Приговор Бешеного

VIII. Смерть Олега Вишневецкого

Олег Вишневецкий хотел выехать из Москвы часов в двенадцать дня, но перед самым отъездом ему позвонил Равиль и попросил заскочить в офис на несколько минут по неотложному делу. Пришлось тащиться в офис, чтобы уладить неожиданно возникшую проблему. Но, как бывает в подобных случаях, несколько минут превратились в часы, и Олег освободился лишь в половине пятого. Попрощавшись с коллегами, он заехал за Ладой, истомившейся от ожидания, и они отправились в путь.

В тот субботний вечер на улицах Москвы было огромное количество машин, которые двигались медленно, и прошел почти час, пока они выбрались на Минское шоссе. Здесь было гораздо свободнее, и Олег с удовольствием увеличил скорость. Все было прекрасно, даже погода, казалось, благоволила им: весь день ярко светило солнце, хотя и было жарковато. Но тут из неизвестно откуда взявшейся тучки заморосил дождик, в открытые окна потянуло прохладой, и стало легче дышать.

Олег был опытным водителем, и его не смущал мокрый асфальт. Не снижая скорости, он продолжал наматывать километр за километром, машина отлично слушалась руля и бесшумно летела вперед. Ничто не предвещало беду, и, скорее всего, так бы они мирно и ехали, как вдруг справа на трассу выскочила светлая «Волга».

Ничего не могло случиться: до «Волги» было достаточно далеко, чтобы, не теряя скорости, уйти в левый ряд, но… Опять это сакраментальное «но»! Олег намеревался обогнать «Волгу», свободного места на шоссе хватало, но, как назло, заклинило руль, и машина влево не шла. Оставалось только тормозить, но асфальт был мокрым, и Олег побоялся, что машину занесет. Руль не желал подчиняться, багажник «Волги» неумолимо приближался, а ее водитель ничего не замечал. Столкновение было неизбежно, Олег сделал последнюю отчаянную попытку избежать его. Он изо всех сил крутанул руль, и тот почему-то легко поддался. Машину занесло влево, и она, пролетев в нескольких сантиметрах от «Волги», на всей скорости, как соломинку сокрушив металлическое придорожное ограждение, влетела в кювет, ударилась передком о насыпь, перевернулась на крышу, еще раз перевернулась и врезалась в одинокую березу.

Водитель «Волги», мужчина лет шестидесяти, сумел затормозить и увидел финал катастрофы. Когда покореженная машина наконец застыла, мужчина, ошарашенный увиденным, выбрался из своей «Волги» и поспешил на помощь.

С трудом открыв дверцу джипа, он первым делом склонился над Ладой: она была неподвижна и, казалось, не дышала, из ее головы текла кровь. Он нащупал на ее шее пульс и облегченно вздохнул — женщина просто была без сознания, потом он взглянул на водителя. Руль как-то неестественно упирался ему в грудь, но крови не было видно, и глаза у него были открыты. Последствия удара наверняка оказались бы куда серьезнее, не будь ремней безопасности.

— Слава Богу, вы живы! — воскликнул мужчина и перекрестился.

— Что с женой? — кривясь от боли, прохрипел Олег.

— Без сознания, но жива, — успокоил тот. — Наверное, головой сильно ударилась.

— Помогите мне выбраться.

— Вы уверены, что вам можно двигаться?

— Уверен, — негромко подтвердил Олег. Почему-то каждое слово болью отдавалось в груди, а когда мужчина взял его за плечи и немного потянул на себя, его пронзила такая боль в боку, что он едва не потерял сознание. — Погодите… дайте немного… отдохнуть… — попросил Олег, с трудом выговаривая слова. — А пока… позвоните… в «скорую»…

— До ближайшего телефона минут пятнадцать езды, — ответил водитель «Волги».

— Посмотрите… в моем… кармане… там… должен… быть телефон… может, работает…

К счастью, телефон работал, и мужчина, сразу дозвонившись по «ноль три», с волнением стал просить срочно приехать к месту аварии. Однако раньше, чем приехала «скорая помощь», явилась милицейская машина. В ней было трое сотрудников, и они осторожно извлекли сначала Олега, потом и Ладу.

В это время водитель «Волги», уверенный, что он честно выполнил свой долг, а все эти допросы-расспросы могут затянуться, сел в машину и быстренько смотался. Установив первым делом, что Вишневецкий трезв как стеклышко, старший наряда, по просьбе потерпевшего, набрал номер «Герата» и сообщил о случившемся, после чего принялся заполнять протокол происшествия.

Наконец приехала «скорая помощь», и почти вслед за нею примчались Равиль с Пашей Еременко. Еще издали они заметили исковерканное ограждение и покореженный «лексус», и их лица стали похожи на белый лист бумаги. Оставив машину на шоссе, они бегом устремились к месту происшествия.

Услышав ободряющие слова Олега: «Напугались? Ничего, я еще поживу», они перевели дыхание.

Пожилой врач, немного напоминавший Олега Ефремова в роли доктора Айболита, первой осмотрел Ладу и сразу понял, что у нее тяжелое сотрясение мозга. Он приказал санитарам нести ее в машину.

— Это опасно, доктор? — спросил Олег.

— С недельку поваляется, — ответил тот. — Ну-с, теперь давайте вас осмотрим, молодой человек… — Доктор вновь взялся за фонендоскоп и внимательно прослушал раненого. — Так-с, сердце, слава Богу, в отличном состоянии, — бормотал он, затем ощупал грудь, живот Олега и, когда закончил осмотр, заключил: — Никаких серьезных травм вроде нет, но я бы советовал вам, молодой человек, сегодня-завтра сделать рентген, чтобы убедиться в том, что все внутренние органы в порядке — пальпация таких гарантий не дает.

— Обязательно, доктор, — кивнул Олег, — мне можно жену проводить в больницу?

— В вашем состоянии? Не стоит.

— Равиль, съезди.

— Конечно, не беспокойся, Олег, все будет нормально. Может быть, прав доктор, и тебе тоже махнуть в больницу?

— Да я нормально себя чувствую, — отмахнулся Олег, — так, бок немного ушиб, ты давай, езжай.

— О машине не думай. Я сказал ребятам, вот-вот подъедут и заберут ее.

— Хорошо.

Через несколько минут после того, как «скорая помощь» увезла Ладу, сотрудники «Герата» прибыли вместе с «техничкой». Их пасмурные лица мгновенно посветлели, стоило им увидеть своего командира целым и невредимым. Обступив Олега, они касались его, словно лично желая убедиться, что с ним ничего дурного не случилось.

— Спасибо, ребята, за заботу, все нормально. Видно, пока Бог не принял решение, — хотел их успокоить Олег. — А тачку, думаю, прямо в сервис везите.

— Не волнуйся, Олег, пара дней — и будет как новенькая, — заверил его заместитель Сергей Князев.

С Сергеем Вишневецкий сблизился еще в Афганистане. Вместе они прослужили около года. Потом Князева тяжело ранило в ногу, и его отправили на Большую землю. Когда Олег вернулся из Афганистана, они долго не имели друг о друге вестей — судьба раскидала их по разным городам. Прошло несколько лет, прежде чем они встретились вновь.

К этому времени Сергей, проскитавшись по многочисленным госпиталям страны, оказался наконец в Москве. Консилиум из военных хирургов госпиталя Бурденко вынес суровый приговор: ряд неудачных операций привели к тому, что остался единственный шанс — ампутация ноги, в противном случае гангрена и спасать уже придется не ногу, а его жизнь. Так Сергей Князев и лишился ноги.

«Герат» по инициативе Олега Вишневецкого много занимался благотворительностью, поддерживая материально не только бывших «афганцев», но и слушателей Военной академии имени Фрунзе, обитателей сиротских домов, детские ансамбли, детские дома творчества и одиноких стариков-пенсионеров. Во время вручения приобретенных «Гератом» лекарств в госпитале имени Бурденко Олег и встретил своего сослуживца.

Вишневецкий радостно обнял давнего приятеля, а когда тот поведал ему историю своих мытарств, предложил работу в «Герате». Все ссылки Князева на его инвалидность не принимались во внимание. Олег обладал редким даром убеждения, и в конце концов Сергей согласился.

Использовав свои связи, Олег сумел приобрести для Сергея вполне приличный протез, и посторонние не догадывались о том, что у него нет нога, ну, хромает человек и хромает, мало ли…

Неудержимый оптимизм Вишневецкого настолько захватил Князева, что вскоре Сергей стал не только правой рукой Олега, но и одним из идеологов Ассоциации, взвалив на свои плечи связи с общественностью, работу с прессой, рекламу, организовал собственное издательство и так далее… Можете себе представить, как его «тряхнуло», когда пришла информация о том, что президент «Герата» и его ближайший друг попал в автокатастрофу. Он сразу же отправился к месту аварии.

— Господи, ты жив! — неестественно громко воскликнул Князев, увидев Олега, и бросился его обнимать, как после долгой разлуки.

— Не прижимай так сильно, побаливает, — через силу проговорил Олег.

— Что случилось?

— Какой-то мудак сбоку выскочил на шоссе, а я не справился с управлением…

— Из-за скользкой дороги?

— Не только. Что-то с рулевой колонкой произошло. Ладно, ребята, двинемся в офис, а то там, наверное, волнуются. — Не показывая, насколько ему больно, Олег без посторонней помощи добрался до машины, и они покинули место происшествия.

— Ничего не понимаю, — задумчиво произнес Паша-шкаф, — «лексус» такая надежная машина, полно автоматики, только что с профилактики…

— И на старуху бывает проруха, — усмехнулся Олег и добавил: — Что ни делается, все к лучшему… Ребята, а вы знаете, что мы за текучкой забыли об одном важном событии! — не без подначки воскликнул он.

— О каком? — в один голос спросили Паша Еременко и Сергей Князев.

— Ну Сереге простительно, он с нами не с самого начала работает, но ты-то? — Вишневецкий укоризненно взглянул на Павла.

— Вот тебе на! — вспомнил он после секундного размышления. — Годовщина «Герата»!

— Точно, шестилетие! Это, конечно, не круглая дата, но мы должны ее достойно отметить, чтобы коекто всерьез задумался: стоит ли ставить нам палки в колеса?

— Знаешь, Олежек, я вспомнил одну легенду, то ли о Тамерлане, то ли о хане Батые, одним словом, с Востока родом был этот полководец. Взял он в осаду один город, жители которого так отчаянно сопротивлялись, что полководец решил, что ему пора перестать терять своих воинов, штурмуя крепостные стены, а взять этот непокорный город измором. Проходит неделя, он спрашивает своих лазутчиков: «Что делают жители города? „, те отвечают: „Плачут“. — „Значит, у них еще кое-что осталось из пищи“, — сказал полководец. Проходит еще неделя, и вновь он задает тот же вопрос, и те ему отвечают, что горожане веселятся, танцуют, смеются и поют. «Вот теперь, — говорит полководец, — у них ничего не осталось, и нам такой город не нужен!“ Он снял осаду и оставил город в покое.

— Забавная легенда, — с кривой улыбкой сказал Олег. — Ну, ты и балабол, сам придумал?

— Только конец, — нехотя признался Князев.

— Мы не горожане из твоей байки и как следует отпразднуем маленький юбилей нашего «Герата». Засучите рукава и вперед!

— Послушай, Олег, чего так спешишь, еще больше месяца впереди, — буркнул Паша Еременко.

— А ты считаешь, что времени много, чтобы сделать классный праздник?

— Во всяком случае, не думаю, что нужно все бросить и заниматься только подготовкой праздника, — недовольно проворчал Паша.

— А тебе никто не позволит все бросить — потому-то времени не так и много.

Несмотря на то что Олег изо всех сил старался скрывать боль в боку, многие об этом знали и советовали лечь на обследование, хотя бы на пару дней. Но он никого не слушался и все силы и энергию отдавал подготовке праздника, занимаясь параллельно и основной деятельностью «Герата».

Дни летели быстро, на славу отпраздновали 850-летие Москвы. За всеми заботами и радостями незаметно промелькнул сентябрь. На шестилетие «Герата» Олег сумел пригласить «команду» известных артистов, крупных деятелей государства, политиков, военных. В четверг Центральный Дом Российской Армии был забит до отказа.

Обычно Олег очень стеснялся выступать со сцены, а уж если нельзя было избежать этого, то старался быть как можно более кратким. Но в тот вечер, словно предчувствуя, что в последний раз выступает перед аудиторией, он был не похож на себя: шутил, балагурил, заводил всех, много времени провел на сцене, принимая поздравления от череды уважаемых в стране лиц. А когда торжественная часть завершилась, Олег несколько раз появился на сцене во время концерта, по окончании которого пригласил всех на банкет.

Непонятно, какие силы поддерживали его в тот день и вечер. Он ни разу не присел даже за праздничным столом. Когда веселье было в самом разгаре, кто-то из уважаемых гостей обратил внимание на бледность Олега и уговорил его выпить за здоровье «афганцев». Через пятнадцать минут «скорая помощь» с включенной сиреной мчалась в Боткинскую больницу, а еще через полчаса глава «Герата» уже лежал на операционном столе.

Когда хирурги добрались до его селезенки, они поразились: она была настолько повреждена, что видавшие всякое врачи никак не могли поверить, как с такой травмой он не только жил, но еще и много работал.

Операция длилась несколько часов, и собравшиеся в больнице друзья

— афганцы» безмолвно ожидали ее окончания, вопросительно бросая взгляды на любого человека в белом халате, проходившего мимо них. По окончании операции возглавлявший бригаду хирург вышел к ожидавшим:

— Вы все прошли дорогами войны и отлично усвоили, что доктора, к сожалению, не Боги. Обратись Олег хотя бы на пару-тройку дней раньше, и я бы заверил вас, что он выкарабкается. А сейчас… — Доктор развел руками. — Мы сделали все, что могли, и даже более того, и сейчас все в руках Всевышнего. Будем надеяться…

— Когда можно увидеть его? — спросил Равиль.

— Через час-полтора, когда он отойдет от наркоза, один может войти к нему, но не больше чем на пять минут и, конечно же, никаких тем, которые могут его взволновать.

Никто из ребят не сдвинулся с места. Не сговариваясь, все решили ждать, когда Олег придет в себя. Никто не помнил, сколько прошло времени, прежде чем перед ними появилась молоденькая медсестра.

— Кто из вас Паша? — строго спросила она.

— Я. — Паша Еременко, словно школьник, поднял руку, чем вызвал на лице девушки улыбку; с одобрением оценив его габариты, она уважительно сказала:

— Он вас просит… — Потом взглянула на остальных, вздохнула и махнула рукой: — Ладно, что с вами поделаешь, можете взять с собой еще двоих.

— Спасибо, сестричка! Ребята, не обижайтесь. — Еременко развел руками, словно извиняясь перед остальными. — Равиль и Сергей…

Когда они, набросив халаты, вошли в реанимационную палату, то в полумраке не сразу разглядели Олега. Вскоре глаза привыкли к освещению, и они рассмотрели тянущиеся от Олега разнообразные провода и трубки, подключенные к приборам и пузырькам на штативах.

— Что, надеялись от меня так легко избавиться? — стараясь бодриться, тихо проговорил Олег.

— Господи, он еще шутит, — возмутился Паша. — Ты знаешь, что у тебя селезенка вся всмятку?

— Вот черт, а я люблю вкрутую. — Он изобразил улыбку и вдруг спросил: — Родителям сообщили?

— Валентина Васильевна звонила, — ответил Равиль.

— Она про меня все чувствует заранее, — вздохнул Олег. — А что отец?

— Владимир Евдокимович выехал в Москву.

— Вы уж позаботьтесь о них.

— Конечно. О чем разговор, — пообещал Равиль.

— А Лада знает?

— Пока нет, — ответил Паша.

— И не говорите, ей нельзя волноваться.

— Разве от нее скроешь?

— Придумайте что-нибудь, дня через три сам заберу ее из больницы.

— Размечтался! — бросил Сергей. — Сколько раз тебе говорили, чтобы ты лег на обследование?

— Вот я и лег. — Олег застонал, но все-таки выдавил из себя подобие улыбки.

— Чего теперь говорить? — заметил Паша. — Может, что-то хочешь?

— Притараньте мне видик, а то со скуки скорее умру, чем от разбитой селезенки.

— С утра будет у тебя видик, а фильмы какие?

— «Крестного отца» принесите и «… по прозвищу „Зверь“, они рядом с видиком лежат.

— Серега, наклонись ко мне, — попросил Олег и произнес: — Позаботься о родителях, если что-то где-то не так…

Тот кивнул и спросил:

— Хорошо, а что тебе есть можно?

— Ты что, не видишь, я даже сейчас питаюсь. — Он кивнул на висящие на штативах пузырьки капельниц.

— Шуточки у тебя, командир, — покачал головой Равиль и добавил: — Пару дней ему действительно ничего нельзя, я точно знаю, у меня один знакомый перенес такую же операцию на селезенке.

— И как он? — насторожился Сергей.

— Пять лет уже прошло, даже и не вспоминает.

— Слышишь, Олежек? Все будет хорошо, — навис над ним Паша и шепотом спросил: — Страшно?

— Есть немного, — честно признался Олег и с грустью добавил: — Больше всего родителей жалко. Они ведь будут переживать…

Вишневецкий очень трогательно, с сыновьей заботой всегда относился к родителям, особенно к матери.

— Мужики, дайте покурить! — бодрясь, попросил он.

— А можно? — нахмурился Равиль.

— Мне теперь все можно, — ответил Вишневецкий.

Они пытались отговорить его, но Олег всегда отличался упрямством, и ребята согласились, чтобы не огорчать его в таком состоянии. Заглядывала медсестра, пыталась выгнать посетителей, но Вишневецкий так убедительно доказывал, что ему стало лучше от их присутствия, что она сдалась, прибавила им еще несколько минут и вышла. Олег продолжал шутить, балагурить, и ни у кого из них и мысли не возникло, что они слышат его в последний раз.

Вдруг ему стало плохо, и он потерял сознание. Ребята бросились за доктором, который, пощупав его пульс, распорядился немедленно везти Олега в операционную. Вновь несколько часов длилась операция, но надежды на успех убывали с каждой минутой: началось заражение крови. Зная, какие боли испытывает человек после такой операции, решили держать его под общим наркозом.

Ко, времени второй операции приехали родители, и Лада, несмотря на противодействие врачей, сбежала из больницы. Все они неустанно дежурили около него, не оставляя Олега ни на минуту. Они разговаривали с ним, в надежде, что он их слышит, даже будучи без сознания и, возможно, их присутствие помогает ему в борьбе за жизнь. Потом, едва ли не подряд, были проведены еще две операции, и на следующий день, не приходя в сознание, в шесть часов утра Олег скончался.

Его здоровое сердце, как сказали врачи, так долго помогавшее ему противостоять страшной травме, не выдержало и остановилось…

Но до смерти Олега произошли другие события, о которых, по мнению автора, следует поведать уважаемым читателям.

Что Олег Вишневецкий попал, в аварию, Богомолов узнал в тот же день и совершенно случайно: ему захотелось осторожно, неофициальным путем выяснить, кто такой Андрей Ростовский. Наверняка, подумал он, в этом может помочь Вишневецкий. Когда он набрал номер офиса «Герата», ответила секретарша:

— Ассоциация ветеранов — афганцев» «Герат».

— Я могу переговорить с Вишневецким?

— Простите, а кто звонит?

— Генерал Богомолов.

— Товарищ генерал, Олега Владимировича нет, но я могу соединить вас с его заместителем.

— Как его имя-отчество?

— Равиль Хакимович Альмяшов. Соединить?

— Да, пожалуйста. — Богомолову показалось, что эту фамилию он где-то слышал.

— Слушаю вас, Константин Иванович.

— Мы знакомы?

— Так точно, товарищ генерал, и очень давно, я служил тогда в «мусульманском батальоне», а вы приезжали к нам перед самым штурмом дворца Амина.

— Действительно давно, нужно как-нибудь пообщаться, былое вспомнить, можно сказать, соратники.

— Я всегда готов.

— Значит, ты заместитель Олега? Кстати, где он?

— Выехал на несколько дней в Минск, тестя навестить, — ответил Равиль. — Что-нибудь срочное? Могу попытаться связаться с ним, и он вам перезвонит.

— Было бы неплохо.

Разговор пришлось закончить: по селектору в кабинете Богомолова прозвучал голос Рокотова:

— Константин Иванович, вы просили сообщить, когда вернется генерал Филимонов…

— У себя? — сразу спросил генерал.

— Так точно! Соединить?

— Не нужно, я сам. — Богомолов набрал прямой номер первого заместителя директора ФСБ: — С приездом, Саша.

— Спасибо, Костя. Проблемы?

— Еще какие!

— Ты сейчас можешь зайти ко мне?

— Иду. — Богомолов положил трубку, вытащил из ящика стола заготовленную заранее докладную и быстро вышел из кабинета. — Миша, я к Филимонову.

— Надолго?

— Как получится.

— Понял…

Когда Богомолов вошел в кабинет первого заместителя директора ФСБ, тот встал из-за стола и направился ему навстречу, загадочно улыбаясь. Тепло поздоровавшись и углядев бумагу в руках Богомолова, мирно поинтересовался:

— Докладная?

— Как догадался?

— Думаешь, если я отсутствую, то не в курсе, что происходит в моем ведомстве? — Филимонов говорил с притворным негодованием. — Из-за этого амбициозного придурка я специально ездил к шефу, мешал ему отдыхать, так что можешь забрать свою докладную и одновременно забыть о том, что сей тип когда-то работал у нас.

— Неужто уволили? — недоверчиво улыбнулся Богомолов.

— Не вижу причин для сомнений: он уволен не только с должности заместителя, но и вообще отправлен в запас. Шеф предлагал применить к нему еще более строгие меры, но я его отговорил.

— Почему? — недовольно насупился Богомолов.

— Зачем привлекать лишнее внимание к ФСБ? И так приходится чаще, чем хотелось бы, отбрехиваться от прессы. Ты перестанешь хмуриться, когда ознакомишься с приказом об увольнении, который будет оглашен по всем подразделениям. После, уверен, вряд ли найдется хоть один уважающий себя сотрудник, который захочет подать ему руку.

— Хотелось бы верить».

— Сам увидишь. А теперь, — Филимонов поднялся с кресла и вытащил из папки какой-то листок, — товарищ генерал-лейтенант, — строгим голосом начал он, — этим приказом по ФСБ вы освобождаетесь от должности начальника Управления ФСБ… — Он сделал эффектную паузу, но долго не выдержал, улыбнулся и продолжил обычным тоном: — Уважаемый друг мой, после того как был подписан приказ об увольнении заместителя, на освободившуюся должность мною была предложена кандидатура, которую шеф утвердил мгновенно, заметив по ходу дела, что этот кадровый вопрос нужно было решить давно. Поздравляю тебя, Костик! Шеф очень ценит тебя и твою работу.

— Ты хочешь сказать, что именно я назначен вместо него? — Такого поворота Богомолов действительно никак не ожидал.

— Ты о-очень догадлив, — с насмешкой протянул Филимонов.

— Но я не могу.

— Это почему?

— Что подумают люди? Вот генерал Богомолов состряпал быстренько «телегу», подсидел своего начальника и занял его место, так, что ли?

— Ох уж, это твое чистоплюйство! Во-первых, заместитель уволен до твоей докладной, впрочем, как и утверждено твое назначение, во-вторых, ни я, ни шеф не читали твою докладную и читать не собираемся. Поскорее сунь злополучный листок в машину для уничтожения документов и забудь о нем, ты понял? Нет, посмотрите на этого пижона, я первым делом поторопился сообщить ему добрую новость, думал, что он будет рад восстановлению справедливости, думал, если уж не в ресторан пригласит отметить, то хотя бы поблагодарит старого друга, а он еще недоволен и, представьте себе, ворчит…

— Извини, Саша, все так неожиданно, что… — смутился Богомолов и вдруг обнял его. — Спасибо, дружище, это действительно настоящий подарок для меня.

— Именно подарок к твоему дню рождения, завтра, кажется, если не путаю?

— Точно, завтра! Господи, я и забыл совсем о нем! Давай у меня на даче гульнем?

— Отличная мысль! Во сколько?

— Часов в семь, устроит?

— Вполне.

— Внуков тоже возьми, пусть отдохнут на природе и побесятся с моими.

— Попробую. Кстати, приказ вошел в силу с сегодняшнего дня, потому переселяйся; к твоему предшественнику я уже послал своего помощника, приказав очистить кабинет и проследить, чтобы тот взял с собой только личные вещи, а то еще начудит сдуру…

— Не слишком ли круто?

— Ну вот, теперь жалко его стало? А он-то без всякой жалости, исключительно из-за своих амбиций, угробил стольких сотрудников! Пусть еще благодарит, что избежал тюрьмы…

Когда Богомолов вернулся к себе, Рокотов вопросительно взглянул на него.

— Собирай вещи, Миша, — приказал генерал.

— В каком смысле? — обеспокоенно спросил помощник.

— Переезжаем на новое место.

— На новое место? — Полковник был явно растерян.

— Меня назначили на место Мамонова.

— Господи, Константин Иванович, я всегда был уверен, что Бог все-таки есть! Поздравляю вас! — Полковник бросился к нему и крепко пожал руку. — Когда переезжаем?

— Сегодня! Свяжись с его помощником и обговори все детали.

— Слушаюсь! — весело откликнулся Рокотов. — Да, вам звонил некий Альмяшов…

— Передал что-нибудь?

— Нет, он оставил свой мобильный и просил вас с ним соединить при первой возможности.

— Хорошо, звони ему.

Не успел Богомолов войти в кабинет, как Рокотов проговорил в селектор:

— Альмяшов, товарищ генерал, по красному.

— Слушаю, Равиль Хакимович.

— Константин Иванович, — упавшим голосом начал тот, — Олег в аварию попал.

— Насколько серьезно? — насупился Богомолов.

— Жена с тяжелым сотрясением мозга отправлена в больницу, а Олег вроде отделался ушибами.

— Слава Богу, живы, — облегченно вздохнул Богомолов. — Помощь нужна?

— Нет-нет, спасибо, сами справимся.

— Когда оклемается, пусть позвонит мне.

— Обязательно, товарищ генерал.

— Кстати, Равиль Хакимович, ты, случайно, не знаешь Андрея Ростовского?

— Конечно же знаю, что вас интересует?

— Что он из себя представляет?

— Нормальный парень, а Ростовским его ребята прозвали потому, что из Ростова. Он дружит с Олегом и… — Равиль запнулся, но все-таки рискнул прямо спросить: — У него неприятности?

— Нет-нет, просто я случайно услышал о нем и решил побольше узнать, спасибо.

— Не за что, всего доброго.

Богомолову нравился Олег, и весть об аварии была очень огорчительна. Естественно, возникла мысль о Савелии: ему можно сообщить, что через несколько дней, которые уйдут на доведение до сведения всех сотрудников ФСБ приказа о новом назначении Богомолова, а также на отмену приказов его предшественника, Савелий спокойно может вернуться в Москву. Генералу даже захотелось сейчас позвонить Савелию и поделиться новостью, но он не сделал этого, подумав, что тому надо спокойно отдохнуть и набраться сил.

Единственным человеком, который обрадовался аварии Вишневецкого, был Геннадий Жарковский. Сообщил ему об этом Валерий Злодеев. Он сидел за рулем полуспортивного «форда» уже несколько часов, не выпуская из виду машину Вишневецкого от самого автосервиса. Держась на приличном расстоянии, чтобы не привлечь внимания «объекта», Валерий выжидал, уверенный, что вот-вот что-нибудь да случится. Его терпению постепенно приходил конец, и он уже начинал подумывать, что допущен какой-то промах, когда и произошла известная нам авария. Машина Вишневецкого столько раз кувыркнулась, что Валерий не сомневался — в ней вряд ли можно было остаться в живых. Не откладывая в долгий ящик, он позвонил Жарковскому:

— Это Валерий.

— Ну? — нетерпеливо бросил тот.

— Все в порядке, дело сделано.

— Что с нашим «приятелем»?

— Он больше никому не причинит беспокойства.

— Уверен?

— Все видел собственными глазами.

— Отлично, вечером встретимся, и я выполню свое обещание: мне кажется, ты будешь доволен.

— Спасибо…

Положив трубку, Жарковский радостно потер руки. Наконец-то он сможет без помех прижать эту непокорную фирму. Геннадий уже хотел позвонить своему «благодетелю» и сообщить приятную новость, как заглянула секретарша.

— Геннадий Александрович, — едва ли не шепотом обратилась она, — вас спрашивает Велихов.

— Так что же ты, соедини быстро! — раздраженно приказал он. — Я же тебе говорил, что о таких звонках можешь не докладывать и соединять в любой момент.

— Но он не звонит, а пришел сам, — смущенно заметила секретарша.

— Сам? Тем более! — Жарковский мгновенно покрылся испариной, выскочил из-за стола и бегом бросился в приемную. — Аркадий Романович, дорогой, извините, что пришлось ждать, эта безмозглая… — Он бросил в сторону секретарши испепеляющий взгляд: — Приготовь кофе и все, что полагается. Пусть Света принесет.

— Мне чай, если можно, — скромно попросил Велихов.

— Слышала, принеси чай! Проходите, пожалуйста, Аркадий Романович.

Когда Жарковский закрыл дверь, Велихов вальяжно развалился в кресле хозяина кабинета и небрежно кивнул ему, словно милостиво позволяя сесть. Молчание затянулось на несколько минут, и Жарковский нетерпеливо поерзал на стуле, чувствуя надвигающиеся неприятности, которые всегда, как говорится, предчувствовал своей задницей.

— Слышал, что, вместо того чтобы вкалывать по-настоящему и найти пути экономического воздействия, ты начал ворошить муравейник, — не глядя в его сторону, словно разговаривая сам с собой, цедил сквозь зубы банкир.

— Какой муравейник? — не понял Жарковский.

— Зачем ты в открытую попер против «афганцев»?

— А что мне оставалось делать? Я пытался договориться с Вишневецким полюбовно, а он на все мои попытки с прибором положил, — обиженно пояснил он.

— И ты начал действовать с позиции силы, — язвительно констатировал Велихов.

Жарковский недоуменно пожал плечами, все еще не понимая, с чего это так завелся Велихов.

— Ты что, «афганцев» не знаешь? Нашел кого запугивать. Тебе что, не хватило урока с ребенком? Испугал бабу толстым членом! С ребятами, прошедшими Афганистан или Чечню, либо договариваются, либо тихо убирают с дороги, а не запугивают…

— Вот и я так понял! — облегченно воскликнул Жарковский и молча уставился на него.

— А что же ты понял? — насторожился банкир. — Что еще успел натворить?

— Как говорил один государственный деятель, есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы! — Жарковский встал, картинно скрестив руки на животе, сделал скорбное лицо и торжественным голосом объявил: — Сегодня на Минском шоссе произошла автокатастрофа. Машина, управляемая уважаемым президентом Ассоциации «ветеранов-вафганцев» Олегом Вишневецким, неожиданно потеряла управление… Мы все скорбим по погибшему и выражаем искреннее соболезнование родным и близким покойного…

— Ты что! — Велихов вскочил с кресла. — Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет! Кретин! Ты, болван, не понимаешь, что организовать аварию «афганцу», все равно что устроить нечто подобное милиции или ФСБ? Ты не слышал, что значит честь мундира, олух ты царя небесного, мать твою! Они же всех на уши поставят и в конце концов на тебя выйдут! — Он в раздражении сновал по кабинету, прекрасно понимая, что этот придурок, если его прижать как следует, моментом сдаст его со всеми потрохами.

— Аркадий Романович, поверьте, никто ничего не узнает; все сделано специалистами высшего класса. Авария и есть авария, любая машина создается людьми, а люди могут ошибаться, — лепетал обескураженный Жарковский: хотел как лучше и снова не попал.

— Ладно, к чему понапрасну кулаками махать, коли драка закончилась. — Велихов снизил тон и махнул рукой. — Я бы тебе советовал с месяц оглядываться по сторонам и никуда не выходить одному, — едва ли не шепотом выдохнул Велихов, склонившись прямо над ним, после чего резко повернулся и, не прощаясь, направился к выходу.

— А как же чай, Аркадий Романович? — жалобно протянул Жарковский.

— Залей его себе в задницу! — зло бросил тот и вышел из кабинета.

Несколько минут Жарковский сидел неподвижно, пытаясь осмыслить недавнюю сцену. В этот момент дверь кабинета раскрылась, и секретарша внесла поднос с разными вкусностями и, конечно же, с чаем.

— Чего тебе? — рявкнул он.

— Вы же сами… — обескураженно начала Света, но он грубо оборвал ее:

— Ты что, не видела, как уходил гость?

— Видела, но я думала…

— Меньше думать нужно и больше работать! — раздраженно выкрикнул он. — Вон отсюда!

Поджав губы, девушка толкнула задом дверь и молча удалилась. Зазвонил телефон.

— Слушаю! — гаркнул в трубку Жарковский.

— Это Валерий, босс… — В голосе не слышалось прежней радости, и Геннадий взволнованно спросил:

— Что-то случилось?

— Понимаете, я был уверен… сразу вам сообщил… — виновато лепетал тот, — а оказалось, что…

— Говори толком!

— Наш «приятель», как выяснилось, чувствует себя более или менее…

— Ты хочешь сказать, что он…

— Босс, можете не беспокоиться, я доведу дело до конца, как и обещал.

— Нет, — твердо возразил Жарковский, — пока оставь его в покое и не звони мне, я сам тебя найду.

— Как скажете, босс. — Парень был явно обижен.

Жарковский положил трубку и задумался. Вишневецкий выжил, а это значит, что Велихов зря на него разозлился и накричал. Тем не менее у них с Велиховым мнения в главном совпадают: банкир намекнул, что Вишневецкого нужно убрать, но убрать так, чтобы комар носа не подточил. Чтобы ни один сыщик не отыскал концов. А теперь нужно действительно затихнуть на время, посмотреть, что будет, а потом не спеша разработать беспроигрышный план устранения противника. У Жарковского чуть полегчало на душе, и он нажал на кнопку селектора.

— Надя, принеси, пожалуйста, кофе и рюмку коньяка, — попросил он.

Выйдя от Жарковского, Аркадий Романович с трудом сдерживал ярость, готовую выплеснуться на кого угодно. Сев в машину, он приказал водителю ехать в банк. По дороге, немного успокоившись, набрал номер своего давнишнего приятеля, генерала, служащего в генеральном штабе, с которым подружился пару лет назад, когда судьба их свела во время выборов Президента России. В предвыборную кампанию Беликов вложил огромную сумму денег, рассчитывая, что когда Президент будет переизбран на новый срок, то не забудет тех, кто оказал ему услуги, и отплатит им сторицей в будущем. Увы, к его сожалению, Президент не обладал столь крепкой памятью.

В первые месяцы он действительно доброжелательно общался с банкиром, дал ему высокую должность, и казалось, что все идет как нельзя лучше, но это только казалось. Не прошло и полгода, как все поменялось коренным образом: должность у него отобрали, начали «наезжать» на те отрасли, где у Велихова были интересы, а Президент, с подачи его окружения, вообще стал уклоняться от встреч с ним. Велихов отлично понимал, что эти люди никогда бы не решились вести себя таким образом, если это пусть молчаливо, но не одобрено Президентом.

Ясно, что создавшееся положение никак не устраивало амбициозного банкира. Он стал искать другие пути воздействия, подключал экономические рычаги, разными способами приручал глав фирм, фабрик, заводов, не гнушаясь даже услугами криминальных авторитетов, и везде стриг дивиденды. Успеха он добивался гораздо более дешевым способом, нежели его соперники по бизнесу, которые первым делом старались завладеть контрольным пакетом.

Впрочем, он не терял надежды, что сумеет найти новые пути воздействия на президента. Личное общение почти исключалось, поэтому нужен посредник, вхожий в «ближайший круг». Иными словами, необходимо сблизиться с тем, кто имеет постоянный доступ к главе государства.

Велихов, человек широко образованный, всегда высоко ценил возможности средств массовой информации не только в воздействии на представления обывателей, но и как средство давления на власть. Именно поэтому он одним из первых не поскупился и вложил капитал в телевидение, в центральные газеты, журналы. Чаще всего, чтобы не привлекать повышенного внимания к своей персоне, он действовал через подставных лиц или свои дочерние фирмы.

Вскоре многие демократы, скептически отмахивавшиеся в свое время от предостережений людей неглупых и осторожных, в отчаянии схватились за голову, но оказалось поздно: они были вынуждены не только считаться с этим человеком, одним из богатейших и влиятельнейших в России, но и во многих случаях плясать под его дудку.

Велихов обратил внимание на «афганцев», занимающихся бизнесом еще тогда, когда они только разворачивались, но в тот момент у него не было свободного капитала, чтобы их пригреть, приручить и заставить работать на себя. Через пару лет свободный капитал появился, но было уже поздно: «афганцы» уверенно встали на ноги, могли обходиться без посторонних финансовых вливаний и превратились в мощную силу, с которой, хочешь ты того или нет, приходилось считаться.

Велихов на одном приеме, устроенном по поводу очередного праздника московской мэрией, познакомился со Свиридовым, возглавлявшим управление по контролю за частным предпринимательством. Выпив немного больше, чем позволял его организм, тот расхвастался о том, что все частные фирмы России находятся у него в кулаке, а стоит ему захотеть, и он без труда может задавить любую фирму, благо что способов для этого благодаря несовершенству российских законов «тьма-тьмущая».

Не гнушавшийся ничем, что могло принести доход, Велихов сообразил, что напал на настоящую золотую жилу — грех было упустить возможности словоохотливого чиновника. Он принялся «окучивать» Свиридова, но вскоре понял, что этому пожилому человеку, усидевшему на кресле «чиновника средней руки» при всех режимах, то есть всю свою сознательную жизнь, ничего, по сути, не хочется, кроме как спокойно досидеть до пенсии и потом копаться в земле на дачке в Подмосковье.

Как-то заехав к Свиридову, Велихов случайно натолкнулся на Жарковского и, будучи неплохим психологом, сразу понял, что этот человек способен на все, лишь бы подняться на одну ступеньку выше по социальной лестнице. Пообещав ему место Свиридова, Беликов постепенно создал целую структуру, пропуская через которую небольшие суммы перечислений, производимые хозяевами фирм, желавшими жить «спокойно», можно было без труда и контроля накапливать огромные капиталы за границей. Проследить эту хитроумную цепочку практически было невозможно. Поистине — «курочка по зернышку… «

Все шло как нельзя лучше, пока не попалась фирма, которая отказалась оплачивать свое эфемерное «благополучие», и если бы у Жарковского хватило мозгов тихонечко, не привлекая к этому инциденту внимания других фирм, спустить все на тормозах и оставить в покое злополучную «Твою надежность», то финансовые ручейки мирно продолжали бы бежать и бежать себе с разных сторон, сливаясь в один поток и постепенно превращаясь в полноводную реку. Но как только Жарковский «наехал» на эту непокорную фирму, те, не раздумывая долго, отмахнулись, прикрывшись «афганцами» «Герата», и мир после этого, как ни удивительно для фирмы «Твоя надежность», не перевернулся.

Случай этот утаить не удалось, и директора некоторых других фирм тоже пожелали освободиться от непрошеной опеки банкира. Вся структура, созданная с великим трудом, могла рухнуть в одночасье, а этого Велихов допустить никак не мог. Понимая, что устранять первым делом нужно причину или, как говорится, исток ее возникновения, он и стал искать способы избавления от этого «истока». Именно по его подсказке Жарковский обратился в агентство сыска, в котором работали «птенцы» Коржакова.

С Александром Коржаковым Велихов познакомился во время все той же кампании по выборам Президента России и постарался как можно теснее сблизиться с ним, чтобы постоянно быть в курсе происходящего на верхних этажах власти, выуживая необходимые для своих операций сведения.

Коржакову нравилось водить дружбу с могучим финансовым магнатом, шнурковаться по различным престижным халявными презентациям, но, в свою очередь, ему захотелось подмять финансового воротилу под себя, и он принялся искать компромат на своего «приятеля», чтобы сделать того «ручным».

Но Коржаков переоценил свои возможности и одновременно недооценил изворотливый ум и фантастическую склонность к интриганству Велихова. Как только банкир почуял двойную игру Коржакова, так, подключив какие-то невидимые рычаги, сумел удалить незаменимого доселе Коржакова из окружения Президента. Александру Васильевичу более ничего не оставалось, как стряпать свои «мемуары». А чтобы книга быстро разошлась, он на каждом шагу принялся намекать, что знает такие тайны высших чиновников страны, что их публикация потрясет всех граждан России.

Такие намеки для обывателя что красная тряпка для быка, но только для обывателя, а для мало-мальски посвященных людей это было простым сотрясением воздуха. Даже если и предположить, что Александру Васильевичу известно нечто, компрометирующее того или иного политика, он никогда не рискнет противопоставить себя российской государственной машине, прекрасно зная по своему личному опыту, накопленному им во время его недолгого «тайного царствования», что эта машина просто его переедет и даже не заметит этого.

Велихов был в курсе того, что Жарковский готовит похищение сына приятеля Вишневецкого, но не пошевелил и пальцем, чтобы остановить его. В глубине души он надеялся, что Вишневецкий, узнав о похищении, отступит из чувства долга перед другом. Ему и в голову не могло прийти, что реакция на похищение может быть столь молниеносной и резкой.

Теперь выход оставался один — физическое устранение Олега Вишневецкого, на авторитете и связях которого держалась Ассоциация «Герат». Велихов знал, что с машиной Вишневецкого в автосервисе будет сделано нечто, что неминуемо приведет к аварии. Бурное же негодование он выплеснул на Жарковского не потому, что тот был в чем-то виноват, а потому, что банкиру уже доложили о том, что Вишневецкий не только жив, но даже и не оказался на больничной койке. Вот это более всего взбесило Аркадия Романовича.

Если Вишневецкий что-то заподозрит, то поднимет всех своих «афганцев», перевернет всю страну, но рано или поздно выйдет на него, на банкира Велихова. А тогда его не выручат никакие деньги. Тогда, как говорится, спасайся кто может и дай Бог ноги. Хладнокровно взвесив все шансы, Велихов принял, с его точки зрения, единственно правильное решение: на время затихнуть и наблюдать со стороны, как будут развиваться события.

Чисто машинально Велихов вспомнил сцену во время сегодняшней встречи с Жарковским, как тот оскорблял свою безропотную секретаршу. Ее зовут, кажется. Надежда. Велихов был не только хитер, но и далеко видел. Мыслил он всегда четко и по делу: нужно на днях утешить бедняжку — в будущем пригодиться может…

Первую ночь в Болгарии Савелий мог вспомнить с великим трудом, и смутные его воспоминания все были связаны с женскими прелестями, обладательница которых, казалось, овладела им целиком и полностью. Каких только позиций не ведала эта ненасытная женщина! Промелькнула дурацкая мысль, что она лет десять находилась на необитаемом острове, и там, как в сказке, откуда ни возьмись, может, из старинного, запечатанного сургучом кувшина материализовался мужчина. После ее ласк не требовался душ — настолько изощренными и утонченными были ласки ее нежного язычка.

Но все это Савелий припомнил много позже, а не очнувшись утром от сна. В тот же момент, открыв глаза, он увидел настенные часы, показывающие четыре; Савелий долго пытался сообразить: четыре часа утра или четыре часа пополудни? Оконные шторы были плотно прикрыты, а ночничок тускло освещал комнату, мгновенно напомнив ему те дни, когда он сидел в камере Бутырки, где свет никогда не гасили.

Он попытался встать, и его рука наткнулась на нечто мягкое и живое. Осторожно скосив глаза, Савелий попытался установить, что же это такое. Первое, что представилось его взору, были огромные груди, украшенные темно-коричневыми сосками соответственно внушительных размеров.

Господи, где он находится и как эта обнаженная женщина очутилась в его постели? Тут Савелий обнаружил, что и он совершенно голый. Он бросил еще один взгляд на женщину, но та продолжала спать, мерно посапывая и вольготно распластавшись едва ли не на двух третях огромнейшей кровати.

Савелий быстро поднялся и, не найдя своих трусов, натянул брюки на голое тело. Во рту было столь гадко, что первоочередной задачей стало умыться и почистить зубы. Это заняло несколько минут, после чего он решительно направился к женщине. В этот момент зазвонил телефон. Сначала Савелий не хотел брать трубку, но потом сообразил, что звонить могут Андрею и он должен ответить.

— Слушаю вас, — тихо сказал он.

— Молодец, что взял трубку. Привет, братела! — узнал он голос Ростовского.

— Доброе утро, Андрюша. — Его голос все еще был сонным.

— Утро? Ты, наверное, хотел сказать, добрый вечер! — Он рассмеялся. — Ну, ты даешь! Разбудил, что ли?

— Нет, я уже встал и даже умылся.

— А что ты шепчешь, простудился, что ли?

— Да нет… — замялся Савелий.

— А, понял! Разбудить кого-то боишься? Ну, ты и жук! А вообще-то молодец, не теряешь время даром. Я вот что звоню, «Вишня» в аварию попал…

— Да ты что? — Сонливость как рукой сняло. — Что с ним? — с тревогой спросил Савелий.

— Вроде ничего особенного, бок, говорит, немного болит, а вот Ладе повезло меньше: с тяжелым сотрясением мозга попала в больницу. Доктора говорят, что недели две там проваляется.

— Да, не повезло бедняжке. Сколько раз говорил Олегу, чтобы сам не садился за руль, но он упрямый, что твой баран, — сердито проворчал Савелий.

— Это точно, с «Вишней», пока он сам не убедится в чем-то, спорить бесполезно. Ладно, Бог с ним! Как тебе-то отдыхается на новом месте?

— Отлично, Андрей, спасибо.

— На море еще не ходил?

— Не успел. Небось ты намекнул Красимиру про стол? — Постепенно Савелий начал вспоминать, что произошло с ним ночью и что за женщина спит на кровати.

— Я ему сказал только, что ты мой друг. Тебе что, не понравился его прием? — с некоторой обидой поинтересовался Ростовский.

— Нет, что ты, Красимир был более чем гостеприимен. — Он не скрыл усмешки в своем голосе.

— Неужели он тебе Ваню подсунул? — воскликнул Андрей.

— А что, и ты ее проутюжил?

— Вот еще, мне нравятся очень стройненькие, но в чем-то ты, как всегда, прав. Когда она впервые увидела меня, то набросилась и едва не изнасиловала. Ты с ней особо не церемонься: получил свое и гони. Она дама прилипчивая — так вцепится, что потом не отвяжешься.

— Понял, Андрюша.

— Ладно, отдыхай и трахай, что движется и шевелится в солнечной и цветущей Болгарии, пока.

Положив трубку, Савелий подошел к женщине и потряс ее за руку.

— Не пора ли просыпаться, Ваня?

— А сколко э часът? — не открывая глаз, сонно спросила женщина, томно потягиваясь до хруста костей.

— Четыре часа дня.

— Четыре часа? — Ваня мгновенно села, колыхнув своим могучим бюстом. — Мамата си трака! — Она вскочила, тряся на этот раз всеми своими пышными формами, и, нисколько не смущаясь Савелия, принялась судорожно напяливать на себя трусы, пояс, чулки, бюстгальтер, шепча что-то себе под нос.

— Проблемы?

— Ну конечно! Сын гладен сиди, а майка му сысъ секс занимава тук.

— Сын? А сколько ему лет?

— Осемнайсет.

— Восемнадцать? И ты боишься, что он будет сидеть голодным? — Савелий покачал головой. — Беспокоишься за такого лба?

— Лба? Что это?

— Так в России говорят про взрослых детей.

— За мама родното детенце винаги, э детенце! — Разговаривая, женщина успела одеться, затем подхватила свою сумочку, достала из нее визитку, сунула Савелию и чмокнула его в щеку. — Кога хочешь ми, телефонируй, чао! — деловито бросила она и быстро пошла к выходу.

— Ваня Филипова, дизайнер, — прочел Савелий и бросил визитку на стол.

Он подошел к окну и раздвинул шторы. Комнату тут же залил яркий солнечный свет, бивший прямо в глаза. Савелий зажмурился, улыбнулся солнцу и пошел на кухню, чтобы заморить червячка и отправиться на море. Вскипятив воду, он заварил чай, приготовил бутерброды с ветчиной и сыром. Почему-то все мысли крутились вокруг аварии Олега. На сердце было тревожно и тоскливо, словно произошло нечто страшное, непоправимое. Аппетит пропал, и Савелий, выпив чашку крепкого чая, отправился к морю.

Идти было недолго: через десять минут он уже раздевался, с удовольствием ощущая прохладу морского ветерка. Народу на пляже было много, и он не без труда отыскал место, чтобы спокойно, никому не мешая, раздеться.

Рядом с ним оказалась многодетная семья из Германии. Трое совершенно голеньких малышей-погодков, двух-четырех лет от роду, занимались строительством замка из песка, четвертый, грудной, мирно спал в коляске, почмокивая соской во сне. Крутобедрая дородная немка распласталась на пластмассовом лежаке, нисколько не стесняясь загорать топлесс. Ее полные груди колыхались при малейшем движении и даже при вздохе.

Когда из коляски раздался неожиданный вопль, женщина даже не шевельнулась, а подошел к коляске сухопарый длинноногий, весь покрытый веснушками, костлявый мужчина с рыжими волосами. Подхватив малыша, он положил его на живот женщины, и малыш, привычно ухватившись руками за огромную грудь, поймал губами набухший молоком сосок матери, впился в него и принялся, не открывая глаз, жадно чмокать.

Савелий давно не был на пляже и с интересом осматривался. Без верха загорало множество женщин и самых разных возрастов. Их груди были столь разнообразны, что окажись здесь художник, посвятивший свое творчество обнаженному женскому телу, то у него бы наверняка глаза разбежались от такого многообразия. Но интереса к этому занятию у Савелия хватило ровно на пять минут; солнце так сильно жарило, а тело стало таким липким, что любая мошка, севшая на него, уже не могла взлететь.

Не в силах больше терпеть жару, Савелий бросился к воде. Сначала он хотел попросить кого-нибудь приглядеть за его одеждой, но потом резонно подумал: кому нужны его спортивные штаны и льняная безрукавка? Единственная ценность, и то, скорее, для него самого, — ключи от квартиры Ростовского, но их он незаметно закопал рядом со стойкой пляжного грибка.

Вода оказалась удивительно теплой и такой прозрачной, что Савелий, нырнув как можно глубже, разглядел даже небольшие ракушки на дне, чей-то утерянный или просто выброшенный бюстгальтер и монетки, а когда он взглянул вперед, то увидел маленькую серебристую рыбешку, которая, не обращая никакого внимания на большую двуногую рыбину, спокойно проплыла мимо, вероятно направляясь по своим неотложным делам. Совсем рядом лениво парила огромная медуза, один вид которой почему-то призывал к размышлениям о вечности бытия.

Интересно, сколько лет живет медуза? Тут Савелий заметил красивую раковину довольно приличных размеров. Воздух в легких кончался, и он из последних сил подхватил ее и быстро устремился наверх. Резко всплыв, он напугал симпатичную девушку лет двадцати. Савелий почему-то извинился по-английски.

Девушка несколько странно взглянула сначала на него, потом на раковину, казалось, хотела что-то сказать, но промолчала и лишь кокетливо повела глазами, словно предоставляя ему самому проявить инициативу. Но Савелий просто улыбнулся ей в ответ и, ни слова не говоря, направился к берегу, спиной ощущая ее удивленный взгляд.

Когда Савелий вернулся на свое место, малыши, строившие замок, увидели в его руках раковину, их глазенки загорелись, и они хором загалдели, явно о чем-то упрашивая отца. Тот молча выслушал их, полез в сумку, лежавшую рядом, достал из кошелька бумажку в один доллар и протянул Савелию, сказав что-то по-немецки.

— Я не понимаю, — сказал Савелий по-английски, и тот заулыбался.

— Моих детям много понравиться раковина, который вы достать из моря, вы может продавать этот раковина для детей или нужно больше? — на ломаном английском произнес он.

— Ну что вы, не нужно денег, я ее подарю им, — улыбнулся Савелий и протянул раковину детям, которые едва ли не все вместе моментально подхватили ее.

— Мне не так удобно, может, возьмете? — смущенно сказал немец.

— Не нужно, это мой подарок.

— Спасибо большое. Вы американец?

— Нет, я русский.

— Русский? — На его лице было написано искреннее удивление, и вдруг он заговорил на вполне приличном русском языке: — Вот действительно удивили меня сильно-сильно.

— Чем это?

— Во-первых, что говорите на отличном английском, во-вторых, что не взять денег, для русских это удивительно. Меня зовут Христофор.

— Сергей. Меня вы тоже удивили, — ухмыльнулся Савелий.

— Тем, что хорошо знаю русский?

— Этим тоже, — согласился Савелий, — но больше тем, что немец вдруг оказался столь щедрым: предложил целый доллар за морской сувенир. — Он попытался говорить серьезно, но немец оказался сообразительным.

— Кажется, мы в расчете. — Он смущенно почесал в затылке.

В этот момент его жена что-то быстро проговорила, он ей ответил чуть резковато, потом повернулся к Савелию.

— Извините, Сергей, — сказал он, подошел к жене, подхватил ребенка и осторожно уложил в коляску.

Тем временем женщина встала, взяла что-то в сумке, затем быстро натянула на грудь верх купальника. Мило улыбнувшись Савелию, женщина куда-то пошла.

— Мне кажется, ваша жена чем-то недовольна, — предположил Савелий.

— Ваши слова для Хильтрауд есть настоящий бальзам, — криво улыбнулся немец. — Она тоже считает меня очень скупым человеком, а я не понимаю почему, мне для них ничто не жалко. Ей захотелось отдохнуть на болгарской берегу Черный моря, и мы уже десять дней здесь. А я истратил уже тысячу сто одиннадцать долларов для них!

Бедный немец никак не мог взять в толк, в чем же проявляется его скупость, а Савелий легко себе представил, как Христофор, покупая детям мороженое, говорит жене: «Видишь, милая, мне ничего для вас не жалко: я сейчас целых два доллара пятьдесят центов истратил на мороженое детям».

— Не тысячу сто одиннадцать, а тысячу сто десять, я же не взял свой доллар, — не удержался Савелий. Но когда тот совершенно серьезно сообщил: «Тот доллар я не прибавлял к всей сумма» — Савелия как прорвало, и он расхохотался во весь голос.

В этот момент вернулась немка, и дальнейшее действительно удивило Савелия:

— Вы не обращайте внимания на моего остолопа, — смущенно заговорила женщина по-русски, немного окая, затем протянула Савелию два пластмассовых стаканчика, вытащила из сумки бутылку шампанского. — Откройте, пожалуйста. — Она присела рядом на песок, бесстыдно стянув купальник до пояса.

— Похоже, вы с Поволжья? — спросил Савелий.

— Догадались по оканью? — У нее была обаятельная улыбка.

— А почему Хильтрауд?

— Так мои родители немцы, они там остались, а я, дура, поехала к этому Кощею Бессмертному, за лучшей жизнью погналась. Думала, приеду, осмотрюсь, а потом и решу все окончательно, а этот тощенький оказался настоящим бычком-производителем: как только залезет на меня — так я в залете, вот и настругал целый детсад. Чего мне теперь осматриваться?

— Тут только два стаканчика, вы что, не пьете? — спросил Савелий.

— Это он не пьет шампанское, — сообщила Хильтрауд, — считает, что пить шампанское все равно что на воздух выбрасывать деньги; «можно три бутылки шнапса купить», — передразнила она. Было такое впечатление, будто Христофор находился где-то далеко. — Только вы не подумайте, что мы совсем бедны и считаем каждый пфенниг. Христофор получил в наследство столько, что и мои сыновья могут не работать всю жизнь.

— А внуки? — робко подал голос тот, но Хильтрауд резко его оборвала:

— Сиди уж, внуки! Лучше бы фрукты достал.

— Хорошо, милая, — покорно ответил Христофор и вытащил из пакета сочные персики.

— За вас, Сергей! — провозгласила женщина, когда Савелий наполнил два стаканчика. Она быстро выпила и, вместо того чтобы закусить, ворчливо произнесла: — Это надо же, человек, можно сказать, рискует жизнью, его детям со дна моря подарок достает, а он ему, блин, свой вшивый доллар сует!

— Я как-то не подумал, что нужно было дать два, — виновато протянул Христофор, и Хильтрауд не выдержала, залилась смехом, потом потянулась к нему и чмокнула в щеку.

Этот немудреный жест вызвал у Христофора такой нежный взгляд, что стало ясно: эти два человека, такие неподходящие друг другу чисто внешне, прожившие полжизни в разных системах, несмотря на различное отношение к жизни, непостижимым образом любят друг друга, и ничто на свете не может помешать этой любви.

Полюбить может даже дурак, но объяснить, что такое ЛЮБОВЬ, не может даже мудрец. Поистине это чувство сокрыто тайной за семью печатями, и эта тайна может открыться только любящему человеку.

В жару шампанское оказалось как нельзя кстати: голова моментально обрела ясность, тяжесть бурной ночи испарилась, а мысли Савелия вновь вернулись к Олегу. Почему он не позвонил Вишневецкому перед отъездом?

В этот момент за его спиной незнакомый женский голос произнес по-английски:

— Я думала, вы все-таки подойдете ко мне…

Савелий обернулся и увидел ту девушку, которую напугал, выныривая из глубины. Сейчас, когда ее фигуру не скрывало море, а роскошные светлые волосы не прятались под купальной шапочкой, было видно, что она — само совершенство, и Савелий не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Довольная произведенным эффектом, она спросила:

— Так почему же вы не заговорили со мной?

— Если бы я обратился к вам в воде или подошел потом, вы бы не стали мне отвечать. К вам постоянно пристают, и вам это уже так наскучило, что иногда вам хочется надеть шапку-невидимку, не так ли?

— Вы что, умеете читать мысли? — Девушка была откровенно поражена, словно под гипнозом она опустилась рядом с ним и протянула руку: — Меня зовут Изабель, я из Франции.

— А меня — Сергей, я из России.

— Из России? Никогда бы не сказала, вы так свободно говорите по-английски, что я подумала, вы американец.

— Вы говорите не хуже, хотя вы — француженка, — парировал Савелий.

— Спасибо, но это моя профессия, я занимаюсь филологией, а вы?

— Я? — Подобные вопросы, нетрудно понять почему, всегда ставили его в тупик, и он чуть задумался.

— Не хотите говорить?

— Почему же? Я — профессиональный спортсмен, автогонщик. — Почему-то эта профессия сегодня показалась ему привлекательной.

— Вот здорово! — искренне обрадовалась Изабель. — Я очень люблю быструю езду. Покатаете какнибудь?

— Я на отдыхе, и гоночный «феррари» в Москве.

— Необязательно на спортивной, я возьму у папы «рено», и погоняем. Папа здесь бизнес делает с болгарами, у него фирма в Париже, а здесь хочет открыть филиал.

— Зачем беспокоить папу? У меня есть «мерседес». — Савелий до конца не понимал, что вынуждало его вести себя в такой манере глупого юнца, но эта избалованная мужским вниманием девчонка чем-то его притягивала.

— Какой модели?

— Шестисотый.

— О-о! — Впервые в ее голосе прозвучал неподдельный интерес к собеседнику. — А в каком отеле вы остановились?

— Не люблю отели, я снял квартиру.

— Как необычно! — воскликнула Изабель и тут же добавила: — Вы такой странный.

— Чем?

— Не знаю… Вы покажете мне вашу квартиру?

— Без проблем. Когда?

— А если сейчас? Надеюсь, вы никуда не спешите?

— Только у меня вряд ли найдется, чем вас угостить, я только этой ночью прилетел.

— Мы по дороге все купим. Вы что, чего-то боитесь? — лукаво спросила она.

— Нет, а вы? — в тон ей ответил Савелий.

— И я не боюсь, — глядя ему в глаза, заявила Изабель.

— Чего же мы ждем?

— Ничего! — Изабель быстро вскочила на ноги. — Минуту, только возьму свои вещи. — Она едва ли не бегом удалилась.

— Вы знаете, Сергей, эту девчонку я давно приметила, очень эффектная, — заговорила Хильтрауд. — Сейчас очень удивилась.

— Чему?

— К ней столько парней липло, и довольно много красавцев, всех отшивала, а тут вдруг сама стала навязываться…

— Есть вещи, друг Горацио, что неподвластны даже мудрецам…

— Из «Гамлета»? Красиво… В вас, Сергей, есть чтото притягивающее, заставляющее тщательнее присмотреться, а присмотревшись, начинаешь постепенно влюбляться…

— Осторожнее, у вас муж и четверо детей… — улыбнулся Савелий.

— Это святое. — Она рассмеялась. — Желаю удачи… на рыбалке!

— Какой рыбалке?

— Так у нас говорят, когда отправляются на свидание.

Трудно сказать, чем бы закончился их разговор, но в этот момент вернулась Изабель. На ней был накинут легкий сарафан, голову украшала модная соломенная шляпка, шею обвивал ярко-синий воздушный шарф, развевающийся на ветру. Изабель выглядела так, словно сошла с обложки дорогого журнала или прилетела из далекого Голливуда. Пожалуй, на пляже не было мужчины, который бы не оценил ее привлекательность, бросив на нее полный желания взор. Но Савелий был абсолютно спокоен и невозмутим.

Он встал, не спеша оделся, попрощался с немецкой семьей, подхватил терпеливо ожидающую Изабель под руку и уверенно повел ее прочь…