Предислове

Предисловіе

Изъ всѣхъ знаній человѣческихъ самое первое и естественное — это знаніе края и природы, въ которой мы живемъ. Иныхъ точныхъ знаній у первобытнаго человѣка, у дикаря, и пѣтъ.

У дикаря есть суевѣрія, есть память о недавнемъ прошломъ, есть легенды, есть нравственный закопъ — порожденіе духа, но все это — не знанія.

Чѣмъ дальше отходитъ человѣкъ культуры отъ первобытныхъ условій жизни, тѣмъ меньше онъ знаетъ Природу. Пусть наступитъ моментъ, когда онъ сознаетъ этотъ пробѣлъ и постарается заполнить его чтеніемъ, а дѣтямъ своимъ, вмѣсто природы, дастъ дипломированнаго учителя природовѣдѣнія, лабораторію, микроскопъ, коллекціи…

Но это — то же, что ребенку, оторванному отъ матери, дать ея портретъ, прядь ея волосъ, обрывокъ кружева отъ платья ея, написанныя ея рукой дѣловыя строки: все то, что безмѣрно дорого и понятно лишь взрослому.

Современная педагогика требуетъ начинать изученіе географіи не съ общаго курса, не съ разучиванія терминологіи, не съ опредѣленій, что такое полуостровъ, мысъ, носъ, коса и стрѣлка, а со знакомства съ родиной въ тѣснѣйшемъ смыслѣ слова, съ окрестностями родного города — для выясненія основныхъ понятій и географическихъ терминовъ, потомъ— для ознакомленія съ исторической и экономической географіей. Такъ болѣе естественно и вѣрно пробудится въ ребенкѣ интересъ къ наукѣ, способность размышлять, дѣлать сравненія и т. д.; и въ дальнѣйшемъ, читая описанія странъ чужихъ, онъ будетъ болѣе ясно представлять ихъ сходство или отличія. Въ этомъ основаніе успѣха.

Нѣтъ нужды доказывать, что хорошимъ преподавателемъ географіи можетъ быть лишь тотъ, кто знаетъ и любитъ край, гдѣ находится его школа, и лучше для учениковъ, если преподаватель самъ уроженецъ этого края.

Нелюбовь къ родинѣ неественна. Она бываетъ порождена даже не другими людьми, а собственнымъ уродствомъ. Вырожденіе, неспособность, лѣнь, слабоволіе, болѣзнь духовная или тѣлесная влекутъ за собою страданія тѣла и душевную неудовлетворенность Не умѣя или не имѣя силы воли довести до конца начатое дѣло, характеромъ своимъ отвращая отъ себя окружающихъ, человѣкъ начинаетъ смотрѣть на себя, какъ на жертву, а окружающіе называютъ его неудачникомъ. Часто у иныхъ развивается ненормальное самолюбіе, совершенно не соотвѣтствующее способностямъ или полезности этого человѣка. Тогда онъ говоритъ: „нѣтъ пророка въ отечествѣ своемъ".

Изъ тѣхъ и другихъ выходятъ родиноненавистники.

Любовь и даже страсть къ путешествіямъ легко уживаются рядомъ съ горячею любовью къ родной природѣ, какъ бы монотонна, однообразна и бѣдна ни была она.

Многіе мѣсяцы можно жить среди роскошной или величественной природы, можно безпрерывно наслаждаться разнообразіемъ и новизною картинъ или явленій ея, и все же летѣть душою для отдыха къ роднымъ равнинамъ, однообразно вспаханнымъ полямъ, опаленнымъ солнцемъ отлогимъ склонамъ пересохшихъ балокъ, жалкимъ деревцамъ на окраинахъ пыльныхъ и дымныхъ селъ… Безподобныя красоты горъ Кавказа, затмѣвающія, по словамъ иностранцевъ, прославленные ландшафты Швейцаріи, величіе Арарата, соперничающаго идеальной правильностью контура съ вулканами Мексики и Фузи-Но-Ямой, не заслонили въ памяти казачьей скромныхъ и унылыхъ картинъ родного Дона. Въ пѣсняхъ сквозитъ тоска по родинѣ, но подсознательная, не оформившаяся, непонятная, и выливается въ ненависть ко „грузинской сторонушкѣ".

Такъ дитя не замѣчаетъ некрасивости своей матери, даже послѣ того, какъ упьется созерцаніемъ красоты другихъ женщинъ, любовью другихъ: и всетаки мать ему мила, дорога, и по-своему прекрасна.

Утомленный скитаніями на чужбинѣ, онъ мечтаетъ о возвратѣ къ родному краю.

Если даже тамъ уже нѣтъ никого изъ близкихъ, разрушенъ родной очагъ, родина все же необоримо влечетъ его.

Эти слова армянской поэтессы (Маріэтты Шагинянъ), обращенныя къ родинѣ ея предковъ, бывали такъ понятны намъ, судьбой заброшеннымъ на чужбину и обреченнымъ принимать безропотно удары сѣверянъ; и въ насъ жила одна мечта — вернуться отдохнуть на родномъ Дону, неся съ собой разбитыя надежды и несбывшіяся мечты.

Профессоръ Харьковскаго университета Н. Д. Борисякъ, о работахъ котораго мы еще не разъ будемъ говорить, удивлялся любви казаковъ къ Дону и восхищался ею:

„Замѣчательно любятъ донцы свой Тихій Донъ. Самые отдаленные станичники съ тѣмъ же чувствомъ относятся къ нему, какъ жители побережья. Много ѣздилъ я по Россіи, много видѣлъ рѣкъ, но ни къ одной я не видѣлъ столь сильной привязанности".

Двадцать лѣтъ изученія геологическаго строенія, ладшафтовъ и вообще природы Дона составляли главную часть моей ученой работы вообще. Изъ дебрей Дагестана, съ береговъ Ефрата, изъ пустынь Туркестана я бѣжалъ въ кратковременные отпуски, чтобы промчаться безостановочно по донскимъ степямъ, и вотъ, изъ вороховъ сухихъ и мало доступныхъ отчетовъ я извлекаю основу для будущей ткани — картины Дона.

Неожиданность порученія мнѣ этой работы и рядъ затрудненій, созданныхъ обстоятельствами настоящаго времени, какова, напримѣръ, совершенная невозможность получить нужныя для справокъ и для составленія нѣкоторыхъ очерковъ (климата) книги и журналы, лишатъ мой трудъ требуемой цѣнности, по то, что. напечатано до сихъ поръ о Донѣ въ общедоступныхъ изданіяхъ, совершенно неудовлетворительно. Пристрастныя и проникнутыя глубокимъ недоброжелательствомъ къ казакамъ статьи Д. Л. Мордовцева въ „Живописной Россіи" изобилуютъ грубыми ошибками.

„Россія" въ. изданіи Деврiена не выдѣляетъ область Войска Донского изъ всей территоріи Новороссіи, разсматривая цѣлое, и потому донскому читателю очень трудно извлечь оттуда матерьялъ для картинъ родины.

Болѣе старые труды В. Д. Сухорукова, Н. И.Краснова и С. Ф. Номикосова — написаны сухо и представляютъ справочники, весьма цѣпные для всей эпохи, но несоотвѣтствующіе /нашимъ днямъ. Этими соображеніями руководствуюсь я, предлагая читателямъ-донцамъ свои очерки.