ГЛАВА 9

Чейз посмотрел на небо. Ни единого голубого островка, ни единого лучика солнца не проглядывало сквозь густую массу тяжелых серых туч. Дождь собирался все утро, но так и не пролился, если не считать нескольких капель, которые застали в пути мужчин, отправившихся в горы искать заблудившийся в низкорослом, но густом сосняке скот.

Он пришпорил свою лошадь, жилистого серого жеребца, норовистого двухлетка, и погнал его в гору по склону, сплошь покрытому колючим ковром из кустиков ирги. Спасибо, что толстые кожаные сапоги защищали его ноги от бесчисленных колючек. Кусты были покрыты гроздьями бутонов, которые, распустившись, превратятся в цветки с длинными лепестками. А зубчатые листочки на этих растениях появятся гораздо позже. Через пару недель птицы начнут склевывать мелкие ягоды, а олени – лакомиться зелеными веточками.

Он не успел забраться на самую вершину, как услышал крик Рамона и повернулся в седле. После короткой борьбы с лошадью, наглядно показав, кто тут на самом деле хозяин, Чейз пришпорил своего скакуна и помчался навстречу помощнику. Продравшись сквозь ряды молодых сосенок, он обнаружил Рамона, склонившегося над скелетом теленка.

Он подъехал ближе и спешился, привязал лошадь и подошел к Рамону.

– Волки.

– Si. Прошлой ночью. Вероятно, целая стая. – Он выпрямился и показал пальцем туда, где неподалеку валялись останки еще одного теленка и коровы-матери.

Сдвинув шляпу на затылок, Чейз смотрел на обглоданный скелет, но мыслями был сейчас далеко. Он не мог избавиться от ощущения, что что-то случилось на ранчо. Рамон поднял глаза, и Чейз, повернувшись, проследил за направлением его взгляда. К ним приближался всадник. Лейн, пригнувшись к шее своей молодой и горячей пегой лошадки, подъехал к ним. Желая покрасоваться, он эффектно натянул поводья, заставив лошадь взвиться на дыбы, и изящно выскочил из седла. Он оглядел то, что осталось от матери и малыша.

– Я нашел еще одного полуобглоданного теленка за соседним горным хребтом.

– Волки, – подытожил Чейз.

– Мы что-нибудь собираемся предпринимать? – Подойдя, Лейн ткнул мертвую телячью голову носком сапога. – Пока мы не очистим это место от этих тварей, пасти здесь скот небезопасно.

– Поступим так, как поступали во все времена охотники. Зальем останки ядом. Кто-то из них явится полакомиться падалью и подохнет. – Чейз несколько мгновений изучающе смотрел на Лейна, который рассматривал труп теленка. – Как тебе нравится идея получить несколько волчьих шкур? Хорошая шкура тянет сейчас доллара на три.

Лейн обернулся и смотрел на него с таким выражением и так долго, что Чейз уже ждал отказа, но на лице Лейна появилась легкая полуулыбка. Он кивнул.

– Еще бы.

– Рамон научит тебя снимать шкуры, не повреждая их.

Рамон кивнул в знак согласия. Лейн больше ни слова не сказал. Он продолжал испытующе смотреть на Чейза, будто прикидывая, чем он заслужил такую благосклонность.

Чейз повернулся и устремил взгляд в направлении дома.

– Я вернусь за стрихнином.

– Я могу послать Орвила, – предложил Рамон.

Зная, как тяжело на душе у старика после происшествия с Недом, Чейз позволил ему ехать с ними этим утром, решив постепенно избавлять пожилого ковбоя от наиболее утомительных обязанностей.

Чейз помолчал, одной рукой в перчатке уже стискивая поводья, и повернулся к Рамону и Лейну.

– Найдите ему занятие здесь. А я обернусь мигом, еще до полудня.

Лейн едва заметно пожал плечами, но от внимания Чейза не ускользнуло, как покачал головой Рамон и как он понимающе усмехнулся. Образ Эвы, оставшейся дома в одиночестве, снова начал преследовать его. Чейз постарался отвлечься от тревожных мыслей, предвкушая встречу наедине.

Чейз замедлил шаг у крыльца. Его одежда была тяжелой от пропитавшей ее влаги.

– Если бы дураки выставлялись на продажу, за тебя бы дали самую высокую цену, – пробурчал он себе под нос. Он привязал лошадь и на ходу, направляясь к двери, стянул с себя брезентовый плащ. Его возбуждение от предстоящей встречи усилилось, пока он стоял, соскребая грязь с сапог и слушая, как Эва возится на кухне. Он повесил мокрый плащ на крючок, прибитый у двери, постучался костяшками пальцев и вошел.

Оказавшись в уютной, гостеприимной кухне, он остановился, как вкопанный, потому что его охватило теплое и почти забытое чувство. Воздух был напоен ароматом свежевыпеченного хлеба. Он обволакивал словно пушистое одеяло. Он заметил три каравая, стоявшие в ряд на кухонном столе. Два из них были немножко кривобокими и продавленными посередине, но от этого запаха просто слюнки текли.

Два огромных деревянных корыта красовались посреди кухни. Одно с мыльной водой, другое – с более-менее чистой. Из одного торчала стиральная доска. Скребок валялся тут же на полу в грязной луже. На стуле грудой была свалена мокрая одежда. По обеим сторонам стула свешивались замысловато переплетенные штанины и рукава, с которых, монотонно барабаня по полу, падали тяжелые капли воды, превращаясь в ручейки, а те, в свою очередь, соединялись в узеньком, но довольно бурном потоке, струившемся по неровному полу и образовывающем озерца в трещинах между досками.

Эва стояла на цыпочках возле плиты и запихивала деревянные щипцы в медный котел, над которым клубился густой пар. Вода в котле бурлила, и брызги летели ей прямо в лицо, орошая пряди волос, выбивавшихся из прически и падающих на лоб и щеки. Теперь они обвисли и прилипли к коже, напоминая крученую медную проволоку. Вид у Эвы был очень растрепанный.

Он переступил через порог. Она тут же почувствовала присутствие постороннего, вздрогнула и обернулась. На ее лице было написано нечто среднее между удивлением и беспокойством. Она метнула взгляд на ружье, прислоненное в углу у двери, потом на незваного гостя. Наконец увидев, что это всего лишь Чейз, заметно расслабилась. Чейз все сразу же понял и непонятно почему обрадовался, что она его не боится.

Она мгновенно отвернулась и возвратилась к своему занятию. Он подумал, что это довольно странно с ее стороны – не сказать ни единого слова в качестве приветствия – за завтраком она была само очарование. Пребывая в полном недоумении относительно того, что же могло приключиться за время его отсутствия, он стоял и таращился на нее, но она не думала оборачиваться.

– Эва?

Ноль внимания. Тогда он подошел к ней. Деревянными щипцами она сосредоточенно помешивала мыльную воду, все больше и больше заливая пол. Он тронул ее за плечо.

Она отложила щипцы и повернула к нему лицо, пунцовое от жара, исходившего от котла, поэтому он сразу и не заметил, что девушка плачет. Но теперь, стоя в нескольких дюймах от нее, он не мог не видеть слез, струившихся по ее щекам.

– Что-то случилось?

Она прерывисто вздохнула и выпалила одним духом:

– Да! Все!

Обреченно она махнула рукой в сторону беспорядка на полу.

– Я пыталась постирать белье и одновременно поставила печься хлеб, и тут у меня все пошло наперекосяк.

– Всего-то? – он оглядел захламленный пол, пытаясь скрыть свою радость. Она расстроилась из-за какого-то дурацкого белья.

Она снова судорожно вздохнула. Он хотел прижать ее к себе, успокоить, но вместо этого продолжал пожирать взглядом ее раскрасневшееся личико, обращенное к нему, впитывая в себя изумрудное сияние, которое излучали ее глаза, и пытался осмыслить ее слова.

– Во-первых, хлеб не поднялся. Потом я пошла накормить завтраком Неда и сменить его одежду, а в это время тут выкипела вода. – Она провела ладонью по щеке. – А потом… когда Нед проснулся – он дремал – то так развопился, что я помчалась туда, сломя голову, потому что решила, что это он от боли. И только ради того, чтобы получить нахлобучку за то, что я, видите ли, забрала его штаны, чтобы постирать.

Едва вымолвив это, она ударилась в слезы и уткнулась лицом в рубашку у него на груди. Чейз немедленно воспользовался удобным поводом, чтобы обнять ее. Его рука скользила вверх-вниз по ее спине, пока она немножко не успокоилась и ее бурные рыдания не сменились тихими всхлипываниями.

– Никогда не стирайте ковбойских рабочих брюк, Эва. Никогда. Это вообще не принято, – мягко произнес он.

– Но я думала…

– Они даже не считаются пригодными для дела, пока их нельзя будет просто поставить на землю.

– Но они же были такими грязными!

– Когда слой грязи становится слишком толстым, его просто соскабливают ножом, но никогда не стирают.

– Но это же… отвратительно. Он кивнул.

– Зато удобно. Я побеседую с Недом позже. Это не ваша вина. Вы же хотели, как лучше.

Он разомкнул свое объятие и, продолжая сжимать ее локоть, повел ее, лавируя между корытами и лужами на полу, мимо стула с кучей мокрых вещей к ее месту за столом.

– Сидите тут, – скомандовал он. – А я налью вам чашку кофе, а потом уберу весь этот беспорядок.

Она уставилась на него во все глаза, а потом ее нижняя губа скривилась. Она уронила скрещенные руки на стол и спрятала в них лицо.

Совершенно сбитый с толку, Чейз замер.

– Что я такого сказал?

Слова, которые донеслись из-под ее руки, звучали глухо, но довольно внятно:

– Вы так добры ко мне.

Это заявление еще больше укрепило его во мнении, которое сложилось у него уже давно, что он решительно ничего не понимает в добропорядочных леди. Решив больше не обращать на нее внимания, он снял шляпу, повесил ее на крючок, потом закатал рукава и решил начать с того, что, вытащив из кухни корыта, выплеснул из них воду под крыльцо. Продолжая уборку, он время от времени поглядывал на Эву и испытал огромное облегчение, когда она, наконец, выпрямилась, вытерла слезы передником и даже привела в порядок волосы. Когда Чейз поднял полупустое корыто и потащил его к двери, она начала было вставать.

– Оставайтесь на месте. Я уже почти закончил. С удрученным видом Эва рухнула обратно на стул.

– Со мной уже все в порядке. И я здесь экономка. Вам действительно не стоило утруждать себя. Я больше чем уверена, что у вас полно других дел.

– Сидите смирно. Она вздохнула.

Он выволок корыто из кухни и вернулся за вторым. Следующим этапом было вытереть пол, но прежде он налил ей чашку крепкого черного кофе, к которому она, однако, не притронулась. Наконец, приведя помещение в божеский вид, он налил кофе и себе и отрезал солидную краюху хлеба от одного кривобокого каравая.

– Пожалуйста, – прошептала она едва слышно. – Не надо заставлять себя жевать это только затем, чтобы сделать мне приятное.

Чейз улыбнулся.

– Я знаю. – Он осмотрел ломоть, который держал в руках. Серединка казалась местами немного непропеченной, но вполне удобоваримой. – А я люблю мягкий хлеб.

– Вы любите сырое тесто?

Он засмеялся и откусил кусок, быстро запив его глотком кофе.

Силясь улыбнуться, он замычал, изображая удовольствие.

– Никудышний из вас актер, Чейз Кэссиди.

– Разве?

Она покачала головой, уже начиная улыбаться. Через пару секунд он заговорил:

– Я полагаю, вам доводилось бывать в театрах, ну, когда вы жили на Востоке, и вообще? – Попытка завязать светскую беседу заставила его почувствовать себя неуклюжим, как новорожденный теленок.

Румянец, который уже потихонечку начал окрашивать ее щеки, вспыхнул ярким пламенем. Она, пряча глаза, уставилась в свою чашку с кофе.

– Да, пару раз я была в театре.

– Всегда думаешь, что это именно то, что стоит посмотреть.

Она пристально смотрела на него, но взгляд ее был неуверенным, как будто она тщательно взвешивала свои слова.

– Бывают пьесы лучше, бывают хуже. Так же и актеры.

– А у вас есть любимые?

Она опять что-то углядела на дне своей чашки.

– Да нет, пожалуй.

Сообразив, что эта тема ей почему-то неприятна, он сменил пластинку.

– Уже лучше себя чувствуете? Она кивнула и улыбнулась.

– Я чувствую себя презабавно. Я тут такого натворила.

Чейз и сам разулыбался.

– И что же такого ужасного вы сделали, мисс Эдуарде?

– Мне раньше никогда не приходилось стирать, вот почему на кухне все было вверх дном. Я знала, что это не просто, даже после того, как проштудировала главы из книги миссис Эпплби, посвященные этому предмету.

– Миссис Эпплби?

– Она написала книгу кулинарных рецептов и советов по домоводству. И там страница за страницей описывается, как провести день, отведенный на стирку и глажку. Она советует встать пораньше и сразу приниматься за дело. – Эва вздохнула, отодвинула в сторону пустую чашку и сложила руки на коленях, а потом устремила взгляд на сидящего напротив Чейза. – Но не могу же я вставать еще раньше, чем уже встаю. И я не думала, что, начавшись, эта катавасия никогда не кончится.

– Вы никогда не занимались стиркой в Филадельфии?

Она как-то странно посмотрела на него, потом покачала головой.

– Мы всегда отдавали белье прачке. – Откинув медную волнистую прядь волос со все еще влажного лба, она спросила: – А почему вы вернулись так быстро?

Ее вопрос немедленно вернул его в суровую реальность. Если он не хочет, чтобы день прошел впустую, пора прекратить валять дурака, попивая кофе и чесать языком.

Он одним глотком осушил свою чашку.

– Я вернулся домой за стрихнином.

Когда он встал, намереваясь идти, ее глаза затуманились разочарованием, а рука крепко стиснула чашку из-под кофе.

– Яд? Зачем?

– Мы обнаружили, что на скот напали волки.

– Боже, какой ужас! – широко распахнув глаза, она прижала руки к груди.

Против воли он улыбнулся такой непосредственной реакции на его новость.

– Такое временами случается. Каждый владелец ранчо готов к тому, что потеряет за год несколько голов скота. Мы посыпаем туши стрихнином и оставляем на съедение волкам. Обычно они сразу заглатывают наживку.

Он достиг двери кладовой, исчез за дверью и вышел, держа в руке коричневую бутылочку. Эва встала и понесла чашки в мойку.

Когда она обернулась к нему, брови ее были нахмурены.

– Наверное, это ужасно – терять скот? Он пожал плечами.

– Хорошего мало, но таковы правила игры. Я истратил почти все, что имел, когда прошлой весной приобрел нескольких животных новой герфордской породы. Ни одной из них мы пока не потеряли.

– Слава Богу, – вздохнула она.

Чейз выглянул в окошко, проделанное в двери. Небо все так же затянуто тучами. Хоть бы дождь пошел. Полил, как из ведра. Тогда бы у него было оправдание, чтобы остаться с ней на весь день. И тут воображение нарисовало такую картину: они вдвоем, вместе, и больше никого, дождевые капли выбивают неритмичную дробь по крыше. Если бы она принадлежала ему, этот день стал бы для него праздником. Он бы развел огонь и сидел рядом с нею, наслаждаясь ее близостью, а потом бы просто заключил ее в объятия.

Ему уже знакомо было это ощущение – теплота, нежность и аромат сирени – все это была она. Он бы легко, как перышко, отнес ее в свою комнату. Она бы застенчиво улыбалась, а он положил ее на кровать и осторожно, медленно, нежно раздел бы ее. А она была бы такой сладкой, желанной, хотя и не уверенной в себе, как любая девственница.

Все эти образы моментально улетучились, когда он вспомнил, что у него еще в жизни не было девственницы.

Это было бы медленно и нежно.

Это была бы адская мука.

Это было бы райское наслаждение.

– Чейз?

Он очнулся и едва не потерял сознание, обнаружив, что она стоит почти вплотную к нему.

Ему дважды пришлось покашлять, прежде чем он смог произнести:

– Мне пора идти.

Она продолжала стоять, в ее зеленых глазах сверкали и переливались невыплаканные слезинки.

– У вас мыльной пены получилось больше, чем нужно, – мягко произнес он.

Она тряхнула головой и сердито заморгала.

– Знаю. Не понимаю, что на меня нашло. Я только хотела качественно выполнить свою работу.

– Вы это и делали.

– Вовсе не обязательно утешать меня, но мне это очень приятно, Чейз.

Это признание заставило его почувствовать себя чуть ли не властелином мира.

– Вы не могли сделать лучшего подарка для одного из нас.

Она потянулась, чтобы поправить воротничок его рубашки, и он замер, боясь пошевелиться, боясь даже вздохнуть Он перехватил ее руку, сжал запястье, чувствуя, как под его пальцами ровно бьется пульс. Он поднял ее руку к своим губам и поцеловал ладонь.

Он был готов к тому, что она отшатнется.

Но она протянула свободную руку и обхватила его шею, поднялась на цыпочки и нагнула его голову вниз, приближая его губы к своим. Чейз откликнулся на ласку, отпустил ее руку и прижался губами к жаркому, зовущему рту. Он прижал ее к себе сильнее, запустил пальцы в ее кудри и сцепил руки у нее на затылке.

Поцелуй стал глубже, он заставил Эву откинуть голову и приоткрыть губы, позволить его языку вторгнуться туда и пробовать на вкус и исследовать завоеванное пространство.

Для них время остановило свой бег. Не было больше мычания телят, доносившихся из загона, не было бульканья кипящей в котле воды. Окутанный духом свежего хлеба, запахом мыла, теплом печки и, самое главное, соблазнительным ароматом сирени, Чейз испытал такие минуты блаженства, каких еще не было в его жизни.

Она, изогнувшись, придвинулась к нему еще ближе, он, обхватив ее всю, сжал руками ее ягодицы и прижал к себе с удвоенной силой. Она возвратила ему поцелуй с еще большим жаром, и он весь отдался во власть страсти, охватившей его. Он впивался в нее жадно, чувствуя, как она трепещет в его объятиях, и это переполняло его восторгом.

Эва первая прервала поцелуй, но не сделала попытки освободиться из кольца его рук. Вся дрожа, она приникла к нему, уткнувшись лицом в его плечо. Так они и стояли, не имея сил даже дышать, слившись в единое целое. Сердце Чейза колотилось бешено, неистово. Его внезапное, всепоглощающее чувство к этой женщине, замершей в его объятиях, сразило его наповал, как не сразил бы ни один вооруженный бандит, которого он когда-либо встречал.

Снаружи залился лаем Кудлатый, и она отшатнулась от Чейза. Ее лицо пылало, в ее прелестных чертах читались смятение и растерянность. Когда его руки отпустили ее, она отступила назад, потом сцепила пальцы и воззрилась на него в немом изумлении. Чейз прочистил горло и взглянул в окно.

– Он как будто лает на ветер, – неловко заметил он.

Она не шелохнулась и ничего не сказала в ответ.

Чейз повернулся кругом, сдернул с крюка свою шляпу и надел ее на голову. Он открыл дверь, но, не имея привычки спасаться бегством из щекотливых ситуаций, снова повернулся лицом к Эве. Она стояла, не отрывая от него взгляда, как будто силясь понять, что же это между ними только что произошло. Ее глаза были широко раскрыты и полны недоумения.

– Извините, Эва, – пролепетал он, принимая ее молчание за возмущение.

Она чуть приоткрыла рот, как будто собиралась что-то сказать, потом опустила глаза.

– Ничего страшного… Я только… Я хотела… – Горестный вздох вырвался из ее груди. – Я виновата так же, как и вы. Сама не знаю, что на меня нашло. Я только хотела поблагодарить вас за вашу… вашу доброту.

Он повернулся кругом и вышел вон.

Набросив на плечи парусиновый плащ и вскочив в седло, Чейз не удержался и мельком взглянул на дверь. Он так и думал, что увидит Эву сквозь оконное стекло, покрытое дождевыми каплями. Она стояла в той же позе, в которой он ее оставил.

Какая домашняя сцена – хлеб, только что вынутый из печи и еще теплый, кофе, они двое, болтающие о том о сем, сидя за столом. Но это было нечто нереальное, вроде сцены из пьесы, одной из тех, что Эва видела в театре, когда еще жила на Востоке. Это была чудная картина, но это была не жизнь, а сказка, рассказанная в дождливый день. И никогда ей не стать жизнью, пока прошлое стоит у них на пути.

Он мог быть бандитом, который немалую часть своей жизни провел в территориальной тюрьме, но он был еще и жалким трусом, смертельно боящимся, как бы она не узнала всю правду о нем.

Эва, бессмысленно уставившись на дверь, смотрела, как Чейз скрылся из виду. На подгибающихся ногах она вернулась обратно к столу и медленно опустилась на его осиротевший стул. Сиденье еще хранило тепло его тела. Ее пальцы дрожали, когда она поднесла их к лицу и коснулась своих губ, все еще ощущавших вкус поцелуя.

Каждый ее нерв был обнажен, каждая клеточка тела горела огнем. Ни один мужчина в ее жизни не был ей так близок. Тепло его дыхания и прохлада кожи, смоченной дождем. Запах гор, сосен и животных. Оказывается, он умеет не только стрелять. Его поцелуй был еще более восхитительным, чем она могла себе вообразить. Будто находясь под действием какого-то дурманящего зелья, она чувствовала, как кружится голова, поцелуй не утолил, а только распалил ее жажду.

Ты играешь с огнем, Эва Эберхарт.

Она была полна решимости изменить свою жизнь к лучшему, и – на тебе – по уши влюбилась в мужчину, которого едва знает. На ее щеках вспыхнули пятна румянца, когда она вспомнила, как вела себя несколько минут назад. То, что она пыталась представить, как невинный поцелуй, простую благодарность за все, что он для нее сделал, переросло в нечто, не поддающееся контролю.

Она бросила взгляд на котел и чуть не подпрыгнула. Вода почти выкипела, и если она не поторопится, ее полосатое платье просто-напросто сгорит. Ухватившись за повод хоть на время выкинуть Чейза Кэссиди из головы, она, нахмурившись, смотрела на медный котел и, наконец, решила, что, когда она поедет в Последний Шанс помогать Рэйчел, то найдет прачку, и будет платить ей из собственных сбережений.

Она запустила щипцы в котел и вытащила платье, облепленное хлопьями мыльной пены. И тут вдруг пришла мысль – а что, интересно, думает сейчас Чейз Кэссиди о добропорядочной мисс Эве Эдуарде?

Лейн нырнул под раскидистые ветви старой ольхи, прикрывая бутерброд, который держал в руках, чтобы тот не намок. Рамон, Джетро и Орвил уже были тут, расположившись вокруг небольшого костерка, который едва теплился – так было влажно. Не в обычаях ковбоев делать привал средь бела дня, чтобы перекусить, но утром Эва завернула бутерброды для всех, и, передавая каждому его порцию, напомнила, что в такой холодный день обязательно нужно будет подкрепиться.

Быть ковбоем нелегко даже в самую хорошую погоду, а уж сейчас… Но Лейн чувствовал себя гораздо лучше, чем в школе. Всякий раз, когда он вспоминал, что ему больше не нужно будет втискивать свое крупное тело за крошечную школьную парту в последнем ряду, ему хотелось плясать от радости.

Конечно, он не мог не признать, что глазеть на грудь Рэйчел Олбрайт было довольно приятно, особенно когда она не смотрела в его сторону, или еще наблюдать, как покачиваются ее бедра, когда она вставала, чтобы написать что-то на доске.

Он будет скучать по ней, но не так уж сильно. Рэйчел Олбрайт была добра к нему, но она обращалась с ним, как и с остальной своей малышней. Мисс Эва – совсем другое дело.

– Твои мысли сейчас далеко, амиго, – заметил Рамон.

– Просто прикидываю, что могло задержать Чейза.

– Что-то рыжеволосое, – прошамкал Джетро, еле ворочая языком, поскольку рот у него был набит ростбифом и пшеничным хлебом.

Лейну тут же кровь бросилась в голову.

– Чтоб я больше не слышал от тебя ни слова о мисс Эве. – Угрозу в его голосе услышали все, а Джетро – тем более.

– Господи, не будь таким впечатлительным, парень. Я ничего плохого не имел в виду, – пробормотал он, отводя глаза.

– Мисс Эва просто замечательная. Настоящий ангел, – заявил Орвил, не обращаясь ни к кому конкретно. Он был единственным, кто сидел на влажной земле, обхватив колени руками.

Опять воцарилось молчание. Лейн рассеянно рассматривал серый пейзаж. Чейз и Эва. Никогда. Да что может такая женщина, как мисс Эва, найти в его дяде. Он же такой старый. Ему уже тридцать четыре. Да как вообще мужчины такого возраста могут вызывать какие-нибудь чувства у красивых женщин. Лейн окинул взглядом своих спутников. Только Джетро было около двадцати.

Лейн смерил его взглядом. На вкус некоторых Джетро ничего себе. Светлорусые волосы и лучезарная улыбка. Коренастый и немного косолапый, но во время танцев никогда не упускал случая закружить какую-нибудь местную девчонку и начать выписывать с ней замысловатые коленца. Правда, еще он питал низменное отвращение к мытью.

– Чего уставился? – возмутился Джетро. Лейн спохватился, что слишком уж бесцеремонно разглядывает молодого ковбоя. Он отвел взгляд.

– Ничего особенного.

Джетро отшвырнул в сторону свою жестяную кружку и вскочил на ноги.

– Хочешь подраться?

Лейн уже готов был дать согласие, как Рамон сжал его плечо.

– Sientate.[6]

Лейн сбросил его руку. Поверх плеча Джетро он заметил Чейза, поднимавшегося в гору.

– Ну, давай, начинай. Давай, ударь меня. Джетро проследил за направлением взгляда Лейна.

– Жалеешь, что ты – это всего лишь ты? Жалеешь, что не можешь выкинуть меня вон?

Рамон встал.

– Заткнись, Адаме. Хватит. У нас еще полно работы.

Джетро вытащил свои перчатки из заднего кармана и начал натягивать их.

– Думаешь, сопляк, ты что-то из себя представляешь только потому, что ты племянник Чейза Кэссиди? Нет, тебе еще многому предстоит научиться.

– Вот как? – Лейн подходил к Джетро все ближе и ближе, пока они не столкнулись носом к носу.

Чейз подъехал к костру и спешился. Продолжая держать в руках поводья, он угрожающе надвигался на спорщиков.

– Прекратите немедленно. Адаме, садись на лошадь и гони этих коров вниз, в долину. А то часть из них уже опять разбежалась.

Он повернулся к Лейну, едва сдерживаясь, чтобы не выйти из себя.

– Я что, даже на минуту не могу оставить тебя без присмотра?

Лейн уже почти решил было наябедничать, что Джетро сказал гадость об Эве, но потом передумал. Упрямо, не отводя взгляд, он смотрел в глаза Чейзу.

Лейн был готов стоять так хоть целый день. Чейз, похоже, тоже не намерен был уступать, но потом взял себя в руки и сказал:

– Ступай.

Лейн пошел прочь.

Чейз смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду.

– Ты думаешь, я никогда не смогу найти к нему подход? – обратился Чейз к Рамону.

Гигант-мексиканец пожал плечами.

– Para saber hablar, hay que saber escuchar.[7]

Чейз наблюдал за племянником, который садился на лошадь. В седле этот щенок держался так же уверенно, как и сам Чейз, а лошадь, по всему видно, управлялась опытной рукой. Чейз подозревал, что не было такого дела, которое Лейн не сумел бы выполнить, как надо, – было бы лишь время и желание. Как бы он хотел научить мальчишку слушать, но сначала нужно найти к нему подход, чтобы парень сам поделился тем, что его беспокоит.

Чувствуя, что ему необходимо побыть одному, Чейз объявил, что поднимется выше в горы – может, там тоже обнаружит павший скот. Он вскочил на лошадь и взял курс на запад, держась вдоль линии деревьев, по которой он мог автоматически ориентироваться, а сам снова вернулся мыслями к поцелую, который подарила ему Эва.

Сказать, что она поразила его тем, что первая поцеловала его, значит ничего не сказать. Не в силах стряхнуть с себя очарование этого воспоминания, он прокрутил в памяти каждую деталь, каждую мелочь, чтобы понять, как же все-таки мисс Эва Эдуарде оказалась в его объятиях.

Это ведь был такой невинный порыв – она потянулась поправить его воротник. В его памяти запечатлелось, как он перехватил ее руку и поцеловал в ладонь. А потом в какой-то момент все закружилось перед глазами, так же внезапно и неожиданно, как вспыхивает пожар в прерии. Она всего лишь хотела чмокнуть его в знак благодарности, не подразумевая ничего больше, но ему было мало. Он заставил ее подчиниться своим желаниям. С его стороны, конечно, было ошибкой допустить такую вольность по отношению к леди.

Ну, ошибка или нет, но еще ни одна женщина не была такой нежной, такой податливой в его объятиях – и ни одна женщина не была так недоступна для него. Проживи он хоть сто лет, ему никогда не забыть ее яркий румянец и выражение растерянности и изумления, застывшие на ее лице, когда он последний раз бросил на нее взгляд. Она стояла столбом, не в состоянии поначалу ни слова вымолвить, а опомнившись, начала извиняться и оправдываться перед ним.

Мыслями оставаясь с Эвой, Чейз добрался до пострадавшей от капризов погоды давно заброшенной избушки, примостившейся под соснами. Он собирался привести ее в божеский вид и использовать по назначению, как только соберет достаточно денег, но это должно было произойти еще ох как нескоро. Попридержав лошадь, он окинул взглядом раскинувшуюся внизу долину. Отсюда ранчо не было видно. Дом скрывался за излучиной речушки, одной из многих, которые впадали в Миссури. В отдалении вздымались горы, почти полностью закутанные в лохматые шубы из облаков.

Обычно он находил удовольствие в том, на что другие люди почти не обращали внимания, считая само собой разумеющимся. Даже в тюрьме достаточно было бросить взгляд на бескрайние просторы, чтобы привести в порядок мысли, успокоить душу и найти в себе силы жить дальше. Но сегодня не сработало. Над землей нависли свинцовые тучи, тяжелые, как те мысли, которые приводили его в смятение. И только одно стало ясно ему после того, как он перебрал все возможные варианты, – с сегодняшнего дня ему придется держаться подальше от Эвы и попытаться выкинуть из головы то, что произошло между ними.

Загрузка...