Марго Лурия Преподаватель

1

С чего начинается повествование? С изложения фактов, красочных описаний погоды, а также с обозначения места и времени действия. Каждый писатель мучается в думах о начале, о первой строчке, первом слове, ибо конец всегда рождается сам, но только после начала.

Хоть студенты порой и растрачивают свои таланты в красноречии на бездушные университетские работы, часть из них всё же окунается в водоворот чувств и букв, создавая нечто своё. Лучшие студенты всегда предпочитали разделаться сперва с заданиями, а потом приступать к своеволию, но бывали и те, кто считал этот мир лишь декорациями к своему сознанию, а потому общественная жизнь и проблемы были сущим пустяком, в отличии от философских вопросов бытия и смерти. Конечно, глядя на скопище молодых людей, в чьих глазах ещё нет отражения опыта и быта, сложно понять, кто к какой касте принадлежит, впрочем, это и после долгих дискуссий не всегда можно понять.

Учась на третьем курсе, Джейн уже имела несколько объёмных работ в своём компьютере. Её тяга к писательству приумножалась от неисчислимых минут, проведённых в гордом одиночеств, в дали от пустоты и глупости, а потому с детства уединение не казалось чем-то страшным и отталкивающим, а наоборот привлекало. Она писала сколько себя помнила, стихи, рассказы, свои мысли, часто разговаривала сама с собой и, кажется, куда больше, чем с кем-то. К двадцати трём годам папка с рукописями заметно округлилась, но свет и читателей не видела ни одна из работ.

Её мама, миссис Морел, часто заставала дочь в обнимку с компьютером или бумагой, но и предположить не могла, сколь чутким складом мысли обладало её дитя. Когда-то давно, ещё в глубоком детстве, мама с папой сильно поругались, они больше не хотели жить вместе, потому что стали ненавидеть друг друга настолько, что любое проявление их качеств в ребёнке заставляло грустить и ругаться. Мистер Морел был художником и всю жизнь мыслил, как художник, его тяга к воздушности приводила маму в ужас, особенно с появлением ребёнка, когда жизнь требовала других ценностей и приоритетов. Миссис Морел была строга, её интеллект и сила были несравнимы с мужскими, а потому спустя года она в конец разочаровалась в мужчинах, чьи способности были заметно ниже её, даже после намеренного снижения планки.

Папа злился каждый раз, когда малютка Джейн говорила что-то умное или уверенное, так походя на мать, что разбила ему сердце. А мама, не понимая красоту и значимость искусства, сильно расстраивалась, когда дочь приносила что-то, что выдавало в ней творческий потенциал. Деваться было некуда, свою суть не изменишь, хоть и попытки были у каждого ребёнка, а потому, после тщетных стараний избавится от тяги к самореализации, Джейн всё-таки приняла в себе творческое начало и начала писать, излагая себя, свои чувства и подростковые проблемы, что некому было рассказать. Вопреки мнению родителей, она не боялась мир, людей, не стеснялась общаться или говорить с незнакомцами, просто не испытывала интереса. Её компьютер знал истинную глубину человеческого сознания, и большего она не искала. Довольствуясь только внутренним чувством значимости, её мало интересовало мнение кого бы то ни было, а мнение тех, кто был интересен, получить не представлялось возможным, они все умерли, а их проекции стояли на полках, запечатлённые в страницах бессмертных рукописей.

Факультет литературы и искусства в университете был не самым лёгким, но его предпочитали те, кто имел деньги и мог позволить себе не учится, списывая курсы из интернета. Лишь те, кто боролся за стипендию, по-настоящему выкладывались, чтобы сохранить своё место, а потому таких всегда было видно, эдакие заучки, чьё рвение всегда приравнивалось к шутовству.

Как ни странно, Джейн Морел, будучи одной из лучших студенток на факультете и по праву заслуживающая свою стипендию, выскочкой никогда не считалась. Она не тянула руку, не кокетничала с преподавателями, не выслуживалась перед администрацией и не унижала однокурсников, не знающих ответ на вопрос, косыми взглядами и придыханиями. Каждый, кто видел её, предпочитал не трогать. Элегантная, стройная, высокая девушка в красивой одежде, внимание которой сложно было заслужить. Со временем, она превратилась в красивую картинку, что привлекала внимание, но не предполагала какого-либо действия, особенно тех, кто не мог соперничать с книгой в её руке.

Довольно много читая, хоть всё и познаётся в сравнении, и обладая незаурядной речью и познаниями, она хорошо училась, но лишь оттого, что проходила многие лекции самостоятельно, ища информацию и книги в интернете, ибо большинство преподавателей давали довольно скудную картину своего предмета. Единственное, что держало внимание девушки — это литературоведение, которое преподавал мистер Мартен.

Его лекции были наполнены широкими познаниями из различных ресурсов, что она никак не могла отыскать самостоятельно. Он сочетал искусство, литературу, историю и философию, делая свои лекции по-настоящему уникальными. Заинтересованность в материале делала из него фанатика, а его внешность — предметом воздыхания всего кампуса. Молодой, лет за тридцать, всегда в костюме, галантный, обезоруживающий взглядом чёрных глаз, за которыми мало читаемы его истинные эмоции.

Будучи сдержанным и отстранённым, мистер Мартен не реагировал на придыхания и взгляды юных женщин, что мнили себя обольстительницами и при каждом удобном случае кокетничали и крутили волосы. Их смехотворное поведение лишь забавляло, а временами и раздражало преподавателя, отчего его поведение сделалось слегка равнодушным и незаинтересованным. Он вещал всё с той же страстью, ощущая лишь пустоту и короткие гудки напротив себя в десятках юных глаз. Раздавая задания на доклады и презентации, он в очередной раз встрепенулся от обилия заученной чуши, что теряла всю суть его вдохновения. По правде сказать, из всего факультета он считал недурными лишь пару человек. Но несмотря на апатию, что настигала временами от окружающей глупости, его любовь к литературе не угасала, а его интерес к работе затмевал любую грусть.

Студенты представляли доклады по очереди, как правило пара человек в день, после чего он читал лекцию, разбирая те или иные мысли и темы из работ. В этот день очередь дошла и до Джейн, она выступала последняя из группы, размышляя о ценности души и сделках с тёмными силами в литературе.

— Талантливый учёный, заключает сделку с дьяволом, обменивая свою душу на безграничные знания и мирские удовольствия. Легенда о нём — основа множества произведений искусства и литературы, переосмысливающих первоисточник на протяжении столетий. Будучи безвозвратно проклятым, потому что предпочёл божественное знание человеческому, его образ становится популярен, хоть и зачастую снижаем до комически-вульгарных. — голос девушки монотонно бежал по тексту, вызывая приступы сонливости однокурсников — В ранних историях мотивы, по которым учёный заложил свою душу, варьировались. Так, в “Народной книге” он продаёт душу ради мирских удовольствий, а в “Трагической истории” Кристофера Марло им движет желание обессмертить своё имя. В Гётевской же трактовке, персонаж тонет в пучине крайнего пессимизма и с полным безразличием относится к загробной жизни, отсюда лёгкость, с которой он заключает сделку с дьяволом. Но в чём же заключается истинная ценность человеческой души? Возможно, в её наличии.

— Скажите, — перебил её преподаватель, обращаясь к аудитории — зачем нужна литература?

Нехотя, студенты начали переглядываться, а затем посыпались неуверенные предположения:

— Литература учит нас говорить.

— Она учит видеть.

— Отличать важное от неважного.

— Литература учит понимать.

Мистер Мартен скрестил руки на груди. Сидя в своём кресле за столом, обращённым к аудитории, он был как на ладони. Его чёрные глаза, перебирающие лица людей, смотрели каждому в душу, если такова имелась, а его правая нога еле заметно задрожала под столом, что мог видеть только тот, кто находился у доски. Мисс Морел, стоящая слева от стола преподавателя, бросила взгляд на скучающего мужчину, мысленно посочувствовав его выдержке.

— Воспитывает в нас свободных людей. — продолжали раздумывать студенты.

— Обожаю это — он сказал это так тихо, почти не шевеля губами, что даже Джейн еле услышала, подумав сначала, что мысль и вовсе принадлежала ей.

— А как вы считаете, — внезапно внимание преподавателя сосредоточилось на докладчике, а его нога перестала двигаться — зачем она нужна именно вам, мисс Морел?

— Помимо прочего, — она провела рукой, описывая толпу зевак — литература позволяет, не рискуя ничем, испытать сильные ощущения. — несколько секунд мистер Мартен оценивающе смотрел перед собой, а затем сказал:

— Неплохо, четыре.

Аудитория потеряла интерес к доске, рассредоточив внимание друг на друга, а мисс Морел, недовольно выдохнув, сжала листок бумаги с подготовленным к докладу текстом. Единственный преподаватель, чьи мысли и вовлеченность она понимала и чьи лекции слушала с неприкрытым вниманием, совершенно несправедливо оценивал её труды.

— Вы не довольны оценкой? — профессор, заметив промедление девушки, откинулся на спинку кресла и повернул голову к ней.

— Разумеется, но я не удивлена.

— Считаете, я несправедлив по отношению к вам? — записав оценку, он кинул ручку на стол перед собой и полностью развернулся к собеседнице, снова скрестив руки на груди.

— Вы считаете иначе? — ответно скрестив руки, Джейн старалась говорить тише, спрятав упрёки за гул аудитории — Мои работы всегда идеальны, но вы ни разу не поставили мне пять. Причина в вашей неприязни?

— Очевидно, ваши работы не так идеальны, как вам кажется. — чёрные глаза, впившиеся мёртвой хваткой, оценивающе выжидали ответной атаки, пока их владелец надменно задрал подбородок.

— Ясно.

Не желая поддаваться на провокацию и раздувать конфликт, мисс Морел села на своё место в первом ряду, слева от доски, и уставилась в окно, подавляя злость. Природная тактичность не позволяла отвечать гневом на гнев, породив пагубную привычку держать эмоции при себе. А недостаточное уважение и несправедливая оценка её деятельности заставляли лезть из кожи вон, лишь бы убедить саму себя в собственной значимости и ценности. Впрочем, далеко не каждый вызывал желание что-то доказывать, большинство не вызывало ничего, кроме равнодушия.

Лекция продолжалась, но её тема уже не интересовала Джейн, ибо очередная четвёрка подкашивала её убеждённость в писательстве. Единственно, что тешило её и дарило ощущение удовлетворённости собой, было крайне неустойчиво и хрупко, ведь читатель и критик ты сам.

— Термин из теории литературы, который это объясняет — продолжал мистер Мартен — отстранение. Отстранить — значит сделать странным. Мы привыкаем к словам, ситуациям и прочим фактам нашего опыта, а писатель с помощью специальных приёмов делает привычные вещи необычными, заставляет нас увидеть их как в первый раз, по-новому на них посмотреть и по-новому осмыслить. Нет отстранения — нет искусства.

Он ходил перед доской, держа руки в карманах, его худощавое телосложение в идеально подобранном костюме было привлекательным. Но его чёрные глаза, казавшиеся коварными, будто всё, что он видит, глядя на тебя, это свою пародию, отталкивали.

За окном было пасмурно, и дул сильный ветер, деревья качались в еле слышный такт осени, светло-бежевые стены успокаивали пыл, а разноуровневые ряды деревянных парт в аудитории дарили некую уединённость.

Джейн задумалась над словами профессора, и его голос раздался эхом в голове — “Нет отстранения — нет искусства”. Желание создавать что-то поистине прекрасное настигает каждого, но что делать, если чувствуешь, что не дотягиваешь до своих же идеалов, продолжать делать, есть ли смысл? Парализованный танцором стать не сможет, как ни крути. Да будут прокляты вечные метания.

После лекции народ стал расходиться, и аудитория потихоньку пустела.

— Мисс Морел, задержитесь ненадолго, пожалуйста. — мистер Мартен стоял, облокотившись спиной на свой стол, ожидая, когда студенты покинут помещение. — Вы явно расстроены положением дел, но я ни в коем случае не пытался вас обидеть.

Девушка подошла к нему, держа в руке аккуратную сумочку с книгами и тетрадями, он доброжелательно улыбнулся, но его взгляд выдавал насмешку, отчего Джейн затонула в ехидстве.

— Благодарю, жаль, что это ничего не меняет.

— Вы действительно думаете, что я вас недолюбливаю?

— Пожалуй это то, что приходит на ум.

— Вы ошибаетесь.

— Неужели? На курсе есть те, кто имени вашего не помнит, не то что ваши лекции. К ним вы никогда не были так предвзяты. — бросив колкий взгляд на стол, за его спиной, заваленный пометками, она издевательски прошипела — Могу взять ваши записи и пройтись по именам, кому какие оценки вы ставите. Полагаете, я ещё ошибаюсь?

— Вы жаждете получить высший бал и вас угнетает, что не можете? — злобно-насмешливый взгляд издевательски отразился на улыбке профессора.

— Меня не волнует оценка, если честно, но вы задели моё эго, а это, как вы понимаете, куда страшнее.

— Хотите доказать, что всё знаете лучше других?

— Не делайте из меня клише, я лишь хочу получить то, что заслуживаю.

— Мне нет дела до глупых студентов. И поверьте, я вижу куда больше, чем вы думаете. Кто спит на лекциях, кто строит мне глазки, лишь бы я не валил, а у кого и вовсе во взгляде пугающая пустота. Иногда проще поставить оценку, лишь бы не выслушивать весь тот бред, что может выдать их скудное мышление. Так что, — мужчина невинно пожал плечами — чаще всего, я ставлю баллы от балды.

— Что же вы мне их так не ставите? Я, конечно, не единственная кто учится, но уж точно та, кто уже не знает, как работать, лишь бы получить высшую оценку.

— Ваше рвение похвально. И моё упрямство свидетельствует не о презрении к вам, а, наоборот, об интересе. — он стрельнул непонятным взглядом, слегка прищурив глаза.

— Что? — девушка недоумевающе склонила голову.

— Вы хорошо пишете, но не более, я знаю, что вы можете лучше, и ваше недотягивание каждый раз разбивает мне сердце, настолько, что я борюсь с желанием завалить вас. Поверьте, мне бы это удалось. Вы стараетесь, но не в ту сторону. Ваши тексты становятся длиннее, но не качественнее. И четвёрка это мой вам подарок.

— И… как же мне быть? — обескураженная, Джейн слегка засмущалась, но постаралась сохранить остатки спокойствия, как делала всегда, выдавая себя лишь лёгким покраснением щёк.

— Могу предложить вам дополнительные занятия. Будем разбирать ваши работы, брать темы, не вошедшие в основной курс, и писать о них. Попытаемся понять, что же мешает вам быть честной и открытой.

— С чего вы решили, что я не честна?

— Я же сказал, я вижу больше, чем вы думаете. — мистер Мартен насмешливо оскалился — И вы всегда можете отказаться, буду ждать вас сегодня после занятий здесь, посмотрим, что можно с вами сделать — закончив фразу, он развернулся и принялся разбирать свои бумаги, словно был совершенно один, а мисс Морел, сжав покрепче сумку, попятилась к выходу.

Все лекции проходили согласно плану, спокойно и без лишних эксцессов, отчего Джейн на мгновение и вовсе позабыла о предстоящем. Загнанная рамками своих переживаний, она пыталась понять столь резкое отношение к себе. И почему её работы оценивались так скверно, да ещё и человеком, чьё мнение считалось авторитетным. Столько раз заслушиваться на лекциях его красноречивым рассказом, а теперь и вовсе стать потехой для его эго.

Но сколько бы Джейн не провела в мыслях, анализируя его слова, не на шаг бы не приблизилась к разгадке чужой души, ведь, общаясь лишь с персонажами, становится трудно понимать реальных людей.

Тем не менее, возникшее к претензии профессора любопытство не отпускало и жаждало понять, настолько ли она несовершенна, или его мнение такое же бездарное, как и у многих.

Как и следовало, мисс Морел явилась в кабинет профессора в назначенное время, но его на месте не оказалось. Зайдя внутрь, она обратила внимание, что на столе сиял идеальный порядок, даже рабочее кресло, о котором обычно крайне мало кто вспоминает, было аккуратно задвинуто, будто по линеечке. И пока, поставив сумочку на ближайшую парту, Джейн размышляла, не забыл ли о ней преподаватель, за спиной послышался звук открывшейся двери.

Мистер Мартен вышел из небольшого кабинета смежного с аудиторией, в котором виднелись его личные вещи, книги, учебные материалы и ещё куча хлама, что было здесь задолго до профессора и, скорее всего, его переживёт. Жестом он пригласил девушку за свой стол, взяв лишний стул из каморки и поставив его по другую сторону.

— Не знала, что здесь есть ещё помещение. — отметила девушка и села за предложенный стул — Не понимаю, что я здесь делаю…

— Считаете, я к вам придираюсь? — мистер Мартен достал из ящика папки и кинул их на стол — Пожалуйста, давайте взглянем вместе.

Будучи всегда тихим и равнодушным, его буйство заметно пугало.

— Литература Франции второй половины девятнадцатого века. — он пролистывал папки с работами, бубня под нос их заголовки — Вот, — читая с бумажки, он изображал голос, выступающего на публике поэта — Стендаль, Мериме, Бальзак — великие реалисты романтической эпохи. «Красное и чёрное» — вершина поэтического мастерства. Далее, концепции Бога, как высшего разума, противопоставляется пантеизм и религия, как форма чувственности, идея живого Бога.

Он швырял после прочтения на стол бумажки, как доказательство преступления, чтобы пристыдить этим того, кому некуда было бежать.

— Так я была не правда? — в изумлении от жёсткого допроса Джейн вцепилась в сидушку стула, подавшись туловищем вперёд.

— Дело не в вашей правоте, мисс Морел, отсутствии аргументов или недостаточной красноречивости. Это невыносимо скучная копирка с учебных материалов. Банально! — продолжил он кидать, но уже перед собой — Старо как мир! — с грохотом папки летели на стол — Тут я чуть не заснул. А здесь и вовсе чуть не расплакался, но отнюдь не от трогательности.

— Интересная у вас техника преподавания, отчего же вы же не бьётесь так за своих учеников на лекциях?

— Нет смысла бороться со стеной.

— Господи…

— Умерьте свой пыл, мисс Морел, — облокотившись на руки, профессор слегка приблизился к девушке — я вас здесь не держу.

— Если всё так плохо, так может и нет смысла?

— О как, так у вас ещё и комплексы, неуверенность в себе? Я предлагаю вам такую возможность, а вы носом крутите.

— Зачем вам это, если вы меня, очевидно, терпеть не можете?

— Это не так. Вы меня даже почти не бесите. Я берусь только за то, что мне интересно, если вам так же любопытно, что может получиться, не вижу преград. Возьмите с собой, на ознакомление, и завтра расскажите, видите ли вы здесь что-то или нет. Попробуйте оценить саму себя.

Мистер Мартен собрал папки воедино и протянул аккуратную стопку студентке, её руки слегка провисли под тяжестью бумаг. Неуверенно кивнув, она схватила сумку и покинула кабинет под пристальным взглядом молодого преподавателя.

Как и полагается параноику, Джейн не сомкнула глаз, пролистывая одну работу за другой, она всю ночь обводила карандашом предложения, подписывала на полях объяснения и готовила речь защиты, словно к суду перед казнью.

Строгость формулировок и сухие термины были слабостью юного автора и вовсе не нацелены на бахвальство. Ведь писатели пишут для себя, а те, кому не нравится, могут не читать. “Старо как мир”, есть ли в этом укор? Столько всего великого и жизненного сокрыто в истории и историях, что она порождает.

Придя на следующий день в кабинет к профессору во всеоружии, приправленном уверенностью, мисс Морел буквально сверкала. Не выспавшиеся глаза не были затуманены, они сверкали и были готовы ослепить любого, кто хоть на мгновение усомнится в их ясности.

Увидев изящный стан молодой студентки, проскальзывающий сквозь уходящую толпу, лицо мистера Мартена преобразилось. Чёрные глаза наполнились интересом к её максималистичному нраву, что она упорно скрывала за безмолвностью. И впервые, он отметил, как миловидно выглядели её серые глаза за этими огромными очками, спадающими с носа, которые она аккуратно поправляла костяшками пальцев.

Поставив сумочку коротким рывком со стуком, будто призывающим к раунду, девушка кротким движением заправила за ухо волосы, прямыми колосьями спадающие ниже плеч. Одним взмахом руки преподаватель пригласил мисс Морел сесть напротив и, уставившись словно хищник, ждал её непокорных реплик.

Его движения показались Джейн вызывающими, а взгляд дерзким, больше всего ей хотелось стереть эту ухмылку с его лица и вырвать ручку, которую он перебирал пальцами.

Бегло просмотрев труды целой ночи, мистер Мартен изо всех сил сдерживался лишь бы не засмеяться этому предельному педантизму. Даже пометки на полях, аккуратными маленькими буквами, выдавали немалую скрупулёзность. Но её непокорность хоть и забавляла, детское упрямство жгуче увлекало, и профессор, то и дело, будто провоцировал девушку на реакцию.

Джейн морила себя его оценкой, будто с мольбой изучая каждое движение мужчины, пытаясь понять или увидеть то, что невозможно было прочитать в глазах.

— Вы считаете, что это бред? — вдруг не сдержалась она, сомкнув кулаки то ли для атаки, то ли для защиты.

— Нет, я так не считаю.

— Тогда к чему этот разнос?

— Твои аргументы очень классичны, так думают многие — его голос такой тягучий и грозный заставил притихнуть.

— Что же в этом плохого?

— Но ты же не многие. — он отложил её исписанные со всех сторон листки и отклонился на кресле — тебе действительно нравятся Стендаль, Мериме и, кого ты там ещё назвала?

— Это особая плеяда французских реалистов, — девичий голосок дрогнул, Джейн будто уже была не уверена в том, что говорила или думала — что с ними не так?

— Я понял, проблема не в том, что ты пишешь с методички, ты, вероятно, слишком много читаешь.

— Это, по-вашему, проблема?

— Если начинаешь выдавать чужие мысли за свои, даже не понимая этого, то да. — склонив голову на бок, мистер Мартен сложил ладони домиком.

— Считаете, у меня нет собственных мыслей?

— Я так не считаю, я это вижу, я читаю это каждый раз в твоих работах! — профессор поднял за уголок стопку бумаг, как разгрызанную вещь перед щенком, и грозно прокричал — Тебе следует выползти из своей ракушки, если хочешь писать!

На секунду Джейн охватил шок, парализовавший всё тело, а затем преобразовавшись в волну гнева, зудящего в костяшках рук, злость отразилась в лице холодной гримасой. Она поднялась с места, дугой накрыв разделяющую их преграду, и прокричала с не меньшим напором, снося спесивость с его ядовитого лица.

— Может это вам стоит хоть немного расширить свои границы!

Эта та реакция, которой мистер Мартен добивался, раззадорить улей, чтобы извлечь сладкий мёд. Вряд ли он предполагал масштаб её неоднозначной закрытости и упрямства, но точно знал, что яркий алмаз добыть весьма сложно, а потому следовало запастись терпением, впрочем, мисс Морел его могло не хватить, о чём тоже не следовало забывать. Ибо творческая личность сродни сумасшествию, требовавшего особого подхода и то, что могло помочь раскрыть зачатки сладкого нектара, при неправильном использовании, могло же его и погубить.

Она часто дышала и сжимала побелевшими пальцами кулачки прямо перед собой как разъярённое дитя. Тёмно-русые волосы снова упали вперёд, девушка выпрямилась, поправив очки, и стряхнула пылинку с брюк, усаживаясь на своё место. Этого времени хватило, чтобы совладать с собой, и профессор продолжил:

— Хватит уже спорить со мной и начни слушать. Когда ты только пришла в университет, первый курс, ещё совсем зелёная, но с широко открытыми глазами, ты излагала себя очень искренне, что же случилось потом?

— Я пишу сколько себя помню, я не могла звучать совершенно иначе пару лет назад.

— Но я видел это в тебе, сейчас ты зазнаешься, пишешь сложно и без души. Я не говорил, что ты не умная, но заумные тексты читают лишь те, кто их пишут. Дай мне свой телефон — внезапно оборвав свою тираду, он протянул руку, требующую названного предмета.

— Зачем? — ожидая подвох, Джейн отдала мобильный.

— Порно фильм тебе скачаю. — серьёзным тоном произнёс преподаватель не сразу понятное ехидство — Вот мой номер для связи, на случай если у кого-то не получится явиться на дополнительные.

Он протянул телефон с номером на экране, но без имени, и мисс Морел обозначила его как “Профессор”. Они просидели, без малого, часа два, корпея над каждой строчкой её записей. Не поленившись, мистер Мартен достал её самый первый текст, отыскать который было довольно непросто.

Он хранил далеко не каждую работу, большинство были словно под копирку, но те, что заставляли его увидеть что-то новое, посмотреть на привычное по-иному, он сохранял, как свидетельство ещё неугасаемой любви к литературе.

Джейн нашла эту работу бездарной, наивной и не структурированной. Автора она представляла эдакой простушкой в цветочном платье, колышущимся на ветру, с открытым ртом, словно маленький щенок, бегущей по саду босиком. Этот образ показался профессору крайне забавным, схватившись за голову и сморщив удивлённый лоб, он поправил зачёсанные назад волосы, продолжив излагать мысль.

После того, как мисс Морел ушла, мужчина ещё долго сидел над оставленными ею бумагами. Что-то определенно было в её взгляде, что-то, что он никак не мог прочесть. Он говорил с ней, видел неподдельную злость и непритворно испуганные глаза, прижатого к стене оленёнка. Но он не ощущал себя победителем, даже когда чувствовал, что она готова была уступить.

Пожалуй, сказав, что она его почти не бесит, он погорячился, но теперь мистер Мартен с нетерпением ждал их новой встречи, полагая, что отыскал новый клад, разделяющий его тонкую и, временами, мучительную страсть. Несомненно, ему этого не хватало.

Он строил череду непроходимых дебрей из заданий, пока её не было рядом, подсовывал отдельные темы для сочинений и каждый раз выделял из толпы снующих студентов. Каждый раз, проходя мимо его стола, она здоровалась так, словно это была очередная лекция, но взгляд её был иным. Кажется, раньше заслушиваясь мастерством лектора, она глядела на него как на наставника, а теперь… Что было теперь, он разгадать не мог, но их перепалки порой доходили до смехотворного.

Находя очередной промах, он со смакующей ухмылкой обводил целые предложения ярко-красной ручкой, даже если оно казалось ему вполне приемлемым. Это фамильярное злорадство подстёгивало девушку, но её гнев периодически сменялся покорным вниманием.

— Как можно перефразировать это предложение? — мистер Мартен протянул лист бумаги с помеченным фрагментом и сложил руки перед собой.

Пустующая аудитория приобрела тихое дыхание, задерживающееся при каждом движении оппонентов, а весь кампус буквально замер в ожидании новой волны перепалок.

— Зачем его менять?

— Ты же не научный трактат пишешь. — чёрные глаза сверкнули непонятной ей эмоцией, и мужчина склонил голову набок.

— Литература должна развивать.

— Мысль, но не сводить с ума постоянными поисками в словаре.

— Пара таких вечеров, и словарь не понадобится. — промолвила мисс Морел, прижав плечи, на что профессор, передразнивая, протянул:

— Пара таких вечеров, и твоя литература отправится пылиться на полку.

— Какой же вы все-таки вредный.

— Я? — мужчина разразился хохотом, пока его собеседница нервно сжимала ручку.

— Вы сами читаете великих романистов, вам сложно их понять?

— Тогда и речь, и мысль строились иначе, сейчас нет смысла подражать ушедшей эпохе.

— Я с вами не согласна.

Пожалуй, если бы она согласилась и соглашалась всегда, вся магия этого, непохожего больше ни на что, общения улетучилась бы, оставив привычные нотки скуки и предубеждений.

— Упрямая. — грозно, но без жестокости заметил преподаватель — Хорошо, оставь всё как есть, я напишу тебе свою версию, и ты посмотришь, в чём разница.

— Вызываете меня на дуэль?

Поединок, призванный доказать молодой неопытности её слабые стороны, свою функцию выполнил, оставив на душе жгучее ощущение. Печальный упадок обезоружил профессора, и, впервые, он не знал, что сказать. Умна, несдержанна и, похоже, весьма ранима. Руки её покраснели и покрылись мурашками, она сняла очки и прикрыла глаза от усталости.

— Похоже, мы снова засиделись — заметил он, кинув взгляд в окно, за которым почти стемнело.

Как сонное дитя, Джейн побрела в сторону выхода, прихватив вещи и держа в руках очки. Её изящная фигура под облегающей тканью бежевого платья не отпускала, приковывая будто магической силой.

Когда тень силуэта пропала, спали и чары, и преподаватель вернулся в реалии, полные странных ощущений и сомнений. Что этой юной женщине удавалось пробудить в сознании? Влекла ли его литература или ему просто доставляло удовольствие наблюдать, как она злится, преодолевая себя? Ему казалось, если гнев забавляет, то не о каком сочувствие и речи быть не может, но стоило ей поникнуть, как радости и след простыл, оставив лишь своеобразное чувство и какую-то пустоту. Это чувство было похоже на то, что он испытывал, когда читал — невероятный подъём и стремительное падение духа.

Ему, почему-то, стало грустно оттого, что она, бесспорно, недолюбливала его, обижаясь на методы, которыми он пытался пробудить её окаменевшие представления о прозе.

Заметив своё неоднозначное состояние, которое обычно становится ясно для взора далеко не сразу, мистер Мартен одёрнулся, будто от холода, и принялся собираться домой. Он счёл очевидным абсурдность навязчивых мыслей об этой девушке и задался целью более не грезить об обществе её исключительной натуры.

Избрав отталкивающую манеру поведения, он, буквально, с порога осыпал девушку претензиями, правда пока мысленно, ибо на лекции в окружении десятка глаз не мог вести себя панибратски. Но стоило ей пройти мимо, кинув многозначительный взгляд, и с улыбкой произнести: “Здравствуйте” — как декорации вокруг падали, а десятки глаз превращались в ничто.

Пару раз он ловил себя на мысли, что смотрит на неё чаще, чем на остальных, раньше он предполагал это связано с тем, что она была его единственным слушателем. Сейчас же, он старался изо всех сил, лишь бы не посмотреть, порой насильно отворачиваясь, позволяя себе потерять контроль только тогда, когда она не могла этого заметить.

Занятия стали проходить под налётом таинственности, но никто из них не мог разобрать причину. Джейн пыталась понять отношения преподавателя к ней. Иногда ей казалось, что он ей симпатизировал, она была сложным проектом, но интересным, профессор сам это говорил, и, очевидно, он готовился к их встречам, часто передавая ей бумажки с заданиями прямо на лекциях, но иногда мужчина становился невыносимым. Его требовательность порой доходила до крайности, в попытке перекроить образ мышления он злился кричал и часто закатывал глаза.

Все вокруг знали об их дополнительной программе, потому что весь кампус стоял на ушах, когда их крики доходили до самой администрации.

Секретарь университета, миссис Бернар, одутловатая женщина лет сорока, пару раз делала замечание мистеру Мартену за некомпетентное поведение, но после его заверений и разговора с Джейн, она более не вмешивалась.

Разговоры о красавце преподавателе, Николасе Мартене, с которым можно было остаться наедине на дополнительных, ходили то тут, то там целый месяц, пока не стало ясно, что у всего кампуса не хватит денег, чтобы заставить его работать сверхурочно.

— Хватит втюхивать мне заученные фразы, Джейн! Ты пытаешься доказать, что умна? — не проходило ни дня, чтобы их беседа, начинавшаяся всегда крайне деликатно, не доходила до спора, в котором оба открывали новые возможности своего голоса.

— Я не пытаюсь выглядеть умнее! — кричала в ответ мисс Морел — Я так думаю!

— Хватит уже! Я пытаюсь вдолбить тебе не то, что ты глупая, а то, что ты забываешь думать самостоятельно. И я вообще-то тебя здесь не насильно держу. Хочешь — иди! Давай! Заняться мне больше нечем, как тебя уговаривать. Всё равно мы не сдвинемся с мёртвой точки, пока ты упрямишься. — он бросил ручку на стол и откинулся на стуле, скрипом возвестив о своём вердикте.

— Ладно. — упрямо прошипела Джейн, скрестив руки на груди — Я никуда не пойду.

Изменившись в лице, профессор нагнулся вперёд и словно дьявол со сверкающим взглядом пропел, как пленитель души:

— Я знал, что ты так скажешь. Только позволь задать вопрос, ты хочешь стать лучше, потому что судорожно стремишься к идеалу или хочешь познать то, что тобой ещё неизведанно?

— Я бы хотела выбрать второй вариант, но…

— Ясно. Зачем же вас делают такими правильными?

Мисс Морел поняла, что это был риторический вопрос, но его демонический взгляд и в ней пробуждал язвительность от нежелания покоряться.

— Это следующая тема для текста? — передразнила студентка.

— Почему бы и нет. Подготовь мне анализ данной темы. Если мне вдруг покажется, что ты говоришь чужими словами, я тебе влеплю двойку и не допущу до экзаменов.

Каждый раз возвращаясь домой после наступления темноты, Джейн тихонько следовала в свою комнату, лишь бы не отвечать на неудобные вопросы. И хоть её мать всегда точно знала, в котором часу возвращается дочь, впервые нарочно подловила её на входе в комнату.

— Ты стала поздно возвращаться, — обеспокоенно заметила женщина — у тебя всё хорошо?

— Да, просто пару раз в неделю хожу на дополнительные по литературоведению.

Она открыла дверь, обозначая, что готова закончить разговор, но у матери всегда был набор вопросов, которые она непременно должна была задать.

— У тебя проблемы с успеваемостью?

— Нет, просто хочу повысить свой балл — “и я уже пару месяцев бьюсь над этим” добавила про себя девушка.

— Да, это правильно, ты уж постарайся, важно закончить хорошо.

— Конечно.

Закрытая дверь подпирала личные границы, а мысли о профессоре подпитывали разрушающий порыв к превосходству. Он хотел сочинение о стремление к правильности, так пусть получит “Печальный трактат из уст неидеальной идеальности, о трагичном пути к туманному идеалу, вследствие недовольства и равнодушия, где вся это писанина — лишь повод уйти от жгучей реальности и доказать самому себе, что ты не ничтожество”.

Впрочем, искусство любит страдание, и Джейн точно знала, что человек, так его любивший, обязательно поймёт её слова.

“Счастливые люди не творят искусство” так она назвала свой текст, но отдавать не стала, желая лично видеть, как он будет его читать.

Мисс Морел подозревала, что профессор играет с ней, она не могла поверить в то, что тот говорил. Бесспорно, он был прав во многом, но его красная ручка явно переигрывала, захватывая порой то, что в редактуре не нуждалось. Она знала это, потому что всегда слушала его лекции, то, что он говорил и как, и он наглым образом преуменьшал значения, будучи тем ещё умником.

— С пометкой на пару стилистических ошибок, — пояснял мужчина, повернувшись спиной к студентке — это было хорошо. Мне понравилось, где ты пишешь, что: “счастье любит тишину, а искусство мучения” — пессимистично, но, в целом, неплохо.

— Только не говорите про четвёрку…

— Зато уже твёрдую — это победа. — он присел на край стола, поправив рубашку — Твоя эмоциональность вывела нас на верный путь. Когда ты спокойна и сосредоточена, слишком много думаешь, от этого лезет ненужная чепуха.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Писатель пишет эмоционально, но сдержанно, о сложных вещах простым языком, о великом, но актуальном. Я знаю, что ты можешь так.

— С чего вы решили, что мне это нужно? — дёрнулась Джейн, накрывая невидимой пеленой труды своей жизни.

— Пишешь — не пишешь — дело твоё, но ты можешь. И ты ведь здесь.

Мистер Мартен прочитал огромное множество книг и научных статей, сам он написал немало работ, хоть и не находил в процессе ничего увлекательного, ему больше нравилось погружаться в мир, а не создавать его. И он был уверен, что она писала, он знал это, как и то, что его звали Николас Мартен или, что он был мужчиной.

Всё познаётся в сравнении, но такой уровень как у неё не мог быть следствием лишь учёбы в университете и «комплекса отличницы». Оттого ему было крайне любопытно узнать её мнение, предпочтения, всё что угодно, лишь бы почувствовать мир, созданный кем-то вроде неё.

Загрузка...