Преданное сердце

2

Она замерла, не в силах поверить услышанному. Помочь ему ухаживать за другой женщиной? Она, должно быть, неправильно поняла его, произошла ужасная ошибка, но он продолжал в том же духе, не замечая ее реакции.

— Глупо звучит, но я и понятия не имею о том, как писать романтические письма или ухаживать за женщиной. Я неважно излагаю свои мысли на бумаге. Помнишь те ужасные сочинения, которые я писал в школе? Нет, мне это не дано. А судя по твоим открыткам, у тебя просто дар писать о любви.

Боль в ее сердце стала нестерпимой, к ней примешалось чувство униженности и горечи. Он вернулся не к ней, ему даже в голову не приходило такое. Он пришел, как и многие другие до него, с желанием воспользоваться ее умением писать, попросить рассказать о его любви словами, которые он сам был не способен произнести. Она ничего для него не значила, совершенно ничего.

— Я был бы весьма признателен тебе и готов заплатить любую сумму, которую ты назовешь.

— Когда? — промолвила она и, так как он в замешательстве уставился на нее, еле слышно повторила: — Когда ты собираешься жениться?

— Еще не знаю, — в задумчивости ответил Джонатан. — Но я хочу сделать предложение в День Святого Валентина. Со Сьюзен нельзя тянуть.

Глория кивнула, вполне разделяя его мнение. Сьюзен Осборн — изнеженная дочь Осборнов, одной из самых уважаемых семей города. Возмутительно красивая блондинка, она была самой легкомысленной ученицей школы. Она не думала ни о чем, кроме своей внешности, уроков танца, сомнительного искусства игры на фортепьяно. И все же мальчишки обожали ее: им достаточно было заглянуть один раз в ее огромные серые глаза, и они тонули в них навсегда. Похоже, Джонатан не устоял перед ней так же, как и любой другой мужчина на его месте.

— А что думает твоя семья по поводу твоего решения? — Глория попыталась совладать со своими эмоциями. — Одобряют твой выбор?

Джонатан кивнул.

— Мама высказывает определенные опасения, но в целом склоняется к тому, что мы со Сьюзен будем прекрасной парой во многих отношениях. Ее семья хорошо известна и пользуется большим влиянием. Осборны внесли немалый вклад в строительство больницы, за что заслужили благодарность всего медицинского персонала.

— Но как ты сам относишься к ней? — Видя некоторое недоумение в его взгляде, Глория поспешно добавила: — Мне нужно знать, если уж я соглашусь на твое предложение, чтобы решить, какой подход выбрать.

Ее объяснение, похоже, удовлетворило его, и он улыбнулся.

— Сьюзен… необыкновенно красива. Должен признать, что никогда не видел более красивой девушки. Очень живая, очаровательная… Ну, ты же помнишь ее по школе. Если она примет мое предложение, я буду самым счастливым человеком на свете.

Сердце Глории разрывалось от горя, но она лишь спросила:

— И она разделяет твои чувства?

Он поколебался прежде, чем ответить:

— Она уклончива, не похожа на большинство женщин и умеет скрывать свои истинные мысли и эмоции. Но я уверен, что мои чувства… находят ответ. Я не могу смотреть ни на одну другую женщину после того, как встретил ее снова совсем недавно.

Казалось, у Глории не хватит сил продолжить разговор. Ей нужно было спрятаться, найти какое-то тихое и темное место, где она могла бы выплакать свое отчаяние, которое сейчас перед ним пыталась скрыть. Она энергично пожала его руку в свойственной ей деловой манере.

— Ты хочешь сказать, что согласна? — с надеждой спросил Джонатан, поднимаясь.

— Мне нужно подумать. — Видя, как потемнело его лицо, она поспешно пояснила. — Я завалена работой и должна прикинуть, не берусь ли за то, что не смогу выполнить. Мне нужно убедиться, что у меня найдется время на твой заказ.

— Понимаю. — Он взял пальто и наградил ее теплой улыбкой. — Двух дней будет достаточно? Мы могли бы обсудить детали за ленчем.

Глория кивнула, чувствуя, что отныне ей придется жить с разбитым сердцем. Она едва сумела вежливо проститься с ним. Однако в дверях он остановился.

— Я действительно рад был повидать тебя. Ты для меня многое значишь, Глория. Ты так напоминаешь мне… сестру. — Улыбнувшись, он повернулся и вышел.

Дверь затворилась, и она почувствовала себя еле живой от переживаний. Черт бы его побрал! Зачем он вернулся в ее жизнь таким образом? Это еще хуже, чем в детстве, когда другие дети смеялись над ней. При всей своей доброте Джонатан Уэбб причинил ей ни с чем не сравнимую боль.

Ее охватили воспоминания, бередя свежую рану. Вот он в десятилетнем возрасте, восхищающийся ее талантами, уговаривает своих родителей купить все изготовленные ею мешочки на школьной ярмарке. Два года спустя он потихоньку от всех научил ее играть в бейсбол, смеясь над промахами и поздравляя с успехами. В шестнадцать лет девочки увивались за ним, но именно ее он приглашал на танцы. Один-единственный раз он рассердился, когда ей пришлось отказать ему. Не могла же она сказать, что у нее не было платья, туфель и перчаток, подходящих к случаю. Поэтому он пригласил ее подружку, и Глории пришлось сделать вид, что ее это совсем не задело.

Слезы лились ручьем из ее глаз. Обвив руками колени, она примостилась на стуле, на котором только что сидел он. Чувство и разум боролись в ней, и она стала вспоминать, что именно он сказал ей. Да, Сьюзен действительно была бы превосходной женой для доктора Уэбба. Богатая, красивая, с блестящим положением в обществе, в состоянии способствовать его карьере. Она же, Глория Моррисон, так и останется старой девой и племянницей полусумасшедших тетушек, а также автором популярных валентинок. О Господи, было безумием даже мечтать о том, что она нужна ему.

Достаточно ли будет двух дней?..

Два дня. Ей предстоит решить, сможет ли она забыть о своих чувствах и помочь ему добиться руки Сьюзен. Нет, она не забудет о своих чувствах, она слишком его любит, чтобы не попытаться сделать его счастливым. Задача не из легких. От нее потребуется все ее умение, чтобы выполнить его просьбу. Но, Боже, как трудно решиться на это.

— И я говорила кружевнице, что нам нужен еще розовый цвет ко Дню Святого Валентина. Такой… нежно-розовый, ты не считаешь, дорогуша? — спросила тетя Джулия.

Эмилия взглянула на Глорию, сидевшую за кухонным столом, заваленным книгами. Утренний свет проникал в комнату сквозь занавеси, оставляя солнечные зайчики на столе и стульях. Обычно болтовня Джулии вызывала добрую улыбку на лице ее племянницы, но сегодня Глория не обращала на нее внимания, а записывала цифры столбиками, складывала их и хмурилась, видя полученные суммы. Это была непростая работа.

Обиженная тетушка налила себе еще чашку чаю.

— Может же человек высказать свое мнение, как ты думаешь, Эмилия?

— Ш-ш-ш, — Эмилия наградила свою сестру предупреждающим взглядом, потом посмотрела на книги.

Что-то явно произошло. Глория выглядела удрученной. Глаза были красными от слез, а ее лицо, и так не пышущее здоровьем, побледнело и походило на английский фарфор.

Нахмурившись, Эмилия припомнила, что накануне поздно вечером слышала, как у дома остановился экипаж и в мастерской послышался мужской голос. Это не было столь уж удивительным происшествием, особенно в такое время года, но в сочетании с тем, как выглядела ее племянница сегодня утром, казалось значительным.

Эмилия вздохнула. Она привыкла брать на себя всякого рода заботы и была готова подставить свое плечо любому, нуждающемуся в ее помощи. Она постучала по страничке, которую изучала племянница.

— Этот пенсионный фонд ты пытаешься организовать для работающих на тебя женщин?

Глория подняла на нее глаза.

— Да. Ты же знаешь, что многие женщины выполняют для нас работу на дому. Им необходима помощь в престарелом возрасте. Я хочу подсчитать, сколько наличных денег нам нужно. Вчера мне сделали выгодное предложение. Хотя не хочется брать сейчас дополнительную работу, но нам не удастся иначе достаточно заработать.

Эмилия согласно кивнула:

— Ты собираешься сделать благородное дело, но на это потребуется немало средств. А о каком предложении ты говоришь?

Пожав плечами, Глория отложила в сторону гроссбух.

— Один мужчина попросил меня помочь ему ухаживать за женщиной, писать для нее любовные письма и стихи. И он говорит, что я могу назначить свою цену.

Пухлое лицо Джулии засветилось радостью.

— Чудесно, дорогуша! У тебя так хорошо это получается. Хм, я припоминаю ту милую старую деву, которой ты помогла выйти замуж, написав для нее несколько записок. Как же ее звали?

— Робинс, — подсказала Эмилия. — Лия Робинс. — Она с любопытством перевела свой взгляд на Глорию. — Ты возьмешься за эту работу? — В ее голосе прозвучало понимание, и Глория кивнула.

— Мне нужны деньги, и было бы глупо отказываться от заработка. Как говорит тетя Джулия, это будет легкая работа для меня. — Повернувшись к обеим тетушкам, она показана им газетную вырезку. — А теперь я хочу, чтобы вы нашли все, что сможете, об Сьюзен Осборн: что ей нравится и не нравится, какие цвета она предпочитает. Ну, вы знаете, что мне нужно.

— Это будет нетрудно — ее так часто упоминают в светской хронике. Так что мы добудем нужную тебе информацию. Когда мы нее разузнаем, ты будешь знать о Сьюзен достаточно, чтобы написать сенсационный роман, — заверила ее Джулия.

День Святого Валентина всегда был ее любимым праздником, до сих пор во всяком случае, размышляла Глория два дня спустя после посещения Джонатана. Когда она рылась и груде информации, которую собрали ее тетушки, — частью достали с помощью подкупа, частью вполне законно, — о Сьюзен Осборн, ее лицо мрачнело все больше.

Сьюзен мало в чем изменилась с тех пор, как закончила школу. Ни одна из ее горничных не могла сказать о ней ничего доброго, а дамы из общества высказывались еще резче. Дело не в том, что Сьюзен была столь уж ужасной личностью, просто в силу своей беспечности и эгоцентричности она даже не осознавала, что своими поступками или словами может причинить боль другим людям.

Ее любимым цветом был алый, духи доставляли ей из Парижа, маргаритки вызывали у нее приступы аллергии, а ступни ног у нее были столь большими, что вызывали сильные переживания. Носила она блузки и юбки на бретельках из самых дорогих магазинов, предпочитала перья цветам на своих шляпах и обожала кружевные перчатки. Она носила изящные шляпки летом и миниатюрные шапочки зимой. Короче говоря, следовала последней моде и уделяла большую часть своего времени уходу за своей внешностью.

Глория вздохнула и в третий раз взялась за карандаш. Прошло уже столько времени, а она ухитрилась не написать ни единого слова, которое польстило бы Сьюзен. Должна же она придумать хоть что-нибудь, чтобы удовлетворить всех заинтересованных.

— Сюда, пожалуйста. Мистер Уэбб ждет вас.

Глория последовала за метрдотелем к удобно расположенному столику у окна одного из старейших ресторанов города. Его интерьеры отличались простотой и красотой, свойственной его колониальному прошлому. Свежие цветы оживляли столики, а оловянные кружки служили украшением белоснежных льняных скатертей.

Оглядываясь вокруг, Глория как зачарованная впитывала в себя вид одетых по последней моде дам в платьях с турнюрами и крошечными зонтиками, страусовыми перьями и сумочками с вышивкой. Они походили на экзотические цветы в своих туалетах трудно вообразимых оттенков и из самых разнообразных тканей, когда-либо рекомендованных модельерами.

А джентльмены! Они были не менее элегантны с их черными котелками и тростями с перламутровыми ручками, многие с нафабренными усами, лихо завитыми под их носами. Потягивая портвейн, они обсуждали друг с другом свои дела или наслаждались обществом дам за неторопливым ленчем.

Тетя Джулия была права, думала Глория, стоя посреди окружающего ее водоворота красок: она действительно сидит в четырех стенах, ведя почти такой же образ жизни старой девы, как и ее тетушки. А жизнь во всех ее многообразных проявлениях проходит мимо нее.

— Глория?

Ей понадобилась почти целая минута, чтобы сообразить, что Джонатан обращается к ней уже во второй раз. Смущенная, она посмотрела на него и, встретив его взгляд, покраснела.

— Хочешь выпить чего-нибудь сначала? Чаю или, может, стаканчик вина?

— Чаю, пожалуйста.

— А я выпью виски.

Официант кивнул и через мгновение вернулся, поставил на столик напитки и протянул меню.

Глория вздохнула.

— Здесь чудесно. Но нам действительно не следовало приходить сюда в такой снег. Мы могли бы поговорить и в мастерской.

Джонатан улыбнулся, и она вдруг вспомнила слова тетушки Джулии, какими необыкновенными могут быть глаза мужчины.

— Я пригласил тебя сюда, не только чтобы обсудить наше дело. Не обижайся, но я помню, какими могут быть твои тетушки. Одна будет заглядывать как бы ненароком в дверь, а другая не удержится от того, чтобы не навязывать свои советы. Не думаю, чтобы это способствовало нашей работе.

Глория хихикнула, что прозвучало у нее довольно мелодично.

— Иногда они и меня достают, но я даже не представляю, что делала бы без них.

Он смотрел на нее в упор, не соображая, что делает, пока она в смущении не опустила глаза и не стала рыться в сумочке в поисках бумаг. Он даже не представлял себе, как сильно ее не доставало ему до сегодняшнего утра, когда решил повидать ее снова. Она была по-настоящему хороша собой — красивые каштановые волосы и ясные голубые глаза. Но очки и вышедшие из моды шляпка и платье умаляли ее красоту. Она, казалось, не обращала внимания на свой внешний вид, выкладывая на стол листки с записями, как раз в тот момент, когда снова появился официант, готовый принять заказ.

— Извини, но я и вправду не знаю… — начала заикаться Глория, глядя в меню. Большинство названий блюд было ей незнакомо, но она просматривала их все, не желая показаться столь неосведомленной.

— Ты не будешь возражать, если я сделаю заказ? — предложил Джонатан.

Почувствовав облегчение, она утвердительно кивнула, а он назвал официанту выбранные блюда.

— Прекрасно, сэр. Через минуту я все принесу.

Официант исчез, а Глория пыталась найти карандаш, явно ощущая смущение и неловкость. Это ему не понравилось, и он положил свою руку на ее предплечье, останавливая ее поиски. Она в замешательстве взглянула на него.

— Незачем начинать прямо сейчас, хотя я глубоко благодарен тебе за то, что ты согласилась на мое предложение. Послушай, Глория, нам предстоит еще многое вспомнить. Почему бы нам не сосредоточиться на этом? А о работе поговорим позже. У нас полно времени.

Она кивнула, отложила карандаш и снова оглядела переполненный зал.

— Я не была здесь… даже не припомню, как давно.

Пораженный, он взглядом указал на улицу.

— Но ты ведь живешь менее чем в трех кварталах отсюда.

Пожав плечами, она принялась за свой чай.

— Когда я была маленькой, у нас не было мелких денег. Ты и сам знаешь.

— Ну а сейчас? — Он кивнул на бумаги перед ней. — Все знают, что «моррисоны» хорошо продаются. Неужели ты отказываешь себе в небольших удовольствиях, например, в том, чтобы поесть время от времени в приличном заведении?

— Долги поначалу были просто невероятными — призналась Глория, не отдавая себе отчета в том, что не принято даме обсуждать такие вопросы с джентльменом. — Как только они были уплачены, пришлось делать ремонт дома, Джулия нуждалась в лечении, и я должна была вложить часть прибыли в дело. На меня работает несколько женщин-надомниц. Я хочу учредить для них пенсионный фонд. Знаешь ли ты… — она наклонилась вперед, и ее лицо осветилось такой страстью, о которой он и не подозревал, — …что у этих женщин нет профсоюза и никакой охраны труда?

Джонатан кивнул.

— Слишком много иммигрантов претендуют на рабочие места, отсюда и сложности.

— Но ты не прав! — Глория вспыхнула и слегка отклонилась назад, когда официант ставил перед ней тарелку с густым коричневым супом.

— Нет прав, я знаю, ибо лечу их детей. Я побывал в одном доме на прошлой неделе и обнаружил там целое семейство, заболевшее холерой. Их условия жизни невозможно даже описать.

— Я не могу оставить их без внимания, просто обязана помочь им. Если бы не открытки…

Он понял, что она имела в виду: «Лишь благодаря Господу Богу». Он сочувственно посмотрел на нее, не удивляясь этому. Глория всегда с состраданием относилась к другим, даже когда они едва ли заслуживали этого.

— Я помню, как однажды ты настояла, чтобы мы отдали наш ленч нищему.

— А он променял его на виски. — Она печально улыбнулась. — Ты рассказал мне об этом после.

— Но из-за того случая не стал думать о тебе хуже. Скорее, стал восхищаться тобой еще больше.

Что-то в выражении его лица снова смутило ее и заставило почувствовать свою беззащитность. Остановись, приказала она себе. Он хочет, чтобы ты помогла ему покорить сердце Сьюзен. Джонатан не воспринимает тебя никак иначе. Однако она старалась не смотреть в его сторону. Уж слишком близко он находился, такой красивый, такой обаятельный, такой желанный.

— Ты помнишь, как мы купались в ручье? Тебе еще попадало за то, что ты здорово испачкала там свое платье.

— Тетя Джулия до сих пор думает, что я так испачкалась в школьной песочнице, — призналась Глория. — А помнишь, как я помогала тебе с домашними заданиями, а мистер Кларк писал «очень хорошо» на моих работах и «интересно» на твоих.

Джонатан рассмеялся:

— Как ты ни старалась, все равно в них проглядывал стиль Моррисон.

Официант принес рыбу, овощи, фрукты и булочки. Джонатан продолжал говорить, и она начала постепенно расслабляться, наслаждаясь едой и его обществом. Чувство униженности и горечи покидало ее, и она уже стала свыкаться с мыслью о том, что этот мужчина, единственный, кто что-либо значил для нее, никогда не будет принадлежать ей.

И все же она была по-своему счастлива, как бы это ни казалось парадоксальным. Хотя это и делается ради Сьюзен, но она сможет видеть его ближайшие две недели, общаться с ним.

Подали десерт, а их беседа все продолжалась. И только когда зал стал постепенно пустеть, она сообразила, как долго они сидели вместе. Виновато покраснев, она показала несколько листов чистой бумаги.

— Извини, мне было так хорошо, что я даже забыла, зачем мы встретились.

— Ты не виновата, наша встреча и мне доставила удовольствие. — Он с досадой взглянул на карманные часы. — Но мне нужно бежать на работу. Как ты думаешь, тебе удастся подготовить для меня что-нибудь к концу недели? Надеюсь увидеться со Сьюзен в пятницу.

У нее сжалось горло, но она поспешно кивнула.

— У меня уже будет кое-какая информация, и уверена, что к пятнице я напишу стихотворение.

— Хорошо. — Он встал и уплатил по счету. — Рад был нашей встрече. Благодарю тебя. И спасибо за твою помощь. Ты даже не представляешь, что она значит для меня.

Она торопливо собрала свои бумаги и засунула все в сумочку. Уж она-то знала, что значила ее помощь для него.

И именно это больше всего расстраивало ее.