Пресс-центр

Глава 17

Ретроспектива I

(семь месяцев назад, весна 83-го)

Барри Дигон начал сдавать, как-никак семьдесят семь, но все наиболее важные дела по-прежнему вел сам, не передоверяя даже самым близким, проверенным помощникам.

Поэтому, когда департамент концерна, отвечавший за все биржевые операции в мире, обработал информацию о том, что люди Леопольдо Грацио (конечно же не служащие его концернов и банков, а контакты в иных фирмах) начали играть на повышение курса акций какао-бобов, когда служба разведки концерна сообщила, что в Гаривасе, где всего лишь пять месяцев назад пришли к власти военные во главе с полковником Мигелем Санчесом, наметилась тенденция к расколу в руководстве и министр обороны, сорокалетний Армандо Лопес, выпускник Вест-Пойнта, примкнувший к левым силам, дважды нелегально встречался с послом США Дональдом Беркли, причем запись беседы сразу же ушла в Белый дом с пометкой государственного секретаря «Срочно, совершенно секретно, только для президента», Барри Дигон дал указание внешнеполитическому департаменту концерна выяснить, существуют ли высокоавторитетные контакты, которые смогут обеспечить встречу с министром обороны в самое ближайшее время, желательно на нейтральной территории; в случае же если это может бросить тень на майора Армандо Лопеса, следует срочно купить какой-нибудь замок в Гаривасе на берегу океана – ничего вызывающего, десять-пятнадцать комнат от силы, не более двадцати акров земли, незачем привлекать внимание левой прессы – и пригласить среди прочих на новоселье этого самого майора Лопеса.

После этого Дигон позвонил помощнику государственного секретаря Полу Гоу, договорился с ним о ленче; перед тем как ехать в клуб, внимательно просмотрел данные, полученные от своих брокеров[7] на биржах Цюриха, Амстердама, Лондона, Гонконга и Франкфурта-на-Майне; речь шла исключительно о ценах на какао-бобы, Гаривас – один из крупнейших поставщиков этого продукта; убедил Зигмунда Шибульского, помощника по специальным связям с администрацией, договориться о встрече с первым заместителем директора ЦРУ Майклом Вэлшем; попросил секретаря, занятого составлением ежедневных компьютерных сводок, выяснить, отчего Леопольдо Грацио начал играть на повышение акций какао-бобов именно после прихода к власти военных в Гаривасе, и отправился на ленч в клуб «33».

(Брат помощника государственного секретаря Пола Гоу был директором филиала треста Дигона в Швейцарии, курировал интересы концерна на биржах Цюриха, Антверпена и Франкфурта-на-Майне, поэтому разговор Гоу и Дигона был, как и всегда, доверительным. Впрочем, Пол Гоу понимал, что излишняя откровенность с магнатом нецелесообразна; дипломат, он полагал, что информация, отданная по частям, ценится куда как выше; профессионал от экономики не понял бы избыточной открытости, это может свидетельствовать о шаткости позиции чиновника; как правило, откровенничают люди, взявшие Бога за бороду, стоящие на грани краха, или же дурни; все остальные ведут свою партию, иначе говоря, торгуют знанием.)

– Мой иглотерапевт, – сказал Дигон, рассеянно поглядев на официанта, стоявшего возле их столика, – мистер Гарольд Личжу утверждает, что Александр Македонский был убит совершенно поразительным образом…

– Насколько мне известно, он умер от лихорадки, – возразил Гоу. – Латынь…

– Я закажу нам спаржу, – пожевав губами, перебил Дигон, – и телячье филе, здесь это делают специально для меня по венскому рецепту.

– Прекрасно, – откликнулся Гоу, – по-моему, прекрасно.

– По-моему, тоже. – И Дигон передал официанту меню, запрессованные в сафьяновые с атласом папки. – Что же касается латыни, которую вы изучали в колледже, то в этой капле бытия отражается все несовершенство нашего мира, его непоспеваемость за неразумной устремленностью знания… «Античность, античность, нет ничего мудрее античности!» Ерунда… Пришло время, и античность рассчитали на компьютерах дошлые мудрецы от математики. И установили с абсолютной точностью, что в некоем индийском храме жрецы предложили Македонскому «приблизиться к богам». Тот, ясное дело, согласился, но как это осуществить? Очень просто. Надеть самую дорогую корону с алмазом величиной с кулак и совершить ритуальный выход ровно в полдень на площадь в самый жаркий день месяца. Великий полководец прошел с алмазной короной по плацу, с лица его струился пот, щеки покрылись бледностью. Вернувшись на родину, Македонский начал мучиться головными болями и вскорости умер. В чем дело? Да в том, что жрецы сожгли ему гипоталамус… Или гипофиз, я путаюсь в медицинских обозначениях. Никакого ожога волосяного покрова, а человек тем не менее убит… Месть побежденных – алмаз фокусирует полуденную энергию солнца, чрезмерное тепло делает свое страшное дело…

Гоу усмехнулся.

– У меня нет личного иглотерапевта, Барри, поэтому я лишен той информации, которой владеете вы, однако же моя латынь, то есть античность, позволяет прокомментировать историю об убийстве Македонского несколько иначе. Если согласиться с тем, что мы рождены под определенными планетами, если позволить себе – с известной долей снисходительности – признать правомочие астрологии для тех, кто желает в нее верить, тогда следует вспомнить историю про то, как астролог, живший при дворе матери великого завоевателя, молил ее, рожавшую Македонского, потерпеть еще пятнадцать минут, всего лишь пятнадцать, и он, тот, который идет на свет из твоего чрева, станет властелином земли! Но женщине неподвластна природа… Александр родился в свой срок, и жрец предсказал, что мальчик завоюет полмира, создаст великую империю, но умрет в возрасте тридцати трех лет, и царство его распадется, лишь только он испустит дух. Случилось именно так…

– Значит, по-вашему, – сказал Дигон, подвигая к себе тарелку со спаржей, – прогулка по плацу с короной-лазером была предопределена свыше? Как и завоевание Азии?

– А это на ваше усмотрение, – ответил Гоу и добавил: – Спаржа действительно отменна.

– В таком случае я ставлю новый вопрос на ваше усмотрение, Пол… Вопрос из другой области: что определит будущее министра обороны Гариваса майора Лопеса – предсказание астролога или же месть жрецов?

– Какого рода жрецов вы имеете в виду, Барри?

– Мне любопытны все жрецы, которые входят в поле вашего интереса.

– Чем дальше, тем больше мы, дипломаты, стремимся к тому, чтобы говорить откровенно, Барри. Вы недостаточно четко формулируете вопрос. Вас интересует моя точка зрения на отношения Лопеса с Мигелем Санчесом? Или же вам хочется узнать мое мнение о перспективе нашего присутствия в Гаривасе?

– Меня интересует все. В частности, мне любопытно ваше отношение к активности наших европейских союзников в Гаривасе.

– Кого вы имеете в виду?

– Концерн и банк Леопольдо Грацио.

– Это серьезный вопрос, Барри. Новая информация об активности Грацио в Гаривасе недавно пришла к нам, он ставит на Санчеса, так выгодно западноевропейской тенденции, однако я не думаю, что Грацио добьется успеха: как-никак Гаривас в непосредственной близости от наших границ, а не от европейских, поэтому разумнее ставить на майора Лопеса, армия есть армия, тем более он говорит по-английски, как мы с вами, традиции Вест-Пойнта и все такое прочее…

– Он надежный человек?

– Задайте этот вопрос вашим друзьям из ЦРУ, для меня как дипломата важны тенденции и возможности; они же, парни из Лэнгли, в первую очередь интересуются личностями.

– Не грех бы и вам не разделять тенденцию и личность, – заметил Дигон, – это в конечном счете неразделимо.

– Верно. Однако же работаешь с увлечением, оперируя глыбами теории, а не суматохой практики… Если бы все же я был заинтересован в личности, а не тенденции, я бы занялся и ею.

– Следовательно, вашего брата, то есть всю вашу семью, должна занимать именно личность майора Лопеса, мой дорогой Пол. От того, куда он пойдет, этот загадочный майор, примкнувший к левым военным, зависит успех моего дела, а это значит – дивиденды вашего брата…

Пол Гоу отодвинул тарелку с мягким телячьим мясом (чересчур мягкое, ощущение безвкусицы), аккуратно вытер чуть ли не жестяной – так накрахмалена – салфеткой чувственные крупные губы и ответил:

– Я бы поставил на майора Лопеса. Так, во всяком случае, посоветовал бы поступить брату, если он решит поиграть на бирже.

– А что ему играть на бирже? В Гаривасе есть немного каучука, виды на нефть, серебро, бананы и какао-бобы. На что нам играть с вашим юным братом?

Пол Гоу рассеянно кивнул метрдотелю, поставившему перед ним кофе, и ответил, когда тот отошел:

– По нашим данным, не до конца проверенным, майор Лопес через подставных лиц скупает плантации какао-бобов… Особенно в тех районах, где скрываются люди, которых нынешний режим называет крайне правыми.

– Откуда у этого майора деньги?

– А он рискует, Барри, он взял ссуду на год… Опять-таки не он лично, кто именно и где, я не знаю, но, по слухам, ссуду ему открыл один из наших банков.

– Какой конкретно? – спросил Дигон. – Видимо, это знает ваш посол.

– Барри, я люблю моего брата, который служит вам, и очень хочу, чтобы он получил лишнюю пару сотен тысяч баксов, но я не могу делиться с вами сверхсекретной информацией…

«Красиво поделился, – отметил Дигон, – знает, как продавать себя, молодец, смекалист, надо бы продумать вопрос о том, как заранее пригласить его к нам, если когда-нибудь Шульц уйдет, этот с головой».

Назавтра люди Дигона вылетели в Гаривас и купили небольшой испанский замок в сельве, неподалеку от тех мест, где скрывались формирования правых экстремистов; следом за ними прибыла бригада реставраторов; представитель европейской корпорации «Бельжик минераль» месье Ласен – никто, понятно, не знал, что он работал на Дигона, – во время приема в перуанском посольстве был представлен послом США не только Санчесу и министру энергетики Прадо, но и Лопесу; повернувшись спиной к залу, месье Ласен поинтересовался, не согласится ли майор посетить – конечно же вместе с другими членами правительства – новоселье, которое собирается отметить Барри Дигон, в данном случае не только банкир с Уолл-стрит, но и член наблюдательного совета Международного банка инвестиций; старик думает о будущем, он готов помогать республике, он считает руководителя армии высокоавторитетным деятелем страны и хочет перемолвиться с ним парой слов в доверительной обстановке…

– Я готов к встрече, – усмехнулся майор Лопес, – имя Дигона говорит само за себя любому латиноамериканцу, особенно такому, как я, натерпевшемуся от гринго не только на родине, но и за годы учения в Штатах…