Предел – афелий. Призраки солнечного ветра

Глава 1. Бегство

«Боже, этот вой повсюду. Он проникает в голову, разламывая ее на части. Пробирается в живот, а потом подступает к горлу. Хочет вырваться таким же оглушающим звуком, но не может. Крик комом застрял в горле. А сирены все пронзительней… Люди бегут, сбивая друг друга с ног, но их становится все меньше…

Я держу тебя, мамочка. Я держу тебя за руку и не отпущу. Она такая холодная… Твои темные волосы разметались по асфальту. Ты смотришь в небо. Оно все еще такое голубое и прекрасное, и отражается в твоих глазах, как в зеркале. Слезы ручьем катятся по щекам. Сначала моим, а потом… Я так хочу. Хочу, чтобы слезы согрели ее. В последний раз.

– Вставай! – звучит где-то там, далеко.

Или близко?

– Вставай! – отчетливо слышу.

Кто-то сильный дергает за плечо. Поворачиваюсь. Это он. Я в первый раз вижу его. У него такие же голубые глаза, как и у мамы. Похожих на него много, но таких, как он – единицы. Разве это сейчас важно? Мужчина что-то кричит, но я не понимаю. Мама… Кто-нибудь, вырубите сирены! Зажимаю уши ладонями, зажмуриваю глаза. Этого ничего нет, этого не существует!

Внезапная тишина. Она свалилась на плечи неподъемным грузом реальности. Все прекратилось? Открываю глаза. Да, это конец. Они уже здесь. Кто-то мог не заметить, но не я. Огромный столб бесформенной массы нависает надо мной. Можно посмотреть прямо насквозь: его тело словно горячий воздух в пустыне. Бесцветное, прозрачное, но искажающее пространство вокруг. Он может тебя достать, ты его – нет. Это – смерть. Мне все равно.

– Вставай и беги! – снова раздается уже знакомый голос.

Все случилось так быстро… На белой тунике – черный крест. Мужчина встал позади искаженной реальности. Искривленный силуэт врезается в память. Рука поднимается. Неужели? Мощная волна энергии проходит через нас. Монстр взвыл и метнулся. Какая она сильная… Волна ударяет в меня, отбрасывая на несколько метров. Больно. Приступ внезапной тошноты. Вырвало. Дышать. Главное – не забывать дышать. Куда делись все люди?

Они все еще там. Смотрю в их сторону. Слабым голубым светом мерцает щит. Мгновение назад его еще не было… Меня отбросило за энергетическую завесу. Он сделал это, чтобы я успела. Не вижу их. Пытаюсь разглядеть маму и человека с черным крестом на груди. Теперь это невозможно.

Кто-то сильный дергает меня. Поднимает над землей. Опять этот крест… Это он? Нет, глаза не как у мамы. Как же болит в груди… Темнота».

Медея свалилась с кровати. Благо, до пола было совсем недалеко. Уже давненько она задумывалась о том, что хорошо бы постелить матрас вместо упирающегося в стену спального места. Для того, чтобы удобней падать после таких вот ночных приключений. Которые, к слову, до сих пор случались почти каждую ночь. Она старательно взвешивала все «за» и «против»: стоили ли усилия того, чтобы выбить дефицитную вещь? В конце концов, перспектива добавить еще пару синяков на и без того уже помятое тело выглядела не столь устрашающей, как неравный бой с корабельным завхозом. С другой стороны, девушка прикидывала, является ли тот аргумент, что по статистике смерть от падения с кровати занимает не последнее место, достаточным для убеждения непробиваемого дядюшки Миззер? В конце концов, может ли страх гипотетической возможности потерять боевую единицу перевесить страх потери строго учтенного матраса? Хотя, боевая единица из нее была так себе.

С тяжкими насущными думами Медея села на край чрезмерно узкой кровати и принялась натягивать на ноги тяжелые берцы. Времени оставалось совсем не много, ведь сегодня была ее очередь делать обход. На скорую руку собрав в пучок черные жесткие волосы, девушка зафиксировала за спиной слишком длинный для нее меч. К счастью, достаточно легкий. Оружие уютно зажурчало тонким энергетическим потоком, тянущимся через все лезвие. Слабый голубой свет засиял позади спины. Началась настройка на носителя, мурлыча, словно кот. Пришлось немного подождать.

Этот звук всегда успокаивал. Может, поэтому девушка не зафиксировала параметры на свое ДНК, а, может, потому, что того требовал протокол безопасности. Оружие всегда должно было находиться в боевой готовности, даже если его прежний хозяин уже мертв. Штраф в виде лишения сух пайка за перенастройку тоже не особо радовал.

Мурлыканье стихло. Медея, обреченно вздохнув, взяла с прикроватной тумбочки регистратор аномалий и выдвинулась в путь.

Эсхекиаль Каэрдевр вздрогнул, когда в дверь постучали. Целую ночь мужчина корпел над трактатами, и теперь уже почти засыпал. Повторный стук, более настойчивый, заставил его встать со стула и тяжелым шагом направиться к двери. Впрочем, гость оказался не столь уж неожиданным. Эсхекиаль уже давно ждал этого трудного разговора, хотя и старался всячески его оттянуть.

– Утро доброе, если можно так выразиться. Не помешал? – на пороге скромной комнатушки стоял среднего роста мужчина в кожаной куртке и черных брюках.

Его коротко стриженные волосы не несли и намека на какую-либо прическу. Глаза стали красными от нехватки сна. Оставалось неясным, являлись ли они зелеными, серыми или карими, поскольку гость явно перебарщивал со стимуляторами зрения. Это плохо сказывалось на радужке глаз. Густые, черные, практически сросшиеся брови делали его взгляд суровей, чем есть на самом деле. Резко выдающийся нос с горбинкой говорил об упрямом и резком нраве. Впрочем, в текущих обстоятельствах это только помогало.

– Доброе, капитан. Сегодня одеты не по форме? – как бы невзначай заметил Эсхекиаль.

Попытка создать непринужденную атмосферу все равно бы не повлияла на его решения, и он дал понять это сразу.

– Нужно же когда-нибудь отдыхать от бесконечных суровых будней, – подколол хозяина скромной обители капитан. – Можно войти?

– Конечно.

Гость вошел в тесную комнатушку, где находились только стол, стул и небольшой матрас на полу. Он растерянно оглянулся, прикидывая, куда же можно было приземлиться. Непродолжительное замешательство прервал вежливый жест, указывающий на стул.

– Господин Арвэйн Анман, вы с дружеским визитом, я полагаю? – улыбнулся Эсхекиаль, нарочито непринужденно садясь на тоненький матрас.

То бишь прямо на пол. Решение разрядить обстановку привело лишь к тому, что капитана передернуло, и он напрягся. Не исключено, что на то и было рассчитано.

– Как вы уже догадались, не совсем, – Арвэйн взял себя в руки, поборов сиюминутную слабость. – Но, безусловно, я вам друг.

В подтверждение своих слов он вынул что-то из-за пазухи. Маленькая стеклянная бутыль полностью умещалась в широкой ладони. Внутри плескалось нечто янтарное, и конечно же, очень алкогольное. Капитан был известен своим пристрастием к хорошему коньяку, поэтому сей маленький презент был вполне ожидаем. И не то чтобы очень неуместен.

– Это кстати, – почти безразлично сказал сидящий на матрасе мужчина. – У меня в последнее время страшная бессонница. Сойдет за снотворное.

Анман, получив добро, тут же материализовал две прелестные рюмки, явно сделанные по заказу. Далее разговор протекал в более непринужденной атмосфере. По крайней мере, поначалу.

– А знаете, мы неплохо наладили быт, – начал издалека капитан, после первой рюмочки расслабленно развалившись на неудобном стуле.

Настолько издалека, что кое-кто и вовсе засомневался, правильно ли была угадана цель визита. Тем более, что утверждение в этих четырех стенах не выдерживало никакой критики.

Комнатушка, от силы насчитывающая семь квадратных метров, обходилась без каких-либо изысков. Эти самые стены уже давно нуждались в основательной реставрации. Более того, в некоторых местах начала проглядывать ржавчина, что считалось недопустимым по технике безопасности. В кладовой, коей являлось помещение до того, как стало жилым, не предусматривалось интерактивного покрытия стен. Впрочем, как и нормального освещения, душевой и даже отхожего места.

Куча носителей информации различной формы и размера валялись на стальном, начищенном до блеска полу. Простая, списанная еще пару лет назад мебель из пищеблока несла на себе не просто потертости. Кажется, ее несколько раз ломали. В сомнительном ансамбле благополучия молодцом держался только темно-синий матрас в дальнем углу помещения, не имевшего практически никаких признаков пережитых испытаний. Чего нельзя было сказать о его владельце, устало восседающем сверху.

Худой, жилистый мужчина лет за пятьдесят всегда выглядел одинаково. Поверх серой водолазки и брюк красовалась белая туника с черным крестом, некогда покрывавшая экзоскелет. Неизвестно, по каким причинам Эсхекиаль никогда ее не снимал и тем более неизвестно, каким образом ему удавалось сохранять этот предмет одежды всегда белоснежным. Некогда голубые, а теперь практически прозрачные глаза мужчины отражали отстраненность от реальности, будто он глядел на нее из-под толстой толщи стекла. Длинное тело заканчивалось таким же вытянутым лицом с острыми, сухими чертами. Многодневная щетина, основательно тронутая ранней сединой, покрывала добрую половину впалых щек. Хозяин комнаты напоминал стоящую в ней поломанную мебель, которую неоднократно чинили.

– Для военного корабля – совсем неплохо. Кто бы мог подумать, что гражданские так хорошо уживутся в тесных солдатских казармах. Да и я, если позволите так сказать, не ожидал, что смогу управлять военным кораблем. Пересесть на штурмовик конфедерации с холеного круизного лайнера… Без должной подготовки, это вам, знаете ли, не к бабушке на Луну за блинчиками слетать. Я, признаюсь, до сих пор изучаю техническую и профильную литературу. Так же, как и вы свои трактаты. Правда, зрение иногда подводит…

Арвэйн выудил из нагрудного кармана маленький пузырек с жидкостью и закапал в каждый глаз по паре капель лекарства.

– Зря вы злоупотребляете стимуляторами. Вы же понимаете, чем это может закончиться.

– Зря вы так мало спите. Вы же понимаете, чем это может закончиться, – парировал капитан. – Для всех нас. Я знаю, что у вас нет бессонницы.

– Пока мы огибаем разрывы на должном расстоянии, я могу себе это позволить, – задумчиво ответил Эсхекиаль, вращая жидкость в рюмке. А затем полностью ее осушил, прекратив бессмысленные движения.

– Мы в космосе долго, непростительно долго. Я на все сто уверен, что вы знаете что делать, и ваши методы не безосновательны. Однако, считаю, что за эти годы они некоторым образом себя изжили, – капитан не стал ходить вокруг да около, решив брать быка за рога, – Пора двигаться дальше.

– Семь лет – это совсем недолго.

– Недолго для кого? Для Моисея? – съязвил обладатель внушительных размеров носа и слегка усмехнулся.

Он явно остался доволен своим ответом. Скептическое молчание в ответ недвусмысленно намекало о том, что оппонент шутку не оценил. Разговор, плавно перерастающий из диалога в монолог, продолжился:

– За эти годы мы встречали много кораблей, также летевших к Марсу. Все они уже, наверняка, в точке конечного пребывания, а ведь на многих бортах даже не было Проявителей. Крестоносец без Проявителя – мертвый крестоносец, рано или поздно. Они выжили. Это может означать только одно: разрывы затухают, и в космосе становится безопасно. Нет больше необходимости их огибать. Простите уж, что без вас, но на корабельном совете мы решили протестировать ближайшую аномалию в миллионе километров отсюда. Надеемся на вашу помощь.

Эсхекиаль вздрогнул. Естественно, вечно так продолжаться не могло, и капитан был прав. С годами Марс превращался в некий долгожданный мираж. Близкий, но вместе с тем призрачный. Корабль за семь лет успел вылететь за пределы солнечной системы, а потом вернуться по весьма запутанной траектории. Но тогда, семь, пять лет назад, и даже относительно недавно, такое бегство являлось ужасающей необходимостью. Аномалии в космосе то появлялись, то затягивались. Они могли быть размером с горошину, но попадались и такие, что растягивались на многие миллионы километров, образуя непроходимые пояса на пути следования корабля. В первый год погибло более половины населения. Женщины, дети, и почти все военные, их охранявшие. Двести тридцать семь человек. Эсхекиаль вспоминал это время с ужасом и скорбью. Однако, понимал, что спасти всех ему все равно бы не удалось. Утешало только то, что те двести четырнадцать жизней, находившиеся сейчас на борту – целиком его заслуга.

Со временем аномалии действительно становились менее активны, а то, что из них выходило уже не было столь опасным, как раньше. Последнего монстра, проникшего на судно, обезвредили полгода назад. Того, что способен убить человека. В последнее же время Эсхекиаль занимался тем, что ходил по темным закоулкам корабля и проявлял чудовищ, больше похожих на мелких членистоногих. На что изрядно ворчал дядюшка Миззер, так как на оттирание пятен, остающихся от раздавленных существ, уходило много чистящих средств.

«Лучше бы тараканов с моего склада гонял, от них и вреду гораздо больше», – ругался он.

– Считаю, что лучше пару лет подождать, пока аномалии окончательно не затянутся. Можно добраться до Марса своим ходом вместо того, чтобы рисковать людьми и телепортироваться.

– Вы понимаете, что такое пара лет для некоторых, живущих на корабле?

– Может быть, целая жизнь?

Повисла усталая тишина, смягченная только запахом коньяка. В пространстве послышался тяжелый вздох. Становилось душновато. Вентиляция работала плохо.

– Вот именно. Целая жизнь. За потерянное время придется расплачиваться не только мне. Как вы прикажете мне кормить сотни людей? Наши запасы не бесконечны.

– Вы слишком привыкли угождать тем, кто не любит слышать слово «нет».

Арвэйн поджал губы, вытянув их немного вперед. Окружающая атмосфера не располагала к каким-либо конфликтам, а обидам – тем более. Впрочем, капитан не имел обыкновения принимать все близко к сердцу и сейчас раздумывал над тем, как бы склонить чашу весов в свою пользу. Не найдя мгновенного решения, он сделал большой глоток прямо из бутыли и протянул ее в сторону храмовника, намереваясь наполнить его пустую рюмку. Эсхекиаль противиться не стал.

– Угождать богеме на круизном лайнере входило в мои обязанности. Это были лишь капризы и сиюминутные пожелания, никак не влияющие на безопасность корабля. Сейчас все по-другому. Да и обстановка, знаете ли, далека от курортной…

– Только что вы этим бытом восхищались.

– Одно другому не мешает.

Выпив коньяк залпом и откинувшись на спину, Эсхекиаль вызвал небольшой хлопок резким приземлением на матрас. И, сложив руки на животе, уставился в облезлый потолок. Пустая рюмка покоилась между длинными, немного костлявыми пальцами.

– Что со связью? – спросил он, вовсе не заботясь о негостеприимной позе.

Казалось, он просто хотел сменить тему, но это было не так. Капитан не пришел бы, не будь решен этот вопрос. Предпринимать серьезные попытки добраться до Марса и не иметь представления о том, что твориться вокруг, было верхом неразумности. Это понимали все.

– Сегодня «утром» удалось связаться с ближайшим кораблем через пару аномалий отсюда. Они уже прыгнули. Их храмовник это одобрил, – с некоторым оживлением ответил Арвэйн, не получив очередную порцию упреков.

– Может быть, это не лишено смысла, – неожиданно сменил позицию крестоносец. – Дайте мне пару дней, я все обдумаю. Нужно кое-что проверить.

– У вас будет больше, – еще более воодушевился собеседник, стараясь не потерять тонкую нить взаимопонимания.

– Я иду навстречу не потому, что того требуют верхние ярусы. И еще не принял окончательного решения.

– Понимаю.

– Рад.

– Это я рад, что мы нашли общий язык, – выдохнул капитан. – Без вашей помощи мы не справимся.

Пауза. Арвэйн вытянул шею, пытаясь взглянуть поверх торчащих колен Эсхекиаля. Таким образом он старался понять, не заснул ли тот, ибо крестоносец перестал придавать признаки жизни. Встать и подойти ближе, чтобы выяснить наверняка, он не решился.

– Ну… пожалуй, откланяюсь. Очень надеюсь, что вы отдохнете, – на всякий случай произнес капитан, вставая со стула.

– Не беспокойтесь, как раз этим я и планировал заняться, – ожил вдруг храмовник.

Гость встал, кивнув в знак почтения и поспешно покинул комнату, даже не забрав с собой фирменную рюмку. Как только дверь захлопнулась, Эсхекиаль закрыл глаза и тяжко вздохнул. Разговор выдался трудным. Он хоть и сдал позиции, но внутренне все равно не изменил своего мнения. А теперь судорожно искал варианты, которые привели бы к решению проблемы меньшей кровью. Кровью в прямом смысле. Существовали некоторые сферы, которые капитану объяснить было нельзя, не выставив себя при этом в неприглядном свете. Положение бы только ухудшилось, и возникло бы вполне логичное в подобных ситуациях неприятие. Особенности ремесла иеромонаха многих пугали. Они оставались непонятны, и в некотором смысле вопиюще неуместны в обществе, столь развитом технически и информационно. Но Эсхекиаль Каэрдевр четко видел ту грань, которая красной нитью разделяла полные энтузиазма достижения науки и незыблемые правила этого мира. И больше всего пугало то, что эта грань исчезала.

С этими тревожными мыслями храмовник провалился в сон.

Смех резвых детишек звонко пронесся по всей оранжерее. Двое непосед хаотично перемещались среди растений, нарушая слаженную работу персонала. Кажется, они играли в салки. А, может, что-то другое, или даже во все сразу, так как правила менялись прямо на ходу. Никто не хотел уступать победу в странной игре, до конца непонятной даже им самим.

– Фидгерт, Анна! Прекратите! Вы мешаете работать! – прикрикнула на них невысокая женщина лет сорока.

Уже к этому возрасту глаза ее потухли, и под ними прочно обосновались темные круги. Появились они, скорее, от переживаний, нежели от недостатка сна.

Женщина посмотрела на своих детей. Они выглядели такими веселыми и беззаботными. Радовались жизни всей своей детской непосредственностью. Остальные сотрудники оранжереи, казалось, завидовали им. Странно, но никто из семи человек в смене не возмущался, когда неуправляемый ураган проносился мимо них, норовя что-нибудь задеть и обязательно уронить. Радость, врезавшаяся в общую атмосферу удрученности, вносила нечто обнадеживающее в жизнь военного штурмовика.

– Да полно тебе, Симона. Они просто играют, – прервал сиюминутный гнев низенький старичок, специализирующийся на выращивании пасленовых.

Женщина до сих пор поражалась, как ей удалось не только выжить, но еще и родить в космосе. Во времена всеобщего хаоса и пугающей неизвестности, когда рядом гибли десятки людей. Фидгерт и Анна – белокурые двойняшки, появившиеся на свет через несколько месяцев после посадки на корабль. Остальные дети уже выросли, а за семь лет путешествия «Гофора-3» по бескрайним просторам Солнечной системы на нем не появилось ни одного ребенка. Симоне пришлось многое пережить и со многим смириться. Смерть мужа, голод, бессонные ночи над беспокойными кроватками не прошли бесследно и оставили отпечаток, который невозможно стереть.

– Уф, кому сдались эти капсулы гибернации? Их можно использовать под хранилища свежих овощей. И вообще, они занимают слишком много места. Можно сказать, отбирают наш хлеб, – недовольно проворчал старичок, перебирая пробирки на столе, а потом указал на один из массивных механизмов. – Вот на месте этой я хочу поставить куст колоновидной клубники.

Незапланированная оранжерея хорошо вписалась в просторный отсек, где когда-то помещали в летаргию серьезно раненных бойцов, ученых и первооткрывателей. В этих случаях их доставляли живыми на Землю из колоний с недостаточно развитой медициной.

Капсулы гибернации изобрели еще тогда, когда мгновенного перемещения не существовало. Военные и исследователи использовали их в длительных путешествиях, занимавших годы, а то и десятилетия. Для погруженных в сон времени не существовало. Организм переставал стареть и меняться. Тяжелые раны не могли убить боевую единицу с вовремя приостановленной жизнедеятельностью организма. Даже после появления телепорта от гибернации не отказались, так как Земля имела монополию на порталы, а повсеместное их внедрение встретило больше конфликт интересов, нежели технические трудности.

Нежилого пространства внутри отсека оставалось много. Закрытые капсулы не сильно страдали от большой влажности и пышно растущих по соседству растений. Но на модули уже неоднократно покушались. Многие выступали за отключение их от центрального питания и перемещение куда-нибудь подальше от оранжереи. В этом случае потребление энергии снизилось бы в разы, а капсулы прекрасно сошли бы за обычные морозильники. Однако, отключить их от единого блока и переместить означало бы оставить только локальное питание. Способные разве что сохранять свежими помидоры да капусту, работать по своему прямому назначению модули больше бы не смогли. Руководство корабля не могло позволить себе раскидываться сложной подотчетной электроникой, за которую обязательно спросят по возвращении на Землю. Поэтому оно не сдавало позиции и стойко отбивало посягательства пожилого агронома на столь дорогостоящий девайс. Впрочем, как и богатых дам с верхних ярусов, желающих сохранить свою увядающую молодость до прибытия на Марс. Они же являлись и главной движущей силой в давлении на капитана корабля. Чопорные мадам желали быстрее прибыть в точку назначения, и терпение их заканчивалось. В целом, как и терпение других жителей «Гофора-3».

Ужасы, случившиеся в первый год полета потихоньку стирались из памяти. Люди быстро привыкали к более спокойной жизни. Кто-то хотел обратно на Землю, кто-то желал продолжить путь к Марсу, но все сходились в едином: они жаждали ощутить под ногами твердую поверхность планеты. Хоть какой-нибудь.

– Симона, прием, – прервал монотонное ворчание старичка голос в динамике рации, неизменно стоявшей на столике рядом с пробирками.

– Слушаю, господин Эсхекиаль Каэрдевр, – Симона обрадовалась, услышав голос храмовника, потому как устала от бесконечного фонтана недовольства подле себя.

– Медея заходила в оранжерею во время обхода или опять ее пропустила?

Симона густо покраснела. Не хотелось сдавать девушку, потому что она, конечно же, не заходила. Женщина знала, что та получит хороший нагоняй и, возможно, даже лишится дневного питания. Однако, врать было нельзя. Точнее, бесполезно. Сухой и проницательный иеромонах всегда чувствовал, когда человек говорит неправду. Не исключено, что сейчас он прекрасно знал, насколько сильно пылают ее щеки.

– Нет, господин Эсхекиаль, – женщина с силой зажмурила глаза и поморщилась, будто съела кусочек кислого лимона.

– Спасибо Симона. Как дети? – спокойно спросил храмовник.

– С ними все хорошо, спасибо. Играют, – ребятня в этот момент подозрительно притихла.

Дети катали по полу зеленые помидоры черри, пытаясь попасть в импровизированные лунки, сделанные из ладошек. Нужно было срочно это прекращать.

– Хорошо, если Медея объявится, сообщи, – голос храмовника оставался сухим.

– Конечно, не волнуйтесь.

Рация замолкла. Женщина тут же отвлеклась и решительно настроилась устроить мелюзге хороший нагоняй.

Верхний ярус. Место обитания всех важных персон, негласно делившихся по своей значимости. Прежде всего, здесь жил экипаж корабля, занимающий высшие должности. Затем, парочка выживших ученых, занимавшихся обучением людей гидропонике, а также главный инженер. Оставалась и еще одна категория людей, удостоившаяся проживать в отличных условиях и получать увеличенный по качеству и количеству сухпаек. Эта прослойка, состоявшая, по большему счету, из дам бальзаковского возраста, не отличалась особенными личными достижениями или выдающимися профильными познаниями. Самая большая их заслуга, несомненно, состояла в том, что они были богаты. Лучшие места на борту военного корабля они выкупили еще задолго до отправки очередного рейса на Марс.

Десятки кораблей ежедневно прибывали к красной планете и отбывали обратно. По большей части – грузовые. Тогда о телепортах уже не могло быть и речи. Путешествия занимали не мгновения, а, в лучшем случае, пару месяцев. Когда стало совсем плохо, и люди принялись массово отбывать с Земли, в качестве транспорта использовалось все, что хоть как-то могло поддерживать жизнеобеспечение.

Ученые совершили фатальную ошибку. Все происходило слишком быстро, чтобы казаться правдой. Расчеты оказались неверны, и у человечества оставалось гораздо меньше времени, чем прогнозировалось. Корабли перегружались в два, три раза, так как большинству из них приходилось петлять в космосе между аномалиями, а желающих покинуть Землю набиралось слишком много. Люди понимали, что выжить удастся не всем и делали поправку на погибших.

Месяцы текли сквозь пальцы, растягиваясь в года. Путь занимал все больше времени, и вероятность выживания уменьшалась с каждым днем. Космос оказался не панацеей, не долгожданной защитой и обителью, превратившись в поле боя, начиненное минами. И чем ближе к Земле, тем опасней. Большинство беглецов погибало в первые часы полета, не успев отдалиться даже от орбиты Земли. Недостаток знаний о происходящем сделал свое дело, и неверно рассчитанная траектория стоила многим жизни. Тем кораблям, что вылетали в сторону Солнца, и по сильно изогнутому маршруту уходили вглубь Солнечной системы, повезло больше. Далее следовало долгое блуждание по просторам космоса, в основном, заключавшееся в пережидании кризисных пиков активности аномалий. Марс оказался оплетен ими, словно цветок лепестками. Некоторым планетам повезло меньше. Особенно колонии на Венере, принявшей удар космических разрывов во всей своей полноте.

Ушлые предприниматели бежали первыми с тонущего корабля под названием Земля, заранее озаботившись вложением в освоение и колонизацию красной планеты. Большинство из них уже имели значительную долю недвижимости на Марсе. И если в покинутом доме вовсю разгорался неконтролируемый хаос с непонятной экономикой, то там уже сформировалось вполне развитое цивилизованное общество, живущее по привычным финансовым канонам.

Состоятельные пассажиры могли позволить себе просторные каюты с усиленным энергетическим щитом, большой кроватью и значительными привилегиями в плане продуктового снабжения. И никто не смел отказать им.

Патрульные не любили делать обход в этой части корабля. Никто не желал встречать вечно недовольных дам, жалующихся на жизнь. Если простое ворчание еще и можно было как-то терпеть, то придирки по любому поводу и выходящие за все рамки приличия подколы могли взбесить даже самого терпеливого человека. Случалось и такое, что умирающие со скуки женщины пытались затащить в постель молодых караульных, что, конечно, строжайше запрещалось. Эсхекиаль испытывал праведный гнев в подобных случаях, жестко отчитывая молодых юношей, а пару раз даже с прискорбием вычел драгоценные боевые единицы из списка кандидатов в храмовники. Женщины в подавляющем большинстве упреков в свою сторону не получали, ибо крестоносец знал, что взывать к их разуму бесполезно. Тонкости борьбы с монстрами аномалий понять доводилось далеко не всем. Храмовник в отношении пресытившейся элиты больших надежд не питал. Именно поэтому Эсхекиаль Каэрдевр все чаще стал посылать на верхние этажи девушек, что, к слову, тоже не всегда являлось панацеей. Однако, в этом отношении работа оказалась куда проще, что облегчило задачу всем. Кроме Медеи, которой приходилось вести тяжкую ношу нудных замеров ежедневно.

Постучать в дверь пришлось три раза подряд. Стояла умиротворяющая тишина и создавалось ощущение, что внутри никого нет. Каюта номер сорок семь стойко хранила покой своего обитателя. Девушка не уходила. Строгий график требовал отчетности.

Громкий, настойчивый стук не унимался, и через некоторое время все же достиг своей цели. Внутри закопошились, шаркая подошвами мягких тапочек. Однако, к конечному пункту назначения жителю элитных апартаментов дойти удалось не сразу. До этого несколько раз что-то громыхнуло. Потом – глухо ударилось о пол. Похоже, кто-то спросонья натыкался на внезапные комнатные препятствия. На мгновение снова воцарилась тишина, готовая порушить все надежды на быструю и эффективную работу. К счастью, индикатор соответствия ДНК на двери внезапно зажегся синим и та, откатившись, явила хозяйку комнаты.

На пороге стояла женщина слегка за сорок, но удивительно хорошо сохранившая свою привлекательность. Бархатная кожа не имела и намека на морщины. Острые, правильные черты лица ни на толику не утратили свою четкость. Оставалось неясным, была ли эта неувядающая молодость следствием хорошей генетики, глубоким восстановлением физиологии или результатом достижений современной косметологии. В любом случае, семь лет вдали от благ цивилизации почти не изменили ее первоначального облика.

– А, это ты, Медди. Что-то ты зачастила. Если память мне не изменяет, сегодня в патруле числится Нерд, – слегка разочарованно посетовала аристократка.

Отпив что-то из длинного прозрачного бокала, она переместила свое стройное тело на шаг вправо. Девушка юркнула вглубь полуосвещенной спальни.

– Добрый день… Он отдыхает. Трудная выдалась тренировка, госпожа Ланшерон, – соврала Медея.

Она поспешно прошмыгнула мимо женщины, стараясь не смотреть на практически голое тело, едва прикрытое длинным шелковым халатом с кружевными оборками. То, что девушка приняла за мягкие тапочки, на самом деле оказалось домашними туфельками на каблуках, отделанными мягким мехом. Какой зверек пожертвовал свою шкурку на столь изысканный предмет туалета осталось неясным, ибо его заблаговременно выкрасили в красный цвет.

Началась рутинная проверка. Анализатор аномалий по очереди переносился по всем углам комнаты, и даже заменил собой пустую бутылку из-под вина в одном из них. Прибор напряженно гудел при преодолении критической точки отсчета. Периодические пощелкивания походили на звук лопающегося пузыря жевательной резинки.

– Знаешь, моя дорогая, я с блаженством вспоминаю свои молодые годы, – мадам Меннив Ланшерон опустилась на мягкую постель. – И, когда встречаю здешнюю молодежь, то мне становится ее очень жалко.

Непринужденно откинувшись назад, женщина оперлась на тонкую ручку, никогда не знавшую труда.

«Моя дорогая» стояла к кровати спиной, изображая сильную занятость. На самом деле Медея просто ждала, когда прибор закончит свою работу. Стоял полумрак, просить включить свет было почему-то неловко. Наверное, просто не хотелось лишний раз давать повод для диалога.

– Еще совсем недавно моя красота просто поражала воображение. Гораздо больше, чем сейчас, – продолжила Меннив, кокетливо сократив несколько десятков лет до более короткого срока. – В таких ужасных условиях тяжело поддерживать свои природные данные. Не говоря уже о тех, у кого их нет. Ох, нет, персик мой, не думай, что я считаю тебя уродиной.

«Персик мой» так и не думал. А что считала дама – его вообще не волновало. Чего хотелось, так это быстрее убраться отсюда. К тому же, картинное сожаление Меннив выглядело слишком наигранно, чтобы ему поверить. До девушки уже дошел сладкий аромат свежего алкоголя поверх стойкого запаха вчерашнего перегара. Раздражало еще и то, что драгоценные плоды гидропоники тратились на производство вина, в то время когда многие на корабле недоедали.

– Ты миленькая, но мне никогда не нравились слишком детские черты лица. В сочетании с твоей бледностью это выглядит несколько устрашающе, – поток слов все не прекращался. – Это мне напоминает кукол из коллекции моего дяди. Они всегда нагоняли на меня страх.

Плечи Меннив невольно содрогнулись. Еще один глоток вина прервал неприятные воспоминания. Оставался последний угол. И центр комнаты, который как раз занимал край кровати.

– Хотя, признаюсь, цвет твоих глаз сглаживает этот ужасный диссонанс. Такой оттенок трудно подобрать. Не часто врачам удается так точно попасть в спектр. Твой был очень талантлив. Но по мне, если и выбирать что-то действительно полезное в платных мутациях, то лучше сделать приличных размеров грудь. Неужели глаза – это все, на что хватило денег у твоих родителей? – развеселенная вином женщина перешла все грани бестактности.

Стройная ножка стала монотонно покачиваться, отчего с нее почти уже сползла красная туфелька. Слегка склонив голову на бок, Меннив нахально рассматривала невольную собеседницу и вертела в руке бокал. Жидкость непонятного цвета начала двигаться по часовой стрелке, увлекаемая плавным движением запястья.

У Медеи появилось стойкое желание подойти к этой наглой вертифлюхе и дать хорошую пощечину. Пришлось сдержаться, ибо приемный отец не одобрял подобных всплесков эмоций и точно остался бы недоволен ее необдуманными, импульсивными действиями. Навлечь на себя лишние проблемы не хотел никто, потому девушка приняла поспешное решение не заканчивать ставший пыткой осмотр и быстрее откланяться. Скептический взгляд, наполненный скукой, проводил гостью до выхода.

За спиной захлопнулась дверь. На душе скребли кошки. Медея вспоминала как когда-то, очень давно, они с мамой путешествовали. Целую вечность назад. Бабушка не одобряла подобный образ жизни для ребенка, но кого это останавливало?

Гвента в молодости была девушкой веселой, общительной и несколько легкомысленной. Она любила свободу, море и мужчин. Таких как она называли «эркин», или «дети мира». Природа щедро наделила ее красотой, и та порхала по жизни, словно бабочка, не задумываясь о будущем и не вспоминая прошлого. Удивительно, но Гвента так и не утратила своей доброты и, порою, глупой наивности, присущей ей с самого рождения. Может быть, именно поэтому после рождения дочери все изменилось.

От прежней жизни остались только тяга к морю и путешествиям, а забота о внезапно свалившемся счастье встала на первое место. Девочку очень любили. Чтобы обеспечить дочери насыщенное детство в разных уголках планеты, Гвента стала больше работать. Правда, и себя не оставила без небольшого подарка.

«Медди, ты мое маленькое море. Раньше я жить не могла без бирюзовых волн. Теперь не представляю жизни без тебя», – эти слова навсегда врезались в память маленькой девочки, смотрящей на свою мать большими, нежно-бирюзовыми глазами.

Воспоминания прервал внезапно налетевший из-за угла Эуридид. К его странной способности неожиданно появляться в самый неподходящий момент привыкнуть не мог никто. Высокий жилистый юноша с голубыми глазами, извечной полуулыбкой на тонких чуть розоватых губах и такими же светлыми волосами, как и у матери, не стремился избавиться от своей отличительной особенности. Правильные, не лишенные дерзости черты лица с острыми скулами подчеркивали стройность паренька. Бледный юноша с сумасшедшим блеском в глазах сводил с ума многих девчонок на корабле. Не стала исключением и Медея. Девушка всегда краснела, сталкиваясь с Эуридидом Ланшерон. К своему стыду, скрыть сие было задачей невыполнимой, потому как на белом, словно мел, лице, румянец казался особо заметен. По этой причине девушка старалась не смотреть в глаза предмету своего обожания. Юношу это забавляло, но в силу благородного воспитания он делал вид, что ничего не замечал. Оставалось загадкой, откуда он это воспитание получил.

– Ты от моей матери? – нарушил неловкое молчание младший Ланшерон.

– Как ты догадался? – смутилась Медея.

– Ты стоишь прямо напротив ее двери, – сверкнул свей извечной полуулыбкой юноша.

– А… Ну да. Делала замеры.

Бесполезно, бесполезно отворачиваться. И без того совершенно понятно, что все лицо стало пунцовым.

– Она опять говорила какие-нибудь глупости? Не сердись, это все от стресса. Мама пережила тяжелое потрясение, когда умер мой отец, – попытка оправдать своенравную мадам выглядела благородно, но вовсе не убедительно.

Многие в тот год потеряли своих мужей. И потом, с тех пор прошло более шести лет. Непростительно много для скорби, отвлекающей от нужд тех людей, которые пока еще живы.

– Нет, все в порядке, – с трудом произнесла девушка, соврав уже второй раз за день.

– Эсхекиаль передал, что хочет видеть тебя вместе со всеми. Он недоволен, что ты пропускаешь тренировки. Просил завтра обязательно быть, намечается что-то очень важное, – в этот раз юноша улыбнулся двумя уголками рта, и стало совсем непонятно, о чем он теперь думал. – И да, Миззер согласен выдать тебе новую рацию, взамен сломанной. Зайди прямо сейчас, а то многоуважаемый храмовник через всех нас пытается тебя найти.

– Конечно, прямо сейчас зайду…

– Ну и отлично, – загадочно прищурил глаза Эуридид и удалился, оставив ее краснеть в гордом одиночестве. – Хорошего дня, Медди.

Юная особа затрясла ладошками, будто обожглась о что-то очень горячее. Сердце почему-то начало учащенно биться. В голове роились разные мысли. Одна из них с дрожащим трепетом отметила, что Эуридид назвал ее «Медди». Казалось, что он произнес это с какой-то теплотой и нежностью… Медея уже начала было придумывать все, что так свойственно барышням в свои семнадцать, и что, естественно, к реальности не имело никакого отношения, но чувство внезапной грусти оборвало витания в облаках. Затесавшаяся капля здравого смысла недвусмысленно намекала на то, что ей ничего не светило. И дело состояло даже не в громадной пропасти между социальными положениями, на которую девушка смело закрывала глаза, ибо «для подлинной любви такие мелочи – не помеха». Проблема заключалась, скорее, в слишком большом количестве доступных вариантов, которыми Эуридид мог «коварно соблазниться», и в которых Медея не числилась. Однако, несмотря на все трудности и перипетии, в мыслях украдкой проскальзывали мечты о пышном белом платье и длинной кружевной фате. Прямо как в классических романах прошлого тысячелетия.

Девушка стояла посреди длинного коридора с множеством кают, и работы оставался еще непочатый край. Завтра предстояло идти на тренировку, чтобы снова обзавестись парочкой добротных синяков. Поблажек никому не давали, и потом приходилось отходить по нескольку дней. Но не прийти было нельзя.