недовольно урча, точно лягушки в брачный период.

— Что с остальными? — Спросил Лука.

— Оставим этим лягушкам на закуску. Скорее на плот!

Острога в руке придавала уверенности, но она не сравнилась бы с хорошим двуручным мечом. Так думал Лука, подбегая к плоту. В теле проснулась до поры до времени дремавшая животная мощь, которая сейчас требовала выхода. Он ощущал себя медведем, злобным обезумевшим медведем. Нет, не зря говорят Волхвы, предки человека точно были берами, могучими, клыкастыми. В наследство от них к человеку пришла лишь ярость, но и это, несомненно, бесценный дар богов.

Плот был неустойчив, и шатался под ногами. Северьян никак не мог взять в толк, как дряговичам удавалось всемером удержаться на этом чудовище. Видать, сноровка тоже немалого стоит. Всю жизнь проживешь на болоте, и не такому научишься. Лука оттолкнул плот от берега и резво вскочил на него, чуть не опрокинув.

— Осторожнее! Если упадем — нам конец! — Вскричал Северьян.

Лука не стал огрызаться. Он и сам это отлично понимал. А упыри уже забрались на островок и вовсю терзали приготовленную для них трапезу. Лука передернулся от отвращения, к горлу подступил комок. А когда он увидел, как из копошащейся шевелящейся массы вылетела обглоданная рука, желудок, в котором еще что-то было, вывернуло наизнанку. Сразу завоняло кислым. Северьян увидел, но, поморщившись, отвернулся.

— Теперь смотри! — Буркнул он. — Следи за водой и греби осторожнее. Сейчас они полезут ото всюду!

Лука сплюнув, кивнул. Во рту была такая гадость, что сейчас съел бы живого упыря, не поморщился даже.

— Везет тебе, — вдруг усмехнулся Северьян, — есть хоть, чем блевать. У меня уже несколько дней маковой росинки во рту не было.

Северьян как в воду глядел. Когда они были на полпути к лесу, упыри разделались с трапезой, и теперь вошли в раж, и бросились за путниками. Головы, будто маленькие бугорки появлялись здесь и там. Лука жмурился, но исправно греб, а Северьян скакал по плоту и лупил упырей острогой, прежде чем те успевали ухватиться за края плота.

Берег был уже близко. Лука прибавил ходу, но вдруг весло застопорилось, будто запуталось. Он вгляделся в мутную воду. Сразу трое упырей ухватились за весло и теперь тащили его на дно, пытаясь лишить плот единственного достоинства — передвижения.

— Калика! — Крикнул витязь в сердцах.

Но Северьян вовсю колошматил упырей по правому берегу. Те никак не могли угомониться, даже видя разбитые головы своих собратьев, лезли по трупам, стараясь добраться до плота, перевернуть, потопить.

— Что ж вы, твари, такие неугомонные? — Прохрипел Лука, резким рывком выдернул весло из воды. Упырь, довольно скалясь, схватился за край плота. Кулак с хрустом врезался ему в морду, вмяв, раскрошив череп, носовые кости. Во все стороны брызнула липкая, зеленая кровь. Лука сделал еще несколько гребков, задавая плоту направление и сменил весло на острогу.

Черепа упырей лопались, как переспелые помидоры, когда острога впивалась острыми зубьями, разбрызгивая вонючую кровь во все стороны. Вдруг, упыри отступили. Все стихло мгновенно, лишь плавающие на воде трупы болотных гадов говорили сами за себя. Тишина наступила такая, что стали слышны кваканье лягушек и плеск трупов на воде. Даже надсадное дыхание калики слышал Лука.

— Не нравится мне все это, — проговорил Северьян, подозрительно оглядываясь. — Обычно мелочь разбегается, когда идет что-то крупное. Давай-ка, бери весло и греби скорее. Может, успеем добраться до берега.

— Надеюсь, род нам поможет, — тихо сказал Лука. — Авось не пропадем.

Дважды уговаривать его не пришлось. Весло замелькало в руках витязя, плот аж подпрыгивал, так разогнал его Лука. Берег был уже совсем близко, каких-то двадцать-тридцать шагов. И казался таким досягаемым.

Плот покачнулся. Потом резко остановился, да так, что путники с трудом удержались на ногах, чуть не упав в воду.

— Что происходит? — Пролепетал Лука.

Вся уверенность улетучилась, как только он услышал рокочущие, сотрясающие плот звуки. Из-под воды поднималось что-то большое и злое.

— Дождались, — вздохнул Северьян. — Греби к берегу, чучело огородное!

Бесполезно. Сколько Лука не тужился, плот стало относить назад, обратно в глубь заболоченного озера.

— Что же делать! — Крик Луки с трудом различался среди гула, шедшего, казалось, отовсюду.

— Прыгай в воду! — Рявкнул Северьян и сиганул первый.

Лука еще неуверенно потоптался, но сиганул следом, крепко сжимая острогу.

— Брось палку, дурень! Брось, потонешь! — Орал убийца.

— Не брошу! — Кричал в ответ Лука и греб вслед за Северьяном.

Плот относило все дальше. И вдруг он завертелся на месте, закружился. И вода вокруг стала бурлить и пениться, образуя воронку.

— Водоворот! Скорее!

Они выскочили на берег распаренные, с безумными глазами. Изо рта вместо вздохов рвался хрип, с тел стекала вода. А на озере в это время творилось невообразимое. Плот развалился на бревна, словно это были не крепкое дерево, а так, сухие веточки. Останки его мгновенно исчезли в воронке.

— Что это? — Хрипло спросил Лука.

— А кто твои родные места разберет! — Разъярился Северьян. — Да у вас здесь в одном лесу чудищ больше, чем во всем подземном царстве. Ящер вылез бы, поглядел вокруг, да полез бы обратно. Прятаться.

Лука привычно почесал затылок, и вдруг засмеялся.

— Ты чего? — Ткнул его Северьян.

— Да нет, смешно стало! — Не унимался Лука. — Вокруг одна нечисть, опасность на каждом шагу. Так что этим степнякам неймется? Все пытаются нас захватить, завоевать. Может у них там, в степях нечисти не хватает? Так пусть скажут. Мы поделимся, каждой твари по паре отселим, пусть размножаются в вольных степях.

— Нет, не получится. — Серьезно сказал Северьян.

— Почему? — Удивился Лука.

— Упыри в степях не выживут, им болото нужно.

И оба покатились со смеху, да так, что из-за пазухи Северьяна выкатился домовой, весь мокрый и грязный. Поднялся, отряхнулся, злобно зыркнул на людей.

— Безумцы! — Буркнул он. — Вам бы надо найти сук по крепче, да повеситься. Чтобы нормальных людей не смущать!

Они еще долго лежали не в силах подняться. Руки горели, мышцы, будто перетертые веревки, безвольно болтались.

— Слушай, а у нас ведь даже оружия не осталось, — тихо сказал Лука.

— Ерунда. У меня нож. Опять настругаем дубин.

Снова наступила тишина. Водоворот все еще кружил, булькая и урча, как голодная лягушка, унося в свои неизведанные чертоги мертвых упырей вперемешку с живыми. А над головой чернело небо, усыпанное звездами, словно золотыми монетами. Лука хотел было сосчитать, но бросил это занятие.

— Волхвы говорят, что звезды это гвозди, которыми прибито небо, — молвил витязь. — Но мне кажется иначе. Зачем их столько? Я сам немного плотничаю и знаю, что так много гвоздей просто не нужно.

— А может Род плохой плотник? — Усмехнулся Северьян. — Потому и наколотил такого, что даже Ящер морщится?

— Нет, Род здесь не при чем. Все дело в судьбе. Звезды — это людские жизни. Сначала она яркая, потом человек стареет, затухает и звезда. А когда жизнь обрывается, звезда падает.

Северьян улыбнулся. Ему не хотелось разочаровывать Луку и объяснять что падшие звезды, всего лишь камни, сгорающие не долетая до земли. Зачем портить такую красивую легенду, сказку.

— Интересно бы знать, какая из звезд моя, — мечтательно протянул Лука, — тогда бы…

— Зачем? — Удивился Северьян. — Зачем тебе знать это? Ты же сильный. Не ищи свою звезду. Искать ее — удел слабых. Сильные сами зажигают звезды.

— Складно говоришь, калика. Тебе бы в бояны податься…

— Ростом не вышел, — пошутил Северьян. — Да и бер на ухо наступил.

Лука продолжал смотреть в небо.

— Знаешь, я попробую зажечь свою звезду! И пусть она будет не такая яркая, как все остальные, но все-таки будет!

Той же ночью они тронулись в путь. Через силу, через не хочу, но все-таки отошли подальше от болота. Кто знает, насколько угомонились упыри? А то, что они без труда вылезают на берег, спутники уже поняли. Лес боязливо расступался перед ними, прошедшими вместе огонь и воду, побывавшие в плену у дрягвы, и вернувшиеся живыми. Звонко, отстукивая победный марш, стрекотали кузнечики, ухала разбуженная сова.

Здесь они и остановились на ночлег. Разожгли костер, и с пустыми животами улеглись спать. Искать в ночи грибы было бесполезно, охотиться с коротким тупым ножом — тем более. Домовой горестно вздохнул, погрел маленькие озябшие руки возле костра и уселся поудобнее. Караулил рассвет.

Утро выдалось теплое и восторженное. Выползло в небо теплое солнце, согрело верхушки деревьев ласковым, теплым светом.

— Это уж точно не зачарованный лес, — довольно улыбнулся Лука.

— Кто знает?

Северьян прищурился.

— Вспомни, какая милая поляна…

Но Луки уже и след простыл. Вернулся он с охапкой грибов и кучей свежей земляники. Ее путники смолотили первым делом, набив пустые желудки и заодно утолив жажду. Снова развели костер, Северьян своим нехитрым фокусом извлек огонь.

— Не перестаю удивляться, как ты это делаешь! — В очередной раз восхитился Лука.

— Могу научить.

— Нет, волховство — это не для меня. Мечом махать — другое дело. Кстати, дай-ка мне ножик…

Лука нашел себе занятие, выстругав калике новый посох, а себе дубину. Северьян сидел, нежась в лучах солнца и душа его, доселе засохшая, вдруг распустилась. Игра контрастов, — заявил бы иной мудрец, — Постоянная смена белого и черного способна и в звере разбудить человека. Северьяну было плевать на мудрецов. Ему было хорошо, и он хотел, чтобы этот миг никогда не кончался.

Но к обеду, когда солнце, распаленное, уже медленно клонилось к виднокраю, они тронулись дальше. Лес становился все гуще, в воздухе появилась сырость. Затем кроны сомкнулись, и потемнело, как ночью. И здесь были лягушки. Они не квакали, не урчали. Просто прыгали по пням… Пням?

Северьян не стал говорить Луке о своей догадке, боясь спугнуть удачу. Но как бы то ни было, пень не мог появиться просто так. Кто-то спилил дерево. И убийца догадывался кто. И когда деревья наконец расступились, явив путникам высокую городскую стену, Северьян лишь удрученно вздохнул — дошли!

Частокол стены был выструган из сосен, заостренных сверху. И окрест, насколько хватало взгляда, шагов через тридцать-сорок тянулись к небу сторожевые башни.

— Это и есть Искоростень! — Гордо говорил Лука. — Наш стольный град!

Северьян только хмыкал и ежился.

Ворота огромные, широкие, окованные железными пластинами, из которых торчат длинные острые шипы. Под стеной вал, здесь бороны, поблескивают острыми зубьями, так и зовут случайную жертву. Или не случайную. Тут уж как доведется. Через широкий, в сто шагов, ров перекинут подъемный мост. Северьян прищурился. Не город — крепость. Не иначе как штурма ждут. Но Владимир тоже не дурак бросать войска на такую махину.

А на ближайших башнях уже суетились, видя двух путников, пришедших из леса.

— Кто такие? — Гаркнул сверху сочный низкий голос.

— Свои идут, отворяй ворота! — Гаркнул Лука.

На башне послышалась ругань, шум. Тот же голос переспросил.

— Никак ты, Данила?

Северьян отшатнулся, как от удара мечом. Данила? Или послышалось?

— Кто же еще! Уж не князь Владимир!

С башни послышался довольный гогот.

— А кто рядом с тобой?

— Спутник мой верный. За него я ручаюсь!

— Ну, если ты ручаешься… Отворяйте ворота!

Заскрежетали отпираемые засовы. Медленно, гигантская створка приоткрылась.

— Давайте, проходите! — Поторопил стражник.

Северьян, у которого от неприятных предчувствий сводило ноги, неуверенно ступил на мост вслед за Лукой, протиснулся в приоткрытую щель.

За спиной громыхнул тяжелый засов. Двор, открывшийся взгляду, был широк. Здесь уже столпились воины, все при оружии, с пиками и мечами, в руках поблескивают новенькие арбалеты с тяжелыми, железными болтами.

Один из воинов, одетый в тяжелую кольчугу с массивными наплечниками, высокий и коренастый, с рельефным, будто выточенным из дуба лицом и чудовищно толстыми узловатыми ручищами подошел к Луке, обнял.

— Вернулся-таки? Как невеста?

Лука смущенно улыбнулся.

— Ждет еще, воевода.

— Ну, подождет, покуда мы тут со своими делами не управимся. Да, светлая княгиня гневается, требует тебя пред свои ясны очи.

— Раз требует, приду, — отвертелся Лука.

Калику отчего-то все упорно не замечали. А Северьян и не старался оказаться в центре внимания. Как и подобает человеку духовному, он стоял в стороне, вперив взгляд в небо. Стражники бросали на него недобрые, косые взгляды, но, отчего-то молчали. Не хотели обидеть друга Луки? Да и Луки ли? На миг решение простое, как стрела на тетиве, прострелило голову. Но Северьян отогнал эту мысль. Этого не может быть, попросту потому, что не может быть!

Глава 21.

— А кто этот… что пришел с тобой? — Спросил воевода. — Что-то не нравится он мне. Глазенки хитрые…

— Оставь это! — В голосе Луки зазвенела сталь. — Он мой друг. И я ему обязан жизнью! Так что относитесь к нему, как к древлянину, а не как к гостю.

Воевода хмыкнул.

— Как скажешь. Не забудь, тебя ждет Огневица. А твоего… гм… друга мы разместим по царски. В обиде не будет.

Северьяна проводили к высокому терему. Там, ему отвели большую, светлую комнату с настоящей, застеленной одеялами кроватью, красивым резным столом, из свежего дуба. На столе собрание всевозможных яств. И свежие фрукты, и истекающие соком рябчики, и мясо молодого поросенка. Северьян облизнулся, но не прикоснулся к еде.

На кровати лежала одежда. Яркая расписная рубаха, черные широкие штаны и небольшие черные сапоги. Северьян сдвинул одежду в кучу и прямо в грязном дорожном балахоне плюхнулся на расписное одеяло.

— Не угодно ли баньку принять, помыться с дороги? — Сунулся в дверь слуга.

— Не угодно, — отмахнулся Северьян. Ступай.

Слуга поспешно удалился, оставив убийцу наедине с собственными, безрадостными мыслями. Очевидное давило и пугало его, как только может испугать открытие, что твой друг на самом деле злейший враг, мать, которой ты верил и поклонялся, вдруг оказывается чужой женщиной, а Белобог на глазах обращается в Чернобога. Немыслимо! Невозможно! Но слишком уж много совпадений. Но как же не хотелось Северьяну в них верить!

Спустя час вернулся Лука. Немного омраченный, но довольный. Вошел, посмотрел. Калика ни к чему не притронулся, хотя и был голодный. Лука подвинул стул, сел рядом с кроватью.

— Значит, не принимаешь угощения? Ждешь объяснений? Понимаю. Да, я не тот, за кого себя выдавал. Ну, я думаю, ты и так уже догадался. Зовут меня Данилой, и я — предводитель мятежных древлян.

Северьян молчал.

— Ничего не хочешь спросить? — Удивился Данила. — А жаль. Ладно, я сам тебе все расскажу. Теперь, впрочем, не стоит объяснять, почему мы пошли окружным путем, почему попали в такие переделки…

— Если бы Владимир поймал тебя, он бы без разговоров спустил шкуру. Это очевидно, — молвил Северьян.

— Ты и сам ответил за меня. А насчет того, что врал тебе… Прости. Я просто не мог раскрыться… Имя себе придумал… смех, да и только. Я ведь и тебя подозревал, и честно говоря хотел в погибельное место завести… Вот теперь я все-таки тебе открылся.

— Естественно открылся. Теперь-то уж ты в своем городе. Мой дом — моя крепость, не так ли?

— И здесь ты прав. Я поступил, как свинья. И я это знаю. Надеюсь, ты сможешь понять меня и простить. Ведь мы через столько прошли вместе…

Северьян не знал, как это получилось, но руки сами собой нащупали рукоять кинжала за поясом. В следующее мгновение убийца стоял за стулом, прижимая лезвие к горлу Данилы. Тот не шевелился, чувствуя — одно движение и конец.

— Глупец, — прохрипел убийца. — Какой же ты глупец! Но я еще хуже! Позволил себя одурачить! Ты хоть знаешь кто я и зачем я здесь? Неужели все еще думаешь, что я какой-то калика?

Данила сглотнул слюну.

— Теперь кажется, понимаю.

— Понимает! Он, видите ли, понимает! Дурак, мне же приказано убить тебя. Ни кем-нибудь, самим Владимиром приказано. Я и шел сюда с этой целью.

Витязь хмыкнул.

— Ну, раз пришел — делай. Давай, я даже сопротивляться не буду!

— Дурак, — сплюнул Северьян, убирая нож. — Ты еще глупее, чем я думал.

Он сел на кровать. Под тяжелым взглядом Данилы продолжил.

— Я не могу тебя убить. Приказ есть, но я не могу. Всю жизнь я соблюдал некоторые правила. У меня не было друзей, привязанностей… Но судьба злая. Она все равно навешает сполна и таких побрякушек, и будет счастлива, стерва. Понимаешь, теперь ты больше чем посторонний, ты стал мне другом. Я не могу убить друга.

И наступило молчание. Тягостное и тяжелое. Воздух сгустился, стал тяжелее воды и крепче льда. На лицах обоих мелькали чувства. Страх, ненависть, злость, обида, все перемешалось в один миг. Миг, тянущийся целую вечность.

Наконец убийца встал.

— Значит так, — тихо сказал он. — Завтра… Нет, сегодня же ты возьмешь все необходимое и уберешься прочь из Искоростеня. Ни каких больше мятежей и бунтарств, забудь про древлян и их глупые амбиции. У тебя есть невеста. Ступай к ней, живи, расти детей. И не смей возвращаться сюда. Это единственные и не обговариваемые условия.

— Я должен подумать… — раздалось в ответ.

— Никаких размышлений. Ответ я должен услышать прямо сейчас. Если откажешься, я тебя убью. Если согласишься, но нарушишь обет, я тебя убью. Если попробуешь увильнуть от ответа, я тебя убью. Итак?

Данила тяжело вздохнул.

— Я согласен…

Убийца спрятал нож за пояс.

— Поверь, твоя доля не самая тяжкая. Счастливая семья, безбедная жизнь и покой, об этом мечтают чуть ли не все люди на земле.

— А ты? Ты мечтаешь?

— Да, — признался убийца, — но никогда не получу.

Витязь кивнул.

— Это все?..

— Да, все, — ответил Северьян. — Запомни, я поступился ради тебя очень многим… Теперь я уйду. Не пытайся найти меня, я думаю, мы больше никогда не встретимся.

Северьян распахнул оконные ставни. На него дохнуло теплым летним воздухом, запахом свежего сена и сладкого клевера.

— Убийца, ты ошибся, — раздалось ему вослед. — Ты сделал это не ради меня, а ради себя. Ты просто научился чувствовать…

Северьян не ответил. Легко перепрыгнул через подоконник и змеей скользнул вдоль высокого остроконечного забора. Все дела сделаны, здесь его больше ничего не держало. Только отчего-то тоскливо ныло сердце, будто потерял что-то очень дорогое и ценное. Куда ценнее злата и драгоценных каменьев. Северьян еще не понимал, что именно он оставлял, уходя, но догадки уже зарождались, такие смутные и в то же время ясные, что раскалывалась голова.

А Данила еще долго сидел у открытого окна, держа в руках посох, еще свежий, с запахом древесной смолы и жаркого лета. Посох, который он самолично выточил, как знак признательности, для своего друга калики.