Предел приближения

Мокасины

Давно собирался купить мокасины. Легкая удобная обувь, как раз на вечно изнывающую от зноя летнюю Москву, жаль, дорогая. У меня пара сносилась, выйти в люди стало неудобно, но что поделаешь, уже полгода не могу найти работу. Стоит вложиться хотя бы в обувь, чтобы будущие работодатели, всегда следуя советам глянцевых журналов, встречающие работника по обувке, хоть в этом оказались удовлетворены и не отнекивались, как обычно, пожеланиями «непременно перезвонить, как только освободится место».

В тридцать пять трудно найти приличное место. Еще труднее человеку, не слишком преуспевшему в работе локтями и державшемуся за место секретаря, благодаря снисходительности начальницы, которой восемь лет приглянулся назад немного комплексующий молодой человек, неплохо разбиравшийся не только в базах данных, но и в двойной, вернее, тройной бухгалтерии ее компании. Этой зимой кризис добрался и до нас – начальнице пришлось продать компанию и распрощаться со всем персоналом.

С тех пор места себе я так и не нашел; пробовал и прямые пути и окольные, но везде получал отказ. Дорогу получали молодые, те, что только окончили вузы или только собирались это сделать. Любая работа в столице требовала не столько опыта, но умения выворачиваться наизнанку ради интересов компании, чтобы зарекомендовать себя как бесконечно преданного фирме человека. Только после получения подобного ярлыка, юноша бледный со взором горящим мог рассчитывать на небольшое повышение – что означало обычно для него не столько увеличение зарплаты, сколько прибавление работы. И если через пару лет он еще держался на ногах, и все еще вкалывал, вот тогда приходило оно, долгожданное единение с компанией. Он уже мог не носить белый верх, черный низ, мог вообще не надевать костюм, если работа не требовала общения с клиентами, мог завести себе дружка, подружку, автомобиль, квартиру на периферии, словом, все то, что полагалось ему по новым правилам. И включившись в новую игру отныне мог продираться все выше и выше по лестнице.

В подобные игры я пытался играть, но так и не смог. И потому вылетев, продолжал бродить от одной конторы в другую. Хорошо, жил без семьи, со старушкой-мамой, на мои старые запасы и ее нищенскую пенсию —несмотря на прошедшие полгода надежде удавалось каждое утро переламывать хандру и обретать уверенность в сегодняшней удаче.

Ей я руководствовался, когда отправился к станции метро «Парк культуры», где в минувший понедельник открыли новый обувной дисконт – подобные заведения, после кризиса появлялись в столице, как грибы. Так и в этот раз – на месте какого-то бутика оказался склад обуви, из подъехавшего грузовичка бравы молодцы с юга разгружали тюки и коробки. Войдя внутрь, я обнаружил огромное количестве еще не распакованных картонок на входе, а дальше – вполне приличный выбор обуви.

Пока я разглядывал выложенный на стеллажи товар, ко мне незаметно, как это часто бывает в подобного рода шарашках, подошел продавец:

– Могу вам чем-нибудь помочь?

Говорил он с явным южнорусским акцентом. Я обернулся: продавец, молодой человек, лет двадцати от силы, немедля преобразился, подтянулся, изобразив на лице положенную в таких случаях улыбку, склонил голову в знак внимания и уже заготовился бежать и показывать. Муштра, от которой мне всегда становилось неловко, но что поделать: он прекрасно знал правила игры, свою хлипкую диспозицию, свое место в иерархии и цену одного-единственного неверного движения.

– Я хотел бы посмотреть мокасины.

– Одну минуточку…. Ашот! – и дальше что-то на языке, которой я понимал, но с большим трудом, эдакий вариант русского для не знающих его. Затем снова ко мне: – Пройдемте, я вам покажу.

Привел он меня к туфлям известной марки «Честер». Остановился, поинтересовался, какой цвет мне подходит.

– Я просил мокасины.

– Извините, к сожалению, сейчас мокасин у нас нет в продаже, возможно, будут в следующем завозе. Но я бы рекомендовал вам…

Я успел только покачать головой, внезапно со двора раздался пронзительный гудок автомобиля, оба встрепенулись. В магазине началось шевеление, побросав свои дела, работники устремились во внутренний дворик, к машине; возьми я сейчас хоть десяток коробок обуви, на это никто не обратил бы внимания.

Я выглянул в окошко: «Порше» остановившийся подле неприметной калитки, немедля притянул мой взгляд. Дорогая модель, явно не тех, кто здесь руководит, скорее их самого высокого начальства. Ярко-красная машина, блестевшая на солнце. Дверца отворилась, молодая женщина в строгом костюме появилась из недр салона. Хлопнула дверью, повернулась в сторону калитки: там ее встречала уже целая делегация. Я вгляделся в профиль, сердце пропустило удар и забилось бешено.

Пятнадцать лет прошло, нет даже больше. Не выдержав, я открыл окно и окликнул. Секундное замешательство, на лицах встречающих отобразилось какое-то смятение, кто-то скрылся за дверью, дабы утихомирить меня или просто отвести от окна подальше. Лена смотрела на меня долго, очень долго, должно быть, прикидывала, скорее, оценивала, и внешний вид и смысл, вкладываемый и мной в окрик и ей в ответ. И поколебавшись с полминуты, все же кивнула.

– Рада тебя видеть, – ответила она, впрочем, довольно официально. – Как поживаешь? Я тут по делам, проходи, если никуда не торопишься.

Не задумываясь, я прошел черным ходом к калитке. И только тогда сумел разглядеть во всех подробностях свою старую знакомую.

Мы познакомились, когда ей было четырнадцать, мне пятнадцать. Расстались, когда я уже поступил в институт. К тому времени у нас сложились отношения, и довольно близкие, как нам казалось тогда, но в целом вполне летние, то есть на время каникул мы обнимались и целовались и забывали обо всем на зиму, будто впадая в спячку, и возобновляя эту странную дружбу, это притяжение только, когда снова оказывались в одном доме на даче. И мы охотно предавались сонному летнему сплину в объятьях друг друга, мы бродили по тенистым улочкам, ездили на велосипедах на пруд купаться и загорать. Переодеваясь, я прикрывал ее большим китайским полотенцем от всех прочих глаз, и лишь только один мог видеть ее маленькие, не развившиеся еще груди и влажные руки, жадно прижимавшие меня к себе. На что-то большее ни я ни смел, ни она не решалась.

Тем более странна оказалась наша встреча сейчас. Тоже лето, но совершенно другое, да и дела у нас, не уехавших отдыхать, тоже иные. Пока я шел по коридору, сотни вопросов роились в моей голове, ища выход, я уже представлял сцены нашего разговора, пусть короткого, пусть часто прерываемого здешней начальственной шелупонью. А еще мне было интересно, как она и кто она сейчас. И тем более… что я чувствую к ней. Сердце билось бешено, я запыхался, пока подошел к крыльцу.

Лена не ждала, увидев меня, она просто махнула сверху, поднимаясь на второй этаж. Я последовал за ней, странно, вроде бы меня должна была покоробить ее бесцеремонное обхождение, но нет, я обрадовался уж тому, что снова увидел ее.

Мы поднялись на второй этаж, состоящий из короткого коридорчика и приткнутых друг к другу дверей, казалось, за ними вообще ничего не может быть, столь близко они располагались друг к другу. Лена прошла до самого конца, отворила крайнюю, снова узкий длинный коридор – и только потом мы оказались в достаточно просторном, уютном помещении, вероятно, здесь располагался кабинет руководителя филиала. Рабочий стол, небольшой столик для переговоров, рядом диван, два кресла и репродукции Ван Эйка на стенах. Лена расположилась в одном из кресел, мне кивнула на противоположное; в руках уже была какая-то папка, которую она споро просматривала. Следом довольно робко вошел, как я понял, сам хозяин кабинета, сотрудники выстроились у стенки. Не отрывая взгляда от отчетов, Лена набрала номер, коротко сообщив: «Это я» – несколько минут слушала собеседника. Затем снова начала листать. Наконец, добавила в телефон «приезжай» и убрала аппарат. Подняла глаза на меня.

– Это ненадолго. Сейчас разберемся, – кажется, последняя фраза адресовалась уже не мне, судя по тому, как дернулся всем телом глава филиала. Лена не смотрела на него, а я замечал мужчину лет сорока пяти краем взгляда, только, когда он делал какие-то движения: доставал платок и промакивал пот на лысеющем лбу или пытался освободить ворот рубашки, туго затянутой галстуком – мой взор, как и всех в этой комнате, сосредоточился только на ней. Лена просматривала бумаги, потом бросила папку на стол, листки разлетелись, но и на это никто не обратил внимание. Та поднялась и приказала вести ее в бухгалтерию. Кивнула мне, чтобы я следовал за ней.

Гуськом мы перешли из кабинета в кабинет. Присев за стол, на котором продолжала работать, вернее, замерев, сидеть за компьютером молодая бухгалтерша, не решавшаяся снять пальцы с клавиатуры, Лена попросила данные за последний квартал. Быстро пролистала и бросила на стол, тяжелый футляр грохнул о полировку. Куда-то позвонила, на этот раз даже диалог состоялся, правда, я не понял сути произносимых фраз, будто говорили на арго или понимали друг друга с полуслова. После разговора снова вышла, пожелав узнать, какой товар готовится к раскладке. Странно, мне только сейчас подумалось, неужто она всегда вот так вцепляется во все вопросы в том числе находящиеся в компетенции не то, что ее подчиненных, но работников ступенью еще ниже, неужто, она пытается контролировать вообще все процессы? Можно подумать о низкой компетенции нанятых ей кандидатур. Или это так кризис ударил по ней, именно по ней, что Лена теперь старается проверять все действия подчиненных, каждое движение, каждое решение, чтобы ничего не ускользало от пристального ее взора.

Снизу бибикнула подъехавшая машина. Лена подошла к окну, кивнула довольно и продолжила свою работу – она пока никого не отчитала, не выявила никаких нарушений, не обнаружила финансовых утечек, но страх перед ней все равно парализовал волю всех работников, от начальника, беспрерывно утирающего лицо платком, до последнего грузчика, который по работе своей, крайне мало зависит от подобного рода проверок. И тем не менее, никто не смел вернуться к обязанностям, пока высокий гость не покинет их обитель. Лена никого не держала подле себя, но и не тяготилась присутствием подобострастной толпы. Ходила из кабинета в кабинет, а за нею следовала внушительная свита, молча сопровождавшая и не смевшая слова сказать, даже в знак угодливости.

Внове возвращаясь в кабинет директора, я взглянул на настенные часы, надо же, уже девяносто минут блужданий, пролетевших как один миг. Обычно ожидание тянется мучительно, тягомотно, но только не сейчас. Я бродил вслед за всеми от одной двери к другой, наблюдая за тем, как сосредоточенно Лена изучает документы, беседует по телефону, отбирает бумаги в красную папку, которую возьмет с собой. Ждал, когда обратит на меня свой взор, и пару раз кажется ловил на себе взгляды давней подруги, рассеянные, мимолетные, но всякий раз отмечающие мое присутствие – и тем успокаивающие и меня и саму Лену, быть может.

Дверь внизу бухнула, по лестнице зацокали каблуки – в проем вошла молодая, лет двадцати пяти – двадцати семи, белокурая девушка, коротко, стриженая, в кремовом деловом костюме и с папкой видимо, наспех собранных бумаг – кажется, именно ее и вызвала сюда Лена. Кажется, только ей и доверяла.

Лена немного успокоилась, перевела дыхание и кивнув на диван, устроилась вместе с ней, бок о бок. Обернувшись, кивком приказала остальным очистить на время помещение. Работники поспешно ретировались, испытав определенное облегчение, высший состав чуть помедлил, прежде чем удалиться. Я не знал, как мне себя вести в сложившейся обстановке, потому медлил и стоял у полузакрытой двери. Лена взглянула на меня.

– Присаживайся. Я недолго, – и снова погрузилась в тихий разговор с подругой, доверительный настолько, что, мне казалось, им не так были важны слова, сколько само это чувство сопричастности. Я сидел в кресле подле окна искоса поглядывая на уединившуюся парочку, почему-то хотелось называть их именно так, я понятия не имел, связывает ли еще что-то этих двоих, но непрошенные мысли сами собой закрались в голову. Я попытался отогнать блуждающие размышления, но не мог распрощаться: покуда они шептались и переглядывались, покуда Лена осторожно вынимала ручку из пальцев своей компаньонки и писала что-то сама на листках документов, а затем снова, так же бережно вкладывала. И как и я, искоса поглядывала на нее.

Истекли еще три четверти часа, я не отрывался от занятых делом подруг, они почти не обращали на меня внимание, а под конец, кажется, в самом деле, позабыли о моем присутствии. Но время истекло, мобильник предательски пискнул, компаньонка поднялась первой, Лена с явной неохотой, вслед за ней, подавая, вкладывая в тонкие белые пальцы последние листы. Та кивнула, короткое прощальное объятие снова. Дверь захлопнулась.

Некоторое время она стояла молча посреди кабинета. Затем посмотрела на меня. Словно встряхнулась, переключилась в обычный свой ритм, кажется, даже цвет глаз переменился.

– Все дела, дела, – я поднялся следом за ней, уже сам не зная, на что рассчитывать. – Видишь, так и живу, как белка в колесе.

– Мы так давно не виделись, – произнес я, не зная, с чего начать. Лена переспросила, отвлекшись на звякнувший телефон, на который пришло сообщение. Кивнула, когда я повторил.

– Ты прав. Давно, – она бросила взгляд на часы, что-то прикидывая. – Сейчас время обеденное, знаешь что, давай встретимся в ресторане «Яблоко», это здесь, на Крымской площади. Я еще дам последние указания, и закажу столик, – она подошла к дверям, и увидев, что я все еще медлю: – Подходи прямо туда.

Она словно выгоняла меня. Вернее, не подпускала к себе. Я долго смотрел на Лену, та молча ждала. Наконец, я кивнул, она стремительно вышла, мне показалось, вздохнув с облегчением. Каблуки зацокали по лестнице, она направлялась на склад, да я тут уже всё успел изучить. Я вышел через магазин, продавцы внимательно смотрели на меня, не говоря ни слова, с лицами, лишенными какого бы то ни было выражения. Закрыл дверь, попав в солнечный раскаленный мир московского лета, перевел дыхание. Почти позабыл, какая на дворе жара и духота.

Садовое кольцо стояло в оба конца, три часа дня, транспорт еле двигался. Неподалеку от меня «букашка» – троллейбус маршрута «Б» – пытался объехать припаркованные в два ряда автомобили, бесполезно, он мучительно гудел и призывал на помощь. На остановке уже скопилось преизрядно пассажиров, сзади подъехал еще один троллейбус, десятого маршрута, тоже загудел, к ним присоединились клаксоны некоторых легковушек, не могущих протиснуться к Крымскому мосту.

Со двора выехала машина Лены. Недолго постояла, водительница высунулась из окна, оценивая обстановку. Круто развернулась, отправившись дворами. Я прошел пешком до ресторана, расположившегося в здании бывшего книжного – всего-то остановка от обувного дисконта. Когда-то я покупал там словари, занимаясь переводами с немецкого – еще в школе, в жизни, словно бы параллельной той, что вел с ней, летней моей знакомой, жарко целовавшейся и прижимавшейся в минуты нежности.

В небе громыхнуло, я поднял голову: со стороны Пироговки быстро собирались тучи. Потому и парило нещадно и духота прижимала к земле. Лена любила грозу, помню, однажды, застигнутые врасплох далеко от дома, мы стояли под тонкой березкой, я обнимал и целовал ее обнаженные шею и плечи, а она, смеясь, подставляла лицо дождю.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, преследовавшее меня будто в наказание за неведомые прегрешения.

К ресторану мы подошли одновременно, Лена спешила, мне снова пришлось ее окликнуть. Она остановилась, поджидая меня, торопливо подходя, я снова разглядывал знакомую, будто видел в первый раз за столько лет, сейчас, на фоне предгрозового неба, в последних лучах солнца, стремительно скрывающихся за тяжелыми наковальнями облаков.

Как же сильно она изменилась: удивительно, и то, что я узнал ее, и то, что она обратила на меня внимание. В той, что подставляла лицо первым каплям дождя я не нашел бы и следа нынешней, кажется, чуждой всему своему прошлому. Сознательно ушедшей от него, переменившейся до неузнаваемости, ставшей как все, одной из них, совсем другой.

Или это я так переменился за истекшие сквозь пальцы годы? Потому и сравниваю несравнимое, меряю на иной, давно вышедший из употребления аршин? Я взглянул на Лену, она блекло улыбнулась мне, поднимаясь на второй этаж, снова второй. Метрдотель встретил ее у самого входа, проводил нас к столику в дальней части ресторана, деловито жующих деловых людей, нашедших время перекусить в этом помпезном и одновременно столь же официальном, словно гербовая печать, ресторане.

Мы сели друг против друга, я невольно улыбнулся ей, но в ответ не получил даже кивка.

– Получается так, – тихо произнесла она, – что у меня здесь будет деловая встреча, только что назначила, невозможно отказаться. Но я рада, что ты все же дождался. У нас есть минут пять свободного времени. Я тебя слушаю.

Я смотрел на нее, уже без улыбки. Лена опустила глаза, не давая мне шанса встретиться с нею взглядом.

– Я слушаю, – повторила она.

На улице прогремели первые раскаты грома, через несколько минут на душный город выльются потоки жаркой влаги. А когда тучи уйдут, жара снова завладеет этим миром, еще более тяжкая.

Я молчал, по-прежнему не отрываясь от ее лица. Новый раскат грома. Она обернулась к окну, кажется, на лице промелькнула едва заметная улыбка. Лена снова повернулась ко мне, наконец, мы встретились взглядами. Правда мне нечего было сказать ей, но я никак не мог отвести от нее взор.