Прекрасный

Глава 1. Верочка

«Эдвард Саншайн был прекрасен, как грех. Его зеленовато-голубоватые глаза, окруженные многочисленными темными ресницами, сияли, как рассветное солнце в зените иссиня-синих небес. Красивые скулы его нежных щек покрылись стыдливым румянцем, на роскошных губах застыла застенчивая улыбка, полная страсти.

– Поцелуйте же меня, сэр, – страстным шепотом страстно прошептала юная грешница Бланш и поправила кокетливый локон цвета…» – цвета… цвета закатного луча? Цвета спелой пшеницы? Цвета лепестков золотисто-розовой розы? Да что б ее! Верочка принялась лихорадочно скроллить назад: в какой-то из уже опубликованных глав этого фанфика она совершенно точно описывала цвет кокетливых локонов юной грешницы Бланш, только вот в какой… Облажаться снова ужасно не хотелось. Последний из ее текстов нещадно раскритиковали на форуме фанфиков.нет – нижняя сорочка леди Эвелин у нее, видите ли, в первой главе была шелковой, в пятой кружевной, а к финалу она ее вообще куда-то потеряла. Припомнив все нелестные эпитеты, которыми в очередной раз наградили ее творчество неблагодарные читатели, Верочка сердито шмыгнула носом – можно подумать, она, Леди Миднайт-Сан, самый худший автор на свете! Можно подумать, ее героиня настолько бедна, что не может позволить себе вторую сорочку! Можно подумать…

– Пить! – примчавшийся с центра детской площадки сынишка с разбегу впечатался ей в колени, принялся деловито рыться в расстегнутой сумке. – Ты пить взяла?

– Взяла, – со вздохом ответила Верочка, откладывая телефон с никак не желавшим дописываться абзацем. – Вот. Пей, только аккуратно, постарайся не…

– Пасип! – сынишка выхватил из ее рук бутылку, жадно отпил. – Смотли, я вот, вот с этой класивой девочкой иглаю!

– Это замечательно, – кивнула Верочка, с тоской глядя на подходившую к ее скамейке молодую девицу в розовом, рядом с которой топталась малышка, упакованная в плотный зимний комбинезон такого же, как у матери, яростно-поросячьего цвета. – Беги, играй.

– Как хорошо вы уже разговариваете, – девица в куртке с крупным логотипом «Баленсиага», расшитым подозрительно яркими стразами, без спроса присела на Верочкину скамейку. – Сколько вам?

– Четыре с половиной, – обреченно ответила Верочка. Ну все, конец спокойствию, очередная энтузиастически настроенная молодая мамаша на ее седины. Сейчас начнется это бесконечное «а вот мы», «а вот у нас»… а ведь этот день поначалу обещал быть таким славным! Возвращающийся из командировки Портнягин невероятно удачно застрял в аэропорту Салехарда, старшие с самого утра разбежались по своим делам, и Верочка, вручив младшему в качестве взятки обыкновенно запретный для него планшет, спокойно накатала за утро добрую треть очередной главы своего «Страстного свидания в старом поместье». Потом, правда, совершенно некстати явилась Зуля, попросившаяся прийти сегодня вместо вчера, и поэтому Верочке пришлось отбирать у негодующего ребенка вожделенный гаджет и везти его гулять. Гадкий мальчишка, ни в какую не желавший расставаться с планшетом, отчаянно ревел, Зуля, бормоча себе под нос что-то о дурно воспитанных детях и их безответственных родителях, сердито гремела ведрами, так что Верочка, пообещав несчастному страдальцу «Киндер», лучшую детскую площадку всея Бутова и полцарства в придачу, впопыхах собрала сумку и быстренько сбежала из квартиры, волоча за собой упирающегося ребенка. И ведь, главное, на площадке-то поначалу все складывалось как нельзя лучше! Скормив младшему обещанную шоколадку, Верочка устроилась на единственной свободной лавочке и, вполглаза наблюдая за пестрым клубком детворы, весело возившейся в подтаявших сугробах вокруг деревянного домика, вернулась к своему многострадальному тексту. Она строчила абзац за абзацем, совершенно по-детски радуясь тому, как ладно буковки складываются в слова, слова – в предложения… и вот, похоже, сейчас ее чудесное занятие пойдет псу под хвост, точнее, под розовую куртку какой-то не в меру словоохотливой девице!

– Надо же, какой взрослый мальчик, а я думала, вам три, – девица подсела к ней чуть ближе, – а вот нам как раз три, и мы…

«…Цвета искр, которыми искрится ночной костер», – сделав вежливо-заинтересованное лицо, быстро написала Верочка. Ничего, пусть пока будет так, она потом сверится с предыдущими главами, сейчас главное – не растерять остатки вдохновения. «Ее юная грудь вздымалась, ресницы трепетно и призывно трепетали. Сэр Эдвард Саншайн все так же молча смотрел на нее своими дивными голубовато-зеленоватыми глазами, исполненными неподдельной страсти. Юная грешница Бланш»…

– А как вас зовут? – с энтузиазмом, достойным лучшего применения, продолжила розовая «Баленсиага»

– Нас зовут Эдвард, – ответила Верочка – глупо было предполагать, что девицу интересует конкретно ее, Верочкино, имя. Значит, так: «…грешница Бланш подалась вперед, всем своим трепещущим существом ощущая, как прекрасный юноша трепещет ей в ответ»…

– Красиво, – вежливо похвалила розовая «Баленсиага». – Это в честь того вампира, да? Есть же такое кино, ну, знаете, старое очень, еще моя мама в молодости увлекалась. А нас зовут Аннабель-Княженика-Сафия, представляете? Мы просто никак с мужем договориться не могли, а свекры вообще хотели Анечку, ну и назвали Аннабель-Княженика-Сафия, через «а», чтобы, знаете, не как у всех, а сокращенно мы или Сафи, или Ника, и еще мы отзываемся на…

Разумеется, Эдварда звали Эдвардом вовсе не в честь популярного актера с крупной челюстью, чей болезненный румянец в том дурацком фильме просвечивал даже сквозь грим толщиной в полпальца. В отличие от мамаши назойливой розовой «Баленсиаги», Верочка никогда не увлекалась вампирской сагой, популярной во времена ее молодости – о нет, Верочкино сердце давно и безраздельно было отдано сэру Эдварду Саншайну, герою бесконечного цикла фэнтези-романов известной отечественной писательницы Жени Фишер. Эта роковая страсть приключилась с Верочкой больше двадцати лет назад; бедняжка Портнягин, ходивший у нее в ухажерах, вместо цветов как-то раз принес ей книжку, напечатанную на дешевой серой бумаге – вот, держи, ты же любишь читать всякое, ну, такое. Верочка мысленно скривилась – на аляповатой обложке был изображен лупоглазый чувак в развевающемся плаще и шляпе с пером. За спиной у чувака вздымал черные паруса пиратский корабль, садилось (или вставало?) ярко-оранжевое солнце и почему-то извергался вулкан. Надпись над головой чувака гласила: Женя Фишер, «Закат на рассвете. Том I». Вежливо взяв идиотский подарок, Верочка мысленно пообещала себе выкинуть подозрительную книжонку, не донеся до общаги, но постеснялась; придя же домой, от нечего делать прочитала пару страниц – и пропала.

Душераздирающая история юного аристократа Эдварда, волею судеб оказавшегося под опекой байронического сэра Эндрю Миднайта, завладела Верочкиным умом. За одну ночь заглотив первый том, наутро она погнала Портнягина за вторым, а потом нашла на форуме поклонников отечественной фантастики тред Жени Фишер, перечитала все немногочисленные на тот момент фанфики по «Закату на рассвете» и, решив, что она сумеет написать в сто раз лучше, с упоением принялась сочинять свои. По ее мнению, в книгах Фишер отчаянно не хватало романтических сцен, которые Верочка придумывала теперь вместо нее в ожидании продолжения. В своих немудрящих историях она взахлеб описывала прекрасного виконта Саншайна, влюбляющегося в графинь и их горничных, отдающего им руку, сердце и всего себя – а что еще прикажете делать бедному читателю, если автор твоей любимой истории никак не желает писать про любовь? В бесконечных томах бесконечного «Заката на рассвете», со временем переставших помещаться на одной полке, шли войны и совершались кошмарные преступления, горели леса и степи, разбушевавшиеся реки смывали города, мистические знамения обещали неминуемый конец всему сущему, и только в зловещем особняке герцога Миднайта все оставалось по-прежнему – роковой сэр Эндрю, томно выгибая бровь, показательно пренебрегал своим воспитанником, а юный Эдвард красиво страдал, терзаемый… Да! «Терзаемый роковой страстью, юноша опустился», нет, «упал», нет, «рухнул перед красавицей на колени». Да, так хорошо. Да что там хорошо – просто превосходно! «– Прекрасная Бланш! Умоляю! Не откажите бедному»…

– А в садик вы уже ходите? – настырная розовая «Баленсиага» придвинулась еще ближе, обдав Верочку душным мыльным запахом «Зелински и Розен».

– Ходим, – вздохнула Верочка. Эх, ну почему, почему сегодня уже суббота? В будний день она, отправив младшего отпрыска социализироваться, сбежала бы от свирепой Зули в ближайшую кофейню и славно посидела бы там с ноутбуком и чашкой пряного тыквенного латте, совсем как настоящая писательница! Можно было бы сделать красивую фотку – солнечный луч, освещающий клавиатуру, пирожное на ярком фаянсовом блюдце, салфетка, исписанная от руки так, что на ней ничего невозможно прочитать – и выложить ее, снабдив надписью «настроение творить», или «Февраль! Достать чернил и…», ну или что-то вроде того. Так, не отвлекаемся. «… не откажите бедному влюбленному! – с этими словами Эдвард, встав на одно колено…» – стоп, погодите. Он же у нас уже стоит на коленях, кажется? Блин. Ну, тогда пусть будет так: «с этими словами Эдвард, поднявшись с колен, прильнул к трепещущим губам юной Бланш, подарив ей свой первый в жизни поцелуй». Да, о да, ну наконец-то!

– А мы, – противная «Баленсиага» никак не желала оставить Верочку (то есть тьфу, юную грешницу Бланш, разумеется) наедине с прекрасным сэром Эдвардом, – мы пока нет, но скоро пойдем! А вы с трех лет пошли или, наверное, с четырех?

– Угу, – ответила Верочка. Так себе ответ, конечно, но на что рассчитывала эта молодая идиотка, отрывая Верочку от первого в жизни поцелуя виконта Саншайна? Конечно, в ее фанфиках юный Эдвард уже лишался девственности бессчетное количество раз, но в «Страстном свидании в старом поместье» он все еще был невинен, хотя Верочка честно пыталась свести его с этой профурсеткой Бланш целых четыре с половиной главы!

– Мы, знаете, сначала хотели в «Ромашку», но я прочитала в группе нашего дома, что там плохой контингент, – как ни в чем не бывало продолжала вещать девица, с таким явным удовольствием выговорив слово «контингент», словно совсем недавно его выучила и ужасно этим гордилась.

– Угу, – кивнула Верочка, весьма, на ее взгляд, убедительно изобразив озабоченность моральным обликом контингента детского сада «Ромашка». «Ошеломленная таким неожиданным напором своего возлюбленного, юная грешница Бланш, трепеща, разомкнула губы навстречу губам Эдварда, отдавшись поцелую», нет, «всецело отдавшись этому поцелую, сладкому, как»… как что? Как мед? Ужасно банально. Как клубничное варенье? Как-то по деревенски. Как воды Темзы? Ну… Ладно, пусть пока будет как мед, или лучше как вересковый мед, если не придумается сравнение получше. Значит, «поцелую, сладкому, как вересковый мед», ага. «Своими расширившимися от страсти черными глазами Бланш глядела в прекрасное лицо юного сэра Эдварда, и особенно в его прекрасные глаза, обещавшие ей райское блаженство. Ее грудь, прижавшись к его груди, трепетно вздымалась, поражая воображение»… Да блин! Поверх текста фанфика всплыло сообщение из родительского чата 11«Б». «Я не на что не намекаю», – писала эта курица Возницына, отвечавшая в родительском комитете за строго запрещенные школьной администрацией поборы, – «но на выпускной альбом сдали все, кроме…». Верочка сердито смахнула сообщение – она сдала всю сумму за выпускной Макса еще в октябре, и почему бы Возницыной не пойти в личку к должникам со своими дурацкими намеками, вместо того, чтобы отвлекать порядочных людей от творчества! Итак, «трепетно вздымалась, поражая воображение»…

– А вы в каком садике? – розовая «Баленсиага» сочувственно посмотрела на Верочкину сумку, просторный и чертовски удобный ноунейм из ближайшего торгового центра. – В муниципальном, наверное?

– Мы в «Радости», – из последних сил пытаясь держать себя в руках, ответила Верочка, и, увидев недоумение на личике собеседницы, пояснила, – которая бывшая «Радуга».

«Баленсиага» испуганно отшатнулась – очевидно, она не предполагала, что в ее славном мире розовых пони водятся люди, способные отдать ребенка во что-то, что раньше называлось «Радугой». Блин, надо было сразу сказать, что мы из «Радуги», подумала Верочка. Значит, «…поражая воображение. Эдвард нерешительно обнял ее тонкий стан и привлек к себе еще ближе, издав еле слышный стон, исполненный жаркого влечения и огненной страсти. Бланш…» да чтоб тебя! Телефон в руках взорвался звонком, и Верочка, вздрогнув, едва его не уронила.

– Да?

– Щистящий порошок саконщился, – холодно сообщила Зуля. – Ванну щистить нещем.

– Как закончился? Я вроде покупала, – Верочка растерянно посмотрела на розовую «Баленсиагу», словно та могла знать, куда подевалась почти полная банка олдскульной вонючей дряни, которую ретроградка-Зуля предпочитала новомодным спреям и гелям.

– Не снаю, – отрезала Зуля. – Нету нищево. Сафсем пустой.

– Ну хорошо, то есть, я хотела сказать, плохо, то есть возьмите, пожалуйста, другое средство, корейское, в хозяйственном шкафу. Такая белая бутылка с оранжевым распылителем.

– Корейская, – зловеще протянула Зуля. – Сащем покупать корейская, если надо было покупать нормальный щистящий порошок, да?

– Так получилось, – попыталась оправдаться Верочка. – Может, мальчики рассыпали…

– Мальщики! – грозно сказала Зуля. – Кстати про мальщики! В комнате у Андрея…

– А это не ваш Эдвард там в сугробе лежит? – розовая «Баленсиага» озабоченно тронула Верочку за рукав.

– Кажется, мой… – Верочка привстала со скамейки. – Зуля, дорогая, я никак не могу сейчас говорить, просто возьмите пока корейскую, а я… Эдвард! Эдвард! Иди сюда! Варежки промокли?

Негодный поросенок, увлеченно барахтавшийся в сырой куче грязного снега, не удостоил ее ответом.

– Эдик! Эдичек! – громко засюсюкала розовая «Баленсиага», явно желая ей помочь. – Иди сюда! Бабушка тебя зовет!

– Эдвард! – Верочка тяжело приподнялась со скамейки.

– Сидите-сидите, я его сейчас приведу! – проворная девица вскочила, сбегала к площадке и через полминуты уже тащила упирающегося Эдварда к скамье.

– Что же ты не слушаешься свою бабуленьку, Эдик, – ласково увещевала она сердитого мальчугана, – стареньких надо уважать, и…

– Сама Эдик, – сердито перебил ее мальчик. – Я Эдвалд. А она – моя мама.

– Мама? – молодая нахалка недоверчиво уставилась на Верочку. – Это сколько же…

– За сорок, – холодно ответила Верочка. Розовая «Баленсиага» вылупилась на нее так, словно услышала «за девяносто». Да, милая, да, – сердито думала Верочка, роясь в сумке в поисках сухих варежек, – после сорока у некоторых еще иногда случается секс, а потом ты до последнего надеешься, что это климакс, пока этот «климакс» не начинает радостно пинать твою печень. – Эдвард! Куда?!!

Беззастенчиво притворившийся глухим Эдвард Портнягин, выхватив из ее рук варежки, уже бежал обратно к площадке, где его ждала восхитительная куча сырого грязного снега, толпа веселой мелюзги и «класивая» девочка по имени Аннабель-Княженика-Сафия. Присевшая на дальний конец скамьи розовая «Баленсиага» нерешительно ерзала, словно не в силах решить, достоин ли ее высочайшего общества человек, не только рожающий детей в возрасте, когда приличные люди уже запасаются белыми тапочками, но и безответственно отдающий их в бывшую «Радугу». Телефон тренькнул снова – очевидно, Зуля решила, что недостаточно высказала ей за отсутствие любимой отравы. Верочка скосила глаза – на заблокированном экране высветилось: «Друзья! Приглашу одного счастливчика…»

Это было сообщение из телеграм-канала какого-то молоденького актера, на который относительно недавно подписалась Верочка – он вроде бы сыграл Эдварда Саншайна в грядущей экранизации «Заката на рассвете». С этой экранизацией продюсеры носились уже лет пять, если не больше, то анонсируя ее, то вновь откладывая, то заваливая интернет фотографиями красивых молодых артистов в гриме, то снова и снова объявляя рекаст. Из заявленных с самого начала актеров в проекте неизменно оставался лишь признанная сериальная звезда Юрий Воронов, которого пригласили на роль герцога Миднайта, зловещего опекуна юного Эдварда – про Воронова в фанатских кругах говорили, что он не то брат режиссера, не то лучший друг генерального продюсера, не то вообще любовник самой Жени Фишер. К этой экранизации, которая сначала должна была быть сериалом, потом полнометражным фильмом, потом снова вроде бы сериалом, Верочка с самого начала относилась довольно скептически – ну сами посудите, разве наши в состоянии снять что-то приличное? «Закат на рассвете» был великой книгой, достойной Голливуда, уж никак не меньше – однако, как истинная фанатка, она аккуратно подписывалась на каждого актера, которого продюсеры объявляли очередным Эдвардом. По слухам, съемки состоялись еще прошлым летом, но, кроме мутных фоток, изредка публикуемых в сети фан-клубом Юрия Воронова, никаких доказательств этому не было.

Вздохнув, Верочка открыла Телеграм. Молодой актер с дурацкой фамилией Убожин писал:

«Друзья! Приглашу одного счастливчика на «Отелло» сегодня в семь вечера! Хотите увидеть нас с Юрием Вороновым на сцене Академического? Пишите «ХОЧУ» в директ, победителя выберу рандомайзером через час. Время пошло!»

– Мам! – раскрасневшийся сынишка вернулся с полдороги и решительно полез в сумку. – Пить!

– Да ты уже почти все выпил, – покачала головой Верочка, глядя, как, запрокинув голову, мальчишка ловит языком последние капли.

– В следуюсий лаз возьми больсе! – сурово отчитал ее ребенок и бросился к своей даме: – Девочка! Подозди! Я иду!

– А все-таки как хорошо вы уже разговариваете, – розовая «Баленсиага», видимо, все-таки посчитавшая Верочку достойной своей компании, снова подсела к ней поближе. – Сколько, вы говорите, вам, четыре?

– Четыре с половиной, – медленно проговорила Верочка.

Четыре с половиной года. Вот уже четыре с половиной года вся ее жизнь состояла из грязных памперсов, бутылочек, бессонных ночей, соплей и невынесенных горшков. Четыре с половиной долбаных года она не выбиралась никуда, кроме игровых комнат в торговых центрах и детсадовских утренников. Если бы не «Закат на рассвете», неизменно даривший ей сладкое забытье, вдохновение и простор для творчества, за эти четыре с половиной года она сошла бы с ума, и Портнягину пришлось бы запереть ее в холодной каморке на чердаке их старого поместья, приставив ходить за ней пьянчугу-служанку… впрочем, эта история, кажется, уже была написана какой-то другой бедняжкой. Верочка с тоской обвела глазами свою невзрачную действительность – унылую детскую площадку, стиснутую со всех сторон панельными многоэтажками, мутное февральское небо, серый снег с торчащими из него тощенькими измученными деревцами, а потом нажала на аватарку актера Убожина и в открывшемся окошке личных сообщений недрогнувшей рукой набрала: «ХОЧУ».