Преступление капитана Артура

Глава VII Подпольная работа

Майор Гранвиль Варней поместился в Лисльвуд-Парке совершенно беспрепятственно. Он послал в Брайтон за своим багажом, который и был привезен его камердинером – жидом Соломоном. Существовали в Калькутте злые языки, которые утверждали, что этот черноглазый жид не всегда был слугой майора, а режиссировал прежде в каком-то провинциальном театре, на подмостках которого прекрасная сестра его играла первые роли в английских драмах. Эти злые язычки увлекались иногда до того, что уверяли, будто эта самая сестра Соломона была ныне не кто иная, как очаровательная миссис Варней, в которую майор во время своего отпуска в Англию влюбился до безумия, увидев ее играющей на сцене ее брата, и женился на ней без всяких проволочек. Как бы то ни было, но нельзя не сознаться, что миссис Варней была женщина в высшей степени изящная, красивая, увлекательная. Она обладала великолепнейшим контральто и замечательным музыкальным дарованием, которое так превосходило обыкновенные таланты, что она заслуживала названия гения. Если толстый камердинер-жид был ее братом, то нельзя сказать, чтобы она выказывала особенную нежность к этому родственнику: она проходила мимо него с гордо опущенными глазами, как будто он был даже недостоин, чтобы она замечала его присутствие.

После двух-трех дней пребывания майора в замке угрюмость и задумчивость Вальдзингама начали постепенно исчезать. Большую часть дня они проводили за бильярдом, а половину ночи – за экарте. Дамы иногда приходили в бильярдную, чтобы следить за их игрой. Майор смеялся и болтал, выделывая различные эволюции кием, и рассыпался в комплиментах присутствующим дамам, пока шары катились по зеленому сукну. Артур же Вальдзингам, напротив того, играл с каким-то лихорадочным вниманием. Он как будто никогда не уставал и не скучал за бильярдом и оставлял его с сожалением. Во время игры в экарте капитан постоянно настаивал на ее продолжении и удерживал своего друга за маленьким столом еще долго после ухода дам. Кто бы увидел этих двоих мужчин, наклонившихся над картами, тот бы сказал, что майор играл только из прихоти или из снисхождения к другу, между тем как у капитана игра была глубоко укоренившейся страстью.

Пока все это происходило в замке, Жильберт Арнольд, сторож, курил, по обыкновению, свою трубку за дверью и взглядом ненависти и зависти смотрел на гостей замка и на их людей.

– Итак, у капитана «неизвестно какого», который явился «неизвестно откуда», гостит один из его друзей? – сказал он однажды жене, несколько дней спустя по приезде майора.  – Он, вероятно, думает, что мой сын ляжет на землю, чтобы доставить ему удовольствие пройти по нему. Эти господа всегда ждут подобного. Но мы не сделаем этого, не правда ли, Джим? – добавил он, обращаясь к сыну, который качался на калитке садика.

– Чего мы не сделаем, отец?

– Мы не ляжем на землю, чтобы богачи топтали нас своими блестящими сапогами, ведь так, Джим?

– Нет, отец, по доброй воле мы не сделаем этого,  – ответил мальчик, взглянув лукаво на нахмуренное лицо отца.

Жильберт расхохотался:

– Ты весь в меня, мой сын,  – настоящая поросль старого дуба… К черту унижения твоей матери при малейшем знаке благоволения наших господ и признательности к ним, если они бросают нам крошки со своего стола!

– Отец! – воскликнул мальчик.  – Вот капитан, барин с усами и сэр Руперт! Они идут к решетке.

– А! Быть может, ты получишь монету в шесть пенсов, если подойдешь к ним. Бери их деньги, но не принимай унижений, Джим. Это тебе мой совет.

Мальчик кивнул головой и, спрыгнув с калитки, побежал в аллею.

– Артур,  – сказал майор, приближаясь к решетке.  – Известно ли вам что-нибудь относительно старого браконьера, который служит у вас?

– Ничего, кроме того, что он в свое время был страшным негодяем, теперь он прилежно читает книги душеполезного содержания, которые дает ему господин Мэйсом, и бывает каждое воскресенье в церкви.

– Хорошо! – сказал майор.  – Он был прежде отъявленным плутом, а теперь стал ханжить и лицемерить… Вот, Артур, человек, которого мне необходимо изучить. Изучить только – вы понимаете? Можете вы дать мне несколько сведений о его прошлом?

– Я думаю, что он провел год или два вне Суссекса и сидел в остроге, в Гемпшире, вследствие каких-то недоразумений с нашими лесничими. По своему возвращению он женился на Рахили Дэвсон, дочери сторожа, а с тех пор только и делает, что бродит вокруг своего дома, вот как вы сейчас видите.

– Да, вот и он! – проговорил майор весело.  – Глаза у него зеленовато-желтые, настоящие кошачьи глаза, которые меняют свои цвета на солнце. Походка тоже кошачья – тихая, крадущаяся. Он, верно, отличается и кошачьей хитростью. Артур Вальдзингам, я изучу этого человека!

В это время разговаривающие подошли к решетке.

– Здравствуй, Арнольд! – сказал капитан.

Арнольд нехотя кивнул головой и так же нехотя снял свою засаленную фуражку. Маленький баронет, одетый в бархатный камзол, смотрел на Джима, одетого в плисовые панталоны, холостинковую блузу и толстые башмаки с гвоздями.

– Черт возьми! – воскликнул майор.  – Эти дети кажутся ровесниками.

– Мой мальчик на один год моложе сэра Руперта,  – проворчал Жильберт Арнольд.

– Годом моложе! Молодец же он для своих лет, мой друг! Они, должно быть, одинакового роста. Посмотрим… Баронет, сойдите с вашего пони и покажите, кто из вас больше: вы или маленький Арнольд.

Баронет спрыгнул на землю, и майор поставил мальчиков спиной к спине. Сэр Руперт снял свою шляпу, причем оказалось, что его голова на одном уровне с головой Джима.

– Нет ни малейшей разницы между ними,  – сказал майор Варней.  – Волосы их тоже совершенно одинакового цвета.

Майор говорил правду: длинные кудри баронета и коротко остриженные волосы Джеймса имели один и тот же оттенок. Оба мальчика были с голубыми глазами, бледными лицами и тонкими чертами.

– Если бы мой приятель Арнольд одевал бы своего сына, как одевают сэра Руперта, то этих детей можно было бы назвать близнецами,  – заметил майор.  – Баронет, позвольте мальчику сесть на минуту на вашего пони. Нам хочется посмотреть, как он будет держать себя.

Майор посадил мальчика на пони, но Джеймс Арнольд наследовал только завистливый характер отца, но не его отвагу. Когда майор погнал пони, мальчик побледнел и закричал.

– Что?! – сказал майор, снимая его с седла.  – Да он дрожит всем телом… Неужели он робок?

– Да, он немного труслив,  – ответил отец.

– Труслив! – повторил майор.  – Труслив! Этого никак нельзя было ожидать! Сэр Руперт нежен, как молодая девушка, но держит себя на пони не хуже взрослого и столько же боится перескочить через плетень, как и я. Не так ли, баронет? – обратился он к сэру Руперту, который снова сел в седло.

– Да, майор, Джеймс Арнольд трус, он кричит, когда дотронешься до него. Я не люблю трусливых!

– Тише, баронет! Джентльмену не следует так говорить: смелость и робость зависят от физических причин. Этот мальчик не может противиться боязни,  – продолжал майор, положив руку на голову Джеймса.  – Он очень нервный, и человек с сильной волей может сделать из него все, что только захочет. Я уверен, что мог бы заставить его следовать за мной, как собаку, и угадывать мои сокровенные мысли… Берегите вашего сына, Арнольд, иначе он на днях еще доставит вам хлопот.

– Благодарю, сударь,  – ответил сторож угрюмо.  – Я ничего не опасаюсь.

– А, понимаю! Вы не любите, чтобы вмешивались в ваши дела. Ничего, мой милый, мы научимся со временем понимать друг друга как нельзя лучше,  – произнес майор, потирая руки и поглядывая с лукавой усмешкой на сердитого сторожа.

Жильберт Арнольд начал усиленно мигать под этим пристальным и сверкающим взглядом.

– До свидания, мой друг,  – добавил майор.  – Я еще приду когда-нибудь поболтать с вами… Идем, баронет! Идем, Артур, мой неоцененный! Отправимся в путь.

При последних словах Гранвиля Варнея ворота парка заскрипели на железных петлях и захлопнулись за гуляющими. Жильберт Арнольд покинул свой любимый пост и проводил их пристальным взглядом.

– Будь проклят этот человек! – проговорил он злобно.  – Мне хотелось бы знать, кто он такой, если решается обращаться с людьми как с неодушевленными предметами… Черт бы побрал этого дерзкого гордеца!

Вечером майор просидел очень долго за туалетом. Казалось, что он никогда не кончит приглаживать свои волосы и расчесывать усы. Наконец он остановился, держа в руках две гребенки из слоновой кости, и взглянул задумчиво на своего камердинера, который стоял пред ним, держа в руках жилет.

– Соломон, вы ведете слишком спокойную жизнь в этом скучном замке,  – заговорил майор.  – Надеюсь, что ваш мозг не отупел от этого бездействия.

– Надеюсь, что нет, господин майор. В особенности, если…

– В особенности, если я найду нужным привести его в действие, так, что ли, Соломон?… Я понимаю вас, вы славный малый, Соломон, и я надеюсь, что буду скоро иметь возможность удвоить вам жалованье. Теперь возьмите записную книжку и слушайте меня.

Соломон, все еще держа в руках жилет майора, вынул из кармана книжку, карандаш и приготовился писать. Листки памятной книжки были испещрены различными заметками.

– Живет возле решетки парка,  – начал майор,  – браконьер, которого зовут Жильбертом Арнольдом. Пишите: Жильберт Арнольд, браконьер.

Соломон написал.

– Он сидел в винчестерском остроге за драку с лесниками,  – продолжал Гранвиль.  – Запишите: винчестерский острог.

Соломон записал то, что ему было приказано.

– Теперь закройте книгу и выслушайте меня!

Майор положил гребенки и уселся в кресло, а Соломон приготовился внимательно слушать своего господина.

– Этот браконьер сидел в винчестерском остроге за нарушение законов охоты в здешней местности. Он был заключен два раза в ливисском остроге за какие-то другие преступления. Но он совершил такое преступление, за которое никогда не был наказан.

– Из чего вы вывели это заключение, господин майор?

– Из всей наружности этого человека: из его мигающих глаз, которые избегают моего взгляда, из его нерешительной походки и всех его приемов. Каждое утро, вставая с постели, он говорит себе: «Я могу быть арестованным сегодня вечером». Когда он садится к зеркалу, чтобы выбриться, он бросает через несколько минут бритву и думает: «Может быть, я к вечеру буду щеголять в арестантском платье…» Соломон, этот человек совершенно точно давно уже совершил какое-то преступление и сумел до сих пор хоронить все концы. Он живет в вечном страхе. Быть может, он в настоящее время считает себя в безопасности, но боязнь у него вошла в привычку. О Соломон! Какое счастье иметь чистую совесть и жить вне опасения, что придется в один прекрасный день надеть безобразный арестантский костюм!

Майор громко рассмеялся при этой утешительной мысли.

– Ну, Соломон, вы, должно быть, уже догадываетесь, о чем я хочу просить вас. Вам нужно уйти отсюда завтра утром; я скажу вам, где и как вы можете навести нужные справки. Я рассчитываю на вашу скромность и говорю вам прямо: узнайте тайны прошлой жизни Жильберта Арнольда и сообщите их мне. Теперь дайте жилет.

Майор окончил туалет и отослал камердинера. Отворилась дверь – и на пороге ее показалась миссис Варней, одетая в белое платье, с живыми цветами в волосах.

– Ваш туалет сегодня очарователен, кумир моего сердца! – проговорил нежно майор.  – Эти цветы придают вам вид полнейшей непорочности… Скажите, Ада Варней, желали бы вы быть владетельницей Лисльвуд-Парка?

– Перестаньте говорить глупости, и пойдемте лучше вниз,  – ответила молодая женщина.  – Я думала, что вы сегодня не окончите своего туалета.

– Ада, необходимые приготовления, чтобы подкопать этот дом, отнимают немало времени. Впрочем, мне кажется, что скоро можно будет заняться устройством мины, не так ли? Но вы не беспокойтесь, моя дорогая: дело ведется систематически. Альфред Соломон получил от меня инструкции. Остается еще сделать многое, но мы все-таки достигнем цели с чистой совестью и не опасаясь ни тюрьмы, ни наказания – как в начале, так и в конце.