Предназначенная невеста

ГЛАВА 2

Зара Лучиана Марино

Я не могу оставаться в пабе. Понятия не имею, зачем Джон пришел сюда или откуда он вообще узнал, что я здесь. И всё же это не должно меня удивлять, он всегда появляется неожиданно.

Он объявился полгода назад. Я выходила с занятия по спиннингу около шести утра. В кромешной тьме царил ледяной холод. Пот покрывал мою кожу, но я была рада такой резкой прохладе.

Я все еще тяжело дышала, спеша из спортзала домой, чтобы принять душ перед работой. Моего водителя, Калоджеро, нигде не было видно, что было необычно.

Мой чрезмерно заботливый отец дал ему строгие указания всегда приходить пораньше и никогда не заставлять меня ждать. И это было не так, как у некоторых девушек, чьи отцы их баловали и приучали требовать от тех, кто у них на службе. Мой же раздавал приказания исключительно из «соображений безопасности». Поэтому каждое утро, когда я выходила после тренировки, Калоджеро уже ждал меня у обочины.

Я полезла в сумку, чтобы достать телефон, и тут же услышала:

— Ты когда-нибудь задумывалась, почему ты не видела своего отца, пока тебе не исполнилось пятнадцать?

Моя кровь застыла, и все тепло, оставшееся после тренировки испарилось. Я развернулась, понимая, что единственные люди, которые знали эти подробности, были те, с кем я уже была связана. Но этого темноволосого парня лет сорока я не видела раньше.

Он поднял руки и заявил:

— Тебе не стоит меня бояться.

— Нет? — спросила я, сожалея что мой газовый баллончик или карманный нож, который отец настаивал носить со мной всегда, были так трудно доступны. Я всегда хранила их в застегнутом отделении сумки, думая, что мне никогда не придется их использовать, ведь Калоджеро всегда ждал меня.

Незнакомец подошел ближе, и я не смогла пошевелиться, хотя мне следовало бы отступить. Затем он задал единственный вопрос, на который мой отец отказывался отвечать, как бы я его ни умоляла. Это была наша больная тема, и как бы я ни старалась забыть об этом, всё же она не дает мне покоя. По сей день это терзает меня снова и снова, каждый день.

Джон кивнул и добавил:

— Все ждали тебя.

Сердце забилось, во рту пересохло.

— Все? — еле выдавила я.

Его губы дернулись в ответ на мое замешательство, и выражение лица стало более дружелюбным.

— Тебя, Зара, ждет целый мир, в который немногим дозволено войти. Как только ты войдешь, все ответы, которые ты когда-либо искала, будут в твоих руках.

Мурашки побежали по моей коже, но ящик Пандоры уже был открыт. Любопытство вспыхнуло в моих клетках, пригвоздив меня к асфальту, не давая пошевелиться.

Джон продолжал смотреть на меня так же, как будто знал, что загнал меня в угол и, что я не смогу устоять перед любым его предложением.

Я постаралась казаться бесстрашной и уверенной в себе, приподняв подбородок, расправив плечи и не моргнув глазом под его пристальным взглядом, когда я заявила:

— Если ты собираешься говорить загадками, боюсь, я не смогу тебе помочь.

Из его рта вырвался хриплый смешок. Как будто он не смеялся годами и не знал, что с этим делать.

— Что смешного? — огрызнулась я, снова задаваясь вопросом, что с моим водителем.

Собравшись с духом, он глубоко вздохнул, окинул меня более пристальным взглядом и ответил:

— Скоро все прояснится. Ты поклянешься служить, и взамен все, чего ты желала, будет твоим.

— Ты понятия не имеешь, чего я хочу, — выпалила я, затем оглянулась. Моя тревога росла, зная, что мой водитель никогда не опаздывает ни по какой причине. Мой отец убьет его.

Где же он?

На лице Джона появилась кривая улыбка. Он подошел ближе, наклонился к моему уху и прошептал:

— Тебе нужны ответы. Богатство. Власть.

— Я уже богата, — пролепетала я.

И тут мои щеки запылали. Богатство моего отца не было чем-то, чем я хвасталась, и я не понимала, почему считаю необходимым спорить с этим человеком, которого до сих пор никогда не видела.

— Ты и представить не можешь, что такое истинное богатство. Но безграничные знания дают тебе силу. А сила дает тебе контроль. И все, чего ты когда-либо хотела, находится внутри, — усмехнулся он.

Я сделала несколько прерывистых вдохов.

— Ты заслуживаешь знать правду о том, почему никогда не знала своего отца. И Преисподняя раскроет её тебе.

Мне следовало сбежать. Но я не смогла удержаться. Я осталась, соблазнённая этой манящей приманкой, возможностью, наконец, получить ответы на вопросы, которые сжирали меня всю сознательную жизнь.

— Преисподняя? — спросила я.

Он отступил назад и приложил палец к своим изогнутым губам резко произнеся:

— Тсс!

Меня охватило еще большее замешательство.

— О Преисподней нельзя говорить никому, кроме нас. Если ты расскажешь хоть кому-то о наших разговорах, неважно, сейчас или в будущем, ты никогда не получишь к ней доступ. Истина, которую ты ищешь, останется скрытой. Богатства, предназначенные для тебя, так и останутся погребёнными. А вся власть и контроль, о которых ты даже не догадываешься, что хочешь их, достанутся кому-то другому. Тебе ясно?

Я уставилась на него, чувствуя, как меня захлестнула волна смешанных эмоций.

— Других предупреждений не будет. Эти правила не подлежат обсуждению. Я больше никогда не буду говорить с тобой о них, и прежде, чем ты дашь обет, ты пройдешь испытание. Единственный раз, когда ты услышишь их снова, будет в ночь посвящения.

Мой голос дрожал, когда меня спросили:

— Что такое ночь посвящения?

— Увидишь, — ответил он, затем взглянул на часы и снова на меня. — Я подозреваю, что твой водитель будет здесь в течение следующей минуты. У него, кажется, спустило колесо. Возможно, тебе стоит проверить сообщения.

Я не могла дышать. Я смотрела, как он отвернулся и пошел по улице. В момент, когда он исчез из виду, мой водитель подъехал.

Калоджеро выскочил из внедорожника и, выражая неодобрение, проговорил с итальянским акцентом:

— Мисс Марино, что вы делаете снаружи в темноте? Вы не получили мои сообщения?

Все еще находясь под впечатлением от встречи с Джоном, я покачала головой и ничего не сказал.

Калоджеро положил мне руку на спину и повел к машине, добавив:

— Я написал вам, чтобы вы оставались внутри. Ваш отец не одобрил бы, что вы стояли здесь одна. — Он открыл дверь.

— Извини, я не заметила, — ответила я и проскользнула внутрь.

Он закрыл дверь, сел на водительское сиденье, затем поехал вперед. Он взглянул на меня через зеркало заднего вида. Несколько минут он читал мне лекцию о мерах предосторожности и о том, как мне следует просматривать свои сообщения, если по какой-то причине его не будет рядом.

Я едва слышала его, изредка кивая и извиняясь, одновременно заверяя его, что со мной все в порядке.

Весь оставшийся день прошёл словно в тумане, выполняя привычные дела, но мысли кружились вокруг одного, что это за Преисподняя, о которой говорил Джон, и действительно ли он знал правду о моем отце.

Как бы я ни старалась понять, откуда он мог знать мои самые сокровенные мысли, ответов не было. Искушение поговорить с Фионой о том, что произошло, росло, но что-то в предупреждении Джона остановило меня от того, чтобы довериться ей.

Прошло несколько месяцев, Джон так и не появлялся. Я начала задумываться, не был ли это плодом моей фантазии. Хотела ли я узнать правду о прошлом своего отца настолько, что выдумала эту встречу?

И тут, будто из ниоткуда, я столкнулась с ним. Или, правильнее сказать, он столкнулся со мной.

Вечером мы с Фионой и большой компанией девчонок отправились в новый клуб, который недавно открылся в городе. Мы все танцевали на танцполе, и в какой-то момент я развернулась прямо в его объятия.

Он наклонился к моему уху, требовательно произнес:

— Ты хорошо сохранила нашу тайну. Иди по коридору мимо туалетов к знаку выхода. Иди и жди меня там. И улыбнись, чтобы твои подруги ничего не заподозрили.

Затем он развернул меня в танце, отпустил, шагнул к Фионе и закружил её.

Я не колебалась. Протиснувшись сквозь толпу потных тел, я направилась к туалету и нашла нужный коридор. Джон появился через десять минут. Как только он пришел, он молча вывел меня через черный ход в переулок.

Разговор длился недолго.

— Омни думают, что ты близко, — сообщил он.

Я вопросительно изогнула брови, не имея ни малейшего понятия о том, что означает «Омни».

Его строгий голос вызвал у меня озноб.

— Клятвы не могут быть отменены. Они необратимы и не подлежат пересмотру. Ты это понимаешь?

Я молчала, желая узнать всё о клятвах, о которых он говорил, но часть меня хотела бежать.

— Мне нужно знать, что ты понимаешь, — потребовал он.

— Да, — едва выдавила я.

— Хорошо. Как только ты решишь войти в Преисподнюю, ты посвятишь свою жизнь ей. Каждое порученное задание ведет тебя к истине. Каждый сделанный тобою шаг приближает тебя к твоей судьбе.

— Какова моя судьба? — выпалила я.

Выражение лица Джона стало ещё мрачнее, и он криво улыбнулся. Он провел костяшками пальцев по моей щеке и поднес кулак к моему лицу. Затем он повернул его, показав метку.

Мягкое свечение в переулке заставило меня присмотреться. Сначала я подумала, что это выцветшая татуировка, но потом поняла, что это клеймо, что ужаснуло меня, но вместе с тем разожгло во мне любопытство.

Что-то в черепе, украшенном цветами, поразило меня, прекрасная женственность, смешанная с кровожадной мужественностью, с намеком на любовь. При взгляде на него у меня зашевелилось что-то глубоко внутри, что-то, что я не могла объяснить. Я не могла отвести взгляд. Она вводила меня в транс, заставляя задаваться вопросом, что она означает и как он ее заполучил.

Голос Джона стал тише, когда он сказал:

— Оу, значит понимаешь. — Затем он убрал руку.

Я медленно встретила его взгляд, тяжело сглотнув.

Он продолжил:

— Есть только один способ попасть внутрь. Ты отдаешь свою жизнь Преисподнии, и пути назад нет. Ты готова, Зара?

Во мне бурлил адреналин и предвкушение, а громкий внутренний голос кричал мне совсем иное.

Джон снова поднял кулак, соблазняя меня черепом до такой степени, что я почти согласилась.

Но затем он отстранился и заявил:

— Ты не готова. Я вернусь, и тогда ты будешь готова поклясться в верности и вступить навстречу своей судьбе.

— Я... я не понимаю ничего, — призналась я.

— Но ты этого хочешь, — настаивал он.

Я открыла рот, всё моё нутро дрожало, но ничего не вышло.

Выражение его лица стало нейтральным. Он похлопал меня по плечу и исчез, оставив меня в переулке.

Это было три месяца назад. Я не видела его до сегодняшнего вечера, и он удивил меня, появившись как гром среди ясного неба.

— Еще бокал? — спрашивает Молли, вырывая меня из раздумий.

Я отвожу взгляд от входной двери, окидываю взглядом паб, свою семью и друзей, и понимаю, что мне нужно уйти. Кто знает, что произошло между Джоном и Шоном? Зная Шона, он потребует, чтобы я объяснила, кто такой Джон, а я не готова отвечать на его вопросы.

— Нет, спасибо, Молли, — говорю я и проталкиваюсь сквозь толпу к отцу.

Он останавливается на полуслове, когда я приближаюсь, затем он ухмыляется и притягивает меня к себе. Морщинки в уголках его глаз становятся глубже, а его итальянский акцент сильнее, чем обычно, что бывает, когда он выпивает. Он хвастается:

— Вот и моя прекрасная figlia (прим. пер. с итал. «дочь»). Давно пора было наведаться к нам с мамой.

Мама смеется.

— Лука, ну нельзя же ожидать, что она проведёт весь вечер в компании стариков.

Он притягивает нас к себе и говорит:

— Ах, ты права насчёт меня, но не насчет себя, моя stellina. (прим. пер. с итал. «звездочка»)

Мама сияет еще ярче.

Папа снова переключает внимание на меня.

— Тебе весело?

— Да, но мне завтра рано вставать. Я пришла попрощаться, — лгу я.

Выражение его лица меняется.

— Завтра суббота.

Я киваю. Краем глаза я замечаю густые светло-русые волосы и высокую фигуру Шона, шагающего через парадную дверь. Он оглядывается и выглядит недовольным. У меня всё переворачивается внутри, но я продолжаю углубляться в ложь:

— Да, в это время года у нас очень много работы. Если задержусь дольше, завтра буду мучиться.

Папа смотрит на часы.

— Сейчас же только девять часов вечера.

— Лука, она ведет себя ответственно. Никто не хочет, чтобы их адвокат работал над их делом с похмелья, — вмешивается мама.

Гордость наполняет лицо моего отца. Он целует меня в макушку.

— Ладно, умница. Будь ответственной. Но напиши мне, когда будешь находиться в своей квартире в полной сохранности.

Я раздраженно вздыхаю.

— Мой водитель и так это делает.

Он ухмыляется еще шире.

— Подай на меня в суд за то, что я хотел, чтобы моя figlia (прим. пер. с итал. «дочь») писала мне. Особенно когда она настояла на переезде в Чикаго, подальше от мамы и меня.

— Папа, — стону я.

Он усмехается и поворачивается к маме.

— Я вернусь. — Он снова фокусируется на мне. — Позволь мне проводить тебя до машины.

Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же закрываю его. Шон проталкивается сквозь толпу, от него исходит решимость. Я быстро взвешиваю свои варианты и решаю, что безопаснее пойти с отцом. Я на девяносто девять процентов уверен, что Шон не будет допрашивать меня перед ним.

Папа ведет меня к двери, и на полпути мы сталкиваемся с Шоном.

— Зара. Я как раз искал тебя, — заявляет Шон, подходя ближе, его светло-русые волосы завиваются около бровей, а его высокая фигура нависает надо мной.

— Моя прекрасная figlia настаивает на том, чтобы уйти. Она утверждает, что завтра ей нужны ее мозги в первоклассной форме, — поддразнивает папа.

Шон пристально смотрит на меня своими зелеными глазами, затем кивает папе.

— Я как раз собирался уходить. У меня есть несколько юридических вопросов к Заре. Почему бы мне не подвезти её по дороге к себе, мой водитель как раз свободен? — Он улыбается, и на его щеках появляется ямочка.

Вот дерьмо!

Отец напрягается, его глаза сужаются. Голос становится низким и холодным:

— Ты уверен, что это подходящий вариант для Зары?

Выражение лица Шона становится таким же серьезным, как у моего отца. Он заявляет:

— Конечно. Все законно. Мне просто нужен совет. К тому же, ты же знаешь, я никогда не перейду черту.

Меня охватывает раздражение. Я выпалила:

— Потому что я женщина, да?

Папа и Шон бросают на меня тот же раздраженный взгляд, который они всегда делают, когда я спрашиваю, почему я не могу чего-то знать или быть главным адвокатом семей.

Папа снова целует меня в голову, утверждая:

— Я твой отец. Безопасность тебя и твоей матери мой приоритет. — Он поворачивается к Шону. — Ты проводишь ее до квартиры и убедишься, что она в безопасности внутри, верно?

— Конечно, — отвечает он.

Я стону.

— Я могу дойти до своей квартиры сама.

— Но тогда я бы волновался. А ты ведь этого не хочешь, верно? — говорит папа, сверкая своей пьяной улыбкой.

Я вздыхаю, саркастически соглашаясь:

— Нет! Мне бы этого никогда не хотелось.

— Увидимся позже, Лука. Пойдем, Зара, — говорит Шон, обхватывая меня за талию и направляя к выходу из паба. Часть меня хочет вырваться и убежать, зная, что как только мы останемся наедине, он начнёт допрашивать меня. Но я не могу. Я просто прижимаюсь к нему, вдыхая аромат его парфюма: тёплые нотки ириски и бурбонской ванили, и стараюсь игнорировать неодобрительный взгляд Фионы из другого конца бара.

За эти годы она не раз высказывала свое мнение, намекая на то, что мы с Шоном флиртуем друг с другом. Мы всегда отрицаем это, но она не дура.

Между нами что-то есть, но мы никогда не решались переходить черту. Мы друзья, и так оно и останется. Было бы глупо рисковать нашей дружбой, особенно когда ни один из нас, похоже, не может оставаться с кем-то долго.

Однажды пьяной ночью мы даже признались, что нам слишком быстро становится скучно с людьми, с которыми мы встречаемся. Поэтому мы поклялись мизинцами никогда не переходить черту, и как только мы протрезвели, мы больше никогда не обсуждали наше обещание.

Мы выходим наружу, и его внедорожник подъезжает к обочине. Он не дожидается водителя, сам открывает заднюю дверь и жестом приглашает меня сесть.

— У меня есть водитель, — возражаю я, пытаясь уйти от разговора, который, как я знаю, уже на подходе.

— Не спорь со мной, Зара. А теперь садись, — командует он, сверля меня своими зелеными глазами.

Я сдаюсь, не имея сил бороться с ним. Он обычно получает все, что хочет, в любом случае.

Он проскальзывает следом за мной, а затем закрывает дверь, отдавая быстро приказ водителю:

— К Заре. — Он нажимает кнопку, и окно между передними и задними сиденьями закрывается.

Внедорожник выезжает на дорогу, и в машине повисает напряженная тишина.

Я жду, надеясь, что сегодня мне повезет, и Шон отпустит меня на свободу.

Но всё это бессмысленно. Он наклоняется к моему уху. Его горячее дыхание щекочет мою кожу, и звон пронзает мое нутро.

Я сильнее скрещиваю ноги и ерзаю на сиденье.

— Расскажи мне, откуда ты знаешь Джона, — требует он.

Я на мгновение закрываю глаза, затем медленно поворачиваюсь к нему, в дюйме от его лица. Мой пульс учащается.

Он смотрит на мои губы, а затем пристально смотрит на меня.

Мои соски напрягаются. Это всегда случается, когда мы с Шоном оказываемся в подобных ситуациях. Я ненавижу это. Не хочу так реагировать на него, но не могу ничего с этим поделать. Всё это лишь напоминание о желаниях, которым я никогда не позволю взять верх. Это не стоит того. По крайней мере, не с Шоном.

— Не заставляй меня спрашивать заново, Зара, — предупреждает он, но его тон лишь разжигает во мне огонь. Что-то в том, как он считает себя главным и может мной командовать, будоражит.

Еще один дюйм, и его губы коснуться моих.

Не переходить черту, напоминаю я себе.

— Зара! — рычит он.

— Я ничего не могу тебе сказать, — настаиваю я.

— Чушь!

— Я не могу!

— Почему?

Я смотрю на него, мои губы дрожат, я боюсь заговорить и рискую потерять шанс получить доступ ко всему, что я когда-либо хотела узнать.

Мой страх борется с моей неуверенностью. Я не могла сказать Джону, что готова дать любую пожизненную клятву, о которой он говорил. Слишком много неизвестных деталей, и моя интуиция подсказывает мне, что мой отец никогда этого не одобрит, и не только потому, что я узнаю правду о его прошлом.

Но я все еще ничего не понимаю в этой Преисподнии, о которой Джон постоянно упоминает.

— Чем он тебе угрожал? — спрашивает Шон.

— Он мне не угрожал.

— Тогда зачем он пришёл в паб?

Я открываю рот и тут же его закрываю. Что бы Шон ни спрашивал, я не могу ему ничего сказать. Слишком многое находится под ударом.

Он проводит рукой по моим волосам и кладет ладонь мне на затылок, как он делал это раньше.

Я задыхаюсь, бабочки в моем животе яростно порхают.

Он наклоняется ко мне, кипя от злости:

— Я видел это. Теперь расскажи мне.

— Что видел? — шепчу я, и моя грудь поднимается и опускается быстрее.

Он изучает меня какое-то время, и я думаю, что он собирается меня поцеловать, но он этого не делает.

Он делает несколько глубоких вдохов, его выдохи, как огонь на моих губах, добавляют дров в пламя, обжигающее меня изнутри. Он стискивает зубы:

— Я видел это, Зара.

— Шон, я... я не понимаю, о чем ты говоришь, — настаиваю я.

Мир смятения взрывается над его острыми чертами. Внедорожник останавливается, но он не отрывает от меня взгляда.

— Не лги мне, Зара, — умоляет он.

Я все еще не понимаю, что он имеет в виду, поэтому просто спрашиваю:

— Шон?

Никто из нас не двигается, но осознание медленно доходит до меня. Мурашки покрывают каждый дюйм моего тела. Я все еще слишком боюсь, что ли о говорить, но что-то в моем выражении лица выдает меня.

— Расскажи мне все, — настаивает он.

Что он об этом знает?

Я пытаюсь вдохнуть, но мне будто не хватает воздуха.

— Что ты видел? — шепчу я.

Проходит еще мгновение, прежде чем он наконец отвечает:

— Я видел череп.