Преступный мир [воспоминания сыщика]

XI

Конокрады почти все, за редким исключением, разбойники и даже убийцы. Уезжая на прес­тупления, они вооружаются, взяв с собою ре­вольвер, ножи, топор и лом «хомка», некоторые имеют с собою веревочные арканы для ловли лошадей в по­ле. Ломик употребляется для взлома запоров и зам­ков как конюшен, так равно замков на путах лоша­дей. Задержание конокрада сопряжено с большим риском для жизни; в редких случаях они сдаются без сопротивлений; при преследовании отстреливаются и часто довольно удачно. Поймав конокрада, крестьяне, а в особенности немцы-колонисты, устраивают над ним самосуды, избивая до полусмерти. Немцы весьма редко выпустят конокрада живым, они его убивают и тут же закапывают в землю. Конокрад исчезает бес­следно. Немец никогда не выдаст своих коллег, убив­ших конокрада. Вот почему в колониях, населенных немцами, почти никогда не бывает краж лошадей, и конокрады, зная о нахождении в известном месте не­мецкой колонии, объезжают таковую, оставляя ее в нескольких верстах от себя. Конокрады преимущест­венно русские, цыгане, молдаване и редко евреи, но покупщики краденого скота и лошадей исключитель­но евреи. Эти последние, зачастую, сообщают хоро­шие сведения о конокрадах и о совершенных ими преступлениях. Никакой покупщик «блатыкайн» не купит от конокрада, не узнавши, каким путем добыто похищенное. Конокрад, продавая похищенное, ука­зывает место похищения лошадей и все обстоятель­ства, сопровождавшие это хищение и, если совершено убийство, то он сознается «блатыкайну» и в этом. Сознание конокрада необходимо для покупщика для того, чтобы он не направился бы с похищенным в ту самую местность, где совершено похищение или убий­ство. Кроме покупщиков краденого, иногда сообщают сведения о приведенных в дом краденых лошадях и жильцы того дома. Однажды я узнал, что в один двор на Косвенной ул. приведена ночью тройка лошадей и фургон. Отправившись туда, я застал известных мне блатыкайнов-конокрадов: Соколовского, Весбейна и Рехтмана. Все три переводчика осматривали лоша­дей, определяя цену их «на блат», т. е. как краденое. Самого конокрада мне не удалось задержать, но покуп­щики понесли заслуженную кару - год тюремного за­ключения.

В 1901 году в 10-ти верстах от г. Тирасполя в канаве обнаружен труп убитого кучера местного земского на­чальника. Полицейским дознанием выяснено, что ку­чер, выехав в шарабане, запряженном четверкою мо­лодых кобылиц вороной масти, на вокзал за своим господином, был встречен конокрадами и убит ими, причем весь выезд был похищен. Он оценивался в 1500 рублей.

Я не знал еще об этом случае. Ко мне явился ста­новой пристав Тираспольского уезда того района, где <было> совершено убийство кучера и ограбление; рас­сказав все детали этого происшествия, просил меня оказать содействие в розыске убийц и всего похи­щенного, при этом предложил свои услуги в помощь, говоря, что им установлено фактически, что убийцы направились к стороне Одессы.

«За предложение помочь мне приношу вам ис­креннюю благодарность, но принципиально я избе­гаю в таких серьезных розысках, как убийство с це­лью грабежа, несомненно совершенное конокрадами, в содействии уездной полиции. Ваше нахождение в городе может только помешать успеху розыска: то­варищи злоумышленников не замедлят сообщить им о вашем присутствии в нашем городе и тем выяснит­ся, что направление убийц установлено. Поезжайте домой и ждите утешительного результата; на месте разыщите свидетелей, видевших в лицо убийц во время следования их в шарабане земского начальни­ка», сказал я становому.

После отъезда станового я немедленно отправился к одному коноводу, изредка сообщавшему мне неко­торые сведения о своих товарищах, просил его содей­ствия: понюхать между «блатными» (порочного пове­дения), кто бы мог совершить убийство кучера возле г. Тирасполя и кому сбыты четыре вороных кобыли­цы; при этом, в виде задатка за услугу, вручил ему красный билет (10 руб.), обещая в случае успеха еще 40 руб.

Заручившись обещанием и не ограничиваясь им, я поехал к одному еврею-«блатыкайну» и, рассказав ему про случай убийства и описав приметы ограбленного шарабана и лошадей, просил во чтобы ни стало ра­зузнать виновников этого преступления и сообщить местонахождение их.

«Хотя вам, В-В-Б-ие, не следовало бы говорить, помня те 3 /2 года арестантских рот, которые вы мне подарили и за тот черствый кусок черного хлеба, ко­торым питалась моя семья, но зная вас все-таки за доброго человека и надеясь, что кроме Бога и нас двух никто не будет знать, скажу вам: лошади, четыре мо­лоденьких кобылички, у цыгана Сережки в г. Нико­лаеве. Вчера ко мне заходил один парень, фамилию его не знаю, но прозывают его "Марком Скороходом"; предлагал он мне купить эти кобылки, они стояли на Пересыпи в заезжем дворе; я был там и видел шара­бан и лошадок, они породистые, кровные и страшно были загнаны. Там я видел сожительницу Марка и еще какого-то парня, похожего на цыгана. Запросил Марк с меня 600 руб.; я отказался от покупки, он зая­вил, что цыган Сережка купит у него. Где живет Се­режка, я не знаю, но знаю, что в г. Николаеве», пояс­нил мне покупщик краденых лошадей.

Тотчас же отправился я вторично к тому же коно­воду, который обещал мне содействовать в поимке преступников, и спросил его, не знает ли он коновода «Марка Скорохода» и местожительство цыгана Се­режки.

«Как не знать, сожительница Марка, Танька - пле­мянница моей жены; он, подлец, сманул честную де­вочку, еще дитя, и увез куда-то; никак не могли ра­зыскать ее. Счастье его, что он не попался мне в руки, живым не выскочил бы; у меня есть и фотография Марка. Адрес Сережки я знаю и готов вам указать, лишь бы найти Марка и Таньку».

Приняв от него фотографическую карточку Марка и согласившись вместе выехать в Николаев, я отпра­вился в сыскное отделение, дабы приготовить в доро­гу хороших четырех агентов, и в тот же вечер паро­ходом выехал в Николаев. Туда мы прибыли около 4 часов утра.

С пристани все шесть человек по указанию коно­крада отправились к дому, где жил цыган Сережка. Ворота были заперты, пришлось перелазить через вы­сокий забор; к счастью, во дворе не было собак. Указ­чик куда-то исчез. Не заходя в квартиру цыгана, я вначале осмотрел сараи и конюшни и в одной из ко­нюшен обнаружил четырех вороных молодых кобы­лиц; здесь же невдалеке находился и шарабан.

Оставив агента возле лошадей, я с остальными по­дошел к двери квартиры цыгана и постучался; дверь открыл сам Сережка. Замечательно то, что цыган да­же не спросил через дверь, кто стучится, а открыл ее, как будто бы знал, кому отворяет дверь. Надо знать, что блатыкайны в редких случаях спрашивают, кто стучится; этим пользуется полиция, заставая все врасплох.

Войдя в первую комнату, я усмотрел спящими на полу двух мужчин и молодую девицу. Не разбудив их, я произвел осмотр их одежды, причем нашел у каж­дого по револьверу и финскому ножу. Под подушкою нашел по кошельку с несколькими рублями. Я раз­будил спавших и спросил, откуда они прибыли. Один из них, оказавшийся впоследствии Марком Яковенко, ответил, что приехал из Херсона, где имеет собствен­ную землю и дом. На мой вопрос, кому принадлежат шарабан и 4 лошадки, Яковенко заявил, что его соб­ственные и куплены им вчера у неизвестного челове­ка за 600 руб., и что весь выезд он предполагает про­дать цыгану, заработав лишь 50 руб. Сам же зани­мается барышничеством на конных рынках. Одно­временно с задержанием Яковенко, его сожительни­цы и товарища, была запряжена в шарабан четверка кобылиц, и я вместе с арестованными поехал к при­стани с целью выезда в Одессу. На пароходе, во время пути, мои агенты беседовали с задержанными, желая добиться сознания; о случае убийства кучера им при­казано <было> не говорить ни слова. В Одессе никто из задержанных не желал сознаться в убийстве, не­смотря на то, что я проводил с каждым обвиняемым по несколько часов.

Ввиду упорства арестованных, я опять отправился к тому еврею, который сообщил о них сведения, и просил его сказать мне, не рассказывал ли обвиняе­мый подробности убийства.

«Нет, не говорил ничего, только сказал, что со­жительница была переодета мужчиною», заявил мне еврей.

Этого обстоятельства мне было совершенно доста­точно, чтобы добиться сознания одной хотя Таньки. Когда я вызвал Таньку для допроса и, сказав ей о том, что Яковенко сознался в убийстве кучера, указав, что она была одета мужчиною, обвиняемая, после неко­торой паузы, рассказала подробно, при каких обстоя­тельствах совершено было убийство:

«Шли мы втроем из Тирасполя в Одессу; пройдя верст восемь, нас нагнал порожный шарабан. Това­рищ Марка - Максим попросил кучера подвезти нас. Кучер согласился; мы заняли места сзади кучера, где вообще садятся господа; не проехав и версты, как Мак­сим, имевший при себе револьвер, нанес удар по за­тылку кучеру, от которого последний свалился с ко­зел в левую сторону экипажа. Марк, сняв с себя ре­мень и затянув им шею кучера, стащил его при по­мощи Максима с шарабана и бросил в канаву. Я силь­но испугалась. Марк, взяв вожжи, погнал лошадей. Я действительно была переодета в костюм Марка».

Остальным обвиняемым не оставалось ничего бо­лее, как повиниться в преступлении. Задержанный Максим оказался старым конокрадом, фамилия его Григорьев. Все обвиняемые присуждены на 12 лет к каторжным работам. Потерпевший, земский началь­ник, получил обратно все похищенное.