Прекрасный дом

ПРЕДИСЛОВИЕ

Роман Джека Коупа «Прекрасный дом» переносит нас в юго-восточную часть Африки первого десятилетия XX века.

Чем явилось начало века для России?

Это трагическая война с Японией. Мукден и Порт-Артур. «Варяг» и «Кореец». Кровавое воскресенье и броненосец «Потемкин». Бурный 1905 год, впервые заставивший содрогнуться Российскую империю. Октябрьский манифест Николая II и Первая Государственная Дума.

В те времена, для наших дедов и прадедов,—

А Запад тех лет?

На улицах Лондона появились первые автобусы. Открыт Симплонский тоннель между Италией и Швейцарией. Спущен на воду военный корабль «Дредноут» — вскоре его название станет нарицательным. Во Франции реабилитирован Альфред Дрейфус. Землетрясение в Сан-Франциско унесло семьсот человеческих жизней, убытки от него составили четыреста миллионов долларов.

Население Лондона достигло четырех с половиной миллионов жителей. Нью-Йорка — четырех. Берлина — двух.

Американский президент впервые в истории совершил поездку за пределы Соединенных Штатов. Это поездка Теодора Рузвельта в зону Панамского канала.

Альберт Эйнштейн сформулировал теорию относительности.

Амундсен закончил свой путь вдоль северных берегов Северной Америки.

Умерли Генрик Ибсен, Жюль Верн и Поль Сезанн.

Родился Дмитрий Шостакович.

Действие романа Джека Коупа происходит одновременно с этими событиями. Связи между странами и континентами становились все теснее, но мир еще не стал таким взаимосвязанным, как в наши дни. И не все герои романа Дж. Коупа понимают, что их судьбы решаются за тысячи миль. Да и мир мало знает о них. Ведь живут они, по тем представлениям, на краю ойкумены. Край этот — земля зулусов в юго-восточной части Африки. У него своя жизнь, своя богатая история.

В России о зулусах можно было прочитать немало. В журнале «Вестник Европы» этот народ упоминали еще во времена Пушкина. В 1854 году в Санкт-Петербурге появились рассказы о зулусской земле, услышанные от британских моряков, потерпевших кораблекрушение в западной части Индийского океана. Эти рассказы были дважды переизданы известным книговедом Николаем Александровичем Рубакиным. Зулусские сказки выходили много раз, начиная с 1873 года. Самая объемистая книга об африканском народе — это фундаментальное исследование «Зулусский народ до прихода европейцев». Ее автор, английский миссионер Альфред Брайянт, почти пять десятилетий своей жизни провел среди зулусов. И, пожалуй, одна из самых известных в нашей стране книг об Африке — это книга под названием «Чака Зулу», или «Зулус Чака». В ней говорится о создании «Зулусской империи», мощного объединения племен, возникшего в первой четверти XIX века, и о человеке по имени Чака, возглавившем это объединение.

Ко времени действия романа Дж. Коупа «Зулусской империи» уже не существовало. В результате схваток с бурами 1830-х годов и войны с англичанами 1879 года страна зулусов стала английской колонией Натал. Там возникли города европейского типа. Привычная жизнь зулусов была нарушена.

В 1906 году зулусы под руководством вождя Бамбаты восстали против порядков, установленных в их стране белыми — бурами и англичанами. Это событие легло в основу романа Джека Коупа.

Восстание Бамбаты стало важной вехой не только в истории Южно-Африканского Союза, куда в 1910 году был включен Натал, но и в истории Южно-Африканской Республики, в которую ЮАС был преобразован в 1961 году.

До начала восстания коуповский герой — зулус Коломб Пела — твердо знал, что его народ будет сражаться только по-дедовски, пойдет за вождями и жрецами. Сначала знахарь должен силой колдовства заговорить воинов от поражения и направить их в бой. Другого пути зулусы не ведали. А после неизбежного разгрома основных сил вооруженных копьями повстанцев — всего лишь через несколько месяцев — тот же Коломб говорил собравшимся вокруг него юношам:

— Учитесь на ошибках, которые делали мы, старшие. Слушайте внимательно мои слова. Это — последняя война с ассагаями, это — последняя война с вождями и знахарями, это — последняя война, в которой наши боевые клики выдают нас с головой, как детей, играющих в руслах высохших рек.

Юноши восклицали:

— Мы слышали, отец.

Но Коломб повторял:

— Вы забудете. Но Черный Дом всему этому научится.

Действительно, зулусский народ, «Черный Дом», как называет его Коломб, выстрадал эту истину, заплатив за нее тысячами жизней. Восстание. 1906 года подвело черту, завершило более чем двухвековой период, когда сопротивление колониализму в Южной Африке было скованно рамками родового общества.

Наступило другое время — стены между племенами начали рушиться; лишаясь земли и превращаясь в батраков на фермах и в рабочих на рудниках, люди из разных племен стали осознавать единство своих интересов. Формы и методы борьбы изменились в корне.

Уже в 1912 году возник Африканский национальный конгресс — первая политическая организация на Черном континенте, объединившая африканцев не в пределах какого-нибудь одного племени, а в масштабах всей страны. По ее примеру такие африканские национальные конгрессы создались потом в Ньясаленде (теперь Малави) и Родезиях (Зимбабве и Замбия), Таганьике (Танзания), Басутоленде (Лесото) и других странах.

Первым президентом Африканского национального конгресса был избран зулус — Джон Дубе. Зулусом был и трагически погибший в 1967 году другой президент этой организации — Альберт Лутули (с 1960 года до начала 1990 конгресс находился в подполье — южноафриканское правительство запретило его). В восьмилетием возрасте Лутули стал свидетелем восстания Бамбаты, Лутули — первый африканец — лауреат Нобелевской премии мира, а студенты университета в Глазго выбрали его своим почетным ректором.

Какой же громадный путь буквально за несколько десятилетий прошли зулусы, если так изменилось их сознание! В 1906 году, в описанных Коупом событиях, они еще воевали с короткими кольями — ассагаями, беспрекословно верили Малазе, или какому-нибудь другому корчащемуся в судорогах шаману, теперь их дети становятся лидерами современных партий и политических организаций, а их представитель Лутули — лауреат Нобелевской премии и почетный ректор одного из крупнейших университетов Великобритании!

Этот переворот в сознании не произошел бы так скоро, если бы в 1906 году залпы английской артиллерии не разрушили до конца иллюзий, будто свободу можно добыть традиционными методами, под руководством вождей и знахарей, если бы потоки собственной крови со страшной очевидностью не показали зулусам, что старые формы борьбы отжили свой век.

Почему же все-таки зулусы лишь после событий 1906 года поняли, что с ассагаями нельзя идти против пушек?

Ведь они находились под властью Англии уже немало лет. Многие из них работали на белых фермеров, могли наглядно убедиться в могуществе европейской военной техники.

Как же получилось, что эти люди тек легко пошли навстречу своем гибели?

Конечно, многие из зулусов видели это неравенство сил. Но гнев переполнял их сердца. Белые отнимали все новые и новые земли. Пол ей и пастбищ не хватало, налоги и арендная плата непрестанно росли — жизнь становилась невыносимой. К тому же в этих людях жила вера в победу. Она покоилась на традициях боевой славы, на прошлом опыте их народа.

На протяжении нескольких столетий зулусский народ пользовался славой непобедимого на тысячи километров вокруг, вплоть до границ Эфиопии. Лишь четверть века назад, когда этот народ был независим и жил под властью своего правителя Кетчвайо, он нанес англичанам поражение.

Эта битва произошла в январе 1879 года возле холма Изандлвана, о котором вспоминают герои Коупа. Зулусы атаковали одну из английских колонн, вторгшихся в их земли, и уничтожили ее целиком — более восьмисот англичан и почти пятьсот африканцев из «туземных» войск, — и это несмотря на то, что британские солдаты имели новейшую по тому времени технику.

Английский журнал «Эдинбург ревю» так описывал эту битву: «Зулусы надвигались, как прилив, не останавливались ни на минуту, молча, пока не окружили наших со всех сторон. Тогда они с громким кличем бросилась на лагерь, и через пять минут в живых не осталось ни одного человек!».

Зулусская война 1879 года оказала влияние и на ход событий в Европе.

В одном из небольших столкновений зулусы убили сына Наполеона III, которого в Европе называли «имперским принцем», будущим Наполеоном IV. Хотя во Франции уже в течение нескольких лет — со времени франко-прусской войны и Парижской коммуны — существовала республике, партия бонапартистов быстро усиливалась и была уверена в своем скором приходе к власти. Молодому принцу, по их мнению, не хватало лишь воинской славы, чтобы французы сочли его подлинным Бонапартом, Вдова Наполеона III — императрица Евгения, и приютившая ее в изгнании королева Виктория послали своего любимца на юг Африки за легкой, как они думали, воинской славой.

Но зулусский ассагай сорвал планы бонапартистов и заметно изменил политику многих европейских кабинетов, ориентировавшихся на возможность восстановления империи во Франции.

В Англии трагедия Изандлваны вызвала бурю негодования против правительства как со стороны шовинистов, считавших, что поражение в войне с «какими-то африканцами» запятнало престиж «величайшей из империй» так и со стороны людей, считавших позором сам факт английской агрессии. В числе последних оказался и Джон Коленсо, британский епископ Натала.

Зулусская война стала одной из главных причин поражения консерваторов ка парламентских выборах 1880 года, падения правительства Дизраэли (лорда Биконсфильда) и создания кабинета Гладстона.

Но даже Дизраэли, один из главных виновников этой войны, не мог скрыть своего восхищения. Ему принадлежат слова: «Что за восхитительный народ — он убивает наших генералов, обращает наших епископов в свою веру и пишет — «Конец» — на истории французской династии!»

В Ирландии, где недовольство английским господством выражалось в то время очень бурно, устраивались многотысячные митинги солидарности с зулусами — в них видели союзника по борьбе против общего врага.

Русская газета «Голос» писала об одном из сражений: «Зулусы дрались с ожесточенной храбростью, подступая к бойницам и схватывая ружейные дула». В тогдашней России внимание к этой войне было настолько велико, что Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» отправил своего бродячего полководца Редедю в страну Зулусию к их правителю Сетевайо (так называли в те времена Кетчвайо). Именно тогда слово «зулус» вошло в обиход русского языка, и Чехов в письмах обращался к своему старшему брату Александру: «Мой брат зулус».

В конечном счете, привезя в Натал двадцатитысячное войско — неслыханная цифра для колониальной войны, — Англия все-таки победила.

Но разве мог зулусский народ, имевший столь славное прошлое, забыть о нем, перестать верить в свои силы? Многим участникам битвы при Изандлване исполнилось в 1906 году лишь сорок пять — пятьдесят лет, и они прекрасно помнили, как англичане со всеми своими ружьями и пушками не выдержали их атаки.

Почему же не поверить в возможность повторения этого успеха? Тем более что сын Кетчвайо, Младенец, через своих гонцов заверил в поддержке. Дух Кетчвайо, на могилу которого Бамбата привел своих воинов, казалось, витал над их рядами.

Уже во времена Чаки воинская доблесть зулусов вызывала изумление очевидцев. Потеря оружия на поле боя наказывалась смертью. Воины никогда не просили пощады. Раненые, они приподнимались на локте и молча подставляли грудь под удар вражеского копья. Так было и при Дингаане — преемнике Чаки и дяде Кетчвайо.

Постоянные военные тренировки сказались на их внешнем облике. Энгельс приводил свидетельства европейского художника о том, что у зулуса на теле виден каждый мускул; что зулус может за сутки пройти сто километров; что он выносливее, чем лошадь.

Слава времен Чаки и Дингаана тоже не обратилась в холодный пепел истории. Героям «Прекрасного дома» о ней рассказывали при свете вечерних костров живые свидетели — такие, как девяностошестилетний Сигананда, включенный Коупом в число действующих лиц романа. Сигананда — историческое лицо. В юности он был у Чаки чем-то вроде пажа, а в старости очень любил рассказывать о тех славных временах.

Боевая слава зулусского народа распространилась и на более поздние времена. Например, во время второй мировой войны, в критические дни января 1942 года, когда «Африканский корпус» Роммеля теснил англичан к Александрии и Каиру, газета «Нью-Йорк геральд трибюн» решила призвать в спасители зулусов. В статье под заголовком «Громадный резерв для союзников в Африке» говорилось: «Величайший боевой народ Африки — знаменитые южноафриканские зулусы — еще не использовался ни в первой мировой войне, ни в нынешней», — и сообщалось о планах мобилизации сорока тысяч зулусов.

Джек Коуп вырос в Натале, в тех местах, где за семь лет до его рождения сражались воины Бамбаты. Он прекрасно знал язык, обычаи и историю этого народа. И Коуп не впадал в грех, типичный для многих авторов, которые считают, что психология обитателей «Черного материка» определяется исключительно цветом их кожи. Книги таких авторов, создающие впечатление о существовании извечного и однородного «африканского общества», принесли немало вреда.

Герои Коупа — это не смонтированные по единой сумме признаков «туземцы». Это люди, живущие по-дедовски, родами и племенами, — рядовые общинники, вожди, знахари, батраки, слуги, рабочие, проповедники христианских сект. О достоверности характеров и взаимоотношений героев Коупа можно судить, сопоставляя роман с воспоминаниями российских добровольцев времен англо-бурской войны. Образа жизни зулусов и тем более их языка никто из русских не знал. Но тем не менее эти свидетельства любопытны.

Сестра милосердия Софья Изъединова писала. «Аристократами между кафрами… они (буры. — А. Д.) признают зулу, отличающихся и более правильными чертами лица — прямым носом с горбом, правильно развитым лбом. Храбрость зулу не подлежит сомнению, но она не представляет отличительной черты, так как не менее храбры, например, басуты или матабели. Но они одни, по мнению буров, знающих психологию различных племен, обладают чувством чести. Бур тщательно избегает ударить зулу, тогда как с другими кафрами в случае нужды, не стесняясь, применяет этот способ внушения, «ибо», говорит он, «бечуан или базут забывает удар за лакомством или другим подарком, телесное же наказание ему полезно; зулу совсем иное дело — его надо брать за самолюбие; ударивший же зулу бывает убит». Буры признают полную надежность слова зулу в частных делах; зулу, по их мнению, можно доверить золотые горы — раз он дал слово их хранить, они будут целы».

Коуп разрушает и широко бытующие представления об англичанах в Южной Африке. Наряду с хладнокровными убийцами, такими, как Атер Хемп и полковник Эльтон, в книге есть и влюбленная в зулусский народ мисс Брокенша, и Маргарет О’Нейл, и кузнец Олдхэм — люди, которым расизм чужд. И, наконец, главный герой романа — сам Том Эрскин, который идет на разрыв с любимой женщиной, с материальным благополучием и уходит, в сущности, в никуда, потому что не может мириться с ролью соучастника нескончаемого ряда преступлений.

Буры у Коупа тоже разные, отличные от трафарета, который бытует с незапамятных времен. Нет в книге «идеального» бура, до сих пор появляющегося на страницах школьных учебников; этакий бородатый мужчина, в широкополой шляпе, перепоясанный патронташами, с длинноствольным ружьем в руке.

Есть угрюмый, скупой, упрямый, вспыльчивый, нетерпимый, но вместе с тем мужественный и по-своему благородный Стоффель де Вет по прозвищу «Черный», в чьем сердце никогда не угасает злоба к англичанам, «Изможденный вид, бедная одежда, самодельные башмаки, много раз чиненные седло и уздечка и при этом прекрасная осанка, гордый взгляд и насупленный брови — человек не согнутый и не сломленный бесчисленными несправедливостями и обидами».

Но зулусов он удостаивает лишь кличкой «кафр» (слово арабского происхождения и означает «язычник», «неверный»). Когда зулус Коломб Пела заговорил с ним на хорошем английском языке, Стоффель произнес в недоумении и ярости: «Я так удивился, будто это моя лошадь заговорила… Чем скорее такого кафра прикончат, тем лучше. До чего мы дожили!»

Есть старая Оума и юная Линда, которые, каждая по-своему, нарушают в представлении читателя давно сложившийся стандарт.

В истории человечества, должно быть, существует немного народов, которых бы идеализировали в такой степени, как буров. Этот маленький народ привлекал симпатии чуть ли не со времен далекого 1652 года, когда сотня голландцев основала для Ост-Индской компании колонию на юге Африки. Большинство из них были полунищими бродягами — гезами, чьи деды вместе с Тилем Уленшпигелем освобождали Фландрию от испанцев герцога Альбы.

Колонисты обосновались на полпути между Европой и сказочно богатым Востоком, там, где сталкивались и кипели воды двух океанов. Мореплаватели по справедливости называли это место мысом Бурь, а потом в суеверном страхе переименовали его б мыс Доброй Надежды. И самые прожженные шкиперы крестились, добравшись сквозь здешние штормы до благословенной колонии, «морской таверны», где можно было отдохнуть, пополнить запасы пищи и пресной воды, спокойно пососать трубку и потолковать с неторопливыми бурами — так стали называть себя поселенцы (слово это по-голландски означает «крестьянин»).

В конце XVII столетия ряды буров пополнились французскими гугенотами, которые в страхе перед новой Варфоломеевской ночью бежали из Ла-Рошели и других городов и селений после того, как Людовик XIV отменил эдикт своего деда Генриха IV о веротерпимости.

Все это создавало вокруг буров ореол романтики. Он стал еще явственней, когда эти люди — после того как англичане захватили мыс, — не желая мириться с новыми порядками, погрузили свои пожитки в фургоны и в тридцатых годах прошлого века двинулись на север, в глубь материка. Так начался знаменитый «трек» — переселение на новые земля.

Путь по неизведанным европейцами местам, столкновения с преследовавшими их английскими отрядами, войны с африканцами, суровые лишения, нападения хищных зверей — все это оставило неизгладимый след в памяти бурского народа. Бурские девушки поколения коуповской Линды, да и после, мечтали о героических временах переселенцев — «воортреккеров», когда Оума и ее сверстницы заряжали мужчинам ружья.

Разве недостаточно было всего этого, чтобы Европа стала идеализировать буров? И разве так уж странно, что Европа почти не замечала, насколько невежественно большинство этих людей, не видела, как изолированность от остального мира ограничила их кругозор, не осуждала их за то, что во времена Бальзака и Диккенса они на своих фермах, как в средние века, читали только толстую семейную Библию, понимали ее текст дословно, безоговорочно верили в учение Кальвина о предопределении и считали себя народом избранных, а африканцев — своими слугами которым сам Господь уготовил столь печальную участь.

Все это зачастую ускользало от внимания европейцев, застилалось дымкой романтики. Но Коуп пытается нарисовать образы реальные, подлинные.

Каждому, кто раскроет «Прекрасный дом», неизбежно вспомнится бурская война. Одно и то же место действия, почти одно и то же время. Те же действующие лица — буры, англичане, африканцы. Совершенно естественно, что каждый из нас, читая книгу, будет сравнивать характеристики Коупа с теми представлениями о Южной Африке начала нынешнего века, которые все мы получили из романов и фильмов о бурской войне. И несовпадения, противоречия выявятся почти наверняка.

На заре нашего столетия в России внимательно следили за событиями в Трансваале и Оранжевой Республике. «Ниву», «Родину», газеты со сводками о боях под Ледисмитом, Кимберли, Мафекингом читали даже в самых глухих уездах Российской империи. В губернских городах и обоих столицах лучшие артисты устраивали концерта в пользу раненых буров. Песню «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне» можно было услышать даже там, где несколькими месяцами раньше лишь краем уха слыхали, а иногда и вовсе не подозревали о существовании такой страны. Шарманщики, знавшие прежде только «Разлуку», разнесли новую песню по всей бескрайней Руси. А предприимчивый петербургский трактирщик даже назвал свое питейное заведение у Царскосельского вокзала словом, которое было у всех на языке, — «Претория».

Воевать в Южную Африку отправились добровольцы из Москвы, Привисленских губерний, с Кавказа.

Всеобщее сочувствие, которое проявлялось к бурам, не только еще больше убедило бурский народ в правоте его дела; оно изменило отношение к Африке в целом — теперь там замечали не только природу, но и людей. Война стала важной вехой в создании новых представлений о Южной Африке, да и обо всем Африканском континенте. Это хорошо выразил в своих воспоминаниях К. Паустовский:

«Англо-бурская война была для мальчиков вроде меня крушением детской экзотики. Африка оказалась совсем не такой, какой мы воображали ее себе по романам из «Вокруг света»… Сейчас, хотя мы и были мальчишками, мы понимали, что страдания и борьба за человеческое право вторглись на огромный черный материк, где до тех пор, по нашим понятиям, только трубили мудрые слоны, дышали миазмами тропические леса и бегемоты сопели в жирной тине великих неисследованных рек. До тех пор Африка существовала как земля для путешественников, для разных Стенли и Ливингстонов».

Поначалу белые увидели в Африке только белых — подобных себе. Их страдания и борьба были понятнее. Но это уже явилось ступенькой, приближающей к африканцам, к мысли о том, что они тоже люди и также достойны внимания. И добровольцы, которые отправлялись из Европы на юг Африки, думая о судьбе буров, постепенно начинали проявлять интерес и к африканцам.

Существует мнение, что, не будь восстания Бамбаты, неизвестно еще, сумело ли бы английское правительство договориться с бурской верхушкой и создать в 1910 году свой новый доминион — Южно-Африканский Союз. И оно, пожалуй, не лишено основания.

Крайняя враждебность буров к англичанам, еще не утихшая а период между войной и началом восстания, показана Коупом в первой же сцене встречи англичанина Тома Эрскина с Черным Стоффелем и Линдой. Даже тут — между людьми, которые раньше были близки друг другу, — встал «зловещий призрак». И у Линды, которая провела много месяцев в британских концлагерях, к мечтам о Томе «примешивалась смутная мысль о том, что он англичанин, заклятый враг, и временами ей казалось, что она совершает тяжкий грех, продолжая его любить».

Южная Африка в эти годы напоминала пороховую бочку с поднесенным к ней зажженным фитилем. Все небелые народы, составлявшие восемьдесят процентов населения страны, ненавидели господство белых. Буры же, составлявшие большинство местных белых, сами готовы были восстать с минуты на минуту.

Конечно, бурский народ был обескровлен войной 1899–1902 годов. Но эта война лишь усилила ненависть к англичанам. Буры не могли простить Англии многого, и прежде всего концлагерей, созданных во время этой войны — впервые в истории человечества. Туда были согнаны сто двадцать тысяч женщин, детей, стариков, и двадцать шесть тысяч в этих лагерях погибли.

Британская опора в стране казалась крайне шаткой. Поэтому английским властям необходимо было добиться от буров согласия на сотрудничество, на создание нового доминиона. Надо было перетянуть на свою сторону хотя бы верхушку, хоть часть этого народа, чтобы не бояться взрыва в любой момент. Но буры категорически отказывались от сотрудничества или шли на него крайне неохотно.

Заставить буров пойти на сговор с Англией могло лишь восстание африканцев. Британские власти это превосходно понимали.

Еще во времена англо-бурской войны по молчаливому обоюдному согласию ни одна из сторон не прибегала в широких масштабах к помощи африканцев. Считалось, что это война между белыми. Правда, англичане в своих целях использовали особую неприязнь африканцев к бурам. Ведь буры дольше жили в стране, причем в основном в сельской местности (в противоположность британцам, жившим главным образом в городах), больше сталкивались с африканцами и использовали более примитивные методы эксплуатации — вплоть до рабовладельческих.

Английские власти во время войны давали туманные обещания африканцам, будто в случае победы их положение улучшится. И в особенно критические для себя моменты все же обращались к помощи африканцев. В один из таких моментов мог пасть и отец Линды — от зулусских ассагаев, направленных англичанами.

После окончания бурской войны все посулы англичан канули в Лету. Больше того, английские власти предложили бурам единение белого населения Южной Африки. Антианглийские чувства буров, гнев, горечь поражения — все это заставляло их медлить, не спешить принять протянутую руку.

Но восстание Бамбаты, показавшее, что массовые выступления африканцев еще вполне реальны, сразу изменило позицию буров. Страх перед миллионами зулусов, басутов, кόса пересилил антибританские чувства.

В 1906 году зулусы впервые в истории встретили сплоченный фронт всех белых. А вскоре после восстания бурские вожди пошли на переговоры о создании Южно-Африканского Союза.

И если согласиться с Коупом, что восстание Бамбаты сознательно провоцировалось английскими властями, то не последнее место в их расчетах должно было занять стремление воздействовать на буров.

Джек Коуп обращается к сложнейшей общечеловеческой проблеме, возникшей в незапамятные времена вместе с рабством. Ему удается наглядно показать, как расовые и национальные предрассудки могут подчинить себе и отдельного человека, и целый народ. Как эти предрассудки встают между самыми, казалось бы, близкими людьми, заставляют сына порвать с отцом, любящих людей — отказываться друг от друга, если они по-разному относятся к расовой проблеме.

Страницы книги приоткрывают цепкость обывательского расизма и ту роль, которую играет политическая агентура правительства, власти в разжигании национальной и расовой розни. Зулус Коломб и англичанин Том Эрскин — молочные братья, они выросли вместе, однако законы, традиции, весь жизненный уклад людей, занимающих совершенно различное положение в обществе и государстве, даже их разводят по разные стороны баррикад. И разрыв Тома Эрскина с белым обществом — это еще далеко не возрождение его былого братства с Коломбом.

Но Коуп стремился показать, что в Южной Африке — стране, где воздух напоен расовой ненавистью больше, чем где бы то ни было, — еще в первые годы нашего столетия были люди, начавшие сознавать, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. И, читая книгу, видишь, как трудно было им, сколько враждебности и непонимания встречали они повсюду, в какой изоляции оказывались.

После выхода романа в свет Коупу бросали упреки, что герои, отказывающиеся от расовых предрассудков, в условиях Южной Африки 1906 года не выглядят сколько-либо реальными. В жизни такие люди редко, но все же появлялись. Коуп знал это лучше, чем другие южноафриканские писатели. Во время второй мировой войны он выпустил в свет биографию Уильяма Эндрюса, человека, который вошел в историю Южной Африки как «товарищ Билл». Эндрюс стал в 1915 году одним из основателей Интернациональной социалистической лиги Южной Африки.

Всего лишь через несколько лет после событий, описанных в «Прекрасном доме», Эндрюс пошел неизмеримо дальше, чем Том Эрскин, Он настолько проникся идеями интернационализма, что открыто выступил с ними во время парламентских выборов 1915 года. Будучи к тому времени уже опытным политическим деятелем, членом парламента, он, конечно, понимал, что такими речами отпугнет от себя избирателей — ведь право голоса имели только белые. Перед глазами Эндрюса был пример ветеранов английского рабочего движения — Кейра Гарди и Тома Манна, которых во время поездки по Южной Африке белые рабочие забросали тухлыми яйцами, грозили им самосудом за призыв видеть в индийцах-переселенцах таких же людей.

И все же Эндрюс взял на душу еще худший «грех»: он заявил, что интересы «белых» и «черных» рабочих тождественны. Конечно, он потерял свое место в парламенте, но вокруг него сплотились люди, думавшие так же, как он.

Мятеж Бамбаты произвел переворот в сознании многих. Махатма Ганди, которого индийцы до сих пор почитают как своего учителя, много лет прожил в Натале. Во время восстания зулусов он создал индийский санитарный отряд (в «Прекрасном доме» упоминается отряд во главе с «унтер-офицером Ганди») и выхаживал раненых зулусов. В книге «Моя жизнь» Ганди писал: «Зулусский мятеж обогатил меня жизненным опытом и дал много пищи для размышления. Бурская война раскрыла мне ужасы войны далеко не так живо, как мятеж». А ведь, по признанию самого Ганди, в начале восстания зулусов он «верил, что Британская империя существует для блага всего мира».

Джеку Коупу требовалось немало смелости, чтобы тогда, больше трех с половиной десятилетий назад, написать и опубликовать этот роман. На его родине, в Южной Африке, то было время создания системы апартеида, насаждения расовой и национальной розни.

И в среде белых южноафриканцев многие смотрели на Коупа как на предателя своей белой общины, как на ренегата: очень уж бескомпромиссно он разоблачал деяния режима, установленного белыми расистами.

Как известно, гонениям у себя на родине подвергались многие южноафриканские литераторы. И, наверно, не только по доброй воле Коупу пришлось переселиться в Англию. Хотя сам он и не испытал таких преследований, как другие, может быть, потому, что давно уже приобрел мировую известность. Одно из свидетельств известности — многочисленные, с 1956 года, переводы его романов, рассказов и стихов на русский язык.

О трудных судьбах южноафриканских писателей, которых объявляли диссидентами, уже появилось много книг. Одну из них — «Внутренний враг» — написал сам Джек Коуп.

В наши дни появилась надежда, что положение в Южной Африке улучшится. Многие расистские меры уже отменены. Идет борьба за полную отмену системы апартеида.

Значит ли это, что читать «Прекрасный дом» сейчас уже не так интересно, как прежде?

Конечно, нет. Это часть подлинного прошлого. Оно было. Его не зачеркнешь. Его надо знать.

Во многих странах мира, в том числе и в нашей стране, за последние годы очень зримо проявились национальные предрассудки, предубеждения, даже рознь, доходящая до погромов. Роман Коупа — один из тех, что помогают понять происхождение расовой и национальной розни и ее страшную опасность.