Примадонны Ренессанса

Глава 6 Вторжение французов

В сентябре 1493 года Моро отправил во Францию своего посла, графа Бельгийозо, который, не теряя времени, добился встречи с Карлом VIII.

– Ваше Величество собирается предпринять поход в Италию или нет? – были первые слова посла. – Сеньору Лодовико не терпится узнать о Ваших намерениях.

– Я уже тысячу раз говорил сеньору Лодовико о своих намерениях посланиями и письмами, – раздражённо ответил молодой король и намекнул, что если Моро обманет его, он поддержит герцога Орлеанского в его давних притязаниях на Милан.

Бельгийозо поспешил заверить Карла в дружеских чувствах своего хозяина, после чего король сразу смягчился:

– Тогда я буду относиться к нему как к отцу и во всём обращаться к нему за советом.

После чего Карл попросил, чтобы Лодовико прислал к нему Галеаццо ди Сансеверино, выразив своё огромное желание лично увидеть героя стольких турниров. Моро же дал уклончивый ответ, что в настоящее время он не может обойтись без своего зятя.

В этих обстоятельствах старый король Ферранте I, доведённый до отчаяния, предпринял последнюю попытку привлечь Лодовико на свою сторону и умолял его использовать своё влияние, чтобы остановить французского монарха, предупредив:

– Ход событий может, в конце концов, оказаться слишком трагическим для Вас.

– Придёт время, – с гордостью ответил Моро, – когда вся Италия обратится ко мне и будет молиться об избавлении от грядущего зла.

Стремясь вернуть дружбу Моро, старый король даже подумывал самому приехать в Геную и встретиться с мужем своей любимой внучки, чтобы прийти к какому-то соглашению. Но 25 января 1494 года Ферранте заболел и умер от лихорадки в возрасте семидесяти лет. Новым королём Неаполя стал Альфонсо II, давний враг Моро. Это обстоятельство окончательно толкнуло Лодовико к союзу с Францией, и он не оставлял надежды на войну Карла VIII с Неаполитанским королевством. Однако французский король требовал прислать к нему в качестве заложника графа ди Сансеверино Спустя всего три дня, 28 января, Моро, на всякий случай, в своём любимом Виджевано составил акт дарения в пользу своей жены, согласно которому та получила земли в Кузаго, Сфорцеско, Новаре и Павии. А ломбардский художник Джованни Пьетро Бираго проиллюстрировал документ миниатюрными портретами Лодовико и Беатриче, заключенными в медальоны и вставленными в богато орнаментированный фриз с геральдическими знаками Сфорца.

6 февраля Лодовико снова отказался отпустить Галеаццо во Францию. Но когда до него дошла весть о союзе между Альфонсо II и папой, он не стал больше колебаться и 1 апреля граф ди Сансеверино отправился в Лион. 5 апреля он тайно проник в город, переодевшись немцем, и в сопровождении всего четырёх всадников направился к королевскому замку для личной встречи с королём, так как именно этот день был избран астрологом Моро Амброджо да Розате для его прибытия ко двору. На следующее утро он пришёл к королю уже открыто в сопровождении свиты из ста всадников, одетых по французской моде. Карл VIII принял его с величайшей сердечностью и немедленно повёл к королеве. Потом Галеаццо вручил королю подарки: великолепную мантию, миланские доспехи, лошадей собственной знаменитой породы и несколько красивых серебряных флаконов, наполненных ароматными духами, которые особенно понравились Карлу. Французский король стал лёгкой жертвой личного обаяния этого блестящего кавалера и настоял на том, чтобы увидеть, как Галеаццо участвует в придворном турнире, и не мог говорить ни о чём, как о прекрасных манерах зятя Моро, будь то в совете или за столом, и даже при отходе ко сну. Карл VIII наградил своего гостя орденом Святого Михаила и, среди других знаков внимания, пригласил Галеаццо в свои личные покои, где находилось несколько его фавориток, и, взяв одну из самых красивых девушек за руку, представил её графу.

– Затем король сел рядом с ним, и так они провели несколько часов в приятной беседе, – отчитался своему господину посол Бельгийозо.

В итоге оставив Галеаццо наедине со своей фавориткой, сам Карл провёл вечер с другой.

– Я рад слышать, что Его Величество допустил нашего дорогого сына в свои личные апартаменты и даже разделил с ним домашние радости, – с удовлетворением отозвался Моро.

Узнав об этой слабости Карла, граф принялся расхваливать перед ним красоту итальянок. Присутствие Галеаццо в Лионе, без сомнения, оказало противодействие интригам герцога Орлеанского и арагонской партии при французском дворе.

– Миссия сеньора Галеаццо, – писал Бельгийозо, – увенчалась успехом. Без его приезда предприятие было бы полностью разрушено.

Когда десять дней спустя Галеаццо ди Сансеверино вернулся в Милан, жребий был брошен, и французское вторжение в Италию было, наконец, окончательно решено.

Вскоре произошёл официальный разрыв между Миланом и Неаполем. 8 мая Альфонсо II был коронован папским нунцием. А две недели спустя, когда неаполитанский король торжественно ехал в сопровождении всех иностранных послов в церковь на праздник Тела Господня, он воспользовался случаем, чтобы спросить у миланского посланника Антонио Станги, верны ли новости, которые дошли до него из Лиона, о предстоящем походе французского короля. Посол почтительно выслушал его, держа шляпу в руке, и вежливо ответил, что ему ничего неизвестно.

– Передайте сеньору Лодовико, – сказал король, – что он первым пожалеет о том дне, когда нога французов ступит в Италию.

– Прежде чем я успел ответить, – пишет Станга, – прибыли другие послы, чтобы приветствовать Его Величество, и я больше не виделся с ним наедине.

Несколько дней спустя Альфонсо II захватил княжество Бари, принадлежавшее Моро. Одновременно неаполитанский флот готовился напасть на Геную, а сухопутные войска собирались присоединиться к папской армии, чтобы вместе выступить против Милана.

Зиму 1494 года, «этого самого несчастливого года для Италии, ибо он открыл путь к бесконечным и ужасным бедствиям» (по мнению историка Гвиччардини), Лодовико и его жена провели в своём любимом Виджевано. После свадьбы Бьянки Марии они уединились там, чтобы провести оставшийся период траура по матери Беатриче в этой загородной резиденции, и не уезжали, пока не наступила весна.

Однако даже приближающаяся война не могла ослабить интерес Лодовико к декорации замковых покоев в Милане и их меблировке. Но более всего его занимало завершение строительства Санта Мария делле Грацие, доминиканской церкви, которую Моро намеревался сделать усыпальницей своей семьи. Браманте было поручено строительство нового купола, а Леонардо готовился приступить к работе над «Тайной вечерей» в трапезной.

Беатриче д’Эсте продолжала выказывать по отношению к сестре особую теплоту и сердечность, несмотря на разногласия (или вопреки им), возникшие между её мужем и маркизом, которого пригласили принять командование войсками Неаполитанского королевства в войне против Милана. Это предложение Франческо Гонзага, в конце концов, отклонил, как и приглашение французского короля поступить к нему на службу. Но в этом и других случаях его поведение вызвало недовольство Лодовико, в то время как властные манеры Моро раздражали маркиза и его жену. Изабелла не нравилось, что её зять желал, чтобы рыбу из озера Гарда отправляли в Милан по первому его требованию:

– Как будто мы его вассалы!

Но, хотя высокое положение Беатриче и блеск миланского двора вызывали зависть Изабеллы, а притязания Лодовико выводили её из равновесия, ничто не нарушало внешне идиллических отношений между сёстрами. Тем временем обстановка в Италии, благодаря Моро, всё больше накалялась.

23 июля Беатриче с мужем приветствовала в Милане герцога Людовика Орлеанского, кузена короля Франции, который прибыл в Италию с авангардом французской армии. Иностранные послы с любопытством наблюдали за происходящим, но первое впечатление, которое произвёл на них герцог Орлеанский, было явно неблагоприятным.

– У него маленькая голова, в которой мало места для мозгов, – писал флорентийский посол. – Лодовико скоро возьмёт верх над ним.

Зато приезд кузена короля Франции вызвал большой интерес у миланских дам. Бенедетто Капилупи, секретарь Изабеллы, которого прислали из Мантуи, чтобы пригласить Беатриче на крестины её маленькой племянницы Элеоноры Гонзага, написал своей госпоже 23 июля:

– Герцогиня говорит, что, когда герцог Орлеанский приедет сюда, ей придется снять траур и танцевать, и герцог поцелует её, а затем поцелует всех фрейлин и всех придворных дам по французскому обычаю. Шут Бароне говорит, что когда он дойдёт до мадонны Полиссены д'Эсте, то сразу устанет и не пойдёт дальше. Герцогиня передаёт Вашему Высочеству, что Вам тоже придётся приехать и получить несколько поцелуев.

Герцог Орлеанский, однако, не стал терять времени на поцелуи и сразу после беседы с Лодовико отправился в Геную, чтобы снарядить флот против неаполитанцев. Хотя он не забывал время от времени обмениваться с супругой Моро подарками и нежными открытками.

Что же касается самого Карла VIII, то он с многочисленными войсками перешёл Альпы в августе 1494 года. 23 августа Изабелла д'Эсте приехала в Парму по приглашению зятя, чтобы своими глазами увидеть, как передовые французские войска маршируют по городу. Зрелище, однако, было менее впечатляющим, чем она ожидала: всего около четырехсот солдат лёгкой кавалерии, проезжающих мимо, как она писала, в полном беспорядке. Разочарованная Изабелла вернулась домой, а герцог и герцогиня Бари остались в Павии, куда также приехали отец Беатриче и её брат Альфонсо. С собой Эрколе I привёз из Феррары труппу актёров. На театральных представлениях присутствовала даже Изабелла Арагонская, беременная уже третьим ребёнком. Кроме того, хозяева и гости совершали верховые прогулки, играли в карты и охотились. А затем отправились в Асти, где 9 сентября появился сам французский король Карл VIII. Лодовико Сфорца с тестем встретил Карла VIII при въезде в город, магистраты и горожане приветствовали его как своего сеньора, а одиннадцатилетняя Маргарета Солари (дочь одного из магистратов) произнесла в его честь латинскую речь, поразив неграмотных французских баронов. Но больше всего «варваров» восхитила герцогиня Бари, которая прибыла вслед за супругом со своим хором певцов и музыкантов и в сопровождении дам, специально отобранных за их красоту и богатые наряды. Очевидец этой встречи написал из французского лагеря сестре короля, Анне Валуа, герцогине Бурбонской:

– Люди толпятся, чтобы встретить и поприветствовать короля со всех концов, принцы и принцессы, герцоги и герцогини. Только сегодня утром прибыла новая дама, описание платья которой, я уверен, порадует вас. Во-первых, она сидела верхом на лошади с попоной из малинового бархата и золота, а сама была в наряде из золотой и зелёной парчи с надетым поверх него роскошным льняным платьем, её голова была богато украшена жемчугом, волосы же ниспадали сзади одной длинной косой с обвитой вокруг неё шёлковой лентой. На голове была тёмно-красная шёлковая шляпа, очень похожая на нашу, с пятью или шестью красными и серыми перьями, и со всем этим на голове она сидела на лошади так прямо, как будто была мужчиной. И с ней приехала жена сеньора Галеаццо и много других дам, целых двадцать две, все верхом на красивых и богато украшенных лошадях, и шесть карет, обтянутых золотой тканью и зелёным бархатом, все полные дам. Они намеревались посетить короля в его жилище, но этого он не позволил и, чтобы казаться любезным, сказал, что навестит их, но в тот день он не вышел к ним, почувствовав себя плохо.

Лодовико же, оскорблённый чрезмерным «энтузиазмом» одного из придворных короля, красавца барона де Бово, по отношению в Беатриче, поспешил увезти её замок Аннону, расположенный неподалёку от Асти, в то время как сам каждый день продолжал навещать короля. Впрочем, спустя два дня Карл VIII сам навестил герцогиню Бари в Анноне. Внешность Карла VIII поразила Беатриче и её дам, ожидавших увидеть более грозную личность.

– Он был маленького роста и недалёкого ума, очень робок в речах… и так же слаб умом, как и телом…, – писал о своём господине дипломат Филипп де Коммин, сопровождавший короля в Асти.

Король снял шляпу, чтобы поприветствовать герцогиню, и, начав с Беатриче и Бьянки, юной жены Галеаццо ди Сансеверино, поцеловал всех присутствующих дам (этот обычай «целовать и трогать» чужих женщин вызывал раздражение у итальянцев, которые так и не привыкли к нему). Красота и живость герцогини Бари произвели большое впечатление на Карла VIII, который не мог оторвать от неё глаз. 12 сентября в письме, присланном из Анноны, Беатриче похвасталась сестре:

– Около полудня король прибыл сюда, чтобы нанести мне дружеский визит вместе с главными вельможами своего двора, и оставался около трёх часов со мной и моими дамами, беседуя с величайшей фамильярностью и любовью. Уверяю Вас, что ни один принц в мире не мог бы быть более сговорчивым. Он пожелал увидеть, как танцуют мои дамы, а затем попросил меня потанцевать перед ним, что, казалось, доставило ему большое удовольствие.

О том, что Беатриче прекрасно танцевала, свидетельствуют восторженные стихи поэта Гаспарре Висконти, её личного друга:

Я вижу прекрасную и благородную донну,

Под звуки сладостных гармоний,

С возлюбленным своим ступающую плавно,

На стройных ножках.

Наиболее угодившие Карлу дамы получили от него в подарок драгоценности. На следующий день должен был состояться грандиозный праздник, но король неожиданно заболел оспой. Однако 6 октября он уже был в силах покинуть Асти, чтобы отправиться в Виджевано, где Лодовико и Беатриче устроили своему королевскому гостю ещё один великолепный приём. В течение следующих двух дней состоялись банкет и охота в его честь. Причём богатство и великолепие курортной резиденции Моро вызвали у французов восторг. Но, хотя Карл во всём следовал советам Лодовико, тем не менее, он попросил ключи от замка и ночью приказал своим охранникам строго следить за воротами.

– Их дружба была такой, – свидетельствует тот же Коммин, – что она не могла длиться долго. Но пока король не мог обойтись без Лодовико.

13 октября Карл переночевал на вилле «Сфорцеска» и посетил знаменитую ферму Пекорара где в огромных масштабах выращивалась сельскохозяйственная продукция. Французские хронисты, называвшие виллу «Ле Гранж», с восторгом описывали просторные здания, конюшни с колоннами и отдельные помещения для кобыл и жеребцов, а также превосходную породу лошадей, которая была выращена под присмотром Галеаццо ди Сансеверино; пастбища с их 14 000 буйволов, быков и коров, а также столько же овец и коз; и большие молочные заводы, где производились масло и сыр, и поражались трудолюбию миланских крестьян, а также богатству и плодородию этой замечательной земли.

На следующий день король отправился в Павию, где в честь него были воздвигнуты триумфальные арки, а духовенство и преподаватели университета приветствовали его торжественными речами. Для Карла было приготовлено жильё в городе, но, по совету своих приближённых, он предпочёл из осторожности поселиться в замке, где Моро показал ему библиотеку и сокровищницу, а потом они отправились в парк на охоту. 15 октября король посетил кафедральный собор, а 16 октября – Чертозу, после чего монахи дали в честь него грандиозный банкет в доме за пределами монастыря. По вечерам же для его развлечения в замке устраивали комедии или музыкальные представления, несмотря на болезнь герцога Джангалеаццо, который жил там же со своей семьёй. Хотя жена и мать усердно ухаживали за ним, племяннику Моро становилось всё хуже. Современник сообщает, что когда Карл VIII навестил больного герцога, тот попросил короля позаботиться о его супруге и детях.

– …герцогиня бросилась на колени перед Лодовико, – писал всё тот же Коммин, – умоляя его сжалиться над её отцом и братом. На что он ответил, что ничего не может сделать, и посоветовал ей молиться за своего мужа и за себя, ведь она ещё так молода и прекрасна.

Хотя король был тронут горем Изабеллы, но пообещал только позаботиться о её сыне Франческо Марии Сфорца. А когда она возобновила свои мольбы, заявил, что уже слишком поздно отказываться от экспедиции, которая стоила ему слишком много хлопот и денег, и что он не может вернуться назад без ущерба для своей чести. 17 октября после мессы в замковой капелле Карл VIII покинул Павию вместе с Моро.

20 октября, уже после того, как Карл VIII уехал из Асти, прибыл курьер из Павии, который принёс известие Лодовико о том, что его племянник умирает. Он сразу же отправился в Павию и по дороге встретил другого гонца, сообщившего, что Джангалеаццо уже умер. Галеаццо ди Сансеверино, который остался при короле, сообщил тестю:

– Единственное замечание, которое Его Христианнейшее Величество сделал по этому поводу, это выразил свою скорбь о детях-сиротах герцога и сказал, что он надеется, что сеньор Лодовико позаботится о них как о своих собственных.

Ненадолго задержавшись в Павии, чтобы отдать распоряжения насчёт похорон, Лодовико поспешил в Милан. Его первым действием по прибытии в замок Сфорца было созвать советников, магистратов и главных граждан Милана на следующий день, но еще до того он собрал нескольких своих ближайших друзей и придворных в большом зале Роккетты и предложил, чтобы сын покойного Джангалеаццо был провозглашён герцогом вместо своего отца. В ответ Антонио да Ландриано, префект казначейства, разразился красноречивой речью:

– После смерти отца Джангалеаццо у нас не было герцога, кроме Вас; Вы, единственный среди наших принцев, можете твёрдой рукой взять герцогский скипетр!

Последние слова Ландрино были встречены громкими аплодисментами друзей Моро.

По версии историка Гвиччардини, члены Совета единогласно заявили, что в связи с опасными для Италии временами пятилетний Франческо Мария не сможет защитить государство, поэтому бремя власти должен взять на себя Лодовико. 22 октября 1494 года мантуанский посланник Донато де Прети написал Изабелле д'Эсте:

– Сегодня утром в Кастелло состоялось собрание, на котором сеньор Лодовичус был провозглашён герцогом Милана.

В тот же день Моро в золотой герцогской мантии в сопровождении послов Феррары и Флоренции проехал верхом по улицам города под звуки колоколов и труб, в то время как народ приветствовал его криками:

– Дука! Дука! Моро! Моро!

Хотя до получения императорской инвеституры Лодовико официально не мог называть себя герцогом Милана. В ответ на поздравления феррарского посла Джакомо Тротти он ответил:

– Через месяц Вы услышите более важные новости.

Вероятно, Моро надеялся на скорое получение императорской инвеституры. Вечером 27 октября 1494 года тело его предшественника «было похоронено в склепе его предков с величайшей помпой и честью», как сообщил Изабелле д'Эсте мантуанский посланник. А на следующий день Моро присоединился к французскому королю в его лагере под стенами Сарцаны.

– Подводя итог всему этому, – написал Филипп де Коммин, – Лодовико сам провозгласил себя властителем Милана, и это, как говорят многие, стало причиной, по которой он перевёл нас через горы.

Подозрение, что смерть герцога была ускорена его дядей, нашло всеобщее признание во французской армии и усилило недоверие, с которым уже относились к Моро. В этот критический момент неожиданные действия правителя Флоренции помогли ускорить разрыв между Лодовико и его союзниками. Когда 31 октября Моро прибыл во французский лагерь, он, к своему удивлению, обнаружил, что Пьеро Медичи, который до этого времени был самым верным союзником Неаполя, прибыл туда за день до него, чтобы подчиниться королю Карлу. Он не только согласился предоставить французской армии свободный проход через Тоскану, но и распустить флорентийские войска, а также пообещал сдать шесть цитаделей: Сарцану, Сарцанелло, Пьетра Санта, Либрафратту, Ливорно и Пизу. Даже французы, которые вели с ним переговоры, был поражены трусостью и предательством Медичи. Лодовико, со своей стороны, воспринял известие о позорных уступках Пьеро с плохо скрываемым отвращением. Теперь, когда он достиг своих целей, и ему нечего было бояться Альфонсо, чьи армии отступили, Моро охотно бы увидел, что продвижение французов задерживается. Гвиччардини рассказывает о встрече Лодовико с Пьеро Медичи в тот день в лагере, и как сын старого друга Моро, стремясь снискать расположение могущественного герцога, оправдывался:

– Я не оказал Вашей Светлости официального приёма на своей территории из-за того, что разминулся с Вами.

– Один из нас определённо сбился с пути, – ответил герцог, – возможно, это Вы выбрали неверный путь.

Но он, как мог, скрыл свое раздражение, когда предстал перед французским королем и смело попросил Карла отдать ему замки Сарцана и Пьетра Санта, которые ранее принадлежали Генуе. Когда король ответил, что предпочитает держать эти крепости в своих руках до своего возвращения из Неаполя, Лодовико снова скрыл свои чувства и удовлетворился просьбой о возобновлении инвеституры Генуи, ранее предоставленной его племяннику, которую он получил за 30 000 дукатов. После этого он не видел причин оставаться во французском лагере дольше и, сославшись на неотложные государственные дела, 3 ноября снова уехал в Милан. Лодовико занял строго нейтральную позицию, и хотя внешне он поддерживал дружеские отношения с Францией, в то же время получил поздравительные послания по случаю своего вступления на престол от врагов Карла VIII: папы римского, дожа и Синьории Венеции, и даже от Альфонсо Неаполитанского, который забыл все обиды при приближении французских захватчиков. Когда же до Милана дошли слухи о том, что папа будет свергнут, и что французский король намерен предпринять попытку реформации церкви, Лодовико сухо заметил:

– Его Христианнейшему Величеству лучше начать с исправления самого себя!

Между тем за границей стали распространяться отвратительные слухи о том, что Джангалеаццо был отравлен своим дядей. Некоторые же обвиняли в этом Беатриче. Якобы, она приказала подсунуть племяннику Моро персики с дерева, которое Леонардо да Винчи специально поливал отравленной водой. (Интересно, что флорентиец, как следует из его записок, действительно занимался подобными опытами, проверяя, будут ли ядовитыми плоды). Однако современные историки считают, что Джангалеаццо скончался по естественным причинам из-за неумеренного употребления вина и других излишеств.

6 ноября Лодовико вернулся в Милан и присоединился к своей жене в Виджевано, где Беатриче оставалась во время отсутствия мужа со своим маленьким сыном. Она выразила соболезнование несчастной вдове Джангалеаццо, которая на несколько дней заперлась в тёмной комнате и отказывалась принимать пищу или какие-либо утешения. Кроме того, в Павию приехали четыре миланских советника, предложивших Изабелле Арагонской от имени нового герцога переехать в Милан и заверивших её, что за ней и её детьми сохранятся прежние покои в замке Сфорца. 6 декабря 1494 года вдова, наконец, решилась. Придворный шут Беатриче по имени Барон написал по этому поводу маркизе Мантуи:

– Прошлой ночью герцогиня Изабелла прибыла в Милан, и наша герцогиня отправилась встречать её в двух милях от города, и как только они встретились, наша герцогиня вышла из своей кареты и села к герцогине Изабелле, обе они горько плакали, и так они вместе поехали к Кастелло, где герцог Миланский встретил их верхом у ворот сада.

Ещё до того в ноябре Моро попросил Изабеллу д‘Эсте приехать в Милан, и 15 января 1495 года она покинула Мантую. На следующий день после своего приезда маркиза нанесла визит овдовевшей герцогине, своей тёзке, чьё горе наполнило её состраданием.

– Я нашла её в большой комнате, – написала Изабелла своему мужу 20 января, – всю затянутую чёрным, но с достаточным количеством света и воздуха, чтобы не задохнуться. На Её Высочестве был матерчатый плащ, на голове чёрная вуаль, и её глубокий траур наполнил меня таким состраданием, что я не смогла сдержать слез. Я выразила ей соболезнования от Вашего имени и от своего собственного, и она с благодарностью приняла моё сочувствие и послала за своими детьми, вид которых усилил мои чувства.

Беатриче же снова была беременна и 4 февраля родила второго сына, который получил не менее пятнадцати имён, но впоследствии стал известен как Франческо II Сфорца и под этим именем правил в последние годы своей короткой жизни Миланским герцогством. Изабелла д'Эсте держала малолетнего принца у купели для крещения, и осталась в Милане до конца Карнавала по настоятельной просьбе своего зятя, который сам написал маркизу, чтобы попросить разрешение оставить его жену у себя еще на несколько недель. К ней присоединился также брат Альфонсо д'Эсте с женой.

– Каждый третий день, – писала Изабелла одному из своих друзей, – у нас проходят триумфальные и великолепные празднества, одно из которых длилось до двух часов ночи, другое закончилось только в четыре часа. Мы проводим промежуточные дни, катаясь верхом в парке или по улицам Милана, который стал таким красивым, что если бы Вы вернулись сюда сегодня, Вы бы больше не узнали это место.

Во время этого визита Изабелла увидела у сестры «прекрасные и совершенные клавикорды», и поклялась не оставить камня на камне, пока не получит такой же инструмент. Также её живейший интерес вызвало прибытие мраморной Леды и ряда других предметов старины, которые были приобретены для Лодовико в Риме. Кажется, никто больше неё не разделял страсть Моро к коллекционированию и не ценил произведений искусства, собранных им в замке Сфорца. В этот раз приподнятое настроение не покидало её, а силы, казалось, не иссякали. Изабелла могла ездить верхом весь день и танцевать всю ночь. Или отвечать на стихи Гаспаре Висконти в импровизированных рифмах и поддерживать оживлённые литературные споры с Никколо да Корреджо и Галеаццо ди Сансеверино, а также обсуждать серьёзные политические вопросы с Моро.

– Как обычно, – писал её секретарь Капилупи, – милостивые манеры Мадонны и её оживлённая беседа очаровали всех присутствующих, больше всего сеньора герцога, который называет её своей дорогой дочерью и всегда приглашает её поужинать с ним.

Альфонсо д'Эсте и его жена Анна Сфорца тоже присоединились к герцогской свите и приняли участие в блестящей серии торжеств, посвящённых выздоровлению Беатриче и крестинам маленького Франческо. Беатриче не меньше, чем муж, получала удовольствие от общества сестры, чьё присутствие напоминало ей о покойной матери и их юности. В то же время, Изабелла привязалась к своему племяннику Эрколе, который следовал за своей тётей по комнатам замка и заставлял её смеяться, пока слёзы не потекли по щекам. Но счастливому покою этих дней было суждено быть грубо нарушенным.

Тем временем Карл VIII победоносно прошёл через Флоренцию и Сиену, а затем 15 января 1495 года подписал договор с папой римским, даровавшим ему корону Неаполя. Однако гораздо больше Лодовико беспокоил кузен короля, Людовик Орлеанский, оставшийся со своим отрядом в Асти. Близкое соседство с этим опасным принцем, дальним родственником Висконти (предыдущих миланских герцогов), открыто заявлявшем о своих претензиях на владения Моро, побудило последнего возобновить тайные переговоры с Максимилианом Габсбургом о создании новой лиги против французов. Внезапно, в последний день месяца, до Милана дошли новости о том, что Карл VIII захватил в Неаполь и 22 февраля был коронован в соборе как король Сицилии. Что же касается короля Ферранте II, кузена сестёр Эсте, то он бежал на остров Искью вместе с остальной королевской семьёй. Велико было смятение при миланском дворе в тот вечер, и Изабелла написала своему мужу:

– Столь полное и внезапное падение кажется почти невозможным как этому прославленному вельможе, герцогу, так и всем нам. Это действительно было бы невозможно, если бы не Божественный суд. Этот печальный случай должен стать примером для всех королей и держав мира.

Плохие новости омрачили празднества в Милане. Всё удовольствие и веселье от карнавала угасло. Изабелла и Беатриче жалели Ферранте, который был любимцем всех своих родственников, а его сестра, вдовая герцогиня Милана, проливала горькие слёзы над этим новым горем. Даже комедии и театрализованные представления утратили былую весёлость и стали скучными и утомительными.

– Мне кажется, что этот карнавал длится тысячу лет, – жаловалась Изабелла мужу, сожалея о его отсутствии и о том, что герцог не позволил ей уехать до определённого дня, назначенного его астрологом.

Однако в середине марта она вернулась в Мантую, сопровождаемая самыми искренними сожалениями и самыми живыми выражениями любви со стороны сестры и зятя.

– Во всех своих действиях, – писал Лодовико маркизу Мантуанскому, – эта достойная мадонна проявила столько очарования и совершенства, что, хотя мы рады думать, что Вы скоро будете наслаждаться её присутствием, мы не можем не испытывать большого сожаления об утрате её милого общества, и когда она завтра покинет нас, должны признаться, мы, похоже, лишимся части самих себя.

А неделю спустя уже Беатриче написала сестре:

– Я не могу достаточно часто говорить тебе, каким странным и печальным показался мне на этот раз отъезд Вашего Высочества. Куда бы я ни повернулась, в доме или на улице, мне кажется, что я вижу твоё лицо, и когда я понимала, что обманулась, и понимала, что ты действительно ушла, можешь представить, насколько сильным было моё горе – нет, насколько оно всё ещё велико.

Странные и печальные предчувствия Беатриче вскоре сбылись. Это был последний визит Изабеллы ко двору её зятя, и сёстры больше никогда не виделись.

Ни Лодовико, ни его жена никогда по-настоящему не хотели оказывать поддержку французам в завоевании Неаполя, а скорее желали напугать короля Альфонсо II. Вдобавок, Моро не мог чувствовать себя в безопасности, пока Людовик Орлеанский оставался в Асти, потому он решил встать во главе лиги и защитить Италию от «варваров». Вечером 27 февраля, когда в церквях Милана звонили колокола радости в честь триумфа французского короля, герцог послал за венецианскими послами.

– У меня плохие новости, – сказал он. – Неаполь потерян, и французский король был радостно встречен народом. Я готов сделать всё, что пожелает Республика. Но нельзя терять времени; мы должны действовать немедленно.

Теперь все взгляды обратились к Лодовико как к единственному человеку, который мог спасти Италию от французских захватчиков. Прежде всего он отправил своего посла в Венецию, где был окончательно оформлен союз между папой римским, Максимилианом Габсбургом, Испанией, венецианцами и герцогом Миланским. После чего 19 апреля 1495 года Галеаццо ди Сансеверино во главе миланского войска двинулся на Асти. В этом Моро поддержал Максимилиан, который в конце апреля отправил своих посланников в Милан с давно обещанной инвеститурой.

В это время Карл VIII и его вельможи ели из золотых и серебряных тарелок и пили из кубков с драгоценными камнями в украшенных гобеленами залах королевского замка Кастель-Нуово в Неаполе, а французские солдаты валялись на улицах, опьянённые крепкими и сочными винами Южной Италии. Вся армия предалась роскоши и пороку, а бесчинства, которые совершали французы, вскоре вызвали ненависть у населения, которое за несколько недель до этого приветствовало их как избавителей от ига тирана. Однако постепенно французский король начал осознавать грозную опасность, исходящую от Лиги, и 20 мая он, наконец, покинул Неаполь, двинувшись на Рим.

26 мая, в день Святого Фелициссимуса, в Милане состоялась великолепная церемония. На площади у дверей Миланского собора был воздвигнут огромный павильон, обтянутый алым атласом, расшитым золотыми листьями и ягодами шелковицы, и здесь, после посещения мессы, Лодовико Сфорца был торжественно провозглашён герцогом Милана, графом Павии и Анжеры, «милостью Божьей и волей Его Кесарева Величества Максимилиана, избранного императора и главы Священной Римской империи». Императорские послы Мельхиор, епископ Бриксенский, и Конрад Штюрцель, канцлер Максимилиана, сначала зачитали вслух привилегии от имени своего хозяина, а затем вручили Моро герцогскую корону и мантию и вложили в его руки скипетр и меч государства. Джазоне дель Майно, знаменитый юрист из Павии, произнёс речь на латыни, после чего герцог в сопровождении послов, герцогини и блестящей свиты придворных и дам проехал к древней базилике Сан-Амброджо, чтобы поблагодарить за своё восшествие на престол. Затем вся компания вернулась «с огромной радостью и триумфом» в замок Сфорца, где в честь этого события были устроены великолепные празднества, а императорским послам и придворным преподнесли богатые подарки. Беатриче очень сожалела о том, что её сестра не смогла сопровождать своего мужа, бывшего среди гостей, и стать свидетельницей чудесной сцены перед собором:

– Это было самым грандиозным зрелищем и самым благородным торжеством, которые когда-либо видели наши глаза!

Это был самый счастливый день в жизни Лодовико и его обожаемой супруги. Но их уверенности в благосклонности Фортуны вскоре был нанесён жестокий удар. В тот самый день, когда Беатриче написала победоносное письмо своей сестре, Людовик Орлеанский, подкреплённый прибытием свежих войск, совершил успешную вылазку из Асти и 11 июня 1495 года занял со своими войсками город Новару. Внезапно герцог Миланский, который отдыхал после утомительных недавних празднеств в Виджевано, услышал, что его соперник находится в двадцати милях от ворот его замка. Моро охватила непреодолимая паника, и он удалился сначала в Аббьятеграссо, за Тичино, а затем вернулся в Милан, где укрылся в Кастелло со своей женой и детьми. Венецианский летописец Малипьеро отметил, что 20 июня два ломбардских монаха прибыли в монастырь Сан-Сальвадор в Венеции, сообщив, что герцог в страхе за свою жизнь заперся в замковой крепости Роккете:

– Говорят, у него плохое здоровье, одна рука парализована, его ненавидят все люди, и он боится, что они восстанут против него.

По предположениям некоторых историков, у Моро случился инсульт и он подумывал о том, чтобы бежать с семьёй в Испанию. Однако жена и некоторые члены совета убедили его отказаться от этой идеи. В этот критический момент Беатриче проявила мужество и присутствие духа. Она послала за главными миланскими дворянами и произнесла речь перед ними, а потом приняла срочные меры для защиты Кастелло и города. Моро официально назначил регентом Милана жену, помогать которой должен был её брат Альфонсо. Однако тот неожиданно заболел, причём ходили слухи, что во всём виноват, на самом деле, герцог Феррары, склонявшийся к союзу с французами. В ответ Беатриче не постеснялась написать резкое письмо отцу. К счастью, ещё в Венеции она подружилась с генералом Бернардо Контарини, который 22 июня привёл к ней на помощь несколько тысяч греческих стратиотов (наёмников). 27 июня Беатриче, оставив мужа в Милане, отправилась к ним в военный лагерь, чтобы поддержать там порядок и воодушевить солдат, несмотря на то, что в тот день герцог Орлеанский совершил набег на окрестности Виджевано. А 1 июля, когда стратиоты доставили ей несколько отрубленных голов французов, герцогиня заплатила им по дукату за каждую. К Новаре же были отправлены отряды во главе с Галеаццо ди Сансеверино, из-за чего герцог Орлеанский был вынужден запереться в крепости. В это время Максимилиан отправил свой давно обещанный контингент швейцарских и немецких войск на соединение с конницей графа Кайаццо, брата Галеаццо ди Сансеверино, а венецианская армия под командованием Франческо Гонзага, свояка Моро, и союзные войска, насчитывающие в общей сложности около двадцати пяти тысяч человек, приготовились отрезать отступление Карла VIII, оставившего Неаполь, и предотвратить его возвращение в Асти.

– Я здесь, – писал маркиз своей жене, – во главе лучшей армии, которую когда-либо видела Италия, не только для того, чтобы сопротивляться, но и для того, чтобы уничтожить французов.

В ответ Изабелла в приподнятом настроении благословила мужа на «великое предприятие», послав ему крест, чтобы он носил его на шее в бою, и написав, что её молитвы и молитвы всего духовенства Мантуи с ним. В воскресенье, 5 июля 1495 года, французская армия, численность которой из-за болезней и дезертирства сократилась менее чем до десяти тысяч человек и которая была утомлена долгими форсированными маршами через Апеннины, спустилась в долину Таро и расположилась лагерем у деревни Форново, на правом берегу горного потока. Дальше по тому же берегу, внизу, на равнинах, располагалась армия Лиги, и, чтобы добраться до Ломбардии, французам пришлось форсировать реку на виду у противника. Рано утром в понедельник, 6 июля, Карл VIII вскочил на своего любимого скакуна «Савой» и повёл авангард своей армии через реку Таро, разлившуюся из-за дождей. В тот же момент маркиз Мантуанский и граф Кайаццо во главе своей лёгкой кавалерии атаковали французский арьергард, и битва началась. Итальянский историк Паоло Джовио описывал последовавшее за этим сражение так:

– Это самая жестокая битва века!

Коммин же, присутствовавший там со своим королём, утверждал:

– Само сражение длилось всего четверть часа.

Обе стороны сражались с героической отвагой. Оказавшись в опасной ситуации на поле боя, Франческо Гонзага воззвал к Богу и Богоматери, пообещав в случае спасения воздвигнуть в честь Мадонны новую церковь. Маркиз проявил чудеса храбрости, и под ним были убиты три лошади. Но личные подвиги не могли искупить недостаток у него полководческого мастерства. В то время, как Франческо Гонзага был вовлечён в отчаянную рукопашную схватку с врагом, большая часть его резерва оставалась бездействующей на берегах реки Таро, а стратиоты были заняты разграблением французского лагеря. В результате, несмотря на численное превосходство, ряды итальянцев были сломлены, и многие наёмники в замешательстве бежали в сторону Пармы, в то время как французам удалось форсировать реку, и рано утром во вторник они продолжили свой марш по Ломбардской равнине. На следующий день после битвы Франческо Гонзага отметил в письме к жене, что если бы только другие сражались так, как он и его солдаты, победа была бы полной, и сожалел о неповиновении и трусости наёмников, которые сначала разграбили лагерь врага, а затем бежали, хотя никто их не преследовал.

– Эти вещи, – добавляет он, – причинили мне величайшее горе, которое я когда-либо знал.

В ответ Изабелла нежно упрекнула мужа:

– Но зачем так безрассудно рисковать своей жизнью, мессир? Лучше не сражайтесь, а просто командуйте, как сеньор Лодовико!

Однако это было не в характере маркиза. В свой черёд, от поздравлений Лодовико, который не мог простить свояку того, что тот позволил французам беспрепятственно продолжать свой путь, веяло холодом. Франческо сухо ответил, что если бы он проявил трусость, то сейчас был бы мертвецом. Только братья Сансеверино попытались преследовать Карла VIII со своей лёгкой кавалерией, но у них было слишком мало сил, чтобы нанести врагу серьёзный урон. Таким образом, 8 июля 1495 года французский король и его обессиленная армия благополучно достигли Асти.

Но, поскольку лагерь и багаж остались в руках союзников, итальянцы заявили о победе. Венецианцы отпраздновали свой триумф публичными ликованиями и иллюминациями на площади Сан-Марко и вознесли хвалу своему храброму капитану Франческо Гонзага. В Милане и в Мантуе было тоже великое ликование, а поэты и художники воздавали честь победителям: скульптор Бартоло Тальпа отлил медаль с изображением маркиза Мантуи, а художник Мантенья написал «Мадонну делла Виттория», украсившую в 1496 году церковь Санта-Мария делла Витториа, построенную в Мантуе по обету маркиза. (Интересно, что Изабелла отказалась позировать вместе с мужем для этого полотна, так как ей не понравился собственный портрет, написанный ранее Андреа Мантеньей).