Приключения Михея Кларка

Глава Х Опасное приключение на равнине

Не успели мы отъехать полумили от города, как послышался стук барабанов и звуки военных рогов. Это подходил конный полк, о прибытии которого нам сообщили офицеры в гостинице.

– Хорошо, думается мне, что мы успели улизнуть, – произнёс Саксон, – этот молодой петух пронюхал, должно быть, про нас и сыграл со мной скверную шутку. Кстати, не видали ли вы моего шёлкового платка?

– Нет, не видал.

– Так, должно быть, платок вывалился у меня из-за пазухи во время нашей схватки. Мне очень жаль платка. Я небогатый человек, и такие вещи терять убыточно… Майор сказал, что этот полк состоит из восьмисот человек, а за ними следует ещё три тысячи. Ну, если мне придётся встретить этого Огльторпа или Огильви – как его там? – после окончания дела, – я ему прочту хорошее наставление. Пускай-ка он поменьше думает о химии, да получше сохраняет военные тайны; оно, конечно, хорошо быть вежливым с незнакомыми людьми и рассказывать им все, что они у тебя спрашивают, но правду говорить в этих случаях не годится.

– Да, может быть, и он вам солгал, – возразил я.

– Ну-ну, это едва ли! У него слова с языка сорвались. Ну-ну, Хлоя, потише! Рада, что нажралась овса и готова скакать во весь опор. Чертовски темно, Кларк, прямо дороги не видно.

Мы двинулись по широкой дороге, которая белелась впереди нас в тумане. По обе стороны дороги виднелись деревья. Различали мы, однако, их очертания плохо, так как вечерний туман плотно окутывал собой все. Ехали мы по восточному краю этой великой равнины, имеющей сорок миль в длину и двадцать миль в ширину. Солсберийская равнина захватывает большую часть Вельдшира и переходит в Сомерсетшир. Через эту именно пустыню и идёт большая дорога на запад, но по большой дороге мы не поехали, а избрали боковой путь, ведущий к той же цели. Мы рассчитывали, что этот сравнительно маловажный путь не будет охраняться королевской конницей. Подъезжая по большой дороге к перекрёстку, ведущему на избранный нами окольный путь, мы услышали позади стук копыт.

– Вот едет кто-то, не боящийся мчаться галопом в темноте, – сказал я.

– Сюда, сюда, в тень! – быстрым шёпотом скомандовал Саксон. – Держите меч наготове. Вон его из ножен. Это – гонец с важным поручением, иначе он не порол бы такую горячку.

Став под деревья, мы начали присматриваться. По дороге двигалось какое-то расплывчатое пятно, которое принимало все более определённые очертания и, наконец, превратилось в человека, сидевшего верхом на коне. Всадник заметил нас уже после того, как поравнялся с местом, на котором мы стояли; он немедленно остановил коня и с каким-то странным беспокойством начал оглядываться.

– Здесь ли Михей Кларк? – воскликнул он наконец. Голос был мне очень и очень знаком.

– Я – Михей Кларк, – ответил я.

– А я – Рувим Локарби, – ответил всадник, придавая своему голосу шутливо-иронический тон. – Дорогой Михей, я непременно обнял бы вас, но, к сожалению, это невозможно. Если я сделаю подобное покушение, то непременно вывалюсь из седла, да и вас увлеку в своём падении. Вот и сейчас, остановив сразу лошадь, я чуть-чуть не полетел кувырком. Да, по правде сказать, и все время я только и делаю, что шлёпаюсь наземь и снова взбираюсь на лошадь. И это от самого Хэванта, прошу заметить. Лошадь, видно, попалась такая. С неё очень удобно падать.

– Боже мой, Рувим, зачем это вы прискакали сюда? – воскликнул я изумлённо.

– За тем, Михей, за чем и вы, и дон Децимо Саксон, любивший купаться в Соленте. Я вижу этого благородного дворянина? Как изволите поживать, ваше превосходительство?

– Так это вы, молодой петушок? – проворчал Саксон, не особенно обрадованный прибытием Рувима.

– Сам, собственной персоной, – ответил Рувим, – а теперь, весёлые кавалеры, подстёгивайте лошадок и марш вперёд. Терять нам времени нельзя. Завтра мы должны поспеть в Таунтон.

– Но, дорогой Рувим, это немыслимо. С какой стати вы поедете к Монмаузу? Что скажет ваш отец? Вы, может быть, думаете, что наше путешествие является чем-то вроде увеселительной прогулки – так разуверьтесь, пожалуйста! Это предприятие может окончиться очень печально. Если мы даже победим, то это случится после долгого кровопролития. Опасности многочисленны. Знаете, Рувим, ведь всем нам угрожает смертная казнь.

Рувим пришпорил лошадь.

– Вперёд, дети, вперёд! – воскликнул он. – Это все решено и покончено. Я намерен во что бы то ни стало подарить свою собственную августейшую особу его высокопротестантскому высочеству Иакову, герцогу Монмаузу. Меч я взял, а лошадь украл. И то, и другое я тоже предназначаю в подарок герцогу.

Мы двинулись вперёд, и я стал расспрашивать Рувима:

– Объясни мне, пожалуйста, как это все случилось? – спросил я своего приятеля. – Я ужасно, всем сердцем рад видеть тебя рядом со мной, но ведь ты, насколько мне известно, никогда не интересовался религией и политикой? Как же в тебе созрело это внезапное решение?

– По правде тебе сказать, – ответил Рувим, – мне совершенно все равно, кто будет сидеть на английском троне – король или герцог! Ни за того, ни за другого я не отдал бы и пуговицы. Ведь мне же прекрасно известно, что доходы «Пшеничного снопа» не увеличатся ни в том, ни в другом случае. Рувима Локарби ни тот, ни другой на должность придворного советника не позовёт. Я брат, ни за короля, ни за герцога распинаться не намерен, но я принадлежу к партии Михея Кларка. Я его сторонник с головы до пят. Михей едет на войну, ну так и я пойду! Чума меня возьми, если я от него отстану.

Говоря эти слова, Рувим поднял вверх руку, потерял равновесие и шлёпнулся в придорожные кусты. Ноги его беспомощно болтались в темноте.

Наконец он выбрался из кустов и, вскарабкавшись на лошадь, произнёс:

– Это уже десятый раз. Отец мне говорил, что, сидя на лошади, не нужно крепко прижиматься к седлу. Старик говорил: «Ты эдак полегонечку поднимайся и опускайся». Ну я больше все опускаюсь, и притом совсем не полегонечку.

– Ах, чёртова кукла! – воскликнул Саксон. – Спрашиваю вас во имя всех святых, значившихся в календаре, каким манером вы думаете удержаться на лошади, встретясь с врагом, если вы уже теперь, мирно путешествуя по большой дороге, то и дело валитесь на землю?

– Отчего же не попытать счастья, ваше превосходительство? – ответил Рувим, оправляя камзол. – Может быть, мои внезапные и неожиданные движения приведут в смущение и страх этого самого врага.

– А вы этим не шутите! В ваших словах гораздо более правды, чем вы думаете, – сказал Саксон и, приблизившись к нему, поехал совсем рядом.

Так Рувим и двигался между нами, и упасть ему было бы некуда, если бы он даже захотел. А старый солдат продолжал свою мысль:

– Мне гораздо легче сражаться с человеком вроде того молодого петуха в гостинице, а он все-таки кое-что по части оружия знает. Вы же или вот Михей ничего не знаете, и поэтому справиться с вами труднее. Про того дурня я знаю, что он будет делать, и как нападёт, и как станет защищаться, а про вас этого сказать нельзя. Не зная научных приёмов фехтования, вы начнёте изобретать свои собственные, и эти изобретения могут оказаться, на мою беду, удачными. Да вот, например, я знал обер-гауптмана Мюллера. Это был лучший боец на саблях во всей императорской армии. Он, бывало, на пари отрубал любую пуговицу на камзоле противника, не портя материи. Вот какой он был мастер, и, однако, он был убит на дуэли прапорщиком Цолльнером, служащим в нашем полку. А этот Цолльнер так же хорошо дрался на рапирах, как вы, Локарби, верхом ездите. Рапира не то что эспадрон, она колет, а не рубит, и поэтому, дерясь на рапирах, человек от боковых ударов себя не защищает. Что же сделал Цолльнер? Руки у него были длинные, и он, схватив рапиру, как палку, изо всей силы ударил ею противника по лицу, а затем, прежде чем тот успел опомниться, проколол его насквозь. Конечно, если бы дуэль можно было повторить, обер-гауптман взял бы своё, но что вы прикажете делать, если человек отправился на тот свет? Тут уж дело конченое.

– Если опасными бойцами считать тех, кто не знает, как управляться с мечом, – ответил Рувим, – то я буду ещё ужаснее того джентльмена с трудно произносимым именем, о котором вы рассказываете. Позвольте, однако, мне докончить рассказ о моих приключениях. Рассказ этот прервался вследствие того, что я… сошёл с лошади в кусты. О вашем отъезде я узнал рано утром, а куда вы уехали, я узнал от Захарии Пальмера. И вот я решил тоже людей посмотреть и себя показать. Меч я взял взаймы у Соломона Спрента, а лошадь… Отец мой был в отлучке, уехал в Госпорт, ну, стало быть, я отправился в конюшню и взял самую лучшую лошадь. Я слишком уважаю старика, чтобы мог его обидеть. А старик был бы, конечно, огорчён, если бы узнал, что сын его уехал на войну на плохой лошади. Ехал я целый день с самого раннего утра, два раза меня останавливали, считая за сумасшедшего, но мне везло, и я от этих благодетелей удирал. Я знал, что еду по пятам за вами. Я ведь вас в солсберийской гостинице искал. Да и не я один – вас там все искали.

Децимус многозначительно посвистал, видимо, встревоженный этими словами.

– Нас искали? – спросил он.

– Да, по-видимому, они заподозрили, что вы вовсе не те люди, за которых вы себя выдавали. Когда я проезжал мимо, гостиница была окружена войсками, но никто не мог мне сказать, по какой дороге вы поехали.

– Ну что? Разве я не прав? – воскликнул Саксон. – Эта юная ехидна пронюхала правду и натравила на нас весь полк. Нам надо поторапливаться, они, наверное, послали за нами погоню.

– Но мы уже не на большой дороге, – заметил я, – они, даже если станут нас преследовать, не догадаются, что мы поехали по этой дороге.

– А все-таки показать им пятки будет куда благоразумнее, – сказал Саксон, пуская свою кобылу галопом. Локарби и я последовали его примеру и быстро помчались по степи.

Изредка попадались небольшие участки соснового леса, и из чащи неслись крики сов и мяуканье диких кошек, а затем опять шли низины и болота. Над нашими головами носились, нарушая тишину своими криками, выпи и утки. Дорога местами густо заросла папоротниками. Из земли высовывались корни растений. Лошади спотыкались и падали на колени. В одном месте деревянный мост через речку оказался разрушенным, и нам пришлось переезжать вброд, причём вода доходила до пояса.

Вначале там и сям мелькали огоньки, свидетельствующие о том, что мы находимся недалеко от человеческого жилья, но потом огоньки становились все реже и реже. Только вдали виднелся тёмный туманный горизонт.

Из-за туч показался месяц, и лучи его стали слабо освещать степь, покрытую целыми облаками тумана. Благодаря этому свету мы могли теперь различать дорогу, которая сливалась с давящей её со всех сторон степью.

Мы решили, что погони не будет. Всякие опасения миновали, и мы замедлили ход. Рувим потешал нас рассказами о том, какое возбуждение было вызвано в Хэванте нашим отъездом…

И вдруг в ночной тишине мы услышали глухое топанье лошадиных копыт. Саксон немедленно же спрыгнул на землю и стал напряжённо прислушиваться.

– Клянусь сапогами и седлом! – воскликнул он, снова вскакивая на лошадь. – Они следуют за нами по пятам! По слуху, их двенадцать всадников. Нам во что бы то ни стало надо от них отделаться или прощай-прости Монмауз!

– Дадим лошадям полную свободу! – заметил я. Мы дали шпоры и помчались по тёмной степи. Ковенант и Хлоя были совсем свежие и шли карьером без всяких с нашей стороны принуждений. Но лошадь нашего друга, утомлённая целодневной ездой, начала тяжело дышать. Было совершенно ясно, что долго она не выдержит. Зловещий топот позади нас продолжал раздаваться, и время от времени мы его явственно слышали.

– А ведь лошадь твоя долго не выдержит, Рувим, – тревожно сказал я своему другу.

Лошадь Рувима споткнулась, и мой приятель чуть не полетел через её голову.

– Старая лошадка совсем расклеилась, – печально произнёс Рувим, – мы сбились с дороги, и она, бедняжка, не может скакать по неровному грунту – это для неё чересчур.

– Да, мы сбились с дороги, – подтвердил Саксон, оглядываясь через плечо. Он ехал немного впереди… – Но имейте в виду, что и голубые мундиры ехали весь день и их лошади тоже долго не продержатся. Но как это они, во имя неба, угадали, по как9Й дороге мы едем?

И словно в ответ на этот вопрос далеко за нами вдруг прозвучала в ночной тишине чистая, напоминающая звон колокольчика нота. Эта нота постепенно ширилась и росла, и, наконец, весь воздух наполнился её гармонией.

– Ищейка! – воскликнул Саксон.

Вслед за первой нотой последовала вторая, более резкая и пронзительная, а затем послышался лай. Сомнений не оставалось.

– Это другая! – промолвил Саксон. – Они взяли с собой тех самых собак, которых мы видели у собора. Черт возьми, Кларк, могли ли мы думать тогда, что через несколько часов они будут преследовать нас же самих.

– Мать Пресвятая! – воскликнул Рувим. – А я-то было собирался умирать на поле битвы, – вместо этого приходится играть роль собачьего мяса. Это не того, это – против уговора.

– Они ведут собак на своре, – сказал сквозь зубы Саксон, – если бы они спустили их, те скрылись бы в темноте. Эх, кабы где-нибудь поблизости речка была – мы бы их сбили со следа.

– Слушайте! – воскликнул Рувим. – Моя лошадь дольше нескольких минут этим аллюром идти не может. Если я стану, вы двигайтесь, а обо мне не беспокойтесь, так как собаки не по моему следу идут, а по вашему. В подозрении у них состоят лишь два незнакомца, останавливавшиеся в гостинице, а обо мне и речи нет.

– Ну нет, Рувим, мы должны и жить, и умирать вместе, – ответил я грустно. Я видел, что лошадь его все больше и больше слабела. – Теперь темно, они различать людей не станут и отлично отправят тебя на тот свет.

– Будьте мужественны, – крикнул старый солдат, ехавший теперь в двадцати ярдах впереди, – мы слышим топот погони так ясно потому только, что ветер дует в нашем направлении, но нас они, я готов держать пари, не почуяли до сих пор. Мне думается, что они поехали тише.

– Да, топот копыт не так явственен, как прежде, – сказал я радостно.

– Этот топот до такой степени неявственен, что я перестал даже его слышать, – подтвердил мой товарищ.

Мы остановили истомлённых лошадей и стали прислушиваться, но до нас не доносилось ни звука. Только ветер тихо шелестел в вереске да уныло кричал козодой. За нами расстилалась необъятная равнина; половина её была освещена луной, другая половина оставалась погруженной в ночную тень. На тусклом горизонте не видно было никаких признаков жизни и движения.

– Или нам удалось их сбить со следа, или же им самим надоела погоня и они вернулись назад, – заметил я. – Но скажите, что это такое с нашими лошадьми делается? Мой Ковенант храпит и дрожит всем телом.

– Моё бедное животное совсем загнано, – заметил Рувим, наклоняясь вперёд и гладя потную шею лошади.

– А все-таки отдыхать нам нельзя, – сказал Саксон, – опасность ещё не миновала. Вот проедемте ещё милю-две, тогда будем в полной безопасности… Однако, черт возьми, не нравится мне это!..

– Что вам не нравится?

– А вот то, что лошади-то наши дрожат. Животные иногда видят и слышат куда больше нас, людей. Я бы вам порассказал кое-что из собственного опыта. Когда я служил на Дунае и в Политикате, я видел кое-что поучительное в этом роде. Рассказывать мне только некогда – вот беда. Итак, вперёд, господа, а отдохнём после.

Мы дали шпоры лошадям, и они, несмотря на усталость, бодро двинулись вперёд по неровному грунту. Ехали мы таким образом довольно долго и, наконец, остановились. Нам хотелось отдохнуть, и мы стали поздравлять друг друга с тем, что благополучно избавились от наших преследователей.

И вдруг, когда мы уже собирались отдыхать, где-то совсем близко от нас раздался похожий на звон колокольчика лай. На этот раз лай был гораздо громче, чем прежде, не было никакого сомнения в том, что собаки следовали за нами по пятам.

– Проклятые псы! – воскликнул Саксон, пришпоривая лошадь и пускаясь снова в дорогу. – Я так и думал, что они спустили собак со своры. Теперь мы от этих дьяволов никуда не спасёмся, надо только поискать удобного места, где бы мы их могли достойно встретить.

– Не бойся, Рувим! – крикнул я. – Нам теперь приходится считаться только с собаками. Хозяева спустили их со своры, а сами вернулись в Солсбери.

– И пусть они себе сломают шею на дороге! – воскликнул Рувим. – Что они, за крыс нас, что ли, считают, что спустили на нас псов?! И после этого Англия называется христианской страной?! Но ехать я, Михей, все-таки не могу. Бедная Дидона не может и одного шага сделать.

В то время как Локарби говорил, близкий и свирепый лай собак снова разнёсся по ночному воздуху. Собаки то глухо рычали, то заливались тонким пронзительным лаем. Они точно торжествовали, что их добыча находится уже близко от них.

– Ни шагу больше! – воскликнул Рувим Локарби, останавливаясь и вынимая меч. – Если уж надо воевать, буду воевать здесь.

– Да что же, место прекрасное! – ответил я. Как раз перед нами возвышались две обрывистые скалы, расстояние между ними было равно приблизительно футам пятнадцати. Мы въехали в эту расщелину, и я крикнул Саксону, чтобы он ехал к нам, но его лошадь шла гораздо быстрее, чем наши, и когда я ему кричал, он был более чем в ста ярдах от нас. Нас он не слыхал, и звать его было бесполезно.

– Ну ладно, пускай его едет! – сказал я поспешно. – Ставь свою лошадь вот за этой скалой, а я поставлю Ковенанта здесь. Это будет своего рода препятствие для ослабления силы атаки. С лошади не сходи, а руби их мечом, и руби сильнее!

Итак, мы стояли в тени скал и ожидали наших страшных преследователей.

Вспоминая об этом происшествии, дорогие дети, я всегда думаю, что для нас с Рувимом это была трудная проба или испытание, называйте как хотите. Мы были молодые, неопытные воины, и вот при каких обстоятельствах нам пришлось обнажить мечи для первого раза. И сам я думаю, да и другие в этом со мною соглашались, что из всех опасностей, грозящих человеку, самые страшные – это опасности диких и свирепых животных. Если ты с человеком сражаешься, то знаешь, что это человек, у которого и слабые стороны есть, который может и струсить при случае, а ты, дескать, этим и воспользуешься; не то дикий зверь. Тут уж никаких таких надежд питать не приходится. Мы с Рувимом знали наперёд, что псы растерзают нас непременно, если мы их не зарубим. Да, друзья мои, бой со зверем – бой неравный. Жизнь человеческая драгоценна, вы нужны друзьям и знакомым, а собаки – что!

Все эти мысли нам с Рувимом пришли в голову в то время, когда мы с обнажёнными мечами сидели, успокаивая наших испуганных лошадей и ожидая злых собак.

Ждать нам долго не пришлось. В ушах наших снова прозвучал продолжительный громкий лай, а затем водворилась глубокая тишина, нарушаемая только быстрым, прерывистым дыханием испуганных лошадей. А затем внезапно и бесшумно на площадке между скалами, ярко освещённой лунным светом, появилось громадное, красно-бурое животное. Собака бежала, низко пригнув к земле чёрную морду. Появилась она и сейчас же исчезла во мраке. Животное не остановилось, не замедлило бега, не оглядываясь по сторонам, оно неслось вперёд по своему следу.

Вслед за этой собакой появилась вторая, а затем – третья. Все они были громадны и при тусклых лучах месяца казались ещё больше и страшнее, чем на самом деле. Как и первая, эти собаки не обратили на нас никакого внимания и устремились по следу, оставленному Децимусом Саксоном.

Первую и вторую собаку я пропустил. Я не ожидал того, что они пробегут мимо, но когда третья выпрыгнула на освещённую месяцем площадку, я вытащил из правого кобура пистолет и, поддерживая его длинное дуло левой рукой, сделал выстрел. Пуля попала в цель, так как пёс свирепо завыл от бешенства и боли, но на меня он не бросился, а продолжал бежать по следу.

Локарби тоже выстрелил, но в то время, когда был сделан этот второй выстрел, собака уже исчезла в кустах, и едва ли этот выстрел причинил ей вред.

Собаки пробежали так бесшумно и быстро, что их можно было принять за страшные привидения ночи. Если бы не свирепый вой, которым ответил один из псов на мой выстрел, я счёл бы их за бестелесных собак сказочного охотника Герна.

– Вот так звери! Но что же нам делать, Михей? – воскликнул мой товарищ.

– Они идут по следу Саксона, – ответил я, – мы должны поспешить, а то он один с ними не управится. А что, погони-то за нами не слышно?

– Ничего подобного.

– Значит, они вернулись обратно, а собак спустили на нас в виде последнего средства. Собаки, конечно, дрессированные и, сделав своё дело, вернутся в город. Однако, Рувим, надо поторапливаться: мы должны помочь товарищу.

– В таком случае мне придётся пришпорить тебя ещё раз, моя маленькая Дидоночка, – воскликнул Рувим. – Ну-ну же, лошадка, постарайся. Ей-Богу, Дидона, у меня не хватает духа тебя пришпорить. Уж постарайся сама для хозяина!

Лошадь точно поняла слова хозяина и принялась галопировать, причём скакала так усердно, что я, несмотря на все усилия, не мог опередить Рувима, и Ковенант все время шёл позади Дидоны.

– Должно быть, он поехал сюда, – произнёс я, тревожно всматриваясь в ночной мрак, – он говорил, что подыщет удобное место для того, чтобы дать псам отпор. А может быть, ввиду того что мы все равно отстали, он не надеялся на лошадь и утикает от погони.

– Ну от этих собак ни на какой лошади не уедешь. Они его все равно настигнут, – возразил Рувим. – Саксон это, конечно, понимает. Эге! Что это такое?

При свете месяца мы увидели на земле что-то чёрное и неподвижное. Это был труп собаки, конечно, той, в которую я выстрелил.

– Ну, слава Богу, с одной покончили, остаются только две! – воскликнул я радостно.

В этот момент, налево от нас и совсем близко, раздались два пистолетных выстрела. Мы направили лошадей в эту сторону и мчались теперь во весь опор.

И вдруг во мраке ночи раздался оглушительный рёв и лай. Сердце у нас обоих захолонуло, теперь это был уже не такой лай, который мы слышали в то время, как собаки шли по следу, отыскивая свою жертву. Это был непрерывный глухой рёв, настолько свирепый, что сомнений для нас не оставалось никаких. Очевидно, псы настигли свою жертву.

– Помилуй Бог!.. Вдруг они его стащили с лошади! – воскликнул прерывающимся от волнения голосом Рувим.

Та же самая мысль пришла и мне в голову, мне приходилось присутствовать на охоте на выдру, и я слыхал лай и рёв, который подымает стая,. настигнув свою жертву и терзая её в клочья. Теперь происходило это самое.

На сердце у меня было очень скверно. Я обнажил меч и решил, если мне не удастся спасти товарища, ответить, по крайней мере, как следует этим четвероногим дьяволам. Продравшись кое-как через молодые заросли дрока, мы прибыли к нашей цели. Глазам нашим представилась совершенно неожиданная сцена.

Прямо перед нами виднелась круглая лощинка, ярко освещённая лунными лучами. В середине лощинки возвышался гигантский камень. Таких камней рассеяно много в Солсберийской долине; это – остатки доисторических жертвенников. Камень имел никак не менее пятнадцати футов в вышину и во время оно стоял, разумеется, прямо, но ветер, непогода и осыпающаяся почва изменили его положение. Камень стоял под известным наклоном, и вследствие этого ловкий человек мог вскарабкаться на его вершину.

И вот на верхушке этого камня, неподвижный, со скрещёнными по-турецки ногами, сидел Децимус Саксон, похожий на диковинного идола прежних дней. Децимус сидел, важно попыхивая своей бесконечно длинной трубкой, что он делал всегда при затруднительных обстоятельствах. А внизу, у основания монолита (так называют эти камни наши учёные), заливались бешеным лаем две громадные ищейки. Собаки прыгали, становились одна другой на спину и бесновались, стараясь добраться до бесстрастной фигуры, сидевшей наверху, но все было напрасно. В бессильном бешенстве они и подняли тот оглушительный рёв, который нас так напугал.

Любоваться этой страшной сценой нам пришлось недолго, ибо собаки, как только нас завидели, бросили свои бессильные попытки добраться до Саксона и устремились на нас с Рувимом. Одна изних, громадное животное с горящими глазами и разинутой пастью, прямо бросилась на Ковенанта, стараясь схватить его за шею. При лунном свете я видел белые громадные зубы. Но я встретил собаку как следует. Сильным ударом наотмашь я разрубил ей морду. Пёс повалился, корчась, в лужу собственной крови.

Рувим с намерением встретить собаку пришпорил лошадь, но бедная, усталая Дидона устрашилась свирепого пса и, сделав несколько скачков, внезапно стала. Всадник полетел через голову лошади прямо на животное. Рувиму пришлось бы плохо, если бы он был предоставлен собственным силам. Он мог защищать свою глотку от зубов свирепой ищейки несколько моментов самое большее. Но я, видя отчаянное-положение товарища, вытащив оставшийся заряженным пистолет и, сойдя с коня, всадил пулю в бок псу, который боролся с Рувимом. Животное пронзительно завыло, пасть его закрылась, и оно медленно упало на землю. Рувим встал, испуганный, ушибленный, но ни мало не пострадавший.

– Я тебе обязан жизнью, Михей, дай Бог, чтобы я прожил столько, чтобы иметь время тебе отплатить за это, – сказал он.

Саксон, слезший с камня, прибавил:

– А я обязан вам обоим. Я плачу всегда мои долги. Я помню и зло, и добро. Как я без вас слез бы с этого пьедестала? Мне пришлось бы сидеть тут до скончания века, питаясь собственными сапогами. Santa maria! Ловкий удар вы нанесли, Кларк. Голова пса разлетелась вдребезги словно гнилая тыква. А что собаки за мной гнались – это неудивительно. Я забыл в Солсбери не только шёлковый платок, но и запасную подпругу. Псы гнались и за мной, и за Хлоей.

– А где Хлоя? – спросил я, обтирая окровавленный меч.

– Хлоя сама о себе хлопочет. Видите ли, как было дело. Видя, что псы меня догоняют, я сделал в них выстрел сперва из одного пистолета, а потом из другого, но извольте попасть в цель в то время, когда ваша лошадь скачет со скоростью двадцать миль в час. Дела мои оказывались весьма скверными. Зарядить пистолеты во второй раз было некогда, а моя рапира… Это лучшее оружие для дуэли, но зачем она, когда приходится иметь дело с собаками? Я прямо не знал, что предпринять, и вдруг увидел этот камень, поставленный добрыми древними жрецами. Очевидно, ставя этот камень, жрецы знали, что делают услугу храбрым кавалерам, спасающимся от гнусных четвероногих, я и забрался на него не мешкая, да и мешкать-то некогда было, ибо одна из моих пяток все-таки попала в ротик собачке. Она бы меня стащила вниз, если бы сумела разжевать шпору, но шпора, к счастью, оказалась несъедобной… Я думаю, все-таки, что одна из моих пуль попала в собаку.

Саксон зажёг хлопчатобумажную бумагу, хранившуюся в портсигаре, и стал осматривать труп собаки.

Оглядев пса, нападавшего на Рувима, он воскликнул:

– Эге, эта собака продырявлена точно решето. Скажите, добрый мистер Кларк, чем это вы заряжаете ваши пистолеты?

– Двумя свинцовыми пулями, – ответил я.

– И, однако, две свинцовые, пули сделали в теле собаки по крайней мере двадцать дыр. И о, чудеса-чудеса! Из кожи собаки торчит горлышко пузырька!

– Боже мой! – воскликнул я. – Теперь я вспомнил. Моя дорогая матушка положила в дуло одного из пистолетов пузырёк эликсира Даффи.

Рувим закатился хохотом.

– Вот так так! – воскликнул он. – Хо-хо-хо! А ты и всадил этот элексир в собаку. Представь себе, что эта история рассказывается у нас в «Пшеничном снопе», то-то смеху будет. Михей спас жизнь Рувиму, застрелив собаку пузырьком элексира Даффи!

– Не одним пузырьком, а также и пулей, Рувим, хотя, конечно, смешнее будет, если о пуле совсем не упоминать. Слава Богу, что пистолет ещё не развалился. Но что вы теперь полагаете делать, мистер Саксон?

– Отыскать свою кобылу, если это только возможно, – ответил искатель приключений. – Мы находимся в необозримой пустыне, и теперь ночь. Найти теперь лошадь также трудно, как найти штаны шотландца в куче белья. Это я опять из «Гудибраса».

– А вот лошадь Рувима Локарби не может далее двигаться, – ответил я, – впрочем, если только зрение меня не обманывает, я вижу огонёк вон там!

– Это блуждающий огонёк, – ответил Саксон и продекламировал из своей любимой поэмы:

Впрочем, нет, – продолжал он, – огонь горит ярко и ровно. Так горят лампы, свечи, ночники, фонари и другие инструменты, приспособленные человеком к целям освещения.

– А где свет, там и жизнь, – воскликнул Рувим, – двинемся-ка на огонёк, может быть, мы найдём себе убежище.

– Полагаю, что мы не наскочим на наших друзей-драгун, – произнёс Саксон, – чтобы им опаршиветь. Как это они узнали, что мы едем к Монмаузу? А впрочем, может быть, этот самолюбивый офицерик сумел убедить товарищей, что я затронул честь полка, и они послали за нами погоню. Уж только попадись мне этот мальчишка! Я его не отпущу так скоро, как сегодня. Ну-с, ведите лошадей и пойдём на огонь. Больше нам делать ничего не остаётся.

Пробираясь между болотинами, мы пошли по степи. Светлая точка продолжала гореть во мраке. Приближаясь к этому источнику наших надежд, мы строили догадки, откуда может происходить этот свет. Предположим, что это человеческое жильё: но кто же это такой? Это, очевидно, человек, недовольный даже Солсберийской равниной. Она показалась ему недостаточно дикой и пустынной, и он построил себе жильё вдалеке от дорог, пересекающих эту дивную степь.

Действительно, дорога находилась во многих милях позади нас. Кроме нас, в это место степи никто, наверное, никогда не заходил. И мы-то забрались сюда по необходимости и случайно.

Если нашёлся пустынник, желавший навсегда уединиться от мира и людей, то он достиг своей цели.

Постепенно приближаясь к светлой точке, мы увидали, наконец, освещённое окно небольшого домика. Домик был построен в ложбинке, и заметить его можно было только с той стороны, с которой мы к нему подходили.

Небольшое пространство перед домом было очищено от кустарников, а посередине этого лужка ходила пропавшая Хлоя, пощипывая траву. Лошадь, по всей вероятности, подобно нам, пошла на огонёк в надежде разжиться овсом и водой. Саксон крякнул от удовольствия и, взяв лошадь за уздечку, повёл её за собой. Мы приблизились к двери одинокого домика.