Прекрасный желтый Дунай

XV ОТ СИЛИСТРЫ ДО ГАЛАЦА

Около восьми часов утра после ужасной ночи баржа, стоявшая близ правого берега, подняла якорь и пустилась в путь. На ее корме мужчина с помощью двух матросов держал в руках длинный рычаг руля. На носу еще три человека, и в том числе тот, что сел на баржу накануне, наблюдали за рекой.

Волнение ослабло, ветер, дувший с запада, начинал утихать. На небе, в стороне моря, виднелось несколько голубых просветов. Иногда их пронзали яркие лучи солнца.

С того места, где предыдущим вечером Илья Круш спрятался от бури, можно было разглядеть валашский берег и высившиеся на заднем плане горы.

Одинокая баржа продолжала свой путь по Дунаю. Еще до наступления вечера она должна была достигнуть поворота, после которого река течет на север, — это неподалеку от городка Чернаводэ, который соединяется небольшой железнодорожной веткой с черноморским портом Кюстендже[120].

А где же плоскодонка? Неужели ночью яростная волна настигла ее и разбила о берег?.. Неужели Илья Круш и господин Егер погибли почти в самом конце путешествия?..

Так или иначе, но лодки не было ни вблизи болгарского берега, ни вблизи валашского. Однако если Илья Круш и его компаньон сумели избежать гибели, то напрасно было бы искать того и другого на песчаном берегу или в деревне, около которой лодка стояла до самого утра.

Вот что произошло, к большому удивлению и к большой досаде лауреата «Дунайской удочки». Его втянули в приключение, развязка которого могла оказаться губительной.

Буря, остановившая судоходство на реке, продолжалась всю ночь. Поставив второй якорь, который удерживал лодку у берега, Илья Круш и господин Егер спрятались от проливного дождя в рубке. Но ветер так бросал плоскодонку из стороны в сторону, что им практически не удавалось уснуть.

Итак, было около часу ночи, когда раздались крики отчаяния — то ли с берега, то ли с баржи, стоявшей на якоре ниже по течению. Оба путешественника, выбравшись из-под крыши, в глубокой темноте пытались разглядеть, что происходит.

Нет, крики раздавались не с берега и не из деревни. Они шли с баржи. Сигнальные огни загорались то сбоку, то на корме, то на носу, на секунды выхватывая из темноты картины суматохи и переполоха на борту.

До ушей Ильи Круша и господина Егера доносились обрывки фраз:

— Сюда! Сюда!

— Он упал здесь!

— На воду, шлюпку на воду!

По звукам Илья Круш догадался, что на барже спешно отвязывают шлюпку.

— Должно быть, кого-то смыло волной! — догадался он.

Если это было так, то хозяин сделал все возможное, чтобы спасти несчастного. В самом деле, рискуя перевернуться, шлюпка уже плыла вниз, так как человека могло унести только по течению.

Что до Ильи Круша, то он ничем не мог помочь бедняге — выйти на середину реки означало добровольно отдать себя на растерзание бушующим волнам.

Оба ждали. Сигнальные огни по-прежнему качались на верхней палубе баржи. Через полчаса вновь показался свет фонаря, освещавшего путь шлюпке. Она с помощью весел возвращалась на баржу, и похоже было, что попытка спасения не удалась, так как послышался крик одного из матросов:

— Он пропал! Его нигде нет!

— Разве можно было его спасти? — с сомнением промолвил Илья Круш.

— Течение быстро вынесло его на середину реки, — предположил господин Егер.

— Да, именно отсюда оно направляется к левому берегу.

В общем, казалось, что все закончилось. Шлюпка, не без труда подойдя к барже, была поднята на борт. Затем огни погасли, и все погрузилось если не в тишину, то в темноту.

Илья Круш и его компаньон вернулись в рубку, где тщетно пытались поспать хотя бы несколько часов.

С первыми лучами солнца буря почти утихла, и Илья Круш услышал, как его зовут снаружи.

Он вышел, господин Егер последовал за ним.

Шлюпка с командой из шести человек на борту стояла бок о бок с плоскодонкой.

Один из мужчин, лет сорока, среднего роста, который, казалось, командовал остальными, поднялся на ноги. У него были жесткие черты лица, живые глаза под нахмуренными бровями, лицо грубое, но энергичное, ломкий голос. Широкие плечи свидетельствовали о недюжинной силе.

Обратившись к Илье Крушу, он не спросил, а уверенно сказал:

— Вы Илья Круш…

— Да, — ответил тот, несколько сбитый с толку и обращением, и тоном, которым оно было произнесено.

Мужчина продолжил все так же утвердительно:

— Вы рыболов, победивший в Зигмарингене.

— Да.

— Бывший дунайский лоцман.

— Да, но в свою очередь могу я спросить, кто вы?

Во время этого диалога господин Егер держался крайне незаметно и крайне внимательно рассматривал незнакомца.

— Я хозяин баржи, которая стоит на якоре неподалеку… Этой ночью случилось несчастье: нашего лоцмана смыло волной, он упал в воду, и спасти его не удалось. Поскольку вы лоцман, я прошу вас заменить его.

Илья Круш был настолько не готов к такому предложению, что в первый момент не знал, что сказать. Наконец он бросил взгляд на господина Егера, как будто прося его совета, и поинтересовался:

— Я нужен только, чтобы провести вас до ближайшего болгарского или валашского порта, куда баржа прибудет через несколько часов?

— Нет… Я не смогу там раздобыть лоцмана, а мне он необходим, — хозяин говорил все более и более требовательным тоном, — необходим любой ценой…

— До Галаца или до Измаила?

— До Черного моря.

— По какому гирлу?

— По Килийскому.

Господин Егер, скрестив руки на груди, ждал, что ответит его компаньон.

— Итак? — сказал хозяин.

— Это невозможно, — ответил Илья Круш.

— Я же сказал, любой ценой! Вас устроит сумма в две или три сотни флоринов?..

— Нет, — повторил Илья Круш. — Я начал путешествие, которое не могу прервать…

— Четыреста флоринов, — не унимался хозяин. — Вы заработаете их за какую-то неделю…

— Я отказываюсь, — не отступал Илья Круш. — У меня есть компаньон, которого я не могу бросить одного в лодке…

— Ваш компаньон сядет вместе с вами на баржу. — Голос хозяина дрожал от ярости. — Что до вашей плоскодонки, то мы возьмем ее на буксир. Ваше последнее слово?

— Нет.

В самом деле, Илью Круша никак не устраивало отказаться от своих планов и закончить плавание по Дунаю на этой барже. Если бы речь шла о том, чтобы управлять ею часа два-три, то он с удовольствием оказал бы такую услугу. Но восемь-десять дней, до самого устья Дуная… нет, невозможно. И ему казалось, господин Егер согласится с ним полностью.

Все решилось очень быстро. По знаку хозяина его подручные заставили Илью Круша и господина Егера перейти на шлюпку, сняли плоскодонку с якорей, взяли ее на буксир, и несколько минут спустя она была уже рядом с баржей, где ее тут же подняли на борт.

Напрасно рыболов протестовал. Всякое сопротивление было невозможным — пятнадцать против двоих. И, если бы Илья Круш не подчинился, его отправили бы в трюм и держали бы там, пока он не согласится.

При этом господин Егер вел себя совершенно невозмутимо и, казалось, всем своим видом подсказывал компаньону не упрямиться, а делать то, что велят.

Илье Крушу пришлось подняться на верхнюю палубу, там его проводили к штурвалу, рядом с которым стояли два матроса.

Хозяин тут же сказал:

— Лучше бы вы согласились на мое предложение, оно было выгодным… Вы вынудили меня применить силу… Тем хуже для вас… А теперь вперед! В нужном направлении! И никаких ошибок по дороге! Слышите, иначе…

Хозяин не договорил, он закончил фразу жестом, смысл которого был столь же прост, сколь и грозен.

Илья Круш смирился со своей участью и лишь спросил:

— Какова осадка судна?

— Семь футов, — ответил хозяин.

Через четверть часа якорь был водворен на место, новый лоцман занял место у штурвала, а баржа быстро поплыла по течению.

Что до господина Егера, то никто им не занимался. Он то свободно перемещался по барже, то стоял на палубе, разглядывая болгарский берег, от которого судно почти не отклонялось, то сидел на запасной мачте, погрузившись в собственные мысли. Он не стремился поговорить с компаньоном, хотя никто ему этого не запрещал.

Во время еды их посадили вместе, в сторонке, а когда наступила ночь и баржа встала около берега, проводили в кормовую каюту и заперли на ключ.

Где вы, такие безмятежные, такие счастливые дни этого необыкновенного плавания, когда лодка останавливалась у набережных городов, когда Илья Круш предавался прелестям рыбалки и продавал свой улов в местах стоянок!

Так прошли дни 12, 13, 14 и 15 июля, никаких изменений в ситуации не произошло. Лоцман поневоле, стоя у штурвала, управлял баржей, управлял отлично, как человек, прекрасно знающий свое ремесло. Было очевидно, что хозяин, похитив его, отлично знал, с кем имеет дело. Плоскодонку, которая шла вниз по реке вместе с баржей, его люди заметили много недель назад. Как и большинство лодочников, они знали, что в ней плывет тот самый знаменитый Илья Круш. Затем, когда личность и невиновность лауреата «Дунайской удочки» были установлены на процессе в Пеште, стало известно, что прежде он плавал лоцманом на Дунае. Вот почему, оказавшись в затруднительном положении после потери лоцмана, хозяин решил во что бы то ни стало заполучить Илью Круша.

Конечно, всякий, кто с помощью силы ограничивает свободу себе подобного, ни при каких обстоятельствах не заслуживает прощения. Но хозяин баржи не походил на тех людей, кто ищет оправдания своим поступкам.

Здесь стоит признаться, что господин Егер, не открываясь своему компаньону, имел кое-какие подозрения относительно этой баржи. Будучи в курсе дела о контрабанде — а кто в Австрии, Венгрии и турецких провинциях не слышал о нем? — он вбил себе в голову, что баржа перевозит запрещенный груз и Лацко находится на ее борту. Возможно, это тот самый человек, который сел на нее несколько дней назад. Да! Это тот самый Лацко, которого преследует Международная комиссия и которого до сих пор не удалось захватить самому Карлу Драгошу!

Как бы там ни было, но господин Егер предпочел держать все в строжайшей тайне, даже от Ильи Круша. Если возникнет необходимость предупредить его, он сделает это… А до поры, пока длится плавание, надо просто наблюдать и думать, думать и наблюдать.

Добродушного Илью Круша никак нельзя было отнести к людям подозрительным. Однако во время отдыха 15 июля, в разговоре с господином Егером, убедившись, что никто не может его услышать, он сказал:

— Заметили, господин Егер, какого рода груз везет эта баржа?

— Конечно, бревна, доски, брус…

— Знаю, господин Егер, но еще я знаю, что это не слишком тяжелый груз…

— Разумеется, но к чему вы клоните?

— К тому, что непонятно, откуда у баржи такая большая осадка…

Господин Егер молча смотрел на компаньона, а тот продолжал:

— Когда я спросил хозяина, какова осадка судна, он ответил: «Шесть-семь футов». Так вот это кажется мне необъяснимым…

— Необъяснимым… почему?

— Даже если бы она была загружена камнем, металлическими чушками, то все равно не была бы столь тяжелой…

— В конце концов, какое вам до этого дело, господин Круш? — промолвил господин Егер после некоторого размышления. — Что им надо? Довести баржу до места назначения?.. Так отведите ее, а после возьмите деньги за работу.

— Никогда! — вскричал Илья Круш. — Господин Егер, меня принуждают силой! Когда мы приедем, я этого так не оставлю… призову их к ответу!

— Конечно, господин Круш! Человек, достойный звания рыболова, не допустит, чтобы с ним обращались подобным образом!

Была еще одна деталь, на которую Илья Круш счел необходимым обратить внимание господина Егера.

— Как видите, — сказал он, — теперь я не могу удить рыбу… А раз нет рыбы, то нет и выручки. В этих условиях ваши пятьсот флоринов — сумма слишком рискованная, я отказываюсь от них и, как только это проклятое плавание закончится, верну вам то, что вы мне дали…

— Решительно, господин Круш, — улыбнулся господин Егер, — вы самый честный человек на свете! Но не беспокойтесь, кто знает, может, все закончится не так плохо, как вы думаете!

И господин Егер пожал руку господину Крушу с такой сердечностью, что тот расчувствовался до глубины души.

Суда в низовьях Дуная, как пароходы, так и парусники, встречались очень редко. Но, даже когда это происходило, хозяин требовал отойти в сторону на большое расстояние, чтобы ни с кем не «травить», как называют на морском жаргоне разговоры.

Что касается городов и деревень, то здесь принимались те же предосторожности: баржа никогда не останавливалась у набережных. Она всегда вставала на якорь в нескольких сотнях туазов ниже и ни разу не причаливала к берегу или к месту впадения в Дунай притоков вроде Яломицы, Бузеба[121] и других. Поэтому у господина Егера и Ильи Круша не было возможности вступить с кем-то в контакт или бежать под покровом ночи. Когда после полудня 16 июля они достигли Брэилы, города на левом берегу, где ширина реки весьма значительна, с баржи невозможно было различить даже домов на фоне высоких западных гор.

Когда вечером бросили якорь, Илья Круш, перед тем как отправиться в каюту, заметил, глубоко вздохнув:

— Видите ли, господин Егер, я мог бы провернуть хорошенькое дельце в Брэиле… Там всегда отлично продается рыба… Но с этим кораблем, который, словно чумной, шарахается и от болгарских, и от валашских берегов, ничего не выйдет!

— Будьте философом, господин Круш, — вот все, что произнес в ответ его компаньон.

А кому же еще быть философом, как не рыболову?

Заметим, что между компаньонами и экипажем баржи не установилось никаких отношений. Никто из матросов — сильных, но скорее всего грубых — ни разу не заговорил с ними. Большинство в команде были происхождения венгерского или валашского, как хозяин. Только он обращался к Илье Крушу с различными приказаниями. Больше никто не обмолвился с новым лоцманом ни словом.

Что до господина Егера, то его, казалось, вообще не замечали. Правда, и он, со своей стороны, старался держаться как можно незаметнее. Когда порой хозяин смотрел на него, он отводил глаза и изображал полнейшее равнодушие.

В результате плавание прошло без каких-либо происшествий. На смену яростной буре, случившейся в ночь с 11-го на 12-е, пришла ясная погода со слабым ветром. В эти июльские дни температура воздуха бывает очень высокой. Солнце палило нещадно, и лишь иногда набежавшие облака усмиряли его жар. После полудня, как правило, чувствовался морской бриз, который стихал только к вечеру. Но ночи были жаркими, и часто матросы ложились прямо на палубе, чтобы лучше спать.

Илья Круш и его компаньон были лишены этой приятной возможности, и после вечерней остановки возвращались в свою каюту на корме.

Во второй половине дня, 17 июля, баржа прошла мимо Галаца, румынского города в семи-восьми лье ниже Брэилы. Река здесь делает поворот под прямым углом, чтобы последний раз устремиться на запад. В Галаце проживает не менее восьмидесяти тысяч жителей, среди них много греков. Тут находится резиденция Европейской компании по навигации в устье Дуная. Свободный порт в месте впадения Прута[122], откуда экспортируется пшеница, кукуруза, рожь, ячмень, овес, лен, кожа, жиры. Ежегодный оборот достигает пятидесяти — шестидесяти миллионов франков. Связь с Константинополем обеспечивает Ллойд[123]; Галац состоит из двух городов: старого, с деревянными мостовыми и кривыми улочками, и нового, амфитеатром раскинувшегося на прибрежных холмах.

Баржа не остановилась у Галаца. Она прошла мимо на расстоянии доброй четверти лье, а затем бросила якорь у противоположного, правого, берега.

Ночь прошла спокойно. Утром, собираясь покинуть каюту, чтобы встать на пост у штурвала, Илья Круш обнаружил, что, пока он спал, господин Егер уже вышел. Илья Круш попытался найти его на палубе, но нигде не увидел и позвал…

Господина Егера не было на борту баржи. Он исчез ночью. Да так, что никто ничего не заметил.