Правовые формы участия юридических лиц в международном коммерческом обороте

1. Общие вопросы применения метода прямого внутринационального регулирования

В ситуации, когда государство допускает иностранные компании к ведению предпринимательской деятельности на своей территории с использованием организационно-правовых форм отечественных юридических лиц (через создание отечественных юридических лиц, учредителями которых являются иностранные компании), коллизионный метод не может принести желаемого правового результата. Коллизионная норма, по общему правилу, будет отсылать к праву данного государства, в соответствии с законами которого учреждено новое юридическое лицо и на территории которого находятся его официальные органы управления.

Однако по целому ряду политических и экономических причин государство не может зайти столь далеко и, предоставив в распоряжение иностранного лица отечественные организационно-правовые формы юридических лиц, полностью (без всяких ограничений и изъятий) распространить на деятельность такого рода компаний материальные нормы своего законодательства. Государство вынуждено принимать правовые нормы прямого действия, специально направленные на регулирование порядка допуска и осуществления последующей предпринимательской деятельности иностранных компаний на территории данного государства. Совокупность такого рода норм получила название «законодательство об иностранных инвестициях» и является внешним выражением применения другого метода международного частного права — метода прямого внутринационального регулирования.

В литературе вопрос о природе материально-правовых норм внутринационального права, специально направленных на регулирование отношений с участием иностранного элемента, а также о месте таких норм в правовой системе вызывает оживленные споры. Мнения авторов по данному вопросу можно разделить на следующие три основные группы.

Сторонники первой точки зрения считают, что рассматриваемая группа норм не должна включаться в состав международного частного права. По своей правовой природе эти нормы входят в соответствующие отрасли национального права— гражданское, административное и т.д. На такой позиции стоял один из крупнейших отечественных специалистов в области международного частного права Л.А. Лунц. Он отмечал следующее: «Выделение институтов советского материального права, предназначенных регулировать внешнюю торговлю и оборот с иностранными государствами, из сферы гражданского права в тесном смысле слова с отнесением этих институтов к международному частному праву, едва ли будет способствовать достаточно углубленному пониманию и изучению этих норм… Таким образом, став на указанный выше путь, мы пришли бы к тому, что граница между международным частным правом и гражданским правом была бы вовсе стерта»[123].

М. Вольф также не включает «право иностранцев» в предмет своей работы: «Некоторые авторы относят к предмету международного частного права вопросы о правовом положении иностранцев по внутренним законам страны… Такого рода проблемы как с юридической, так и с политической стороны весьма отличаются от проблем, относящихся к применимости закона. По этим соображениям было признано предпочтительным исключить такие проблемы из настоящего исследования»[124].

Л. Раапе считает, что «от международного частного права следует далее отличать право, касающееся иностранцев, которое… представляет собой материальные, а не коллизионные нормы. С другой стороны, эти нормы относятся к самым различным областям права, следовательно, не только к частному праву, но к праву процессуальному, конкурсному, административному и т.д. С этой точки зрения, следовательно, право, касающееся иностранцев, — это целый ряд правил из всех возможных областей отечественного права, за исключением как раз международного частного права»[125].

Наиболее развернуто данная точка зрения в отечественной доктрине обоснована И.Л. Кичигиной. В своей работе она опровергает целесообразность выделения метода прямого регулирования нормами внутреннего права. «Эти нормы носят либо административно-правовой характер и в силу этого применяются независимо от постановки коллизионной проблемы, либо являются гражданско-правовыми нормами, применение которых основывается на односторонних коллизионных нормах. В первом случае отнесение их к международному частному праву не соответствовало бы гражданско-правовому характеру регулируемых отношений, во втором случае действие этих норм может рассматриваться в составе коллизионного метода»[126].

Вторая точка зрения основана на выделении в рамках международного частного права единого «прямого» материально-правового метода регулирования. Все нормы международного частного права при этом разделяются на две большие группы— коллизионные нормы и материально-правовые нормы прямого действия, причем каждой из этих групп соответствует свой метод правового регулирования (коллизионный и материально-правовой). Таких позиций придерживаются М.М. Богуславский[127], а также 3. Кучера. Эти авторы объединяют в единую категорию «прямых» норм материально-правовые нормы, унифицированные путем заключения международных соглашений, и внутринациональные нормы, «в которых содержится материально-правовое урегулирование прав и обязанностей сторон, и применение этих норм происходит без предварительного применения других норм, в частности коллизионных»[128]. По нашему мнению, объединение материальных норм, унифицированных на межгосударственном уровне, а также внутринациональных норм является сомнительным, поскольку эти два вида норм обладают больше различиями, нежели объединяющими чертами. Унифицированные материально-правовые нормы имеют качественно иную природу, отличное место в национальных правовых системах и выполняют различные функции и задачи в правовом регулировании складывающихся отношений, что будет продемонстрировано далее.

В связи с этим более правильной представляется третья из высказываемых точек зрения на природу и место внутринациональных норм прямого действия. Авторы учебника международного частного права, изданного в 1984 г., указывают на то, что внутринациональные нормы так называемого прямого (или непосредственного) действия «по механизму их введения в действие и порядку применения существенно отличаются как от унифицированных норм международных договоров, так и от коллизионных норм, которые могут содержать отсылку и к отечественному, и к иностранному праву. Поэтому нормы прямого действия — особый, третий метод регулирования гражданско-правовых отношений с иностранным элементом наряду с коллизионными и унифицированными материальными нормами»[129]. Особый характер данного метода правового регулирования подчеркивается также в работе Г. Г. Иванова и А. Л. Маковского: «Такие нормы исключают возможность применения для решения соответствующего вопроса иностранного права и делают беспредметной в этой части постановку коллизионной проблемы. Поскольку такие нормы применяются к отношениям, осложненным иностранным элементом, независимо от коллизионных норм и даже вопреки им, их иногда называют нормами „прямого“ действия. Название не совсем точное, так как „прямо“ (т.е. без применения коллизионных норм) действуют и многие другие нормы международного частного права, например унифицированные нормы, установленные международными конвенциями. Подобные нормы следует рассматривать как особый прием регулирования отношений с иностранным элементом»[130].

При рассмотрении вопроса о природе и месте внутринациональных норм, направленных на регулирование отношений с иностранным элементом, интересно обратить внимание на то, каким образом законодательство и доктрина зарубежных стран решают рассматриваемую проблему. Как мы уже отмечали выше, немецкая и англо-американская доктрина высказываются против включения «права иностранцев» в международное частное право. В то же время французские авторы традиционно делает акцент на этом виде норм и отстаивают необходимость их совместного изучения в рамках международного частного права. Чем же можно объяснить эту примечательную особенность?

Очевидно, внутринациональные нормы, направленные на регулирование отношений с участием иностранного элемента, основываются на принципе территориальности, последнему отдается предпочтение перед использованием коллизионных норм, которое может повлечь необходимость применения норм иностранного права. М. Иссад, являющийся представителем французской правовой школы, пишет: «„Законами прямого регулирования“ называются законы, которые применяются к правоотношению непосредственно, минуя классическую коллизионную норму, которая указала бы на их применение. Критерием отличия является интерес или воля государства, которое, руководствуясь определенной целью, желает применить (или не применять) в данном случае свое право. Там, где действует классический коллизионный метод, государству практически безразлично, будет применяться его право (право суда) или иностранное право. Если же государство a priori хочет исключить риск привязки к иностранному праву, оно создает императивные нормы»[131].

Как справедливо отмечает В. М. Корецкий, «для французов — с их заботами об ограничениях для чужих и привилегиях для своих — „право иностранцев“ является примарным. Нужно… раньше решить вопрос, какими правами иностранец пользуется, а затем уже говорить о тех правах, которые он в данном случае может осуществлять… Только тогда, когда знают, может ли иностранец пользоваться известными правами, обращаются к вопросу, какое законодательство должно регулировать их осуществление»[132]. Именно в этом заключается юридическая природа того или иного режима, который в соответствии с правилами международных соглашений или на основе норм национального права предоставляется иностранным лицам.

Следует согласиться с мнением Л. А. Лунца, который считает, что «признание за иностранцем гражданской правоспособности является необходимой предпосылкой коллизионного вопроса: коллизионная проблема применительно к отношению с участием иностранца возникает потому, что данные отношения рассматриваются как правоотношения, а иностранец — как правоспособное лицо. В тех случаях, когда правоспособность его, в виде исключения, ограничена… нет коллизионной проблемы, не возникает и вопроса о выборе закона для определения прав иностранца»[133]. Таким образом, мнение И. Л. Кичигиной, которая считает, что внутринациональные нормы частноправового характера, прямо направленные на регулирование отношений с иностранным элементом, основаны на подразумеваемых односторонних коллизионных нормах и должны рассматриваться в рамках коллизионного метода, не имеют под собой необходимого обоснования. Такой подход не основан на действительной природе складывающихся отношений и ведет к смешению различного по своей направленности правового регулирования.

В связи с вышесказанным, по нашему мнению, нет оснований включать нормы так называемого права иностранцев в массивы других отраслей права. Иной вопрос: следует ли включать такие нормы в предмет международного частного права либо рассматривать их в рамках гражданского права «в тесном смысле слова»?

Представляется, что роль «права иностранцев» особенно значима для тех стран, социальное или экономическое положение которых не позволяет применять единое правовое регулирование как для отношений, не выходящих за пределы юрисдикции государства, так и для отношений с участием иностранных лиц. Именно поэтому значение «права иностранцев» было так велико вбывших социалистических странах, а сегодня — в развивающихся странах и странах с так называемой переходной экономикой. В то же время для развитых капиталистических стран не свойственно принятие внутринациональных норм, специально направленных на регулирование отношений с участием иностранцев. Это обстоятельство имеет особое значение для понимания природы и места законодательства об иностранных инвестициях, которое является одним из основных предметов изучения в настоящей работе.

2. Место национальных норм прямого действия в системе правового регулирования иностранных инвестиций

Правовой режим иностранных лиц, который был рассмотрен в предыдущей главе, формирует общий принципиальный подход к правовому регулированию деятельности иностранцев на территории данного государства. В том случае, если бы на территории отдельно взятого государства иностранные лица пользовались неограниченным национальным режимом, на этом можно было бы поставить точку в исследовании. Однако, как правило, государство с помощью специальных норм национального законодательства устанавливает особенности правового положения иностранных лиц или их отдельных групп. За рубежом эти специальные нормы принято объединять под названием «право иностранцев». Наиболее часто такие специальные нормы принимаются для регулирования процедуры допуска и последующего функционирования иностранных инвестиций в экономике принимающего государства. Такого рода нормы обычно формируют комплексную отрасль законодательства — законодательство об иностранных инвестициях.

Как правило, в странах с развитой экономикой применение национального режима в отношении иностранных инвесторов является общим правилом. В связи с этим роль специальных норм в таких странах незначительна. В то же время в развивающихся странах и странах с переходной экономикой полное уравнивание правового статуса иностранных и отечественных инвесторов может являться неприемлемым по ряду экономических и политических причин. В этом случае роль специального законодательства об иностранных инвестициях существенно возрастает. Данное обстоятельство отмечает в своих работах H.A. Ше-банова: «В странах с развитой экономикой обычно не разрабатывается особое законодательство. К иностранному субъекту применяются положения иностранных норм, и лишь особо значимые для интересов государства вопросы регламентируются специально принятыми законодательными актами. В странах, только формирующих современные рыночные отношения, напротив, развитию национального законодательства, регламентирующего допуск иностранного капитала в экономику, уделяется пристальное внимание»[134]. Из современных европейских стран специальные правовые акты, относящиеся к регулированию иностранных инвестиций, имеют лишь Греция, Италия, Португалия, Испания и Турция[135]. Однако это не означает, что в других европейских государствах вообще отсутствуют специальные нормы в данной области.

Цели, преследуемые национальным законодателем при издании нормативных актов, относящихся к области законодательства об иностранных инвестициях, могут иметь различный характер. Удачное объяснение основного назначения такого рода норм можно встретить уже в дореволюционной отечественной литературе — в работе барона Б.Э. Нольде: «Статус иностранного юридического лица определяется его личным законом лишь постольку, поскольку это допускается местным законодательством относительно юридических лиц вообще и иностранных лиц в частности. Государство не может допустить, чтобы иностранное юридическое лицо пользовалось в пределах его большими правами, нежели те, коими пользуется местное юридическое лицо той же категории. Отсюда первые ограничения объема правоспособности, даруемой личным законом данному иностранному лицу. Далее, государство может для иностранных юридических лиц создать в своем законе особые ограничения, вызываемые стремлением оказать покровительство местным учреждениям того же рода, нежеланием допустить иностранные предприятия в той или другой местности или к той или другой отрасли труда и проч. Отсюда вторые ограничения объема правоспособности иностранных юридических лиц»[136].

Не менее категорично звучат положения некоторых нормативных актов. Так, Конституция штата Монтана (§11 ст. 15) прямо устанавливает следующую норму: «Ни одна компания и корпорация, образовавшаяся по закону какой-либо другой страны, штата или территории, не должна иметь или осуществлять в пределах этого штата больше прав или привилегий, чем те, которыми обладают такие же или сходные компании или корпорации, созданные по законам этого штата. Все иностранные корпорации, получившие разрешение совершать операции в штате Монтана, должны быть подчинены всем обязательствам, ограничениям и налогам, какие возложены или могут быть возложены на подобного рода корпорации, организованные по законам этого штата»[137].

В основе законодательства об иностранных инвестициях лежит применение метода прямого внутринационального регулирования. В юридической литературе этот метод справедливо рассматривается в качестве доминирующего по отношению к коллизионному методу. Действитель но, прежде чем ставить коллизионную проблему и обращаться к личному статуту юридического лица, необходимо определить, допускает ли вообще данное государство иностранные лица в свою экономическую жизнь, и если допускает, то в какой степени и с какими ограничениями. По замечанию А.Г. Богатырева, «такое национально-правовое регулирование иностранных инвестиций представляет собой прямой метод регулирования в международном частном инвестиционном праве, являющийся основным и главным. Наряду с ним, но уже в качестве субсидиарного или дополнительного, может быть и „коллизионный“ метод регулирования»[138].

3. Составляющие законодательства об иностранных инвестициях — изъятия из национального режима ограничительного и стимулирующего характера

Как мы уже успели установить в предыдущей главе, изъятия из национального режима могут носить либо ограничительный, либо стимулирующий характер. По сути дела, именно совокупность этих изъятий и правовых норм, принятых в их развитие (в целях установления гарантий применения мер стимулирующего характера и условий введения ограничительных мер), и составляет законодательство об иностранных инвестициях в собственном смысле слова. Удельный вес тех или иных изъятий напрямую зависит от политической и экономической линии, проводимой данным государством. При этом важное значение имеет экономический потенциал страны и ее способность к развитию без активного привлечения зарубежного капитала. В западной литературе процесс привлечения иностранных инвестиций зачастую изображается в виде своеобразного «перетягивания каната» между принимающим государством (государством, импортирующим иностранные инвестиции), с одной стороны, и государством — экспортером капитала и самим иностранным инвестором, с другой стороны. В том случае, если экономические позиции принимающего государства сильны и существует большой спрос со стороны инвесторов из различных стран, такое государство может позволить себе диктовать свои условия и включить в свое законодательство большое количество ограничительных изъятий. Если же экономика принимающего государства слаба и испытывает острую нехватку капитала, то иностранный инвестор способен диктовать свои правила игры и требовать предоставления изъятий стимулирующего характера.

Рассмотрим основные виды ограничительных и стимулирующих изъятий из национального режима, чаще других применяемых в отношении допуска иностранных инвесторов и их последующей предпринимательской деятельности на территории принимающего государства. Начнем с основных мер ограничительного характера, которые ограничивают права иностранных инвесторов по сравнению с отечественными либо вводят для них дополнительные административные и контрольные процедуры:

1) разрешительный порядок создания юридических лиц с участием иностранного капитала — он предусмотрен, например, в Китае в соответствии с положениями Закона КНР от 1 июля 1979 г. о совместных предприятиях с китайским и иностранным капиталом. В Австралии предварительное разрешение требуется на инвестиции объемом 10 млн австралийских долларов и более, в Ирландии — не менее 1 млн ирландских фунтов, в Канаде — не менее 5 млн канадских долларов, в Финляндии — если иностранным инвесторам будет принадлежать не менее 40 % уставного капитала компании, в Греции — во всех случаях (кроме инвестиций из других стран ЕС)[139];

2) установление максимально возможного размера участия иностранцев в уставном капитале национальных юридических лиц — так, в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 13 января 1987 г. № 49 «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран» доля советской стороны в уставном капитале совместного предприятия должна была составлять не менее 51 % (п. 5)[140]. В Швеции 60% уставного капитала в компаниях, разрабатывающих природные ресурсы, должны принадлежать шведским гражданам и юридическим лицам[141];

3) запрет на занятие определенными видами деятельности (ведение коммерческой деятельности в определенных отраслях промышленности и народного хозяйства) — широкий перечень отраслей народного хозяйства, в которых не допускалось участие иностранного капитала, до последнего времени устанавливался в законодательстве Индии, а также ряда африканских государств[142]. В соответствии с Федеральным законом от 4 августа 2001 г. № 107-ФЗ «О внесении дополнения в Закон Российской Федерации „О средствах массовой информации“»[143] «иностранное юридическое лицо, а равно российское юридическое лицо с иностранным участием, доля (вклад) иностранного участия в уставном (складочном) капитале которого составляет 50 процентов и более, гражданин Российской Федерации, имеющий двойное гражданство, не вправе выступать учредителями теле-, видеопрограмм. Иностранный гражданин, лицо без гражданства и гражданин Российской Федерации, имеющий двойное гражданство, иностранное юридическое лицо, а равно российское юридическое лицо с иностранным участием, доля (вклад) иностранного участия в уставном (складочном) капитале которого составляет 50 процентов и более, не вправе учреждать организации (юридические лица), осуществляющие телевещание, зона уверенного приема передач которых охватывает половину и более половины субъектов Российской Федерации либо территорию, на которой проживает половина или более половины численности населения Российской Федерации»;

4) включение в состав органов управления юридических лиц определенной доли местных граждан — в Швейцарии большинство членов административного совета должно быть представлено лицами швейцарской национальности и проживать в Швейцарии, а если уставом предусмотрен лишь один администратор, то им также должен быть швейцарец, проживающий в Швейцарии. В правление акционерных обществ, созданных в Финляндии, иностранцы могут быть допущены только с разрешения Государственного Совета Финляндии и лишь в пределах V3 всех членов. В Норвегии и Дании иностранцы могут быть членами правления, но при условии, что они не менее пяти лет проживают в этой стране. В Японии президентом японской компании может быть только японец[144];

5) фиксирование максимально возможного совокупного процента иностранного капитала на определенном рынке товара (работ, услуг) — в соответствии с п. 3 ст. 6 Закона РФ от 27 ноября 1992 г. № 4015-1 «Об организации страхового дела в Российской Федерации» (в ред. Федерального закона от 20 ноября 1999 г. № 204-ФЗ[145]) «в случае, если размер (квота) участия иностранного капитала в уставных капиталах страховых организаций превышает 15 процентов, федеральный орган исполнительной власти по надзору за страховой деятельностью прекращает выдачу лицензий на осуществление страховой деятельности страховым организациям, являющимся дочерними обществами по отношению к иностранным инвесторам (основным организациям) либо имеющим долю иностранных инвесторов в своем уставном капитале более 49 процентов». В соответствии со ст. 18 Федерального закона от 3 февраля 1996 г. № 17-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР „О банках и банковской деятельности в РСФСР“» (в ред. от 19 июня 2001 г.)[146] «размер (квота) участия иностранного капитала в банковской системе Российской Федерации устанавливается федеральным законом по предложению Правительства Российской Федерации, согласованному с Банком России. Указанная квота рассчитывается как отношение суммарного капитала, принадлежащего нерезидентам в уставных капиталах кредитных организаций с иностранными инвестициями, и капитала филиалов иностранных банков к совокупному уставному капиталу кредитных организаций, зарегистрированных на территории Российской Федерации. Банк России прекращает выдачу лицензий на осуществление банковских операций банкам с иностранными инвестициями, филиалам иностранных банков при достижении установленной квоты. Банк России имеет право наложить запрет на увеличение уставного капитала кредитной организации за счет средств нерезидентов и на отчуждение акций (долей) в пользу нерезидентов, если результатом указанного действия является превышение квоты участия иностранного капитала в банковской системе Российской Федерации»;

6) запрет на перевод за границу прибыли от капиталовложений сверх определенного лимита — например, в соответствии с законодательством Аргентины сумма перевода прибылей за границу не должна превышать 12,5 % от размера инвестиций. Ежегодные прибыли, превышающие 12,5 %, считаются окончательно инвестированными в стране и не могут быть переведены за границу[147];

7) обязательное использование местной рабочей силы и закупка местного оборудования или сырья — так, в соответствии с законодательством Норвегии устанавливается необходимость принятия на себя юридическим лицом с участием иностранного капитала обязательства о приоритетном использовании норвежской рабочей силы и сырья по сравнению с другими источниками[148].

Как правило, меры ограничительного характера закрепляются на уровне национального законодательства и подвержены довольно быстрым изменениям (прежде всего в части их отмены или ограничения по мере либерализации политики в области иностранных инвестиций). В Российской Федерации такого рода меры рассредоточены по многочисленным федеральным законам, регулирующим отношения в различных областях и сферах экономической деятельности. Конечно, такое положение вещей не способствует активизации процесса привлечения иностранных инвестиций, поскольку любому потенциальному иностранному инвестору необходимо провести непростую правовую экспертизу на предмет выявления ограничений, связанных с реализацией того или иного инвестиционного проекта. В связи с этим раздавались обоснованные предложения о целесообразности принятия единого законодательного акта, устанавливающего возможные меры ограничительного характера. Первоначально закрытые перечни отраслей и видов деятельности, в которых налагаются ограничения на использование иностранных инвестиций, выступали в качестве приложений к проекту нового Федерального закона «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации». Однако в ходе прохождения законопроекта в Государственной Думе было принято решение о вынесении этих перечней за рамки законопроекта в целях принятия в последующем специального Федерального закона «О перечне отраслей, производств, видов деятельности и территорий, в которых запрещается или ограничивается деятельность иностранных инвесторов»[149]. В данном законопроекте приводился исчерпывающий перечень отраслей, сфер деятельности и участков территорий, в отношении которых установлены запреты и ограничения на осуществление иностранных инвестиций, а также исчерпывающий перечень отраслей, сфер деятельности и участков территорий, в отношении которых установлены ограничения на осуществление иностранных инвестиций и связанной с ними деятельности (ст. 3,4). Согласно положениям рассматриваемого законопроекта ограничения на осуществление иностранных инвестиций и связанной с ними деятельности в рамках второго списка могут выражаться в следующих формах:

— выдачи иностранному инвестору в установленном законодательством Российской Федерации порядке лицензии, если регулирование данного вида деятельности не может осуществляться иными методами, кроме как лицензированием;

— заключения Российской Федерацией и (или) субъектом Российской Федерации в лице уполномоченных ими органов государственной власти договора концессии с иностранным инвестором, если регулирование данного вида деятельности может осуществляться иными методами, кроме как лицензированием;

— установления федеральным законом, Правительством РФ или в определенном им порядке либо уполномоченным им федеральным органом исполнительной власти максимального объема прямых иностранных инвестиций по конкретному инвестиционному проекту или предельной доли (вклада) в уставном (складочном) капитале коммерческой организации с иностранными инвестициями[150].

Данный законопроект был принят в первом чтении, однако во втором чтении в конце 1999 г. он был отклонен Государственной Думой.

На уровне международных соглашений, как правило, закрепляется лишь сама принципиальная возможность введения такого рода ограничений национального режима. При этом могут фиксироваться условия введения изъятий, призванных не допустить ухудшение положения инвесторов, которые уже действуют на территории данного государства. В качестве примера можно привести п. 3 ст. 3 Соглашения от 19 апреля 1995 г. между Правительством Российской Федерации и Правительством Королевства Швеция о поощрении и взаимной защите капиталовложений: «Каждая из Договаривающихся Сторон может предусматривать в своем законодательстве изъятия ограниченного характера из национального режима, о котором говорится в п. 2 настоящей статьи. Любое новое изъятие не будет применяться в отношении капиталовложений, осуществленных на ее территории инвесторами другой Договаривающейся Стороны до вступления такого изъятия в силу, за исключением случаев, когда изъятие необходимо в целях обеспечения обороны, национальной безопасности, общественного порядка, охраны окружающей среды, защиты нравственности и здоровья населения». Однако вопрос об изъятиях ограничительного характера может решаться в международных соглашениях и более развернуто, если этого требуют интересы договаривающих государств. В частности, в Приложении к Договору от 17 июня 1992 г. между Российской Федерацией и США о поощрении и взаимной защите капиталовложений закрепляется исчерпывающий перечень отраслей или сфер деятельности, в которых РФ и США оставляют за собой право устанавливать или сохранять изъятия из национального режима.

Что касается изъятий стимулирующего характера, то принимающие государства могут предоставлять следующие дополнительные льготы и привилегии для иностранных инвесторов:

1) налоговые льготы — в ряде африканских государств освобождаются от налога на прибыль суммы, которые реинвестируются в экономику принимающего государства, предоставляется освобождение от уплаты налога на прибыль на первые несколько лет деятельности;

2) таможенные льготы — зачастую освобождается от ввозных таможенных пошлин импорт иностранными инвесторами необходимых сырьевых материалов и компонентов для производных нужд. Импорт расходных материалов и комплектующих, с одной стороны, и экспорт готовой продукции, с другой стороны, в ряде стран не подпадают под действие количественных ограничений, лицензирования и квотирования импорта и экспорта. Так, ст. 25 утратившего в настоящее время юридическую силу Закона РСФСР от 4 июля 1991г. «Об иностранных инвестициях в РСФСР» было предусмотрено следующее положение: «Предприятия, полностью принадлежащие иностранным инвесторам, и совместные предприятия, в уставном фонде которых иностранные инвестиции составляют более 30 процентов, вправе без лицензий экспортировать продукцию собственного производства и импортировать продукцию для собственных нужд, за исключением случаев, предусмотренных действующими на территории РСФСР международными договорами»;

3) иные льготные условия экономической деятельности — предоставление кредитов и займов на льготных условиях, предоставление государственных субсидий иностранным инвесторам, реализующим дорогостоящие и капиталоемкие инвестиционные проекты.

В ряде развивающихся стран на законодательном уровне устанавливается несколько разновидностей экономических льгот и привилегий в зависимости от сроков реализации инвестиционных проектов, размеров инвестиций и сфер их приложения. Например, в франкоязычных странах Африки привилегированный режим подразделяется на режимы А, В, С (Центральноафриканская Республика, Чад, Габон и др.) и даже D (Конго, Камерун). В Конго, Камеруне и во всех странах, входящих в Экваториальный таможенный союз, в инвестиционных кодексах указывается, что режим «А» применяется не более 10 лет к предприятиям, деятельность которых ограничивается территорией данного государства. Режим «В» может быть предоставлен компаниям, чья деятельность распространяется на территорию двух или более государств — членов Экваториального таможенного союза. Наконец, предприятия, имеющие важное значение для экономического развития страны, могут получить режим «С», что предполагает долгосрочный стабильный налоговый режим и другие значительные экономические преимущества[151].

Необходимо отметить, что предоставление льгот и привилегий иностранным инвесторам не является обязательным признаком «благоприятного инвестиционного режима». В частности, в Руководящих принципах регулирования прямых иностранных инвестиций, утвержденных Всемирным банком в 1992 г. и носящих рекомендательный характер, но оказывающих серьезное влияние на формирование международно-правовых и национальных правовых норм в данной области, предусматривается следующее положение: «Никакое положение настоящих Принципов не должно толковаться таким образом, чтобы иностранным инвестициям предоставлялся более привилегированный режим, чем национальным» (ст. 1.3).

Основными критериями определения благоприятного правового режима для привлечения иностранных инвестиций является не большое количество разнообразных льгот и привилегий, которые неизбежно ущемляют отечественных предпринимателей, а наличие гарантий осуществления и соблюдения основных прав и законных интересов, связанных с капиталовложениями на территории принимающего государства. Иностранным инвесторам важно иметь убежденность в том, что правовые и экономические условия ведения деятельности на территории принимающего государства в будущем не станут непреодолимым препятствием на пути получения прибыли от реализации намеченных проектов либо не сделают их реализацию убыточной и обременительной для инвестора.

4. Система гарантий для иностранных инвесторов. Роль соглашений о поощрении и взаимной защите иностранных капиталовложений и национального законодательства

В вопросе закрепления гарантий для иностранных инвесторов на первый план выходят двусторонние соглашения о поощрении и взаимной защите капиталовложений, основные положения которых, как правило, задают тон при разработке национального законодательства. Целесообразность использования такого правового инструмента, как международное соглашение, вызывает споры среди политиков, экономистов и правоведов.

Противники широкого применения двусторонних соглашений о поощрении и взаимной защите капиталовложений делают упор на то обстоятельство, что положения этих документов возводят в разряд международно-правовых обязательств принимающих государств нормы о гарантиях, предоставляемых иностранным инвесторам. Сформулированные на основе принципа формальной взаимности, такие соглашения на деле устанавливают существенные преимущества для экономически более развитого государства, поскольку только субъекты этой страны, как правило, имеют реальную возможность и желание осуществлять инвестиции на территории другой страны. В этом плане интересно отметить, что наиболее передовые из развивающихся стран, включая крупнейшие латиноамериканские государства (Аргентина, Бразилия), привлекающие наибольшую часть иностранных прямых капиталовложений, обычно не проявляют интереса к заключению таких соглашений с про-мышленно развитыми странами. Незначительное число такого рода соглашений заключено и развивающимися странами между собой.

В частности, Г.М. Вельяминов отмечает следующее: «Показательно, что около половины развивающихся стран воздерживаются от заключения соглашений о поощрении и защите иностранных инвестиций (СПЗИ), в связи с чем есть основания полагать, что эти соглашения не могут рассматриваться как идеально безупречная форма международно-правового регулирования. Статистический анализ не показывает прямой связи между заключением СПЗИ и притоком иностранных капиталов. Более того, в Латинской Америке, например, на которую приходится больше иностранного капитала, нежели на любой другой регион, лишь отдельные страны заключили СПЗИ. Африка же, на которую приходится почти половина всех таких заключенных соглашений, привлекла лишь ничтожную часть иностранных капиталов»[152].

Сторонники заключения СПЗИ аргументируют свою позицию важностью заключения такого рода международных соглашений для повышения инвестиционной привлекательности экономики принимающего государства. Многие иностранные государства (прежде всего — США) рассматривают заключение таких договоров в качестве обязательного условия для поощрения инвестиций национальных граждан и компаний в иностранные государства (например, путем системы государственного страхования инвестиций от некоммерческих рисков). Кроме того, в качестве аргумента ссылаются на большую распространенность такого рода соглашений. Действительно, по данным Международного центра по разрешению инвестиционных споров, в период с 1990 по 1998 г. в мире было подписано около 960 международных двусторонних соглашений о защите иностранных инвестиций. Всего по состоянию на весну 2000 г. насчитывается порядка 1800 таких соглашений[153].

В западной литературе справедливо отмечается, что целесообразность заключения соглашений о защите иностранных инвестиций для принимающего государства напрямую зависит от состояния его экономики и нуждаемости в широком привлечении иностранных инвестиций. Естественно, что положения таких международных соглашений содержат ограничения, которые развивающимся государствам приходится принимать на себя. Формально эти ограничения взаимны, но фактически касаются именно экономически более слабой стороны соглашения. Принимающее государство лишается возможности по собственному усмотрению изменять положения национального законодательства о правовом статусе иностранных инвесторов, если это выходит за рамки, установленные международными соглашениями.

В случае, если экономическая ситуация в стране и так представляет собой большую потенциальную привлекательность для иностранных инвесторов из различных государств, практическая необходимость в дополнительном заключении международных соглашений, как правило, отсутствует. Именно об этом свидетельствует пример наиболее развитых государств Латинской Америки, которые настороженно относятся к принятию такого рода международных обязательств (Бразилия, Аргентина). Если же экономические возможности принимающего государства слабы и оно испытывает острую нехватку капитала, то заключение международных соглашений о защите инвестиций со сторонами — основными экспортерами инвестиций может оказаться обязательным условием для привлечения иностранных инвесторов на свою территорию. Поэтому страны Африканского континента, как правило, не отказываются от предложений развитых государств о заключении подобных международных соглашений.

СССР начал активно использовать рассматриваемый международный механизм начиная с конца 80-х годов, когда на национальном уровне была признана полезность привлечения иностранных инвестиций для развития союзной экономики. К настоящему моменту подписаны порядка 60 таких соглашений (с учетом соглашений, заключенных СССР, правопреемником которого является Российская Федерация).

Постановлением Правительства РФ от 11 июня 1992 г. № 395[154] был утвержден типовой проект соглашения о поощрении и взаимной защите капиталовложений, который должен браться за основу российской делегацией на переговорах с представителями иностранных государств. Затем постановлением Правительства РФ от 9 июня 2001 г. № 456[155] указанный примерный документ был заменен новой типовой формой соглашения. В этом плане интересно проанализировать те изменения, которые были внесены в типовой проект соглашения. Прежде всего бросается в глаза отсутствие в новом проекте соглашения положений о предоставлении иностранным инвесторам национального режима и режима наибольшего благоприятствования. Видимо, гарантирование указанных разновидностей правового режима в международных соглашениях теперь предлагается рассматривать не в качестве общего правила, а в качестве специального предпочтения, которое может быть оказано (или не быть оказано) тому или иному иностранному государству. Данное изменение можно расценить как выражение более осторожного и внимательного отношения российских властей к условиям международных соглашений о защите иностранных инвестиций.

В то же время необходимо отметить и более корректные и четкие формулировки нового типового соглашения, касающиеся отдельных гарантий (в частности, гарантий при экспроприации или национализации и в отношении разрешения споров между принимающим государством и инвестором другой договаривающейся стороны). В соответствии с принятыми международными стандартами перечень гарантий дополнен такими положениями, как принципы возмещения ущерба в результате войн, гражданских беспорядков и признание возможности суброгации при выплате иностранному инвестору страховых платежей в связи со страхованием от некоммерческих рисков.

Для лучшего уяснения данной проблематики и определения степени влияния международных соглашений о защите иностранных инвестиций (далее — МСЗИ) на национальное законодательство рассмотрим основные гарантии, закрепляемые в большинстве соглашений подобного рода:

1) гарантии в случае национализации или экспроприации— право принимающего государства на осуществление национализации подтверждено в ряде международных документов, таких, как резолюция Генеральной Ассамблеи ООН № 1805 «О национальном суверенитете над природными ресурсами», Хартия экономических прав и обязанностей государств 1974 г., Декларация по установлению нового международного экономического порядка 1974 г. В связи с этим в МСЗИ национализация не запрещается в принципе, но обставляется целым рядом условий и требований. Во-первых, национализация и экспроприация должны проводиться не по произвольному усмотрению принимающего государства, а только в случаях, когда этого требуют общественные или государственные интересы и без какой-либо дискриминации по отношению к иностранным инвесторам того или иного государства. Во-вторых, обязательна выплата компенсации. При формулировании данного условия МСЗИ, как правило, используют правовую формулу, которая стала общепринятым мировым стандартом в данной области, — так называемую формулу Халла, впервые закрепленную в обмене нотами между Государственным секретарем США К. Халлом и Правительством Мексики: «быстрая, адекватная и эффективная компенсация». Быстрота означает выплату компенсации без неоправданных задержек и промедлений. Адекватность компенсации должна определяться в соответствии с рыночной (текущей) стоимостью экспроприированных капиталовложений, рассчитанной на дату, когда официально стало известно о проводимой экспроприации. Эффективная компенсация предполагает ее выплату в свободно конвертируемой валюте со свободным переводом за пределы территории принимающего государства. Наконец, МСЗИ, как правило, предусматривают также начисление процентов на подлежащую выплате сумму компенсации с момента экспроприации и до момента выплаты компенсации. Так, в типовом соглашении, утвержденном постановлением Правительства РФ от 9 июня 2001 г. №456, указано на начисление процентов по коммерческой ставке, устанавливаемой на рыночной основе, но не ниже ставки ЛИБОР по шестимесячным долларовым кредитам;

2) гарантии на случай нанесения ущерба — в случае нанесения ущерба в отношении произведенных капиталовложений в результате войны, вооруженных конфликтов, гражданских беспорядков или иных подобных обстоятельств принимающее государство предоставляет иностранным инвесторам в отношении реституции, возмещения, компенсации или других видов урегулирования, как правило, национальный режим или режим наибольшего благоприятствования;

3) гарантии перевода платежей в связи с капиталовложениями — данная гарантия связана со свободным переводом за границу платежей, имеющих отношение к иностранным капиталовложениям. Вот как формулируется данное условие в ст. 6 Соглашения 1996 г. между Правительством Российской Федерации и Правительством Итальянской Республики о поощрении и взаимной защите капиталовложений:

— сумм первоначального капиталовложения и дополнительных сумм для поддержания или расширения капиталовложения;

— любых доходов;

— сумм от полной или частичной продажи либо ликвидации капиталовложения;

— сумм, предназначенных для погашения займов, относящихся к капиталовложению;

— заработной платы и других вознаграждений, получаемых гражданами другой договаривающейся стороны за работу и услуги, выполняемые в связи с капиталовложением, осуществленным на территории первой договаривающейся стороны, в размере и порядке, предусмотренных ее законодательством;

4) гарантии на случай суброгации — принимающее государство обязуется признавать переход прав от иностранного инвестора к договаривающемуся государству или иному уполномоченному органу, которые произвели платеж данному инвестору на основе гарантии защиты от некоммерческих рисков в связи с капиталовложением на территории принимающего государства;

5) гарантии в отношении процедуры разрешения спора между принимающим государством и иностранным инвестором — с точки зрения классических правил о судебной юрисдикции спор между иностранным инвестором и принимающим государством должен быть подведомствен государственному суду данного принимающего государства (спор возникает в связи с осуществлением деятельности на территории данного государства, стороной в споре выступает само государство как суверен). Однако по понятным причинам иностранные инвесторы не заинтересованы в передаче споров на разрешение государственных судов принимающего государства. В связи с этим в МСЗИ предусматривается возможность передачи возникающего спора по выбору иностранного инвестора:

— в компетентный государственный суд или арбитраж на территории принимающего государства;

— международный институционный арбитраж или арбитраж ad hoc. В качестве такого международного арбитража, как правило, предусматриваются следующие возможные альтернативы:

а) арбитраж ad hoc, создаваемый в соответствии с Арбитражным регламентом Комиссии ООН по праву международной торговли (ЮНСИТРАЛ);

6) Арбитражный институт Стокгольмской торговой палаты;

в) в последнее время все большее признание получает Международный центр по урегулированию инвестиционных споров, созданный в соответствии с Вашингтонской конвенцией 1965 г. об урегулировании инвестиционных споров между государствами и физическими или юридическими лицами других государств;

б) кроме того, некоторые МСЗИ предусматривают дополнительные гарантии, такие, как разрешение нанимать руководящий управленческий и технический персонал по своему выбору независимо от гражданства (п. 3 ст. 2 Соглашения 1994 г. между Российской Федерацией и Государством Кувейт о поощрении и взаимной защите капиталовложений), запрет дополнительных требований в качестве условия расширения или содержания капиталовложения, которые предусматривают обязательства экспортировать произведенные товары, либо определяют, что товары или услуги должны приобретаться на местном рынке, либо устанавливают любые иные аналогичные требования (п. 9 ст. 2 указанного Соглашения с Кувейтом).

Гарантии, закрепляемые в МСЗИ с участием данного государства, оказывают непосредственное влияние на условия национального законодательства. В частности, в Российской Федерации все описанные выше гарантии получили свое закрепление и дальнейшее развитие в Федеральном законе «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации». К сожалению, некоторые гарантии описаны в указанном Федеральном законе недостаточно подробно и развернуто, что может в дальнейшем породить споры между иностранными инвесторами, с одной стороны, и Российской Федерацией в лице уполномоченных органов государственной власти, с другой стороны. Так, в отношении выплачиваемой компенсации при национализации и реквизиции имущества Федеральный закон «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации» лишь констатирует, что «при реквизиции иностранному инвестору или коммерческой организации с иностранными инвестициями выплачивается стоимость реквизируемого имущества», а «при национализации иностранному инвестору или коммерческой организации с иностранными инвестициями возмещаются стоимость национализируемого имущества и другие убытки» (ст. 8). При этом отсутствует приводившееся выше указание на правовую формулу «быстрой, адекватной и эффективной компенсации».

В Федеральном законе «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации» закреплен целый ряд дополнительных гарантий для иностранных капиталовложений. К сожалению, большинство из них носят сугубо декларативный и отсылочный характер. Например, в ст. 13, 14 и 15 Федерального закона указано на гарантии иностранному инвестору в отношении приобретения ценных бумаг, участия в приватизации и получения прав на недвижимое имущество, содержание которых ограничивается отсылкой к действующему законодательству Российской Федерации. Аналогичным образом реально ничего не добавляют к правовому статусу иностранного инвестора нормы ст. 5 и 6 Федерального закона, которые говорят о гарантии правовой защиты деятельности иностранных инвесторов и о гарантии использования иностранным инвестором различных форм осуществления инвестиций. Как указывалось ранее, иностранные инвесторы пользуются в Российской Федерации национальным режимом, поэтому приведенные выше нормы реально не меняют установленный правовой статус иностранных инвесторов.

Пожалуй, единственной реальной дополнительной гарантией, о которой говорит Федеральный закон «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации», является так называемая стабилизационная оговорка («дедушкина оговорка»). Официально в тексте Закона она фигурирует под названием «гарантия от неблагоприятного изменения для иностранного инвестора и коммерческой организации с иностранными инвестициями законодательства Российской Федерации» (ст. 9). Суть данной гарантии заключается в том, что при определенных в Федеральном законе условиях на иностранного инвестора не распространяют свое действие изменения в федеральных законах и иных нормативных актах, которые ухудшают правовой режим по сравнению с тем положением, которое существовало на момент начала реализации иностранным инвестором инвестиционного проекта на территории России.

Появление рассматриваемой гарантии в тексте Федерального закона имело свою непростую предысторию. Впервые в отечественном законодательстве стабилизационная оговорка была сформулирована в ст. 9 Основ законодательства Союза ССР и республик от 5 июля 1991 г. об иностранных инвестициях (устанавливалось, что в случае ухудшения условий инвестирования к иностранным инвестициям в течение 10 лет применяется законодательство, действовавшее на момент их осуществления). Однако данной норме так и не суждено было реально заработать из-за распада СССР и принятия Российской Федерацией собственного Закона об иностранных инвестициях.

В законодательстве Российской Федерации стабилизационная оговорка для иностранных инвесторов была предусмотрена п. 1 Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466 «О совершенствовании работы с иностранными инвестициями»[156], который содержал следующую норму: «Установить, что вновь издаваемые нормативные акты, регулирующие условия функционирования на территории Российской Федерации иностранных и совместных предприятий, не действуют в течение 3 лет в отношении предприятий, существующих на момент вступления в силу этих актов. Данное положение не распространяется на нормативные акты, обеспечивающие более льготные условия функционирования на территории Российской Федерации иностранных и совместных предприятий». Как видно, сфера применения стабилизационной оговорки была практически ничем не ограничена, не требовалось выполнения и каких-либо формальностей (специальных административных процедур) для использования данной льготы. В связи с этим можно было бы ожидать существенного увеличения привлекательности российского рынка для иностранных инвесторов, которые, таким образом, фактически получали специальный правовой режим, фиксировавшийся на момент начала осуществления своей деятельности на территории России.

Однако на практике указанная норма не получила сколько-нибудь широкого применения, причем немалую роль в этом сыграла позиция высших судебных органов. Характерной иллюстрацией является следующее постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, вынесенное по конкретному делу[157]. Фабула этого дела такова. Государственная налоговая инспекция по Ивановской области провела документальную проверку расчетов по акцизному сбору за шесть месяцев 1994 г. на совместном российско-английском предприятии АОЗТ «Ивановская пивоваренная компания», которое было зарегистрировано в качестве предприятия с иностранными инвестициями 22 октября 1992 г. (далее — совместное предприятие). Государственная налоговая инспекция установила, что совместным предприятием используется 25-процентная ставка акцизного сбора к стоимости реализованного пива, хотя постановлением Правительства РФ от 30 сентября 1993 г. № 985 «Об утверждении ставок акцизов по отдельным видам товаров» ставка акциза на пиво была увеличена с 25 до 40 %. По результатам проверки налоговый орган составил акт и вынес решение о применении финансовых санкций в виде доначисления акцизного сбора, штрафа и пени. Совместное предприятие обратилось в Арбитражный суд Ивановской области с иском о признании недействительным принятого решения налогового органа. В обоснование своих исковых требований совместное предприятие ссылалось на то, что оно является предприятием с иностранными инвестициями, на него распространяется п. 1 Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466, а значит, постановление Правительства РФ от 30 сентября 1993 г. № 985 в части увеличения акциза на пиво с 25 до 40 % не должно применяться к нему до 1996 г. Решением суда первой инстанции было признано недействительным решение налогового органа в части взыскания штрафа, а в удовлетворении остальной части иска было отказано. Апелляционная инстанция поддержала позицию истца и удовлетворила исковые требования совместного предприятия в полном объеме. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ постановление апелляционной инстанции отменил и оставил в силе решение суда первой инстанции, указав при этом на следующее. В соответствии с п. 1 Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466 вновь издаваемые нормативные акты, регулирующие условия функционирования на территории РФ иностранных и совместных предприятий, не действуют в течение трех лет в отношении предприятий, существующих на момент вступления в силу этих актов. Условия деятельности (функционирования) предприятий с иностранными инвестициями определены в гл. 4 Закона РСФСР от 4 июля 1991 г. № 1545-1 «Об иностранных инвестициях в РСФСР». Статьей 28 «Налогообложение» названного Закона предусмотрено, что предприятия с иностранными инвестициями, а также иностранные инвесторы уплачивают налоги, установленные действующим на территории РСФСР законодательством. Нормативные акты, регулирующие изменения налогового законодательства по акцизам, имеют общеобязательный характер и не являются актами, предмет регулирования которых — специальные условия функционирования на территории РФ иностранных и совместных предприятий. В налоговом законодательстве не содержится льгот по ставке акциза на пиво для предприятий с иностранными инвестициями. При изложенных обстоятельствах АОЗТ «Ивановская пивоваренная компания» в первом полугодии 1994 г. следовало уплачивать акциз на пиво в соответствии с постановлением Правительства РФ от 30 сентября 1993 г. № 985 по ставке 40 %. У апелляционной инстанции суда не имелось оснований для признания недействительным решения налоговой инспекции о взыскании заниженной суммы акциза и пени.

Таким образом, высшая судебная инстанция России на основе не вполне удачного буквального толкования нормы Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466 отказалась применять стабилизационную оговорку в наиболее важной для иностранных инвесторов сфере — сфере налогообложения.

Лишь после вступления в действие нового Федерального закона «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации», когда норма п. 1 Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466 фактически утратила силу в связи с ее противоречием ст. 9 нового Федерального закона, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ пересмотрел свою позицию по данному вопросу. Об этом свидетельствует п. 8 информационного письма Президиума ВАС РФ от 18 января 2001 г. № 58, которым утвержден Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с защитой иностранных инвесторов. В этом Обзоре высшая судебная инстанция описывает следующее конкретное дело. На территории РФ было учреждено совместное предприятие с участием иностранной компании (40 % уставного капитала) и двух российских юридических лиц для освоения нефтяного месторождения на территории автономного округа. При определении финансового режима деятельности совместного предприятия в технико-экономическое обоснование были заложены ставки ренты за пользование недрами (10 %) и налога на прибыль (32 %). Иностранная компания вложила в проект 40 млн долларов США. После первого года деятельности совместного предприятия были внесены изменения в налоговое и земельное законодательство и увеличены ставки налогов и сборов с совместного предприятия, а также введены новые экспортные пошлины. Иностранная компания обратилась к правительству субъекта РФ (автономного округа) с просьбой об уменьшении фискального бремени в соответствии с параметрами технико-экономического обоснования. Своим распоряжением правительство автономного округа освободило совместное предприятие на три года от уплаты экспортных пошлин и снизило отчисление роялти до 5 %. Прокурор в защиту государственных и общественных интересов предъявил иск к правительству субъекта РФ о признании недействительным указанного распоряжения о предоставлении льгот совместному предприятию, поскольку предоставление таких льгот противоречило действовавшему законодательству и интересам региона. Арбитражный суд отказал прокурору в иске, мотивировав свое решение необходимостью соблюдения принципа защиты инвестора от изменения законодательства принимающей стороны («дедушкина оговорка»).

Необходимо отметить, что описанный выше пример из Обзора нельзя назвать типичным. Как уже отмечалось выше, Указ Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466 не требовал от иностранных инвесторов и совместных предприятий выполнения каких-либо административных формальностей для пользования стабилизационной оговоркой. В связи с этим не ясно то значение, которое имело в описанном деле принятие правительством автономного округа распоряжения о снижении налогового бремени. К сожалению, в Обзоре данный момент не разъяснен с необходимой точностью. Смущает также ссылка Президиума ВАС РФ на некий сложившийся в мировой практике принцип защиты инвестора от изменения законодательства принимающей стороны. В действительности, как это будет продемонстрировано далее, в международном праве не существует на этот счет какого-либо общепринятого правила, которое можно было бы рассматривать в качестве международно-правового обычая, обязательного для всех стран мира.

В этом контексте не выглядит странным то, с какой тщательностью (переходящей во многих случаях в излишнюю казуистичность, мешающую нормальному восприятию правовой нормы[158]) сформулирована стабилизационная оговорка в новом Федеральном законе «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации». Вместе с тем и эта развернутая формулировка оказалась не лишенной весьма серьезных недостатков.

Устанавливается, что иностранные инвесторы и коммерческие организации с иностранными инвестициями, реализующие приоритетные инвестиционные проекты, пользуются гарантией от неблагоприятного изменения национального законодательства в течение срока окупаемости инвестиционного проекта, но не более семи лет со дня начала финансирования указанного проекта за счет иностранных инвестиций. В исключительных случаях Правительство Российской Федерации может продлить этот срок. При этом одновременно круг лиц, подпадающих под действие данной гарантии, расширяется за счет любых коммерческих организаций с иностранными инвестициями, если доля (вклад) иностранных инвесторов в уставном (складочном) капитале такой организации составляет свыше 25 % (союз «… а также…» в абз. 2 п. 1 ст. 9 вышеназванного Федерального закона с точки зрения логического толкования не оставляет сомнений на этот счет). Тем самым в круг потенциальных «пользователей» столь серьезной гарантией (которая в современных российских условиях крайне нестабильного налогового законодательства превращается в важную льготу) включаются любые коммерческие организации, более 25 % уставного (складочного) капитала которых принадлежит иностранным инвесторам, без всякой связи с их участием в осуществлении приоритетного инвестиционного проекта. Применение на практике данной нормы порождает огромное количество нерешенных проблем. В частности, срок действия стабилизационной оговорки по тексту Федерального закона зависит от срока окупаемости приоритетного инвестиционного проекта. В связи с этим непонятно, каким образом применять стабилизационную оговорку в отношении коммерческих организаций, более 25 % уставного (складочного) капитала которых принадлежит иностранным инвесторам, если они вообще не реализуют приоритетные инвестиционные проекты. Н.Г. Доронина считает, что в этом случае продолжает действовать срок, обозначенный в Указе Президента РФ № 1466[159]. На наш взгляд, такой подход являлся неприемлемым уже с момента вступления в силу нового Федерального закона, поскольку п. 1 Указа Президента РФ № 1466 пришел в явное противоречие с положениями ст. 9 нового Федерального закона. Данная позиция нашла нормативное подтверждение после издания Указа Президента РФ от 29 августа 2001 г. № 1088 «Об изменении и признании утратившими силу некоторых указов Президента РСФСР и Президента Российской Федерации по вопросам иностранных инвестиций»[160], которым Указ Президента от 27 сентября 1993 г. № 1466 был признан утратившим силу со ссылкой на ст. 26 Федерального закона, которая предписывала Президенту РФ и Правительству РФ привести свои нормативные акты в соответствие с нормами нового Федерального закона.

Конечно, можно говорить о том, что в данном случае допущена лишь законодательная неточность[161], но она может очень дорого стоить российскому бюджету. Как справедливо отмечает В. Силкин, «распространение гарантии на любую коммерческую организацию с 25-процентными иностранными инвестициями в уставном (складочном) капитале вне зависимости от масштабов реализуемого ею инвестиционного проекта привело бы к многочисленным „обходам закона“ со стороны российских организаций путем учреждения за рубежом оффшорных компаний и затем создания на территории РФ совместных предприятий с их участием»[162]. Это замечание тем более верно, что, как уже отмечалось, отечественное законодательство твердо стоит на принципе определения личного закона юридического лица по месту его учреждения. Это закрывает возможность борьбы с такого рода «фиктивными» иностранными инвесторами путем указания на то, что административный (управляющий) центр компании и место его основной деятельности находятся на территории Российской Федерации.

Сегодня в мире отношение к стабилизационной оговорке все более меняется. Если проследить развитие национального законодательства стран— получателей иностранных инвестиций, равно как и международно-договорную практику по данному вопросу, то можно отметить, что стабилизационная оговорка используется все реже и реже, а то и вообще исчезает из правового регулирования. Академик Б.Н. Топорнин полагает, что «отказ от этой льготы — составная часть общей тенденции, заключающейся в том, чтобы не выделять вообще или (если подобное принципиальное решение пока еще невозможно) как можно меньше выделять правовой режим иностранного инвестора из правового режима страны— получателя инвестиций. Как свидетельствует накопленный опыт, „двухрежимный“ подход в конечном счете невыгоден иностранному инвестору, ибо падает интерес отечественного бизнеса к делам своей страны и начинается отток национального капитала»[163].

В заключение рассмотрения вопроса остабилизационной оговорке в российском законодательстве необходимо отметить, что до сегодняшнего момента Правительством РФ не приняты нормативные акты, необходимые для практической реализации имеющихся законодательных норм. В частности, до настоящего времени Правительством РФ не установлены критерии оценки изменения в неблагоприятном для иностранного инвестора и коммерческой организации с иностранными инвестициями отношении условий взимания ввозных таможенных пошлин, федеральных налогов и взносов в государственные внебюджетные фонды, режима запретов и ограничений осуществления иностранных инвестиций на территории Российской Федерации; не утвержден порядок регистрации приоритетных инвестиционных проектов; не определен порядок дифференциации сроков окупаемости инвестиционных проектов в зависимости от их видов. Отсутствие этих нормативных актов на практике приводит к невозможности использования иностранными инвесторами и коммерческими организациями с иностранными инвестициями положений о стабилизационной оговорке. Судя по высказываниям представителей компетентных государственных органов, такое положение вещей вызвано настороженным отношением органов исполнительной власти к перспективам использования стабилизационной оговорки в российских условиях. Эти опасения связаны не только с отмеченными выше неудачными формулировками текста Федерального закона, но и с вопросом о принципиальной целесообразности широкого применения данной гарантии.

Такая позиция была официально высказана ранее в п. 14 письма Президента РФ от 31 июля 1998 г. № Пр-1093[164], которым был отклонен представленный Президенту РФ для подписания и обнародования первоначальный проект Федерального закона. В этом документе был сделан весьма характерный и показательный вывод: «На практике предложенная конструкция „дедушкиной оговорки“ будет означать, что налоговым инспекциям, таможенным органам, органам валютного и экспортного контроля и другим организациям придется иметь дело с тысячами коммерческих организаций, каждая из которых будет действовать в своем собственном, отличном от других, правовом режиме. Помимо того, что это затруднит работу контрольных органов и создаст благодатную почву для различных злоупотреблений, может быть дезорганизована вся налоговая, таможенная и валютная система». В контексте меняющегося практически каждый месяц налогового, таможенного и валютного законодательства данное суждение действительно не выглядит преувеличением. Необходимо констатировать, что на сегодняшний день и нормы ст. 9 Федерального закона о стабилизационной оговорке (так же как ранее положение п. 1 Указа Президента РФ от 27 сентября 1993 г. № 1466) так и не нашли широкого применения на практике.

Таким образом, нами в общем плане было рассмотрено основное содержание законодательства об иностранных инвестициях, включающего изъятия ограничительного и стимулирующего характера в отношении правового статуса иностранных инвесторов, а также правовые гарантии реализации основных прав иностранных инвесторов. Теперь следует перейти к рассмотрению еще не затронутых проблем специфики российского законодательства об иностранных инвестициях.

5. Концептуальные проблемы российского законодательства об иностранных инвестициях

К сожалению, забегая вперед, следует отметить, что анализ российского законодательства в данной области связан по преимуществу с критическими замечаниями и указанием на несовершенство правового регулирования, отход от принятых в международной практике стандартов и сложившихся принципов. Не изменилось такое положение вещей и после принятия нового Федерального закона «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации», с которым связывались надежды на коренное обновление и усовершенствование правового регулирования. Здесь мы вынуждены согласиться с мнением H.H. Вознесенской о том, что «принятый в 1999 г. Закон „Об иностранных инвестициях“ оказался хуже предыдущего, в нем не отражены цели и задачи привлечения иностранных инвестиций, а главное, он не учитывает современных тенденций регулирования инвестиционных отношений, нашедших отражение во многих международных соглашениях о защите и поощрении иностранных инвестиций, участницей которых является Россия». Попробуем на основе конкретного правового анализа уяснить основные недостатки и недоработки нового Федерального закона.

Прежде всего нельзя подробно не остановиться на недостатках самой концепции Федерального закона. Особенно бросается в глаза отсутствие четко определенного предмета регулирования рассматриваемого нормативного акта, проработки вопросов его соотношения с правилами других федеральных законов. Фактически содержание Федерального закона (особенно в его первоначальном варианте, отклоненном Президентом РФ) можно охарактеризовать как набор неких специальных норм, регулирующих отношения с участием иностранных инвесторов и коммерческих организаций с иностранными инвестициями. При этом выбор этих специальных норм выглядит в значительной мере произвольным. Данный концептуальный недостаток был справедливо отмечен Президентом РФ в п. 1 уже упоминавшегося ранее письма от 31 июля 1998 г. №Пр-1093: «Федеральный закон не определяет достаточно четко природу регулируемых им отношений… Ввиду отсутствия у Федерального закона четко определенного предмета регулирования большая часть его статей содержит не правоустанавливающие нормы, а лишь отсылки на отраслевые законы».

Окончательный текст Федерального закона также не свободен от отмеченного недостатка. В п. 1 ст. 1 Закона установлено, что он регулирует «отношения, связанные с государственными гарантиями прав иностранных инвесторов при осуществлении ими инвестиций на территории Российской Федерации». Вместе с тем целый ряд норм Федерального закона явно выходит за пределы обозначенного предмета регулирования. При этом дополнительно включенные нормы (не устанавливающие государственные гарантии прав иностранных инвесторов) не предлагают исчерпывающего правового регулирования затрагиваемых вопросов, нося по преимуществу отсылочный или бланкетный характер. В результате такого рода нормы вместо того, чтобы разрешить ряд важных практических проблем, еще более усугубляют ситуацию, порождая коллизии с нормами других законодательных актов. Речь идет, в частности, о ст. 16 («Льготы, предоставляемые иностранному инвестору и коммерческой организации с иностранными инвестициями, по уплате таможенных платежей») и ст. 20 («Создание и ликвидация коммерческой организации с иностранными инвестициями»[165]).

Статьей 37 Закона РФ от 21 мая 1993 г. № 5003-1 «О таможенном тарифе»[166] и постановлением Правительства РФ от 23 июля 1996 г. № 883 «О льготах по уплате ввозной таможенной пошлины и налога на добавленную стоимость в отношении товаров, ввозимых иностранными инвесторами в качестве вклада в уставный (складочный) капитал предприятий с иностранными инвестициями»[167] было предусмотрено, что товары, ввозимые на таможенную территорию Российской Федерации в качестве вклада иностранного учредителя в уставный (складочный) капитал, освобождаются от обложения таможенными пошлинами при условии, что товары не являются подакцизными, относятся к основным производственным фондам, ввозятся в сроки, установленные учредительными документами для формирования уставного (складочного) капитала. При этом не было предусмотрено каких-либо ограничений по кругу иностранных инвесторов, имеющих право использовать предоставленную таможенную льготу. Однако ст. 16 нового Федерального закона установила, что «льготы по уплате таможенных платежей предоставляются иностранным инвесторам и коммерческим организациям с иностранными инвестициями при осуществлении ими приоритетного инвестиционного проекта в соответствии с таможенным законодательством Российской Федерации и законодательством Российской Федерации о налогах и сборах». Применение данной нормы на практике вызвало немалые затруднения, поскольку, с одной стороны, она является отсылочной (адресует к действующему таможенному и налоговому законодательству), но с другой стороны, упоминает лишь приоритетные инвестиционные проекты в качестве основания для предоставления льгот.

С принятием нового Федерального закона признан утратившим силу Закон РСФСР от 4 июля 1991 г. «Об иностранных инвестициях в РСФСР» (с послед, изм. и доп.) (ст. 25 нового Федерального закона)[168]. При этом нельзя не обратить внимание на то, что в сферу правового регулирования нового Федерального закона не вошли многие вопросы, которые ранее затрагивались Законом РСФСР «Об иностранных инвестициях в РСФСР». В частности, новый Федеральный закон вообще не упоминает о таких объективно существующих правовых институтах, как концессионные договоры (в том числе соглашения о разделе продукции), свободные экономические зоны. Более того, в п. 2 ст. 1 Федерального закона прямо предусмотрено, что он не распространяется на отношения, связанные с вложениями иностранного капитала в банки и иные кредитные организации, страховые организации, а также в некоммерческие организации для достижения определенной общественно полезной цели.

Логически из этого следует, что в указанных выше случаях иностранный инвестор (или коммерческая организация с иностранными инвестициями) не может воспользоваться теми гарантиями прав, которые описаны в Федеральном законе. Такой подход законодателя выглядит в достаточной мере странным. Как справедливо отмечает Н.Л. Платонова, «даже если допустить, что содержание некоторых гарантий нуждается в корректировке с учетом особенностей отношений, складывающихся в упомянутых сферах, изъятие данных отношений из-под действия одновременно всех государственных гарантий выглядит неестественным»[169]. Действительно, специфика банковских, страховых отношений или отношений в рамках соглашения о разделе продукции никак не исключает возможности и необходимости применения таких основополагающих гарантий прав иностранных инвесторов, как гарантия правовой защиты (ст. 5), гарантия перехода прав и обязанностей (ст. 7), гарантия компенсации при национализации (ст. 8), гарантия обеспечения надлежащего разрешения спора (ст. 10) и т.д.

Отсутствие продуманной внутренней концепции и четкого определения сферы действия нового Федерального закона с неизбежностью ставит вопрос о месте и роли этого нормативного акта в отечественной правовой системе. На наш взгляд, принятие комплексного законодательного акта (а именно таким по своей природе является Федеральный закон, затрагивающий отношения, регулируемые различными отраслями права) оправданно лишь в том случае, когда в таком комплексном акте предлагается развернутое и исчерпывающее регулирование какой-либо социальной или экономической сферы деятельности. В противном случае мы вынуждены согласиться со следующим высказыванием H.H. Вознесенской: «Тогда встает вопрос о значимости этого Закона (имеется в виду новый Федеральный закон. — A.A.), и приходится признать, что он не является общим основополагающим актом и, следовательно, нужен другой, более полный, более обоснованный и более профессиональный закон об иностранных инвестициях»[170]. К данной позиции присоединяется и Н.Л. Платонова, подчеркивая, что «значительное расхождение между заявленным в названии акта и реальным предметом регулирования, отраженным в конкретных нормах, обычно не приводит к положительным результатам»[171].

При рассмотрении концептуальной основы Федерального закона нельзя не обратить внимание также на то, что решение весьма большого числа ключевых вопросов делегировано на уровень подзаконных актов, принимаемых Правительством РФ. В круг этих вопросов входят в том числе установление правил аккредитации филиалов иностранных юридических лиц в РФ, утверждение процедуры регистрации приоритетных инвестиционных проектов, определение критериев неблагоприятных изменений в законодательном регулировании инвестиций в целях применения стабилизационной оговорки, обозначение критериев целесообразности введения запретов и ограничений на осуществление иностранных инвестиций и целый ряд других важных вопросов. Как точно отмечают А.Н. Кучер и М.С. Никитин, «можно утверждать, что все наиболее значимые положения Закона (приоритетные проекты, стабилизационная оговорка, аккредитация филиалов и др.) не являются нормами прямого действия, так как могут применяться только после издания соответствующих актов федеральных органов исполнительной власти… Только после принятия нормативных актов, разработка которых предусмотрена в Законе, определения и закрепления в соответствующих актах механизмов и способов государственного контроля можно будет говорить об определении реального режима иностранного инвестирования в России. И этот режим может оказаться как более либеральным, так и более жестким, чем закрепленный в общих чертах в Законе»[172]. Как уже отмечалось выше, Правительство РФ не торопится с принятием указанных актов, поэтому неопределенность по ряду ключевых вопросов применения Федерального закона сохраняется вплоть до настоящего момента.

Федеральный закон, следуя модной на сегодня у отечественного законодателя манере, описывает в ст. 2 основные понятия, используемые в Федеральном законе. Предлагаемые в этой статье легальные дефиниции вызывают огромное количество вопросов.

В первую очередь ряд авторов высказывают интересные критические замечания относительно определения самого понятия «иностранная инвестиция». Дело в том, что в экономической теории иностранной инвестицией принято считать увеличение запасов капитала в экономике принимающего государства, при этом приобретение акций (долей участия) в иностранной компании должно быть связано с приростом имущества (капитала) этой компании. Такой подход позволяет отделить процесс иностранного инвестирования от многочисленных случаев простого приобретения имущества и других объектов гражданских прав, находящихся на территории иностранного государства. В связи с этим инвестированием в его классическом понимании является исключительно приобретение акций (долей участия) при учреждении компании или при увеличении ее уставного капитала, но никак не путем приобретения акций (долей участия) на вторичном рынке у одного из акционеров (участников) компании.

Федеральный закон не проводит различий между внесением иностранным инвестором вклада в уставный капитал коммерческой организации с иностранными инвестициями, с одной стороны, и покупкой акций (долей) или иного имущества у любых третьих лиц, которые при этом могут являться иностранными гражданами или юридическими лицами, с другой стороны. Как отмечает Н.Л. Платонова, «ознакомление с указанными понятиями приводит к выводу о том, что, согласно Закону, наряду с прочими формами вложений в качестве иностранной инвестиции должна рассматриваться и, соответственно, влечь предоставление государственных гарантий и льгот также обычная купля-продажа практически любого не исключенного из оборота имущества, представляющего собой объект предпринимательской деятельности, осуществленная лицом, подпадающим под категорию иностранного инвестора»[173]. В этой связи можно вновь отметить несоответствие заявленной сферы действия Федерального закона реальному положению дел — более подходящим названием для Федерального закона выглядит следующее: «О гарантиях иностранных лиц в связи с приобретением объектов предпринимательской деятельности на территории Российской Федерации».

Следующим важным вопросом является анализ приведенного в Федеральном законе определения прямой иностранной инвестиции. К сожалению, в данном случае Федеральный закон вновь не учел положения экономической теории и имеющийся международный опыт. В частности, Международный валютный фонд рекомендовал понимать под прямым инвестированием «капиталовложение, которое производится сцелью приобретения долгосрочного участия в предприятии, действующем в стране, не являющейся страной инвестора, или которым инвестор стремится к получению реального влияния в управлении предприятием»[174]. Сходное определение прямых иностранных инвестиций содержится в Кодексе либерализации движения капиталов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР): «…инвестиции, осуществляемые с целью установления длительных экономических связей между предпринимательскими организациями, а также инвестиции, обеспечивающие их собственнику эффективный контроль за управлением предприятием»[175].

Таким образом, общепризнанным в международной практике критерием разграничения иностранных инвестиций на прямые и портфельные является возможность реального влияния на управление юридическим лицом. В Федеральном законе этот основополагающий критерий оказался опущен. В нем взят за основу сугубо формальный признак наличия у инвестора не менее 10 % доли (вклада) в уставном капитале коммерческой организации. Такой подход подвергается критике в литературе[176], поскольку возможна как ситуация, когда 10-процентный пакет акций не дает возможности каким-либо образом влиять на управление компанией, так и ситуация, когда (при большой распыленности акций среди мелких акционеров) пакет акций менее 10 % дает возможность оказывать решающее влияние на управление юридическим лицом.

Бросается в глаза также то обстоятельство, что из окончательного варианта Федерального закона исчезло понятие «портфельных инвестиций». Получается, что понятие «прямые инвестиции» оказалось произвольно вырванным из контекста и лишенным своей традиционной парной категории «портфельных инвестиций».

Не ясна логика законодателя и в части включения в понятие прямых иностранных инвестиций двух других случаев — вложения в основные средства филиала и лизинг. Что касается вложения в основные средства филиала, то здесь налицо диссонанс с описанным выше традиционным понятием инвестирования. Ведь Федеральный закон вслед за ГК РФ справедливо считает филиал иностранного лица обособленным подразделением этого юридического лица (головной организации), по долгам которого несет непосредственную имущественную ответственность данное юридическое лицо (п. 3 ст. 4 Федерального закона). Из этого следует вывод, что при вложении капитала в средства своего филиала собственником имущества остается иностранное юридическое лицо, а увеличения российского капитала не происходит. По образному выражению А.Н. Кучер и М.С. Никитина, «в экономическом смысле в данном случае происходит поступление денежных средств на территорию РФ, однако в юридическом смысле может иметь место лишь „перекладывание средств из кармана в карман“ одного лица, так как собственником ввозимых средств остается иностранный инвестор».

Что касается включения лизинга в круг прямых иностранных инвестиций, то такой подход ставит вопрос о том, почему за рамками этого понятия остались другие договорные формы ведения предпринимательской деятельности иностранными юридическими лицами на территории РФ, такие, как строительство, покупка предприятия как имущественного комплекса, долгосрочные займы, соглашения о разделе продукции и другие виды концессионных договоров.

В конечном счете мы вынуждены констатировать, что отечественный законодатель в значительной мере произвольно объединил некоторые правовые институты под названием «прямые иностранные инвестиции» без учета сложившихся международных стандартов определения данного понятия. Более правильным выходом из ситуации выглядели бы отказ законодателя от произвольного изменения сложившегося понятия прямой иностранной инвестиции и введение новой категории, используемой исключительно для целей данного Федерального закона («существенная иностранная инвестиция», «иностранная инвестиция с особым правовым режимом» и т.п.[177]).

Вызывает нарекания также формулировка понятия «приоритетный инвестиционный проект», которое используется прежде всего для целей применения стабилизационной оговорки. Во-первых, приоритетный инвестиционный проект является разновидностью инвестиционного проекта, а инвестиционный проект в свою очередь — это обоснование экономической целесообразности, объема и сроков осуществления прямой иностранной инвестиции. Из этого следует, что к иным видам инвестиций, связанных с привлечением крупных капиталов иностранных лиц (строительство крупных производственных объектов, покупка предприятия как имущественного комплекса), понятие приоритетного инвестиционного проекта не может быть применено и особо льготный правовой режим им недоступен. Во-вторых, при определении критериев отнесения инвестиционного проекта к приоритетному сделана ссылка на курс Центрального банка РФ по отношению к иностранным валютам на день вступления в силу Федерального закона (14 июля 1999 г.). В связи с инфляцией рубля по отношению к основным мировым валютам такая ситуация неизбежно ведет ко все увеличивающемуся разрыву между рублевым порогом приоритетного инвестиционного проекта (суммарный объем иностранных инвестиций не менее 1 млрд рублей или минимальная доля (вклад) иностранных инвесторов в уставном (складочном) капитале коммерческой организации с иностранными инвестициями не менее 100 млн рублей) и этим же самым показателем в иностранной валюте. Иными словами, несмотря на то, что на день фактического вложения иностранной валюты размер инвестиций будет реально соответствовать установленному рублевому порогу, иностранному инвестору будет отказано в квалификации инвестиционного проекта в качестве приоритетного, если используемый курс Центрального банка РФ на день вступления в силу Федерального закона (курс, который на сегодня не имеет с экономической точки зрения никакого значения) приведет к тому, что установленный рублевый порог не будет достигнут. Такое положение вещей неизбежно ставит в преимущественное положение инвесторов, имеющих возможность осуществлять капиталовложения в рублях, а не в иностранной валюте.

6. Коммерческие организации с иностранными инвестициями и обособленные подразделения иностранных юридических лиц как субъекты отношений, регулируемых российским законодательством об иностранных инвестициях

Следующим важным вопросом следует признать определение круга тех субъектов, на которых распространяет свое действие Федеральный закон «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации». На первый взгляд, исходя из прочтения преамбулы и ст. 1 Федерального закона, может сложиться впечатление, что Федеральный закон распространяет свое действие исключительно на иностранных инвесторов. Однако внимательный анализ текста Федерального закона показывает, что это не так, поскольку в ряде норм наряду с иностранными инвесторами фигурируют и коммерческие организации с иностранными инвестициями (далее —КОИИ). Пункт 5 ст. 4 Федерального закона устанавливает, что «иностранный инвестор, коммерческая организация с иностранными инвестициями, созданная на территории Российской Федерации, в которой иностранный инвестор (иностранные инвесторы) владеет (владеют) не менее чем 10 процентами доли, долей (вклада) в уставном (складочном) капитале указанной организации, при осуществлении ими реинвестирования пользуются в полном объеме правовой защитой, гарантиями и льготами, установленными настоящим Федеральным законом».

Данная норма в сопоставлении с определением понятия «реинвестирование», приводимого в ст. 2 Федерального закона, вызывает закономерный вопрос: как КОИИ может что-либо реинвестировать, если она не осуществляет иностранные инвестиции, не являясь по смыслу Федерального закона иностранным инвестором? Очевидно, что первоначальное инвестирование осуществлялось иностранным инвестором, и поэтому только он с точки зрения элементарной логики может затем реинвестировать полученную прибыль. Логичность данной норме может придать только следующее парадоксальное с практической точки зрения толкование. Когда КОИИ, используя в том числе иностранные инвестиции в ее уставный капитал, первоначально осуществляет капиталовложения в какой-либо инвестиционный проект, то эти капиталовложения не пользуются защитой со стороны Федерального закона. Если же прибыль, полученная КОИИ в результате этих капиталовложений, не распределяется среди ее участников (в том числе иностранных), а вновь вкладывается в какие-либо инвестиционные проекты, то в отношении таких реинвестиций Федеральный закон применяется в полном объеме. Дело остается «за малым» — изобрести механизм, с помощью которого можно было бы определить, какие средства первоначально использовала КОИИ при осуществлении капиталовложений (предположим, что помимо иностранного инвестора инвестиции в уставный капитал КОИИ осуществлял также российский участник, а кроме того, на счетах КОИИ имелись денежные средства, полученные в результате предшествующей предпринимательской деятельности). Аналогичный механизм потребуется и на этапе реинвестирования КОИИ прибыли, полученной на первом этапе. Очевидно, что эта задача нерешаема, а значит, и подобного рода толкование выглядит абсурдным.

Необходимо также отметить, что нормы Федерального закона, описывающие конкретные виды правовых гарантий (ст. 8, 9, 16), никак не связывают их предоставление КОИИ с отмеченной процедурой реинвестирования. Таким образом, подход законодателя к определению сфер деятельности КОИИ, подпадающих под действие Федерального закона, нельзя признать удачным.

Справедливости ради необходимо отметить, что данная проблема четкого определения круга участвующих субъектов встает не только в связи с отечественным Федеральным законом. Она является достаточно острой и при заключении двусторонних соглашений о поощрении и взаимной защите иностранных капиталовложений. Как правило, нормы этих соглашений касаются только иностранных инвесторов. Однако в последнее время наметилась тенденция, связанная с распространением некоторых положений этих соглашений на юридические лица, в которых инвесторы той или иной договаривающейся стороны имеют существенный интерес (существенную долю участия)[178].

Очевидно, что данный вопрос имеет в своей основе то глубинное противоречие между экономическим содержанием и правовой формой, которое было показано в первой главе настоящей работы. Конечно, с экономической точки зрения КОИИ, в уставном капитале которой иностранные инвесторы имеют преобладающее участие, тяготеют к этим иностранным инвесторам, входят в единый экономический комплекс имущества такого иностранного инвестора. С этих позиций является логичным распространение на КОИИ всех тех гарантий и льгот, которыми пользуются сами иностранные инвесторы. Именно так считает Н.Г. Доронина, руководствуясь следующей аргументацией: «Поскольку в ФЗИИ (Федеральном законе об иностранных инвестициях. — A.A.) определяется режим деятельности иностранного инвестора, решающим должен быть не коллизионный, а материально-правовой критерий, например критерий, в соответствии с которым можно определить, кто контролирует деятельность того или иного юридического лица. В зависимости от такого критерия, так называемого критерия контроля, то или иное юридическое лицо может быть отнесено к категории иностранного или национального инвестора. Если контроль над национальным предприятием осуществляет иностранное юридическое лицо, то указанное национальное юридическое лицо (предприятие) для целей регулирования иностранных инвестиций может быть отнесено к понятию «иностранный инвестор»»[179].

Однако представляется, что эта аргументация приемлема для целей экономической теории, но не для норм законодательства и международных соглашений. С правовой точки зрения КОИИ является формально самостоятельным юридическим лицом, имеющим к тому же национальность другого государства. В этом контексте распространение на КОИИ действия специальных гарантий и льгот иностранных инвесторов уже не выглядит столь очевидным.

Кроме того, если мы основываемся на экономическом подходе, рассматривая КОИИ исключительно как правовой институт осуществления иностранным инвестором собственных капиталовложений, то неизбежно встает проблема: на каком же уровне нам остановиться в наделении специальными гарантиями и льготами национальных юридических лиц, использующих иностранный по своему происхождению капитал? Предположим, что иностранный инвестор создает на территории России КОИИ со своим 100-процентным участием. В дальнейшем эта КОИИ в свою очередь создает новое российское юридическое лицо уже со своим преобладающим участием. С экономической точки зрения и первую созданную КОИИ, и ее дочернее общество необходимо рассматривать как носителей иностранного капитала. Но ведь это дочернее общество может создать третье общество со своим преобладающим участием и так далее по цепочке. Законодатель неизбежно будет вынужден на каком-то из уровней волевым образом установить границу применения специальных гарантий и льгот.

В Федеральном законе достаточно четко эта граница проведена в отношении второго и последующих уровней подчиненных юридических лиц: в соответствии с п. 4 ст. 4 «дочерние и зависимые общества коммерческой организации и с иностранными инвестициями не пользуются правовой защитой, гарантиями и льготами, установленными настоящим Федеральным законом, при осуществлении ими предпринимательской деятельности на территории Российской Федерации».

В то же время в отношении первого уровня (собственно КОИИ) такой четкости не наблюдается. С одной стороны, Федеральный закон не включает КОИИ в число субъектов, на которые в полном объеме распространяется его действие, но с другой стороны, в отношении КОИИ применяется целый ряд гарантий и льгот, установленных Федеральным законом. При этом выбор круга таких гарантий и льгот, применяемых к КОИИ, выглядит в большой мере произвольным. Например, трудно объяснить, почему гарантии при национализации и реквизиции (ст. 8) распространяются на КОИИ, а гарантии правовой защиты деятельности (ст. 5) не распространяются. В этой связи выглядит справедливым следующее замечание H.H. Вознесенской: «Логического объяснения такому выборочному распространению норм Закона на КОИИ мы не находим; критерии выбора также непонятны и в Законе не объяснены»[180].

Говоря о КОИИ, нельзя не обратить внимание на то, что отечественный законодатель в очередной раз поменял легальную терминологию. Необходимо более подробно остановиться на данном вопросе в силу его большой практической значимости.

С 1987 по 1991 г. единственной формой осуществления иностранными юридическими лицами предпринимательской деятельности на территории СССР и РСФСР являлись совместные предприятия(постановления Совмина СССР от 13 января 1987 г. № 48 и № 49). Принципиальной правовой особенностью этого периода было то, что совместное предприятие рассматривалось в качестве особой организационно-правовой формы юридического лица наряду с существовавшими на тот момент формами, доступными исключительно для отечественных лиц (государственные предприятия, кооперативы и др.). Иными словами, корпоративные нормы, регулировавшие создание и деятельность юридических лиц с иностранным участием, в этот период были полностью обособлены от общего корпоративного законодательства и имели большую специфику (например, структура органов управления совместного предприятия не включала такого органа, как общее собрание участников). После отмены в 1988 г. требования о том, что советской стороне должно принадлежать не менее 51 % уставного капитала, нормы о совместных предприятиях фактически стали распространяться и на юридические лица со 100-процентным иностранным участием.

Ситуация изменилась после принятия Закона РСФСР 1991 г. «Об иностранных инвестициях в РСФСР». В нем в качестве основной родовой категории употреблялось понятие «предприятие с иностранными инвестициями» (далее — ПИИ). ПИИ в свою очередь подразделялись на предприятия с долевым участием иностранных инвестиций (именно для этой группы стало использоваться понятие «совместное предприятие») и предприятия, полностью принадлежащие иностранным инвесторам. Наиболее принципиальное изменение правового статуса этих юридических лиц было связано с тем, что ПИИ уже не рассматривалось в качестве самостоятельной организационно-правовой формы: ст. 12 Закона 1991 г. устанавливала, что ПИИ создаются и действуют в форме акционерных обществ и других хозяйственных обществ и товариществ. Перерегистрации в общие организационно-правовые формы, предусмотренные Законом РСФСР «О предприятиях и предпринимательской деятельности», подлежали и созданные до этого момента совместные предприятия.

В новом Федеральном законе произошла очередная смена терминологии, которая, однако, уже не связана со столь серьезными содержательными изменениями. Поскольку новый Гражданский кодекс РФ применяет понятие «предприятие» по преимуществу не по отношению & субъектам права, а по отношению к объектам права (предприятию ка^ имущественному комплексу — ст. 132 ГК), то и новый Федеральный закон изменил в наименовании слово «предприятие» более корректным выражением — «коммерческая организация».

Несмотря на то что в 1991 г. юридические лица с иностранным участием вернулись в лоно общего корпоративного законодательства и общих организационно-правовых форм, процедура их государственной регистрации всегда отличалась спецификой. Это положение осложняли также постоянные изменения состава регистрирующих органов и порядка проведения процедуры регистрации. Согласно ст. 16 Закона РСФСР 1991 г. «Об иностранных инвестициях в РСФСР» государственными органами, осуществляющими регистрацию ПИИ, являлись Министерство финансов РСФСР или иные уполномоченные на это органы. Предприятия, объем иностранных инвестиций в которых превышал 100 млн рублей (до деноминации), регистрировались Минфином с разрешения правительства. В ноябре 1991 г. Минфин делегировал часть своих функций по государственной регистрации ПИИ администрациям субъектов РФ. Затем в мае 1992 г. функции по регистрации иностранных инвестиций были переданы Комитету по иностранным инвестиции ям при Минфине России. Постановление Правительства РФ от 28 мая 1992 г. № 357 «О некоторых вопросах ведения Государственного реестра предприятий»[181] гласило: «Установить, что Комитет по иностранным инвестициям при Министерстве финансов Российской Федерации осуществляет государственную регистрацию предприятий с иностранными инвестициями нефтегазодобывающей, нефтегазоперерабатывающей и угледобывающей отраслей независимо от величины их уставного капитала, а также предприятий, объем иностранных инвестиций в которые превышает 100 миллионов рублей».

Указом Президента РФ от 14 августа 1992 г. № 889[182] было образовано Российское агентство международного сотрудничества и развития (РАМСиР), которому были переданы полномочия по регистрации ПИИ на федеральном уровне. Однако в 1994 г. и эта структура была ликвидирована. В соответствии с постановлением Правительства РФ от 6 июня 1994 г. № 655[183] при Министерстве экономики РФ была создана Государственная регистрационная палата, в которой должна была производиться государственная регистрация ПИИ, объем иностранных инвестиций в которые превышает 100 млн рублей, а также ПИИ топливно-энергетического комплекса (независимо от объема иностранных инвестиций). В иных случаях государственная регистрация ПИИ производилась местными органами власти с занесением всех ПИИ в реестр иностранных инвестиций, ведущийся Государственной регистрационной палатой при Министерстве экономики РФ. Таким образом, в реальности сложилась система, которую можно было бы назвать «двойной регистрацией», когда для завершения процедуры создания ПИИ необходимо было подать документы как в Государственную регистрационную палату при Министерстве экономики РФ, так и в местные органы власти, которые вели общие реестры юридических лиц, создаваемых на территории данного административно-территориального образования[184].

Описанная выше «чехарда» с определением органа, ответственного за государственную регистрацию ПИИ, была связана с нерешенностью более общего организационного вопроса о выборе государственного органа (системы органов), ответственных за проведение государственной политики в области иностранных инвестиций.

По концепции Закона РСФСР 1991 г. таким компетентным органом должен был стать Минфин РСФСР. В 1992 г. был образован специальный Комитет по иностранным инвестициям при Минфине России. Однако уже через несколько месяцев эта структура была сломана. По примеру некоторых западных стран была предпринята попытка создания разветвленной специализированной системы органов в целях регулирования и координации деятельности, связанной с иностранными инвестициями на территории России. Как уже отмечалось, в августе 1992 г. было образовано Российское агентство международного сотрудничества и развития (РАМСиР), на него возлагались следующие задачи:

— разработка и обоснование предложений по формированию государственной инвестиционной политики;

— регистрация на федеральном уровне предприятий с участием иностранного капитала;

— экспертиза конкретных инвестиционных проектов и программ;

— создание и координация деятельности соответствующих институтов, необходимых для целенаправленной работы на федеральном уровне с иностранными и отечественными инвесторами.

Такими институтами должны были стать Федеральная регистрационная палата, централизованный информационный банк данных об инвестиционных проектах (Росинформинвестцентр), Российский банк реконструкции и развития (РБРР), Государственная инвестиционная корпорация (Госинкор), Центр проектного финансирования, Международное агентство гарантий инвестиций в Россию в структуре Европейского банка реконструкции и развития. Указанные организации были образованы к осени 1993 г., однако в сентябре 1994 г. Правительство РФ ликвидировало РАМСиР без каких-либо достаточно ясных и мотивированных оснований. В результате функции регулирования инвестиционной деятельности вновь оказались распыленными между большим количеством федеральных министерств и ведомств[185].

После упразднения РАМСиР соответствующие функции были переданы МВЭС России, а затем и Министерству экономики РФ. Новый Федеральный закон об иностранных инвестициях в ст. 24 указывает на то, что Правительством РФ определяет федеральный орган исполнительной власти, ответственный за координацию привлечения иностранных инвестиций в экономику РФ. Постановлением Правительства РФ от 21 декабря 1999 г. № 1419[186] таким федеральным органом было признано Министерство экономики РФ.

К сожалению, новый Федеральный закон не внес ясности в вопрос О процедуре государственной регистрации КОПИ. В п. 1 ст. 20 оказалась закрепленной расплывчатая формулировка, а именно, что создание и ликвидация коммерческой организации с иностранными инвестициями осуществляются на условиях и в порядке, которые предусмотрены ГК РФ и другими федеральными законами. Сразу же после вступления в силу Федерального закона возник вопрос о том, подразумевает ли данный Закон изменение сложившейся процедуры регистрации ПИИ и передачу регистрации в органы юстиции, как это предусмотрено в ст. 51 ГК РФ. Образовавшаяся коллизия была разрешена только после издания письма Минюста России от 26 июля 1999 г. № 5893-ЭР «О регистрации коммерческих организаций с иностранными инвестициями»[187], в котором со ссылкой на ст. 8 Федерального закона от 30 ноября 1994 г. «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» было указано, что впредь до введения в действие закона о регистрации юридических лиц применяется действующий порядок регистрации коммерческих организаций с иностранными инвестициями.

Федеральный закон от 8 августа 2001 г. № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц»[188], введенный в действие с 1 июля 2002 г., не предусматривает каких-либо особенностей процедуры государственной регистрации КОИИ. При этом сам текст Закона не устанавливает перечень регистрирующих органов и содержит лишь отсылочную норму в ст. 2[189].

Непростую судьбу в отечественном законодательстве имеет также вопрос о деятельности на территории РФ обособленных подразделений иностранных юридических лиц, не наделяемых статусом самостоятельного юридического лица. 30 ноября 1989 г. постановлением Совмина СССР № 1074 было утверждено Положение о порядке открытия и деятельности в СССР представительств иностранных фирм, банков и организаций[190]. Парадокс заключается в том, что вплоть до 1999 г. этот нормативный акт оставался единственным документом, в котором достаточно подробно регулировались вопросы открытия обособленных подразделений иностранных юридических лиц на территории России. При этом указанный нормативный акт касался исключительно такой разновидности обособленных подразделений, как представительство. В отношении филиалов иностранных юридических лиц сохранялась полная правовая неопределенность, поскольку, с одной стороны, их создание не было запрещено, но с другой стороны, ни один нормативный акт федерального уровня не устанавливал процедуру их аккредитации. В этих условиях подавляющее большинство иностранных юридических лиц открывали свои обособленные подразделения на территории России в форме представительств.

С принятием части первой нового Гражданского кодекса РФ ситуация серьезно осложнилась, поскольку ст. 55 ГК РФ не предусматривает возможности для представительств осуществлять функции юридического лица (вести коммерческую деятельность на основе обособленной производственной базы), ограничивая их назначение исключительно представлением интересов юридического лица вне места его нахождения и осуществлением защиты этих интересов. Тем не менее до сегодняшнего момента распространены случаи, когда представительство иностранного юридического лица осуществляет предпринимательскую деятельность на основе обособленной производственной базы, рискуя навлечь на себя обоснованные нарекания со стороны российских контролирующих органов.

Новый Федеральный закон, наконец, достаточно подробно описал порядок создания и ликвидации филиалов иностранных юридических лиц. Однако положения Федерального закона заставляют поставить вопрос другого плана, связанный с тем, что в тексте Федерального закона ни разу даже не упоминается возможность создания обособленного подразделения в форме представительства. Такая неточность норм Федерального закона заставляет задуматься о возможности существования обособленных подразделений иностранных юридических лиц в форме представительств после даты вступления его в силу. Думается, что отказывать представительствам в праве на существование было бы неправильно и даже абсурдно. Во всяком случае формально не отменены и не признаны не действующими на территории России постановление Совмина СССР 1989 г. и другие нормативные акты, вкоторых упоминаются представительства иностранных юридических лиц. Тем не менее, по-видимому, стоит поддержать точку зрения тех авторов, которые считают необходимой «переаккредитацию» в филиалы тех представительств иностранных юридических лиц, которые фактически ведут на территории РФ коммерческую деятельность на основе обособленной производственной базы.

Завершая рассмотрение вопросов, связанных со спецификой российского законодательства об иностранных инвестициях, следует, что состояние дел в этой отрасли законодательства продолжает желать лучшего. По многим актуальным проблемам отсутствуют ясные и последовательные решения, используемые российским законодателем подходы зачастую не соответствуют сложившейся международной практике. Связано это, на наш взгляд, прежде всего с тем, что до сегодняшнего времени отсутствует четкая и продуманная концепция в сфере иностранных инвестиций. А, как известно, состояние законодательства об иностранных инвестициях является одной из важнейших составляющих того, что экономисты называют «инвестиционным режимом». Без улучшения качества современного законодательства об иностранных инвестициях вряд ли можно говорить о решении проблемы привлечения в страну необходимых для эффективного экономического развития капиталовложений.

7. Недостатки применения метода прямого внутринационального регулирования деятельности иностранных юридических лиц

После изучения современного состояния законодательства об иностранных инвестициях в зарубежном и отечественном праве представляется резонным поставить вопрос: а настолько ли хорош и удобен сам метод прямого регулирования нормами внутринационального права[191], как это зачастую представлено в работах на тему законодательства об иностранных инвестициях? Внимательный, квалифицированный анализ опыта исторического развития показывает, что ответ на этот вопрос неоднозначен.

На поверхности данный вопрос высвечивается с точки зрения неблагоприятных экономических последствий введения специального правового режима деятельности иностранных инвесторов. Закрепление в национальном праве многочисленных гарантий, льгот и привилегий для иностранных инвесторов с неизбежностью затрагивает интересы отечественных предпринимателей, разрушает единый режим ведения коммерческой деятельности, принцип равных условий и равных возможностей. Эта ситуация усугубляется тем, что экономически иностранные инвесторы, по общему правилу, намного сильнее местных производителей.

Не менее опасен и путь введения внутринациональными нормами различного рода ограничений правоспособности иностранных юридических лиц, а также установления других административных препон. Очевидно, что такой подход отрицательно сказывается на состоянии инвестиционного климата данного государства, влечет отток иностранных инвестиций. Наличие многочисленных административных барьеров заставляет любого потенциального инвестора с большой осторожностью принимать решение о ведении коммерческой деятельности на территории иностранного государства. В более общем плане такое положение вещей вступает в явное противоречие с развивающимся процессом интернационализации хозяйственных связей, с потребностями неограниченного перетока капиталов.

В связи с этим общемировой тенденцией в данной сфере является сведение к минимуму как специальных норм ограничительного характера, так и особых льгот и привилегий для иностранных инвесторов. В качестве наиболее правильного отношения к проблеме регулирования иностранных инвестиций считается как можно более широкое использование национального режима и установление реальных гарантий основополагающих имущественных прав.

Однако представляется, что использование метода прямого регулирования нормами внутринационального права имеет лежащие гораздо глубже, сугубо правовые недостатки. Основное противоречие в данном случае заключается в том, что состояние правового регулирования не соответствует экономическому содержанию возникающих отношений. Складывающиеся в ходе осуществления иностранных капиталовложений отношения носят явно выраженный интернациональный характер, затрагивают экономические процессы ряда государств. Несмотря на это, для правового регулирования такого рода «мирохозяйственных» отношений в качестве доминирующего способа используются национальные нормы отдельно взятых государств. Иными словами, берется за основу такой метод, который сам базируется на принципе территориальности, принципе ограничительного действия правовых норм.

Такое положение вещей неизбежно порождает весьма сложные юридические проблемы. Нормы внутринационального права, силясь дать исчерпывающее и единообразное регулирование экономических отношений, связанных с участием иностранных лиц в хозяйственной жизни других государств, наталкиваются на заданные самой природой таких норм ограничения. Речь идет об ограниченной сфере действия подобного рода норм, классическом принципе неприменимости норм публично-правового характера на территории иностранных государств. «В то время как в частном праве речь идет о коллизиях законов, в публичном праве речь может идти только об установлении границ действия в пространстве национального закона. Подобное ограничение сферы действия является односторонним в том смысле, что оно игнорирует компетенцию или сферу действия иностранного закона»[192]. Однако наличие такого рода ограничений ведет к тому, что та или иная правовая норма, ограниченная границами территории государства, в ряде случаев не достигает необходимого эффекта. Эта парадоксальная ситуация заставила доктрину, правоприменительную практику, а затем и законодателей отказаться от постулатов классического международного частного права и встать на путь признания экстерриториального характера действия императивных публично-правовых норм.

Рассмотрим вначале наиболее характерные исторические примеры, которые в конечном счете привели к серьезным изменениям всей системы международного частного права. Так называемые экстерриториальные конфликты, связанные с попытками отдельных государств распространить действие собственных национальных правовых норм за пределы своей территории, можно разделить на две основные группы. В основе большинства экстерриториальных конфликтов лежат стремление государства, экспортирующего капитал, распространить действие своих правовых норм на дочерние («внучатые») компании, личным статутом которых является иностранное законодательство, а также попытки включить в сферу своего законодательного регулирования акты и юридические действия, имевшие место за пределами территории данного государства.

Исторически эти конфликты стали проявлять себя прежде всего в сфере антимонопольного (антитрестовского) законодательства и законодательства о конкуренции. Пионером при этом стали Соединенные Штаты Америки. Первоначально Верховный суд США стоял на классических позициях: в решении 1909 г. по делу «American Banana Co. v. United States Fruit Co.» указывалось, что «законность или незаконность действий должны определяться по праву того государства, в котором они совершаются… Если же окажется, что другое государство привлекает к ответственности лицо, совершающее подобное действие, в соответствии со своими правилами, а не с правилами места совершения действия, то это будет означать вмешательство в прерогативы другого суверенного государства, что прямо запрещается доктриной вежливости государств. В этом случае государство, суверенитет которого нарушен, имеет все законные основания для сопротивления такому вмешательству… Сущность самого понятия суверенитета выражается в том, что право создается декретами суверенного государства»[193].

Однако уже спустя два года эти принципиальные положения были подвергнуты Верховным судом США ревизии в решении 1911 г. по делу «United States v. American Tobacco Co.». На основании закона Шермана было признано недействительным соглашение, заключенное в Англии между «American Tobacco Co.» и английской компанией. Суть этого соглашения, законного с точки зрения английского права, сводилась к ограничению производства и импорта в США изделий, выпускаемых данными компаниями. В решении Верховного суда США от 1913 г. по делу «United States v. Pacific and Arabic Railway & Navigation Co.» было прямо заявлено, что неприменение закона Шермана к действиям, совершенным на территории других государств, может привести к тому, что регулирование международной торговли окажется за пределами досягаемости правительства США[194].

В дальнейшем законодательство и судебная практика США шли по пути дальнейшего расширения экстерриториального действия своих публично-правовых норм, в частности норм, регулирующих экспортную торговлю[195]. Широкое распространение получила так называемая доктрина «эффекта». Впервые она была сформулирована в США судьей А. Хардом. Суть данной доктрины заключается в том, что она допускает издание правовых норм, непосредственно адресованных субъектам иностранного права в иностранных государствах, разрешает судам налагать на них ответственность за действия, которые законны и ненаказуемы по праву этих государств, если такие действия вызывали вредные результаты (последствия) в данном государстве, не считаясь с правовыми нормами и государственной политикой данных иностранных государств. По мнению Верховного суда США, выраженному по одному из дел, «предписывая нормы поведения для американских граждан и юридических лиц, Конгресс вправе допускать расширение сферы действия своих законов за пределами территориальных границ США»[196].

Наиболее ярким примером применения доктрины «эффекта» является слушавшееся в 1945 г. дело «US v. Alcoa». В данном деле американский апелляционный суд второго округа установил принцип, согласно которому закон Шермана распространяется на деятельность иностранцев за рубежом, если такая деятельность оказывает влияние на конкурентную среду в США. Суть дела заключалась в том, что канадская корпорация «Aluminium Limited» была создана американской корпорацией «Aluminium Company of America» (ALCOA) в 1928 г. для контроля за зарубежными активами ALCOA. К 1935 г. эти две корпорации стали формально полностью независимыми. В 1931 г. «Aluminium Limited» вступила в международный картель, который в 1936 г. распространил свое действие на импортные операции на американском рынке. В ходе судебного разбирательства американский суд признал, что американская корпорация ALCOA не была стороной этих картельных соглашений. Поэтому в конечном счете перед судом встал вопрос о возможности признания канадской корпорации «Aluminium Limited» нарушителем закона Шермана. И апелляционный суд разрешил для себя этот вопрос положительно.

В настоящее время в американском антимонопольном законодательстве закреплено следующее правило: «Действия, имеющие отношение к американской импортной торговле, которые наносят вред покупателям из США, могут являться предметом правового регулирования (юрисдикции) американского антимонопольного законодательства вне зависимости от того, где такие действия были произведены и какова национальность участвующих сторон»[197].

По тому же пути после Второй мировой войны пошла и европейская практика. Особенно показательно в этом плане решение Европейского суда справедливости от 21 февраля 1973 г. по делу американской корпорации «Continental Can». В решении по делу суд подчеркнул, что концентрация, осуществляемая корпорацией через свои западноевропейские дочерние компании на территории ЕЭС, нарушает нормальное функционирование рынка внутри Сообщества и подпадает под действие его права. Тот факт, что материнская компания находится вне ЕЭС, не является достаточным основанием для того, чтобы исключить применение этого права к данной корпорации[198]Следующий важный исторический пример экстерриториальных конфликтов связан с так называемым экспортным законодательством США.

В частности, в США рассматривалось известное дело Фройхофа (Fruehauf case). Фабула этого дела такова. В 60-е годы в США были ограничены торговые отношения с Китаем в соответствии с законодательством о торговле с враждебными иностранцами (trading with the enemy legislation). Французская компания «Fruehauf France SA», которая на две трети контролировалась американской материнской корпорацией «Fruehauf International», заключила контракт на продажу трейлеров с французским производителем — фирмой «Berliet», которая после необходимой доукомплектации должна была поставить грузовики в Китай. Американские государственные органы направили американской материнской компании требование о запрете продажи трейлеров. Фактически действие этого предписания затрагивало французскую дочернюю компанию, которая заключила контракт с фирмой «Berliet». Компания «Berliet» отказалась добровольно расторгнуть заключенный контракт и пригрозила предъявить в суде иск к «Fruehauf France SA» в связи с неисполнением договора. Тогда французские директора компании «Fruehauf France SA» обратились во французский суд с требованием о признании недействительным решения совета директоров о расторжении договора с компанией «Berliet», принятого большинством из американских директоров, ссылаясь на нарушение интересов самой компании и злоупотребление своими правами со стороны американских директоров. Парижский апелляционный суд подтвердил решение суда первой инстанции о назначении временного администратора для решения вопроса об исполнении заключенного контракта, поскольку решение совета директоров о прекращении контракта действительно способно было причинить ущерб интересам компании. Затем американские власти согласились с тем, что французская дочерняя компания не находится под полным контролем американской материнской компании, и на этом основании сами отменили выданное предписание.

Еще одним известным историческим примером являются события, связанные с постройкой газопровода из СССР в Западную Европу. 22 июня 1982 г. американский Департамент торговли по указанию Президента США распространил действовавшее законодательство в области ограничений экспорта и реэкспорта товаров и технической документации на нефтегазовое оборудование. Принятые Правила запрещали экспорт оборудования и технической документации, которые были необходимы для строительства советского газопровода. Действие этого документа было распространено в том числе на компании третьих стран в отношении запрета реэкспорта такого рода товаров и документации, если они были произведены в США. Кроме того, реэкспорт товаров и документации, которые не были произведены в США, но производились лицом, «находящимся под юрисдикцией США», мог осуществляться при условии предварительного получения разрешения американских властей. Наконец, ни одно лицо из США или иностранного государства не могло экспортировать или реэкспортировать в СССР иностранные товары, при производстве которых использовалась американская техническая информация, если лицо, «находящееся под юрисдикцией США», получало роялти или на ином основании предоставило лицензию в отношении такого рода документации.

Данный вопрос стал предметом рассмотрения Комиссии Европейских Сообществ, которая справедливо посчитала, что американские Правила вышли за пределы общепризнанных принципов международного права, поскольку, во-первых, они нарушили территориальный принцип юрисдикции, претендуя на регулирование деятельности компаний в ЕС, не находящихся в территориальных границах США, и, во-вторых, их действие не может быть обосновано и принципом национальности юридических лиц. Что касается находящихся в ЕС дочерних фирм американских корпораций, то Правила пытались наложить американскую национальность на эти фирмы, вступая в противоречие с такими общепризнанными критериями определения национальности юридического лица, как место регистрации и место нахождения административного центра. Что касается компаний, единственной связью которых с США было использование лицензионной технологии или владение товарами американского производства, то Комиссия указала: «Товары и технологии не имеют национальности, и в международном праве не существует таких правил, которые бы признавали нахождение отечественных товаров или технологий за рубежом в качестве основы для установления юрисдикции над использующими их лицами».

Американские Правила вызвали массовые протесты со стороны европейских государств. Некоторые европейские страны даже приняли законодательные блокирующие меры, требующие от компаний, охватываемых действием американских предписаний, исполнения заключенных контрактов. В итоге в ноябре 1982 г. Президент США Р. Рейган отменил Правила и действие санкций, которые были наложены на компании, продолжавшие исполнение своих контрактов[199].

Следующим примером экстерриториальных конфликтов является широко распространенная американская практика, связанная с выдачей судебных приказов материнским компаниям о раскрытии информации, находящейся во владении зарубежных дочерних компаний. В особенности это касается дел о нарушениях антимонопольного законодательства и налоговых расследованиях, проводимых американской Службой внутренних доходов. Данная ситуация также повлекла то, что в ряде стран было принято законодательство, блокирующее действие такого рода предписаний. В частности, в Великобритании был принят Закон 1980 г. о защите торговых интересов. Согласно этому акту государственный секретарь по вопросам торговли и промышленности наделялся правом издавать предписания лицам, ведущим свою предпринимательскую деятельность на территории Великобритании, с целью не выполнять требования зарубежных законодательств по вопросам международной торговли, если государственный секретарь считает, что такие требования носят экстерриториальный характер по отношению к лицам, ведущим свою предпринимательскую деятельность в Великобритании, и они нарушают или создают угрозу нарушения торговых интересов Великобритании[200].

В качестве еще одного примера можно привести американские правовые нормы, обязывавшие зарубежные дочерние банки, находящиеся под контролем американских юридических лиц, «замораживать» активы «враждебных иностранцев».

Очевидно, что большинство приведенных примеров имеет ярко выраженную политическую окраску. Нетрудно заметить также тот факт, что первенство в порождении ситуаций, влекущих экстерриториальные конфликты, принадлежало США. В то же время в делах, которые не имели столь ярко выраженной политической составляющей (хотя и имели важные экономические и социальные последствия), американские суды и государственные органы стремились избегать возникновения экстерриториальных конфликтов. Наиболее показательным примером в этом плане является известное Bhopal case. Обстоятельства этого дела таковы. 2-3 декабря 1984 г. в индийском штате Бопал произошла промышленная авария в результате утечки газа на заводе, принадлежавшем индийской компании «Union Carbide of India» (UCIL). Потерпевшие индийские граждане при поддержке Правительства Индии обратились в американский суд с иском к материнской американской компании «Union Carbide Corporation» (UCC), мотивируя свой выбор американской юрисдикции следующими аргументами: во-первых, индийская судебная система не способна эффективно разрешить столь сложное дело; во-вторых, UCC является ТНК, которая прямо или косвенно контролировала проектирование, строительство и эксплуатацию завода в Бопале, и поэтому она должна отвечать за действия своей дочерней индийской компании, которой формально принадлежал завод; в-третьих, налицо существенный американский публичный интерес в связи с потенциальной возможностью аналогичной аварии на американском заводе той же ТНК в Западной Вирджинии, а также из-за того, что «США являются наиболее промышленно развитой мировой державой, которая заинтересована в побуждении американских ТНК к защите здоровья и благосостояния людей во всем мире». Американские суды отказались признать свою юрисдикцию в данном деле, посчитав, что местом судебного разбирательства должна являться Индия, на территории которой произошло правонарушение и где находятся истцы и надлежащий ответчик (индийская компания, которой принадлежал завод)[201].

Принцип экстерриториального действия публично-правовых внутринациональных норм сразу после Второй мировой войны нашел закрепление и на международно-правовом уровне. Договор о Международном валютном фонде (Бреттон-Вудское соглашение) 1944 г. в разд. 2(b) ст. 8 предусматривает: «Валютные контракты, которые затрагивают валюту какого-либо из государств-членов и заключены в нарушение валютного контроля этого государства-члена, действующего или введенного в соответствии с настоящим Договором, лишены исковой силы на территории любого из государств-членов»[202].

В дальнейшем возможность экстерриториального применения так называемых сверхимперативных норм национального права была признана практически повсеместно. Так, Римская конвенция о праве, применимом к договорным обязательствам, заключенная в рамках ЕЭС, указывает, что ничто в данной Конвенции не препятствует применению императивных норм страны суда в ситуации, когда они являются императивными независимо от применимого к договору права. Межамериканская конвенция о праве, применимом к международным контрактам, разработанная в рамках Организации американских государств и подписанная в Мехико в марте 1994 г., предоставляет разрешающему спор органу право не только учитывать императивные правила страны суда, но также строго следовать политике иностранных юридических систем, с которыми контракт имеет тесную связь[203]. Данные проблемы активно дискутируются в литературе[204].

Как считает М. Иссад, «утверждение о строго территориальном действии норм публичного права устаревает. Поскольку эти нормы вторглись в сферу международной жизни, необходимо скоординировать их с методом международного частного права. Повышение роли государства и расширение сферы применения полицейских законов и законов прямого регулирования, развитие методов международного частного права приведут к неизбежному исчезновению традиционного территориального характера норм публичного права»[205]. По мнению профессора Броунли, международное право развивается в свете необходимости модификации принципа территориальности. Новые экономические реалии ставят вопрос об отходе от жесткого принципа территориальности в пользу оправдания определенной степени экстерриториальной юрисдикции[206].

Следуя данной тенденции, часть третья Модельного Гражданского кодекса стран СНГ устанавливает, что «применение нормы иностранного права не может быть ограничено лишь на том основании, что данная норма имеет публично-правовой характер» (п. 4 ст. 1194). Специальная норма, касающаяся применения императивных норм страны суда и страны, право которой имеет тесную связь с отношением, предусмотрена в ст. 1192ГКРФ.

Суть правовой природы сверхимперативных норм удачно сформулировала чешский автор М. Паукнерова: «Особое положение этих норм по сравнению с другими материально-правовыми внутренними когентными нормами с точки зрения международного частного права заключается в том, что эти нормы участвуют в регулировании гражданско-правовых отношений с иностранным элементом, невзирая на то, являются они или нет составной частью lex causae, т.е. правопорядка, выбранного для данного правоотношения в соответствии с коллизионной нормой»[207]. Применение сверхимперативных норм не следует смешивать с использованием коллизионного метода: «…указанное правило международных соглашений не является коллизионной нормой, поскольку оно не содержит указания о возможности выбора между национально-правовыми системами, а предусматривает применение национальных административно-правовых норм (и не только их. — A.A.), наоборот, независимо от решения коллизионного вопроса»[208].

Основным недостатком концепции сверхимперативных норм является невозможность установления определенных границ данной категории норм и ее четкой классификации. Как отмечает А.Н. Жильцов в своей работе, специально посвященной затронутой нами проблеме, «поскольку ни один из рассматриваемых источников не содержит исчерпывающего перечня критериев, на основании которых конкретная императивная норма может быть отнесена к категории сверхимперативных, автор делает вывод о том, что, за исключением тех случаев, когда указание о сфере действия нормы права является прямовыраженным, ответ на вопрос, является ли конкретная норма права нормой непосредственного применения, может быть дан лишь в процессе ее толкования судом с учетом всех обстоятельств дела. Хотя неопределенность границ рассматриваемой категории норм является главным основанием для критики концепции норм непосредственного применения, вполне очевидно, что возможность установления исчерпывающего перечня сверхимперативных норм лишала бы данный механизм необходимой гибкости и возможности оперативного реагирования на изменение общественных интересов во времени»[209].

Таким образом, метод прямого применения норм внутринационального права, сталкиваясь с объективными границами своего использования, обусловленными классическим принципом территориальности, заставляет изобретать юридические механизмы, которые позволили бы приспособить имеющееся правовое регулирование к новым экономическим реалиям. Это было сделано с помощью признания возможности экстерриториального применения императивных национальных норм вне зависимости от направленности коллизионного регулирования. Однако такая постановка вопроса с неизбежностью ведет к подрыву основополагающих принципов классического международного частного права, к радикальному пересмотру его ключевых положений. Именно этот процесс мы и наблюдаем в современной доктрине международного частного права, и прежде всего в изложении американских авторов. Теория местного права В. Кука, теория правительственного интереса Б. Карри, доктрина сравнительной оценки ущемления интересов И. Бакстера, теория lex fori А. Эренцвейга, метод функционального анализа А.Т. фон Мирэна, Д. Траутмана и Р. Вейнтрауба, теория специальной связи К. Цвайгерта и В. Венглера, доктрина норм непосредственного применения Ф. Францескакиса[210] — все это попытки доктринального объяснения и приспособления для целей практического применения новых правовых феноменов, о которых шла речь выше. Результатом такого направления развития правового регулирования является стирание грани между частным и публичным правом, отказ от правовой определенности в решении вопросов интернациональных коммерческих отношений и переход к решению ad hoc по каждому конкретному случаю, превращение международного частного права в «процесс выбора права» (the choice of law process).

Отвечает ли такое положение вещей интересам участников гражданского оборота, иностранным инвесторам, осуществляющим свою коммерческую деятельность на территории других государств? Думается, что нет. И причина здесь не в отдельных недостатках тех или иных правовых норм, которые можно было бы относительно легко устранить, а в принципиальной неприспособленности внутринациональных норм к регулированию интернациональных экономических отношений. Прежде всего это касается вопросов регулирования частноправового статуса коммерческих организаций, действующих за пределами национального государства, которые связаны с наиболее серьезным и глубоким внедрением иностранных субъектов в экономическую и правовую жизнь другого государства. Все проблемы правового регулирования деятельности таких субъектов пытаются решить путем признания за создаваемыми иностранными инвесторами на территории другого государства образованиями статуса национальных субъектов права (юридических лиц), на которые распространяется действие внутринационального законодательства с учетом специальных изъятий (устанавливаемых нормами законодательства об иностранных инвестициях). При этом единые с экономической точки зрения отношения получают раздробленное правовое регулирование. Проблемы и несостыковки, неизбежно возникающие при этом и неустранимые путем обращения к классическому коллизионному регулированию, пытаются «залатать» с помощью экстерриториального применения императивных норм внутринационального законодательства, а также последовательного отказа от применения lex causae в пользу императивных норм lex fori. При этом не выигрывают ни иностранные инвесторы (которые не имеют правовой определенности относительно решения возможных будущих споров и разногласий), ни принимающие государства (которые оказываются не в состоянии создать эффективный механизм привлечения дополнительных иностранных инвестиций при одновременной защите интересов отечественных предпринимателей).

В связи с этим, по нашему мнению, не следует рассматривать метод прямого внутринационального регулирования в качестве доминирующего и основополагающего в данной области права, в качестве метода, преимущественное применение которого сохранится на неопределенно долгий срок. На наш взгляд, следует внимательно проанализировать возможности и перспективы метода международного частного права, который игнорируется многими исследователями проблематики юридических лиц в международном частном праве, — метода унифицированного материально-правового регулирования.