Прекрасная лилия

Глава 23

В комнате царила тишина. Сидя у постели Нилла, Кэтлин с тревогой вглядывалась в изможденное лицо любимого, со страхом и надеждой ловя каждый вздох, срывавшийся с его пепельно-серых губ. С того дня как она в первый раз дала ему целебный отвар, прошло уже четверо суток.

Шли дни, а Нилл так и не открывал глаз, и с каждой минутой отчаяние все больше овладевало ею.

Кэтлин вдруг показалось, что она слышит спокойный, уверенный голос аббатисы, склонившейся к молоденькой послушнице, вот уже несколько дней не приходившей в сознание. «Кажется, чем дольше они спят, тем ближе становятся к вечности. Боюсь, она уже никогда не проснется».

Нет, этого она не перенесет. И все-таки, даже если ей суждено потерять Нилла, она будет счастлива, что хотя бы немного продлила ему жизнь. Может быть, если он проживет еще несколько дней, то Фиона с матерью хотя бы успеют попрощаться с ним. Деклан уже позаботился отправить гонцов в Дэйр – людей, которым он полностью доверял, кто любил Нилла, хотя тот и не подозревал, насколько глубока их верность приемному сыну тана. И все же Кэтлин боялась, что судьба не окажется столь милостива, подарив им хотя бы еще один день.

Нилл лежал так тихо, что, казалось, почти не дышал. Лицо его напоминало холодный мрамор. Кэтлин заставила всю комнату букетами цветущей бузины, надеясь, что ее аромат напомнит ему о матери, а сама дни и ночи напролет говорила с ним – то рассказывала сказки, то пела баллады. Порой, чтобы пробудить его, выкрикивала на ухо команды, не раз слышанные им на поле боя, надеясь, что боевой приказ сможет отыскать его в призрачном мире, где он блуждал в одиночестве. Кэтлин напевала мелодию, под которую они когда-то танцевали у костра, шептала Ниллу, как сильно любит его; говорила и говорила бесконечно, пока губы не отказывались ей повиноваться.

Но он так и не открыл глаза.

Кэтлин послышался какой-то шорох, и, обернувшись, она заметила Деклана. Сам себя назначив сторожем, он бессменно стоял на часах возле комнаты Нилла.

С трудом выдавив из себя улыбку, Кэтлин махнула ему рукой.

– Ты не откажешься побыть с ним немного? – спросила она. – Мне кажется, ему спокойнее, когда он знает, что ты рядом.

– Вы думаете, ему это известно? Известно, что я… что я с радостью отдал бы за него собственную жизнь? Ведь он не только наш тан. Он еще и мой друг!

– Мне кажется, он знает.

– Кэтлин, теперь мне уже нет нужды охранять эту дверь. Вряд ли кому придет в голову оспаривать права Нилла на трон. Если бы вы хоть ненадолго покинули эту комнату, то услышали бы, что говорят люди. Новости быстро распространяются по Гленфлуирсу. История о том, как Конн предал отца Нилла, а потом и его самого, распространилась со скоростью лесного пожара. Многие нашли в себе мужество рассказать, как все эти годы Конн мучил и истязал их, как заставлял корчиться от стыда, приказывая такое, что они готовы были сами наложить на себя руки.

– Скольким же людям он сломал жизнь так же, как Ниллу! – с грустью прошептала Кэтлин.

– Трудно даже представить, сколько их было, этих несчастных. Смерть Конна – величайшее из благодеяний, которые Нилл мог оказать Гленфлуирсу. Он освободил людей из паутины лжи. В первый раз за все эти годы они вздохнули спокойно.

Кэтлин осторожно коснулась щеки Нилла.

– Он самый лучший из всех, кого я знаю. – Она сама удивилась, услышав свой звонкий смех. – Нилл бы сказал: «А скольких мужчин ты вообще видела, если выросла в аббатстве?» Но ведь это не важно, правда, Деклан? Все равно он лучше всех!

Нахмурившись, Деклан кивнул.

– Как странно, что именно ты отвез меня туда!

– Только не таите на меня зла, хорошо? Каждый раз, бывая возле аббатства, я взбирался на дерево и смотрел, как вы играете.

– Я помню, как рассказывала сестрам о великане, который живет на дереве. Мне казалось, что я тебя просто выдумала.

– Вы были прелестным ребенком. Ваши родители были счастливы знать, что все сестры души в вас не чают.

– Так они знали?

– Это было единственное, что я мог сделать, чтобы смягчить их горе. Образ маленькой девочки всегда жил в их сердцах. Конн запретил мне говорить о том, где вы, и даже пообещал, что прикажет казнить, если я окажусь там еще раз. Но я… у меня ведь у самого дети. Как я мог видеть боль в глазах Финтана и его жены? Отец ваш, хоть и знал, что навеки лишен счастья видеть вас, хотел, чтобы вы всегда чувствовали его любовь. Поэтому каждый год в день вашего рождения я привозил вам в подарок лилию.

– Так это был подарок отца?

– Да. Когда этой зимой он умер, я не решился сделать это снова. Знал, что должен, но так и не смог. Я все думал о Финтане, о вас – ведь теперь вы потеряли его навсегда, никогда не услышите его голос, не заглянете ему в глаза, – и чувство вины стало невыносимым. Я попытался выбросить вас из головы, забыть. Что сделано, то сделано, повторял я себе, ведь никто ничего не мог изменить. – Старый воин опустил глаза. – Простите. Простите за то, что я оставил вас там, что так и не сказал вашему отцу, где вы. Я ведь верил клятве Конна, понимаете? Но если бы я хоть на миг заподозрил, что он хочет сделать, то сам выкрал бы вас из аббатства и отвез в безопасное место!

Ладонь Кэтлин легла поверх загрубелой, мозолистой руки старого воина.

– Спасибо тебе за твою доброту к отцу, ко мне. Своими рассказами ты подарил родителям кусочки моего детства. Может быть, когда Нилл поправится, ты окажешь мне еще одну услугу – расскажешь мне о них. И тогда я почувствую, что у меня тоже была семья.

Глаза старого воина увлажнились, и, отвернувшись, он громко откашлялся.

– Они ни на минуту не переставали вас любить. Я каждый день слышал, как они говорили меж собой о своей дочери.

Вдруг возле двери послышалась какая-то возня, кто-то вскрикнул. Рука Деклана легла на рукоятку меча. Вскочив на ноги, Кэтлин испуганно смотрела на ввалившегося в комнату воина.

– На нас напали! Берегитесь!

Но страх Кэтлин мгновенно сменился облегчением, когда в комнату вслед за ним вихрем ворвалась хрупкая девушка с разметавшимися по плечам огненно-рыжими волосами.

– Только попробуй еще раз встать у меня на дороге – и всю неделю не сможешь стоять на ногах, жалкий, ничтожный червяк!

Раскрасневшись от гнева и негодования, девушка обернулась, и они увидели в ее глазах страх.

– Фиона?! Откуда ты взялась? Неужели гонцы уже добрались до Дэйра?

– Мы уже мчались сюда сломя голову, Оуэн и я! Он очнулся наконец, рассказал, что, когда привез письмо от Нилла, Конн почему-то приказал его убить! Оуэн понял, что дело нечисто, и догадался, что Ниллу грозит беда.

– Так оно и было.

– Кэтлин, воины… они сказали, что Конн отравил его.

Кэтлин невыносимо было видеть страх на этом юном лице. Она отошла от кровати.

– Он… он… – Фиона так и не смогла произнести слово «мертв», но и невысказанное вслух, оно повисло между ними.

– Нет. Он жив. И может быть, очнется.

– Он должен это сделать! – выпалила Фиона. – Он… он всегда возвращается ко мне. Даже в этот раз – через столько лет он все-таки вернулся.

Кэтлин ласково отбросила со лба Фионы прядь волос.

– Он просил передать тебе, что ты была права насчет отца. Конн перед смертью признался, что Ронан был ни в чем не виноват. Нилл сказал, что ничто не сможет доставить тебе большей радости, чем эта весть.

– Тогда пусть очнется, чтобы я могла всласть изводить его! – Фиона яростно потрясла брата за плечо: – Нилл, я проехала всю страну, чтобы только увидеть тебя! Сказать… – голос ее прервался, – сказать, что люблю тебя, будь ты трижды проклят!

Кэтлин вглядывалась в искаженное страхом и любовью девичье лицо. В нем было столько яростной решимости, что даже злая судьба вряд ли смогла бы сейчас забрать у нее брата.

Встав на колени по другую сторону постели, Кэтлин приложила руку к холодной щеке Нилла.

– Нилл, прошу тебя, очнись! Боюсь, раньше ты никогда не слышал от Фионы подобных слов. Ей понадобилось много мужества, чтобы произнести их, но она ведь училась мужеству у тебя! Мы не можем потерять тебя, Фиона и я. И твоя мать!

Почудилось ей или губы Нилла и в самом деле чуть заметно дрогнули? Нет! Теперь она ясно видела. Он явно пытался что-то сказать.

– Теперь уж я… точно должен умереть…

– Что?! Нилл! – Кэтлин нагнулась к нему.

– Он что-то сказал! – вскричала Фиона.

– Я сказал: «Теперь уж я точно должен умереть», – не то Фиона ни за что не простит, что я это слышал. – Налитые кровью, мутные глаза его открылись, но Кэтлин с облегчением заметила, что они улыбаются. – Повтори это снова, малышка!

– Нилл! – Зарыдав, Фиона бросилась ему на грудь.

– Помогите! – сдавленным голосом прохрипел он. – Нет, лучше бы я все-таки умер! Слезь немедленно, не то ты меня задушишь!

Кэтлин с трудом удалось оттащить Фиону и передать ее Деклану, облегченно вздохнув, когда эти двое принялись рыдать друг у друга на плече. Сама она бросилась к Ниллу:

– Ты все-таки очнулся! Фиона знала, что так будет!

– Я… я так устал. Мне хотелось закрыть глаза и уснуть навсегда. Но каждый раз, когда я погружался в сон, я снова и снова видел перед собой призрак отца, который подносил что-то к моим глазам.

– Что же это было?

Его губы с трудом раздвинулись в улыбке, но лицо было растерянное.

– Лилия. Он говорил, что там, где он сейчас, лилии не растут. Потом клал цветок на вершину камня, и мне приходилось тянуться, тянуться за ним из того тумана, в который я постепенно погружался. А потом я услышал, как ты зовешь меня.

Кэтлин обхватила его руками:

– Я все время звала тебя, любимый! И продолжала бы звать, даже если бы ты предпочел остаться с отцом. Я бы говорила с тобой, как твоя мать – с ним, ходила бы туда, где мы с тобой любили друг друга, и не сомневалась бы, что ты меня слышишь.

– Да, я слышал бы тебя. И звал тебя в ответ. Так когда-то мой отец звал меня, но я отказывался слушать. Он простил меня, Кэтлин. И когда у нас с тобой будут дети, надеюсь, я буду для них хотя бы вполовину таким хорошим отцом, каким он был для меня.

– Конечно, а как же иначе? Ведь ты самый любящий мужчина на свете, самый храбрый воин и самый благородный человек.

Брови Нилла в комическом отчаянии сдвинулись.

– Интересно, какой из меня выйдет тан? Знаешь, я ведь никогда не жаждал власти. Всю жизнь я сражался, мстил и верил в то, что было ложью. Не доверял ни единому человеку. Я не имею ни малейшего понятия о том, что значит быть таном.

Раньше ей хотелось вернуться в Дэйр, жить рядом с любимым человеком. Но теперь, когда события последних дней перевернули всю ее жизнь, Кэтлин поймала себя на том, что думает о другом. Конн погиб, но жизнь скольких людей он успел изуродовать? Нельзя позволить, чтобы такая огромная власть снова попала в руки недостойного человека. А из Нилла выйдет замечательный тан!

– Вся твоя жизнь подготовила тебя к тому, чтобы ты стал самым достойным таном за всю историю Гленфлуирса, – сказала она. – Ты храбр, и у тебя достаточно сил, чтобы править. Но кроме всего этого, в твоем сердце есть то, в чем твои люди сейчас нуждаются больше всего.

– И что же это, моя Прекрасная Лилия?

– Сострадание. Ты никогда не сможешь забыть, как страшно жить одиноким и беспомощным, и поэтому будешь милостив ко всем, а не только к тем, кто богат и силен. Ты станешь защищать слабых. Эти люди нуждаются в тебе, Нилл, ничуть не меньше, чем мы с Фионой и твоя мать. Докажи им, что и сильный может быть добрым.

Чья-то тень упала на постель. Это был старый друид. Не он ли положил всему начало, когда много лет назад его ладонь легла на живот ее матери?

– Приятно, что дочь Финтана не только красива, но и умна, – прошамкал старик. – Я слышал, ты пришел в себя, Нилл Семь Измен. Это хорошо. Я не понимал всей правды, пока не увидел, как ты лежишь у моих ног. Я только сейчас понял, что предал избранников древних богов.

– Избранников? – растерянно выдохнул Нилл. – Что-то я не понимаю…

– Ты и дочь Финтана и есть их избранники. Те самые, о которых говорилось в письменах, – те, кто станет править, соединив древнюю мудрость с веянием перемен. Совесть и честь, за которые сражался Нилл, соединятся с мудростью, которую впитала Кэтлин в монастыре. Ирландия тоже станет другой. Она отдаст себя во власть христианскому Богу, но ростки новой жизни в нашей стране будут пробиваться мирно – без войн и кровопролитий, как в других странах. И все это благодаря вашему мудрому правлению.

Кэтлин вспомнился тот день, когда она спешила через лес к алтарю друидов, где увидела Нилла. Тогда та же самая мысль мелькнула у нее в голове.

– Нилл, – пробормотала она, – помнишь письмена на камне в Дэйре и те, что были на алтаре друидов возле аббатства? Они же совершенно одинаковые! Так, значит, это правда, что он сказал?

– Неужели ты сомневаешься в этом, моя Прекрасная Лилия? – спросил, целуя ее, Нилл. – С той минуты как я увидел тебя барахтающейся в волнах, как впервые коснулся твоей руки, я уже знал: мы предназначены друг другу.

– Пришло новое время – время святых и монастырей. Старые боги уступят им свое место, но вы оба знаете правду. – На губах старого друида появилась мягкая, понимающая улыбка. – Вам известно, что у Ирландии всегда будет сердце язычника.

Ветер пел песню мужества, веры и рождения нового будущего. Уютно прижавшись к теплому телу мужа, убаюканная привычным ритмом скачки, чувствуя, как уверенно держат ее сильные руки, Кэтлин закрыла глаза.

– Кажется невероятным, что прошло столько времени с тех пор, как я увез тебя отсюда, – нежно сказал Нилл, привязывая лошадь возле камня друидов. – Я тогда был так сердит! Ну как же – меня, неустрашимого воина, привыкшего сражаться и побеждать, послали в монастырь за какой-то девчонкой! Мне даже в голову не могло прийти, что ты бросишь мне вызов. Научишь меня любить, верить, видеть правду.

– Но ты принял мой вызов и победил. Под присмотром Фионы Дэйр восстал из пепла, а твоя мать просто цветет.

Нилл мягко усмехнулся:

– Все было бы замечательно, если б можно было еще подыскать Оуэну какую-нибудь небольшую войну! Поскольку ему негде снискать себе воинскую славу, боюсь, как бы он не начал поглядывать на мою сестру.

– Остается только надеяться, что в его объятиях она будет так же счастлива, как я – в твоих, мой воин.

– Это правда, Кэтлин? Ты счастлива? Я знаю, что ты мечтала не об этом. Жена тана! А ведь твоей мечтой была тихая, простая жизнь.

– Я видела, как ты правишь, стараясь, чтобы на смену жестокости пришли доброта и сострадание, а вместо лжи и измены воцарилось благородство. И вижу любовь в глазах твоих подданных, когда они говорят о тебе, вижу мир и благоденствие в их семьях. Как я могу жаловаться? Поверь, я счастлива, что завоевала сердце такого мудрого и доброго человека. И не могу пожелать лучшей жизни для себя и для нашего ребенка, Нилл.

– Ты ошибаешься, моя Прекрасная Лилия. Мне многому еще предстоит научиться. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы заслужить твое доверие.

Спешившись, Нилл бережно снял жену с седла, помня о драгоценной ноше, что была у нее под сердцем, и поставил на траву, по которой она бегала еще ребенком. Потом осторожно коснулся ладонью живота.

– Ты уверена, что не устала? Откуда ты взяла, что кто-то придет сюда?

– Это ведь мой день. И я знаю, что она придет.

– Ну, я ведь и сам мог отвезти ей подарок.

С сияющей улыбкой Кэтлин покачала головой:

– Нет, это мой подарок. В тот день я уже знала, что никогда не вернусь в аббатство. Никогда больше не положу голову к ней на колени, как делала еще маленькой девочкой. Может быть, никогда не скажу ей, как счастлива была все эти годы. Но когда она увидит это, Нилл, она все поймет.

Обняв жену за талию, Нилл повел ее через благоухающий цветами луг, держа так бережно, будто дороже ее не было сокровища на земле.

Слезы счастья появились на ресницах Кэтлин, когда она, склонившись над камнем алтаря друидов, положила на него свой дар – охапку лилий, прекрасных, как любовь, которую она нашла в сердце Нилла.