Предвкушение счастья

Глава 21

Эфраим поймал ее в тот момент, когда Майра рано утром пыталась выбраться из дома в одежде Мэтта и с пожитками в рундучке. Она направлялась на «Пустельгу». Все ее крики и мольбы не возымели никакого действия, поскольку Эфраим твердо вознамерился сделать из своей непослушной дочери настоящую даму и удержать ее подальше от моря, впрочем, так же как и от капитана Меррика.

Злая и расстроенная, Майра с берега наблюдала, как «Пустельга» отплыла от порта и направилась к устью реки, чтобы выйти в открытое море. Она стояла на берегу, держа под уздцы Ригеля, когда шхуна величественно проплывала мимо и свежий ветер надувал ее белоснежные паруса. До Майры доносились обрывки команд, которые отдавал Лайам, смех Брендана. Девушку охватило восхищение, настолько прекрасной и гордой казалась эта шхуна. А после этого плавания ее красавец капитан будет полностью принадлежать ей, Майре.

Майра старалась думать только об этом. Любовь Брендана будет поддерживать ее.

— Майра, — говорил он, держа ее в объятиях прошлой ночью и глядя вместе с ней на созвездие Ориона из каюты шхуны. — Ты будешь ждать меня на причале, когда я вернусь, да? Как я буду счастлив…

Но при виде соперницы-шхуны, которая оставалась наедине с ее любимым мужчиной, Майра почувствовала тяжесть на сердце.

Теперь по каналу проходила «Владычица» с заново перекрашенной женской головой. Она следовала в кильватере шхуны, как слуга за своей королевой. На палубе шхуны было много веселых горожан, которые энергично махали Майре. Сколько лет она плавала на корабле Мэтта с этими людьми, сколько раз Мэтт одерживал с ними победы в морских сражениях! Рыжие волосы Мэтта растрепались от ветра, и он смотрел в подзорную трубу, выискивая ее на берегу. Брат и сестра встретились взглядами. Мэтт улыбнулся и помахал ей на прощание.

Далеко впереди маячил хищный профиль «Пустельги», и Майра смотрела и смотрела, пока оба корабля не скрылись за горизонтом. Вдруг ей показалось, что порыв ветра донес до нее похоронный набат. Майра вздрогнула от странного предчувствия. Когда она вскочила на коня и понеслась к городу, она вдруг поймала себя на том, что очень похожа на своего отца. Майра сжимала в руке часы, отсчитывая по ним время, когда «Пустельга» вернет ей мужчину, которого они обе любили.

— Вот так, Эвелина. Заставь ее бежать немного быстрее.

Эвелина, одетая в сиреневую амазонку и шляпку с пером, уныло посмотрела на свою наставницу. Но верховая езда, уборка в конюшне и незаметное ограничение сладкого начали оказывать свое действие. Розовые платья стали ей широки, и те времена, когда Майре приходилось кричать и угрожать, остались в прошлом. Уверенность Эвелины росла с каждым днем, а в последнее время в ее глазах появился блеск, который невозможно было скрыть. Сегодня, однако, она добилась самого большого достижения — проскакала рысью на Шейле!

— Но как же больно! У меня в животе все трясется!

Не обращая внимания на ее жалобный тон, Майра расхохоталась.

— Эвелина, если ты сможешь проскакать рысью три круга, то я сама пойду с тобой в таверну и куплю тебе самый большой яблочный пирог!

Эвелина подпрыгивала в седле при каждом движении лошади и не могла сдержать радости от своих успехов. Она все больше походила на Брендана, и Майра в душе обрадовалась этому.

— У тебя отлично получается, — похвалила она.

Они скакали рядом, наставница и ученица, и были настолько поглощены успехом, что не услышали выстрелов, которые возвещали о возвращении корабля. Но вместо двух кораблей вернулся только один.

Майра слышала громкий, зычный голос отца, она знала, что Мэтт вернулся.

— Черт бы тебя побрал! Проклятый трус! Негодяй! И я верил тебе!

Эвелина побледнела, услышав эти грозные слова Эфраима, она не знала, что отец и сын часто затевали шумные перебранки. Но Майра обрадовалась, услышав эти крики.

— Скорее, Эвелина! Мэтт и Брендан вернулись!

Она стремглав помчалась на Ригеле к дому, хвост жеребца развевался на ветру, точно знамя. Испуганно закрыв глаза, Эвелина крепко вцепилась в поводья, когда кобыла бросилась вскачь вслед за своим сыном. Майра не дожидалась Эвелину, подгоняя жеребца все быстрее я быстрее. Но ее радость мгновенно исчезла, когда она увидела огромную толпу народа, собравшуюся на лужайке возле их дома. Мужчины кричали и бранились, некоторые женщины рыдали.

В дверях стоял Эфраим с белым как мел лицом, искаженным от горя. Позади стояла Абигайль и плакала навзрыд. Майра похолодела.

— Проклятое английское дерьмо! — орал отец. — Лучше бы ты никогда не появлялся в моем доме!

Майра проследила за взглядом отца, и кровь отлила у нее от лица. Там стоял Брендан, один.

Он стоял словно перед судом, а толпа и Эфраим были его судьями. Он держал в руках свою треуголку, и в глазах было такое отчаяние, так непохожее на его обычный веселый взгляд, что Майра даже не узнала его. Она покачала головой. Нет, отец не мог так кричать на Брендана.

Но Мэтта нигде не было видно. Обезумев от страха, она закричала:

— Мэтт!

Майра не услышала, как подъехала бледная Эвелина… Люди продолжали кричать, обвинять Брендана, проклинать его.

В этот момент Брендан повернулся к ней, и в его взгляде была такая мольба о понимании, что у Майры болезненно сжалось сердце. Она бросилась к нему, обняла его.

— Брендан, где Мэтт?

Он стоял неподвижно, будто боялся пошевелиться. Заморгав, словно что-то попало ему в глаза, он с трудом перевел дыхание и крепко сжал ее руки.

— Майра, милая, он…

— Он погиб! — раздался громкий голос Эфраима. — Он погиб из-за этого проклятого труса. Не зря я не доверял ему!

Брендан закрыл глаза, на которые навернулись слезы, но не опустил головы.

Покачнувшись, Майра отошла от него. Как будто издалека она слышала вопли толпы, плач Абигайль, который становился все громче и громче. Майра зажала уши руками.

— Прекратите! Прекратите!

— Но это правда! Господи, это правда, Майра! — сквозь слезы произнесла Абигайль, вытирая глаза краем фартука. — Там было сражение… они столкнулись с конвоем, который шел из Лондона… Твой брат остался сражаться, а этот… негодяй сбежал, бросив его одного! Одного, Майра! Твой бедный браг остался один на один с целой британской армадой, когда этот трусливый пес сбежал, поджав хвост. Он спасал свою проклятую шхуну! О, мой бедный Мэтт!

Слуги увели Абигайль в дом, и ее громкий плач доносился оттуда. Сердце Майры сжалось, а потом бешено заколотилось.

— Только не Мэтт… — прошептала она, не почувствовав, как сзади подошел Ригель, словно пытаясь утешить ее. И хотя Брендан тоже потянулся к ней, она попятилась от него. — Только не мой брат… Он был хорошим капитаном… самым лучшим. Он не мог погибнуть, Брендан! Это не правда! Он не погиб!

Люси Пребл шагнула к ней из толпы.

— Это правда, Майра! Спустись к реке, и ты увидишь там только один корабль, эту проклятую шхуну!

— На ней нет ли царапины! — выкрикнул кто-то.

— Он сбежал, бросив Мэтта на произвол судьбы! Он боялся за свою бесценную шхуну!

— Предатель! Трус! Иуда!

Брендан просто стоял на месте, ничего не признавая, но ничего и не отрицая, сдерживаясь изо всех сил. Но то обстоятельство, что он не защищался, сделало его виноватым в глазах горожан, Эфраима и любимой девушки.

Майра посмотрела на него, как на чужого, по ее бледному веснушчатому лицу струились слезы. Она прошептала:

— Это правда? Ты… ты не мог бросить его одного!

— Майра…

— Это правда?

Она не заметила, как он судорожно перевел дыхание, не видела боли в его глазах, когда он пытался подыскать нужные слова. Все, что она чувствовала, — это огромный ком, вставший в горле, и перед глазами у нее стояла гордая и величественная «Пустельга», которая бросила «Владычицу», обрекая ее на гибель.

Майра кинулась прочь от Брендана и, вскочив на спину Ригеля, понеслась вниз по улице сломя голову. Она пыталась найти спасение в бешеной скачке, в порыве ветра, который не мог осушить ее слезы. Ей хотелось убежать от горя, от правды, от реальности, от…

— Мэтт, — всхлипывала девушка, и перед ней вставали веснушчатое лицо, рыжие волосы, очки, вечно съезжавшие с носа. — О Господи, только не мой Мэтт!

И тут Ригель внезапно споткнулся, Майра перелетела через его голову и упала неподвижно на землю возле большого дуба.

Ее нашел Брендан. Он нежно нес ее на руках, благоговейно прижимая к своей груди и дав наконец волю слезам, которые разрывали на части его сердце.