Глава 14

– Время уходит, папа. Когда вы собираетесь прекратить это топтание на месте и сделать решительный шаг?

– Не спеши, Кэтлин… – Патрик Джемисон улыбнулся одной из своих робких, нерешительных улыбок, стараясь утихомирить свою беспокойную дочь.

– Вы таким же тоном разговариваете и с ними, словно любящий отец, бранящий своих детей. Неужели вы ожидаете, что люди станут слушаться того, кого не уважают?

Долтон следил за разговором между отцом и дочерью, глядя поверх бокала с вином. Это было хорошее вино, лучшее, которое можно купить за деньги, точно так же как лучшим было и все остальное в Свитграссе, включая самого Долтона. И после всего, что он видел и слышал, он задумался, имела ли в виду Кэтлин себя лично или владельцев ранчо, когда говорила об уважении и об отсутствии такового.

– Кэтлин, – Джемисон устало вздохнул, – ты молода, горяча и хочешь действовать, не задумываясь о последствиях. Ты забываешь, что эти люди, от которых ты мечтаешь поскорее избавиться, как от вредителей, когда-то были моими друзьями. Мы вместе осваивали эту долину, помогая друг другу подняться.

– Значит, вы хотите позволить им остаться, позволить пропадать ценным акрам земли, которые нужны нам для нашего собственного стада? Времена изменились, отец. Мы выросли, а они нет. Но разве это наша вина? Разве мы должны тормозить свой прогресс из какого-то ложного чувства верности людям, которые презирают то, чего вы можете достичь? Неужели вы будете добросердечны к кучке завистливых скваттеров, которые ненавидят вас за то, что вы обладаете тем, чего у них нет? А будь они на нашем месте, они бы поступили так? Не думаю. А как по-вашему, мистер Макензи?

– Из того, что мне известно о человеческой натуре, могу сказать, что те, кто что-то имеет, не хотят делиться, – спокойно отозвался Долтон, не соглашаясь с ней и подчеркивая этим личное отвращение к ее персоне, но на это последнее Кэтлин решила не обращать внимания.

– Видите, папа, ваша щедрость не ценится. Все, что вы делаете, только дает им время организовать сопротивление. Если вы нанесете удар сейчас, до того, как они успеют подготовиться…

– Удар? Ты имеешь в виду – напасть на тех людей, которых я знаю много лет?

– А разве вы не для этого наняли мистера Макензи?

Джемисон густо покраснел, потому что в ее острых словах была правда. Разве нет? Для чего же еще он хотел нанять платного киллера, если не для того, чтобы он делал то, что делал лучше всего? Чувствуя отвращение к самому себе и ко всей ситуации, которая толкнула его к таким ужасным действиям, он проворчал:

– А как, по-твоему, я должен руководить мистером Макензи, дорогая дочь? Я должен приказать ему перестрелять мужчин, женщин и детей в этой долине, как они перебили буйволов, чтобы расчистить для нас дорогу?

Это предложение возбуждающе подействовало на Кэтлин, ее нежные ноздри затрепетали, почуяв запах крови, но она была достаточно умна, чтобы не показать отцу упоение жестокостью, которую он совсем не желал воспитывать в собственном ребенке, и, прикрываясь нежной, женственной улыбкой, промурлыкала:

– Конечно, нет, папа. – Взмахнув ресницами, она кротко потупилась, чтобы скрыть горящий взгляд. – Вы делаете из меня какое-то чудовище, когда я думаю только о вас и о том, чего вы добились своим тяжелым трудом. Если вы хотите быть влиятельным человеком, когда в один прекрасный день Вайоминг станет штатом, вы должны завоевать уважение и преклонение тех, кто окружает вас. Я просто стараюсь помочь.

Джемисон легко попался на ее деланное сочувствие и раскаяние, потому что любил дочь. У Долтона не было таких шор, и он совершенно ясно видел все черные закоулки души очаровательной мисс Джемисон.

– Я не хотел поступать так подло, дорогая, – Джемисон похлопал дочь по изящной руке, – все это дело очень не приятно для меня. Если бы был другой способ, без того, чтобы причинять кому-либо зло… – Он замолчал, не закончив фразу.

– Возможно, я знаю такой способ. – Кэтлин просияла, получив возможность манипулировать отцом. – Эта женщина, Джуд Эймос… это благодаря ей они все держатся вместе. Без ее влияния остальные сдались бы.

Долтон замер, стараясь ни малейшим движением не выдать себя под острым, проницательным взглядом Кэтлин.

– Джуд Эймос? – Джемисон ненадолго задумался. – Из всех из них она больше всего склоняется продать свою землю.

– Да. И если она это сделает, другие, возможно, последуют ее примеру. Они смотрят на нее и прислушиваются к ее мнению. – Эта правда была приправлена гримасой отвращения, но Кэтлин сразу же улыбнулась. – Если это сможет помочь, папа, то я поеду и поговорю с мисс Эймос как женщина с женщиной. Быть может, я заручусь ее поддержкой, чтобы убедить остальных фермеров, или хотя бы уговорю ее не становиться на их сторону.

– Ты сможешь, Кэтлин? – с облегчением и надеждой спросил Джемисон, увидев возможность обойтись без применения силы.

– Утром я первым же делом отправлюсь туда. Быть может, мистер Макензи проводит меня? Мне кажется, он имеет некоторое влияние на мисс Эймос. – Ее мрачный взгляд пронзил Долтона, призывая его возразить.

– Не думаю, чтобы кто-либо мог оказывать влияние на мисс Эймос, – осторожно отозвался он. – И уж определенно не я. Она не испытывает ничего, кроме отвращения, к людям, живущим насилием.

– По-моему, вы дешево цените свои чары, мистер Макензи.

Долтон только пожал плечами, отказываясь признаться в каком-либо интересе.

– Мне будет спокойнее, если вы поедете вместе с Кэтлин, мистер Макензи, – вмешался в разговор Джемисон. – В наши времена такой молодой девушке, как Кэтлин, опасно ездить без сопровождения даже по собственным владениям.

Долтон проглотил усмешку сомнения. Кэтлин была так же беззащитна, как свернувшаяся гремучая змея, и что касается его, то он не горел желанием почувствовать укус ее ядовитого жала.

– Я поеду вместе с ней, если вы считаете, что вашей дочери нужна защита, но не могу поручиться, что окажусь очень полезен, когда придет время давить на убеждения Джуд. Она обладает силой воли, и меня восхищает это качество в женщине. – Он искоса взглянул на Кэтлин, забавляясь кипящей злостью, спрятанной под ласковой маской, надетой ради отца.

– Тогда все решено. – Кэтлин вскочила со стула и в возмущении сжала льняную салфетку так, что у нее побелели косточки пальцев. Потом она резким движением бросила ее на сиденье освободившегося стула, улыбнулась сухой, натянутой улыбкой и с вызовом холодно посмотрела на Долтона, сидевшего в непринужденной позе. – Если джентльмены не будут возражать, мне нужно уйти. – Шурша платьем из тафты, она обошла вокруг стола и нежно поцеловала отца в лоб.

– Спокойной ночи, детка, – ласково сказал он. – Ты облегчила груз на моем сердце.

– Это самое малое, что я могла сделать. Приятных снов, папа. И вам тоже, мистер Макензи, – промурлыкала она, взглянув на него с тщательно замаскированным приглашением, а наткнувшись на категорический отказ, снова нахмурилась и стремительно вышла из комнаты.

– Простите ей ее порывистый характер, мистер Макензи, – вздохнул Джемисон после ухода Кэтлин. – Она получила его по наследству. Ее мать – аристократка из высшего бостонского общества, привыкшая командовать всеми подчиненными одним только взмахом руки. До сих пор не могу понять, как мне удалось завоевать ее сердце. Она облагораживающе воздействует на Кэтлин. Даже после того, как мы уехали на Запад, она продолжала воспитывать в Кэтлин утонченность, настаивая, чтобы дочь никогда не забывала, что она бостонская Бредшоу.

– А где теперь миссис Джемисон?

Хотя вопрос был вполне логичным, Джемисон встретил его, сжав зубы.

– Она предпочитает оставаться в Бостоне. Западные Порядки не по ней. Кэтлин часто навещает ее, но, я думаю, бедная дорогая Глинис так и не понимает, как Кэтлин могла предпочесть просторы Вайоминга ее великосветским салонам. – У Джемисона был вполне довольный вид, как будто трудная битва окончилась в его пользу.

Долтон задумался, представлял ли Джемисон, что он завоевал: хорошенькую послушную дочь или беспощадную интриганку, способную так же быстро наброситься на своего отца, как и на врага. И еще его удивляло, что человек мог быть так слеп к недостаткам своего единственного ребенка. Джемисона нельзя было назвать настоящим злодеем, он был высокомерным, жадным грубияном, но не человеком, потерявшим совесть. Он не отважится на невольное кровопролитие, если кто-нибудь… кто-нибудь, подобный Кэтлин, не подтолкнет его к этому. И хотя всю жизнь Долтон придерживался строгого принципа не вмешиваться в чужие дела, он против воли оказался в центре вражды в долине: в одну сторону его тянули оплаченные обязательства, а в другую – возможность иметь дом, которого у него никогда не было. И такое положение ему не нравилось, он ненавидел сложные и запутанные ситуации, они отвлекали его от того, что он делал, и превращали работу во что-то… личное. А для профессионала, каким был Долтон, хуже этого ничего не могло быть. Эмоции заставляли человека изменять инстинктам, а инстинкт часто был единственным, благодаря чему Макензи оставался в живых. Он не мог позволить себе колебаться, когда для того, чтобы выжить, на раздумья оставалась лишь доля секунды. Его интерес к Джуд Эймос и ее семье притупил остроту его реакции, а человека без такой остроты сопровождают несчастья.

Долтон снова лежал в объятиях огромной кровати, и его одолевали беспокойные мысли. Поддавшись фантазии, что сможет где-то найти приют, он позволил себе забыть, кем он был и чего на самом деле хотел. Беззащитный и напуганный, он поддался соблазну того спокойного существования и скромному обаянию невзрачной женщины, которая обычно удостоилась бы его второго взгляда, женщины, чей образ жизни был совершенно не похож на его собственный оказался необыкновенно притягательным благодаря этой самой непохожести. Долтон так долго шел по одинокой дорожке, поглощенный только самим собой, что эта незнакомая обстановка, в которую он неожиданно попал, пробила его привычную отчужденность и ввела в искушение подумать о том, о чем он никогда не задумывался: о семье, стабильности, доме и доброй женщине.

Но все это было не тем, чего он хотел на самом деле. Заниматься унылым и грязным повседневным трудом, довольствоваться скудной пищей – это не для него. Ему нравилось нежиться в роскоши, пить хорошее вино, одеваться у портного и курить дорогие сигары. Жалкие лачуги и кровати с комковатыми матрацами выглядели совсем непривлекательно рядом с полными комфорта дорогими отелями.

Какое может быть удовольствие в том, чтобы на протяжении многих лет каждое утро просыпаться с одной и той же женщиной? С той, у которой огрубевшие руки, а на ногах простые сапоги, когда он избалован мягким, пахнущим парижскими духами телом, одетым в скользкие шелка и кружева; с той, которая вспыхивает, получая поцелуй, и, вероятно, никогда не видела нагого мужчину. Что хорошего получит от такой женщины мужчина с таким изысканным, как у него, вкусом и откровенными желаниями?

Перед ним возникло соблазнительное видение влажных губ Джуд Эймос, нежно приоткрытых и налившихся, как только что зацветшая роза. Картина явилась так неожиданно, что его тело откликнулось прежде, чем мозг смог осознать ее. Долтон почти явственно услышал частое, возбужденное дыхание Джуд, легко касающееся его рта. Будучи неопытной в любви, она тем не менее знала, как заставить его мучиться от неутоленного желания.

«Думай о Сан-Франциско», – приказал себе Долтон и крепко закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на этой далекой цели. Сколько он себя помнил, она всегда маячила перед ним, как дрожащий мираж: мечты об успехе, о признании – все было связано с этим далеким манящим местом, и он не мог позволить, чтобы его отвлекли от этой цели. Макензи решил, что хладнокровно закончит свою работу в этой долине Вайоминга и отправится к своему следующему вознаграждению, и в один прекрасный день этим вознаграждением будет Калифорния. Он мечтал об улицах с высокими домами и о женщине, у которой руки в перчатках будут пахнуть фиалками.

Джуд шла через освещенный солнцем двор от конюшни к дому, когда увидела двух приближающихся всадников. К своему ужасу, в одном из них она моментально узнала Долтона. «Надо же мне было выбрать именно это утро для того, чтобы почистить конюшни», – с досадой подумала Джуд.

Уже не оставалось времени, чтобы убежать в дом и достойно предстать перед приближающимися гостями. Ей оставалось только гордо стоять и пытаться не обращать внимания на то, что от нее воняло навозом и одежда была далеко не чистой. Для грязной работы она надела грубые брюки Сэмми и одну из его старых, выношенных рубашек; то и другое болталось на ней, стянутое с помощью широкого кожаного ремня. Хотя она зачесала волосы назад и повязала их хлопчатобумажным платком, отдельные пряди выбивались, и, постоянно отбрасывая их в сторону, она оставила на лбу и на щеках полосы неприличного происхождения. Джуд не осмеливалась взглянуть вниз, на следы, оставляемые ее сапогами после того, как она возилась в них по лодыжку в грязной соломе, но у нее хватило ума стянуть с себя заскорузлые перчатки и забросить их как можно дальше от себя.

Плохо, что Долтон застал ее в таком неприглядном виде. Но еще хуже было обнаружить, что его верховым спутником была Кэтлин Джемисон.

Где же хорошая скала, когда она необходима? Джуд заползла бы под нее, чтобы избавить себя от стыда, охватившего ее под пристальными оценивающими взглядами. Однако, набравшись храбрости, Джуд постаралась скрыть чувство унижения и, изобразив радушную улыбку, приветствовала гостей бодрым «Доброе утро!».

Кэтлин остановила лошадь и с отвращением скривилась, а потом заставила лошадь отступить на несколько шагов. Вытащив из рукава подогнанного по фигуре голубовато-серого жакета для верховой езды обшитый кружевом носовой платок, она закрыла им рот и нос.

Если бы можно было умереть от унижения, Джуд скончалась бы, не сходя с места.

– Доброе утро, мисс Эймос, – произнесла Кэтлин сквозь тканевый барьер. – Боюсь, мы пожаловали к вам в неподходящее время.

– Что вы, мисс Джемисон, вовсе нет. – В ответ на нескрываемое презрение в голосе девушки Джуд распрямила спину, и ее широкая улыбка превратилась в оскал. – Я как раз закончила часть своей работы. Прошу вас, спускайтесь. Вы как раз вовремя, чтобы выпить со мной кофе. Я собиралась побаловаться чашечкой перед тем, как снова взяться за работу.

Предположение, что, забыв о собственном зловонии, Джуд намеревалась сидеть и угощать гостей, напугало чисто одетую рыжеволосую девушку, но она заставила себя вежливо с сожалением слегка покачать головой.

– Сердечно благодарю вас за предложение, но мы не можем остаться.

Интимное, проникновенное «мы» не ускользнуло от внимания Джуд. Ее взгляд невольно обратился к Долтону, с непринужденной элегантностью восседавшему на своей большой лошади. Никакие эмоции не коснулись его сурового лица, и спокойный взгляд голубых глаз рассматривал Джуд с Равнодушием незнакомца, как будто они никогда не обменивались жгучим поцелуем в этом самом дворе, как будто он никогда не говорил, что ее сдует ветром из-за ее чувств к нему.

И сейчас, когда она связала его безразличный взгляд с тем, что он и Кэтлин вместе отправились на утреннюю верховую прогулку, эти же самые чувства подвели ее, и душа у Джуд упала прямо в ее грязные сапоги. Долтону потребовалось совсем не много времени, чтобы оправиться после ее отказа, и, очевидно, самодовольная Кэтлин была рада ткнуть ее в это носом. Точно так же как Джуд была бы рада ткнуть носик этого очаровательного молодого создания во что-нибудь гораздо менее приятное.

– Понимаю, вам обоим не терпится продолжить прогулку. С вашей стороны было очень любезно заглянуть к нам, – с пересохшим горлом выдала Джуд чистую ложь, потому что злобная ухмылка Кэтлин Джемисон отнюдь не любезно говорила, что некрасивые женщины, пахнущие лошадиным навозом, не имеют права рассчитывать на сопровождение красивых мужчин вроде Долтона Макензи, что бедным женщинам назначено проводить время в стойлах конюшни, возясь с грязными подстилками, в то время как богатые красавицы резвятся на утренней свежести. Это было вполне понятное послание от одной женщины другой: «Я получила то, что хотели иметь вы». Но Джуд отказала прекрасной ведьме в удовольствии узнать, как больно ее это задело.

– На самом деле есть другая причина нашего визита, – сладко заговорила Кэтлин. – Я хотела поговорить по-дружески и убедить вас принять предложение моего отца относительно ваших земель. Я прекрасно понимаю, как вам, должно быть, тоскливо здесь без всякой надежды на… на счастье. Зачем нагружать себя лишним имуществом? Вы можете использовать деньги, которые оно принесет, чтобы купить себе новое платье, что-нибудь изящное и практичное, которое сделает вас более привлекательной для предполагаемого мужа. Я уверена, что такой трудолюбивой и изобретательной женщине, как вы, даже с вашими очевидными… м-м-м… недостатками, не нужно жить здесь в одиночестве.

– То есть? – с горечью спросила Джуд.

– Ну, во-первых, ваше положение – пожилой возраст и менее чем заурядная внешность, – последовало притворно смущенное объяснение. – И разумеется, необычные обитатели дома, которых вы содержите: полоумный мужчина и вдобавок еще индеец.

Джуд сжала губы, чтобы сдержать первый возмущенный ответ на такую явную низость. Ее взгляд обратился к Долтону в надежде… она и сама не знала, чего ожидала – возможно, опровержения всего сказанного Кэтлин. Но он ничего не стал отрицать, его молчание было знаком согласия.

– Мисс Джемисон, благодарю вас за вашу заботу о моем положении, – начала Джуд с холодной любезностью. – Я представляю, что вам не понять, как кто-то может находить в этом удовольствие, но, уверяю вас, я не чувствую тоски и безысходного одиночества. Это мой дом, законно унаследованный от отца, и я буду держаться за него, пока буду в состоянии или пока не захочу иного. И для этого мне не нужно ни новое платье, ни мужчина, который будет давать советы. Можете передать своему отцу, что я уважаю его, но отказываюсь от его предложения. Моя земля не продается.

– Это не очень мудрое решение, мисс Эймос, – лаконично вставил Долтон в своей протяжной манере.

– Возможно, и так, мистер Макензи, – ее упрямый взгляд уперся в него, – но я его не изменю. – И тогда гордость подтолкнула ее сделать выбор, не оставив времени на обдумывание, выбор, которого она будет твердо держаться, будь то в ее интересах или нет, потому что богатая недоброжелательная женщина вынудила ее к этому своей самодовольно предложенной милостью и потому что щеголеватый наемник, в которого Джуд была влюблена, отказался встать на защиту. – А теперь меня ждет работа, к которой я должна вернуться, так что если вам больше нечего сказать, то желаю вам всего хорошего.

В этот момент из конюшни появился Сэмми и, увидев Долтона, широко улыбнулся и неуклюже побежал.

– Привет, Мак! Мы не знали, что вы собираетесь заглянуть к нам. Вы приехали за пирогами Джозефа?

Затем он заметил Кэтлин, сидевшую верхом на изящной белой кобыле. Увидев лошадь, раньше скрытую от его глаз Долтоном, Сэмми резко остановился, его глаза заблестели и округлились, а челюсть отвисла от восхищения картиной, прекраснее которой он не видел за всю свою жизнь.

Пока он стоял, в безмолвном восторге открыв рот, раздражение Кэтлин достигло предела. Она дернула поводья и, направив испуганно фыркнувшую лошадь к Сэмми, раздраженно крикнула:

– Убирайся с дороги, ты, безмозглый идиот!

Сэмми моргнул, как собака, получившая неожиданный удар по носу.

– Мак, вы не останетесь? – единственное, что он смог придумать спросить.

– Конечно, не останется, – фыркнула Кэтлин. – Неужели ему захочется проводить время в этой лачуге со старухой и ее безумным братом? Поедемте, мистер Макензи. Это была глупая затея – стараться помочь этим людям. Они сами не хотят помочь себе. – Развернув великолепную кобылу и натянув удила, она грубо пришпорила лошадь, и животное, пронзительно заржав от удивления и боли, устремилось вперед.

Долтон не задерживаясь последовал за Кэтлин. Ему было невыносимо смотреть на лица тех, кого он должен был защитить. Было отвратительно молча сидеть и слушать, как Кэтлин грубо издевалась над Джуд. Ему потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не откликнуться на безмолвную просьбу о поддержке, а ему так хотелось поддержать Джуд. Даже стоя там покрытая грязью и провонявшая навозом, она волновала его сердце, как никто до нее, и то, что он наблюдал, как она подвергается оскорблениям презиравшей ее Кэтлин, принижало в нем мужчину. Он говорил себе, что делает свою работу, выполняет обязательства перед своим работодателем, осуществляет свои планы на будущее, но все это нисколько не уменьшило силы удара в пах, когда Джуд отвернулась от него, ошеломленная его предательством. Но Джуд была сильной женщиной. Она знала таких людей, как он, и понимала, что ей нечего ожидать от него в смысле каких-то обязательств или его поведения. Было к лучшему, что сейчас она удостоверилась в самом плохом. Так ему было легче уехать, зная, что он не вернется, и понимая, что на станции «Эймос» больше не встретит радушного приема. Джуд справится со своим разочарованием, потому что она никогда не ожидала ничего хорошего от мужчины его профессии. Но Сэмми… Сэмми – это совсем другое дело. Сэмми открыл свое доверчивое сердце и принял Долтона как друга. Смотреть, как подлая, капризная Кэтлин Джемисон обижала юношу, было сверх того, чем он был готов пожертвовать. Но он ничего не мог сделать, чтобы изменить то, что было сказано, и не было способа облегчить ужасную боль в тех больших глазах, похожих на глаза спаниеля. Долтон никогда не бил собак, потому что жестокость в любой форме была ему противна. И, скача вслед за Кэтлин, он чувствовал, что сам противен себе: нанятый киллер без совести и сострадания. И никогда еще он не ненавидел женщину так сильно, как холодную, расчетливую мисс Джемисон за то, что она сделала из него бездушного человека.

Хуже собственной сердечной боли была попытка оправдать перед растерянным Сэмми бесчувственное поведение Долтона. С несчастным выражением на детском лице Сэмми стоял, глядя на пыль, поднятую ускакавшим другом.

– Мак сердится на меня, Джуд? Я сделал что-то не так? Он поэтому не захотел остаться? Он поэтому не разговаривал со мной?

Джуд крепко обнята его, стараясь осмыслить то, что произошло, и упростить все сложности до уровня понимания брата.

– Это не из-за тебя, Сэмми, а из-за леди, с которой он был.

– Из-за красивой леди?

– Да. Это Кэтлин Джемисон, дочь хозяина ранчо.

– Да, она красивая, – Сэмми в задумчивости прикусил губу, – но я не думаю, что она очень приятная.

– Мистер Макензи работает на ее отца, – не став возражать, пояснила Джуд.

– Значит, он тоже должен относиться к нам плохо?

– Да, что-то вроде этого, – вздохнула она.

– Тогда он нам больше не друг? Он больше не придет навестить нас?

– Я на это не рассчитывала бы. – Как ни ненавистно было ей причинять боль разочарования его нежному сердцу, было бы еще более жестоко вселять ложную надежду, понимая, что надеяться не на что. – У мистера Макензи есть работа, которую он обязан выполнить для Джемисонов, и она не оставляет ему времени для друзей.

– Знаешь, я буду скучать по нему, – немного подумав, сказал Сэмми и обнял в ответ сестру.

– Я тоже, Сэмми. – Джуд болезненно втянула в себя воздух и с трудом выдохнула его. – Я тоже.

Загрузка...