Предварительный заезд

Глава 16

И опять Херрик слегка ожил. Опять к нему вернулось сознание, и он начал дышать. Но кожа его оставалась мертвеннобледной, а зрачки были не больше булавочной головки.

– У меня.... голова... кружится, – запинаясь проговорил он.

Я смочил его губы водой и небрежно спросил:

– А кто облил Ганса Крамера, вы сами или ваши друзья?

– Бог... с тобой... па... парень... Я не... убийца...

– А лошадиный фургон?

– Хотел... только сбить... напугать... чтобы домой... уехал... – он отхлебнул крошечный глоток воды. -Думал... что ты... не решишься... остаться.

– Зато ваши друзья не шутили, – заметил я. – Ни на улице Горького, ни на набережной.

– Они сказали... слишком опасно... с помощью Кропоткина... ты сможешь... разобраться...

– Угу... А что они сказали, когда им стало известно, что я знаю предсмертные слова Ганса Крамера?

– Проклятый мальчишка... Миша...

– Яд, не оставляющий следов, придумали вы или Крамер? – продолжал я допрос.

– Я случайно... узнал... Гансу поручил... украсть... – Херрик сделал слабую попытку ухмыльнуться. – Безмозглый ублюдок... я подставил его... Он сделал это... просто так... ради своих... идеалов...

– И он отправился в Гейдельбергскую клинику? – уточнил я.

– Боже... – Несмотря на то, что он решил все рассказать, журналист оказался неприятно удивлен. – В факсе... опасался... но думал... ты не заметишь... Они не хотели... чтобы ты... прочел...

– Но почему они убили Ганса? Он же помогал вам!

Херрик явно устал. Его голос становился все слабее, дышал он редко и очень слабо.

– Следы... спрятать...

Йен встал и подошел к кровати. С момента нападения он впервые посмотрел в лицо Малкольму. От потрясения его лицо потеряло привычную бесстрастность.

– Послушайте, Рэндолл, – взволнованно сказал он, – оставьте эти вопросы до тех пор, пока ему не станет получше. Что бы он ни сделал, это может потерпеть.

Он понятия не имеет, с чем мы имеем дело, подумал я. Но объяснять не было времени.

Я дал Малкольму еще немного воды. После вмешательства Йена он о чем-то задумался и, видимо, уже сожалел, что так много наговорил. В его суженных зрачках вновь загорелся отблеск ненависти, а когда я убрал стакан с водой от его губ, на лице появилось подобие обычного упрямства.

– Как их зовут? – спросил я. – Какой они национальности?

– Пошел... в задницу...

– Рэндолл! – воскликнул Йен, – неужели не хватит с него?

– Один из них был Алеша, – сказал Стивен. Он осторожно обошел стул и встал рядом с нами. – Вы что, не слышали? Малкольм называл одного из них Алешей.

С кровати послышалось подобие смеха. Лицо журналиста исказила гримаса. Но его голос – вернее, шепот – был полон злобы.

– Алеша еще... прикончит... тебя... па... парень...

Стивен недоверчиво посмотрел на лежавшего.

– Но ведь это ваш приятель старался вас убить. А Рэндолл пытается спасти вас.

– Черта лысого!

– У него мысли путаются, – сказал я. – Хватит.

– Боже... – простонал Малкольм. – Тошнит...

Стивен быстро оглянулся в поисках какого-нибудь сосуда, но ничего подходящего в комнате не оказалось. Впрочем, ничего и не было нужно.

Херрик дышал все слабее и слабее. Я взял его за запястье, но не смог нащупать пульс. Его глаза медленно закрылись.

– Надо что-то делать! – воскликнул Йен.

– Можно попробовать искусственное дыхание, – ответил я, – но только не изо рта в рот.

– Почему?

– Ему плеснули отраву в лицо... Мы не можем так рисковать.

– Вы хотите сказать, что он умирает? – недоверчиво спросил Стивен.

– Несмотря ни на что?

Йен энергично принялся сводить и разводить руки Малкольма, используя старый метод искусственного дыхания. Он не мог допустить, чтобы для спасения умирающего не было сделано все возможное.

Цвет шеи, рук и обнаженной груди Малкольма из сероватоголубого на глазах менялся на индиго. Лишь лицо оставалось бледным.

Йен теперь с силой нажимал ему на грудь, пытаясь заставить легкие втянуть хоть немного воздуха. Мы со Стивеном молча наблюдали. Казалось, что мы стоим так уже несколько часов.

Я не пытался остановить Йена. Он должен был сам решить, когда следует прекратить бесплодные попытки. Наконец почувствовав, что тело Малкольма перестало отзываться на все усилия вернуть ему жизнь, Йен опустил руки и повернулся к нам. Его лицо было непроницаемым, как у сфинкса.

– Он умер, – утвердительно сказал Янг.

– Да.

Наступила длительная пауза. Никто из нас не мог решиться высказать вслух свои мысли, хотя думали мы об одном и том же. В конце концов заговорил Йен.

– Скоро здесь будет доктор. Что мы ему скажем?

– Сердечный приступ? – пробормотал я. Остальные кивнули.

– Тогда давайте приберем здесь, – предложил я, оглядывая поле битвы. – Что нам крайне необходимо, так это резиновые перчатки.

Стеклянный пузырек так и лежал под стулом. Я подумал, что его нужно положить в стакан, и оглянулся в поисках длинной ложки, подходящей для того, чтобы поужинать с дьяволом. В это время Стивен вытащил из кармана пальто покупки, которые утром сделал в аптеке.

– А что вы скажете об этом? – спросил он. – Это вполне герметично.

В иной ситуации я только рассмеялся бы в ответ на его предложение. Но сейчас было не до смеха. Я совершенно серьезно надел на пальцы левой руки презервативы, затянув их резинками вокруг суставов.

Стивен запротестовал. Раз это его презервативы, значит, он и должен ими пользоваться. Тем более что мне трудно работать левой рукой. Я велел ему заткнуться и заниматься своим делом. А это – мое дело, добавил я про себя.

Стивен убрал стул. Я встал на колени, постарался проникнуться уверенностью в непроницаемости моей импровизированной перчатки, поднял пузырек и поставил его в стакан.

Надо признаться, что во рту у меня мгновенно пересохло.

Лежа на боку, пузырек казался пустым, но когда я поставил его вертикально, оказалось, что в нем еще осталась примерно десертная ложка бледно-золотистой жидкости. Бледное золото... цвет смерти.

– Где-то должна валяться крышка, – напомнил я. – Только не касайтесь ее руками.

Йен обнаружил крышку под диваном. Он слегка приподнял диван, а я извлек маленький колпачок и положил его в стакан рядом со склянкой.

– И что вы собираетесь со всем этим делать? – спросил Стивен, с понятным опасением глядевший на содержимое стакана.

– Вымыть.

Я поставил стакан посреди ванны, заткнул слив и повернул краны. Хлынувшая вода скоро закрыла стакан, но стеклянный пузырек упрямо не желал тонуть. Он плавал на поверхности, словно детская игрушка, и не хотел расставаться со своим смертоносным грузом. Кончиком пальца я помог ему погрузиться в воду.

Потом я завернул краны. Зубной щеткой поболтал пузырек в воде и, выдернув пробку, выпустил воду. Когда она сошла, на белой эмали лежали вымытые и безопасные пузырек, крышка и стакан. Я вынул их из ванны, положил в раковину и на всякий случай снова залил водой.

После этого я осторожно снял с пальцев презервативы, спустил их в унитаз и только тогда позволил себе спокойно вздохнуть.

Тем временем Стивен и Йен восстановили порядок в комнате. Шприц и пустые ампулы были убраны. Две половинки матрешки соединены. Разбитая бутылка и осколки исчезли. Стул спокойно стоял перед туалетным столиком-полкой, которую украшал магнитофон. Чемоданы скрылись в платяном шкафу. Все опрятно, спокойно и невинно.

И Малкольм... Малкольм молча лежал на кровати. Застегнутая доверху рубашка была аккуратно заправлена в брюки. Пиджак и галстук лежали на диване, но не небрежно скомканные, а аккуратно свернутые. Мертвый Малкольм был куда более миролюбив, чем когда находился при смерти.

Русский врач не выказал никаких эмоций и с выражением привычной скуки на лице выполнил бюрократические формальности. Стивен и Йен сочли, что он был крайне невысокого мнения об иностранцах, которые отбрасывали копыта в субботу вечером, когда деятельность государственных служб прекращается.

Когда нам порекомендовали выйти из комнаты, мы расположились в креслах лифтового холла. Коренастая дама, дежурившая за столом, несколько раз приходила и уходила. Стивен спросил, не раздражает ли ее работа.

Она спокойно ответила, что здесь мало что происходит, а вообще работа есть работа. Стивен перевел мне вопрос и ответ, и мы сочувственно кивнули даме. Скорее всего, когда заявились друзья Малкольма, ее не было на месте.

Доктор не выказывал никаких подозрений. В Англии заключение о смерти Ганса Крамера от сердечного приступа подтвердилось даже после вскрытия трупа. При удачном стечении обстоятельств здесь можно было ожидать такого же результата. Доктор ничего не сказал о нашей просьбе взять с собой налоксон.

Очевидно, ему просто-напросто ее не передали. Как оказалось, к счастью.

У Йена от выпитой водки и сотрясения мозга разыгралась сильнейшая головная боль. Он сидел с закрытыми глазами и чуть слышно стонал. Стивен барабанил пальцами по подлокотнику. Я кашлял. Вокруг ходило много хмурых людей. Кто-то из них в конце концов позволил нам войти в комнату. Стивену и Йену следовало забрать одежду, а мне собрать вещи и перебраться в другой номер.

Стонущий Йен сразу же ушел домой, а Стивен помог мне перетащить вещи на пятнадцатый этаж. Новая комната выходила на ту же сторону, но в ней преобладали другие цвета, да на кровати не было тела, накрытого простыней.

Стивен обвел стены взглядом и приложил палец ко рту. Я кивнул. Игры с магнитофоном казались сейчас неуместными. Мы сделали пару подходящих к случаю сокрушенных замечаний насчет больного сердца и внезапных приступов и оставили все как есть.

Я успел заметить, что во время нашей торопливой уборки Стивен собрал все разбитые стекла, ампулы и шприц, завернул их в халат и засунул в мой чемодан. По дороге на пятнадцатый этаж мы успели в нескольких словах договориться, что выбросим все это при первой возможности. Поэтому мы сложили все осколки в первый, самый большой кокон новой матрешки, поставив вторую куколку вместе со всеми остальными на полку. Положив полную мусора матрешку в сетчатую сумку-авоську, мы взяли магнитофон и спокойно вышли из комнаты.

Дама, охранявшая пятнадцатый этаж, посмотрела на нас без всякого интереса. Ожидая лифт, мы улыбнулись ей, но она, видимо, не привыкла отвечать улыбкой на улыбку.

Без всяких хлопот мы спустились на первый этаж. Неторопливо прошагали через вестибюль к двери и вышли на улицу мимо толпы людей, чьим единственным занятием было наблюдение.

Сели в такси и, не глядя по сторонам, доехали до университета.

Здесь не было ни единого укромного места, где можно было бы успокоиться и прийти в себя. Когда мы со Стивеном у него в комнате сняли пальто и шапки, нас обоих трясло. Нужно было о чем-то говорить. Пожалуй, никогда в жизни мне не было так трудно предаваться пустой болтовне. Голова была забита ужасами сегодняшнего вечера, но магнитофон недвусмысленно показывал, что мы были в комнате не одни. Не имея возможности хоть как-то разрядить напряжение, мы чувствовали себя настолько неуютно, что не могли смотреть друг другу в глаза. В конце концов Стивен с еле сдерживаемой яростью заявил, что сейчас поставит чай и вытряхнет матрешку в общее мусорное ведро. Я же вышел в коридор и позвонил Юрию Шулицкому.