Приглашение

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Доброе утро!

Джеки устало приподнялась и села на землю, какое-то время не соображая, где она находится. Щурясь от яркого дневного света, она искоса взглянула на женщину, сидящую на камне напротив нее.

— Хотите кофе?

Зевая, Джеки взяла оловянную кружку, которую ей протянули.

— А вы кто?

— Сестра Вильяма.

— О-о, — сказала она, будучи не в состоянии задавать вопросы, однако огляделась вокруг. Машины Вильяма не было, а на его месте стоял пикап.

Ей улыбалась хорошенькая темноволосая женщина, лет тридцати.

— Вы, должно быть, в недоумении, а случилось вот что. Прошлой ночью у нашей мамы было очередное предчувствие. Ей иногда приходит в голову, что кто-то из детей болен, или с ним случится несчастье, или он находится в опасности. А так как большинство ее предчувствий сбываются, отец поверил, когда она сказала: «Потерялся Вильям». Это было в три часа ночи, я предложила поехать вместе. Вильяма нетрудно найти, потому что он всегда составляет карту, на которой указано, где он должен быть. — Она подняла брови. — Вильям очень ответственный человек. — Последние слова она выговорила с насмешкой, подмигивая, как будто Джеки считает Вильяма прямо неизвестно кем.

Джеки открыла было рот, чтобы его защитить, но передумала.

— Так вот как вы нас отыскали.

— Да, все из-за мамы, почувствовавшей, в какой вы опасности. — Она кивнула на самолет Джеки.

— А где он?

— Вильям? Ох, он вынужден был уехать. Он сказал, что должен попасть в Дэнвер как можно скорее — ему нужно купить там что-то очень важное. Ни отцу, ни мне он не сказал, о чем идет речь. — Она взглянула на ее кружку. — А вы тоже не знаете, зачем он поехал?

Джеки сидела, прижав колени к груди, и молчала. Вильям очень обязательный, размышляла она, чувствуя даже некоторую дрожь от волнения. В Чарли было много забавного, и людям он нравился, но ведь не им пришлось прожить с Чарли жизнь. Он никогда не помнил, куда клал свои вещи: Джеки обычно повторяла, что потеряла половину жизни, отыскивая то, что потерял Чарли в течение часа. Это Джеки приходилось играть роль жены-злодейки, освобождая мужа от одного из приглашений на обед, когда Чарли соглашался придти в два разных дома в один и тот же вечер. Никогда не возникал вопрос, сколько денег принесет Чарли в дом — он никогда не доносил до дома полной суммы, сколько бы ни получил. Однажды они провели изнурительную неделю на аэрошоу, пролетая через горящий сенной сарай — для просвещения и на радость нескольких сотен фермеров и их семей. Но владелец шоу сделал большую ошибку, вручив их заработок Чарли прямо в баре. Чарли принесли на следующий день, мертвецки пьяного, без единого пенни: он напоил всех вокруг, оплатив все напитки, которые нашлись в баре. Да, ответственность в мужчине — это было то, к чему за свою жизнь Джеки не привыкла.

— Если вы готовы, мы с отцом отвезем вас назад в Чендлер, а за самолетом кого-нибудь пришлем.

— Благодарю вас, это было бы прекрасно.

Допив кофе, она встала, потянулась и осмотрелась, улыбаясь. Прошлой ночью Вильям сказал, что обо всем позаботится, и вот он уже действует: не только ответственный мужчина, но и человек слова.

Много лет назад Этернити был процветающим маленьким городком по соседству с большим городом Дэнвером, что на пути в Сан-Франциско. Своим существованием городок был обязан серебряным приискам, и долгие годы его жители процветали.

Хотя люди строились быстро, здания были крепкими и хорошей постройки — все благодаря румынскому плотнику, который тут и разбогател. Здания не были рухлядью, годной только для поджогов — обычной участи таких городков, чья жизнь уложилась в десять лет.

После того как серебро было исчерпано, большинство постоянных жителей покинули городок — он медленно умирал. Но в 1880-м наступило короткое возрождение. Богатая молодая женщина по фамилии Монтгомери из исключительно состоятельной семьи, жившей в восточном штате, приехав в городок, открыла магазин одежды, который держался на плаву с помощью других состоятельных людей, живших на сотни миль вокруг. Но молодая женщина влюбилась, родила детей — одного за другим — и интерес к магазину потеряла. Потерян интерес — потеряно и качество товара в магазине. Постепенно городок Вечность — Этернити — приходил в упадок, уезжало все больше людей. Те, кто еще мог рожать детей, уезжали как можно быстрее. А каждый отъезжавший продавал свою землю и дом родственникам молодой женщины, однажды попытавшейся вернуть городок к жизни, пока, наконец, последний дом и каждый клочок земли не стали собственностью все той же семьи Монтгомери.

А когда наступил двадцатый век, в городке не было ни единой души, а строения, выстоявшие в погодных катаклизмах все эти годы — благодаря умелому плотнику и его беспокойному покрикиванию — были свободны.

Около двух лет назад, буквально через несколько дней после смерти Чарли, Джеки получила письмо от отпрыска семьи Монтгомери. Он сообщал, что его семья, проживающая сейчас в соседнем с Чендлером городке — Колорадо, нуждается в обслуживании грузовых перевозок из Чендлера в Дэнвер и в Лос-Анджелес, и, если ее интересует работа, он все оборудует для полетов. Она приняла его предложение тотчас же. Через шесть месяцев она выполнила и оплатила все свои обязательства и была готова для переезда в Чендлер. Когда умер Чарли, Джеки была так убита горем, что о будущем не думала, но когда его не стало, обнаружилось, что вместе с ним ушли почти все ее амбиции. Быть может, именно похвалы Чарли по поводу совершенных ею достижений в высшем пилотаже толкали ее к более высоким и более трудным подвигам. Как бы там ни было, Джеки больше не хотела проводить свою жизнь в путешествиях вокруг земного шара, пролетая вверх дном в самолете, ожидая в страхе аудиенций, которые прямо-таки повергали ее в ужас.

Она послала мистеру Монтгомери подробный перечень того, что ей нужно: посадочная площадка, достаточно вместительный ангар для четырех самолетов (у нее были большие надежды на будущее) и удобный дом, который она смогла бы выкупить, потому что мечтала о собственном, своем доме-месте, откуда никто бы ее не выселил. Приняв такое решение, она не представляла, что ей делать с Питом — механиком Чарли. Она знала Пита еще в юности, потому что познакомилась с ним в тот же день, когда встретила Чарли. С тех пор он всегда был рядом. Но это вовсе не означало, что Джеки о нем хоть что-то знала. Пит был молчалив — слова не вытянешь. Сначала ей просто становилось жутко от его постоянного молчаливого присутствия, потому что Пит всегда был там, где находился Чарли, которому он был абсолютно предан.

— Он когда-нибудь хоть что-нибудь говорил? — допытывалась Джеки у Чарли, когда они были одни в постели. Временами все-таки ей приходило в голову, что нужно заглянуть под кровать и убедиться, что там нет Пита.

А Чарли только хохотал.

— Ты недооцениваешь Пита. Говорить ему не хочется, но он все замечает и все слышит. К тому же он талантливый механик.

— Во мне он вызывает нервную дрожь, — призналась Джеки.

Тут Чарли снова захохотал, повалил ее на кровать и набросился с поцелуями. После этого они редко поминали Пита: он был чем-то постоянным — почти как самолеты.

С годами она стала понимать, что за клад этот Пит. К тому же, когда этот маленький щуплый человек увидел, что Джеки тоже предана Чарли, не крутит гут с другими мужчинами и не делает Чарли небо с овчинку, он и о ней стал заботиться тоже. Пит устроил так, что ее самолеты были всегда в порядке, а все, что касается механической части, работало, как часы.

С годами Джеки привыкла к нему и даже с ним разговаривала: его молчаливое присутствие было очень уютным. Когда она рассказывала, он ничего не советовал и даже никак не комментировал — он просто слушал ее, давая ей возможность самой рассортировать свои дела и в них разобраться.

Естественно, что после смерти Чарли, Пит остался рядом, но когда Джеки решилась вернуться в Чендлер, она просто не представляла, что там будет делать он. Она рассказала ему о своих планах и готова была предложить ему пойти работать с одним из тысячи друзей Чарли — мужчин. Пит выслушал ее, и его обветренное старое лицо ничего не выразило, потом спросил: «Когда мы двинемся?» По этим нескольким словам Джеки поняла — его преданность Чарли перешла на нее, и она знала — это дорогого стоит. Чарли повторял, что Пит — сноб: он может работать только с лучшими. Никакие деньги не могли бы заставить Пита работать на того, кого он лучшим не признавал. Когда Пит сказал, что уезжает с ней, Джеки поняла, что он одобрил ее таланты и ее решение. От избытка чувств она поцеловала морщинистую колючую щеку и с удовольствием заметила его смущение.

Она прилетела в Чендлер, а Пит пригнал ее машину, наполнив трейлер всем необходимым для их жизни, то есть — инструментами и деталями моторов. Мебели и одежды, достойных упоминания, не было ни у нее, ни у Пита.

Она не представляла, что ее ждет в обновленном городе Этернити. Она была готова увидеть жалкий домишко на семи ветрах — именно в таких они обычно жили с Чарли в трудную минуту жизни, но го, что она нашла, было прекрасно. Мистер Монтгомери обновил городскую гостиницу, и это было — надо прямо сказать — мило.

Коридор был свежеоклеен обоями кремового цвета с узорами из красных роз. Все деревянные детали обстановки были дубовые, их недавно отлакировали. В Этернити из Чендлера протянули новую линию телефонных проводов, так что у нее был телефон. Прекрасная ванная комната была оборудована на первом этаже и отделана розовым мрамором. Все сверкало чистотой, все приветствовало Джеки.

Городские платные конюшни были превращены во вместительный ангар с высокими дверями, так что они могли работать над самолетами и в плохую погоду. Дом приходского священника (вот бы похохотал над этим Чарли) был к тому же переделан для Пита. Магазин кузнечных изделий был превращен в склад машин с наборами инструментов; таких новых и совершенных, что Пит почти прослезился.

В стороне мистер Монтгомери построил для Джеки лучшую взлетно-посадочную полосу, которую она когда-либо видела — за расходами не постояли. А на полях за городом стояли три разбитых самолета, которые можно было потрошить на запасные части.

Такого теплого приема, как в этом городке, Джеки не получала нигде за всю жизнь. Она была и близко к Чендлеру, чтобы не чувствовать себя в изоляции, но и достаточно далеко, чтобы быть свободной. Ей казалось — она вернулась домой.

Идя к мистеру Монтгомери торговаться о своем жаловании за фрахт, она готовилась к битве. И почти слышала, что Чарли говорит ей: «Бей его, детка! Не позволяй ему обмануть себя. Назначай самую высокую плату, которую ты бы хотела, и отсюда начинай торговаться». Как только она увидела мистера Монтгомери, которого знала всю жизнь, у нее вспотели ладони.

Ей так нравился этот прелестный призрачный городок, что она думала — это ей следовало бы платить за то, что он позволил ей жить здесь. Через тридцать минут она уходила в изумлении. Мистер Монтгомери предложил ей в три раза больше того, что она хотела просить, и дал ей еще бонус для подписания двухгодичного контракта. Теперь она сможет купить мебель: наконец-то может купить вещи, которые будут ее собственные!

Сейчас, спустя год, она сервировала чай в гостиной своего хорошенького домика.

— Что, в самом деле, с тобой происходит? — спрашивала Терри Пелмен у своей подруги, когда Джеки вошла в гостиную, внося на подносе приборы к чаю. Весь последний год каждый заработанный цент она тратила на то, чтобы сделать свой дом еще прекраснее: богато обитые стулья и глубокая кушетка мшисто-зеленого цвета и розовый, ручной работы, мохнатый коврик, письменный стол красного дерева и всюду антиквариат.

— Со мной — ничего, — ответила Джеки, ставя поднос с красивыми чашками и заварным чайником на столик напротив кушетки. Ни единая душа, знавшая Джеки раньше, не подозревала, как она изголодалась по красивым вещам. С Чарли она всегда жила без запасов — от выплаты до выплаты: он считал, что собственность принижает личность.

— Мне ты врать не можешь, Жаклин О'Нейл. Меня не обманешь. Я знаю тебя всю жизнь, и что-то произошло — это точно.

Улыбаясь, Джеки села в кресло, обитое набивным хлопком с рисунком из цветов и листьев папоротника. Она посмотрела на приятельницу, наливая ей чай. Они были одного возраста — обеим по тридцать восемь, но, глядя на них, никто бы этого не заподозрил. После выпуска из высшей школы Джеки упорхнула, чтобы провести жизнь в разных уголках земного шара, а Терри вышла замуж за своего школьного поклонника на следующий день после выпуска. За эти годы она родила троих детей, теперь детки превратились в огромных парней девятнадцати, восемнадцати и семнадцати лет.

После каждых родов Терри прибавляла в весе и уже не смогла от него избавиться. Где-то в начале этой длинной дороги она решила, что уже состарилась. Когда Джеки ворчала, что она собой не занимается, Терри говорила: «Детей и Ралфа заботит только то, что я ставлю на стол, а не то, как я в это время одета. Они не заметят, даже если я буду выглядеть, как Харлоу».

— Ну, давай, рассказывай, — настаивала Терри, расширив глаза, — ты встретила мужчину — вот что! Мы, женщины, такие дурочки. Даже замужество не спасает от влюбчивости, а раз так — тут ничего не поделаешь. Ну, какой он? Где же ты его встретила?

Джеки хотелось рассказать Терри о Вильяме, но не хотелось и оказаться в глупом положении. Что, если ночь, проведенная вместе, на Вильяма подействовала не так, как на нее? Что, если он считает это обычной встречей? Быть может, он уже и сейчас о ней забыл, забыл и об их партнерстве. Ведь Чарли забывал. Чарли часто выпивал, встречаясь с людьми, и оставлял их в полной уверенности, что он их лучший друг. Он строил планы о совместном бизнесе, заражая их энтузиазмом, а на следующий день, когда люди, готовые действовать по обговоренным планам, находили его, он с трудом их припоминал. И, конечно, опять Джеки должна была и уладить, и сгладить, и увести Чарли из-под удара.

— Фактически, это был не мужчина. — Джеки старалась врать так, чтобы этого никто не заметил. — Ну, хорошо, да… Но не в том смысле, что ты думаешь. Помнишь, пару ночей тому назад разбился мой самолет?

Терри недоверчиво покачала головой.

— Да, помню, — ответила Терри, восхищаясь смелостью своей подруги.

— Там оказался мужчина, и…

— Как? Ты встретила мужчину среди этого — не знаю как назвать? Как его зовут? Откуда же он появился? А он не пытался?

Джеки засмеялась. Когда они с Терри учились, они мало друг друга знали. У Терри была нормальная семья, а у Джеки — странная и к тому же в стесненных обстоятельствах.

Они ближе познакомились друг с другом уже после того, как Джеки уехала из Чендлера. Когда им исполнилось по двадцать лет, Терри послала Джеки письмо, поздравляя с победой в ее первых воздушных гонках. Терри писала, что она понимает жизнь Джеки, потому что ее собственная жизнь тоже волнующая и нервная. В тот день, когда Джеки выиграла гонки, сыну Терри в рот попала оса. А ее муж уронил на ногу раму и месяц не работал, к тому же она обнаружила, что беременна третьим ребенком. «Для полного счастья мне не хватает саранчи, — писала она, — пожалуйста, опиши мне свое монотонное житье — оно уравновесит мое, такое, возбуждающее и веселое».

Письмо тронуло Джеки. Она получила массу писем от людей, знавших ее раньше, но многие письма вызывали в ней досаду: пишущие обычно утверждали, что их беспокоит, помнит ли она их сейчас, когда так знаменита. Это выглядело так, что победа в воздушных гонках, описанная в газетах, растворила ей память. Или что каждая знаменитость, ею встреченная, заменила «незначительную» персону из ее прошлого. К счастью, Джеки написала Терри все о гонках, о людях, которых узнала, о том, на что все похоже парение в вышине над толпой в воздушных шоу. В первый раз она описывала свои победы, а потом стала писать о поражениях, которые случались в ее жизни; о плохом самочувствии, жаловалась на боль в сердце. Она писала о знакомых, погибших в огне при авариях, о мужчинах и женщинах, прошедших через ее жизнь. Рассказывала о Чарли — как его безответственность временами сводит ее с ума. Она объяснила Терри, что завидует ей — ее тихой, мирной жизни, ее мужу, который всегда рядом, занятый их домом и детьми.

Терри старалась, чтобы Джеки никогда не узнала, как много значит для нее их переписка. Это время стало лучшей частью жизни Терри. Она использовала все свои творческие возможности, чтобы сделать эти письма интересными и забавными для Джеки, и прежде всего — жизнерадостными. Поразительным было то, что такая знаменитая и вызывающая толки женщина как Джеки стала представлять Терри как мудреца: кем-то, имевшим возможность уехать и повидать мир, но мудро решившим остаться дома, пустить корни и поднимать детей. А Терри никогда не писала своей подруге ничего такою, что могло как-то повлиять на ее не совсем верное представление о жизни Терри. О, она бывала насмешлива временами, делая удачные замечания о Ралфе и мальчишках, но почему-то Терри рисовала картину жизни такой хорошей, такой великолепной, что ей самой было смешно. Если бы она поведала правду, ничего бы не осталось — только треп.

Истина же заключалась в том, что Терри вышла замуж за первого мужчину, который сделал ей предложение, потому что безумно страшилась остаться старой девой. Хотя ему хотелось подождать с детьми, она так боялась, что он ее бросит, что забеременела уже в первую брачную ночь — или, быть может, за неделю до свадьбы — точно не знала. И никогда не писала Джеки правды о своей жизни: что ее муж почти все время проводит с приятелями в мужской компании за кружкой пива, а дома спит, накрывшись раскрытой газетой. Вместо этого она описывала Джеки жизнь, которая проходит так, как изображалось в романе Бетти Крокер. Она описывала сад, который они с мужем возделывают, чтобы у них были свежие овощи и пряные травы для мальчиков. Правдой же было то, что муж за многие годы потерял уже четвертую работу, а ее отец освоил маленький огородик на их заднем дворе, чтобы помочь ей прокормить семью. И, конечно, мальчишки — все в отца, к овощам не притрагиваются, так что Терри проводит долгие часы за консервированием, чтобы продать консервы холостому фермеру-скотоводу за мясо, которое так любят ее мужчины. Терри писала Джеки, что Ралф всегда проводит воскресенья с семьей, естественно — ведь он не просыпался с субботней ночи. Она описывала Джеки, как приятно иметь семью. Яркими мазками она рисовала ей цветы, своих детишек, жующих ее вкусную еду. Каждая капля воображения Терри писала картины идеального бытия. Писание этих писем и планы — что именно в них написать — занимали солидный кусок ее жизни.

Когда крупный здоровый мальчишка терроризировал маленькую девочку соседей, а второй бросался едой на кухне, Терри находилась в ванной: ее тошнило, потому что была беременна третьим; она в это время размышляла только о том, как ей представить свою жизнь в письмах Джеки.

Когда мальчики подросли и по росту догнали отца, когда она уже не могла ни дать им ума, ни справиться с ними, переписка с Джеки сделалась для нее еще большей необходимостью. Подход к воспитанию детей у ее мужа был такой: чем сильнее, тем лучше для них. Чем чаще они попадали в переделки в школе, тем больше отец гордился ими. Терри пробовала поговорить с ним, объяснить, что он поощряет их преступное поведение, но у него резон был один: он так рос, и вырос отлично. Терри же хорошо знала, что он никогда не мог удержаться на работе дольше восьми месяцев, потому что начинал стычки со своими боссами. Сыновья вели себя так же, как отец, в спорах с учителями и наставниками, владельцами лавок и вообще со всяким, кому случалось попасть им под руку.

Реальная жизнь Терри и жизнь, которую она описывала Джеки, не имели друг к другу никакого отношения. Теперь же, когда ее здоровенные неуклюжие сыновья почти выросли и редко бывали дома, самым радостным событием в ее существовании были визиты в старый нежилой городок, чтобы побыть с Джеки. Она не имела представления, знает ли Джеки о ней правду. Узнать это было бы легко, потому что «знать каждому о каждом в Чендлере — это единственное занятие», но Терри сомневалась, что Джеки это сделала. В глазах жителей Чендлера, Джеки была знаменитостью, и Терри не думала, что люди кинутся рассказывать ей о скучной жизни никому не нужной Терри Пелмен. А пока — так часто, как только могла, Терри навещала Джеки, и обе поддерживали фасад великолепной счастливой жизни Терри; в этой жизни у нее было все: крепкая любовь хорошего человека, трое красивых сыновей, превращающихся в прекрасных незаурядных молодых мужчин, и милый, гостеприимный дом.

— Это не совсем то, что ты думаешь, — сказала Джеки, смеясь. — Это не романтическая встреча. То есть, он меня поцеловал, но…

— Ты разбиваешь самолет, прекрасный мужчина приходит в ночи, спасает тебя, — она подняла брови, — целует, а ты говоришь — это не совсем то. Ну, тогда — что это?

— Терри, ты неисправима. Я думаю, что ты не успокоишься, пока не увидишь меня замужем и беременную.

— А почему бы тебе не стать такой же, как мы, грешные?

— Подумай, что говоришь. Ведь, если бы я не знала, как ты любишь семью, я бы…

— Рассказывай!

— Собственно, особо и рассказывать не о чем, — сказала Джеки, подумав про себя — а ведь это так и есть. То, что было между ней и Вильямом — только ее дело. Она не хотела рассказывать о своих чувствах, а потом выглядеть дурочкой из-за какого-то мужчины. И уж точно она не хотела говорить Терри, что этот мужчина был одним из сыновей Джеймса и Нелли Монтгомери. По ряду случайных причин, Терри, по-видимому, верила, что каждый мужчина в Чендлере — никчемный. Быть может, она думала, что заполучила единственного достойного, а может быть, по пословице — «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Она знала всех мужчин Чендлера столько времени, что была уверена в их неспособности внушить страсть или даже любовь. У Терри было собственное представление о великолепном мужчине: чем экзотичнее, тем лучше. Она однажды допытывалась у Джеки, как это она могла — быть во Франции и не влюбиться во француза. «Или египтянина, — добавила Джеки, смеясь, — они самые красивые мужчины на земном шаре». — В самом деле — это просто деловое соглашение. Я упомянула о своем желании начать фрахтовый бизнес, а он сказал, что посмотрит, что можно сделать, только это и было. Он уехал в Дэнвер купить пару самолетов.

— И это все?

— Да, все.

Терри ничего не сказала, но поставила свою чашку, откинулась на спинку стула и уставилась на подругу.

— Я не уйду отсюда, пока ты все мне не расскажешь. Могу позвонить Ралфу — пусть он пришлет сюда мою одежду. Если мальчики соскучатся по своей маме, я надеюсь, ты не будешь возражать, если они здесь поживут с нами…

От этой угрозы Джеки прямо задрожала, но сообразила, что Терри пора уезжать. Она была примером, подтверждающим, что любовь слепа, в отношении к своим гигантским, полуграмотным, распутным сыновьям, неприятным всем, кроме матери. В последний раз один из них, приезжавший забрать Терри, припер Джеки к углу кухни и стал ей бормотать, что такая женщина, как она, должно быть, «томиться по мужику», и что ему хотелось бы утолить ее желание. Джеки едва унесла ноги, «случайно» уронив ему на левую ногу кастрюльку. С тех пор Джеки изъявила желание сама отвозить Терри, потому что ее подруга не могла водить машину.

— Я… он понравился мне, — сказала Джеки, хотевшая с кем-нибудь поговорить о Вильяме, но в го же время и боявшаяся рассказывать. Ее реакция на Вильяма была необычна. Джеки была замужем большую часть своей жизни, но никогда не была влюблена. Она вышла замуж за Чарли, чтобы уехать из Чендлера. Чарли это знал и не обращал внимания на то, что его использовали. Он с удовольствием обещал жениться на длинноногой, неопытной девушке, полной жадного любопытства и желания работать. Уже через двадцать часов после встречи с ней Чарли почувствовал, что она заботится о нем. Он не ошибся в ней. Все годы, что они прожили вместе, она следила за оплатой счетов, за крышей над головой, она улаживала все его трудности, делая беспокойную жизнь Чарли мирной настолько, насколько возможно. Он отплатил ей тем, что показал мир. — Он мне понравился, — повторила Джеки. — Вот все, что можно сказать. Он там был, когда я разбилась, позаботился обо мне. Мы разговаривали. Все очень просто…

«Разговаривали так, как будто мы знакомы вечность, — думала она. — Разговаривали, словно никогда не сможем остановиться; разговаривали, как старые, новые, лучшие друзья».

— Кто он?

— Ну, только Вильям, я не помню.

— Он живет в Чендлере?

— Я не знаю, не уверена. — Она отвечала быстро, чтобы Терри не спросила у нее, как же она согласилась стать партнером человека, даже не узнав его фамилии. — Ах, Терри, ничего не преувеличивай. Я в жизни встречалась с тысячью мужчин, сотням давала уроки вождения, и этот такой же.

— Можешь врать себе, но не мне. Ты смущаешься, как девочка. Так когда же я его увижу?

— Не знаю. Кажется, его сестра сказала, что он должен вернуться в субботу.

День, просто врезавшийся в ее память. «Суббота, к вечеру», — говорила его сестра. Три часа пополудни. Джеки решила надеть маленький желтый с белым фартук с кружевными оборками, а под него белую блузку. Он видел ее в кожаном комбинезоне с волосами, смятыми кожаным шлемом, а в этот раз. думала она, неплохо показать себя с другой стороны, скажем, что она может вести дом и даже быть чьей-то женой.

Джеки пришла в себя, услышав смех Терри.

— Ну, милая, с тобой плохо, очень плохо. Ты напомнила мне себя в восемнадцать лет…

Тон Терри дал почувствовать, что путь, которым собирается идти Джеки, подходит для восемнадцати лет и глуповат для тридцати восьми. При резком сигнале автомобиля Джеки подскочила и так резко повернула голову к окну, что Терри опять расхохоталась.

— Это мой старшенький, — сказала Терри.

— Надо бы пригласить его выпить молока с булочкой, — сказала Джеки, надеясь все же, что не придется терпеть здесь неприятного хитрого парнишку.

— Нет, я должна возвращаться, — бодро сказала Терри, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Ее трое сыновей и муж всегда считали предательством, если она уезжала во второй половине дня. Дома они всегда оставляли за собой беспорядок. Она знала, что сейчас вернется к рассыпанной на полу еде, распахнутым настежь — навстречу тысячам мух — дверям и к сердитым мужчинам, жалующимся, что в доме нет еды.

— Позвоню тебе в воскресенье, попытаюсь все узнать, — говорила Терри, торопясь уйти, потому что ее сын прямо лежал на клаксоне, издавая непрерывный противный звук.