Приключения одной теории

Мы познакомились с произведенным Хейердалом систематическим обзором путей, ведущих в Новый Свет и из Нового Света. На материале разных наук можно попытаться показать, были ли на самом деле использованы возможные трассы, кем и когда.

Естественно искать языковое сходство, но это не всегда сулит успех. Часто разбирают также явные совпадения отдельных элементов культуры, однако тут трудно что-либо утверждать уверенно, так как эти элементы могли развиться параллельно, и чтобы не ошибиться, совпадения принимают как доказательство, если они уж очень разительны. Материал, поставляемый естественными науками, обычно надежнее. Правда, зоология в этом случае мало что дает, зато исследования ботаников за последние десятилетия приобретают все больший вес.

Хейердал основательно изучил этот материал и сделал четкий обзор с учетом новейших данных. Этот обзор позволяет убедиться, что и естествоведы не застрахованы от ошибок, а исследователи из других областей вправе их судить.

Эта статья появилась первоначально в «Антиквити» (т. XXXVIII, стр. 120-133, Кембридж, 1964).

Начиная с эпохи великих географических открытий и вплоть до конца прошлого века в ходу было немало теорий о плаваниях аборигенов в Новый Свет и из Новою Света (до Колумба). В первые десятилетия XX века все они были отвергнуты компетентными учеными; исключение составляют документально подтвержденные походы норманнов в северо-восточную часть Северной Америки в начале нашего тысячелетия.

Что же явилось главной причиной столь резкого перехода от крайнего диффузионизма (его сторонники придают большое значение заимствованию и распространению новых элементов культуры) к крайнему изоляционизму (противоположный взгляд, который предполагает множество географически обособленных линий развития) среди исследователей американской древности?

Можно назвать несколько причин такой тенденции среди американистов. Одна из них – все более настоятельные требования научных доказательств и фактов вместо догадок и предположений; другая

– открытие, что этнографические параллели в искусстве и утвари двух разных областей могут объясняться независимым сходным развитием. Бесспорно, однако, что толчком, который способствовал широкому распространению изоляционистских взглядов, был материал, появившийся в связи с возникновением американской этноботаники (раздел ботаники, занимающийся изучением изменений флоры, выведением и распространением растений в результате деятельности человека). Здесь нужно прежде всего назвать двух видных ботаников: француза Альфонса де Кандоля и его последователя, американца Элмера Меррилла.

В своем основополагающем труде «Происхождение культурных растений» (1884 год) де Кандоль сделал интересный и чрезвычайно важный вывод: «В истории культурных растений я не нашел ни одного указания на связи между народами Старого и Нового Света до открытия Америки Колумбом».(1) Эти слова оказались решающим аргументом в дискуссии между этнографами и специалистами по древней истории – современниками де Кандоля. Если между доколумбовой Америкой и Старым Светом были регулярные связи, почему ни одна из зерновых культур Старого Света не проникла в древнюю Мексику или Перу? И почему остальные континенты не знали американской кукурузы?

Меррилл – верный последователь де Кандоля, на учении которого он основывал свои взгляды, воспринял и развил тезис о том, что до норманнов и Колумба не было никаких контактов между Старым и Новым Светом. Убежденность и энергичная борьба Меррилла за свои взгляды сделали его одним из ведущих поборников новой гипотезы, по которой великие океаны, омывающие тропическую и умеренную зоны Нового Света, были неодолимым и непроницаемым барьером для первобытных мореходов. Однако если французский ученый ограничился выводом, что ботанический материал не подтверждает возможность контактов между Старым Светом и аборигенами Америки, то, по словам Меррилла, негативные свидетельства ботаников доказывали, что таких контактов не могло быть.

В 1937 году Меррилл писал: «Поскольку земледелие в Америке было автохтонным, мы вправе предположить, что автохтонными были и культуры, на которых оно основывалось».(2) А так как Меррилл был видным ботаником, к тому же одним из немногих пионеров этноботаники, чьи выводы непосредственно влияли на вопрос об этнических передвижениях, его категорическое, вновь и вновь повторяемое утверждение не могло не повлиять на современных ему этнологов, тем более что они сами заметили отсутствие в культуре Нового Света важных изобретений Старого Света, таких, как гончарный круг и колесо. В первые десятилетия XX века этноботаника утвердилась как наука, в которой господствующие течения американской этнологии черпали убедительные генетические свидетельства.

Однако выводы Меррилла были подвергнуты сомнению ботаниками и специалистами по географии растений, придерживающимися других взглядов. Наиболее видные среди них – Кук, Зауэр, Картер, Хатчинсон, Силоу, Стефенс, Стонор и Андерсон. Все они представили исторические или генетические свидетельства того, что первобытный человек переносил культурные растения через тропические океаны, окружающие Новый Свет. Благодаря успехам современной археологии была получена важная ботаническая информация, которой не было во времена де Кандоля, и Мерриллу становилось все труднее отстаивать взгляды, за которые он так цепко держался в двадцатые и тридцатые годы.

Сила и убедительность суждений Меррилла покоились на тезисе о полном и безусловном отсутствии общих для двух полушарий культурных растений. Это негативное доказательство было хотя и не окончательным, но достаточно веским аргументом против трансокеанских плаваний. Зато стоило бы найти хоть одно растение, представляющее собой исключение из этого правила, как рухнула бы вся его аргументация. Так что Мерриллу надо было следить за тем, чтобы его бочка нигде не протекала. Потеря даже одной клепки сделала бы всю бочку непригодной; негативное доказательство, превратившись в позитивное, обратилось бы против него с удвоенной силой.

БАТАТ

В 1946 году Меррилл собственноручно выбил первую клепку из своей, казалось бы водонепроницаемой бочки. Изучение географии растений и таксономии (раздел природоведения, занимающийся принципами классификации), а также знакомство с историческими исследованиями, проведенными его соотечественником, знаменитым этнологом Диксоном и другими, заставили Меррилла признать, что аборигенные мореплаватели во всяком случае пересекли океан между Новым Светом и Полинезией. Он писал: «Они ввезли в Полинезию одно важное пищевое растение американского происхождения – батат – и распространили его от Гавайских островов до Новой Зеландии… задолго до появления европейцев в Тихом океане».(3) Дальнейшее изучение происхождения и распространения американского батата, а также практический показ в 1947 году мореходных качеств южноамериканского бальсового плота вынудили в конце концов Меррилла в корне пересмотреть свой взгляд, и в 1954 году он написал: «Было бы глупо утверждать, что до Магеллана не было никаких сообщений через Тихий океан». Теперь он заявлял, что самый факт возделывания американского батата во всей Полинезии до первого плавания Кука есть позитивное свидетельство доевропейских контактов.(4) Он подчеркивал также, что за бататом требовался тщательный уход во время плавания и что мореплаватели должны были взять с собой из Америки живое растение вместе с землей, ибо никакой клубень не сохранил бы всхожесть, находясь во влажной атмосфере на уровне моря сверх одного-полутора месяцев. Меррилл ссылался на плот «Кон-Тики», которому понадобилось больше трех месяцев, чтобы пересечь океан.

КОКОСОВЫЙ ОРЕХ

Тем временем в новом освещении предстал также вопрос о доевропейском распространении кокосового ореха. Сам де Кандоль был неуверен, откуда он произошел и как распространялся. Многочисленные виды подсемейства Cocoinae, к которому принадлежит кокосовый орех, типичны для тропической Америки, ни одного из них нет в Азии. Только многосторонне используемую культурную кокосовую пальму Cocos nucifera можно проследить от аборигенных поселений Центральной Америки, на всех островах Тихого океана до Индонезии и приморья Азии.

Таким образом, ботанические свидетельства склонили де Кандоля к тому, чтобы считать тропическую Америку подлинной родиной кокосовой пальмы. Позднее он изменил свой взгляд: «Обитатели азиатских островов были куда более отважными мореходами, чем американские индейцы. Очень может быть, что лодки с азиатских островов, на борту которых в качестве провианта были кокосовые орехи, по воле шторма или из-за неверного маневра попали на западное побережье Америки или на острова на пути к Америке. Обратное в высшей степени невероятно».(5) Однако другие авторы отмечали, что было бы очень странно, если бы мореплаватели из Индонезии распространили кокосовую пальму в Полинезии и Америке и не завезли бы туда алкогольные напитки. С давних времен в Индонезии из сока кокосовой пальмы приготовляют пальмовое вино. В Полинезии же и Америке этот способ до прихода европейцев был неизвестен.

В начале XIX века многие ботаники считали возможным естественное проникновение кокосового ореха через Тихий океан. Англичанин Геппи писал в 1906 году: «Остается… заключить, что он первоначально вышел из Америки – родины этого рода, возможно, в виде дара, принесенного Экваториальным течением из Нового Света в Азию».(6) В 1941 году на Гавайских островах были проведены опыты с плавающими кокосовыми орехами. Они опровергли представление о том, что кокосовый орех, пройдя любое расстояние в океане, может прорасти, когда его вынесет на берег. Было установлено, что глазки плывущего в море ореха заражаются гнилостными бактериями, поэтому при длительном плавании от Нового Света до Полинезии он утрачивает всхожесть.

Тщательные исследования ученых позволили документально доказать, что кокосовый орех произрастал в Центральной Америке ко времени прибытия Колумба и первых испанцев. Винер и немецкие ботаники Андре и Хармс установили также, что кокосовый орех входит в число одиннадцати аборигенных растений, изображенных на древнеперуанских сосудах. Пришлось Мерриллу поневоле расстаться со второй клепкой: «…добавим еще одно утверждение, каким бы ошеломляющим оно ни показалось: вряд ли подлежит сомнению, что полинезийцы ввезли кокосовый орех на западное побережье Америки между Панамой и Эквадором незадолго до прихода испанцев». И еще: «Мы не знаем окончательно, откуда происходит вид… Одно несомненно: кокосовая пальма прочно утвердилась на влажном тихоокеанском побережье Панамы и в сопредельной Колумбии до появления испанцев».(7)

БУТЫЛОЧНАЯ ТЫКВА

Не успел Меррилл заявить, что он вынужден пересмотреть свое мнение о перевозках человеком батата и кокосового ореха через океан между доколумбовой Америкой и Полинезией, как его бочка лишилась еще одной клепки.

В противоположность Линнею де Кандоль, а за ним и Меррилл полагали, что до Колумба коренное население Америки совсем не знало тыквы. Но вот археологи стали находить в древних могилах Перу и Чили тыквенные семена и изделия из высушенных бутылочных тыкв. В 1931 году Норденшельд указал на большое сходство таких изделий Океании и доиспанской Южной Америки и назвал бутылочную тыкву «главным доказательством доколумбовых связей между Океанией и Америкой».(8) Сэр Питер Бак (он же Те Ранги.Хироа, сын ирландца и полинезийки, прославившийся блестящими этнографическими исследованиями; занимал должность директора муаея Бишопа в Гонолулу, умер в 1950 году) в 1938 году сослался на бутылочную тыкву как на доказательство того, что полинезийские мореходы во время дальних плаваний в начале нынешнего тысячелетия несомненно достигали Южной Америки.(9) В 1945 году, за два года до плавания «Кон-Тики», он повторил это утверждение и добавил: «Поскольку у индейцев Южной Америки не было ни судов, ни мореходных навыков, необходимых, чтобы пересечь просторы океана, отделяющие их берега от ближайших полинезийских островов, их никак нельзя считать переносчиками».(10) Этот распространенный среди этнологов взгляд повлиял в свою очередь и на ботаников. Двое из них, а именно Имз и Сен-Джон, писали в 1943 году: «Ныне полагают, что до XIII века полинезийские мореплаватели с Мангаревы или Маркизских островов ходили на восток до Перу, потом возвращались. Такое плавание может объяснить появление батата… в Полинезии и бутылочной тыквы… в Южной Америке».(11) В 1950 году даже Меррилл признал, что распространение тыквы не может подтверждать его прежних взглядов, «ибо очевидно, что это культурное растение существовало в обоих полушариях до Магеллана». И еще: «Возможно, оно попало в доколумбову Америку благодаря полинезийским мореплавателям».(12) Однако и это предположение было поколеблено постепенно накапливающимися свидетельствами. Одновременно с экспедицией «Кон-Тики», которая доказала возможность плаваний на плотах из Перу, американский археолог Джуниус Берд раскопал на перуанском побережье мусорную кучу Хуака-Приета и обнаружил, что представители одной южноамериканской рыбачьей культуры выращивали и использовали для изготовления утвари бутылочную тыкву больше трех тысяч лет назад, то есть задолго до того, как полинезийцы достигли своей нынешней области обитания и, следовательно, могли доплыть до Нового Света.

Таким образом, в Перу тыква появилась раньше, чем в Полинезии. Но тогда она должна была прибыть из Перу в Полинезию, а не наоборот. В 1954 году Меррилл предложил считать родиной бутылочной тыквы Африку, откуда она через Атлантический океан, очевидно, попала к аборигенам Америки. Он заявил, что распространению в Америке и Полинезии тыква также обязана человеку.(13)

БАНАН

Отстаивать изоляционизм, продолжая цепляться за оставшиеся от бочки кленки, было бы нелепо. Под напором все более убедительных свидетельств Меррилл уступает и признает, что банан тихоокеанских островов не ввозился в Перу и Бразилию португальцами, как он ранее полагал, а возделывался там еще до Колумба. Английский путешественник Стивенсон, а также немецкие ботаники Виттмак и Хармс заметили, что листья банана многократно обнаруживались в древнеперуанских могилах(14), а французский этноботаннк Рошбрюн нашел плод культурного Musa paradisiaca (пищевого банана) в древней могиле в Анконе на побережье Центрального Перу.(15) Хронисты Гарсилассо де ла Вега, Патер Акоста, Патер Монтесинос и Гуаман Пома, пытавшиеся провести грань между аборигенными и привозными культурами, единодушно утверждали, что банан разводили в Перу до конкисты (то есть до завоевания страны испанцами). Меррилл то ли не знал об этой информации, то ли пренебрегал ею, но он не отрицал достоверных данных о существовании обширных банановых плантаций, которые были обнаружены первыми европейцами во внутренних областях Южной Америки. Растение, в плодах которого не развиваются семена, вряд ли может распространяться без помощи человека. Нужно выкопать корневище созревшего растения, разделить его на части и высадить. Когда представишь, сколь медленно идет такое размножение, особенный вес приобретают наблюдения испанского путешественника Орельяны. Спустившись в андские леса, чтобы первым из европейцев в 1540-1541 годах пересечь Южную Америку, он обнаружил банан повсюду в верховьях Амазонки. По теории самого Меррилла, банан в лучшем случае мог попасть на остров Сан-Доминго в Вест-Индии только 24 годами раньше. Столь обширное и стремительное географическое распространение именно банана (неизвестного аборигенам до тех пор), а не других значительно быстрее распространяющихся культурных элементов, должно было бы показаться чудом даже самому закоренелому изоляционисту.

Начав с уступок в вопросе о контактах между аборигенами Южной Америки и Полинезии, Меррилл отказался от теории, по которой культуру банана в Перу и Бразилию ввезли португальцы. В 1954 году он писал: «С полным основанием можно признать, что одна или несколько из многочисленных полинезийских разновидностей банана были доставлены самими полинезийцами в Южную Америку, потому что побеги легко перевозить на большие расстояния, и они даже при минимальном уходе сохраняют всхожесть. Возможно, одна из разновидностей, попавших в приморье Перу, пересекла Анды и достигла верховий Амазонки».(16)

ХЛОПЧАТНИК

Примерно в это же время в орбиту дискуссии было вовлечено еще одно полинезийское растение, которое раньше все упускали из виду. Когда европейцы впервые пришли на Маркизские и Гавайские острова, острова Общества и подверженные полинезийскому влиянию острова Фиджи, они нашли там дикорастущий хлопчатник. Много лет это растение оставалось вне поля зрения этноботаников: ведь полинезийцы поры европейских открытий, как и другие народы по обе стороны Тихого океана, не знали ткачества. Материю для своей скудной одежды они изготовляли, отбивая колотушками луб. Никто и не подозревал, что мог существовать четко определяемый культурный субстрат (предшествующая культура иного происхождения) с гончарством и ткацким станком. Хотя, европейцы установили, что из хлопчатника островов Общества и Маркизских можно получить пряжу, островитяне равнодушно отнеслись к попыткам наладить возделывание хлопчатника и трудоемкое прядение и ткачество. И много лет единственной примечательной особенностью линтерного полинезийского хлопчатника было то, что он не произрастал нигде в прилегающей к Азии части Тихого океана, включая Австралию, однако рос на Галапагосс, как бы перебрасывая мост к диким и культурным видам Нового Света.

В 1947 году Хатчинсон, Силоу и Стефенс – специалисты по хлопчатнику – опубликовали генетическое исследование о диких и культурных видах хлопчатника всею мира. Они обнаружили, к своему удивлению, что полинезийский хлопчатник относится к 20-хромосомным культурным видам Америки, которые были выведены в Мексике и Перу индейскими селекционерами. Дикие виды хлопчатника везде насчитывают 13 хромосом, и столько же хромосом у всех культурных видов Азии и Африки. А древним селекционерам Америки удалось вывести тетраплоидный линтерный хлопчатник, то есть насчитывающий 26 хромосом. Вместе с полинезийскими видами и подвидами – это единственные тетраплоиды во всем роде хлопчатника. Таким образом, по чисто ботаническим соображениям три названных ботаника вынуждены были предположить, что линтерный хлопчатник достиг Полинезии «после того, как его начали культивировать аборигены тропической Америки».(17) Американский специалист по географии растений Зауэр показал в 1950 году, что распространение культурного хлопчатника из Америки в Полинезию (кстати, сравнительно позднее, однако до прихода европейцев) нельзя приписать ни птицам, которые не едят семян Gossipium, ни океанским течениям – хлопчатник отнюдь не приспособлен для дальних плаваний. Он показал также, что и отдаленные геологические периоды, когда география этой части света была иной, дикий 13-хромосомный хлопчатник мог попасть в Америку естественным путем, но такое объяснение для того времени, когда появилась тетраплоидпая группа, неприложимо. «И эта гипотеза никак не позволяет объяснить появление хлопчатника явно американского происхождения в районе от Галапагоса до островов Фиджи. Волей-неволей мы должны допустить посредничество человека в географическом распространении рода Gossipium. Это касается только линтерных форм, используемых человеком».(18) Его соотечественник и коллега Картер спрашивал в 1950 году: «Может быть, хлопчатник первоначально использовался как источник масличных семян, как полагают Хатчинсон, Силоу и Стефенс? Или, быть может, в тихоокеанской области было ткачество, от которого затем отказались в пользу лубяных материй?».(19) Таким образом, линтерный полинезийский хлопчатник вторгся в сферу этноботаники. Даже Меррилл, касаясь опознания в полинезийском хлопчатнике 26-хромосомного американского гибрида, сказал в 1954 году: «Этот гибрид вполне мог достичь Таити с помощью человека до того, как прекратились плавания полинезийцев».(20) Огромное число свидетельств прямого американо-полинезийского контакта в доколумбову пору заставило Меррилла отказаться от своей прежней точки зрения; он признает: «Приходится согласиться, что случайные контакты время от времени возникали между народами Полинезии и Америки и даже между американскими индейцами и жителями островов Восточной Полинезии…». Он больше не считает полинезийцев единственными мореходами Тихого океана, а говорит: «Мы должны признать…, что аборигены Южной Америки могли достичь некоторых тихоокеанских островов на бальсовых плотах».(21)

РАСТЕНИЯ ОСТРОВА ПАСХИ

Признание Меррилла в его предсмертной публикации явилось вехой в американской и полинезийской этноботанике. Никто не отстаивал доктрину полной изоляции Америки до Колумба с такой страстной убежденностью, как он. Меррилл и его сподвижники любой океан, несмотря ни на какие течения, считали барьером для перемещения человека, а не средой, способствующей путешествиям и дрейфам. Причем критическая позиция сторонников этой точки зрения несомненно сыграла ценнейшую роль плотины, без которой американская этнология в наши дни была бы затоплена диффузионистскими теориями.

Справедливость требует подчеркнуть, что накопленные свидетельства позволяют признать плавания аборигенов лишь на сравнительно короткое расстояние между Южной Америкой и Полинезией. Ботанический материал, доказывающий прямую связь с более отдаленными Азией или Африкой, еще нуждается в подтверждении.

Ареал кумары объединяет Южную Панаму, Колумбию, Эквадор, Перу, Полинезию и подверженную полинезийскому влиянию Меланезию. Мало того, что во всей этой области разводили батат, его везде называли «кумара» или каким-нибудь сходным словом. Количество убедительных свидетельств взаимосвязи в пределах области распространения кумары продолжает увеличиваться. Мы узнаем о все новых американских видах, которые культивировались полинезийскими аборигенами и были найдены в Полинезии первыми европейскими исследователями.

Остров Пасхи, ставший ныне предметом новой проверки на наличие американских растений, можно назвать связующим звеном между остальной Полинезией и Новым Светом. Когда на этот уединенный остров прибыли европейцы, они увидели немало американских растений. Большие площади были заняты многочисленными разновидностями батата; все первые исследователи острова в одни голос называют его основной пищей пасхальцев. Высушенные тыквы были единственным видом сосудов для воды; в числе даров, преподносимых европейцам при встрече, был чилийский перец (Capsicum) – американское растение, пока не обнаруженное на островах, лежащих дальше на запад.

Ко времени прибытия европейцев дикая (или предположительно дикая) растительность Пасхи была чрезвычайно бедна. В 1934 году шведский ботаник Скоттсберг насчитал на Пасхе тридцать одно цветковое растение: из них одиннадцать пантропических или широко распространенных в тропической зоне. Эти одиннадцать видов могли попасть на остров с любой стороны, причем, подобно папоротникам и мхам, чисто естественным путем. Но географические области распространения остальных двадцати видов были ограничены и находились либо к востоку, либо к западу от острова, причем некоторые из этих видов без помощи человека не смогли бы попасть на океанический остров.

Только семь из двадцати видов играли непосредственную роль в экономике пасхальцев; из этих семи полезных, но, видимо, одичавших растений пять вышли из Южной Америки и два из Полинезии. Пять южноамериканских видов – это камыш тотора (главный строительный материал пасхальцев и сырье для плетеных изделий), дерево торомиро (единственное на острове дикорастущее дерево, его древесина идет на резные изделия), Lycium caroliniamim (единственный на острове дикорастущий кустарник, ягоды съедобны), Cyperus vegetus (съедобные корни) и Polygonum acuminatnm (пресноводное растение, используемое как лекарственное в Перу и на острове Пасхи).

Присутствие двух полинезийских видов (Chenopodium ambiquurn и Solanum insulae paschalis) легко объяснить: предки нынешних пасхальцев приплыли на остров в доевропейские времена из Полинезии. Скоттсберг писал: «С ботанической точки зрения эти растения, исключая американские виды, не представляют большой проблемы, если признать, \что в самом деле была трансокеанская миграция… однако наличие американского элемента вызывает недоумение».(22) Наиболее примечательной ботанической проблемой являются водные растения в кратерных озерах Пасхи; если не считать эндемического торфообразующего мха, все растения относятся к чисто американским пресноводным видам, которые не способны преодолеть такой путь ни по морю, ни по воздуху. В 1934 году Скоттсберг оставил открытым этот затруднительный ботанический вопрос.

После того как было доказано, что Полинезия была достижима для древнеперуанских судов, Скоттсберг (в 1956 и 1957 годах) вернулся к этой проблеме.(23) Он еще раз изучил пасхальский камыш тотора и установил его тождественность камышу Scirpus riparius (по позднейшим данным, Scirpus tatora), который произрастает в андских озерах и который аборигены разводили на тихоокеанском побережье Перу для тех же целей, что и пасхальцы. Ученый отверг возможность непосредственного перемещения камыша через океан без помощи человека, а мысль о сухопутном мосте назвал несерьезной.

Точно такая же проблема возникла и в связи с единственным спутником тоторы на кратерных озерах Пасхи – американским полигонумом. Скоттсберг признал, что аборигены, видимо, были причастны к появлению на Пасхе этих двух южноамериканских пресноводных видов и что такое допущение значительно упрощает сложный ботанический вопрос о трансплантации в доевропейское время.

Впоследствии археологи подтвердили, что камыш тотора был привезен на Пасху до появления европейцев. А пробы пыльцы, изученные шведским палеоботаником Селлингом, показывают, что Polygonum начал произрастать на кратерных озерах внезапно в ранний период заселения острова. Люди, расчищая участки, намеренно сжигали лес и истребляли при этом первичную растительность, которая состояла из нескольких (впоследствии вымерших) видов деревьев и кустарников, включая широко распространенную на острове пальму. Лесные пожары, учиненные людьми,– причина скудости современного пасхальского ландшафта. Однако ввезенные в то время пресноводные растения не были истреблены, они разрослись и покрывают теперь большую часть поверхности трех обширных, некогда совсем чистых кратерных озер.

Поскольку появляется все больше доказательств того, что до прихода европейцев на острове Пасхи произрастали такие древнеамериканские полезные растения, как батат, бутылочная тыква, чилийский перец, камыш тотора, Polygonum acuminatum, Cyperus vegetus, Lycium carolinianum и торомиро, мы вправе предположить, что одновременно с ними были ввезены и другие американские виды: низкорослая перувианская вишня, полуодичавший ананас, маранта, маниок и табак. Когда европейцы составляли первые описания острова, эти растения росли преимущественно в заброшенных островитянами районах Пасхи.

Согласно пасхальским преданиям, записанным американским флотским офицером Томсоном в 1889 году,(24) табак был доставлен на остров самыми первыми поселенцами. Его местное название (аваава) позволяет предположить, что табак первоначально жевали, как в Андах, до прихода европейцев, а не курили (одмоодмо), как это стало обычным впоследствии. Но утверждать, откуда эти растения попали на Пасху, еще нельзя, и время их появления на острове пока неизвестно. Заметим только, что ботаники считают некоторые из них доевропейскими и в других частях Полинезии.

АНАНАС

Ботаник Бортони в 1919 году предположил, что американский ананас, видимо, распространился в тихоокеанской области в доколумбовы времена.(25) Его коллега Браун показал в 1931 году, что есть серьезные основания считать культуру ананаса на Маркизских островах доевропейской.(26) А ботаник Дегенер заявил в 1930 году, что гавайцы разводили менее ценную, полудикую разновидность ананаса задолго до того, как его, согласно письменным источникам, ввезли европейцы.(27) Пятью годами позже американский гавайист Брайен писал: «Произрастание ананаса и некоторых других растений, плоды которых идут в пищу, в Полинезии может означать, что полинезийцы ходили к берегам Южной и Центральной Америки».(28)

ПЕРУВИАНСКАЯ ВИШНЯ И ARGEMONE

Перувианская вишня Physalis peruviana прежде была широко распространена в Восточной Полинезии. На острове Пасхи и на Маркизском архипелаг она почти исчезла, но кое-где, например на восточном побережье Фату-Хивы, ее еще можно найти в дикорастущем виде на месте старых поселений. В 1888 году ботаник Хиллебранд(29) указывал на произрастание перувианской вишни на Гавайских островах с давних пор; он считал ее «важным американским элементом из Андской области в гавайской флоре».

Мы видим здесь примечательную параллель острову Пасхи; на это обратил внимание в свое время Скоттсберг. В 1950 году Картер(30) выделяет в «гавайской флоре» Хиллебранда девять андских растений, он считает, что все они «заслуживают этноботанического изучения». О гавайско-перувианской вишне Картер писал: «Physalis – съедобное растение, родственное американскому томату. Дженкинс в недавно изданном «Происхождении культурного томата» считает Physalis предшественником культурного томата и полагает, что томат потому и стали разводить, что он в общем схож с Physalis. Подобно хлопчатнику, батату и гибискусу, Physalis тоже указывает на Перу».

Изучая чисто американский род Argemone, ботаники Прейн(31) в 1895 году и Федде(32) в 1909 году независимо друг от друга отметили, что присутствие его на Гавайских островах ко времени открытия архипелага капитаном Куком трудно объяснить. В 1932 году американский этнолог Стоукс(33) отмечал, что нет ничего удивительного в том, что американский Argemone попал на Гавайские острова до прихода европейцев. Его вполне могло доставить то самое судно, которое привезло американский батат.

Через три года Яковлев и Эррера(34) сообщили, что Argemone использовался в древнем Перу в силу своих наркотических и анестетических свойств.

Картер(35) писал в 1950 году: «Судя по Argemone, обмен знаниями распространялся не только на съедобные растения, но и на лечебные растения и сопряженные с ними магические действия и ритуалы». И еще: «Все это позволяет предположить, что речь идет не о сорняке, а о растении с совершенно определенным применением в рамках данной культуры. Так как растение стало известно здесь вместе с рецептами его использования, то можно полагать, что оно скорее всего было доставлено сюда намеренно, а не случайно.

Таким образом, проблема Argemone alba (var. glauca) на Гавайских островах встает перед нами в новом свете… Данные исследований позволяют сделать вывод, что на Гавайские острова он привезен человеком». И еще: «В самом деле, было бы крайне странно, если бы оказалось, что природными путями на Гавайские острова попали только «космополитические травы», используемые человеком в Америке, и что американские рецепты их применения путешествовали вместе с ними, как это мы видим в случае с Argemone».

ПАПАЙЯ, ПАВАХИНА, МЕИ-РОРО И HELICONIA BIHAI

Папайя – тропическое плодовое дерево (дынное) из Нового Света. Более крупный вид папайи произрастал от Мексики до Перу, а малоизвестные мелкие южноамериканские виды разводили во всей Андской области до Северного Чили.

В своем труде о флоре Маркизского архипелага Браун(36) сообщал в 1935 году: «…на Маркизских островах произрастают по меньшей мере две разновидности Carica papaya. Ви инана (ви ината), которую маркизцы считают одним из своих древнейших растений, дающих съедобные плоды, несомненно, попала сюда очень давно. Плоды мелкие и не такие вкусные, как у ви оаху, привезенной, по словам островитян, с Гавайских островов первыми миссионерами… Сок папайи, желательно мужского дерева (мамее), применяется для припарок. Происхождение – тропическая Америка. В Полинезию привезена аборигенами».

На основании различных ботанических данных Браун в том же исследовании сделал вывод, что «между аборигенами Американского континента и Маркизских островов, несомненно, происходило какое-то общение».

Этот материал включал траву павахина (Aristida subspicata), названную так же, как назывался важный традиционный головной убор в виде привязанного ко лбу султана, который островитяне прежде часто носили. Браун отмечал: «Интересно присутствие этой американской травы в качестве преобладающего элемента в степных районах Нуку-Хивы (крупнейший остров северной части Маркизского архипелага). Возможно, что ее непреднамеренно привезли с собой ранние поселенцы, примерно в то же время, когда здесь появился дикий ананас».

О маркизском меи-роро (Agoratum conyzoides) Браун писал: «…на Маркизских островах благоухающие цветы и листья охотно использовали для гирлянд, их добавляли как душистое вещество в кокосовое масло, применяли как лекарство. Роберт Эйткен отмечает, что и на Тубуаи ими сдабривали кокосовое масло. Распространение – пантропическое, происхождение – Америка. Вероятно, первобытный человек непреднамеренно доставил это растение в Юго-Восточную Полинезию».

Heliconia bihai – еще одно чисто американское растение, которое некогда применялось в хозяйстве и проникло в глубь островной области. От Вест-Индии до Южной Америки коренные жители употребляли в пищу его богатые крахмалом клубни, а листья шли на кровлю, стены жилищ, из них делали шляпы, циновки, корзины. Английский ботаник Бейкер(37) первым показал в 1893 году, что родина этого растения – тропическая Америка. Геликонию тихоокеанских островов он считал культурной разновидностью, родственной мексиканским и перуанским видам.

Десять лет спустя американский ботаник Кук подтвердил мнение своего коллеги Шуманна о доисторическом появлении этого полезного американского растения на тихоокеанских островах и добавил: «Хотя это растение больше не возделывается полинезийцами, оно прочно обосновалось в горах Самоа и на многих архипелагах к западу. В Новой Каледонии и в наши дни из крепких листьев Heliconia плетут шляпы; однако панданус – уроженец малайской области больше подходит для всяких хозяйственных нужд и на полях полинезийцев он вытеснил Heliconia».(38)

ЯМСОВЫЕ БОБЫ

Нечто сходное произошло с американскими ямсовымп бобами (Pachyrrhizus). В 1944 году ботаник Клаусен(39) указывал, что Pachyrrhizus tuberosus, «видимо, абориген верховий Амазонки и ее притоков в Бразилии, Перу, Эквадоре и Боливии». Он сообщал, что обычные ямсовые бобы являются культурным растением в некоторых частях Вест-Индии и в Южной Америке, притом их разведение облегчается тем, что растение обладает инсектицидными свойствами. Pachyrrhizus, известный среди индейцев кечуа в Перу под названием айпиа, почти не возделывается в современном Перу, хотя первые хронисты еще застали его. Яковлев и Эррера писали в 1934 году о находках бобов Pachyrrhizus в доинкских могилах и указали, что это растение использовалось как декоративный элемент в искусстве наска (североперуанская культура) на тихоокеанском побережье.(40) Кук первым среди ботаников пришел к мысли, что тихоокеанские острова были более достижимы для высокоразвитых культур Перу, чем многие лесные континентальные области, завоеванные Куско.(41) Он считал, что появление съедобных клубней этого вьющегося бобового растения на островах можно объяснить лишь плаваниями аборигенов. Кук рассказывает, что «аборигены островов Тонга больше не выращивают Pachyrrhizus для питания, но позволяют ему расти на парах, так как считается, что оно помогает получать высокие урожаи собственно ямса… жители Фиджи используют волокно Pachyrrhizus для изготовления лесы… растение почему-то фигурирует в их религиозных ритуалах; видно, в древности оно играло более важную роль».

Геоботаник Геппи(42) тоже недоумевал, откуда появился этот элемент в островном земледелии: «…родина Pachyrrhizus – Америка. Спрашивается, как растение такого происхождения могло попасть на запад Тихого океана? Оно здесь довольно широко распространено и встречается в Новой Каледонии, на Новых Гебридах, на островах Фиджи, Тонга и Самоа. Хотя его съедобные корни идут в пищу только при недороде, в диком виде оно произрастает на всех островах Фиджи… На островах Тонга, как сообщает Грэффе, его часто сажают, чтобы улучшить почву для собственно ямса…». Американские исследователи Стюард(43) и Зауэр(44) позднее считали что это древнее американское полезное растение свидетельствует о давних трансокеанских плаваниях.

ЯМС

Собственно ямс (Dioscorea sp.) получил в доколумбово время подлинно транстихоокеанское распространение, съедобные сорта разводили от древней Америки до Индонезии. Принято считать, что ямс попал в Полинезию из Меланезии, но если обычай чередовать его с Pachyrrhizus распространился вместе с самим ямсом, можно допустить появление на островах американских видов.

В тропическом поясе Нового Света произрастает немало диких видов Dioscorea, и, как сообщил в 1950 году Зауэр, клубни некоторых съедобны, однако неизвестно, происходят ли культурные американские сорта от этих диких американских родителей.

Как показал в 1950 году Картер вместе со своими коллегами Грэем и Трамбэллом, когда испанцы впервые пришли в область карибов, они застали там не меньше трех клубневых культур – батат, ямс и маниок. В записях испанского хрониста Овьедо за 1535 год есть абзац с описанием формы, жилкования, черенка и положения листьев ямса – признаков, отличающих его от батата, приведено местное название – аес. Аес описан также в рассказе Наварретте о плавании Колумба. Картер заключает: «Итак, вот еще одно растение, которое, подобно батату, размножается вегетативно, а потому вряд ли способно пересечь морские просторы с ветром, течением, птицами, вообще без помощи человека, и тем не менее оно пересекло океан в доколумбово время».(45) Браун собирал аборигенный ямс на Маркизских островах, где он называется пу-ахи, и писал в 1931 году(46): «Материала для точного определения недостаточно, но он как будто близок, если не тождествен, Dioscorea cayenensis Lamarck, уроженцу Африки, который издавна возделывался в тропической Америке… Его подземные клубни охотно применяются в пищу аборигенами… На Маркизских островах очень редок. Всего один экземпляр найден на Фату-Хиве, самом южном острове архипелага. Несомненно завезен в давние времена аборигенами. Если это и в самом деле Dioscorea cayenensis, на который он очень похож, – перед нами еще одно указание на контакт с Америкой».

Джейкмен (на Международном конгрессе американистов в 1949 году) отнес ямс к группе избранных растений, которые, вероятно, перекочевали из аборигенной Америки в Полинезию, и добавил: «Большинство этих растений попало на острова не случайно – с течениями, их сознательно доставили туда переселенцы из древней Америки, это видно из того, что лишь немногие из них… могли бы пересечь океан без помощи человека…».(47)

ГИБИСКУС

В отличие от названных раньше, Hibiscus tiliaceus – транстихоокеанское растение, способное расселиться через мировые океаны без посредничества человека. Его семена, не в пример семенам упомянутых выше видов, приспособлены для естественного распространения по воде и вполне могли попасть в Полинезию до появления там человека. Тем не менее планомерное культивирование гибискуса в Полинезии и некоторые связанные с этим лингвистические наблюдения послужили причиной того, что он также был включен в этноботаническую дискуссию. Браун справедливо называет гибискус «одним из самых полезных деревьев, возделывавшихся первыми полинезийцами» (48).

О. Кук и Р. Кук первыми рассмотрели гибискус, или махо, в 1918 году с этноботанической стороны: «Хотя многие ботаники называют махо космополитическим приморским растением, возможно, что своим широчайшим распространением он, как и кокосовая пальма, в большой мере обязан посредничеству человека».(49) Они показали, что это дерево в диком состоянии встречается в изобилии даже как господствующий вид во многих районах Центральной Америки, вплоть до берегов реки Гуаякиль на тихоокеанском побережье Южной Америки. Здесь аборигены изготовляли из луба этих деревьев материю, не боящиеся воды веревки, а при помощи палочек добывали огонь.

По словам Куков, у полинезийцев это дерево нашло, в общем, то же самое применение и называлось похоже. Если в тропической Америке гибискус был известен как махо, или махагуа (с некоторыми вариантами), то в полинезийских диалектах мы видим названия: мао, мау, вау, фау, хау и ау. И авторы заключают: «Махо, махагуа, пли липа гибискус – одно из важных в хозяйстве растений, о котором нужно помнить, когда изучаешь проблему доисторических контактов между обитателями тропической Америки, оно распространилось на островах и берегах Тихого и Индийского океанов явно до прихода европейцев. Размножение и семенами и черенками облегчило его культивирование и распространение первобытными народами. Хотя для расселения махо необходимо не столь большое участие человека, как для батата и других растений-саженцев, его названия тем не менее являют собой почти такое же убедительное доказательство посредничества человека, как и в случае с кумарой…

Название «махо», или «махагуа» (с многочисленными местными вариантами), широко распространено в тропической Америке; и на многих тихоокеанских островах мы встречаем сходные названия либо самого растения, либо важнейших способов его применения. Очевидно, первобытные полинезийцы знали махо до того, как познакомились с аналогичными азиатскими растениями; это вытекает из того, что полинезийские названия других важных культурных растений – бумажной шелковицы Broussonetia (или Papyrius), китайской розы (Hibiscus rosasinensis) и пандануса (Pandanus) – суть производные от махо. Добывание огня трением, изготовление материи путем обработки луба желобчатыми колотушками – специальные приемы, которые, возможно, распространились вместе с махо из Америки в тропические области Старого Света».

Меррилл, оспаривая этот взгляд(50), утверждал, что названный вид никогда не культивировался за пределами Полинезии: «Это дерево, несомненно, сажали на некоторых полинезийских островах потому, что оно было лучшим или одним из лучших волокнистых растений, доступных первобытным полинезийцам… На основе чисто ботанического материала я заключаю, что Hibiscus tiliaceus – вид, получивший естественное пантропическое распространение… и что его в далеком прошлом разнесли морские течения».

И дальше: «Вполне вероятно, что в доисторические времена происходило ограниченное общение между Полинезией и тропической Америкой, но эта вероятность нисколько не возрастет, если считать, будто нынешнее распространение Hibiscus tiliaceus подтверждает такую теорию. Большинство этнологов поддерживает теорию, по которой культура распространялась через Тихий океан скорее на восток, чем на запад. Если описанный Куком комплекс махо родствен полинезийскому комплексу мао, разумнее полагать, что растение попало из тихоокеанской области в Америку, чем говорить о миграции из Америки в Тихий океан».

В 1950 году Картер еще раз рассмотрел(51) взаимно исключающие теории двух ботаников: «Эти аргументы кажутся мне типичными примерами того, к чему приводят навязчивые идеи. Кук так старался доказать американское происхождение земледелия, что неосторожно, чтобы не сказать – неразумно, привел в качестве примера один галофит, семена которого хорошо приспособлены для переноса водой.

В свою очередь, Меррилл, то ли был очень возмущен тенденциозностью Кука, то ли вообще не переносил мысль о транстихоокеанских контактах (а может быть, и то и другое), но так или иначе, ослепленный собственным отрицательным отношением, не видел достоинств аргументации Кука… Ведь, судя по ветрам и течениям, если растение в самом деле было перенесено естественным путем через Тихий океан, то именно в направлении из Америки в Полинезию. Но если согласиться с естественным переносом, остается нерешенным вопрос о применении и названии…

Совпадающие в Полинезии и в Америке приемы использования и названия дерева, а также свидетельства, которые дает батат, позволяют утверждать, что независимо от того, естественным путем или нет пересекло растение океан, название его и, очевидно, способы применения были перенесены через этот самый океан человеком. И вероятно даже, что человек привез с собой само растение». И дальше: «Трудно назвать более ясное свидетельство контактов между народами Тихого океана и Центральной Америки, чем то, которое дает нам батат и гибискус, известный под названием махо».

ФАСОЛЬ ОБЫКНОВЕННАЯ

Предвзятое мнение об отсутствии развитого мореходства в доиспанской Америке наложило свою печать также и на ботаническую дискуссию о происхождении фасоли обыкновенной (Phaseolus vulgaris). В прошлом веке немецкий ученый Кернике(52) в статье о родине фасоли указывал, что раньше об этом полезном растении писали, будто оно культивировалось древними греками и римлянами под названиями долихос, фасеолос и т. д. Поэтому разведение этой же фасоли аборигенами Америки объяснялось тем, что испанцы ввезли ее туда из Старого Света после открытия Колумба.

Эта теория господствовала до тех пор, пока другой немецкий ученый Виттмак в 1880 году(53) не обнаружил фасоль обыкновенную среди материала раскопок, произведенных Рейссом и Штюбелем на месте древних захоронений в Анконе (Перу). Фасоль находилась вместе с другой пищей рядом с мумиями, преданными земле задолго до открытия Америки европейцами. Так неожиданно появилось убедительное доказательство доевропейского культивирования Phaseolus в Америке.

Позже семена фасоли были найдены в доинкских поселениях во всем перуанском приморье. Но европейской фасоли доколумбовой поры к этому времени уже нельзя было найти. Поэтому сделали вывод, что родиной фасоли Старого Света является древняя Америка, откуда испанцы привезли ее в Европу. Сравнительно недавно ботаники Хатчинсон, Силоу и Стефенс, опираясь на убедительные ботанические данные, указали, что фасоль Phaseolus – еще одно подтверждение доколумбовых связей между Старым и Новым Светом.

ФАСОЛЬ ЛИМСКАЯ

Такой же вопрос возник в связи с разновидностями лимской фасоли (Phaseolus lunatus), которая произрастает в диком виде в Гватемале и обнаруживается в ранних погребениях культур чиму и наска на побережье Северного и Южного Перу.

В 1950 году Зауэр(54) описал генетические особенности одного примитивного сорта лимской фасоли, издавна возделываемого в некоторых областях Индонезии и Индокитая, и заметил: «Но если Юго-Восточная Азия окажется реликтовой областью примитивного сорта лимской фасоли, давно исчезнувшего в Перу и Мексике, перед нами встанет новая проблема, а именно – датировка и определение характера транстихоокеанских сообщений, благодаря которым аборигены получили американскую фасоль через океан».

КАНАВАЛИЯ

Аналогичную проблему являет собой родственное фасоли растение Canavalia sp. Американские ботаники Стонор и Андерсон указывали: «Canavalia – широко культивируемое в Тихом океане растение, всегда считавшееся уроженцем Старого Света, – теперь обнаружено в доисторических поселениях на побережье как Южной Америки, так и Мексики».(55) Семена канавалии, раскопанные в четко определяемых слоях в Хуака-Приета на тихоокеанском побережье Перу, датируются III – I тысячелетиями до нашей эры.(56) Зауэр(57) считает, что археологическое распространение канавалии и ее связь с дикими сортами дают право считать ее родиной Новый Свет.

На основании нашего короткого обзора можно заключить, что этнологическая мысль почти сто лот развивалась под влиянием этноботанических аргументов; в свою очередь, этнологические предрассудки заражали ботаников, изучавших Америку.

По литературе о происхождении и распространении ряда американских и тихоокеанских культурных видов можно судить о том, как много ботанических гипотез основывалось на убеждении, что до Колумба Новый Свет был изолирован от всего остального мира. Считалось также доказанным, что только индонезийские суда могли ходить через Тихий океан на восток, что культуры южноамериканских народов не распространялись дальше прибрежных вод, так как полагали, что у них не было настоящих морских судов.

Однако мы располагаем надежными свидетельствами вывоза аборигенных растений из Америки на соседние острова Тихого океана. Основная часть ботанических индикаторов сосредоточена на окраине Восточной Полинезии, но есть веские доказательства контакта со всей областью кумары, вплоть до окраины Меланезии. Подавляющее большинство общих для Полинезии и Америки полезных растений, очевидно, распространилось из Южной Америки на острова; банан, возможно, составляет исключение и служит примером переноса в противоположном направлении.

В отличие от многочисленных признаков южноамериканских плаваний в Полинезию, ботаническая основа, на которой строились предположения о контактах аборигенной Америки с Азией и Африкой, весьма неопределенна и пока что даже сомнительна.

Меррилл(58) отдавал предпочтение Африке как прародине бутылочной тыквы и предполагал, что эта тыква попала в Америку через Атлантический океан. Если в гибридизации 26-хромосомного американского культурного хлопка в самом деле наряду с диким сортом Нового Света участвовал 13-хромосомный культурный хлопок Старого Света (это все еще спорный вопрос), то путь по западному течению через Атлантический океан был куда короче и легче, чем против стихий через Тихий океан, протяженность которого в шесть раз больше Атлантического, причем на островах нет никаких следов 13-хромосомного хлопка.

Область распространения кокосового ореха простирается через весь Тихий океан. Если его родина – тропическая Америка, где находят все близкие роды, то его вывезли оттуда первые покорители Тихого океана, ибо он рос в Индонезии в начале нашей эры.

Ареал Pachyrrhizus тоже простирается через весь Тихий океан. Практически мексиканский Pachyrrhizns вполне мог достичь прилегающих к Азии островов на судах аборигенов, которые шли с Северным экваториальным течением, минуя Полинезию через широкие ворота между Маркизскими и Гавайскими островами. Если жаркая дискуссия о давнем разведении американской кукурузы в Юго-Восточной Азии закончится в пользу тех, кто утверждает, что кукуруза там появилась в доколумбовы времена, а не с приходом португальцев, то опять-таки придется принять во внимание мощное океанское течение, которое устремляется от берегов Мексики к Филиппинам.

Подведем итог. С начала возделывания хлопчатника, бутылочной тыквы и батата в Новом Свете эти и многие другие полезные растения доставлялись древними мореплавателями из Южной Америки в Полинезию. Некоторые специалисты по географии растений подозревают ныне возможность аборигенных плаваний из Африки в Центральную Америку или из Центральной Америки в Юго-Восточную Азию (если не то и другое одновременно), но у них еще нет убедительных оснований, чтобы утверждать это.

Однако было бы ошибкой вовсе пренебрегать, как это делали в прошлом, очевидным отсутствием географических барьеров, которые мешали бы судам аборигенов плыть из Северной или Южной Африки в Центральную Америку, из Перу в Полинезию, из Мексики в Индонезию, даже из Индонезии в Мексику – по старой трассе галеонов к северу от Гавайских островов. Для дрейфа на маленьком, но надежном судне по любому из этих путей от команды требовалась только воля к жизни. Однако пока ботаника может лишь доказать, что плавания из Южной Америки в Полинезию совершались и культурные растения распространялись в обоих направлениях. (IV)