Приключения книжки

В пятой главе я приезжаю в ТИПОГРАФИЮ, наблюдаю, как работает НАБОРЩИК на ЛИНОТИПЕ, а затем меняю своё имя и внешность

НАКОНЕЦ-ТО! Наконец-то я в типографии! Я не забыла, что такое типография. Здесь набирают и печатают книги. Так мне объяснил Красный Карандаш.

Но что значит набирают? Как печатают? Как это делается? Как?

Я выглядывала из папки в узенькую щёлочку.

Ох, уж эти мне папки! До чего надоели! Скорее бы стать книгой и избавиться от них.

В щёлочку я видела, как в длинном коридоре мелькали двери с табличками: ПЕРЕПЛЕТНЫЙ ЦЕХ… ПЕЧАТНЫЙ ЦЕХ… НАБОРНЫЙ ЦЕХ…

В это время дверь с табличкой

НАБОРНЫЙ ЦЕХ открылась, и меня оглушил шум машин. Сколько мне было видно- всюду стояли машины, машины…

Кто-то развязал папку, и я увидела огромный зал с большими окнами, в которые лился свет. Солнечные зайчики играли на блестящих деталях машин. Здесь были одни только машины — гордые, холодные, непонятные. Какая же это типография, если здесь и книг не видно?

Я внимательно оглядела зал. На специальных подставках между машинами стояли цветы. По стенам тоже вились гибкие зелёные веточки. Здесь было очень много цветов.

Рядом с собой я увидела знакомые клавиши. Почти такие же, как у старенькой Пишущей Машинки, которая живёт у Писателя. Только этих клавишей было гораздо больше — я насчитала целых 92! Они были разноцветные — синие, зелёные, чёрные. На каждой клавише была чётко написана буква. На одних — маленькая, строчная, на других — большая, заглавная, или цифра, или знаки препинания — точка, запятая.

Принадлежали эти нарядные клавиши большой, важной Машине. Она величаво возвышалась надо мной, блестя в лучах солнца отполированными деталями.

— Доброе утро! Скажите, пожалуйста, — робко обратилась я к Машине, — кто вы такая?

Машина звонко и чётко ответила:

— Доброе утро! Меня зовут ЛИНОТИП. Я НАБОРНАЯ МАШИНА. Я набираю всё, что написано в рукописи.

— А как? Как вы набираете? Не станете же вы забирать буквы с моих страниц? — заволновалась я. Этого ещё не хватало! Мало того, что все ручки и карандаши как хотели, так и чёркали мои странички, так теперь ещё совсем буквы и заберут…

Наборная Машина снова чётко и размеренно ответила:

— Я не забираю буквы ни у кого. У меня есть свои буквы — матрицы называются. Они лежат в магазине…

— А кто покупает и приносит вам из магазина эти буквы-матрицы? — спросила я.

— Магазин — так называется ящик, — терпеливо объяснила мне Машина. — Он помещается у меня наверху. Видишь? И матрицы видишь? Так вот эти буквы-матрицы я складываю в слова, слова в строки. Затем строки отливаю в металле…

— Ой-ой! — почтительно удивилась я. — И всё это вы делаете сами?

— Мною управляет Человек, — ответила Машина-линотип.- Его зовут наборщиком-линотипистом. Вот он идёт сюда.

И Машина сразу замолчала, будто она и не говорила только что со мной.

К линотипу быстро подошёл небольшого роста старичок в синем халате. Он потёр маленькие сухие руки и радостно сказал:

— Ага! Новая рукопись уже здесь. Ин-те-рес-но! Ин-те-рес-но!

Старичок достал из нагрудного кармана очки в металлической оправе и надел их. И мне сразу понравился и старичок, и его очки, будто я встретила своих старых друзей.

Многоцветная Ручка мне говорила, что Наборщик набирает текст. Оказывается, набирает Машина, а Наборщик только управляет. Как же он управляет? Это, наверное, очень трудно.

А Наборщик тем временем быстро просмотрел все мои страницы и удовлетворённо сказал:

— Ага! Ин-те-рес-ная рукопись! Ну-с, голубушка, — обратился он к Машине, — начнём!

Наборщик сел на специальный стул, раскрыл мою первую страницу, взглянул на неё и осторожно коснулся одной клавиши, второй, третьей… Синей, зелёной, чёрной… И Машина стала работать.

Буквы-матрицы торопливо съезжали по дорожкам, будто дети на санках с горки, и становились рядышком, складываясь в слова, а слова — в строчку. Получилась металлическая цельная строка, а в ней — выпуклые, рельефные буквы. Точно такие, как буквы-матрицы, которые как бы отпечатались на металле.

Это было какое-то чудо! Только что эти слова были лишь на бумаге, а вот уже отлитые в металле!

Но что это? Неужели мне показалось? Я присмотрелась к металлической строке — нет, не показалось. Все буквы, все слова в строке стоят наоборот! Как отражение в зеркале. Что же это такое? Неужели машина неправильно поставила буквы?

— Не удивляйся! — загудела тихо Машина. — Так надо, чтобы все буквы и слова в металле стояли наоборот. А когда их будут печатать на бумагу — всё получится правильно. Я делаю всё верно. И Наборщик делает всё верно. Ты, пожалуйста, не волнуйся…

Я с уважением посмотрела на умную Машину, на умелого Наборщика-линотиписта. И подумала: «До чего интересно работать на такой машине!»

Пальцы Наборщика, не переставая, легко, едва касаясь, бегали по клавишам, Машина чётко работала, и на столе становилось больше и больше строчек. А строчки складывались в страницы.

Я с беспокойством стала посматривать на магазин, в котором хранились металлические буквы. А вдруг букв не хватит? Что тогда? Ведь у меня много страниц! И на каждой странице — десятки строк, сотни букв!

И тут я такое увидела, что даже ахнула от удивления. Оказывается, буквы-матрицы после работы возвращаются в магазин! Вцепившись зубцами в движущуюся рейку, они преспокойно едут «домой» и становятся на своё место. И опять готовы к работе. Вот до чего умная Машина — линотип!

И она здесь не одна. Здесь много таких машин. На некоторых работали совсем молодые девушки. Иногда они подходили к моему Наборщику, о чём-то спрашивали. Он объяснял им, а они внимательно слушали, кивали головой, благодарили и возвращались к своим машинам.

А то и сам Наборщик вставал и подходил то к одной, то к другой, смотрел, как они работают. А однажды целый день возле него сидела девушка и старый Наборщик учил её, как надо работать на линотипе.

Не один день, не два и не три, а много дней прилежно работали Наборщик и линотип. И вот последняя моя бумажная страница была набрана и отлита в металлические строки. Всё. Наборщик закончил свою работу.

Помнишь, мой маленький читатель, в самом начале я тебе сказала, что по пути к тебе я несколько раз меняла свои имя и внешность, как меняет их тюльпан или другой цветок, пока вырастет. Помнишь? Так вот теперь, когда Наборщик закончил свою работу, я уже выглядела совсем иначе. Страницы мои теперь были не бумажными, а металлическими. И имя у меня другое — Набор. Только текст остался таким же. каким написал его Писатель. Конечно, это понятно: текст и не должен меняться во время работы над книгой в типографии.

Рабочий, которого называли верстальщиком, на большом столе складывал — верстал — металлические страницы с выпуклыми строчками ровными аккуратными стопками точно в таком же порядке, как и бумажные страницы рукописи. При этом он смотрел на те пометки в рукописи, которые, оказывается, Технический редактор ставил и для него: где расположить рисунки, какие сделать поля…

И вдруг я увидела среди своих страниц какие-то новые, незнакомые мне металлические страницы.

Я с удивлением спросила их:

— Послушайте, вы кто? Я раньше вас не видела.

Новые страницы засмеялись:

— Не узнаёшь?

— Нет!

— Мы — Клише, — ответили страницы.

— Клише? Первый раз слышу такое слово. Что оно значит? — недоумевала я.

— А ты хорошенько присмотрись к нам и всё сама поймёшь, — хитро ответили мне Клише.

Я присмотрелась — и, к своему изумлению, узнала рисунки, которые рисовал Художник! Только эти рисунки тоже были металлические, выпуклые, рельефные, и на них тоже было всё изображено наоборот, как в зеркале. Так вот что такое клише — это рисунок на металле.

— Узнала, узнала! — обрадованно сказала я. — Вы — мои рисунки! И вас тоже сделали металлическими! А как? Расскажите, мне очень хочется это знать!

— Пока линотип набирал строчки, — объяснили мне Клише, — в другом цехе готовили для будущей книги рисунки. Сначала рисунки, которые нарисовал Художник, сфотографировали. Получилась фотография на плёнке. Затем эту фотографию снова пересняли, только теперь на металлическую пластинку.

— И это всё?

— Что ты — ещё много было работы. Пластинку тщательно обработали, чтобы рисунок на ней был выпуклым, рельефным. Видишь? Теперь выпуклые детали рисунка будут покрывать краской, печатать на бумагу — и получится рисунок. Вот так это делается!

— Как интересно! — воскликнула я и с уважением мысленно поблагодарила всех мастеров, которые работали над моими рисунками.

Так что я теперь настоящая книжка — даже с рисунками. Книжка? Но как же дети прочтут эту книжку? Страницы тяжёлые, громоздкие, неудобные… Ни один мальчик или девочка и не поднимут такую книжку! Да ещё и не прочтёшь её так просто — ведь строчки все наоборот, как в зеркале.

И почему это мне всё время не везёт? Почему все другие книжки как книжки — бумажные, лёгкие, удобные, и строчки в них правильные, а меня сделали металлической? Ну кто захочет меня читать?

Я уже готова была заплакать от обиды, но в это время меня куда-то повезли. Хотя я была и расстроена, но не возразила — всегда приятно прокатиться.

Вскоре выяснилось, что я напрасно расстраивалась. Мои металлические страницы стали превращаться в бумажные!

Как же это было? А вот так. Подъехали к станку. Это был печатный станок, оказывается. Рабочий уложил на станок в строгом порядке металлические страницы, укрепил их и включил станок. Валики, окрашенные краской, прокатились по страницам и окрасили выпуклые буквы в чёрный цвет. Станок подал лист чистой бумаги и цилиндром прижал его к накрашенным страницам. А когда цилиндр приподнялся, то оказалось, что на бумаге отпечатались все строчки, все буквы, все запятые и точки — всё, что было на металлической странице. Только теперь всё правильно, не наоборот. Чудеса! И так отпечатывались страница за страницей, страница за страницей…

Я радовалась, глядя на них, — вот теперь страницы бумажные! Рабочий-верстальщик собрал их в нужном порядке, проверил и громко сказал:

— Вёрстка готова!

Оказалось, что это меня теперь так зовут — Вёрсткой. От слова верстать, что значит — собрать все страницы вместе. Но на книгу я по-прежнему всё ещё не похожа. Обложки нет, страницы не сшиты, да и страницы какие-то странные — текст для чтения не с двух сторон, а только с одной. А текст точно такой же, как и у Рукописи. Во время того, как делается книга — я уже говорила об этом — текст никогда не меняется. Он должен остаться таким, каким написал его писатель.

— Отнесите вёрстку к корректору! — распорядился начальник наборного цеха.

«Интересно, кто же такой корректор?» — подумала я.