Рассказы




Космонавты с НАШЕГО ДОМА



Он жил уже в их доме почти год, а видели они его лишь несколько раз.


Когда заезжала во двор его светло-серая «Волга» с белыми кругами на колесах, все замирали, и несколько секунд стояла тишина. Пока он не щелкал дверцей и не заходил в подъезд. Он был военный летчик, подполковник.


«Волга» стояла во дворе день-два, а потом исчезала, и его никто не видел месяца полтора, а то и больше.


Вадька первый высказал предположение, что он ... космонавт.


- А что? .. ездит тренироваться в Звездный городок. А что? Посмотри на форму.


- Форма похожая, - соглашался Борис. Действительно, космонавты по телевизору выступали в точь такой форме.


Ребятам очень хотелось поближе познакомиться с ним, поговорить, расспросить все как следует. Но не удавалось. Не станешь же хватать его на ходу за штаны и останавливать.


И вот однажды летом, когда «Волга» стояла во дворе, а Вадька и Борис вертелись возле нее, заглядывая через заднее стекло на забавного игрушечного тигра, который кивал головой, из подъезда вышел подполковник. Ребята сразу отскочили от машины. Они прекрасно знали, что владельцы очень не любят, когда детвора крутится возле их машин.


Подполковник весело улыбнулся и вдруг сказал:


- Ну что? Может, покатаемся немного? А? Если вы никуда не спешите ... - и открыл заднюю дверцу.


Вадька и Борис вплоть зарделись от приятной неожиданности.


- А мне можно? - Раздался девичий голос.


Вадька и Борис переглянулись и скривились.


Ох уж эта Натка! Ну и навьяза! И откуда она взялась? Ее же вроде и близко не было.


- Пожалуйста! Садись! - Подполковник открыл переднюю дверцу и указал на место рядом с собой.


Натка плюхнулась на сиденье, обернулась к ребятам и показала им язык.


Вадька и Борис скреготнулы зубами, но промолчали. Ситуация для ссоры была неподходящая.


Подполковник включил мотор, и «Волга» с мягким шорохом тронулась со двора.


Некоторое время ехали молча. Потом Вадька откашлялся и сказал:


- Хорошая машина!


Борис тоже откашлялся и сказал:


- Амортизация хорошая. И тормоза ...


- Вы, я вижу, специалисты, - обернулся на мгновение и подмигнул подполковник.


Натка презрительно хмыкнула.


Вадька хотел дать ему подзатыльник, но подумал, что поездка может в любой момент закончиться, и решил отложить подзатыльник на потом, а пока не тратить на это времени, а выяснить, что их интересовало:


- Скажите, а ... вы космонавт?


- Мы понимаем, это секрет, но мы никому не скажем. Честное слово! - Подхватил Борис.


- Нет, ребята, должен вас разочаровать. Я не космонавт. Просто летчик. В небе летаю. А в космосе - еще не приходилось. Хотя ... Нет ... Постойте ... - он усмехнулся. - Один раз в жизни в космос я таки летал. Давненько, правда, это было. Двадцать лет назад. Был я таким, как вы сейчас. Могу рассказать. Хотите?


- Хотим, хотим! - Крикнула Натка.


Вадька и Борис снова скривились (ну чего она выскакивает!), Но тоже сказали:


- Конечно хотим!


Подполковник опять улыбнулся и начал:


- Так вот ... Грех сейчас признаваться, но в детстве я не любил арифметики. Я любил приключения. Когда я читал задачу о велосипедистов, выехавших навстречу друг другу из двух городов, мне очень хотелось, чтобы эти велосипедисты по пути переехали учительницу Нину Марковну, которая выводила в моем дневнике жирные хромые двойки по арифметике. Причем я не желал ему бедствия. Просто, на мой взгляд, это было единственное, что могло бы спасти меня от ненавистной арифметики.


Странная и смешная Нина Марковна! Она никак не могла понять, что мне нисколько не нужна арифметика, что я хочу стать не бухгалтером, а знаменитым путешественником.


Я прочитал все приключенческие книги, которые только были с школьной библиотеке. Некоторые знал почти наизусть. Я грезил приключениями. Даже сны мне снились только приключенческие. Но в жизни мне очень не везло. За исключением неудачной поездки в Индию (куда, конечно, я не доехал, потому что милиция задержала меня на вокзале), в жизни моей не было всяких приключений. Хоть плачь!


А однажды ...


Это произошло, в тот день, когда Советский. Союз запустил в небо третий искусственный спутник, в котором преспокойно могла полететь человек.


В тот день я твердо решил покинуть Землю, эту скучную, неинтересную планету, со всеми ее двойками по арифметике. Я задумал построить спутник и навсегда улететь в космос. Сначала я думал сделать это сам. Но потом понял, что самому будет, во-первых, трудно, а во-вторых, печально. И я пригласил в компанию своего искреннего друга и одноклассника Ромку. Ромка, не задумываясь, согласился. В него были все основания расстаться с Землей. Накануне он разбил мамину любимую вазу, незаметно выбросил черепки на помойку и с трепетом ждал наказания.


Итак, было решено окончательно - мы вдвоем летим на спутнике в межпланетное пространство.


Кто в детстве, мечтая, не отправлялся в кругосветное путешествие с куском хлеба в кармане, не прыгал с крутого обрыва, держа в руках плохонькую зонтик, не копал землю под старой ивой, ища несуществующий таинственный клад! ..


Поэтому не удивляйтесь, что я, а за мной и Ромка искренне поверили в то, что мы построим спутник и полетим на нем.


Дело было, повторяю, еще за три года до полета Гагарина, до того как люди начали летать в космос. В 1958 году. Сидя в темном углу под лестницей, мы разговаривали.


- Ты понимаешь, Ромка, мы будем первыми в мире людьми, полетят в межпланетное пространство, - захлебывался я. - Первыми! Понимаешь? Все люди на земле с волнением следить за нашим полетом. Понимаешь, все люди до одного! Даже футболисты киевского «Динамо». Я уже не говорю о Жорка Цыгана с седьмого «Б». Все газеты мира будут писать о нас огромными буквами.


- Ох, это будет здорово! - В восторге воскликнул Ромка, - Но как же мы все-таки полетим? Это же механизмы разные сложные надо.


- Глупости. Главное - надо оторваться от земли. Я по радио слышал. А там начнем кружить по орбите - и все, и вообще, не перебивай, - с досадой махнул я рукой. - Мы будем долго летать среди звезд и космических лучей - гордые, мужественные и одинокие. А потом мы погибнем, налетев на какой-нибудь метеор.


Тогда еще спутники не возвращались на землю. Ромка тяжело вздохнул. Я посмотрел на него и понял, что немного переборщил: еще минута - и Ромка откажется от полета.


- А вообще, кто его знает, наверное, мы все-таки не погибнем, - бодро произнес я, - а попадем на какую планету.


- Конечно! Я уверен, что мы попадем на планету, - с облегчением сказал Ромка. Ему очень не хотелось умирать.


Мы начали спешно готовиться в путь. Для начала мы решили запустить несколько небольших пробных спутников. Первым была никелированная бильярдный шар. Для ее запуска смастерили катапульту из стальной проволоки и резины от старой калоши.


Запускали рано утром на заднем дворе у сарая. Метеором сверкнув на солнце, шар снялась высоко в небо, перелетела через сарай и скрылась. Несколько минут я и Ромка напряженно вслушивались, пытаясь услышать звук падения шара. Однако ничего не услышали.


Никаких сомнений не было - первый спутник «Лира-1», т.е. системы Леонида Ищенко (это моя фамилия) и Романа Андриенко, вышел на орбиту и начал вращаться вокруг Земли ...


Во втором спутнике мы надеялись послать в небо какое-нибудь животное. Поскольку собаки Лайки у нас не было, мы решили снарядить в межпланетное путешествие соседского кота Мордань, рыжего и злого.


Спутником был плетеную корзину, найденный в сарае. Чтобы кот в дороге не проголодался, я специально для него принес большой кусок сала.


Сало мордан съел с аппетитом, а лететь в небо категорически отказался. Он и на земле чувствовал себя очень хорошо. Когда мы начали запихивать его в спутник, бессознательный кот стал вырываться царапаться, пока не убежал.


- Достаточно испытаний, - сердито сказал Ромка, зализывая царапины. - Давай уже лететь. А то через несколько дней возвращается из командировки моя мать и ... ты же понимаешь! Мне можно будет тогда уже не лететь.


- А я разве что говорю? Давай!


За дровяными сараями простирался пустырь, куда никто никогда не заглядывал. Там, на пригорке, стояла железная бочка. В ней когда-то держали воду - в случае пожара. Теперь воды там не было. В этой бочке спокойно могли поместиться и я, и Ромка. Вот только как ее забросить в небо! Это казалось невозможным. Вы же представляете себе, сколько может весить железная бочка!


И мы начали мастерить катапульту. Это была каторжная, изнурительная работа. Копали под бочкой траншею, устанавливали пружины, рессоры и рычаги. Особенно измучились, когда вытаскивали на дерево, которое росло как раз возле бочки, здоровенную камень. Эта камень, упав с высоты, должна была привести в действие механизм.


Наконец все было готово. Поздно вечером мы разошлась по домам.


Это была наша последняя ночь на Земле. На следующий день, ровно в восемь часов вечера, должен был вылететь спутник «Лира-3». На нем навсегда летели в межпланетное пространство учащиеся третьего «Б» класса Леонид Ищенко и Роман Андриенко, И никто, никто на всем земном шаре не знал об этом знаменательном событии.


После уроков, наскоро пообедав, мы с Ромкой стали собираться в дорогу.


Мы приладили к бочке старую крышку от выварки. Это был «верхний люк». Крышка прекрасно закрывала бочку и крепко крепилась изнутри стальной проволокой. Никакие космические силы не смогли бы ее открыть.


Дно бочки мы устелили сеном из старого матраса. Стенки обложили старой стеганым одеялом, которое было уже никому не нужна. Получилось очень мягко, тепло и удобно. К тому же это спасало от ударов на случай столкновения с какой-либо планетой.


С продовольствия в дорогу взяли: буханку хлеба, купленную на личные сбережения; сто пятьдесят граммов любительской колбасы, которую приобрели на те же средства; восемь холодных вареников с картошкой, три конфеты «Кис-кис», что я не съел вчера ; две луковицы, один сельдь и бутылку с бывшей газировкой. Бывшей том, что пробка была плохой и газ весь вышел. Однако Ромка уверял, что она все же питательнее, чем обычная вода.


В последний момент я принес надкусанный пирожок с повидлом, что беспризорно лежал на буфете в столовой.


... Без пяти минут восемь. Мы с Ромкой в ​​молчании стоим у спутника «Лира-3». Торжественный момент. Только написано прощальное письмо и положено под кирпич, к которой прикреплен детский первомайский флажок.


Вот что в этом письме:




«Всем! Всем! Всем! Сегодня, ЗО сентября 1958 года, ровно в 8 часов вечера, мы, Леонид Ищенко и Роман Андриенко, вылетели на спутнике «Лира-3» в межпланетное пространство. Мы первые хотим доказать, что люди могут летать в этом пространстве и что для настоящих путешественников нет никаких препятствий.


Задайте памятник на площади Победы.


Прощайте, товарищи, мы летим.


Леонид Ищенко Роман Андриенко ».




Высоко в небе бесчисленными огнями сияют звезды. Сейчас мы с Ромкой полетим навстречу и никогда больше не вернемся на землю. Проходят последние секунды.

- Ну, пошли! - Дрожащим голосом говорю я. Ромка открыл крышку «люка» и уже занес ногу, чтобы залезть в бочку. И в этот миг раздался девичий голос:


- Ребята, а вы тут делаете? А?


От неожиданности Ромка выронил крышку, и она больно ударил его по колену, а у меня заворчала в животе.


Из-за сарая появилась Таня, наша одноклассница и соседка. Увидев ее, Ромка сразу опомнился.


- Вон отсюда! - Спокойно сказал он.


- Что значит долой! Или мне интересно, - сказала Таня и подошла к бочке. - Во что вы играете? - Таня заговорщицки прошептала: - У пограничников и шпионов? Я тоже хочу.


- Вон, тебе говорят, - вскипел Ромка, - а то как дам, то полетишь!


- Очень я тебя испугалась! Вот не пойду и буду вам мешать, раз так!


Вот это номер Что делать? Неужели все пропало? За несколько секунд до вылета через какое плохое девчонка срывается такое дело!


Казалось, выхода не было.


И тогда я, - будь что будет, - решил все честно ей рассказать и объяснить всемирную важность этого события. Она, наверное, поймет и не будет мешать.


Услышав, в чем дело, Таня аж подскочила от восторга.


- Ой ребята, как это прекрасно! Возьмите и меня с собой. Я тоже хочу лететь!


- Что-о? - Мы переглянулись, лица у нас вытянулись от удивления.


- Я тоже полечу с вами!


Мы беспомощно смотрели друг на друга. Вот так! Мало она нам нервов на земле потрепала, так ее еще в небо с собой брать! Нет! Отнюдь! .. Но как от нее отделаться? Ведь если просто так не взять, то она и нам не даст улететь. Это точно! Она такая! ..


Все мы стали уговаривать Татьянку.


- Ну, подумай, зачем тебе лететь? Это же навсегда. Ты никогда больше не вернешься на Землю. Никогда не увидишь ни папы, ни мамы.


- Ну и что? Зато интересно! Почему все интересное должны делать только парни? Я тоже хочу!


- Да мы же не вмистимося все в спутнике. Мы тебя не подразумевали. Тебе нет места.


- Вот как! Мне нет места? Так вы тоже не полетите! Я сейчас же скажу тете Феклы, и она вам уши пообривае за то, что вы ее бочку трогаете ... Тетка Фекла! - Вполголоса крикнула, Танечка.


- Ш-ш! .. Замолчи! ..


Делать было нечего.


- Хорошо ... полезай! - Стиснув зубы, предложил Ромка и шепнул мне на ухо: - В крайнем случае мы ее выбросим ло дороге.


Таня моментально залезла в бочку.


- Только запомни: есть мы тебе не дадим. У нас у самих мало! - С отчаянием в голосе воскликнул я.


- Хорошо, хорошо, - беспечно ответила Таня и радостно загудела из бочки: - Ой, как здесь красиво! Залезайте, быстрее!


И мы с Ромкой полезли. Сопя и толкаясь, мы долго усаживались. Каждый старался как можно больнее пнуть Татьянку. Таня молча терпела. Наконец уселись. Было тесновато, но ничего - лететь нельзя, особенно на небо. В торжественном молчании я встал и закрыл «люк», т.е. прикрутил его проволокой к бочке. Потом не своим, каким очень писклявым, птичьим голосом сказал:


- Приготовиться! Даю старт!


Ромка и Таня затаили дыхание. Я вовсю потащил за веревку, к другому концу которой там, на дереве, была привязана здоровенная каменюка. Послышался треск, то грохнулось, загромыхало и ...


Таня ударила Ромку ногой в ухо, В это время Ромка толкнул меня локтем в затылок, а я ткнулся носом Тане в живот. Потом Таня села мне на голову, Ромка толкнул Татьянку коленом, а я наступил Ромке на губу ...


Какое счастье, что стенки спутника «Лира-3» были устланы одеялом!


Бочка безумно вращалась и подпрыгивала. Восемь холодных вареников с картошкой полетели Ромке за пазуху, сельдь оказался в Тани под мышкой, а бывшая газировка вся до капельки вылилась мне на брюки.


И, несмотря на это, я радостно воскликнул:


- Ура! Мы лети ...


Я не договорил, потому что как раз в этот момент мне в рот попала луковица.


«Спутник», видимо, летел уже в верхних слоях атмосферы. Он вращался все медленнее и медленнее. Вдруг обо что-то ударился п перестал вращаться.


- Мы вышли на орбиту! - Торжественно произнес Ромка ...


Несколько секунд ушло на то, чтобы разобраться, где чьи ноги, руки, головы и прочее ...


В бочке было темно. Пахло сельдью и еще чем плохим.


- Интересно, где теперь Земля? - Тихо и печально спросила Танечка. Ей уже хотелось домой, к маме. И Ромка это понял.


- А-а, попалась! - Злорадно захихикал он. - Вот не надо было лететь. А теперь - все! Теперь ты никогда не вернешься домой.


Таня ничего не ответила. Она молчала. И я тоже молчал.


Гнетущая тишина воцарилась в спутнике «Лира-3». Я, Ромка и Таня сидели и молча слушали космической тишине Вселенной. И вдруг ...


Вдруг мы услышали громкие шаги и голос. По небу кто быстро шел ругаясь. Во всем Вселенной лишь одному человеку мог принадлежать этот голос - дворничихе тете Феклы.


- А черт унес бы этих песиголовцив. Опять беды натворили! И долго ли? Ни днем ​​ни ночью покоя нет.


Я бросился открывать люк ...


Спутник «Лира-3» мирно лежал в бурьяне возле дровяного сарая. Над бочкой стояла дворничиха тетя Фекла и воинственно размахивала руками ...


Что было потом? Не надо спрашивать.


Тане, конечно, хорошо влетело. Но больше всего досталось мне и Ромке.


И не в том дело, что после волнующей встречи с родителями мы долго не могли сесть и стеснялись показаться людям на глаза. И не в том, что ученики в школе две недели не давали нам проходу и все спрашивали о впечатлениях от космического путешествия.


Оказалось самое главное: ученику третьего класса для того, чтобы построить спутник, надо знать ... арифметику. А-риф-ме-ти-ку! И сказал это не кто-нибудь, а сам Жорка Цыган, самая популярная у нас человек в школе, чемпион города по плаванию.


Это было для меня открытием.


Пришлось браться за арифметику.


Без подготовки, друзья мои, ничего не делается. Запомните!


Так летал я в космос.


Ну все, приехали!


Извините, дальше я еду по делам ...




Подполковник Ищенко затормозил возле их дома. Вадька, Борис и Натка вылезли из машины.


- Спасибо!


- Спасибо!


- Спасибо!


- До свидания! - Усмехнулся подполковник.


- До свидания!


- До свидания!


- До свидания!


Когда «Волга» отъехала, Вадька вздохнул, размахнулся и ударил Натку по затылку.


- Ты чего? - Дернулась Натка.


- Чтобы не было так умна! - Вадька вернулся и побежал. Борис побежал за ним.


- Дурак! Вадька-шмадька! - Крикнула ему вслед Натка, и на глаза у нее навернулись бессильные слезы.


Натка любила маму, папу, учительницу Глафиру Павловну и вареники с вишнями. И Натка терпеть не могла клещевины, рыбьего жира и своего соседа Вадьку. И если рыбьего жира и клещевины можно было все же как-то избежать, то Вадькы избежать было невозможно. Ибо они с Вадькою не только жили в одной квартире, а еще и учились в одном классе - четвертом «Г».


Вадька был недобрым, злой человеком.


Даром, что все ребята его любили и считали за своего атамана. Это ничего не значит. Ибо не сами ребята живут в мире, но надо иметь совесть. И вообще ... Почему, скажите, пожалуйста, Натка должна быть хуже Вадьку? Ведь был когда время. Тогда они были совсем маленькие и звались просто дети. И во всем были равны. Игрушки имели общие. Болели одинаковые болезни - корь, свинку, скарлатину. Одинаково боялись Бармалея и Серого Волка и одинаково жалели несчастного козлика, от которого остались только рожки да ножки. Ох, эти рожки да ножки! Сколько слез пролили из них Вадька и Натка - дружных коллективных слез! Натка и Вадька тогда дружили, крепко дружили. Как говорится - не разлей вода.


А потом вдруг Вадька сделался мальчиком и сказал Натке: «Ты - баба!"


Натка обиделась и сказала: «А ты - дурак!"


И Вадька стукнул Натку кулаком по спине. А Натка треснула Вадьку портфелем по голове. Так они перестали быть просто детьми, а стали мальчишкой и девчонкой.


Натка плакала в туалете, чтобы никто не видел. И все время дергала за цепочку, спуская воду, чтобы никто не слышал.


«Какая свинья этот Вадька, - думала она. - Вот я ему покажу, что нитришечкн не хуже него. Он у меня увидит! "


Но это было очень-очень трудно. Потому что Вадька ничего не хотел видеть и знать.


Не обращая на Натку малейшего внимания, он играл с ребятами в футбол, был вратарем. Натка шморгнула носом и тоже захотела быть вратарем. Но ей вежливо сказали: «Вон отсюда! Девчонки не бывают вратарями; тем более такие дурацкий ».


Натка немедленно ответила: «А вы все хулиганы и ничтожества. И футбол ваш - тьфу! "


А Вадьци сказала отдельно: «А ты последняя мокрица. Я помню, как ты рюмсав, когда тебе укол делали. Пусть все знают! "


Однако на Вадьку это ни малейшего впечатления не произвело. Он только насмешливо засмеялся ему в лицо. И через неделю вдруг научился плавать.


Натка стиснула зубы и, не задумываясь, полезла в воду, просто на глубокое. Когда через несколько минут ее вытащили, она уже умела нырять. Правда, подниматься и держаться на воде еще не научилась. На это пришлось потратить две недели и выпить целое ведро мутной речной воды. Но Натка не отступала и плавать научилась. Что, съел, задавака противный!


Сложнее было с велосипедом. В Натки не было собственного велосипеда. Приходилось ...


- Милочка, дай покататься немножко.


- Да ну тебя! Ты и так мне вчера четыре спицы выбила и руль скрутила.


- Я больше не буду. Я уже почти умею. Дай, милочка. Я тебе конфетные обертки подарю. Хорошие! У тебя таких нет.


- Ладно уж ... Тогда и переводных картинку с цветочком.


- Хорошо, - вздыхала Натка, не в состоянии скрыть, как ей жаль переводных картинки.


Зато взглянули бы вы на Вадьчине лицо, когда Натка, наконец, промчалась мимо на велосипеде, вовсе не держась за руль. Жертвы были небесполезны.


Конечно, он не мог ей этого подарить.


Поэтому и бьется.


Натка слонялась по двору. С девочками играть ей не хотелось. Не интересовали ее сейчас девочки. Очень ей хотелось чем досадить отому Вадьци. Но чем? Ничего путного не придумывалось.


Хорошо той Тане! Она хоть в бочке с ребятами в космос летала.


Натка проходила мимо бетономешалку, оставшуюся после строительства соседнего дома, и вдруг услышала тихий разговор. Вот они где! Сидят в бетономешалке и секретничать. Натка цыпочках подошла поближе, прислушалась ...


- Он нам не просто так рассказывал, - говорил Вадька. - Он намекал ...


- Думаешь? - Спросил Борис.


- Конечно. «Без подготовки ничего не делается ...» бы не Натка, он, может, и прямо сказал: «Готовьтесь, ребята! Я вам советую ... »


- Может ...


- А что? Когда мы вырастем, межпланетные полеты будут все равно, что сейчас троллейбус ...


- Но, конечно же, будут не всех. Все же это не троллейбус.


- Да ... И если начать уже сейчас, то ...


- А что? Через какие-нибудь десять лет ты знаешь, какие бы мы были! - Воскликнул Борис.


- Все комиссии рты пороззявляють.


- Конечно, никто не подумает, что люди с детства готовились.


- Вот было бы здорово! Тогда все шансы - за нас ...


- Правда, сложнейшем это дело - подготовка. Вот скажи - у нас хотя бы тренажер есть, то, что одновременно в разные стороны крутится?


- Дуля у нас есть, а не тренажер.


- Или испытание тишиной - камера специальная. Или - невесомость. Это, пожалуй, самое главное.


- И все-таки надо попробовать. Это же предварительная подготовка. И можно самим организовать и невесомость, и тишину, и это самое ... в разные стороны.


И тут Натка неожиданно и очень громко чихнула, потому что ей в нос попал цемент.


И вдруг, словно чертики в пружинах, с бетономешалки показались две головы.


Шеи вытянутые, глаза выпученные - ну точь птенцы из гнезда. Несколько секунд молчали, затем разжала свои клювы и ... Натке пришлось доказать, что бегает она действительно не хуже парней.


Целый день Натка не находила себе места. Вот это да! Вот новость! Вадька с Борко готовятся в космонавты!


Натка вздыхала ... Борка упрямый, Вадька еще упрямее. Это всем известно. Они сделаются глухими от тишины, они лопнут от невесомости, но подготовятся. Подготовятся и полетят в космос. И побывают на далеких неведомых планетах. И вернутся на землю героями. А Натка будет обычной скучной бухгалтершею, как Нина Абрамовна. из восемнадцатой квартиры. О-о-о! Этого нельзя терпеть! Нет! Она выследит, как они будут тренироваться, и сама еще лучше натренируется.


После обеда, скрючившись за бочкой у сарая, Натка уже сидит и смотрит в замочную. Там, в сарае, на дровах спинами друг к другу уже четвертый час, заткнув уши пальцами, сидят в темноте Вадька и Борис.

Натка успела приготовить уроки, успела пообедать, успела покататься на Милоччиному велосипеде, а они все сидят.


Это называется испытание тишиной.


Ведь там, в небе, абсолютное космическое безмолвие, и до этого космонавтам надо себя приучить. Там не дребезжит трамвай, не чирикают воробьи, не ругается усатый дворник дядя Степа, которому наплевать на тишину, потому что он пьяница, и его все равно не возьмут в космос.


Натке уже надоело, глаз болит смотреть в щель, а они все сидят.


И вдруг слышится грохот - рассыпаются поленья, и Вадька кричит противным голосом.


Оказывается, космонавт Борка заснул и свалился с дров.


Дверь сарая открываются, и, почесывая забит сторону, выходит заспанный Борис, а за ним, пошатываясь, измученный тишиной Вадька.


В обоих вид несчастный и жалкий. Казалось бы, Натке только и радоваться и хихикать сейчас, и у нее это не получается. Ей почему сожалению Вадьку и хочется вместе с ним ругать Борку, что так коварно заснул во время испытаний.


На следующий день Натка сидела в шкафу среди одежды и, обвязав голову маминой юбкой, дышала нафталином. В сарай идти она побоялась - там водились крысы. А в космосе крысы не водятся, и привыкать к ним не обязательно. Испытание тишиной ей даже понравилось: скучно, но не страшно ни капельки - терпеть можно. Тьфу, слабак Борка не выдержал!


Между тем Вадька с Борисом тренировались дальше по программе. Весь день они качались на веревке, привязанной к дереву.


В конце неугомонный Вадька сказал:


- Надо катапультироваться. Обязательно надо катапультироваться.


- А как это?


- Ты что, не помнишь, как Титов на тренировках вместе с сиденьем вылетал из кабины, чтобы потом на парашюте спуститься? Это и значит - катапультироваться.


- Да помню, помню, - пробормотал Борис, хотя видно было, что он не помнит.


Катапультироваться ребятам в тот день не пришлось.


Вадька натер себе руки так, что даже не смог делать письменных уроков.


Веревка тоже совсем перетерлась, ибо, когда Натка вечером тоже начала качаться, веревка неожиданно треснула, и Натка, улетев метров на пять, упала в лужу.


- Кажется, я катапультувалася, - прошептала Натка, стирая с лица грязь. - Хорошо, что никто не видел.


Три дня тренировок не было - в Вадькы заживали руки.


А на четвертый день была прекрасная солнечная погода. Голубое небо сияло ласково и приветливо, даже не верилось, что где-то в глубине, ужасный бесконечный космос.


На чердаке пахло кошками, ржавым железом и тем особым запахом, какой бывает только на чердаке.


Сквозь слуховое окно, возле которого притаилась Натка, виден край крыши и глухую стену соседнего дома. Между домами - щель шириной с полметра. Там темно, как в ущелье. Внизу - битый кирпич, осколки стекла и разный мусор. На крыше над щелью стоят Вадька с Борисом. У каждого по пояс привязана веревка, другой конец которой продет на чердак и закреплено там до стропила морским узлом.


- Слушай, а ты уверен, что будет эта самая, невесомость? - Нерешительно спрашивает Борис, со страхом заглядывая в щель.


- Конечно. Невесомость - это же и есть, когда человек висит в воздухе, ни за что не держась ни руками, ни ногами. Ну, давай!


В Натки почему сильно колотится сердце, немеют ноги. Ребята вместе ложатся на крышу, свешивает ноги в щель и понемногу начинают сползать. При этом они громко сопят.


Вот над крышей видны только их головы. Вот уже и головы исчезли, только руки держатся за желоб. Раз! - Нет уж рук. Веревки натянулись и дрожат, как струны; В Натки то оборвалось внутри.


Несколько секунд было тихо. Затем послышался приглушенный Вадьчин голос:


- Борька, ну как? Чувствуешь невесомость?


- Чувствую ... Только пояс холерський сильно давит. Прямо живот перерезает ...


Снова воцарилась тишина. Потом вдруг раздался натужный голос Борисов:


- Слушай, я больше не могу! Какая неудобная невесомость. Уж очень режет ... Н-не могу. Слышишь?


Веревки нервно задергались, и Вадьчин голос прохрипел:


- Хорошо ... Вылезай и мне поможешь. А то я до крыши не достаю ...


Одна из веревок задергалась еще сильнее. Затем послышался дрожащий голос Бориса:


- Вадько! Я не могу вылезти.


- Да ты что? Оставь шутки!


- Нет, серьезно! Не могу! Серьезно!


Веревки отчаянно скрипуче попискивали.


- Вадько! Давай кричать на помощь! Я не могу, Вадько. Мы сейчас разобьемся! - Стой! Не надо еще! Может ...


- Ничего не может ...


И тут Натка поняла, что «невесомых» космонавтов надо спасать. Еще мгновение - они сорвутся и ... не надо тогда космоса - на земле тоже можно прекрасно разбиться.


Натка вздохнула и сквозь слуховое окно вылезла на крышу. Крыша была противно скользкий и наклонный. Натка на животе подползла к краю и заглянула в щель.


Вадька и Борис болтались на веревках, как два черви. У Бориса пояс подъехал почти под мышки, и ноги болтались, как у кукольного Петрушки. В Вадькы, наоборот, пояс съехал ниже пупа - он висел вниз головой и, как младенец, болтая ногами, боясь совсем выпасть из пояса.


Оба жалобно кряхтели и стонали.


- Ой мальчики, я сейчас! - Заголосила Натка. - Повысить еще немножко! Повысить, мальчики, не падайте! Я сейчас!


И она быстро направилась в слуховое окно.


Натка в отчаянии бегала по чердаку, все время приговаривая:


- Повысить, мальчики, я сейчас! Повысить, мальчики, я сейчас!


Хотя оттуда они, конечно, не могли ее слышать.

«Как же помочь? Как помочь? »- Прыгало в голове.


Вдруг Натка увидела длинную деревянную жердь с железным крючком-тройником на конце. Этой штуковиной дворник дядя Степа всегда выковыривал мусор в канализационных колодцах, чтобы не забивало трубы. Не задумываясь, Натка схватила шест и потащила на крышу.


Она осторожно опустила шест и попыталась затронуть Вадьку за ногу. Но крючок соскакивал и не брал. Тогда она задела Бориса за штаны. Приняло.


Натка вовсю потащила вверх. От напряжения потемнело в глазах. Все же Натка была девочка! Нет, не вытащить ей Бориса - сил не хватает. Вдруг раздался треск, брюки розпанахались, и крючок сорвался. Натка растерянно думала, что делать. Наконец поняла. Опустила шест вторым концом и крючком зацепила за желоб.


- Хватайся, Борька! Лезь!


Борка пыхтел, как паровоз.


Натка схватила его за воротник и тащила до боли в пальцах. И - о радость! - Наконец Борис на крыше.


Уже вдвоем, совместными усилиями, с помощью той же шеста они выловили Вадьку.


И вот Вадька и Борис стоят перед Наткой. Борка белый, как молоко, Вадька красный, как помидор (от прилива крови; попробовали бы вы повисеть вверх ногами!). В обоих дрожат губы и глаза большие-большие, совсем не мальчишеские, а просто детские, перепуганные.


И тут Натка не выдержала - она ​​все же была девочка ...


- Чего плачешь? - Тихо и растерянно спросил Вадька.


Она не ответила.


Вадька переглянулся с Борисом и сказал еще тише:


- Да ты просто молодец, Натка! Ты просто нас спасла. Без тебя мы бы просто, я уже даже не знаю ...


Натка все еще плакала.


Тогда, преодолевая волнение, Вадька сказал:


- Слушай, знаешь, а ты тоже готовься с нами, хорошо?


- Ага, - сказал Борис, гладя рукой Разорванное штаны.


- И, возможно, ты будешь вторым в мире космонавтка. После Терешковой. Хочешь? Космо-Наткой! - И Вадька, засмеявшись с собственного остроумия, добавил: - Я серьезно, вовсе не смеюсь.


Натка улыбнулась, сквозь слезы. ей почему-то вспомнился вдруг сказочный козлик, которого так искренне оплакивали когда вдвоем с Вадькою ...



Ябеда



- Я больше не буду! Ну, честное слово!


- Что ж, поверю. Только это уже последний раз. Понял? Когда хоть что-то - ты не поедешь ... Некий хулиган растет, а не парень. Больше церемониться с тобой не буду.


- Хорошо, мамочка. Вот увидишь, вот увидишь.


Валька вздохнул. И в душе он поклялся: «Хватит! Все! Больше этого не будет! "


Не впервые Валько давал себе такие клятвы, не впервые каялся - легкомысленная он был человек. Но теперь он решил окончательно: сколько можно! Только и слышно: «Ваш Валько ударил Борю», «Ваш Валько оборвал веревку с бельем», «Ваш Валько залез в собачью конуру и лаял ..." И просто невыносимо смотреть в глаза маме, когда она упрекает: «Опять? Ну почему ты не можешь вести себя, как Толя? "


Ох, этот Толя - толстый губастый Только, двоюродный Вальков брат! Почему все считают его таким хорошим? Конечно, он отличник и ежедневно чистит зубы. Конечно, он не стреляет из рогатки и не ездит на трамвайной колбасе ... Но он не умеет плавать и не умеет кататься на коньках. И плакса он - как последняя баба. Через четверки готов крокодиловы слезы лить. А когда они были моложе и им случалось драться, Толя всегда бил Валька, потому что был на полгода старше и сильнее. Причем избит Валько молчал, а Толя ревел. Бьет и плачет, бьет и плачет. И выходило, что виноват, конечно, Валька - он, мол, обидчик, он хулиган. И так всю жизнь ...


Но Толе не надо исправляться. Исправляться надо Валько.


Мама пошла. Дома - никого. Поскучавшы немного в комнате, Валька идет во двор. На лице у него печаль и тоска. Такое лицо у него бывает тогда, когда ресниц болен или когда пишет в классе контрольную.


С площадки раздаются крики, свист, шум - ребята играют в футбол. Кто, завидев Валька, кричит:


- Валька, давай сюда, нам нападающего очень надо.


Валька вздыхает:


- Не хочу.


И собственный голос кажется чужим, незнакомым. Как хочется Валько поиграть в футбол! Нет, опасно. Разве в прошлый раз он умышленно «костильнув» Игоря? Совершенно случайно, в азарте. А сколько крику было: «покалечил ребенка!"


Покалечил ... Вот как гоняет мяч «калека»!


Подходит Алик, худенький щуплый паренек, он плохо играет в футбол и поэтому почти никогда участия в игре не участвует.


- Пошли на трембули покатаемся.


«Трембуль» - это трамвай, кататься на нем «зайцем» - страшная наслаждение.


Но Валька качает головой.


- Пхи, - говорит Алик и отходит.


«Тебе, конечно,« пхи »! Тебе не надо исправляться ».


Ярко сияет солнце, чирикают воробьи, дребезжат на улице трамваи, и весело шумят на площадке футболисты. Жизнь, полную соблазнов и радостей, бурлит вокруг.


А тут виправляйся.


Это очень скучно, но что поделать ...


Кроме всего решение вообще исправиться, в Валька еще есть для этого одна очень конкретная причина. Сегодня в четыре должен подъехать дядя Володя и взять его с собой на охоту. Дядя Володя, мамин брат, заядлый охотник, имеет свою «Волгу» и, когда сезон, каждую субботу ездит на охоту. То в Иванковский район, в леса, то на речку Удай, то под Чернигов. Уже давно он обещает взять с собой Валька и Толю. Но все как-то не получается: то погода неподходящая, мама не пускает, то (и это чаще) места в машине не хватает - столько взрослых охотников. А сегодня обещал точно. И едут они не куда-нибудь, а в село Деймановка, что на Удай-реке.


«Места, - говорит дядя Володя, - Эльдорадо! Камыши - три метра высотой. Заросли - просто джунгли. Дичи - как навоза. И крижакы, и чирята, и лысухи, и бекасы, и чего только нет! "


Ночевать тут же на берегу, в палатке. Вечером рыбы наловлю, ухи на костре сварят. Дядя Володя с товарищами-охотниками истории разные рассказывать до самой ночи, пока не погаснут в очаге последние угольки. Нет ничего лучше на свете, как вот лежать на сене у костра, смотреть в огонь и слушать рассказы взрослых о всяких интересных случаях ... Искры из костра летят в небо и становятся звездами, в реке сбрасывается рыба, где в камышах изредка вскрикивает то птица ...


А на рассвете - на лодку и в камыши. Осторожно, без звука гребет дядя Володя, с тихим шорохом раздвигает лодка заросли. Клубится, стелется по воде туман. Сидя на корме, щулишся От утренней прохлады. Вот медленно выплывает из-за камыша солнце - большое тускло-белый круг. Сейчас на него еще можно смотреть, и не больно глазам. А через несколько минут оно разгонит туман и засияет так, что невольно замружишся.


И вдруг - плюс-плюс-плюс! Хлоп-хлоп-хлоп! Фш-шш ... - с плеском срывается из воды и взлетает кряква.


Дядя Володя хватает ружье:


Бах! Бах!


И летит, вытянув длинную шею и часто-часто махая крыльями, красавец крижак.


- Эх, пропуделяв! - Смущенно говорит дядя Володя, переламывая ружье и вынимая гильзы, дымятся и остро пахнут порохом.


А сердце у тебя бьется так сильно, как у того самого крижака, что вдалеке полетел над камышами.


Но все это Валька пока знает только из рассказов дяди Володи. Валька еще никогда не был на охоте, ни разу в жизни.


Слоняется Валько по двору, места себе не находит.


И Вдруг мысль мелькнула у него: а чего это он все время так пассивно исправляться, только беречься, чтобы чего не натворить. Ведь можно и активно исправляться, - совершить нечто благородное и хорошее.


Это даже интересно.


Интересно то Любопытно, но и нелегко.


Благородное это спасти утопающего или вынести из пожара младенца. Но где ты возьмешь пожар, как ее нет! А утонуть в них во дворе можно, разве что воткнув голову в ведро с водой ...


Заступиться за малыша? Или помочь какой-нибудь бабушки нести корзину?


Ет! Если не хочешь делать никаких благородных поступков, то эти бабушки с тяжелыми корзинами просто толпами ходят! А тут - хоть бы одна!


И малышей, как назло, никто не обижает ...


Вдруг Валька увидел на заборе кота Фимку. Это был здоровенный полосатый котяра, мерзавец, каких свет не видел. Это он съел Вальчиного чижа. И золотых рыбок из аквариума лапой повиловлював и тоже схрумав, ворюга несчастный.


А теперь, извиваясь змеей, он ползет по забору к птенцу, что, пожалуй, только учился летать и сидело на заборе, встряхивая крылышками. Ишь что задумал, харя полосатая. А ну, брысь! - Вовсю закричал Валька.


И Фимка даже глазом не моргнул. Этот негодяй не боялся крика. Он давно привык к крикам и не обращал на них внимания.


- Ну погоди! - Рассердился Валька, схватил камень, прицелился и бросил. Камень чиркнул Фимку по хвосту, Фимка кувырком полетел на землю и ... дзинь! - В тот же миг раздался за забором.


Валько так и присел.


Этот знакомый звук мог означать только одно - Валько разбил окно.


Не одно окно разбил на своем веку Валько. И всегда бывало неприятно. Но такого противного страха он не испытывал никогда.


На мгновение он оцепенел. Потом мотнул головой направо, налево - не видел ли кто? Кажется, никто.


И за несколько секунд он уже был у себя на третьем этаже. Так быстро, видимо, не бегал ни один чемпион в мире.


Только бы не узнала мама! Все что угодно, но только бы не узнала мама! Потом он ей сам все расскажет! Сам, честное слово! Но только не сейчас, только не сегодня!


Было три часа дня. В половине четвертого придет мама. В четыре приедет дядя Володя.


Валькова судьба должна решиться за полчаса. Узнает ли не узнает?


Ведь он не хотел. Он хотел, чтобы было благородно ... Полосатого Фимку ... ворюгу ...



* * *


Ляля училась в первом классе. У нее белокурые косички с бантиками и большие серо-зеленые глаза. На щечках ямочки - очень даже симпатичные. Таких девочек рисуют на зубном порошке и на конфетах «Счастливое детство».


Она ходит на цыпочках, пальчики отставляет в сторону и губки обижаются по-особому. Это потому, что она хочет стать балериной. Вообще она очень хорошая девочка. Так считают взрослые. А дети во дворе знают одно: Ляля - ябеда. «Ябеда-донощиця, свиная помошниця!»


- Тетя, а ваш мальчик штаны порвал.


- Дядя, ваша Томочка снег ела.


- Софья Павловна, а Володя на перилах катался.


И мальчика тащили домой за ухо, а Томочка доставала по губам, а Володя - по тому месту, на котором катался.


Не любили дети Ляля.


Ходила она по двору чистенькая, аккуратненько, с презрительно закопиленимы губками. Сама никогда на перилах не каталась, не ела снега и не рвала брюк. Но никто ей не завидовал.


И никто не хотел с ним играть. Кроме одной шестилетней Томочка, которая была очень доброй и не умела ни сердиться, ни тем более ссориться.


Сегодня Томочка во дворе не было, и Ляля скучала. Она старалась не показывать этого, но трудно стоять в стороне, видеть веселые игры детей и знать, что тебя в эти игры не принимают!


Двор был большой, со многими уютными уголками, где можно спрятаться так, что тебя никто не увидит. В один из таких уголков, под кустами сирени возле забора, и залезла от скуки Ляля. Притаилась в полумраке, смотрит, как гусеница по веточке ползет. Когда скучно, и это развлечение.


И слышит:


- А ну, брысь! - Вальков голос.


Глядь - стоит перед забором Валько и ссорится кулаком, а на кого - из-за кустов не видно.


Затем камень схватил, размахнулся ... И когда услышала Ляля, как звякнуло за забором стекло, и увидела, как удрал испуган Валька, - от скуки Лялин и следа не осталось.


Валька разбил окно, и никто, кроме нее, этого не видел!


Ляля вылезла из кустов.


Как приятно сообщать что-либо такое, чего еще никто не знает!


Первым Ляли встретился Алик, который все еще искал себе напарника для катания на «трембули».


- Твой друг Валечка только что разбил стекло, - притворно равнодушно сказала она, проходя мимо Алика.


- У-у, ябеда, - мрачно пробормотал он ей вслед. Потом Ляля ходила по всему двору и говорила:


- Знаете, Валька разбил окно!


- Вы не слышали, Валька окно разбил только что.


- Вот ужас - Валько окно в соседнем дворе разбил.


И особого впечатления ни на кого это не произвело. Не впервые было слышать о Валька такое. И никто же не знал, что сегодня он целый день исправляется.


Тогда Ляля стала караулить у ворот. Она знала, на кого ее слова произведут впечатление - на Валькова маму. Теперь Ляля только боялась, чтобы кто-нибудь не сказал Вальков маме раньше, чем она. Ляля уже жалела, что растрезвонила об этом на весь двор. Ей даже казалось, что некоторые дети специально играют неподалеку от ворот.


И когда появилась Валькова мама, Ляля сразу бросилась к ней.


- Тетя, тетя, а ваш мальчик окно разбил!


Валькова мама вздохнула, и лицо ее стало грустно-грустно.


- Где? - Спросила она тихо.


- В соседнем дворе ... Через забор ... Каменюкой ... - Ляля хотела было рассказать все подробности, но Валькова мама уже не слушала ее. Быстрым шагом, даже не взглянув больше на Лялю, она направилась домой.


Валька умел грешить, умел каяться, но врать Валька не умел. Особенно маме.


Взглянув на Валька, мама уже могла даже не спрашивать. Но она все же спросила:


- Ты разбил окно?


Валька молча склонил голову.


Мама почему-то не стала его ругать, а только сказала:


- Я пойду извинюсь и скажу, что сегодня договорюсь с стекольщиком.


Валько не успел даже рта раскрыть, как мама ушла. Впрочем, оправдываться в Валька не было сейчас ни сил, ни желания. Он только подумал: «Значит, кто все же видел».


В голове было пусто.


Валька стоял у окна и смотрел вниз на улицу. По улице проезжали машины, и каждый раз, когда проезжала «Волга», сердце Валько замирало. Вот этим летом он уже много раз, почти каждую субботу, стоял и ждал. Но тогда было совсем иначе ...


В коридоре хлопнула дверь - пришла мама. Валька обернулся. Но мама в комнату не вошла, а пошла на кухню. Когда же Валька снова посмотрел в окно - у подъезда уже стояла голубая дядина «Волга».


«Как бы не было места, хотя бы не было места», - задыхаясь, торопливо подумал Валька.


Из машины вышел дядя Володя, потом - Толя. Толя был в старом лыжном костюме, через плечо у него висела фляжка, на груди - родителей бинокль. Сомнений быть не могло - Толя ехал на охоту.


Опять хлопнула дверь, и в коридоре послышался веселый голос дяди Володи:


- Где твой охотник-смельчак? Чтобы через минуту был готов. Мы немедленно ложимся на курс. А то не успеем на вечерний перелет. Скорее!


- Он не поедет, - послышался мамин голос.


- Как?


- Очень просто, не заслужил и не поедет.


Дядя Володя еще что-то говорил, и мама говорила, но Валька уже ничего слышал. Он до боли закусил губу - она ​​предательски дрожала. Валька никогда не плакал, всегда гордился этим и не хотел ... не хотел ... чтобы ...


Потом он видел, как из подъезда вышел дядя Володя, как он сказал что Толе и Толя пожал плечами и снисходительно, по-взрослому улыбнулся. И не было на лице Толи ни капельки сострадания, а только плохо скрытая радость, что сам он едет ... Они сели в машину и поехали. А Валька стоял у окна и смотрел на то место, где была машина. И хотя по улице один за другим проезжали автомобили, она казалась ему совершенно пустой ...




* * *



Ляля пообедала и вновь отправилась на улицу.


Она медленно спускалась по лестнице, держась рукой за перила.


Ляля всегда медленно и осторожно спускалась по лестнице, боясь споткнуться, - ведь она собиралась стать балериной и берегла ноги.


Вдруг она услышала наверху голоса и остановилась. Она узнала голос Вальков мамы. Валькова мама стояла на площадке и разговаривала с соседкой.


Лялин папа всегда шутил по этому поводу: «О, снова сошлись у перелаза».


Ляля на мгновение вспомнила об этом, но тут же забыла, так привлекло ее внимание разговор.


- Вы знаете, такой у меня настроение, просто ужас, - говорила Валькова мама. - Наказала своего и так жалею теперь ... Не могу смотреть, как он переживает.


- А что такое?


И понимаете, имел он сегодня ехать с моим братом на охоту. Так собирался, так готовился! Вы же знаете, что это для парня значит. А утром сегодня - провинился. Я предупредила: если еще что-нибудь - не пущу. Прихожу - а мне говорят: окно разбил. Я сгоряча и не пустила.


- Ну что же - правильно. Надо их виховувать ... А то ...


- Постойте. Пошла я сразу (это в соседнем дворе), смотрю, действительно у одного окна на первом этаже избитое стекло лежит. Но окно уже застекленное, замазка свежая. То, думаю, быстро вставили. Пошла - дома никого нет. А это полчаса назад пошла снова. И что вы думаете? Просто не поверила. Действительно работал у них сегодня стекольщик. Но дело то, оказывается, давняя - стекло давно была треснувшая. Мастер, когда склив, вынул ее и на земле у стены поставил. И оставил. А Валька мой в эту треснувшую раму и попал. Как это случилось, до сих пор не пойму. Боюсь спрашивать, чтобы еще большей неприятности ему не нанести.


- Вы подумайте! Действительно, жаль парня.


- Как он хотел, бедняга, на эту охоту, вы себе представить не можете. Просто бредил. И, главное, всегда места в машине не было - вы же знаете этих охотников! А тут и место случившегося, и Толя, его двоюродный брат, поехал, а он ...


Ляля слушала, затаив дыхание, и сердце ее билось, как у пойманного вредного котенка.


Потом ей вдруг стало холодно.


Она подумала, что ее сейчас увидят. Хотя она была на втором этаже, а женщины стояли на площадке третьего.


И Ляли почему-то казалось, что ее обязательно должны увидеть. Вот сейчас подойдут, перехиляться через перила и увидят.


И Ляля стремглав бросилась вниз по лестнице, забыв в этот момент о том, что она собирается стать балериной ...


Она опять забралась в кусты у забора и сидела там, притаившись.


Чего она пряталась - она бы сама не смогла объяснить.


Ей вспомнилось, как совсем недавно были папины именины. Было много гостей, полная комната. Ляля любила праздники. Любила, когда шумно и весело и много людей. Ляля танцевала перед гостями в костюме Снежинки - в белом марлевом платьице и в короне из ваты. Гости громко ей аплодировали, и она была счастлива. Она так разошлась, что не хотела спать. Она бы танцевала, танцевала и танцевала. Но гости хотели петь своих взрослых песен и танцевать свои взрослые танцы - танго, фокстроты и вальсы. И мама насильно отвела Лялю и положила в постель.


Как ужасно было лежать в темной комнате, видеть лишь узенькую полоску света у дверей и слышать веселый шум за стеной! Ляля долго плакала и не могла заснуть ...


А что такое охота? Ляля пыталась представить себе и не могла. В воображении возникали разрисованные индейцы с копьями, кукольные тигры и львы из детских книжек и почему смешное олененка Бэмби. И крутились слова песенки: «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет ...»


- Ой!


Это уже было не из песенки. Это невольно вскрикнула Ляля. Ибо увидела, что возле кустов стоит Валько.


Это было так неожиданно и страшно, что она сначала подумала - привиделось. Но то был жив Валько. Почему он здесь?


Охваченная ужасом, ломая ветки, Ляля бросилась сквозь кусты. Валька отшатнулся от неожиданности.


Ляля споткнулась и по всему разгона гепнула в землю. Попыталась подняться и села, схватившись за колено.


Валька подошел к ней.


Она пригнула голову и затулилась рукой.


- Чего ты? Что с тобой? Забилась?


Ляля молчала.


- Больно?


Ляля заплакала.


- Ну чего ты? Ну, ударилась? Ха, совсем маленькая царапина. Не плачь. Хочешь, я тебе помогу. Домой отведу. Ну, вставай.


Он успокаивал ее!


Ляля еще сильнее заплакала, громко всхлипывая и не вытирая слез.


Валька растерянно смотрел на нее ...


Разве он мог знать, что она плачет вовсе не потому, что болит колено ...



ФЕДЬКО-СОЛИСТ и кобыла Муська



То конюх дед Кадыкало виноват во всем.


Однажды на Первое мая пели возле школы песен. Взрослые под руководством учительницы Ольги Маркиянивны. А детвора себе отдельно, без всякого руководства. Сидели на спортплощадке и, перекрикивая друг друга, выводили: «Любовь кольцо, а у кольца начала нет и фотоаппарата конца ...» - некую непедагогическое для их возраста песню (пользовались тем, что Ольга Маркиянивпа за взрослыми пением их песен не слышит). Подошел дед Кадыкало. Стоял, слушал-слушал, потом говорит:


- Ну и голос у тебя, Федя! Языков Иерихоне труба. Быть тебе, брат, солистом. Как Иосиф Кобзон или Лев Лещенко. Деньги лопатой загрибатимеш. Когда на «Волге» мимо проедешь и не остановишься ...


Сказал дед, хмыкнул в усы и пошел пить пиво.


А слова его остались в Федьков голове.


На другой день по телевизору передавали эстрадный концерт. И выступал Лев Лещенко. И так же же распевал, так распевал, и таким же он был хорош, что старшая Федькова сестра девятиклассница Оксана только вздыхала, глядя на него влюбленными глазами.


И Феде подумалось: «А что? .. Пожалуй, неплохо быть солистом. Стой себе на эстраде и только рот разевай. Ни тебе алгебры, ни тригонометрии для этого не надо ... И Галька с пятого «Б» попозитхае тогда - не задирать нос ... »


Когда концерт закончился, и Оксана ушла гулять, и в доме никого не было, Федя подошел к зеркалу, откашлялся и, стараясь подражать манере пения Льва Лещенко, затянул:




Летят, будто чайки, все дни и ночи

В синюю даль, в синюю даль ...

А сердце мне шепчет:

«Брось печаль, брось печаль ...»



Ему искренне показалось, что пел он не хуже Лещенко. Во всяком случае сам себе он очень понравился. И такая внезапная радость подхватила его на крылья, что в животе защекотало, и он засмеялся. Жизнь вдруг представилось веселым праздничным карнавалом. I уже виделось Феде, как выходит он на сцену в расклешенных белых штанах и кружевной шелковой рубашке. С длинными, до плеч, кудрями. В руках микрофон. А диктор объявляет: «Лауреат международного конкурса Федор Таратута! ..» И зал взрывается аплодисментами ... А в первом ряду сидит учительница Ольга Маркиянивна и умильно вытирает глаза и сгорает от стыда, что когда решалась ставить ему двойки по такой ненужной певцу алгебры ... И кто из зала бросает ему под ноги букет красных роз. Ну, конечно же, это Галька с пятого «Б» класса. Вот она прячется за спинами ...


Эх-х-х! .. Как прекрасно живется на свете певцам-солистам! ..


Самый верный путь к сцене, конечно, консерватория. Но в консерваторию пятиклассников не берут. А ждать, пока закончишь ту школу, - очень долго.


Остается одно - самодеятельность. Сколько выдающихся певцов пришло из самодеятельности - и Сергей Лемешев, и Евгения Мирошниченко ...


Но самому пробиваться через самодеятельность то оно не ... не то.


Ансамбль! .. Вот что надо!


Вместе всегда легче. И не так страшно.


Федька охватила решимость ...


Олесь, Сашуня, Карпо и Люсик ждали его, чтобы идти в конюшню - пионеры их отряда взяли шефство над лошадьми.


- Ребята! - Подбегая, воскликнул Федя. - У меня идея!


- Какая? - Спросил Олесь.


- Гениальная! .. Мы организовываем ансамбль!


- Что? - Переглянулись Карп и Сашуня.


- Какой? - Удивленно нахмурился Люсик.


- Ансамбль песни. Вроде грузинского «Орэра», белорусских «Песняров» ли.


- Тю! - Карп и Сашуня снова переглянулись.


- Так это же надо быть музыкантами, играть на разных инструментах, - сказал Олесь.


- А мы только на пузе умеем, - хихикнул Люсик и забарабанил себя по животу.


- Слабаки! Научимся! - Невозмутимо проговорил Федя. - А пока можно и без инструментов. Как наш украинский «Явор». Главное - петь!


- Так мы же и петь не ... - начал Олесь, и Федя его перебил:


- Молчи! За всех не расписывайся! Буду петь я. А вы будете подхватывать. Ану айда в лес на тренировки ... то есть репетицию.


- А как же лошади? - Переглянулись Карп и Сашуня.


- Обойдутся. Без нас жили и дальше проживут.


- Ну ... - начал Олесь, да Федька снова его перебил:


- Цыц! По шее хочешь? Разболтался! Ну давай!


И ребята послушно побежали за Федей.


Федя был у них верховода. Он самый сильный в классе и может одной левой побороть любого.


По дороге в лес Федя рисовал ребятам увлекательные картины будущей жизни ансамбля:


- На гастроли поедем. По Украине. Затем по республикам. А тогда и за границу ...


Недоверчивые сначала ребята понемногу загорались идеей.


- А что? Самодеятельные ансамбли тоже ездят. Я знаю, - подхватил Люсик.


- Даже школьные! У меня двоюродная сестра со школьным хором ездила в Таллин, - добавил Сашуня.


- Ага, - подтвердил Карп.


- Вот увидите, как мы выкинет, вот увидите! .. На пластинку запишемся. На магнитофон! - Восклицал Федя, уже нежно обнимая за плечи Олеся, еще хмурился (он был самолюбив и тяжелее, чем другие ребята, переносил командирськой тон Феди).


Резонанс в лесу был прекрасный - как в концертном зале. Высоченные мачтовые сосны стояли словно колонны, и это еще больше усиливало впечатление концертного зала.


И, может, через тот резонанс первая репетиция всем понравилась.


Федя громко запевал, ребята дружно подхватывали, и песня взлетала над соснами до облаков. Все лесное птиц смолкло и только с трепетом слушало.


Возвращались из леса возбужденные и веселые.


Ансамбль решили назвать «Орбита» (современно и оригинально).




... Кобыла Муська на эстраде выступать не собиралась. Она была обыкновенная лошадь, рыжая, с белой лысиной и сонными кобыльим глазами. Немолодая и понурая. Где ей было понимать Федю, своего шефа! ..


А он, после того, как решил стать солистом, кобылу Муська просто возненавидел. Скрести, чистить кобылу, убирать после нее лошадиные яблоки теперь казалось ему крайне оскорбительным для его высокого призвания.


- У-у, кляча! Чтобы тебя гром убил! - Стиснув зубы, шипов он, работая у него. - А ну верни! Ну! - И он со злостью копал ее ногой. Кобыла только передергивало кожей и поглядывала на него сонным взглядом.


Репетиции ансамбля «Орбита» продолжались. Правда, единодушного восторга, как при первой репетиции, уже не было. Надо вам сказать, что голос у Феди был громкий.


Но, честно говоря, довольно противный. Ибо не было у Феди ни слуху доладущого, ни так называемой музыкальности. И Федя не столько пел, сколько, извините, кричал, горлопанив. А ребят между тем все время поправлял и командовал:


- Не так! Не так! Громче! Не туда тащите! Куда потащили? Не так! Сначала! Все сначала! Бездельники! Сачки! На гастроли хотите, а поете, как волы на реве.


Ребята только переглядывались и вздыхали.


Девятого мая на День Победы в соседнем селе, где было правление колхоза и клуб, проходил большой концерт самодеятельности. Федя со своим ансамблем, конечно, не мог пропустить этого концерта.


Село было далековато, километров семь.


- Ну ладно уж! .. Запрягайте Муська и езжайте, - милостиво сказал дед Кадыкало. - Только смотрите, осторожно. Воза мне в канаву не опрокинет.


... Концерт Феде не понравился.


- Разве это концерт! Разве то солисты! .. Слабаки! Та, что «Соловья» пела! А? Жужжала же, как циркулярка. А тот, и к «Ой вербо! ..» Только губами чавкал. Мы бы разве так спели.


Ребята сдержанно молчали. Им не хотелось спорить. Кобыла Муська тоже молчала. Кобыла Муська концерта не видела. Возвращались домой затемно.


- Ой, вербо-вербо ... - вовсю затянул Федя.


- ... Где-ге ты выросла! .. - Не очень охотно подтянули ребята.


И понемногу распелись. Скучно ехать молча.


И как начали с «Ой вербо!», Так и продолжали петь тех, что начинались на «Ой» - «Ой не миры, мисячэньку», «Ой цветет калина», «Ой наступала и черная туча», «Ой не шуми, луже »и т. д.


Федя сидел, свесив ноги, на одной стороне телеги, ребята спинами к нему - по другую.


Кобыла Муська на ходу пряла ушами - не любила она крика.


Наконец ребята охрипли и умолкли.


Федя сидел, метляючы ногами. И вдруг нога его попала между колесом и телегой.


- Ой, нога! - Закричал Федька.


- Ой, нога-нога! - Дружно подхватили за спиной у него ребята. Они думали, что он затянул новую песню.


- Ой, болит! - Снова закричал Федька.


- Ой, болит-болит! - Опять дружно подхватили ребята. Они же привыкли, что Федя не поет, а кричит.


Еще немного, и, может, остался бы Федя калекой на всю жизнь. От растерянности и боли он забыл, как останавливают коней.


Но кобыла Муська была доброй и умной лошадью. Она сердцем почувствовала, что здесь творится что-то не то. И сама остановилась ...




Ансамбль «Орбита» так и не выехал на гастроли. Он прекратил свое существование.




Кто знает, о чем думает теперь кобыла Муська в то время, как шеф Федя Таратута старательно расчесывает ей гриву и выбирает из хвоста репейник.


Она дремлет, опустив голову, и только время от времени вздрагивает.


Может, она думает о том, что настоящий верховода должна быть не только сильным, но и добрым и благородным.


А может, ей просто снится, что она выступает на эстраде.


Как знать.


Никто не знает, о чем думают старые умные лошади ...



ПОСЛЕДНЯЯ БОМБА



Водная бомба - это, обычно, не водородная бомба. И все же это - бомба.


Я не знаю, кто изобрел водородную бомбу. А водную бомбу изобрел Володька Лобода. Как и все гениальное - это очень простая штука. Берется соска, обычная резиновая соска для новорожденных, что надевается на бутылку с молоком. Эта самая соска в данном случае надевается не на бутылку, а на водопроводный кран. Затем кран понемногу откручивается. Под давлением воды соска растягивается и вскоре превращается в вот такой ковбасяку.


Когда вы чувствуете, что она вот-вот лопнет, вы немедленно закручиваете кран, перевязывали соску ниткой и осторожно снимаете. Бомба готова. Если теперь вы ее бросите, то при малейшем столкновении с головой врага бомба разрывается, и вашего противника заливает водой с головы до ног. Эффект удивительный! Враг оторопел и по крайней мере на полчаса выбыл из строя (пока не висушиться или не переоденется).


В случае необходимости водную бомбу легко можно переделать на автомат-водомет. Для этого на кончике соски прокушуеться маленькая дырочка (как это всегда делается при обычном их применении), и, когда вы сжимаете соску в руках, из этой дырочки тоненькой струйкой чвиркае вода, короткими или длинными автоматными очередями, в зависимости от желания и обстоятельств.


За автомат-водомет также прекрасно может служить детская резиновая клизмочку-груша.


При использовании ею, то, помимо всего прочего, противник чувствует себя еще и морально подавленным. Так вы достигаете двойного результата. Однако пользование «грушей» достаточно рискованное. Потому что некоторые несознательные родители считают это бессовестным хулиганством и активно протестуют против обливания своих детей из этого «нецензурного» предмета.


И Володька Лобода не был бы Володькой Лободой, если бы обращал на это внимание.


Володька Лобода абсолютно неповторимое и невозможна человек. Он не признает никаких игр, кроме войны.


В Володьки широкое скуластое лицо и приплюснутый, без переносицы нос - которую боксера или американского гангстера. Узкие монгольские Володьчини глаза горят безумным огнем, когда он носится по двору и Гаркавая орет: «Угя!» - Что должно означать «ура». Если надо изобразить выстрел, Володька не кричит обычное «пиф», «паф» или «пу». Наставляя пистолетом указательный палец, он противным голосом неистово гнусавит: «Ань-Ань! Ань-Ань! .. »И эти невероятные звуки сеют во враждебных рядах страшную панику.


В целом Володька типичный поджигатель войны. Он дня не может прожить без выстрелов, штурмов, атак. И поскольку он у нас командир и бийца, нам приходится непрерывно воевать.


В основном воевали мы с ребятами из соседних дворов.


И если даже врага под рукой почему-то не было, если он, например, пошел культпоходы в кино или готовил уроки, Володька все равно не прекращал военных действий. Просто он временно выделял врага из наших рядов и организовывал междоусобную войну. Предназначался вражеский командир - как правило, долговязый флегматик Гриша Курочка с седьмой квартиры.


Потом мы «маталися» - то есть по двое, обняв друг друга за плечи, отходили в сторону, шептались, подходили к Грише и Володьки и говорили:


- Мать-баты, что вам дать: яблоко или грушу?


- Грушу, - говорил, например, Володька. И тот, кто был по договоренности «грушей», вливался в Володьчине войско. А несчастное «яблоко» немедленно мобилизовувалося во вражеский отряд.


Затем Володьчина армия без особого труда вдребезги разбивала Гришину, и в торжественной обстановке под звуки барабана на лобном месте за кособокий сараем фельдмаршал Лобода расстреливал из клизмы генералиссимуса Курочку. Курочка был бездарный полководец и годился только для позорной роли побежденного. Даже тогда, когда у него были все шансы на победу, он не решался побеждать - таким сильным было Володьчин боевой авторитет.


Войны, которые разжигал и организовывал Володька Лобода, отнюдь нельзя было назвать справедливыми, благородными или освободительными. Совсем наоборот. В историю человечества наряду с войнами Александра Македонского, Батыя и Чингисхана войны Володьки Лободы войдут как войны несправедливые, захватнические и опустошающие.


Например, разведка докладывала, что в соседнем дворе мирные сопливых дошкольники строят из песка атомную электростанцию ​​и играют в мяч. Володька немедленно трубил поход, устраивался внезапное нападение, атомная электростанция розтоптувалася, а мяч забирался и целый час не предавался, несмотря на горькие слезы проигравших.


Честно говоря, нам эти непрерывные неблагородные войны опротивели и сидели в печенках. Мы очень соскучились по таким милыми бескровными играми, как чурки-палки, квач, жмурки подобное. Но ни один из нас не смел первым заговорить об этом. Это было бы не по-мужчинському.


Существовал неписаный мальчишеский закон, согласно которому считалось, что наиболее мужская игра - это война. Мы подчинились этому закону и, терпеливо страдая, воевали.


Война проходила в нашем дворе по любой погоде: в дождь, в туман, в мороз, в жару и даже при солнечном затмении. Ничто в мире не могло помешать агрессивным планам Володьки Лободы.


Гриша Курочка высказал предположение, что нам, очевидно, придется воевать в нашем дворе до самой старости, до самой пенсии.


Возможно, так оно и было, если бы не одно неожиданное обстоятельство. Эта «обстоятельство» недавно переехала в наш дом. Звали ее Леся.


- О, новая шмакодявка появилась! - Презрительно сказал Володька Лобода, когда она впервые вышла во двор. Володька Лобода терпеть не мог девчонок и называл их кратко и выразительно - «шмакодявкы». Никто из нас не знал, что означает это тайное и непереводимое на человеческий язык слово. Но звучало оно, грубиянське и презрительное, очень обидно.


Леся, совершенно не стесняясь, подошла к нам и сказала:


- Здравствуйте, мальчики. Меня зовут Леся. Я в этом доме теперь буду жить.


Мы смутились и не знали, что ей сказать. А Володька презрительно хихикнул и сказал:


- Здравствуйте, я ваша тетя!


Лесю это нисколько не смутило. Она звонко рассмеялась и пожала плечами:


- Вот смешной ... Ну хорошо, если не хотите, будем потом знакомиться.


И пошла к девочкам. А Володька густо покраснел и сказал, что всегда говорят, когда нечего сказать:


- Подумаешь!


Однако в тот день наш боевой путь чему-то очень часто проходил мимо скамейку, на которой сидели девочки. Это получалось совершенно случайно, то само собой. Поверьте, что этого требовали исключительно стратегические военные соображения и ничего больше. Но каждый раз, минуя скамейку, мы почему невольно делали очень серьезные задуманы лица, что, по нашему мнению, придавало им мужественного воинственного вида. Будто мы проходили перед трибуной. Теперь я думаю, что это выглядело довольно-таки смешно. Потому девочки тихонько хихикали, прикрываясь ладонями. Откровенно смеяться они не решались, потому что хорошо были знакомы с нашей водной оружием.

Леся же почему-то не хихикала. Она только внимательно смотрела на нас с нескрываемым любопытством. Мы решили, что произвели на нее неизгладимое впечатление, и гордо сплевывали через губу. Особенно проявил себя, конечно, Володька Лобода. Он скакал, как бешеный козел, сильно потел от напряжения и каким-то потусторонним желудочным голосом лаял свое «Ань-Ань!».


Так, захват мирных жителей всегда вдохновляло бравых воинов на боевые подвиги. Понятное дело, даже самим себе мы не решались признаться, что обращает внимание на новенькую девочку Лесю. И старательно скрывали это друг от друга.


А на следующее утро мы воевали-то очень вяло и неохотно. Если бы это была не междоусобная война и если бы Гриша Курочка по привычке не признал себя побежденным, в то утро Володька Лобода был бы разбит вдребезги - так он бездарно и некстати командовал.


Леси во дворе не было. Конечно, не в этом дело. Просто мы были не в настроении.


- Погода какая дурепська, жара, - с досадой сказал Володька, поеживаясь от холодного ветра.


Впрочем, эта «дурепська погода» не помешала нам буквально через полчаса осуществить потрясая по своей смелости и красоте военную операцию, в ходе которой мы один за другим прошли по узеньким карнизу на цокольном этаже. Пожалуйста, не подумайте, что это потому, что во двор вышла Леся. Просто у нас улучшилось настроение.


На этот раз девочки уже не сидели скромно на скамейке и не таращили на нас глаза. Когда мы вернулись из похода на соседский пустырь, то увидели, что Леся с девочками играют в жмурки. И наши девушки, забитые и бесправные, которые боялись даже громко разговаривать в нашем присутствии, с пронзительным визг носятся по всему двору и не обращают на нас никакого внимания.


Мы были очень обижены таким их наглым поведением и уже ждали, что Володька сейчас прикажет разогнать девчонок и смыть их с лица земли. Однако Володька ничего подобного почему-то не приказал, а повел нас расстреливать Гришу Курочку. Мы пошли расстроены. Поэтому погода сегодня была действительно «дурепська», потому настроение у нас снова упал.


Мы молча расстреливали Гришу Курочку и с тоской в ​​сердце прислушивались к веселой беготни и воплей девушек. Им было хорошо. Они играли в жмурки. Кажется, мы им завидовали. Потому нам тоже хотелось играть в прятки. Но воинский долг и дисциплина обрекали нас на скучную бесконечную войну.


Наша армия начинала роптать. Каждый сетовал шепотом, себе под нос, чтобы не услышали другие.


А на следующий день произошел небывалый, неслыханный в истории нашей армии случай. Это был случай дезертирства. И дезертиром был расстрелян Гриша Курочка. Ресниц попытался переметнуться к «шмакодявок». Правда, он еще не играл с ними в жмурки, но все время крутился возле них и категорически отказался воевать и вообще служить в нашей армии. Он, видите, обиделся, что его расстреляли из клизмы. Пентюх несчастный! Сто раз его расстреливали, и он - ничего, не обижался. А теперь - на тебе! Только огромными усилиями воли Володьке удалось вернуть Гришу в сознание. Он хорошенько дал ему подзатыльник и велел трижды расстрелять его. Однако Гриша сделал свое черное дело. В наших рядах уже не было прежней сплоченности и монолитности.


Армия разваливалась на глазах. Бойцы расползались, как мухи. На завтра трое не стали под ружье, одмовляючись тем, что мать не пустила, двое скрылись за невыученные уроки, а один демобилизовался из-за насморка. Подумать только - из-за насморка! И это - солдат.


Леся оказалась очень веселой и компанейским девочкой. Она знала такое множество прекрасных игр, что у нас просто головы шли кругом: «Вожатый, вожатый, подай пионера», «Тише едешь - дальше будешь», «Гигантские шаги», «Гори, гори ясно» и т.д. и т.п.. Целый день девочки визжали от восторга, а мы, темные, как облака, пасмурно и беспросветно воевали.


У нас было одно место, куда девочки никогда ногой не ступали, - наш военный штаб. Это был довольно многочисленный площадка на заднем дворе между сараями - солнечный, уютный, заросший веселым молоденькой травкой.


Оттуда мы начинали все свои походы, там решали все споры, там в торжественной обстановке награждали друг друга боевыми орденами.


Это было священное место.


И вот однажды мы пришли туда и - окаменели. Мы увидели ужасную, невероятную картину. Всю площадку был перекопанный на грядки, и девушки пихали в те грядки какую плюгавые рассаду.


- Ой! А мы тут Юннатский огородик делаем! - Радостно закричала Леся, увидев нас.


С военного штаба сделали огородик!


У-у-у! Трам-тара-рам! .. Володька засовав своей гангстерской челюстью, намереваясь что-то сказать, и только протяжно икнул - ему забрало язык.


Прошло несколько секунд, во время которых мы накапливали в себе справедливый гнев.


- Пошли! Ань-Ань! - Наконец выдавил из себя Володька Лобода.


Мы бросились готовиться к бою - заправляться. По дороге Гриша Курочка неожиданно вспомнил, что ему надо немедленно быть дома. В такой момент! Врал, конечно. Он просто был настоящим дезертиром! Он не хотел участвовать даже в этом благородном бою!


Мы плюнули на него, и он с счастливой улыбкой трусцой направился домой, а мы поплелись к водопроводному крану - готовить боеприпасы ...


И вот мы лицом к лицу с врагом. У врага нервно дрожат косички, а найлякливиши уже начали плакать и вытирать глаза подолом платьиц.


Мы ждем команды, чтобы открыть огонь. Володька высоко над головой поднял огромную водную бомбу. Еще мгновение и ...


И вдруг Леся Мельник решительно идет прямо к Володьке. Идет без всякого страха и сомнений.

- Ну что же, бей, если ты воюешь с девочками, Аника-воин! - Громко говорит она, гордо подняв голову.


Вы бы посмотрели на Володьчине лицо! У него отвисла губа и глаза стали, как у барана. Этого он не ожидал.


- Почему же не бьешь? Бей! - Повторила Леся.


И тут произошло такое, чего история никогда не забудет. Очевидно, от нервного возбуждения Володька слишком сильно сжал бомбу в руках. Она вдруг жалобно всхлипнула и ... разорвалась в Володьки над головой. Володька только успел шморгнуты носом - будто у него был насморк. И в носу, конечно, сразу же забулькала вода.


Моментально Володька стал как мокрая курица.


Вода, не задерживаясь, стекала по его плоском носу и жемчужным каплями повисала на выдающимся подбородком. Чернильное пятно, которое еще утром украшала его лоб, напливла на левый глаз ужасным синяком. Шершавое волос стовбурчилося в разные стороны мокрыми устрашающими колючками.


Вообще вид был жалкий и несчастный. Мы с страданием смотрели на своего фельдмаршала и со страхом на Лесю Мельник. Конечно, она начнет сейчас смеяться и подтрунивать. Какой ужас! ..


Но мы были дураки.


Леся даже не улыбнулась. Она сказала просто и сочувственно:


- Вот видишь, облился весь. Тоже мне еще! Дай я тебе синяк вытру.


И она достала из кармашка свою носовой платок и стала вытирать Володьке глаз. Совсем как сестра. Володька был в таком состоянии, что даже не шелохнулся. А когда синяк уже не было, он глухо сказал: «Я сам». И самому вытирать уже было нечего. И Володька вернулся и, ни на кого не глядя, пошел.


В мрачном молчании мы разбрелись по домам.


Три дня Володька не появлялся во дворе. Володька в гордом одиночестве переживал свой позор. Мы тоже переживали, но коллективно. По случаю такого траура войну было временно отменено.


На четвертый день мы, как обычно, собрались у парадного. Володьки не было.


- Дома его тоже нет, - сказал Гриша Курочка. - Я заходил. Бабушка сказала, что он пошел гулять.


Мы отправились искать Володьку. Мы обыскали весь двор, все закоулки и щели. Под конец решили заглянуть в свой бывший штаб, хотя были уверены, что там его, безусловно, нет. Слишком трагическое это было место для Володьки.

Мы шли вдоль сарая, за которым была площадка. И вдруг Гриша Курочка, шедший впереди, отпрянул назад:


- Тссс! ..


Толкая друг друга, мы осторожно выглянули из-за угла.


Возле одной из грядок «штабного огорода» колени сидела Леся. Рядом стоял Володька. Он держал в руках пузатую водную бомбу, с которой тоненькой струйкой лилась вода.


Полководец Володька Лобода поливал из водной бомбы плюгавые саженцы помидоров ...


... Так впервые в истории человечества бомба была использована в мирных целях.


Мир окончательно победил войну в нашем дворе.


... Только что прошла гроза. В воздухе пахнет электричеством и мокрым кожухом. Воркуют голуби.


И вместо воинственного гнусавый «Ань-Ань!» По всему двору раздается звонкое и радостное:


- Тра-та-та за Вову, тра-та-та за Лесю!


- Гриша, тебе щуриться!


И потом:


- Раз-два-три-четыре-пять! Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!


Как хорошо жить на свете, когда прошла гроза! ..



МЕСТЬ



Наша компания - это Аба, Витька Пузатый, Панта, Васька Губа, Костик и я.


Меня зовут Витька, так как и Пузатому. И называют меня все - Рыжий. Во-первых, чтобы не путать с пузатым, во-вторых, потому что я действительно рыжий, как огонь.


Кроме рыжих волос, ничем особенным я не видиляюсь. Я обычный худой, слабосильный пятиклассник, которых много.


Аба - грек, сын сапожника - совсем другое дело. Аба - силач. Он двенадцать раз выжимает ржавую рейку, что лежит у ящика для мусора. Я эту рейку чуть выжимает два раза.


И все же мне кажется, что я не самый слабый. По-моему, слабее меня Васька Губа. Он высокий, сутулый. Длинные руки чуть не по локоть выглядят из рукавов. Нос приплюснутый, глаза маленькие, сонные какие, рот до ушей, губы толстые, и нижняя всегда одвисае. Эта губа и была причиной его прозвища. Ходит Васька медленно, шаркая ногами, говорит, растягивая слова, и всегда ко всему равнодушен ... «А-а-а ... Я не хочу! А-а-а ... Зачем? "


... Был тихий осенний вечер. В ясном темно-синем небе мелькали звезды, светил холодный месяц и тянулись на юг стаи перелетных птиц. Дворники сгребали шурхотливе желтые листья в кучи, поджигали его, и густой синий дым, приятно и горьковато запахи, столбом поднимался к небу и таял там в бездонной синеве. И казалось, что все небо заполнено этим горьковатым дымом и что звезды моргают от того, что дым ест глаза им. Было очень тихо, холодно и приятно.


Мы сидели прямо на холодном асфальте вокруг кучи горящего листья и вполголоса разговаривали. Говорили о подвигах, о том, если бы это было замечательно - сделать что-нибудь по-настоящему героическая и что для этого нужно. И все сошлись на том, что для этого прежде всего нужны смелость, сила и ловкость.


Воцарилось молчание: каждый думал о себе - есть ли у него эти качества.


И Аба сказал:


- Вообще ... если бы, конечно, пришлось ... Я бы, наверное, смог, по-моему ...


- Жвичайно, - захлебнувшись, сразу подхватил шепелявый Панта. - Ты жмиг бы! И я! А что? Жмоглы бы! А вот Губа - нет. Факт. А что?


Все посмотрели на Васька Губу. У меня отлегло от сердца: по правде говоря, я очень боялся, чтобы в эту минуту не обратили внимания на меня - я не совсем верил, что способен на подвиг.


Губа покраснел и отвернулся:


- А-а-а ...


- Вот тебе и «а-а-а», - сказал Витька Пузатый.


- Эх ты ... - Костик запнулся, ища крепкого словца. - Эх ты ... таракан губастый. Даже слова в свою защиту сказать не можешь.


- Да, Губа! Откровенно говоря, слабак ты, - сказал Аба.


- Жвичайно, жвичайно, - снова зашепелявив Панта. - Такой шлабак, прошто Штрахе. Ему даже Рыжий оказывать же может. А что? Факт!


- Точно! Рыжий ему предоставляет. Ха-ха! - Подхватил Витьку. - А ну попробуй, Рыжий, ну дай ему! Стукнись с ним для интереса.


От этих слов у меня похолодело в животе и потемнело в глазах. Драться я всегда боялся, не умел и не любил. К тому же Губа был почти на голову выше меня. И за что я должен его бить? Ерунда какая!


- Что, испугался? - Глядя мне прямо в глаза, спросил Аба.


- Жлякався, Рыжий! - Повторил за ним Панта.


«Неужели я действительно боюсь? - Мелькнула у меня мысль. - Вот тебе и подвиг! Засмеют теперь ребята! "


- Да вы легонько, так только, чтобы узнать, кто сильнее! - Подзуживал Витька.


И вдруг внутри у меня что-то оборвалось - я решился.


Будь что будет! Нельзя допустить, чтобы все думали, что я трус.


Я подскочил к Губы и с размаху ткнул его кулаком в лицо. Не попал - он вовремя подставил локоть. Я снова ткнул и снова промахнулся. Не умел я все же драться.


- Да, еще, еще смелее! Эх, Губа, слабак. Вот тебе сейчас Рыжий даст! - Слышалось вокруг. - Молодец, Рыжий! В ухо его, в ухо! Не бойся!


Губа отмахивался от меня, как от назойливой мухи. А мне все не везло стукнуть его как следует. Наконец я разгорячился, подскочил и, закрыв глаза, ударил его головой в грудь. Он обхватил меня руками, и мы покатились по земле.


И тут произошло то, чего я никак не мог предусмотреть, начиная драку.


Губа преспокойно подмял меня под себя, сел сверху и, схватив рукой мой рыжий чуб, начал толочь носом в асфальт, приговаривая:


- А будешь лезть? Будешь лезть? Я тебя занимал? Я тебя занимал?


Он так крепко держал меня, что я не мог пошевелиться и только беспомощно болтая ногами. А он все твердил мне носом в тротуар и приговаривал. Наконец я не выдержал и попросил пощады. И только тогда Губа отпустил меня. Когда я стал на ноги, все расплывалось перед глазами, словно в тумане. Я готов был провалиться сквозь землю, умереть на месте от стыда, обиды, унижения и лютой бессильной злобы, которая клещами душила меня за горло и выдавливала из моих глаз неудержимые слезы. Ребята молчали обескуражены таким неожиданным поворотом дела. И только Костик пробормотал:


- Неправильно ты, Губа ... Не по правилам ... Ты ножку подставил ...


Но никто не поддержал Костика. Что говорить! Все было верно. Васька Губа, с которого все смеялись, слабак Васька Губа у всех на глазах бил меня и толок носом в землю, как самое последнее, найпакоснише щенок, - меня, Витьку Рыжего, который издевался над ним и хотел показать свою силу! Большего бесчестья и унижения нельзя было себе представить!


Я отвернулся и, размазывая слезы по чумазых щеках, сказал дрогнувшим голосом:


- Дым ... проклят ... в глаза лезет ...


Зачем я это сказал - сам не знаю. Наверное, я хотел как-нибудь оправдать перед ребятами свои слезы. Кому это было нужно?


Сказал я эти бессмысленные слова, повернулся и медленно-медленно пошел по улице к своему дому. Никто не произнес ни слова, не остановил меня.


... Целую неделю после этого я не выходил из дома. Это был самый тяжелый неделю в моей жизни.


Я болезненно, до судороги в горле ненавидел Васька Губу. Никогда я еще не испытывал такого сильного чувства. Я плакал по ночам. И каждую ночь мне снилось, что я жестоко бью Губу, а он валяется у моих ног и просит пощады. Я придумывал для него все новые и новые формы мести. И я знал, что ничего ему не сделаю.


Иногда я говорил себе: «Дурак! Ведь ты сам во всем виноват. Ты же первый полез драться. Для чего? »Но тут же я вспоминал, как у всех на глазах Васька толк меня носом в землю и сказал;« А будешь? Будешь? "


И ненависть вспыхнула с новой силой. Если бы он просто поразил меня, тогда еще другое дело. А так ... Нет! Ненавижу! ..


Прошла неделя. Не мог же я год не выходить из дома! Никто этого не смог бы и я вышел. Мне было очень страшно первый раз после всего этого появиться на глаза ребятам. А вдруг засмеют. Но - нет. Ни один из них, даже болтун Панта, словом не обмолвился. Вроде ничего и не было. Я осторожно глянул на Губу. Но и у него был вид, который не вызывал никаких подозрений, - обычный сонный и безразличный вид. И все пошло по-старому. По-прежнему мы вместе играли в прятки, в пятнашки, в чурки-палки, запускали змея, гоняли Абиних голубей (в Чтобы был целый голубятню), и, как раньше, когда было скучно, ребята смеялись над Губы.


И - странное дело. Казалось, я должен был чувствовать удовлетворение от тех общих насмешек из Губы, с моего врага. Но я наоборот - переживал какое-то неприятное чувство, будто, смеясь Губы, ребята в то же время смеялись и с меня, будто подчеркивая мое прошлое унижение.


Ребята, конечно, ничего не подозревали, они думали, что я давно уже забыл о том случае. А я не забыл. Судорога в горле прошла, а ненависть осталась.


... Пролетела золота киевская осень, отшумели ноябрьские дожди, и наступила зима - не самая веселая пора года. Мы живем на Годовой. Есть в Киеве такая улица - недалеко от площади Победы и, как ни странно, далеко от Днепра. Эта улица проходит через овраг - сначала спускается вниз, затем круто поднимается вверх. А внизу течет бывшая река Лыбидь, которая давно уже стала обычной канавой. Ее все так и зовут - канава. Через канаву - деревянный мост. Но по этому мосту, да и вообще по нашей Годовой почти никто никогда не ездит, особенно зимой. По ней просто невозможно ездить - очень крутые склоны: ни одна машина не выберется. А потому зимой Годовая превращается в каток. Не только мы, но и ребята из улиц Менжинского, Володарского, Воздухофлотского шоссе приходят сюда кататься на санках. Дворники давно примирились с этим и посыпают песком только тротуары, а мостовую не затрагивают. И в зимние вечера, когда зажигаются фонари и, раскачиваясь на ветру, рассыпают вокруг ослепительные искры снега, на нашей улице народу - как на Крещатике.


По мостовой бесконечной лавиной мчатся санки, перегоняют друг друга, сталкиваются, переворачиваются и снова летят вниз. Смех, визг, крики ... И каких только санок здесь нет! И деревянные, фабричные, и железные, и самодельные самокаты из старых коньков-Снегурочек, а также настоящие северные нарты.


Но лучшие санки - в Чтобы. Большие, тяжелые, крепкие. Салазки из чугунных труб, настил из толстых дубовых досок. Настоящий танк. Знаменитые, непобедимы санки в Чтобы!


До прошлого года у нас был обычай - устраивать санки бои. С одной и с другой горы мчались отряды и встречались на мосту. Но после того, как «танк» Чтобы наголову разбил деревянные санки сына аптекаря с улицы Володарского, бои были запрещены. Да и без боев сколько радости на катке!


Лежа на боку или на животе и крепко вцепившись в санки, вихрем летишь вниз. Дух захватывает порывистый морозный ветер, свистит в ушах, снежинки бьют в лицо. И кажется, будто ты уже оторвался от земли и несешься раза в снежной небесной мгле и не огни окон и фонарей мелькают мимо, а планеты и звезды. И то ли от страха, то ли от восторга - холодно и щекотно в груди. И хочется, чтобы этому полету не было конца.


В этот вечер было как-то особенно хорошее и весело на Годовой. Не хотелось уходить из нее. Было поздно, и уже то тут, то там слышались сердитые голоса матерей.


- Клава, я кому сказала, уже двенадцатый час!


- Ванька, сейчас же ступай домой!


- Если ты сейчас не пойдешь домой, выйдет отец, будет плохо ...


И медленно улица пустела. Наконец осталась только наша компания. Время и нам домой. Ну нет, еще один раз ... Вот это уже последний! ..


Еще раз - и все! ..


Как хорошо! Как ни странно хорошее! .. Вот только ... Губа. Если бы его не было! Как он меня раздражает, проклятый Губа! Не могу спокойно смотреть, когда он мчится на своих длинных узких санках (и надо же, чтобы у него были такие хорошие санки, настоящие нарты). Впереди сидит его сестра Зинка, такая же некрасивая, с приплюснутым носом и большими губами. А Васька правит своей длинной, как оглобля, ногой. У-у, чтобы вы ... перевернулись!


Вот и сейчас мы все собрались внизу у мостика, чтобы уже идти домой. А его нет. Ушел из Зинки вверх - еще раз съехать. Не мог потерпеть! Жди его теперь! Я, конечно, не стал бы ждать, и ребята ... Мы переступает с ноги на ногу. Холодно ...


Наконец! Он уже мчатся сани! ..


Вдруг ... Мы даже вздрогнули от неожиданности, услышав шум мотора. Вместе обернулись и - обомлели. С крутого спуска съезжала огромная грузовая машина. Шофер, очевидно не киевский, не знал дороги и случайно обратил на Годовую. Теперь он отчаянно тормозил, и колеса буксовали, и машина быстро спускалась вниз к мосту.


Мы, как по команде, повернули головы в противоположную сторону, откуда из страшной скоростью мчались Ваське санки. И сразу поняли, что сейчас произойдет. Санковий бой! Сейчас Губа со всего разгона влетит под колеса машины ...


- Пропал Губа! - Вырвалось у Чтобы.


Мы замерли. Губе надо было перебросить санки и, черт с ними, с синяками, - выброситься на тротуар. Но он растерялся и лишь беспомощно тормозил ногами. Чудак! Разве можно затормозить на такой скорости? И обратить никуда. Санки все ближе и ближе ... Вот уже видны широко раскрытые от ужаса Зинчини глаза. Еще несколько секунд ...


И тут ... Вы только, пожалуйста, не подумайте, что я считаю себя за героя. Сам не знаю, как это случилось и как я решился. Просто я стоял ближе всех к мостовой. И вот, когда санки пролетали мимо меня, я вдруг бросился всем телом на них, упал на Ваську, санки перевернулись, и мы все трое кубарем полетели под мост, в канаву.


Когда я очнулся, то увидел, что лежу на льду и из носа у меня течет кровь. Рядом без шапки сидел Губа, а из-под сломанных санок выглядела Зинка. Все целы и невредимы, за исключением Васьковым санок и моего носа.


Вокруг толпились парни и шумели то вроде: «Ух, Рыжий! Вот это молодец! »Но я их не слышал; Я смотрел на Ваську, а Васька - на меня. И мы молчали.


Не знаю, вы, наверное, не поймете. Потому что я сам толком этого не понимаю. И я чувствовал, что у меня сразу пропала ненависть к Васька. Пропала. Навсегда. Вроде я отомстил. Вроде теперь я с Васькой квиты и ни за что мне теперь его ненавидеть. Понимаете - квиты! Эх, не могу я этого объяснить!


Мне так легко и хорошо было, будто я с огромной горы лечу на санках, просто дух захватывает! Я даже не чувствовал, что у меня очень болит нос.



«ПРЕСТУПЛЕНИЕ» Жоры ГОРОБЕЙКА



Витя Деркач принес необычную новость: Жора Горобейко забавляется куклами!


Если бы это сказал не Витя Деркач, никто бы не поверил. Но Витя никогда в жизни не врал. Об этом все знали.


А дело было так. Вчера Витя пошел в Жоры спросить, что задано по арифметике (Витя два дня болел).


Подходит уже почти до самого Жориного дома. Вы же знаете где живет Жора Горобейко - на той старой кривой Митрофановская улице, где сами лишь маленькие одноэтажные домики, огороженные деревянными заборами. Некая «дореволюционная» улица!


Так вот, подходит Витя всю дорогу и вдруг слышит за забором Жорин голос. Но не в Жориному, а в соседнем дворе. Витя уже хотел крикнуть, позвать Жору, но передумал: решил сначала посмотреть, что он там делает. Заглянул в щель между досками и ... честное слово, лучше бы он не заглядывал! То, что увидел Витя, было невероятным.


Жора сидел на земле, держал в руках курносую куклу с выпуклыми голубыми глазами и одевал на нее белый фартук. «Сейчас, Маня, готовить обед. Вот-вот придут гости, а еще ничего нет. Ай-яй-яй, какой скандал! "


Витя собственными ушами слышал, как Жора сказал слова. И в ответ ... раздался писклявый девичий смех. Кроме Жоры, Витя никого не видел - мешали кусты. Поэтому он точно не знает, сколько там было девчонок, одна или много. Но были, это факт!


Жора Горобейко, вратарь футбольной команды третьего «Б» класса, играл с девчонками в куклы! Витя не хотел верить своим глазам. Но, увы, глаза его не предавали. Витя минут десять стоял у забора и смотрел. А потом ... Вы же понимаете, что Витя не стал отрывать Жору от этого «увлекательного» занятия. Он плюнул и ушел. Которая может быть арифметика, раз такие дела!


Ребята угрюмо молчали. Вот это новость! Ведь даже девочки из их класса уже давно не играют в куклы.


И тут ребята вспомнили, что Жора вообще в последнее время вел себя странно. После школы спешил домой, часто пропускал тренировки, а однажды даже не пришел на матч ... Теперь понятно! Спешил играть с девчонками в куклы.


Променял футбол на кукол. И кто бы мог подумать! Ну, если бы это был, скажем, какой-маменькин сынок, растяпа - тогда понятно. А то ведь настоящий, нормальный парень. Лучший вратарь во всей школе! ..


- Если узнает кто-то из третьего «А», мы пропали! - Сказал Митя Шульга, по кличке Вареник.


- Это точно! - Согласились ребята. - Если узнает третий «А», будет скандал. По всей школе сразу пойдет слух, что ребята из третьего «Б» играются куклами и что им не в футбол играть, а соску сосать.


Третий «А» вечно соперничал с третьим «Б». Он не мог согласиться с тем, что в третьем «Б» лучшая успеваемость, лучше дисциплина, а самое главное, лучшая футбольная команда, и от зависти всегда распускал о третьем «Б» разные нехорошие слухи.


И, конечно, если ребята узнают о случае с Жорой, добра не жди.


- По-моему, это из Жориного стороны просто преступление, - с жаром сказал Вареник. - Наконец, когда ему уже так захотелось поиграть с этими глупыми куклами, заперся бы себе где-то в темной комнате, чтобы никто не видел, и играл бы хоть целый день. А то - во дворе да еще и с девчонками. Раз Витька увидел, значит, мог увидеть и Ленька Косой из третьего «А». Он как раз на Митрофановская живет ... Предлагаю объявить Жорци Бойкот!


- Ну и что? Что это даст? - Спокойно возразил Вовка Вовченко, капитан команды и самый авторитетный человек в классе. - Бойкот - ерунда! Надо сделать так, чтобы он просто бросил играть в эти ... куклы.


- А как? - Спросил Вареник. - Сказать ему - не играй? А он скажет: пошли вон, я никогда и не играл, это Витька все выдумал. Попробуй докажи!


- Очень просто. Надо его поймать на горячем. Подкараулить и поймать. И высмеять так, чтобы он на всю жизнь забыл это дело!


- Правильно! И сегодня же! .. - Закричали ребята. Разговор состоялся на большой перемене в школьном дворе.


После уроков было состояться очень ответственное тренировки футбольной команды. Через неделю - финальная встреча с третьим «А».


Когда прозвенел последний звонок, Жора подошел к Вовке Вовченко:


- Тренировка будет?


- Увы, нет. Откладывается по техническим причинам, - и Вовка, прищурившись, многозначительно посмотрел на Жору.


Но Жора не обратил на его взгляд никакого внимания. И даже не спросил, что это за такие «технические причины». Попрощался и побежал домой.


- К кукол побежал! Ну, подожди, будут тебе куклы! - Прошипел ему вслед Вареник.


... Стоял месяц май. Солнце уже светило почти по-летнему, ослепительно и жарко. Отцвела черемуха, догорали белые свечи каштанов. В садах, в сквериках и на бульварах распустились гроздья сирени, наполняя воздух беспокойными пьянящим благоуханием. В Ботаническом саду - море зелени; без умолку шумит здесь разноголосое птицы. Красиво! ..


А на кривой «дореволюционной» Митрофановская улице тихо. По ней почти не ездят, и между камнями мостовой пробивается трава, а кое-где - даже желтые одуванчики. С обеих сторон растут старые каштаны. Их ветви густо переплелись и делают улицу похожей на длинный зеленый коридор. Маленькие старые домики утопают за дощатыми заборами в тенистых садах.


Даже не верится, что в большом шумном городе могут быть такие улицы - тихие и безлюдные.


Осторожно крадучись вдоль заборов и перебегая от дерева к дереву, проходят ребята Митрофановская. И все время подозрительно оглядываются: не следит за ними кто. Но на улице тихо и пустынно.


Наконец Витя Деркач остановился и таинственным голосом произнес:


- Здесь!


Ребята сгрудились вокруг него. Отталкивая лбами друг друга, они пришлись по щели между досками. Послышался возбужденный шепот: «Подвинься», «Не мешай!", "Не толкайся, а то как дам!", "Ш-я, черт!"


Последние слова относились Вовке Вовченко. Ребята сразу замолчали и притаились.


Сначала они ничего не видели и не слышали. Только шелест листвы и мелькание перед глазами озаренных солнечными зайчиками веток сирени. Но вот где-то слева за кустами послышался голос девочки. Затем голос Жоры. Однако, как не прислушались ребята, слов нельзя было разобрать.


Толкаясь и наступая друг другу на ноги, они двинулись вдоль забора. Забор круто заворачивал вправо и упирался в глухую стену какого сарая. Между сараем и забором светилась большая щель - даже руку просунуть можно.


- Сюда! Только тише! - Шепнул Вовка Вовченко, который шел впереди всех.


И тут ребята увидели Жору. Они оцепенели и даже перестали дышать.


Никаких сомнений не было: Жора играл. Он стоял на коленях перед маленьким игрушечным столиком, за которым сидели синий плюшевый мишка, целлулоидный негритенок и знакомая уже Вите Деркачу голубоглазая кукла Маша. Жора налил в маленькие жестяные тарелочки песок и говорил:


- Сейчас мы быстренько позавтракаем и отправимся в кругосветное путешествие. Пароход «Санта Мария» стоит под парами. Кажется, уже был второй гудок? Правда, Таня?


- Конечно, конечно, надо спешить, а то опоздаем.


Ребята слышали только писклявый тоненький голосок. Самой девочки они не видели, она была где-то за сараем.


- Будет тебе сейчас путешествие! Кругосветное! .. «Санта Мария!» - Прицидив сквозь зубы Волка. - Ребята, пошли!


Ребята только и ждали его приказа.


Они быстро перелезли через забор, вскочили в сад, и через несколько мгновений Вовка Вовченко уже стоял, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, перед Жорой.


- Смотрите все! Смотрите все! Известный вратарь играет в куклы. Заслуженный мастер спорта по куклах среднего веса. Вот не знал! ..


Все презрение, на которое только был способен Волка, он вложил в эти обидные слова.


Застыв от удивления и неожиданности, Жора все еще стоял на коленях.


О, это была поразительная картина! Вовка Вовченко в величественной и гордой позе, а перед ним на коленях, с игрушечной кастрюлькой в ​​руках, Жора Горобейко! ..


- Да хоть покажи, на кого ты нас променял, - Вовка обернулся, ища глазами девочку, голос которой только что слышали ребята. - Познакомь нас с ...


И вдруг Вовка осекся. Слова застряли у него в горле. Он захлопал глазами и замер с открытым ртом. Возле сарая под кустом цветущей сирени стоял небольшой кровать. На нем лежала бледная худенькая девочка лет девяти. Она была удивительно неподвижная, словно окаменела. Казалось, ее заковали в какой ослепительно белый панцирь. Было видно лишь ее тонкие худые руки, лежавшие поверх простыни, и маленькую белокурую головку, едва возвращенную в сторону ребят. Большие темные глаза девочки смотрели испуганно и растерянно.


В саду стало так тихо, что слышно, как где-то за кустами озабоченно и недовольно гудит шмель.


Жора поднялся с земли, отряхнул песок с колен и, выпрямившись, хриплым срывающимся голосом произнес:


- Что же, знакомьтесь. Это Таня. Моя соседка. Только ... подойдите, ребята. Она ... не встает. Она ... в гипсе лежит. Второй год уже. У нее болезнь позвоночника. Теперь ей всего месяц лежать осталось. Потом она встанет и все будет нормально. А пока ... ей, конечно, скучно лежать все время, ну и ... - Жора покраснел, - я ее развлекаю.


Ребята молчали.


Вы знаете, есть такое выражение - «хотелось провалиться сквозь землю». Очень меткий выражение! Возможно, впервые в жизни ребята почувствовали, что он означает. Им хотелось именно провалиться сквозь землю от смущения и жгучего стыда. Но увы! Провалиться они не могли. И спрятаться было некуда. И ребята подошли к белому кровати, стоявшей под кустом цветущей сирени, познакомились с Таней и по очереди пожали ее маленькую худую руку.


А Вовка Вовченко, капитан футбольной команды и самый авторитетный человек в классе, сказал, ни на кого не глядя:


- Вообще, мы ... случайно сюда попали. Мы тебя искали, чтобы сказать, что тренировки сегодня не будет ... по техническим причинам.



Синий медвежонок Гришко

1. Ночью



Леся проснулась от голосов.


- Мам, мам, а кто самый главный вождь на Украине? Ватутин?


- Спи!


- А самый главный кавалерист? Богдан Хмельницкий?


- Спи, тебе говорят!




... ... ... ..




- Мам, а кто это храпит?


- Тетя.


- А разве тети храпят?


- Да помолчи!


- А здесь всегда шепотом разговаривают?


- Нет. Только ночью. Это же общежитие.


- А почему общежитие?


- Спи сейчас же. А то всех разбудишь, и нас выгонят ...


Воцарилась тишина.


Слышно только, как поскрипывает металлическая сетка на кровати. Видимо, мальчик возился и не мог заснуть. В темноте Леся не видела этого, но догадывалась.


Не впервые Леся просыпалась ночью. Уже вторую неделю она ночевала в этом небольшом двухэтажном отеле, где ее мать была главным администратором. В гостиницу приезжали и вселялись в любое время. Леся спала очень чутко и каждый раз просыпалась. Но что поделаешь, когда в них капитальный ремонт и даже потолка нет (папа спит под открытым небом в спальном мешке).


В номере стояло шесть коек, Лесине - у самого окна. Окно было открыто, и снаружи они отправлялись острые запахи маттиолы.


Леся лежала, уткнувшись в подушку, и никакая маттиола не могла заглушить особый готелевий запах постельного белья - чистый, свежий, но какой-то очень недомашний. Леся не могла привыкнуть к этому запаху, он все время напоминал, что она не дома, и ей становилось тоскливо. Особенно было тоскливо, когда она вот так просыпалась ночью. Мама спала на диване в своем кабинете, а рядом были незнакомые чужие женщины, почти каждую ночь новые. Дважды Леся даже плакала ночью. Потому что ей казалось, что она уже совсем не заснет, а к утру было далеко-далеко. И мысль о том, что придется бесконечно долго лежать в этой чужой недомашний темноте, была страшная. Впрочем, Леся всегда благополучно засыпала.


И на этот раз тоже.



2. Утром



Когда Леся проснулась, никого уже в номере не было, кроме худощавого черноволосой женщины с суровым лицом и мальчика лет пяти. Леся сразу поняла, что это их разговор слышала она ночью.


Женщина перебирала какие-то бумаги в папке, которая лежала на кровати. А мальчик стоял у окна и смотрел во двор. У мальчика была стриженая лобастая голова с большими оттопыренными ушами и курносенькая веснушчатым носиком с широким переносицей. Причем вместо углубители на переносице, как у всех детей, у мальчика был, наоборот, бугорок, утолщение, так он все время насуплював брови. И от этого лицо его приобретало забавно-серьезный вид.


Не отрывая взгляда от окна, мальчик вздохнул и сказал матери:


- Вот посмотри, какой у людей велосипед.


Женщина молча продолжала перебирать бумаги.


Леся знала, о ком говорит мальчик, - это директорский Юрко с самого утра гоняет по двору на своем «Орленко».


- Хороший у людей велосипед, - повторил мальчик.


Не поднимая головы от своих бумаг, женщина сказала:


- Мы же договорились, что в следующем году купим сразу двухколесный. А сейчас нет денег, ты же знаешь.


- Я знаю. Это я просто так. Вовсе не для того, чтобы купить.


Зашла Лесина мать.


Она улыбнулась мальчику, как старому знакомому, и сказала:


- Леся, Павлика мама будет сегодня целый день занята. Ты с ним поиграешь. Хорошо?


Женщина просительно посмотрела на Лесю:


- Вообще-то он у меня самостоятельный, но все же не хотелось бы оставлять его в одиночестве. Побудешь с ним, Лесю?


«Ну вот, Клава и Света пойдут на лиман без меня», - с досадой подумала Леся, но, пожав плечами, сказала: - Хорошо.


Раз мама договорилась - отказываться неудобно.



3. Голубой медвежонок Гришки



Во дворе отеля скучно и неинтересно. Асфальтированные дорожки, клумбы, три дерева и больше ничего. Смотреть, как катается на велосипеде Юрко, - только настроение портить. Все равно, жадина, не даст.


- Пойдем в соседний двор. Там качели есть, - сказала Леся.


- Давай, - равнодушно ответил Павлик.


«Скучный какой. И что я целый день с ним делать? - Думала по дороге Леся. - Клава и Света, конечно, уже на лимане. Света, видимо, принесла то, что обещала. Может, она больше и не сможет принести уже ... »


Качалка была занята. На ней качалась какая-то незнакомая девочка. Леся немного постояла в нерешительности, потом подошла к ящику с песком.


- Давай из песка что-нибудь построим.


- Я не люблю из песка строить, - мрачно произнес Павлик.


- А что же тогда делать? - Уже раздраженно спросила Леся.


- Ты строй, если хочешь, - виновато сказал Павлик. - А я просто буду смотреть.


Но самой Леси строить не хотелось.


Несколько минут они молчали.


Павлик сунул руку за пазуху и осторожно, будто что-то живое, вытащил маленькое синее медвежонок с нежной пушистой синели. Глаза и нос у него были сделаны из маленьких бусинок, и мордочка очень симпатичная и забавная. В поднятой вверх лапе - желтая шелковая нить, на конце которой привязан какую круглую резиновую мисочку.


В Леси загорелись глаза.


- Что это?


- Гришка.


- Почему - Гришка?


- Зовут так.


- А откуда он у тебя?


- Дядя один подарил. Знакомый. Он нас с мамой как-то на машине до вокзала подвозил. И Гришка у него на стекле висел. Он может на каком угодно стекле висеть. Даже на потолке, если бы потолок был стеклянный. И на руке тоже ... Вот смотри.


Павлик послюнил ладонь, прижал к ней резиновую мисочку, мисочка присосалась, и медвежонок, покачиваясь, повис на ниточке.


Леся улыбнулась:


- Здорово ... А почему он синий?


- Потому что Гришка. Все остальные медведи Мишки. А он - синий. Гришко.


Леся перешла во второй класс, но куклами еще играла. На время ремонта все ее игрушки были скрыты. И сейчас, несмотря на это забавное синее медвежонок, Леся остро почувствовала, как она соскучилась по своим куклами. Ей даже стало жаль себя.


- Дай мне его подержать. Можно? - Дрожащим голосом сказала Леся.


- Пожалуйста. Он добрый, этот Гришка. Он всегда делает только хорошее и никогда плохого.


Медвежья было легкое, почти невесомое, и в руке, когда Леся его взяла, было так нежно-нежно, что она подумала: «А действительно, он добрый».


- Вот, например, подлетит к нему пчела, - продолжал Павлик. - Покружит, сядет на нос. Он мог бы ее съесть, правда? Ведь все медведи любят мед. А он - не трогает. Не хочет обижать ... А волка он прогнал. Волк-то ночью приходил, когда я один дома оставался. Гришка его прогнал ... А путешественник он какой! Он на машине того дяди знаешь сколько проехал! Пивземли! Сто тысяч километров. Я тоже люблю ездить. А больше всего на свете я люблю на троллейбусе у открытого окна ехать. Председателя выдвинет, и ветер в лицо ... Все время бы так ехал. Хорошее. А?


- Ага, - неуверенно сказала Леся. Она никогда в жизни не ездила в троллейбусе у открытого окна. В них в городке не было троллейбусов.


Леся зачарованно смотрела на голубое медвежонок. Оно так ей нравилось! Она любую куклу отдала бы за него.


Вздохнув, она вернула, наконец, его Павлику. Павлик понимающе посмотрел на нее:


- Нравится? Он всем нравится. Мне уже много раз говорили меняться. Один даже настоящий заводной грузовик давал. Но разве я могу обменять Гришку? А?


Павлик улыбнулся и осторожно спрятал медвежонок снова за пазуху.


Леся нахмурилась и молчала.


Павлик долго смотрел на нее, потом сказал:


- Тебе со мной скучно. А?


Леся фыркнула и пожала плечами:


- Нет, почему ... Просто вообще скучно.


- Ты, наверное, собиралась куда сегодня? Играть или вообще ... Так иди. А я тут побуду. И никому не скажу.


Леся стушевалась. И вдруг подумала:


«А вдруг действительно пойти с ним на лиман? Он там тихонько на берегу посидит, а я - с девочками ... Никто знать не будо ». Она внимательно посмотрела на Павлика.


- Ты к морю не боишься идти?


- Нет.


- Пойдем. Только так, чтобы никто не знал.


- Пойдем, если хочешь ...



4. На лимане



В городке была только одна настоящая городская улица - асфальтированная, с тротуарами. Собственно говоря, это даже была не улица, а шоссе, проходившего через городок. Там стояли отель, школа, кинотеатр, магазин, аптека. Остальные улиц - совсем сельские: вдоль деревянные заборы, под которыми зеленела, трава, из-за заборов выглядывали подсолнухи, кукуруза, просто на дороге в пыли греблися куры. Одна из таких улиц и вела к лиману.


Леся сразу оживилась, разговорилась.


- Знаешь, какой у нас лиман! Вот увидишь. К нам всегда на лето дачники приезжают. Вы тоже дачники?


- Мы в командировке.


- Какому командировке?


- Служебном. Моя мама ревизор и часто ездит. И меня иногда берет. Ибо я скучаю.


- А вы вообще где живете?


- В Киеве ... Ты была в Киеве?


- Нет еще ... Но скоро поеду, - соврала Леся.


Было неудобно. Она старше его, наверное, на целых три года, а в Киеве не была, в троллейбусе у открытого окна не ездила и не знает, что такое ревизор ...


- А ты рыбу удочкой ловил?


- Нет.


- А я ловила. И бычка поймала. Этакого.


- Мой отец тоже когда ловил. И щуку поймал. Отаку.


- Так это же папа!


- Папа, - задумчиво подтвердил Павлик - конечно.


Они спускались по крутой тропинке к морю.

Леся сразу увидела девушек и замахала им рукой. Девушки плескались в воде возле большой песчаной косы. Но они заметили Лесю только когда она уже выбежала на косу. Павлик намного отстал от нее.


- Леско-о! Леско-о! Айда в воду! Ух, хорошо! - Загалдели девочки.


Леся остановилась. Обернулась. Павлик смешно шагал, широко расставляя ноги и увязая в песке.


«Самое настоящее медвежонок!» - Леси вдруг стало стыдно за него перед девушками, которые выбежали из воды и с любопытством смотрели.


- Кто это - твой братик, может? - Спросила Света, смуглая, длинноногая, с коротким мальчишеским хохолком.


- Да что ты! - Фыркнула Леся. - Просто так. Приезжий. Присмотреть попросили.


Павлик остановился в нескольких шагах и смотрел исподлобья.


- Сердитый какой! - Надула щеки смешливая рыженькая Клава. Света рассмеялась.


Леся стушевалась и, чтобы как-то оправдаться, сказала:


- У него медвежья есть. Вот хорошее. Покажи.


Павлик недоверчиво посматривал на девочек.


- Ну покажи. Что они - съедят, что ли? Тоже мне, - раздраженно сказала Леся.


Павлик молча вытащил из-за пазухи синего Гришку.


- Ой, какой замечательный! - Первая схватила медвежонка Света.


- А ну, покажи, покажи! - Бросилась к ней Клава.


- Да не лезь ты мокрыми руками!


- А у тебя тоже мокрые!


- Ой, какое красивое!


- А мордочка какая, а глазки!


- А мягкое какое!


- Дай мне!


- Я еще сама не посмотрела!


Девушки толкались и вырывали медвежонок друг у друга из рук. Леся ревниво поглядывала на них.


Павлик нахмурился, Скривил губы, в глазах - тревога. Наконец Леся не выдержала:


- Довольно, отдайте, девушки, отдайте! Как маленькие!


- Хорошо, отдай, Клава, а то он действительно еще зарюмсае!


Гришка пострадал здорово - на боках мокрые вмятины, желтый шнурок Потемнел. Но Павлик ничего не сказал, молча послюнил ладонь и прилепил Гришку - сушиться.


Леся положила платье на песок и сказала строго:


- Сиди здесь и никуда не рыпайся. А то утонешь, а я буду отвечать. Слышишь?



5. Подводное царство



Сегодня Света принесла на лиман то, что она давно обещала. Брат ее - аквалангист, занимается подводным плаванием. Света выпросила у него на один день маску, трубку и ласты.


Леся с интересом смотрит на странное причиндалы.


Поскольку Света и Клава уже пробовали, они благородно предложили Леси поплавать.


Ласты оделись легко - ноги сразу стали похожи на гигантские утиные лапы. А вот с маской пришлось повозиться - надо было подогнать ее так, чтобы не проходила вода. Наконец Леся зажала в зубах трубку и нырнула.


Это было так здорово, что Леси захотелось вскрикнуть от восторга, и она чуть не захлебнулась.


В зеленовато-голубом свете, среди переливающиеся трепетных солнечных пятен колебались удивительные мохнатые водоросли - сказочный тропический лес. В зарослях этого леса мелькали резвые птахорибы. Торпедой промелькнула морская игла. На камне неторопливо ведет клешнями чудовище-краб. И вдруг - раз! - И нет его. Неужели он может так быстро плавать?


На желтой песчаной полянке застыл большой тупорылый усатый бычок - словно заснул, неподвижно повиснув в воде. Леся осторожно, протянула руку - вот-вот схватит. Но - куда там! - Лишь небольшая мутная облачко песка снялась со дна в том месте »где был бычок.


Ой! А это что? Прямо перед Лесиным носом - дракон!


Да это морской конек!


А вот медленно проплыла мутно-голубая медуза. К этой можно потрогать и даже перевернуть. Эта не убежит.


А водоросли, водоросли какие! Колышутся, извиваются, как живые, как щупальца какого страховиднои подводной существа.


И потому, что можно было свободно дышать через трубку, и потому, что глаза не застили мутная пелена, как это бывало, когда нырнешь с открытыми глазами, Леси казалось, будто не в воде она вовсе, а в каком удивительном волшебном мире.


Подводное царство - иначе и не скажешь!


«Как в кино! Совсем как в кино! "


Вдруг из-за покрытого мидиями камня появились человеческие руки, потом голова - глаза закрыты, волосы волнисто колышется, точно, как водоросли, и изо рта жемчужно струйкой пузыри. Странно как! Это Света нырнула. «Неужели и я такая, как ныряю!"


А вот из водорослей ноги стоят. Это - Клава. Надо вылезать.


Жаль!


- Ой девочки, ой, как интересно! Сказка!


- Снимай, снимай, бессовестная! Мы так долго не плавали. Будешь теперь ждать.


Как не хочется, как трудно в таких случаях ждать! Сначала была Светин очередь, потом Клавина. Леся в это время плескалась, плавала, ныряла (конечно же, с открытыми глазами), но все это было не то.


Наконец, снова Лесина очередь.


- Девочки, давайте пойдем по вон ту скалу! Там камней много и пещерка есть. Вот где интересно, наверное.


Девушки согласились.


У самой скалы действительно было очень интересно. Поросшие водорослями камни образовывали путаные подводные коридоры. А узкая расщелина в скале под водой расширялась и вела в небольшую пещеру. В пещере было темно и жутко. Однако Леся решилась все же проникнуть туда.


Узкий солнечный луч только в одном месте, в самой глубине, прожектором пронизывал пещеру. И на фоне этого луча темные подвижные водоросли казались еще таинственнее и причудливым. А маленькие рыбки, попадая в луч, становились золотисто-прозрачными и мелькали, как искры ...


Клава и Света сидели у входа в пещеру на большом плоском камне, покрытом сплошным слоем коротеньких ворсистых водорослей. Было очень мягко, и казалось, что сидишь на плюшевом диване.


Леся вынырнула и сказала:


- Знаете что - давайте играть. Будто я человек-амфибия, а вы меня ловите. Как в кино.


Девушки покрутили носами - ич какая! - Каждому хочется быть человеком-амфибией!


- Будем меняться, подумаешь!


Через минуту вода у скалы уже бурлила, словно в лимане появилась стая дельфинов.


Девушки так увлеклись, что забыли обо всем на свете.


И только когда солнце зашло за скалу и в пещере погас луч солнца, девушки решили идти на берег.


Они выбрались из-за скалы и, едва волоча ноги, устало шлепали по воде.


- А здорово все-таки с маской!


- Только вода иногда заходит.


- А у меня нет. Это у тебя, потому что лицо узкое. Плохо прилегает.


- Ой! - Леся вдруг остановилась, растерянно оглядываясь. - А где же Павлик?


Берег был пуст. На песке лежали платья, сандалии. Павлика не было.


- Ой девчонки, где же он? - Уже совсем испуганно воскликнула Леся.


Вздымая фонтаны брызг, все трое побежали на берег.



6. Павлик, где ты?



- Павлы-ик-у-у! ..


- Па-а-а-вли-и ...


- Где-е ты?


Песок накалился, на него просто невозможно было ступить.


Девушки бегали по косе, смешно подпрыгивая и отдергивая ноги.


Они бегали, заглядывали за камни и кричали - кричали на все голоса.


У Леси на глазах были слезы, а зубы от волнения стучали, несмотря на жару.


«Что я наделала, что я наделала? С ним-то случилось! С ним обязательно что-то случилось! Что теперь будет? ». Леся заплакала.


- Чего ты? - Подбежали девчонки.


- Он утопи-и-и-и-вся!


- Не говори глупостей!


- Как же он мог утопиться, если его вещей нет? Не мог же он одет утопиться.


- А где же он тогда?


- Наверное, пошел куда-то в тень. Видишь, какая жара. Леся перестала плакать.


«Я себе купалась, а он, биднесенький, сидел здесь, как на горячей плите. Какая я плохая, нехорошая! "


- Павлы-и-ику-у!


- Павлы-ку-у-у!


- Па-а-вли-и-и ...


Девушки совсем запыхались. Они обегали весь берег, и все напрасно.


Неужели он ушел в городок!


Вот здесь. уже начинаются рыбацкие хижины, а там улица - и все.


И вдруг из сорняков, густо росли вдоль забора одной из крайних домиков, донесся слабый голос:


- Ого-го-го!


Леся первой бросилась туда. Дряпаючии ноги, влетела в самую гущу и остановилась растерянно.


- Я здесь! - Голос слышался где-то совсем рядом, и Леся ничего не видела.


- Здесь я!


- Где? - Леся склонилась и сразу же одсахнулася. У ее ног между двух пыльных лопухов просто из-под земли торчала Павлика голова. Это было так неправдоподобно и неожиданно, что Леся оцепенела и не могла шевельнуться. Наконец опомнилась и раздвинула сорняки. Павлик по шею стоял в яме.


- Как ты сюда попал?


Павлик нахмурился и ничего не ответил. Леся подала ему руку, но сама не смогла его вытащить. И только когда прибежали девушки, вместе они освободили Павлика из ямы.


И хотя Леся была очень рада, что Павлик нашелся, при девушках сразу набросилась на него:


- Как тебе не стыдно! Бессовестный! Мы уже думали, что ты утонул! Отвечай потом за такого ... такого бессовестного! Больше никогда в жизни никуда с тобой не пойду. Никогда!

Павлик виновато молчал.


- Как же ты все-таки сюда попал?


Павлик вздохнул.



7. А было так ...



Павлик долго смотрел, как купаются девушки. Потом ему надоело, и он заскучал.


Солнце припекало все сильнее, песок накалялся. Гришци первым стало жарко. Он вспотел и промок у Павлика за пазухой. Бедняга! Еще бы - в такой шубе! Павлик выкопал в песке ямку и посадил туда медвежонок. Гришка был доволен - в ямке сыро и прохладно. Павлик ему позавидовал - кругом песок, спастись от солнца негде. Для себя же в песке ямку не выкопаешь.


Вдруг сзади на Павлика упала тень. Павлик обернулся и невольно втянул голову в плечи. Перед ним стоял большой лохматый черный пес. Склоняя морду то в одну, то в другую сторону, он с интересом рассматривал Павлика и равномерно, как маятником, дрыгал хвостом.


Павлик очень часто заморгал глазами.


Собака присел на передние лапы, оскалился - р-р-р-р! - Потом-как поймал зубами муху - гавкнул, даже не залаяла, просто сказал:


- Гав!


Павлик схватил из ямки Гришку и стал беспомощно оглядываться. Берег был безлюден, девушки купались далеко и ничего не видели. Павлик, сдерживая дрожь в голосе, хрипло сказал:


- Чего тебе надо, собака? Убирайся!


Собака молчал, вищирившись в улыбке, и дрыгал хвостом. Павлик собрался с духом и топнул ногой.


- Ну!


Нога мягко увязли, и в сандалию набралось полно песка.


Собака снова присел на передние лапы и залаяла. Собаке хотелось играть. Но Павлик этого не понимал. Ему было не до игры. Все-таки человеку прошло только пять лет. А собака была слишком большой, слишком незнакомый и очень зубастый.


В Павлика дрожали губы:


- Ну иди отсюда! Ну!


Собака постоял еще немного, отвернулся и медленно побежал по берегу - будто это вовсе и не он только что приставал к Павлику. Павлик не сводил с него глаз. И только когда собака скрылась за скалами, вздохнул с облегчением. Но через несколько минут собака появился снова. Он петлял по берегу, нюхая песок, останавливался, греб передними лапами, изредка поднимал голову и смотрел на море.


Павлику опять перехватило дыхание.


Девушки увлеклись и не обращали на Павлика малейшего внимания. Он пробовал махать ем, но тщетно. Кричать он стеснялся.


Собака вертелась уже совсем близко.


Несколько раз он даже посмотрел в его сторону и оскалился.


Павлик не выдержал. Он осторожно взял Гришку и стал медленно, чтобы не привлекать собачьей внимания, отходить в глубь берега, до рыбацких домиков.


Песок кончился. На твердом потрескавшимися от жары глинисто почве, под забором крайней рыболовной лачуги, росли густые сорняки, колючие, пыльные едкой рыжей пылью.


С сорняков слышалось куриное сокориння и писк цыплят. Присутствие этих живых звуков-то сразу успокоила Павлика.


Павлик пал на живот и пополз в сорняки. Еще и еще немного, тут, кажется, совсем хорошо ...


Вдруг из-под самого Павлика носа испуганно бросились желтенькие цыпленок. Стрекача и исчезло. Как сквозь землю провалилось. Павлик раздвинул руками сорняки и увидел - яму. На дне ямы бегало и пищало цыпленок. Яма была глибоченька, с ровными отвесными стенами. Цыпленку самому из нее никогда не выбраться.


- Вот видишь, Гришко, что мы натворили. Теперь оно может погибнуть. Никто-никто его не найдет.


Цыпленок будто почувствовало, что речь идет о нем, - запищал еще сильнее, еще жалобнее.


Павлик вздохнул.


- Ты думаешь, Гришко, надо лезть его выручать?


Видимо, Гришка именно так и думал, потому Павлик свесил в яму ноги и начал потихоньку сползать на животе вниз ... В Павлика похолодело внутри - ноги никак не могли достать дна ... Гоп! Наконец.


Цыпленок отчаянно засуетилось, трепеща крылышками.


- Цыц, глупая. Я же тебя выручить хочу! - Павлик сел на корточки и стал ловить его. Долго возился, пока поймал. Цыпленок тяжело дышал разинутым клювиком, смотрело на Павлика круглым неистовым взглядом и Дрыгало ногами. Причем больно поцарапал Павлнкови палец. Павлик поставил его на край ямы и разжал руки.


Мгновение цыпленок стояло неподвижно (наверное, не верило, в свое увольнение), затем встрепенулось и исчезло в бурьяне.


Павлик пососал поцарапанный палец и стал выбираться. Край ямы был на уровне его глаз. Павлик хватался за сорняки руками, скреб ногами по ровной глинистые стене, но ноги скользили, срывались, и он всякий раз сползал вниз. Через несколько минут он понял, что ему не вылезти, что он теперь - как этот цыпленок, даже хуже, потому что его некому вытащить.


Павлик растерянно и недоуменно поглядывал вверх на кусочек ясного голубого неба, окаймленного колючими сорняками.


Гришка молчал. Гришко ничего не мог посоветовать.


Сидит человек в яме, в густом бурьяне - словно нарочно спрятался, чтобы никто его не нашел.


Вот это да!


Павлик сел и прислонился спиной к влажной прохладной стене - все же не так жарко.


Гришка слышал, как Павлик вздыхал. Не плакал, не рюмсав, а только вздыхал, очень часто вздыхал.



8. Спасибо тебе, Лесечко!



- А почему же ты не кричал? Не звал на помощь?


Павлик смущенно пожал плечами:


- Неудобно было как-то.


- Хорошо «неудобно». Ты же мог целый год здесь просидеть, и никто бы тебя не нашел. Вот недотепа! - Леся презрительно скривилась.


После всего случившегося, девчонки, конечно, купаться уже не стали. Да и поздно было, и есть хотелось. Решили идти домой.


- Как пообедаешь, приходи в парк на площадку. Я мяч принесу! - На прощание крикнула Леси Света. И, взглядом показав на Павлика, покачала головой: мол, только без него.


- Ага, - кивнула Леся.


Возвращались они той же дорогой. Леся делала обиженное лицо и молчала. Павлик виновато поглядывал на нее. Наконец, решился и спросил:


- А хорошо было купаться с этой ... маской?


- Ничего, - буркнула Леся.


- А я тоже мог бы купаться. Я и плавать умею. По-настоящему. Меня еще отец научил.


- А кто тебе мешал? Надо было купаться.


- Разве я знал, что можно?


- Лучше было уже купаться, чем в какие ямы проваливаться.


Павлик с сожалением засопел.


Когда отель был уже близко, Леся, несмотря на Павлика и стараясь сохранить независимый и гордый вид, сказала:


- Вот что. Ты лучше не говори, где мы были, и вообще ... Я, конечно, не боюсь, ты не думай, а просто никому это не нужно.


Павлик понимающе кивнул:


- Хорошо.


У самого отеля, на площади, за низеньким железным забором, выкрашенным серебристой краской, среди цветов возвышалась скульптура: воин с непокрытой головой стоял у флага на одном колене.


- Это кому памятник? Полководцу каком? - Спросил Павлик.


- Нет. Это братская могила. Здесь лежат бойцы, погибшие во время войны с фашистами.


Лицо у Павлика стало серьезным-серьезным и каким взрослым. Он вздохнул и вдруг сказал:


- А у меня тоже папа в прошлом году погиб. Спасал людей на пожаре и погиб.


Леся так растерялась, что не могла произнести ни слова. Да она и не знала, что говорят в таких случаях. Хлопая ресницами, она смотрела на Павлика. Некоторое время Павлик молчал, потом сказал:


- Ты знаешь, если бы я умел колдовать, я бы так сделал, чтобы люди никогда не умирали. Только рождались и не умирали.


Он задумался:


- Я знаю, они бы все никогда не уместились на земле ... А я бы сделал так, чтобы земля все время раздувалась - как воздушный шар. И все бы хорошо. А?


- Да, - только и могла сказать Леся.


В это время из отеля вышла Павлика мать. Видимо, она долго смотрелась их и заметила из окна.


- Наконец. А я уже думала, где это вы пропали. Ну как? Нагулялись? НЕ скучали?


- Нет, что ты! - Бодро ответил Павлик.


Леся покраснела.


- Спасибо тебе, Лесечко! А то он всегда так скучает, когда один остается, - Павлика мама ласково погладила Лесю по голове. - Спасибо тебе, Лесечко!


Леся не знала, куда девать глаза.


И Павлика мама не заметила этого или, может, решила, что это Леся такая скромная.


- А я все дела свои закончила, - оживленно говорила она. - Вот мы сейчас пообедаем, Павлик, и пойдем на море. Купаться. Нам же утром ехать. А быть у моря и не искупаться - грех. Пойдешь с нами, Лесю?


Леся испуганно посмотрела на Павлика - сейчас скажет. Павлик улыбнулся - не бойся, все в порядке.


- Так пойдешь с нами? - Еще раз спросила Павлика мама.


- Нет, нет, спасибо. Мне надо ... тут ... в одной девочки ... - запинаясь, пробормотала Леся.


- Ну, тогда не будем тебе мешать. Ты и так сегодня весь день нами занимаешься, - и Павлика мать еще раз погладила Лесю по голове.



9. «Он очень добрый, этот Гришка ...»



После обеда Леся вышла во двор. Павлик с матерью пошли на море. Света и Клава, наверное, уже ждали Лесю в парке. Но ей не хотелось идти в парк. Она сидела на ступеньках, уткнувшись подбородком в колени, и задумчиво водила по земле веточкой - рисовала какие палочки и кружочки - без всякой цели.


Настроение у Леси был отвратительный.


«Все через это акваланг, через оте подводное царство! .. А девушки - тоже еще хорошие! Мальчику всего пять лет. Он сам в чужом городе. И у него такое ... с папой. А мы на него кричали. И оставили одного. И забыли. И потом еще он оказался виноват ... А он такой ... Ни слова не сказал, не выдал. Нет, это все она, Леся, виновата! Только она. Ей же поручено, а она - как свинья последняя. «Не рыпайся никуда, не отходи от вещей», «Отвечать за тебя придется!" Тоже еще - начальница!


«Спасибо тебе, Лесечко!»


Стыд! Какой стыд!


Леся вышла на улицу. И как-то сами собой ноги понесли ее к морю.


Солнце уже садилось, широкая ослепительно искрящаяся полоса пролегла от самого горизонта через весь лиман. Глазам было больно смотреть, и, может, поэтому Леся не сразу заметила Павлика и его маму. Она даже подумала, что их нет на лимане. И вот у скалы на том месте, где купалась сегодня Леся с девушками, появилось две головы - одна большая, другая меньше. Павлик плыл рядом с мамой, и они о чем-то говорили.


Леся притаилась в бурьяне - она ​​не хотела, чтобы ее увидели. Она и сама не знала, почему пришла сюда. Просто ей было тоскливо.


Пожалуй, нет ничего хуже, когда ты сам осознаешь, что ты сделал плохо, нечестно, неблагородно, когда ты сам о себе плохо думаешь. Никто тебе не поможет ...


Леся вернулась и медленно побрела вдоль берега.


До самой темноты она бесцельно бродила в одиночестве. И только когда на небе одна за другой начали загораться яркие колючие звезды (словно кто незаметно включал на высокой темно-синий потолка крошечные игрушечные лампочки), а. с моря потянуло вечерней прохладой, Леся пошла домой.


Павлик уже спал, матери его где не было. Леся поужинала и тоже легла.


Она долго лежала с открытыми глазами и думала. Думала о том, как хорошо, что у нее есть папа и мама и никто не умер; как это, наверное, ужасно, когда кто-то из родных умирает, и как это было бы действительно хорошо, если бы люди вообще не умирали ...


Уже совсем засыпая, она подумала, что было бы хорошо вот сейчас встать, пойти нарвать в саду большой букет цветов и поставить у их постели, чтобы они проснулись и увидели, что у них есть цветы. Но встать уже не было сил. И последняя мысль была такая: «Ну ничего, я проснусь рано утром и еще успею».


Но проснулась Леся совсем поздно. Открыла глаза, посмотрела на соседний кровать и сразу поняла - поехали! Постель с кровати была снята - голый матрас и подушки без наволочек, все в перьях. Леся знала, что постельные снимают только тогда, когда кто-то уезжает. Леся вздохнула, - значит, ничего с букетом не получилось. Леся посмотрела в окно и вдруг увидела - на оконном стекле на резиновой мисочке-присоске висело голубое медвежонок Гришка.


- Забыл! Забыл!


Леся мигом вскочила с кровати.


Они еще, может, на вокзале, еще не уехали!


Надо бежать, догнать, отдать! Немедленно! Еще можно успеть. Как же так! ..


И вдруг остановилась.


Забыли? А разве он мог забыть?


Забыть своего Гришку!


Нет! Таких вещей не забывают.


Нет, он не забыл. Он просто оставил.


Ей оставил.


Подарил ...


Леся осторожно сняла Гришку из окна.


Он лежал у нее на ладони - легкий-легкий, почти невесомый - и смотрел на нее своими блестящими бусинками-глазами ...


Оказывается, он же умел говорить, этот игрушечный синий мишка Гришко.


И он много сказал Леси. И про Павлика, и о ней самой, и вообще ...

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги