Предупреждение малым кораблям

Действие второе

Вайлет. «Пожар всемирный мне ни к че-ему».

Стив. «Пожар всемирный мне ни к че-ему».

Вайлет. Больше всего я старые песни люблю. Попробую напеть одну — еще мама помогла мне ее разучить.

Леона. Еще чего выдумала. Ее — что рядом с розой, что рядом с кактусом на спину положить, — все без разницы.

Билл подходит к стойке и берет банку с пивом.

По-моему, тебе безразлично, что я сегодня уезжаю.

Билл пожимает плечами и направляется к стоящему в глубине сцены столу.

А ведь я настроена серьезно. (Подсаживается к его столу.) Опытная косметичка с большим стажем везде себе работу найдет.

Билл. Судя по твоей собственной внешности, этого не скажешь.

Леона. Это все мелочи, главное, что я свое ремесло знаю и умею с людьми обращаться… и могу сама себе на жизнь заработать. Как только приезжаю в новый город, сразу же начинаю листать желтые страницы телефонного справочника и выбираю косметический салон поближе к моей стоянке. Прихожу я в салон и предлагаю свои услуги — пару дней работаю бесплатно. А через два дня я уже на коне и диктую свои условия: пятьдесят процентов с выручки плюс чаевые, само собой. Их устраивает и моя работа, и мой характер, и мое обращение с клиентами. Скучать уж я им не даю.

Билл. С тобой не соскучишься, это точно.

Леона. …Есть, конечно, что вспомнить, было у нас кое-что приятное, особенно когда просыпаешься среди ночи, свешиваешься с верхней койки и смотришь, как ты дрыхнешь на нижней.

Билл садится за другой стол.

Леона (громко, на весь бар). Да-да, на нижнюю заваливался. Напьется вдрызг — и на верхнюю койку только с краном его уложишь. Уступаешь ему тогда нижнюю, а сама на верхнюю перебираешься.

Билл. Как будто сама вдрызг не напивалась. Скажешь, нет?

Леона. Я как очнусь с перепоя — так или на стуле, или на полу окажусь, да-да, ты считаешь, что мое место на полу. Иной раз даже наступал на меня, как на тряпку или таракана. Ты ведь эгоист до мозга костей. Поменял десяток женщин так и возомнил о себе бог знает что, решил, что не такой, как все. Что-то в тебе, пожалуй, есть, но ты не лучше всех, малыш. Вот брошу все и умчусь в ночь, туман не туман, и буду переживать за тебя, но только потому, что ты так и не собираешься взрослеть, ведь тебе же будет хуже, взрослеть-то рано или поздно придется… Я же тебя любила! Но нюни распускать себе не позволю. Это просто усталость меня до слез довела.

Вайлет переживает за Леону, на лице ее появляются слезы.

Вайлет. Билл, встань и попрощайся с Леоной. Она же одинокая, у нее никого в этом мире нет.

Леона. Я в дружбе со всем миром, а Маккоркл пусть себе сидит как сидел, раз ему так трудно со стула свой зад приподнять. А насчет одиночества я вам вот что скажу, голубчики вы мои, все мы — от матери рожденные — одиноки, еще с утробы… Ну вот, я и на новом месте: чтоб одной в своем доме на колесах не скучать, подыскиваю себе кого-нибудь, да приглядываю какое-нибудь заведение, чтоб вечера коротать, две-три, да, две-три недели на это и уходит. Первые недели очень тяжело, ужасно обратно тянет, надо только перетерпеть, все равно найду, с кем за бутылочкой время провести и даже заведу себе… друзей…

Фигура ее освещается. Засунув руки в карманы, выходит на авансцену. Для пущей убедительности понижает голос и становится серьезной.

И вот, в один прекрасный момент происходит чудо. Я вдруг чувствую, что никакого зла на своих старых знакомых не держу, оно исчезает, улетучивается из памяти, а остаются только приятные воспоминания. Вспоминаю, например, их лица во время сна и… Жизнь! Жизнь! Я никогда не говорила «подумаешь», только «Жизнь», — что бы со мной ни случалось, я ее воспевала, как Бога, потому что хлебнула в жизни всякого, и перемен… не боюсь.

Возвращается к стойке.

…Так что чувство собственного достоинства и у меня есть. Если уж с любимым человеком живу и оберегаю его, то я вправе рассчитывать хотя бы на уважение с его стороны, и если я его лишаюсь, то Я ЕДУ ДАЛЬШЕ, Я ЕДУ ДАЛЬШЕ… Мой дом — это дом на колесах, и другого мне не надо.

Вайлет направляется к Леоне.

А эта что тут делает? Эй! Ты что тут делаешь?

Вайлет. Ты же моя самая близкая подруга, самая-самая…

Словно в религиозном экстазе, качается из стороны в сторону и всхлипывает.

Леона. Что-что, а ну повтори.

Вайлет всхлипывает.

Язык проглотила. Что она тут несла?

Вайлет. …САМАЯ БЛИЗКАЯ!

Леона. ЧТО?

Вайлет. …ПОДРУГА!

Леона. Я тебе больше скажу, я твоя единственная подруга, могу спорить на что хочешь, и когда тебе снова плохо будет, ни одна душа о тебе не позаботится. Не будет тебе ни цыпленка, ни горячего бульончика мясного, ни посуды, ни приборов, всем на тебя будет наплевать, и подохнешь ты в свой крысиной норе — кругом ни души, только «бум», «бум» из боулинга и бильярдной будет доноситься. Уж лучше тебе помереть — чем жить, как ты живешь. Я сейчас пойду за стойку бара сяду, а вы тут на пару переживайте, слезы лейте. Как любил повторять мой итальянский друг: «Meglior solo que mal accompaniato», что означает: «Лучше быть одному, чем с кем попало».

В тот момент, когда она направляется к стойке, входит Док.

А, явился — не запылился? Уж больно быстро ты роды принял. А может, закопал младенца? Или его мамочку? Обоих их закопал, и мать и дитя?

Док (Монку). Заткни ей рот, ладно?

Леона. Такой женщине рот не заткнешь. Кря-кря, Доктор я, кря-кря, Доктор я, кря-кря.

Док. У МЕНЯ ЛИЦЕНЗИЯ ЕСТЬ!

Леона. ПОКАЖИ свою лицензию. Когда своими глазами увижу, тогда и заткнусь!

Док. Лицензия на врачебную практику — это тебе не водительское удостоверение, это тебе не карточка, которую любая пьянь себе держит, как за руль садится, ее в бумажник не засунешь, ее в кабинете на видном месте вывешивают.

Леона. Вот где твой кабинет! Ну и на какой стенке тут твоя лицензия? Может, за парусником или еще где? А может, твоя лицензия на врачебную практику в мужском туалете висит? Среди надписей похабных?

Монк. Леона, ты же сама сказала, что годовщину смерти своего брата отметила, пора бы…

Леона. ПОРА БЫ ЧТО?

Монк. Утихомириться, ты же сама так решила. Билл, увези Леону домой, сию же минуту.

Леона. Боже мой, чтоб я его к себе близко подпустила? Или к своему трейлеру? В такой день? (Как бы отбиваясь от нападений, размахивает вправо-влево шляпой и бьет ею по стойке; огромные груди ее вздымаются, в глазах дикий блеск.)

Вайлет. Стив, пошли скорей, а то закроют перед носом, и нам больших гамбургеров не достанется. С утра ничего не ела, одна жидкость в желудке. Хочу гамбургер большой-большой.

Билл смеется.

Стив. Получишь свои сосиски с перцем по дороге домой. Голодной не останешься. Все дай… дай… дай… Лишь бы клянчить да руками шарить. Ты со своими привычками… позоришь меня!

Вайлет. Сам такой же неприспособленный, не тебе такое говорить.

Леона (подозрительно оглядываясь). Да… (Бьет шляпой куда попало.) Да!

Вайлет. О чем это она? Тронулась что ли?

Леона. У меня с головой все в порядке. Если я говорю «да», значит, я решилась.

Монк. Бар закрывается, прошу долго не задерживаться.

Вайлет. Хочу чего-нибудь существенного. Когда так много потребляешь жидкости и почти ничего не ешь — это вредно для организма. Док подтвердит. Док, правда, много жидкости на пустой желудок — это вредно? Когда целый день голодный?

Док все это время сидит, глубоко задумавшись. Лицо у него мрачное. Но на вопрос Вайлет реагирует мгновенно.

Док. Ну, если уж мой врачебный кабинет здесь и ко мне обращаются за консультацией… (Чувствуется, что на душе у него кошки скребут.) А гонорар мой… порция бренди. (Отворачивается, издав короткий отвратительный смешок.)

Монк. Док, что-нибудь случилось?

Док. С чего это? Да нет, что могло случиться? Но моему организму еще жидкость требуется, это точно…

Леона (вся как на иголках). Да… да! (Реплика обращена исключительно к самой себе.)

Билл (себе под нос). Не хватало только на берегу заночевать…

Вайлет (наклоняясь к Биллу). Думаешь, мне хочется. А давай пристроимся куда-нибудь на ночь? Вдвоем, ты да я, а?

Стив. А я все слышал.

Леона. Да… да!

Монк. Я же ясно сказал — бар закрывается.

Вайлет. Пошли вместе, втроем. Я знаю место, где большими гамбургерами торгуют, там и обсудим все.

Стив. Знаю я эти гамбургеры, я сам повар. Даром что большие. Только собакам и скармливать.

Вайлет. Ну что, пошли? (Протягивает мужчинам свои изящные руки.) Стив, ты готов? А ты, Билл?

Оба встают, покачиваясь.

У меня на душе так спокойно стало, это все ты, Билл.

Вайлет, Стив и Билл направляются к выходу.

Леона (со всей силы топнув ногой). ТОЛЬКО ЗАВАЛЯТ ТЕБЯ НЕ «СРЕДЬ РОЗ», А ГДЕ ПОПАЛО, И ВДВОЕМ ИСПОЛЬЗУЮТ!

Вайлет (проходит мимо Леоны; Стив и Билл держат ее под руки). Желаю удачи, вдруг мы больше не увидимся.

Выходят.

Леона (бросается вслед). Сама напрашивается, сама напрашивается, чтоб ее использовали!

(Леона выбегает из бара. Через некоторое время Монк подходит к двери и выглядывает наружу, шум прибоя смешивается с истерическим визгом Вайлет. Затем следует происходящий за сценой диалог между Леоной и дежурящим на берегу ночным полицейским. Они препираются, перебивают друг друга; то говорят спокойно, то переходят на крик. На сцене в это время все идет своим чередом.)

«Возьми себя в руки и спокойно иди своей дорогой, а не то я полицейскую машину вызову…». «Давай-давай, вызывай, всю жизнь об этом мечтала! Желаю на полицейской прокатиться — колеса у нее есть? — есть. Лишь бы колеса были, а на остальное мне наплевать!..». «Минуточку, уважаемая, а как ваше имя?». «Такие вопросики я буду задавать!.. Назвать свое имя? Чтоб я назвала свое имя? А как ваше имя? Я требую ответа! Ну, малыш, я жду!..». «Ну, ну, давайте не будем так, давайте разойдемся по-хорошему…». «Я в этом баре постоянно бываю, а это уже не первый случай, когда ты…». «А ну пошли! Каждый вечер скандалишь!.. Каждый вечер! Сколько раз я собирался заявить на тебя! На этот раз уж точно заявлю! Устраивает такая перспектива?.. Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей!..». «Да ты каждый раз ко мне пристаешь, когда я домой иду, а дом-то у меня на колесах!..». «Неправда! Вы все перевираете — каждый день напиваетесь и скандалите…». «Настоящим-то преступникам разгуливать даете, разве нет?..». «Не даю я им разгуливать»... «На улицах вон что творится — и убивают, и грабят, и воруют, а я-то выпила всего ничего, ведь братика моего годовщина смерти, ну, пошумела немного — убери руки!.. Я кому говорю! Не смей ко мне прикасаться. Я порядочная женщина!.. Да какая я порядочная… Пробу на мне негде ставить! Ну, уж какая есть, а ты отвали от меня!.. Надоел уже!.. Каждый вечер меня поджидаешь… на халяву выпить хочется, раскусила я тебя!..». «Да я ни разу в жизни капли в рот не взял, уважаемая!..». «Ни капли, ни разу в жизни?..». «Ни разу, я…». «Предъявите удостоверение, уж очень мне хочется на него своими глазами посмотреть!..». «Я при исполнении служебных обязанностей…». «Слушай, старик…». «С такой старушенцией иначе обходиться нельзя…». «Надо же, надо же, черт какой, сукин сын!.. А ну брось!.. Прекрати разговаривать со мной таким тоном…». «Я и не разговариваю, я вам приказываю следовать за мной, доложу о вас по телефону!.. Этому Монку от вас одно беспокойство…». «Я беспокойства никому не причиняю!..» «Не причиняете?.. Заявляетесь к Монку и шум поднимаете, вся ваша чертова компания, а я всего лишь бедный полицейский и подрабатываю, чтоб старушка моя не жаловалась…». «Предъявите удостоверение! Вы в каком участке работаете?.. Вот так вот… Я жду, предъявите удостоверение, а форма вам ни к чему, и значок…». «Вы что себе позволяете!..». «Да-да…». «Я на службе и действую в рамках закона. А в участке скорее меня послушают, чем вас… Свинья-свиньей!.. Ничего я вам не сделал, я просто исполняю свои обязанности…». «Обязанности?..». «Вот именно, возиться с вами — одно мучение!..». «Насильники, воры, грабители по улица разгуливают, витрины бьют, врываются в бары…». «Ну и что, это не моя забота — послушайте, уважаемая! Я на этом участке побережья несу ночное дежурство. Только по ночам, а что там в городе творится, меня абсолютно не касается. Мой участок — побережье!..». «Что на побережье творится, вы тоже не знаете…». «Что на побережье происходит, я знаю, а особенно хорошо — вашу компанию изучил, каждый вече напиваетесь и шум поднимаете!..». «Не поднимаем мы шума каждый вечер!..». «Был бы я твоим мужем, ей-богу, я… я… клянусь Богом, выбил бы всю дурь из твоей головы, поломал бы твою привычку каждый раз напиваться со своими дружками!..». «А форма на тебе симпатичная, дай поносить!..». «Я же человек маленький, ну, что вы ко мне привязались?..». «Шнырять да подглядывать — вот твоя работа!..». «Нет, это неправда!». «Своими глазами видела, как ты крутился вокруг женского туалета и в окна заглядывал». «Не было этого. Я выполняю то, что положено по долгу службы! Сколько можно повторять…». «Да-да, подглядывал через окна…». «Нет!..». «Как там народ раздевается…». «Нет! Вы…». «Своими глазами видела, старикашка похотливый!». «А я видел, как ты на свою стоянку молодых парней приводила и превращала их в настоящих жеребцов!..». «Да! Да! Да! Молодых парней в трейлер привожу! Не приводить же старикашку, вроде тебя, того гляди, тебя кондрашка хватит!..». «Я вас тащить не собирался, сами прекрасно знаете!.. Я собирался позвонить из телефонной будки и хотел, чтобы вы следовали за мной!..». «Ну, старикан, меня тащить — надорвешься!..». «Слушайте, мисс, я просил вас предъявить удостоверение! Предъявите удостоверение и тогда будет ясно, с кем я имею дело!..». «Сначала вы предъявите! Своими собственными глазами видела, как ты на трейлерной стоянке крутился и в окна заглядывал…». «Это же ложь! Ни разу в жизни себе такого не позволил, я в церковь хожу, я добропорядочный христианин!..». «Ну конечно! Конечно! Конечно!..». «Будь я помоложе, я бы тебя сам доставил, не стал бы патрульную машину вызывать, но придется пойти на это, немедленно!..». «Слушай ты, святоша! Я на таких, как ты, в церкви насмотрелась! Чтоб я тебе поверила…». «Вот и ходила бы в церковь почаще…». «Ну, ты даешь, старикан!..». «Видел я тебя с твоими жеребцами!..». «Кровь заиграла?..». «Нет, Боже упаси!..». «У тебя с этим делом проблема?». «С этим — никаких! С тобой проблема! С твоими пьянками! Каждый вечер надираешься в этом дурацком баре „У Монка“…». «Я живу с одним мужчиной, и больше мне никто не нужен, в моем трейлере место только для одного!..». «Да кто с тобой спать будет, кто с тобой жить будет! Только свинья!..». «Не смей так со мной разговаривать, пузырь надутый!». «Устал я от всех этих разговоров, ей-богу, я тебя обо всем предупредил. Насчет патрульной машины…». «Ты что-то на меня не так смотришь…». «Я… я…». «Я же знаю, что ты по ночам шатаешься и в чужие окна заглядываешь!..». «Да нужна ты мне! У меня дома жена, золотой человек, и все при ней, абсолютно все! Предъявила бы документы, одумалась, успокоилась — и дело с концом!..». «А твоя жена знает, как ты с девочками гуляешь?..». «Уличить меня решила?..». «Так она знает?..». «Хочешь, чтобы у меня неприятности были! Чтоб я это работу потерял!..». «А парней твоих я знаю, только на вид они приличные!..». «Веди своих жеребцов в бар и снова скандал закати, что, слабо?..». «И не подумаю!..». «Пора утихомириться… Хватит людей беспокоить!..». «Никого я не беспокою!..». «Только и ждешь, как бы на халяву выпить, скажешь, нет?..». «Ничего подобного, ничего подобного…»

Монк (Доку). Черт, свой чемодан оставила.

Док (занятый своими мрачными мыслями). …Что она?

Монк. Чемодан свой забыла, значит, снова заявится.

Док. Ну что ж, это гарантия того, что она окажется у тебя наверху, одарит своим присутствием и утешит, как полагается. (Поворачивается в сторону лестницы.) Знаешь, что я тебе скажу: этот узкий лестничный пролет, словно маточный проход — «раз» — и среди живых, и это странное, со стертой внешностью создание вот-вот войдет через этот самый проход в мир и очутится наверху в твоих апартаментах. (Встает, мрачно ухмыляясь.) Унитаз починил?

Монк (прислушиваясь к доносящему шуму). Да, водопроводчик приходил.

Док вздыхает и тяжелой походкой направляется к мужскому туалету.

Чтобы никто не побеспокоил Дока, Монк подходит к двери туалета и стоит около нее. Вбегает Билл.

Билл. Ради бога, вызови скорую и пусть смирительную рубашку захватят.

Монк. Ну что, справиться с ней не можешь, обормот?

Билл. Да с ней никто не справится, когда она звереет. Дай монетку, позвоню в «Морскую звезду», в психлечебницу.

Врывается Вайлет. С ней истерика.

Вайлет. Она просто озверела, полицейскую машину за ней высылают, запри дверь, огради меня от нее. Помоги мне, спрячь меня! Умоляю! (Бросается к лестнице.)

Монк. Не вздумай подняться, собери свои вещички, а я… я… такси вызову.

Вайлет. Стив так подло поступил… Взял да сбежал!

Уличная ссора все разгорается. Вайлет устремляется в женский туалет. Монк запирает входную дверь. Док выходит из туалета, надевая на ходу куртку. Отвороты на брюках у него промокшие.

Док. Все равно течет.

Стив кричит через закрытую дверь.

Стив. Вайлет, ты здесь? Эй, Монк!

Монк впускает его. Стив входит в бар: вид у него смущенный. Держит в руке порцию сосисок. С них капает.

А Вайлет, Вайлет здесь? Она сюда вернулась?

Монк. Да, вернулась — в женский туалет. (Монк запирает дверь.)

Стив (шаркающей походкой направляется к женскому туалету). Вайлет, эй, Вайлет, ты меня слышишь?

Монк. Не слышит. Оглохла.

Стив. Вайлет, палатка уже закрылась. Большой гамбургер я тебе не достал… Достал только сосиски с перцем и кислой капустой. Выходи, Леону сейчас заберут. Вайлет раскричалась — и к полицейскому. А он меня терпеть не может, каждый раз ко мне придирается.

Монк. Течет с твоих сосисок-то, прямо на пол…

Док. Грязь развел…

Стив. Вайлет, сосиски стынут, да еще и соус стекает. Не будешь же ты всю ночь в туалете торчать?

Вайлет (из туалета). Буду, еще как буду, проваливай.

Стив. В туалете решила заночевать. Здорово… Просто… кайф. (Принимается за сосиски, громко чавкая.)

Монк. Раз до полиции дело дошло, пусть сидит тихо.

Стив. Вайлет, сиди тихо. А сосиска тебя ждет.

Вайлет. Да иди ты со своей сосиской, отстань от меня. От тебя помощи как от козла молока.

Док смеется. В его смехе глубокий сарказм и презрение к самому себе.

Монк (ощупывая грудь). …Эй, Док… Давай пропустим по одной на сон грядущий.

Док. Благодарю, Монк, по одной можно.

Монк (прислоняясь к спинке стула и похлопывая себя по животу). То ли ангина, то ли гастрит, а может, и то и другое.

Док. Газы, в этом месте.

Монк. Что в Треже-Айленде стряслось?

Док (потягивая из стакана). Сейчас расскажу… Пусть сначала подействует.

Билл. Вот оно время — работает сначала на одного, потом на другого. Позвонила мне тут одна — в конторе какой-то служит в Сакраменто. Квартира у нее в высотном доме, денег на взятках нахапала — целый вагон.

Монк. А чем ты так недоволен?

Билл. Никто еще Маккоркла с позором не выгонял.

Монк. Не знаешь — где найдешь, где потеряешь.

Из-за кулис доносится голос Леоны: «Ладно, сначала ты позвонишь, потом я».

Ну, Док, как прошел твой визит на трейлерную стоянку?

Монк и Док садятся за передний стол профилем к залу. Фигуры Стива и Билла едва различимы.

Док. Ребенок родился шестимесячным и, естественно, мертвым. Черты существа человеческого только начинали в нем формироваться… Сожитель этой женщины говорит: «Не надо ей показывать, заберите из трейлера». Я пошел ему навстречу: уложил плод в обувную коробку… (Говорит с трудом, как бы выдавливая из себя каждое слово.) Трейлер стоял прямо на берегу, волны шли высокие, ну, я и положил коробку… с ее содержимым… так, чтобы волна унесла ее с собой.

Монк. …Ты действовал легально?

Док. Боже мой, нет, если бы… Только я положил коробку, слышу мужчина орет. У женщины кровотечение началось. Когда я в трейлер вернулся, она уже кровью истекала. Мужчина раскричался: «Сделайте же что-нибудь, неужели нельзя ничем помочь?».

Монк. А можно было?

Док. …Скорую надо было вызвать, но тогда я попал бы в щекотливое положение. Пока у меня в голове эти мысли крутились, она и померла. Миниатюрная такая женщина, была бы коробка чуть побольше… Ну, сунул я ему чек на пятьдесят долларов за сегодняшний аборт. Чтобы он мое имя не упоминал, вроде обещал… (Тянется за бутылкой. Рука у него дрожит настолько, что льет мимо рюмки. Монк забирает у него бутылку и наливает сам.) …Дело в том, что я не имею права выдавать свидетельства о смерти, лицензии на ведение врачебной практики меня ведь лишили.

Монк. …Дело далеко зашло. Слушай, что я тебе скажу, Док. Когда ты поехал роды принимать, Леона выскочила из бара, чтобы позвонить в Треже-Айленд и предупредить, что ты уже на полпути туда. Так что, Док, ты можешь влипнуть в историю… Если здесь задержишься…

Док. Приму-ка я таблеточку амфетамина, соберу вещички и…

Монк. Выезжай под утро.

Док. Ночью поеду.

Монк. Не гони. (Встает и протягивает ему руку.) Пока, Док. Держи в курсе.

Док. Пока, Монк. Спасибо, что предупредил, и вообще за все.

Монк. Береги себя, Док.

Стив. Да, Док, береги себя. Пока.

Билл. Ни пуха, Док. Пока.

Док выходит.

Монк. Доигрался, старый сукин сын…

Снова доносятся крики. «Я на тебя наручники надену!..». «Да ты что! Сволочь ты, отвали, легавый!». Издалека слышится вой полицейской сирены.

Ну вот, стражи порядка скоро пожалуют!

Билл. Только этого мне не хватало.

Стив. И мне тоже.

Оба выбегают. Полицейская машина скрипит тормозами. Леона колотит в дверь и кричит.

Леона. МОНК! ЦЕЛЫЙ ФУРГОН ЗА МНОЙ ПРИГНАЛИ!

Монк впускает ее и запирает дверь.

Монк. Давай наверх. Сама заберешься?

Леона карабкается наверх, поскальзывается, чуть не срывается. В дверь стучит полицейский. Монк впускает его.

Тони, привет.

Тони. Привет, Монк. Тут что, драка была?

Монк. Драка? Только не у меня. У меня все тихо было. Бар закрыт, решил вот пропустить на ночь по одной вместе с…

Тони. Кто там у тебя воет?

Монк (наливая Тони). Одна дамочка, в любви ей не повезло. Обычная история. Глотни-ка, если понравится. Забирай всю бутылку.

Тони (делает несколько глотков). …А ничего.

Монк. Забирай бутылку. Заглядывай почаще, я же по тебе скучаю.

Тони. Спасибо, спокойной ночи. (Уходит.)

Монк. Леона, путь свободен.

Пока Монк ставит на стол другую бутылку, Леона неуклюже спускается по лестнице.

Леона. Эй, Монк. Спасибо тебе.

Садятся за стол. Из женского туалета выходит Вайлет.

Вайлет. Эй, Стив… Билл, ты здесь? (Замечает Леону и делает шаг назад.)

Леона. Да брось ты, Вайлет. Давай сюда, присаживайся, пропустим на ночь по стаканчику, втроем. Все готово. Годовщина смерти моего братика уже все, прошла.

Вайлет. Почему меня все так не любят? (Садится за стол: стаканы наполнены. Вайлет вплотную пододвигает свой стул к стулу Монка. Минуту спустя нарочно роняет под стол картонный пакетик с бумажными спичками, наклоняется и поднимает его, одна рука ее так и остается под столом.)

Леона. Наговариваешь на себя. Польстить себе хочешь.

Вайлет. У меня и в мыслях не было отбивать у тебя Билла.

Леона. Да не мучайся ты, не бери в голову. Мы как муж и жена жили, а тебе этого не понять, не дано, не доросла еще. А напоследок я хочу дать тебе один совет. По-моему, тебе надо обратиться к психиатру. Смотрю я на тебя и невольно сравниваю с… с…. с не совсем обычным растением…

Вайлет. Может быть, с цветком?

Леона. Нет, цветы мне на ум не приходили, скорее, водоросли, ну да, такие растения, они растут не на земле, а в воде. Ты вся такая… такая… ну, в общем, ты понимаешь, о чем я говорю, ведь правда?

Вайлет. Неприспособленная?

Леона. Да, пожалуй, можно так сказать. А ты отдаешь себе отчет в том, каким образом ты оказалась там наверху, над увеселительным заведением?

Вайлет. Каким образом?

Леона. Да: как, почему и когда?

Вайлет. Ну, я… (все три вопроса застали ее врасплох.)

Леона. Не торопись с ответом. Подумай хорошенько. Как, почему, когда?

Вайлет. Ну, я жила тогда… в Лос-Анджелесе, потом…

Леона. Точно в Лос-Анджелесе? Ты хоть это помнишь? Или у тебя в голове сплошной туман, без единого просвета?

Вайлет. Да, я жила…

Леона. Я же сказала: не торопись. Сосредоточься. По порядку можешь ответить?

Монк. Леона, отстань от нее, у Вайлет есть свои проблемы, мы все в курсе.

Леона. Ее проблемы психического характера, и я хочу, чтобы она их осознала прямо сейчас, во время нашего последнего разговора. Ну, так что, Вайлет? Прояснилось в голове? Ответь нам: когда ты переехала и почему проживаешь в этой самой комнате над увеселительным заведением? А чемодан оставляешь здесь?

Монк (прерывая ее). Она оттуда ушла, сегодня вечером. И чемодан забрала.

Леона. Точно — водоросль: корешки на дне, а сам стебель во власти водной стихии — туда-сюда.

Вайлет хнычет.

Чуть что — в слезы, опять же водичка. Заведу я ей одну мелодию, пусть под нее поплачет, а сама буду собираться в свой дом на колесах. Сяду я в него и рвану по Оулд-Спэниш-Трейл. (Встает из-за стола.)

Монк. Не ночью же, Леона. Проспись, пусть алкоголь выветрится. Куда ехать — сплошной туман.

Леона. Это ты так считаешь, а я так не считаю. Ничто меня здесь не удерживает. (Подходит к музыкальному автомату и нажимает на кнопку. Звучит скрипка.) …Как, когда и почему, а что в ответ? — Слезы. Ни на один вопрос ответить не может. Боюсь, она сама толком не помнит — откуда приехала, как здесь очутилась и куда ее потом занесет. Не желает задумываться ни о прошлом, ни о будущем, хоть ты тресни. Водянистая вся — а в голове туман. Вся надежда на руки с грязными ногтями: ухватится за что-нибудь и чувствует какую-то опору.

Направляется к столу, останавливается. Бар погружается в полумрак. Освещается только фигура Леоны.

…Ах, боже ты мой, опять за свое, опять рука под столом. (Смеется, с грустью в голосе.) Похоже, она не может ничего с собой поделать. И это печально, должна признаться. Как жаль, что опору в жизни под столом нашаривать приходится. И вот этого проходимца ублажать начала. А мы ведь с ним в трейлере не один месяц прожили. А мне-то что, черт с ними. Жаль, что этот мальчуган из А-й-о-вы не захотел попутешествовать со мной. Глазенки у него прямо как у моего покойного братика. Напугала я его, наверное. Подамся опять педиков развлекать, когда доберусь до Саузалино или Сан-Франциско. Подцеплю какого-нибудь в баре для «голубых», кому «мамочка» нужна. Чтоб кто-то рядом был, чтоб было с кем и посмеяться, и поплакать. Кто-нибудь да подвернется… Страшновато мне одной в домике на колесах, места ведь в нем на двоих…

Поворачивается и идет к столу. В баре включается свет.

Монк, ЭЙ, МОНК! Сколько с меня?

Монк. Нисколько, не будем об этом. Иди домой и проспись.

На лицах Монка и Вайлет — блаженство.

Леона. И не подумаю. А в долгу я оставаться не люблю. Двадцать как раз будет. (Кладет деньги на стол.)

Монк. Угу, конечно, не пропадай…

Леона. Передай Биллу, что его вещички будут у сторожа на стоянке и что если на халяву едой какой разживется, то пусть ее не позорит… на людях… Ладно… (Протягивает руку. Монк и Вайлет сидят с закрытыми глазами.) Ну, я ушла.

Вайлет. Пока, Леона.

Монк. Пока…

Леона. «Meglior solo», а, голубки вы мои? (Выходит из бара.)

Вайлет. Монк, ты меня слышишь?

Монк (угадывая ее мысли). О чемодане беспокоишься, он…

Вайлет. Дело не в чемодане, в нем ничего ценного нет, просто… мое… нижнее белье…

Монк. Что ты там задумала?

Вайлет. …Задумала?

Монк. Извини. Не хотел тебя обидеть. Все дело в лицензии: есть бары, где комнаты сдают, есть бары, где алкоголь подают, или еду и алкоголь. Но у меня лицензия только на…

Вайлет (прерывает его. В ее голосе и жестах такая отчаянная мольба, что не устоял бы человек даже с каменным сердцем). Прости, я… пошли наверх. А? Ты не против?

Монк задумчиво смотрит на нее, стараясь предугадать возможные последствия ее временного или постоянного проживания у него.

Ты что уставился на меня? Ненадолго, всего на одну ночь…

Монк. Так и быть, иди наверх и располагайся. Прими душ, пока я бар закрываю.

Вайлет. Ты блаженный, Монк, вроде меня. (Осторожно ступая, подходит к лестнице и поднимается на две ступеньки.) Монк!.. Я этих ступенек боюсь, крутые как на стремянке. Сниму-ка я туфли. Помоги туфли снять. (По интонации ясно, что она уже чувствует себя «как дома»… Подгибает одну ногу, затем другую. Монк снимает с нее туфли, и Вайлет поднимается наверх. Кричит сверху.) Дорогой, захвати с собой пивка.

Монк. Ладно, захвачу. Не забудь про душ. (Оставшись один, выходит на авансцену.) Пусть сначала воду включит, примет душ, только тогда и решу, как быть, никак не раньше. (Нюхает изношенную комнатную туфлю.) Грязная, изношенная, пропахла потом, запах такой кислый, и ведь все носит, аккуратно ставит на ночь, а с утра снова в них влезает, шатается в них туда-сюда, как неприкаянная, уже подошва протерлась, все равно носит, картонную прокладку засунет и носит, пока и она не износится, и все равно не выбрасывает, надевает и ходит, пока… уже никакой ремонт не нужен… (Произнося эти слова, гасит поочередно везде свет.) Эй, Вайлет, ради Христа, прими… (Не закончив фразы, презрительно смеется. Швыряет туфлю, грустно улыбается.) Боится растаять, как будто сахарная. Зря я ее оставил. Ладно, даже не притронусь к ней, даже близко не подойду, может быть, вообще внизу ночевать останусь. (Подходит к двери и распахивает ее. Доносится шум океана.) Каждую ночь открываю дверь на несколько минут, чтобы выветрился дым, запах алкоголя и человеческих тел. И слушаю океан. Знаете, что я вам скажу: ночью он шумит не так, как днем, когда на берегу народ толпится. Шум его доверительный. В нем скрыт сокровенный смысл, понятный лишь океану и мне. (Выключает голубую неоновую рекламу. За окнами бара становится темно. Запирает дверь.)

Сверху доносится шум воды. Монк медленно поворачивает голову.

А ведь это не дождик.

Уставший от суматошного вечера, возможно, чувствуя покалывание в сердце — он к нему привык, поднимается по ступенькам. Лестница освещается. Смотрит наверх, лицо его расплывается в кривой, но без горечи улыбке. Пока он поднимается, улыбка становится все мягче и мягче.