Праздник любви

ВЕЧНОСТЬ – ЭТО СКОЛЬКО?

Как-то раз ко мне пришел Пьер. Он высок и толст, это бонвиван и мой добрый приятель, с которым у меня никогда ничего не было. Дружба очень важна для меня. Как и все, я считаю настоящими друзьями тех, которые приходят тогда, когда они действительно нужны. Мой опыт научил меня, что женщина не может быть настоящим другом. Он пришел ко мне с просьбой помочь в одном деле. Я терпеть не могу отказывать в просьбах моим друзьям. Это не относится к женщинам. Я ненавижу их мелочную ревность к мужчинам, когда, например, мужчина оборачивается, глядя вслед проходящей женщине, покачивающей бедрами, их слезливые упреки, потоки нотаций, а потом общую ссору. Я иногда помогаю Пьеру в его маленьком хобби – быть сутенером.

Мы выходим с ним прогуляться, он начинает приставать к проходящим девушкам, я присоединяюсь к нему – это меня забавляет, я обожаю быть соучастницей. Когда мы встречаемся с какой-нибудь парой, я начинаю обращать на себя его внимание. Женщина начинает злиться, даже если она красивее меня или даже если богаче. Мне на это глубоко наплевать.

Очень рано проявились мои организаторские способности. Некоторые знакомые приходят ко мне на консультацию, зная, что я могу помочь в разрешении сексуальных проблем. Я могла бы создать сексологический центр, который бы в значительной степени отличался от тех бледных эрзацев сексологических служб, которые созданы сегодня. Ученые-сексологи удручают меня своей глупостью: их заумная лексика совсем не отражает существующую практику, а, наоборот, только затемняет настоящую сексуальную жизнь.

Внезапное вторжение сексуальности вызовет необходимость возмещать издержки службам общественной безопасности. А почему бы и нет? Когда мне надо вылечить ангину, я намеренно иду к специалисту-ларингологу. Но прежде чем идти к психологу по половым проблемам, я хотела бы быть уверенной в его практической осведомленности. Очень легко и приятно рассуждать о сексе. Но я настроена против тех, кто устанавливает нормы, наклеивает ярлыки, стрижет газоны сексуальности, определяет, что хорошо, а что плохо. Не может быть сексуальных извращений, нет отклонений, нет заблуждений. Есть разные темпераменты, которые требуют выражения различными способами. Моими десятью заповедями являются те, которые отвечают удовлетворению желаний и самым страшным грехам.

Итак, Поль, известный реставратор седьмого округа. Он немного мазохист. Он может выпить из стакана продукт его жизнедеятельности, выделенный им после получения удовлетворения, так сказать, осуществляет замкнутый цикл воспроизводства. Кому-то это может показаться отталкивающим. Ну и что же? Разве Поль кому-то навредил, воплощая свои фантасмагории? Кого обидела я, играя в добрых самаритян, кроме азиатских морализаторов? Все это добровольное право каждого.

Самым большим удовольствием для Филиппа-фотографа является занятие мастурбацией в то время, когда я выделываю перед ним определенные телодвижения. Это целый спектакль, так как его удовольствие длится очень долго, а от его рычания и стонов дрожат стекла. Жерар, мой дорогой скупердяй, обожает, когда я надеваю дурацкие шляпки и кружева. Так как это мне ничего не стоит, я иду ему навстречу.

У меня есть намерение представить на рассмотрение правительства проект создания Центра сексуальных проблем, который могли бы возглавить обученные и опытные специалисты-практики. Я хотела бы также предложить образовать синдикаты, куда могли бы войти представители жандармерии. Вместо того, чтобы неспешно фланировать при патрулировании от площади Бастилии до площади Нации, они могли бы успешно рекламировать центры удовольствий в цехах заводов, чтобы рабочие и работницы спокойно посвятили время рабочего перерыва друг другу. Это можно было бы провести в рамках повышения квалификации кадров. Вместо обычной возможности посетить в рабочий перерыв библиотеку или дискотеку они могли бы с большей пользой и удовольствием расположиться друг с другом на мягких диванах и в плане приобщения к мировой культуре, отдыхая, созерцать на стенах картины Пикассо и Миро.

Может, стоило бы создать эротеки в банках, страховых компаниях, юридических конторах и в других местах общественного присутствия. Гарантирую рост производительности труда после посещения эротек. Какая спокойная радость в глазах любящей супруги, встречающей с работы удовлетворенного мужа. Он ласково треплет по головкам детей, целует в лоб жену и садится ужинать. Вечером, после того, как улягутся дети, они будут смотреть порнофильм по третьему каналу телевидения, а потом в постели воплощать на практике увиденное. Такая пара могла бы стать примером для других в педагогике и экономике: во Франции нет нефти, но мы должны начать разрабатывать природные источники энергии. Ассоциация капиталистов и рабочих могла быть создана только на базе совместных удовольствий. Я готова провести целую неделю в Пуасси на конференции с делегатами от рабочих для того, чтобы показать реальную пользу моей идеи. Это будет практическое воплощение лозунга «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!».

Сексуальное воображение не ограничено. Какая-нибудь проститутка вам поведает об этом гораздо больше, чем я. Самая большая разница между нами состоит в том, что я занимаюсь эротическими играми с тем, кто мне нравится, и тогда, когда я этого хочу, и не имею никаких денежных отношений с моими партнерами. Однажды Жан-Клод попросил меня организовать специализированный юбилей в честь его жены Жанны. Я устроила торжественный обед для этой пары, а семь наших друзей и одна приятельница взяли на себя роль прислуги. Когда обед уже подходил к концу, были поднесены хорошие вина, выбранные Жераром. Импровизированная служанка, сидя под столом, продолжала спецобслуживание гостей. Многие присутствующие мужчины говорили мне, что никогда не испытывали более приятного удовольствия – потягивать тонкое вино в то время, как нежный, жадный и невидимый рот священнодействует над тобой под скатертью. А за столом в этот момент велись серьезные беседы о войне на Ближнем Востоке и обсуждалась неустойчивость денежного курса. Первый, кто выбивался из дискуссии и терял нить беседы, должен был платить штраф. Это занятие напоминало настоящие мистические собрания, достойные традиций истинно посвященных.

Настало время рассказать о Жанне, у которой до последнего времени, кроме мужа, не было других мужчин. После вышеописанного обеда со стола убрали; мы ее уложили на деревянную плоскость стола, и к ней стали подходить с поздравлениями все семеро гостей-мужчин, ее любимый муж замыкал это шествие: право супруга мы чтим. Поздравление было групповым. Пока один проникал в нее, ее рот был занят другим, еще двоих она ласкала руками. И вся эта живописная группа двигалась, трепетала, издавала волнующие звуки. Музыка, вино, ритмичные движения: прекрасная атмосфера, благоприятствующая откровениям и новым открытиям. Затем ее отнесли на кровать, привязали, стали стегать плеткой, бить по щекам: она лежала с побелевшими глазами, не зная, где она находится, а муж сидел рядом с ней и нежно держал ее за руку. Я должна сказать, что с тех пор я их больше не видела.

Жанна участвовала во всем этом по желанию ее мужа. Если женщина считает, что ей в жизни повезло, – это значит, что она встретила прекрасного принца, за широкой спиной которого она может спокойно расцветать, не понимая, что она только чахлый оранжерейный цветочек. У меня была подруга, врач, интеллигентная женщина из хорошей семьи. Потерпев неудачу в семейной жизни, она в корне переменилась. Ударилась в мазохизм, участвовала во всех оргиях, резала себя бритвой, стегала плетью, занималась сексом всеми мыслимыми способами, позволяла обращаться с собой как с собакой. Но как только она вновь нашла хорошего друга, все кончилось: она исчезла из нашего круга – ее излечила так необходимая ей моногамия. Подобное сочетание Виргилия и божественного маркиза де Сада – все же довольно редкое явление.

У большинства девушек, которые приходят на наши вечера, где-то в уголке сознания дремлют светские предрассудки. Но после того, как они приобщаются к нам, их уже трудно удивить чем-либо. Меня ввели в эту сферу мои друзья-мужчины – жадные до сенсаций и лишенные предрассудков. Большинство моих друзей лет на двадцать старше меня. Не могу сказать, что имею особое пристрастие к пятидесятилетним, но должна признать, что мужчины сорока лет и старше уже пожинают плоды сделанной карьеры; у них появляется время думать о своих удовольствиях. Уже установлена определенная дистанция между ними и их чистолюбием, их беспокойством по разным поводам и особенно их желанием завоевать жизненное пространство и социальное положение. В основном от них исходит ощущение спокойной силы, которая передается их окружению. И вечерами они не надоедают разговорами о своих финансовых проблемах, о семье и о работе… Конечно, у них, как и у всех, есть свои трудности, но они оставляют их в раздевалке и забывают о них на то время, пока у нас горит интимное освещение.

И наоборот, молодые люди всегда кажутся более озабоченными и иногда какими-то потерянными, ведь они в основном заняты продвижением по служебной лестнице. А я сама, будучи ярко выраженной эгоисткой, не желаю превращать наши вечера в исповедальни.

У меня был молодой сосед, энергичный человек, занимающийся каким-то экспортом-импортом. На него вечно сваливались все неурядицы на работе. Когда он заходил ко мне на минутку, он говорил о своих трудностях три часа. Я симпатизировала ему, но мне абсолютно безразличны его проблемы. Я не армия спасения, и живу прежде всего для себя. И если меня кто-то обвиняет в том, что я сексуальная прислуга сорокалетних развратников, тем хуже. Или тем лучше. Всегда кто-то кому-то прислуживает и бывает этим счастлив. Я знаю, что многие имеют определенное, не очень лестное мнение обо мне. Но у меня много настоящих друзей, мнением которых я и дорожу. Что касается тех, которые говорят, что у меня нет чувства собственного достоинства, я отвечаю им: если достоинство заключается в том, чтобы вести серую, скучную жизнь, – то я плюю на такое достоинство.

Денежные проблемы в нашем кругу – достаточно деликатный вопрос. Сегодня стало модным говорить об эротике, сексуальности, порнографии, но на деньги по-прежнему наложено табу. Это стыдно. Это неприлично. Этого не должно быть. На эту тему особенно любят распространяться женщины; я думаю потому, что они часто зависят от мужа-добытчика. Ведь им надо думать о доме, о себе, о детях. И таким образом они погрязают в своей зависимости от мужчин.

Я всегда зарабатывала сама. Я недостаточно умна и интеллигентна, чтобы жить скромно, ведь мои запросы чересчур велики. Говорят, что деньги любят счет. Но я решила не продавать свою свободу, даже очень дорого. И всегда выхожу сама из самых затруднительных ситуаций. Если я не смогу больше сниматься в порнографических фильмах, я всегда могу вернуться к работе переводчика или заняться бизнесом. Сексуальность и труд – вот животворящие источники Сильвии Бурдон.

Меня не волнует, если однажды мне придется заниматься только домашним хозяйством. Я выберу уединенную жизнь. А ведь многие боятся этого и быстро попадают в денежную зависимость: двадцать клиентов и один муж – это одно и то же. Я хочу быть свободной, чтобы проводить три месяца в США или послеобеденное время в Марли. Быть путаной – означает постоянную зависимость от клиентуры: нужно тщательно заниматься собой, следить за постоянной клиентурой. Заниматься этим целыми днями у меня нет ни малейшего желания. Мое свободное волеизъявление гораздо важнее для меня, чем зависимость, какой бы высокооплачиваемой она ни была.

Предложение побыть две недели дорогой проституткой встречено мной с большим интересом. Я вспоминаю необыкновенный фильм Феллини «Рим», который просто поразил меня. Там в прокуренном борделе толстые проститутки принимают по сорок солдат в день, хотя триптих кровать – полотенце – биде отнюдь не вызывает возвышенных духовных переживаний.

Более того, я согласна с Клемансо, когда он говорит, что самое лучшее мгновение в любви – это когда поднимаешься по лестнице в предвкушении любовного свидания. И заниматься этим пятнадцать дней с массой незнакомых людей, которые оставляют на тумбочке у кровати банковские билеты, кажется мне наилучшим способом достичь совершенства.

Мои друзья решили найти мне хороший дом в Голландии, стране, так любимой мною, родине многих технических оснащений для сексуальных удовольствий, стране подпольных кинематографов и всех форм свободы. Там я встретила Монику ван Клиф, великую жрицу садомазохизма, которая владеет самой большой в Европе коллекцией орудий пыток. Я рассказала ей о моих намерениях. Она тотчас же взялась за организацию моей ускоренной стажировки в одном из борделей Гааги. Я была в восторге.

Вечер в «Континентале»: бар, танцующие пары. Я приезжаю в сопровождении свиты, дрожа от волнения, как молодой послушник перед посвящением в сан, надушенная, в прозрачных развевающихся одеждах – Непобедимая армада. Направляюсь в бар – клиент должен видеть товар лицом. Цена от 50 до 150 флоринов в зависимости от функциональных возможностей, производительности и эффективности. Прекрасный дебют. В 23 часа я в баре с другими проститутками, пардон, хозяйками. Мы – хозяйки, которые угощают клиентов, развлекают милой болтовней перед тем, как предложить подняться наверх. Один час на все. Будет еще точнее, если подвесить на клитор счетчик со звуковой сигнализацией, отмеряющий время. И это будет не бордель, а забегаловка для автомобилистов.

Я разглядываю своих коллег. Сильно накрашенные, виляющие задами с грацией коров. Первые клиенты, все почему-то в серых костюмах и с портфелями атташе, начинают «клеиться» к дамам. Один из них подкатывается ко мне, скромно прикасается к моей руке. Мы выпиваем по бокалу вина и сразу отправляемся в номер. Широкая кровать, освещение, конечно, красным светом, умывальник и туалетная перчатка. Малоприятное ощущение находиться в жалком отеле со случайным любовником. Я мечтала о Феллини, а попала в убогое заведение. В большом зеркале напротив кровати я вижу типа, вытаскивающего член из брюк. Что должна делать профессиональная проститутка в таком случае? Я прошу его поторопиться, но ему хочется поболтать. Он без конца задает вопросы: давно ли я здесь? Не француженка ли я? Он говорит по-французски с акцентом и находится под влиянием распространенного мифа, что Париж – мировая столица сношений через зад. Он работает надо мной со знанием дела и заканчивает со спокойной совестью. Потом он начинает одеваться, задавая мне кучу вопросов. Он убежден, что я бедная девушка, когда-то обманутая каким-то негодяем и погубившая свою судьбу. Он думает, что я выросла на какой-нибудь ферме в Оверни, которую навещаю раз в год по разрешению хозяина заведения и когда удается скопить денег на поездку домой. Я чувствую, что он готов спасти меня. Я зеваю от скуки, тороплю его, чтобы он поскорее одевался, успокаиваю его, говоря, что я здесь по своей воле. Когда я снова спустилась в бар, хозяин отругал меня за опоздание.

Второй клиент был похож на испанца. Он отстрелялся быстро, как из базуки. Опять спускаюсь. В баре несколько кобыл в ожидании клиентов подпиливают ногти и жуют жвачку.

В два часа утра новость: к нам прибыло несколько военных, находящихся в увольнении. Мне достался самый толстый. Я уже писала, что безобразие производит на меня особенное впечатление, жирное тело вызывает у меня опьяняющие приливы желания. У него бриолин на волосах, золото – на зубах и на руках – кольца: мой идеал. Он притерся ко мне и хотел сразу же идти наверх. Помня наставления патрона, я стала уговаривать его сначала выпить. Но офицер продолжал настаивать, и мы пошли сразу в постель. Он – в нижнем белье, я – в трусиках. Это был океан жира, который возбуждал меня. Я начала его ласкать, а он пожирал меня своими сине-зелеными глазками, боясь прикоснуться ко мне. К несчастью, его эрекция напоминала разлив Березины при отступлении Наполеона. Я стала лизать его Аустерлиц, ласкать его Сольферино, возрождать его Бир-Хакейм – военные действия продолжались. Очень довольный, он отступил на заранее подготовленные позиции и заплатил мне тысячу гульденов, воздавая должное моим усилиям. Спустившись вниз и сообразуясь только со своей совестью, я протянула эту тысячу гульденов хозяину. Разразился скандал! Он закатил ужасную сцену, обвинив меня в том, что я обворовываю клиентов, и, гордый, вернул 900 гульденов офицеру: «У нас порядочное заведение». Эта сцена вызвала у меня отвращение. Я обозвала патрона малоприличными словами и решила, что с меня довольно, пора заканчивать карьеру проститутки. Я возвращаюсь в отель, звоню в Париж и прошу Жерара приехать за мной. В этот вечер я плакала впервые за много лет от ярости, от отчаяния, от человеческой глупости, которая так часто разрушает лучшие человеческие побуждения.

Максим… Ах, Максим! С ним я разыграла комедию под видом проститутки, вызываемой по телефону. Он любил Баха, Моцарта, «Битлз» и меня. Это был маленький, педантичный, опрятный старичок. У него уходило не менее тридцати минут, чтобы снять с себя брюки, галстук и рубашку. Он приходился дядей моему другу Жозе. Как-то раз он попросил Жозе познакомить его с молодой дамой полусвета, которая согласилась бы раз в месяц поддержать его иллюзию чувствовать себя прекрасным денди, которым он был, вероятно, в начале века. Я решила, что есть возможность приятно развлечься.

Мы с ним встретились в отеле: я примерно представляю себе его вкус и поэтому надела кокетливую шляпку, туфли на высоких каблуках и прозрачное платье, которое мне напоминало мою неудачу в Голландии. Я смотрела на него, а он созерцал меня и не верил своим глазам. Он сразу же положил на подушку 500 франков, сказав, что считает за честь познакомиться со мной, и спросил, не сможет ли он что-нибудь сделать для меня и позволю ли я называть себя «дорогая». Он трудился надо мной не более пяти минут и закончил полумертвый от одышки. За пять минут – банковский билет в 500 франков: хорошая сделка. Вечер я провела с Жозе за роскошным ужином. Я виделась с Максимом всего шесть раз; однажды Жозе сообщил, что обнаружил его мертвым в постели какого-то отеля. Он лежал обнаженный и улыбался. Может быть, какая-нибудь другая Сильвия была с ним в его последний момент жизни. Прекрасная смерть. Я храню о Максиме самые нежные воспоминания.